Пилот

Мелкие зеленые травинки прорастают промеж массивных бетонных плит. Здесь не ходят люди, всем плевать на маленькую искру жизни, тлеющую среди кромешной серости. Долгие километры, плита за плитой, неустанно разделяемые зелеными полосами. Тут тебе и жизнь, но невольно напрашивается ассоциация с плесенью, что возникает на стыках плитки в ванной от избытка сырости. Самолет медленно и вальяжно катится по взлетной полосе, пересчитывая эти плиты уже в который раз. Кто бы мог подумать, что такая махина, крошащая тучи с невероятной скоростью так неуклюже и безобразно плетется перед очередным рывком. Напоминает атлета, который не спеша разминается и занимает позицию на старте, чтобы в унисон с выстрелом судьи вылететь пулей, рассекая лбом воздух с единственной целью – сразить очередной мировой рекорд…
Старый паркет ужасно скрепит под ногами, наполняя дом зловещим и назойливым скрежетом.  От тишины, стоящей здесь этот скрежет звенел еще отчетливей, пробирал до мозга костей. Напоминание, что этот дом тот еще старикан, вот и ворчит, поскрипывая засохшими суставами. Такое впечатление, будто так было задумано еще при строительстве. Архитектор знал, здесь будет жить один единственный человек и ему каждый день нужно будет напоминать, что это скрипит его одиночество, его прогнившая изнутри душа, отталкивающая всех, кто осмелился заглянуть в нее. Дом этот стоял на отшибе, забытый всеми, давно не видевший ремонта. Издалека могло показаться, что он заброшен. Но я жил в нем, жил уже десять лет, но при этом каждый день содрогался, ступая по старым доскам. Каждый шаг отдавался громким эхом, стены сжимались, а потолок нависал все ниже над головой. С каждым шагом казалось, что этот дом сейчас раздавит мебя и переварит под этими проклятыми досками. Иногда мне кажется, что это я скриплю на самом деле, нужно перевести дух, посижу я в этом старом кресле…
Подо мной большое кресло, крепко держащее меня в своих объятиях ремнем безопасности. Вокруг – равнодушные пассажиры, стеклянные глаза которых до краев заполнены пустотой. Черт возьми, какой-то музей мадам Тюссо! И зачем его только придумали, выйти на улицу и просто окинуть взглядом ледяные физиономии прохожих. Все мы привыкли к этому. Это нас не пугает. Но допустите на момент, что один из таких прохожих смертельно болен и в очередном приступе безжалостного недуга оседает на асфальт, преисполненный мучением. На помощь! Кто-то поможет бедняге, кто-то же вызовет скорую…или нет… В предсмертной агонии, когда взгляд застилает пелена, словно костлявая застегивает молнию невидимого мешка для трупов, последним, что он увидит будут абсолютно равнодушные взгляды прохожих. Пустота! Она повсюду. Что есть везде, кроме мест, где есть что-то? Ничего! Пугает страшнее ночных кошмаров с монстрами и кривляющимися клоунами. Забвение! Поэтому и придумали нам россказни о загробной жизни и богах, чтобы не боялись просто превратится в перманентное ничто.
Рев двигателей спасительно разгоняет эту звенящую пустоту, тело вдавливает в кресло, каждый стык бетонных плит отдается толчком в ребрах. Уши закладывает, словно кто-то упорно пытается пролезть в черепную коробку через уши. В короткие секунды набора высоты тело наполняется чувством невесомости. Стоит только закрыть глаза и опустошить голову от мыслей, чтобы почувствовать забвение. Ничто не тревожит, ничто не ощущается, неплохо в целом. Хотя проводить долгие вечера вечности в таком состоянии наверное скучновато.
Наивно было полагать, что это кресло не захочет поглумится надо мной. Конечно это моя вина, что не купил новое. Молодец, наслаждайся теперь еще и скрипом этого проклятого кресла. А еще кровати, окон и каждой чертовой дверцы шкафов и тумбочек. Хотел пожить один, в тишине и покое, а обрел вечного спутника, готового съязвить на каждое движение. На кухне засвистел чайник. Хоть он вырывает меня из объятий этого скрежета, пусть всего лишь на ничтожные секунды. Музыка, вот что может спасти меня! Где же я спрятал свой радиоприемник?
Пилот представляется пассажирам, выпалил давно заученную скороговорку о маршруте, стюардесса потанцевала с ремнями безопасности и жилетами, и по завершению перфоманса все погрузились в свои мысли. Ощущения, как в поезде, не хватает лишь чаю в красивых подстаканниках, но и стюардессы здесь посимпатичней проводниц поездов – улыбчивые и вежливые, как на подбор. Не ясно, к чему такая избирательность в выборе работниц. Может я просто не весь прейскурант услуг знаю. Инертность обстановки обрывает толчок, затем еще и еще. Трясет не на шутку, что это, турбулентность?
Смахиваю пыль с коробки и достаю оттуда старый радиоприемник. Пыль, еще один спутник моего одиночества, как я мог забыть. Не надо было доставать это радио, теперь будь добр, гуляй в этом облаке пыли. Снести! До самого фундамента! Не оставить камня на камне! Вот чего мне хочется в данный момент. Эта гниль невыносима, я же не грибок, плодящийся на кафеле от избытка влажности. Сниму квартиру, пусть она будет ничтожно маленькой, пусть я не буду спать от стонов трахающихся соседей, но у пыли и скрежета больше не будет власти надо мной…
Горечь зеленого чая сгоняет с меня раздражение. Достаю из коробка последнюю спичку, прикуриваю сигарету. Сам, будто эта спичка, живу в коробке, в окружении равнодушных стен и медленно сгораю. Включаю старый приемник, тишину разрывает сообщение: пассажирский лайнер терпит крушение…
Невероятно противно смотреть на равнодушные лица окружающих, но гораздо хуже видеть гримасы ужаса и паники, охватывающие каждого подобно смертельному вирусу. Кислородные маски падают с панелей на потолке, болтаются, словно повешенные на эшафоте. Раздражают меня еще сильней. Крики и рев разбавляют молитвы, самым разным богам, на самых разных языках. Вперед, взывайте к всевышним, но если вы еще не заметили, мы летим не ввысь, к райским вратам, а неумолимо готовимся шлепнуться оземь. Очередная дамочка в порыве истерики бросается к двери кабины пилотов, стучит и скребется, ломая дорогой маникюр о бездушный пластик. У меня эта картина не вызывает страха или паники. В голове крутится лишь цитата из «Бойцовского клуба»:
«Знаете, чем кабина пилота отличается от презерватива? В презерватив помещается только один хер».
Вот так новости, еще один тюбик с людьми плюхнется на землю. Но в глубине скребутся кошки. Не от сочувствия, нет. Наоборот, мне совершенно плевать на них и от этого тошно. Тотальное безразличие наполняет меня до краев и лишь проблеск совести или иного чувства оставляет нестерпимо горький осадок. Интересно, а если человеку станет плохо, пройду ли я мимо с невозмутимой физиономией? Скорее всего. Черт, да чем же я отличаюсь от плесени из ванной?! Выхожу на крыльцо своего деревянного гроба. Точно! Так я и буду его называть. Доски и гвозди, больше ничего, настоящий гроб. Выбрасываю окурок и гляжу в даль: с огромной скоростью прямо с небес на меня несется самолет. Извини, незваный гость, хлеба с солью для тебе не припас. Нос самолета угрожающе рассекает воздух, готовясь протаранить мое скромное поместье. Время словно замирает, позволяя мне насладится необычной картиной. До столкновения доли секунды. Нос самолета кувалдой нависает надо мной. Кажется, я могу разглядеть перепуганное лицо пилота. Знаете, чем кабина пилота отличается от презерватива?...