Лонг-лист 3-го розыгрыша Кубка МФ ВСМ

Участники Конкурса (номера в списке являются порядковыми номерами авторов):

( 1 ) Владимир Жариков
( 2 ) Галина Кравец
( 3 ) Анна Лак
( 4 ) Феликс Цыганенко
( 5 ) Карин Гур
( 6 ) Лана Кузьмина
( 7 ) Нина Гаврикова
( 8 ) Татьяна Карелина7
( 9 ) Алёна Токарева
( 10 ) Любовь Розенфельд
( 11 ) Ябашбам
( 12 ) Татьяна Харькова
( 13 ) Игорь Фомин
( 14 ) Александр Чубанов
( 15 ) Владимир Исаев 2
( 16 ) Зиновий Лернер
( 17 ) Гржибовская Лидия
( 18 ) Вера Полуляк
( 19 ) Анастасия Дракунова
( 20 ) Натали Светлова
( 21 ) Роскошная Людмила Львовна
( 22 ) Любовь Казазьянц
( 23 ) Рауза Хузахметова
( 24 ) Кристина Поплицкая
( 25 ) Владимир Михайлов
( 26 ) Александр Мецгер
( 27 ) Светлая Лана
( 28 ) Кира Стерлин
( 29 ) Игорь Влади Кузнецов
( 30 ) Светлана Мягкова 2
( 31 ) Карин Андреас
( 32 ) Анжела Стальная
( 33 ) Шарай Денис
( 34 ) Лайла Вандела
( 35 ) Надежда Ладария
( 36 ) Таша Прозорова
( 37 ) Борис Романов
( 38 ) Надежда Велисевич -2
( 39 ) Анаста
( 40 ) Виктория 10
( 41 ) Петрович Владимир
1/8 финала

1. Только одно желание
Владимир Жариков
Скомкав лист нотной бумаги, Ганнибал Светлановичи швырнул его в корзину и  в сердцах треснул кулаком по клавишам. Рояль обиженно ответил громким диссонансом.
— Нет, я так больше не могу! — маэстро трагически прикрыл рукой глаза и зарыдал. — Не мо-гу! Все, что я пишу — бездарно и глупо! Ну почему? Почему?!!
Он резко повернулся, и стул под ним жалобно скрипнул.
— Брысь! — раздраженно крикнул композитор, решив, что нечаянно задел кота.
Его взгляд в очередной раз сконцентрировался на фотографии в розовом паспарту, висевшей на стене. Женщина с фотопортрета смотрела на него лукаво, и, как показалось маэстро, ехидно.
— Издеваешься, да? Думаешь, не смогу?
Внезапно в его воспаленном мозгу зазвучала новая мелодия.
— Смогу, вот уводишь!
Ганнибал Светланович повернулся к роялю и проиграл пришедшую на ум тему.
— Нет, опять не то…
Муза его не вдохновляла. И это бесило музыканта больше, чем холодность в их отношениях, возникшая месяца два назад. У нее есть кто-то другой, вертелась в голове назойливая, как комар, звенящий над ухом, мысль. А чем еще можно это объяснить? Она разлюбила его. А может, и не любила вовсе? Конечно, разве он герой любовник? Он простой неудачник! Бездарность! Да еще с дурацким именем, данным ему в честь прадеда. И это до ужаса комичное отчество... Да, милая Алоиза, ты права. Нельзя любить такого человека.
Шелест на подоконнике отвлек его от нахлынувших душевных страданий. Сквозняк пошевелил стопку нотной бумаги — его неоконченный концерт. Внезапно несколько листов взвились вверх, как всколохнувшаяся курица леггорн, и один за другим плавно вылетели в окно.
Напрасно Ганнибал Светланович делал хватательные движения. В свободном полете ноты уносились в оранжевый вечер и опускались к весенней земле, подчиняясь закону всемирного тяготения.
— Черт бы их взял! — маэстро понуро направился в прихожую, нехотя вынул одну ногу из шлепанца и приготовился сунуть ее в ботинок. В это мгновение прозвучал звонок в дверь. Отворив ее, Ганнибал Светланович отпрянул назад. На пороге стоял смуглый красавец и протягивал ему улетевшие ноты.
— Ваши?
— Мои… — растерянно ответил композитор, принимая листы бумаги. — Спасибо…
— Не за что.
— Простите, а вы кто? — осведомился Ганнибал Светланович, заметив, что незнакомец не собирается уходить.
— Кто я? Вы скоро узнаете.
Отстранив все еще растерянного маэстро, смуглый красавец вошел в квартиру и, не снимая ботинок, направился в гостиную, где стоял рояль. Ошарашенный такой наглостью композитор сбросил оцепенение, с силой захлопнул входную дверь и в одном шлепанце двинулся следом.
— Простите, я вам что-то должен за оказанную услугу? — он потряс спасенными нотами.
Незнакомец, игнорируя вопрос, рассматривал фотопортрет в розовом паспарту.
— Симпатичная мордашка. Я бы сказал, красавица. Любимая женщина?
— Не ваше дело, — Ганнибал Светланович протянул незнакомцу сторублевую купюру. — Вот вам за услугу и до свиданья.
Смуглый красавец оставил этот жест без внимания. Он прошелся по комнате, мимоходом, обходя рояль, сыграл несколько тактов из «Полета валькирий» Вагнера, потом согнал с кресла кота и уселся, закинув ногу на ногу.
— Послушайте, что вам от меня надо? — Ганнибал Светланович всегда терялся, когда имел дело с нахалами.
— Это не мне, это вам от меня кое-что надо, — незнакомец невозмутимо принялся выковыривать из-под ногтей серу.
— Мне? — удивился композитор. — От вас? Да за кого вы меня принимаете!
— Да, от меня.
— Убирайтесь вон!
— Не будьте хамом, маэстро. К вам приходит гость, а вы указываете ему на дверь. Согрели бы лучше чаю.
— Послушайте, я не пойму, пьяный вы или сумасшедший! Мне работать надо, а вы мешаете. Некогда мне тут с вами чаи распивать.
— Тяжелый вы человек, Ганнибал Светланович, — смуглый красавец погладил кота, запрыгнувшего к нему на колени, и сплюнул смолой на дорогой персидский ковер.
— Откуда вам известно мое имя?
— Элементарно. Оно выгравировано на медной табличке, прибитой к вашей входной двери. Но я и без этого знаю о вас очень много. Гораздо больше, чем вам самому известно о себе. Более того, осознанно или подсознательно, но вы всю жизнь мечтали о встрече со мной.
— Кто вы?
— Я? Да какая разница. Все меня называют по-разному. Но прихожу я лишь к избранным. Вот сегодня решил избрать вас.
— И чем же я обязан такой чести?
— Не ерничайте, маэстро.
Незнакомец скинул с колен кота, поднялся и подошел к стене, где висел портрет Алоизы. Взглянув на фотографию, он повернулся к музыканту
— Она может быть вашей.
— Она и так моя.
— Ошибаетесь.
Композитор задумался. Они познакомились, когда он учился в консерватории. Он подрабатывал, давая частные уроки, она была его ученицей. Ей было пятнадцать, когда он впервые пришел в ее дом. Теперь ей двадцать два. Их роман длится почти семь лет. Впрочем, это вовсе даже не роман, так, взаимный интерес, чисто платонические отношения, которые за несколько лет переросли в непреодолимую страсть. Правда, страсть, как выяснилось, имелась только с его стороны. Для нее он оставался учителем, маэстро... И не более.
Два года назад они прекратили уроки, но не прервали знакомства. Они перезванивались и ходили вместе на концерты. Иногда просто бродили по городу, сидели в кафе. А когда он открыл свои чувства и сделал ей предложение… Нет, она его не отвергла и не высмеивала, но и не выразила ликования. Она не сказала «нет», но и не сказала «да». Она промолчала. И это угнетало больше всего. Третий месяц Ганнибал Светланович не решался ей позвонить, третий месяц все сыпалось у него из рук. А она ему тоже не звонила…
— Ошибаетесь, — повторил смуглый красавец. — Она не ваша. Она не любит вас.
— Черт возьми! — вспылил композитор. — Да кто вы такой, ясновидец?!
— Вы сами ответили: я — ясновидец. И вы совершенно правы, я вас возьму.
Противный холодок пробежал по телу Ганнибала Светлановича. на лбу выступила испарина.
— Не надо нервничать, маэстро. Не так страшен черт, как его малюют. На самом деле я исполнен альтруизма и человеколюбия. И мне ничего не стоит помочь вам в ваших сердечных делах.
— И что я вам должен за это? Душу?
— Да что вы пугаетесь? Подумаешь, душа! Где ее сильнее терзает? Где страшнее душевные муки? Тут, на земле? Или — там? Где вы никогда не были? Счастье надо брать сегодня, что будет после смерти, людям знать не дано. Да и нечего забивать себе голову ерундой. Ну что? Решайтесь.
Ганнибал Светланович молчал, напряженно думая.
— Ну?! — поторопил незнакомец. — Знаете ли, у меня ведь тоже время. Рабочий день заканчивается. Надумали что-нибудь? Впрочем, вместо любви прекрасной Алоизы вы можете выбрать любое другое желание. Вечную молодость, например. Или стать бизнесменом, если хотите — олигархом, депутатом Госдумы... А знаете, что? В бланке договора я оставлю пустую строчку. Там, где ваше желание. Вы подумаете хорошенько и сами впишите. Договорились?
Ганнибал Светланович молча кивнул головой. Сатана достал из дипломата бланк договора.
— Заполняйте. Фамилия, имя отчество, год рождения, национальность и так далее. О, нет, только не шариковой ручкой.
Из ниоткуда появилась чернильница, а в ней гусиное перо.
— Так, прекрасно. Значит, это поле пока не заполняем. Перо я вам оставляю, когда надумаете, впишите. Но сроку вам даю до двадцати четырех часов. Так. А вот подпись кровью, пожалуйста.
Черт вынул из кармана иголку, которую обычно используют медсестры, когда берут из пальца кровь для анализа.
— Не бойтесь, все стерильно. СПИДом не заражу. Вот, на моем экземпляре и на вашем.
Лишь только маэстро поставил подпись, запахло серой, и незнакомец растворился в воздухе.
Ганнибал Светланович задумался. Алоиза… Милая Алоиза. Ее любви он добивался почти семь лет. Как все оказалось просто — вписать в договор ее имя, и проблема решена! Он раздумывал почти до полуночи. Рояль все это время скалился открытыми клавишами. Маэстро так и не подошел к нему. С первым ударом часов он вписал в договор свое условие. Перо и чернильница тут же исчезли.

Такого успеха Большой концертный зал не видывал никогда. Вся публика аплодировала стоя. Овации и крики длились не меньше получаса после того, как затих последний аккорд. Ганнибал Светланович устал раскланиваться. Он просто тонул в море цветов. Поклонники и, главное, — поклонницы — толпились у сцены. Он скользил взглядом по толпе, пытаясь разглядеть Алоизу, но не находил её.
Дома он расставил по вазам цветы. Снял со стены фотопортрет, с грустью взглянул на него и убрал в шкаф. Желание могло быть исполнено только одно…

2. Бессонница
Галина Кравец
Ночь плескалась за окном, набегая волна за волной. Казалось, где-то совсем рядом нарастает глубокий вдох тишины и постепенно поглощает все звуки.Беззвездное небо нависает все ниже и ниже, прибивая к земле еще оставшиеся одиночные редкие звуки. Бессонница обнимает, просто душит в своих объятиях и скомканные жаркие простыни оставляют рубцы на теле, воздух густеет и никак не удается вдохнуть, словно это уже и не воздух, а кисель, загустевший сверх меры, потерявший вкус и аппетитный вид.
Неожиданно пришла мысль, а может и не пришла, может, все же приснилась в тот короткий миг, неуловимо отключивший мозг? Да какая теперь разница, если все равно я опять не сплю, и эта мысль сверлит и свербит и не дает покоя? Если б тебе предложили выбор – прожить еще лет 10-15, вот так как сейчас, на скупую пенсию, честно заработанную, но не дающую возможности ни мир посмотреть (а как хотелось бы, ведь все время откладывали на потом, потом…), ни приодеться красиво, стильно (а когда ж было одеваться-то, сначала детям, все уже мало, повырастали, потом мужу – обносился совсем, стыдно, скажут, мол, жена совсем не следит…), ни ремонт красивый в доме сделать (раньше надо было, раньше… а когда, если сначала жили с родителями, потом в однушке столько лет в нетерпеливом ожидании, потом наконец получили долгожданное жилье, так тут и «перестройка» подоспела, в магазинах пустые полки и ни мебели, ни штор, ни обоев, ну ничегошеньки не купить… А потом детей учить надо было, не до ремонтов уже…) или вернуться и начать жить сначала! Только одно условие при этом: нельзя будет в той новой жизни изменить ни дня, ни мгновения. Все-все будет повторено с точностью до мини-события. Вот тут-то я и встрепенулась, забыв о бессоннице.
Вот бы здорово, опять в детство, к маме, к домашним праздникам с сюрпризами! К папиным чтениям в лицах, к разгадыванию головоломок, к подаркам из его командировок? К новогодней елочной суете и маминому «наполеону» с ванильным кремом? Ага, и к наказаниям за малейшую ложь? К «Спать, спать, уже 9 часов. Ну и что что светло и другие гуляют?». Опять к дракам со старшим братом и злым слезам бессилия?
Зато снова – первые трепетные поцелуи, даже не поцелуи, а робкие касания губами… Ночи у костра, шепот в палатке, обжигающее купание среди льдин на 9 мая… И памятное 10 июля, когда босиком под жутким ливнем с молниями в полнеба через весь город, с босоножками в руке, в обнимку с самым замечательным, любимым, которому именно в тот день исполнилось 15 лет? Нет-нет, потом будет очень больно, будет выпускной, когда он будет танцевать с другими и не замечать тебя… Я не смогу снова пережить это… И снова пережить ту невыносимо тяжелую беременность, те страшные дни-весы – когда каждый день решалось – выношу-не выношу? И бессонные ночи, мучительные болезни сына? Страшные диагнозы врачей и борьба за его здоровье? Но зато потом счастливые мгновенья гордости – вот он участник конкурса бальных танцев, смотрите – самая красивая пара – это мой сын! Вот он выпускник, студент, гордость моя, счастье мое!

И снова пережить смерть мамы, потом папы. Нет, это невозможно. Я не могу даже вспоминать эти взгляды, которые уже там, где нет никого живого, а рука еще сжимает твою руку, словно просит не отпускать туда... Я не смогу снова пройти через это. И чувство вины, будто можно было что-то предпринять, удержать их здесь, в этом мире, но я не знала, что надо для этого сделать… И опять пережить развод??? Пережить то, что перечеркнуло столько счастливых лет, то, что наполнило душу едкой кислотой лжи, беспомощности и самоедства?
Зачем мне предоставили этот выбор? Мне страшно, что я ошибусь. Мне столько раз снились мама и папа, снились мгновенья из прошлого, счастливые настолько, что не хотелось просыпаться… И все же, все же я, пожалуй, не готова снова пережить все самые горькие минуты, дни моей жизни. Даже ради вновь обретенной молодости, ради новой встречи с самыми близкими обречь себя на неминуемое проживание заново тех страшных  событий, оставивших незаживающие рубцы в моей душе, я не могу! Не  могу. Не хочу! Мне не хватит сил. Но зато это будет не 10-15 лет, а больше пятидесяти!!!
Как трудно выбирать. Пожалуй, я выберу короткий, но неизведанный путь. А вдруг там тоже ждут потери, страшные и бессмысленные? И наверняка там ждут болезни и просто мерзкая старость. И все же… есть ма-а-а-аленькая надежда, что там  будет все хорошо. Там ждет неизведанное… там чудеса, там леший бродит…Русалка на ветвях сидит.
 Сильный порыв ветра распахнул с грохотом форточку. Занавеска вздыбилась, заплескалась по комнате, как воздушный змей, рвущийся с привязи. Кажется я спала? Неужели злая бессонница выпустила меня из своих лап и позволила мне отдохнуть? Но тут я вспомнила ночное наваждение и стала лихорадочно соображать, что происходит? Я не вернулась в прошлое?
Ура! Я живу, здесь и сейчас! Скоро позвонит дочка и заботливо спросит : «Как ты, мама?», и в трубке телефона будет слышен неумолкающий щебет внучки. А вечером я включу скайп и мы  с сыном через сотни километров будем вновь и вновь искать точки соприкосновения, нащупывать пути к сердцу друг друга. И подруги будут обрывать телефон и слегка ревновать «А с кем это ты так долго разговаривала, что до тебя было не дозвониться?». А потом поздно ночью придут стихи, и пока не выльешь их торопливо на бумагу, не будет тебе покоя…
Вот она, жизнь, во всех ее проявлениях. Завтра новый день, новые мелочи наполнят его. Новые чувства, новые эмоции, новые ощущения. А воспоминания пусть останутся только воспоминаниями. 

3. Звонок
Анна Лак
           - Алло! Алло! Вы меня слышите???
           - Да, конечно, - ответил на том конце провода уставший женский голос.
           - Господи! А я уже и не надеялась, понимаете? Мне случайно дали Ваш номер.
           - Вы что-то хотели?
           - О, да. Видите ли… Хотя, конечно, Вы и сами все это знаете. Я так устала. Вчера позвонила «лучшая» подруга, пригласила на свадьбу. Смешно… Мы с Игорем встречались год, а на годовщину он объявил, что женится на другой. С тех пор у меня нет подруг. Познакомилась с парнем, общие интересы, общие планы. Только он забыл включить в эти планы свою семью. Ситуация повторилась, только с точностью наоборот.
           Нет, я понимаю. Грех жаловаться. Главное, чтобы близкие были здоровы. Я это ценю, правда. Но так хочется свой маленький кусочек счастья, принадлежащий мне единолично.
           Алло? Вы меня еще слушаете?          
- Да, продолжайте.
                - Я ведь не верила, что такое возможно. Взять и позвонить ВАМ. Все эти предсказания, гороскопы, это ведь все неправда?          
- Это уже второй вопрос. Так на какой из них хотелось бы получить ответ?
           - Простите. Я слишком увлеклась. Перенервничала. Конечно же, на первый. Как сложится моя судьба? Я буду счастлива?
           В трубке повисла тишина.
           - Вы познаете счастье.
           - Но когда…
           - Если я назову точную дату, все оставшееся до назначенного времени Вы проведете в ожидании, сидя дома. Не познаете радости и печали, и бесцельно потратите дни, а, может даже, и годы.
           - Значит, есть надежда?
           - Надежда всегда есть.
           - Спасибо! Спасибо!
           Женщина, не дослушав до конца свою собеседницу, положила трубку. Поправив очки, подобрав упавшее с колен вязание, она продолжила рукоделие. Нитки были грубые, сероватого оттенка, и нельзя было с точностью сказать, что же, в конце концов, должно получиться. То ли кофта, то ли покрывало. В полотне и тут и там зияли прорехи.
           - Ты видишь, Господи! Из чего мне приходится ткать. И откуда только они берут мой номер телефона? «Надежда?». Одно лишь и осталось, что вселять в них надежду. С таким-то материалом ничего хорошего не выходит, - приподнимая клубок ниток, произнесла странная женщина, которую все почему-то называли Судьба.
           Неожиданно маленькую комнату, на окраине огромного мегаполиса озарил солнечный луч. И среди серых, невзрачных петель, появились две, окрашенные в теплый золотистый цвет.
           - Надежда? - ничуть не удивившись произошедшему, сказала Судьба. - Куда же без неё. Без надежды никак нельзя.

4. За туманом и запахом тайги
Феликс Цыганенко
 «Что попишешь? Молодёжь. Не задушишь, не убьёшь».
                Иосиф Бродский

По окончании в 1958 году школы захотелось увидеть страну к востоку от  Советска. Надоел бывший Тильзит,  как и вся Восточная Пруссия! А тут, как раз, газеты и радио восторженно призывали на стройки Сибири и Крайнего Севера.
- Вот что, Мишка, хватит нам сидеть на западных рубежах, - предложил я однокласснику Мишке Моисеенко, - поедем сначала в Москву, а там  разберёмся с дальнейшим маршрутом.
Незабвенный друг мой, только позови, поехал бы и на Огненную Землю, а вот родители...!
Отец был жутко расстроен, узнав про наши с Мишкой «коварные» планы. Он надеялся, что я продолжу офицерскую династию, и даже рекомендовал мне поступать в Рижское артиллерийское училище береговой обороны. Всегда аккуратно и коротко подстриженный, как  все военные того времени, побритый и подтянутый, в ладной офицерской форме, отец вызывал уважение за его любовь к армии и порядку. И даже когда возвращался с полевых учений – усталый, с потемневшим лицом, пропитанный дымом и пороховой гарью.  Причём всегда привозил нам с младшим братом подарочек…  от «зайчика», а маме  –  полевые цветы!
Однако, насмотревшись на походную жизнь людей в погонах, плотно населявших наш западный городишко, я понял, что карьера военного не для меня. Армейский человек практически не принадлежал себе ни днём, ни ночью. Он весь во власти вышестоящих командиров. А я с детства любил вольный ветер, простор и свободу.

Матушка, добрейшей и любящей души человек, бывшая сельская учительница из Киевской губернии, вышла замуж за молодого офицера и перед самой войной укатила с ним на Дальний Восток. Забайкалье, Монголия, Поволжье, Прибалтика... частые переезды и жизнь в военных городках. При этом всегда оставалась нежной мамой и верной подругой воина. 

Но, зная мой упрямый характер, родители устали бороться с непокорным сынком. Наконец наступил момент, когда мы с Мишкой сели в московский поезд, а наши «осиротевшие» мамы всплакнули. Ночью на полке купе немного взгрустнулось, но мы были решительно настроены и готовы к любым грядущим испытаниям.

И вот, Москва, мечта мальчишек из провинции, какой можно считать западную  окраину страны. Своё трудоустройство мы начали с посещения огромного высотного здания Министерства транспортного строительства СССР. Затем был Московский городской комитет комсомола, откуда нас отправили оформлять путёвки в Куйбышевский райком. Выдавали документы представители новостроек. На Антоновскую площадку, где закладывался Западно-Сибирский металлургический комбинат, мне отказали. Молод ещё! В отличие от Мишки, мне не исполнилось ещё и 17 лет. Другое дело -  строительство рудника в Горной Шории, где «закон тайга – медведь хозяин»! Представитель "Кузнецкрудстроя", дородная сибирячка, отнюдь не против. Таёжные дебри москвичи оставляли гражданам определённой категории и таким романтикам, как автор этих воспоминаний.

На поезд провожали с духовым оркестром, слезами и поцелуями. В купе быстро и весело перезнакомились. Среди добровольцев -  молодые люди разных взглядов и сословий. В поезде были не только парни с серьёзными намерениями, но и романтики, искатели приключений, люди с тёмным прошлым и один…  стиляга. Это Толик Баранов из московского молодёжного авангарда 50-х годов. Сутуловатый юноша хилого девичьего телосложения, с моднейшей причёской «кок» одет в большой серовато-жёлтый пиджак и брюки-дудочки. Под пиджаком выделялся яркий галстук с зелёным попугаем. Толик Баранов – тот самый московский стиляга, как презрительно называли их замшелые ортодоксы тех лет.

По приезду в Сталинск разошлись наши с Мишкой пути. Встреча и проводы на вокзале были последней торжественной частью путешествия. Приятель с группой москвичей оставался в Сталинске, их ждала Антоновская площадка и будущий Запсиб. А вот мне с остальной группой предстояло добираться в таёжную Горную Шорию.

Нас ожидали крытые машины, ухабистая дорога в тайге с шумевшими на ветру хвойными исполинами и яркие звёзды на тёмном сибирском небе. В 12 километрах за таёжным посёлком Мундыбаш  машины остановились на очищенной площадке бесконечной тайги, где нам предложили выгружаться. Надо признать, что сибиряки подготовились к приезду первой партии добровольцев. Пусть и в силу скромных возможностей. Спрыгнув на землю, мы рассматривали приготовленное жильё. Это были палатки с двойным брезентом на 15 человек, полом из струганных досок, железными печками в центре и  металлическими койками.

Представители "Кузнецкрудстроя", прибывшие из Мундыбаша на другой же день, расписали нас по бригадам. Строительных профессий у комсомольцев почти не оказалось, впрочем, как и...  рабочего энтузиазма. Строить домики-срубы для шахтёров рудника будут местные бородатые плотники мрачноватого вида. Мужики показывались на стройке строго по утрам и с топорами за поясом. Нас пока использовали в качестве грузчиков и подсобных рабочих: на лесозаготовке, расчистке в тайге площадок и приготовлении фундаментов для домиков.

Уже в следующих группах добровольцев были профессиональные плотники и прочие строительные рабочие. Надо полагать учли горький опыт первой партии. Иначе, что получалось? Отец одного из москвичей в нашей группе - заслуженный артист республики, у другого - армейский полковник, у третьего - директор ресторана...  Но в быту это отличные парни  -  честные, открытые, с хорошим чувством юмора и коллективизма. Какая-то светлая оптимистическая аура витала вокруг них, готовых поделиться с тобой последним. Непонятно, за какие "заслуги" папаша отправил их в тайгу! Через несколько лет, будучи на службе в СА, я встретил в Мурманске Игоря Богданова в форме сержанта пограничных войск. Родители Игоря тоже были московские интеллигенты, но сынок их не подвёл. А как обрадовались встрече на Севере бывшие таёжники - не передать!

Ближайший к нам посёлок Мундыбаш вполне соответствовал месту и духу времени. Шикарное, по сравнению с нашим медвежьим уголком, местечко! В небольших, потемневших от старости, двухэтажных деревянных домиках-общежитиях, квартировали мрачные мужики с тёмным прошлым в биографии. По рассказу прикреплённого к нашему городку участкового милиционера, им было запрещено проживание в больших городах.

Слегка одичавшие в лесной глуши, мы с Костиком решили обследовать посёлок Мундыбаш.  Зашли на почту, затем в продуктовую лавку, чтобы приобрести креплёный напиток в больших тёмных бутылках. В очереди нас угораздило познакомиться с угрюмым бородатым мужиком, который пригласил распить вино в свою обитель, деревянную общагу. Увы, кафе и ресторации в 50-х годах в таёжном посёлке не просматривались, так что пришлось согласиться.

За дружеской по началу беседой, наш знакомый энергично заправлялся красным винищем. На сплошь покрытой лохматыми волосами голове и свирепом, обросшем лице мужика, выделялись наливавшиеся кровью глаза. Хозяин жилья был удивительно похож на «убивцу» из кинофильма по роману «Угрюм-река». В какой-то момент в его голове что-то замкнуло. Схватив бутылку из тёмного стекла, дядя попытался нанести удар по моей юной комсомольской голове. Мы явно не ожидали такого «гостеприимства» от таёжного человека. Но Костик, молодчага, не растерялся! Он опередил мужика дубовой табуреткой, приведя его в состояние «общего наркоза». Заросший волосами дебошир, напоминавший снежного человека, рухнул на стол, а мы спешно ретировались.

Дорога в таёжной просеке от посёлка Мундыбаш до палаточного городка в тайге - это  глубокая, глинистая и заполненная водой колея. Кузов грузовой машины насквозь продувало ветром поздней осени. Прижавшись,  друг к другу у кабины "Урала", мы тряслись и дрожали с Костиком от холода. К лагерю прибыли в вечерних сумерках. Спрыгнув с кузова машины, я неожиданно оказался в жарких и крепких объятиях комсомолки Машеньки из женской палатки. Что за наваждение? Как оказалась она у дороги? Да и вообще, с Машей мы лишь здоровались при встрече. Миловидная, худощавая и рыжеволосая москвичка, чьё детство и юность прошли в районе Соколиной горы, неизвестно по каким причинам оставила столицу.

Машенька крепко прижала меня к стволу могучего кедра своим тёплым женским телом, облачённым в длинный голубой свитер грубой вязки. Чувствуя, как меня бьёт озноб, девушка пыталась согреть, нежно приговаривая на ушко:
- Замёрз дружочек, дрожишь, как  осенний листок. Сейчас, миленький, я тебя согрею!

Через день Машеньке исполнялось двадцать два года. В своей короткой жизни я ещё не слышал таких ласковых слов от девушки и не испытывал райского блаженства от женской близости. Тело моё охватили неизведанные приятнейшие судороги, а по затылку пробежала вереница мурашек. Молодая женщина продолжала что-то нашёптывать, и теперь я почувствовал дрожь уже в её теле. Сибирский кедр-исполин, к которому прижимала Машенька, окружало, видимо, мощное энергетическое поле. Огромной силы огонь разгорелся внутри меня, а кровь зашумела в ушах. Да так, что заглушала шум порывистого ветра в кронах вековых деревьев,  безмолвных свидетелей  моей первой близости с женщиной...

Приближалась зима и неуютно стало в палатках, металлические стойки кроватей покрывались инеем. Железные печки топились теперь круглосуточно, но прогреть большую палатку было сложно. Слава Богу, с дровами никаких проблем, тайга до самого Тихого океана. На расчищенных площадках тайги появились и первые домики-срубы. В них заселяли семейные пары комсомольцев, начальство с удовольствием предоставляло жильё. Оно полагало, что семья - это не только очаг благополучия и спокойствия, но и примерный труд главы семьи. Разделить семейное гнёздышко в домике предлагала мне и комсомолка Машенька. Заманчиво, конечно...  С одной стороны, со сладенькой Машей в шалаше и таёжных дебрях рай, но с другой... Я совершенно не планировал связывать себя семейными узами в 17 лет. Прости милая подруга и огромное спасибо за незабываемый и прекрасный праздник в зелёном царстве!.. 
Сибирь, Сибирь...  Теперь, когда повидал мир, будучи на судах торгового флота, можно сравнивать уголки природы нашей, в общем-то небольшой планеты.  Сибирь, по моему разумению - такой же добрый, широкий край, великодушный и гостеприимный, как русская натура, с могучими лесами, реками и горами до самого Великого океана! Именно в Сибирь "тянулись за раздольем отчаянные русские сердца", - утверждал герой актёра Дружникова в кинофильме "Сказание о земле сибирской". Прошлось там племя Ермака, Хабарова и Московитина. Там были пугачёвцы, декабристы, народовольцы...  и наши комсомольцы-добровольцы на ударных стройках.
Жизнь прошла с праздниками души, неудачами и горестями, однако  -  яркой, интересной. Но именно сейчас, когда пришло время подводить итоги, воспоминания о благословенном русском крае, Сибири  -  почему-то будоражат память. Посмотреть бы на верхушки, шумевших на ветру, таёжных деревьев Горной Шории сегодняшними глазами! По крайней мере - для вдохновения, им то не подвластно время, отведённое человеку...

5. Три его женщины
Карин Гур
 Он был молод и наивен, когда встретил её: свою Первую Женщину. Замужняя, взрослая, красивая, она открыла перед ним волшебный мир чувственных запретных восторгов. Теми редкими ночами, когда её муж куда-то уезжал и они оставались вдвоём, сотрясая грешными объятиями супружеское ложе, едва отдышавшись, шептал ей:
   - Я не могу жить без тебя, брось его, давай куда-нибудь уедем, будем жить вдвоём, вместе засыпать ночью и просыпаться утром...
   Улыбаясь в темноте, она гладила его по плечам и молчала. Женщина была слишком взрослой, чтобы понимать - это никогда не случится.
 
   В эту девочку он влюбился с первого взгляда. Ей едва исполнилось восемнадцать, она была хороша своей свежестью, чистой кожей, наивным взглядом серых глаз. Его Вторая Женщина. Едва прикасаясь к ней, трепетно целовал розовые губы, не знавшие помады, прижимал к себе худенькое хрупкое тело и, зарывшись лицом в пушистые волосы, шептал, словно заклиная:
   - Я люблю тебя. Ты дождись, сбереги себя для меня. Переделав все свои важные неотложные дела, я вернусь, чтобы больше никогда с тобой не расставаться.
   Уехав, писал письма, а девочка становилась взрослей и вокруг было столько соблазнов, что трудно оказалось устоять. Когда, наконец, он, так и не завершив всех своих важных дел, вернулся к ней, то почти не узнал. Она была всё та же и не та... Губы накрашены, глаза умны и холодны, объятия требовательны. Проведя с ней несколько восхитительных дней и ночей, уехал.   
Его Третья Женщина была и не очень красива и не очень соблазнительна, но именно с ней он создал семью, родил детей.
     Иногда, приезжая в свой родной город, встречал свою постаревшую Первую Женщину. Давно овдовевшая, была благодарна ему за ту радость, которой он скрашивал ночи её одиночества, угасающий женский век. Только всё сокрушалась, что грех это большой спать с женатым и уговаривала принять крещение. Мужчина, смеясь в ответ, целовал её увядающее тело и думал, что ни с кем и никогда ему не было так хорошо, как с ней.
 
   Его Вторая Женщина сама прилетала к нему, успев несколько раз выйти замуж, разойтись и с одним из мужей упорхнуть за океан. Богатая, успешная, руководила вместе с мужем какой-то крупной фирмой новых технологий. Покупала билеты, и он улетал с ней то в Италию, то в Норвегию, то ещё куда-нибудь. Безумно уставал от этих поездок, таскался за ней на какие-то встречи, презентации, выставки и музеи, посещал рестораны, где их кормили причудливой чужой едой, от которой у него, привыкшего к домашней стряпне жены, потом долго болел живот. Одаривала дорогой одеждой и обувью, совершенно не нужными ему кошельками, шарфиками и брелками.
   Лишь поздно ночью на чужой гостиничной кровати сбрасывала маску деловой женщины, отключала мобильный телефон и таяла от его ласк, покоряясь всем желаниям и прихотям. Черты лица смягчались, проступала та, давно забытая непорочная девочка, которую он любил больше всех на свете. Ради этих мгновений был он готов улететь с ней хоть на Луну.
     Третья Женщина, его жена, была терпелива и молчалива. Сидела рядом дни и ночи напролёт, когда он заболел. Вторая Женщина присылала из-за океана новейшие лекарства, а Первая ходила в церковь и молилась за его выздоровление.   
Уже несколько лет подряд в урочный час женщины встречаются на городском кладбище.
      Вторая Женщина уплатила сумасшедшие деньги, чтобы его не кремировали, а похоронили в земле, поставила дорогущий памятник с его портретом, на котором он совсем не был похож на себя, договорилась с ритуальной службой, чтобы могила была всегда убрана, ухожена и в вазе стояли живые цветы. Она прилетала за день раньше и приходила первой, сидела, молча плакала, глядя на белые штрихи на чёрном камне, изображающие его лицо, и дожидалась остальных. Вот, опираясь на палочку, медленно приходит Первая, стоит и долго крестится, молится, беззвучно шевеля губами. Подходит Третья, не плачет, крепко сжав сухие губы. Обводит взглядом остальных, выжидает полчаса и бросает:
   - Пошли.
   Все приходят к ней в дом, где он прожил последние годы и умер, где из года в год накрывается щедрый стол, зажигается поминальная свеча. Женщины пьют, закусывают и поминают усопшего.
     Первая Женщина думает, что только её он любил больше всех, так как первая - никогда не забывается...
    Вторая, самая молодая, смотрит снисходительно на двух старух, сидящих рядом, и думает, что если бы не они, он ни за чтобы с ней не расстался, потому что любил её больше всех...   
Третья, его вдова, подаёт и убирает со стола, моет посуду, подметает пол и, когда все уходят, думает о том, что здесь был его дом и семья. Любовь это или нет, но он всегда возвращался к ней.
    Душа его согревается в пламени свечи, радуясь, что ему повезло при жизни любить и быть любимым такими Тремя Замечательными Женщинами.
 
   КОНЕЦ

6. Помнишь?
Лана Кузьмина
Мне отчего-то кажется, что я всё выдумал. Выдумал наш крохотный город, изнывающий от жары, белые чашки с голубой окантовкой на деревянном столе под яблоней, булочки с корицей и твоё лицо, восторженно-удивлённое: «Надо же! Какие огромные яблоки!»
«Это богатырь, - неслышно объясняю я, - осенью они станут ещё больше».
Ты киваешь и улыбаешься. Всегда улыбаешься или беззвучно смеёшься.
«Я уезжаю в Испанию» - объясняешь ты.
«Куда?» - я не могу разобрать последнее слово. Ты медленно повторяешь. Я, наверное, совсем глупый! Ты берёшь салфетку и пишешь: «Испания».
Зачем? Для чего?
«Мы все уезжаем. Мама выходит замуж».
«За испанца?»
«Ну, да».
«Странно. У нас, что своих мужчин нет?»
«Она говорит, там лучше».
Вокруг меня летает шмель, толстое мохнатое брюшко.
«Красивый» - это ты.
«Зачем тебе уезжать?» - не унимаюсь я.
«У нас с сестрой будут свои комнаты»
«А друзья? Здесь я, Сашка, Ленка Панкратова».
Ты закрываешь глаза. Не хочешь слушать. Ну, и ладно. Меня душат слёзы. Мы не должны, не должны с тобой расставаться.
На крыльце появляется мама.
- Паша, скажи своей подружке, что мы уходим. Ты не забыл? К тёте Свете.
- Её зовут Лолита, - так странно слышать свой голос. - Мою подругу.
- Мне всё равно. Поторопись!
Я тихо прикасаюсь к твоему плечу.
«Не спишь?»
Качаешь головой.
«Мы уходим».
«Жалко. Здесь так хорошо, спокойно».
Я хочу сказать, что ты можешь остаться у нас в саду, но не говорю. Мама тебя недолюбливает. Считает, что я слишком к тебе привязан, что я копирую тебя. Она обрадуется, когда узнает, что ты уезжаешь. Я уверен.
«Когда?»
«Завтра».
«Уже?»
Пожимаешь плечами.
«Почему не сказала раньше?»
«Не хотела расстраивать».
«Мне очень грустно».
«Мне тоже».
Ты поднимаешься.
«Завтра в семь у моего дома. Придёшь?»
«Конечно».
Я торопливо целую тебя в щёку. Только бы мама не увидела!
«Обязательно мне пиши».
«Обещаю».
Я провожаю тебя до калитки. Ты улыбаешься и машешь рукой. Неужели тебе всё равно? Я смотрю, как ты идёшь вдоль улицы. Потом не выдерживаю и срываюсь с места. Пугаю тебя, схватив за талию и заглянув в глаза. Ты плачешь.
«Не надо, - повторяю я, - не надо».
- Паша, мне тебя долго ждать? - раздаётся со стороны дома. Я вздрагиваю Ты мягко отстраняешься от меня и пытаешься улыбнуться.
«Всё хорошо». И бежишь по дороге.

- Ушла? - мама гладит бельё. Так я и думал. Тётя Света — враньё.
Я киваю.
- Будь добр, говори вслух.
- Да, - выдавливаю из себя.
- Она плохо на тебя влияет, - начинает свой обычный разговор мама. - Ты слишком мало говоришь. А в обществе востребованы комуникабельные люди. В любом объявлении — требуются комуникабельные сотрудники. Ты как жить думаешь?
Пожимаю плечами.
- Говори вслух!
- Не знаю.
Мама ворчит. Через полчаса слышу, как она болтает по телефону.
- Этот мой оболтус совсем голову потерял. Да, опять она. Лена или Люда... как её там...
«Лолита, - повторяю я. - Её зовут Лолита».
- Ну, да. Глухонемая. Он у меня скоро сам говорить разучится.
Приходит с работы папа.
- Как дела? - дежурный вопрос. На самом деле, ему всё равно. Даже слушать не станет.
Пожимаю плечами.
- Отвечай! - мама теребит за плечо.
- Лолита завтра уезжает, - говорю я.
- Твоя подружка? - папа моет руки и садится за стол.
- Моя лучшая подружка.
- Невеста? - смеётся.
Глупо, мы с ней с пяти лет дружим, а он, как будто её не знает.
- Ничего, время быстро пролетит.
- Она навсегда уезжает.
- Слава Богу, - мама улыбается. И весь вечер у неё хорошее настроение.

Я завожу будильник на пять и долго не могу уснуть. Мама ещё на кухне, гремит посудой.
- Что ты делаешь?
- Забыла суп в холодильник убрать. Испортится. А ты чего колобродишь?
- Так.
- Ну раз так, то иди спать.
- Мам, слушай, разбуди меня завтра пораньше. Я хочу пойти попрощаться с Лолитой.
Она кивает. Потом приходит ко мне в комнату. Я почти сплю. И поправляет одеяло. Мне хорошо и я засыпаю.
Утром будильник молчит, да и мама не спешит меня будить. Я открываю глаза, а на часах без пяти семь. Я вскакиваю, натягиваю первые попавшиеся джинсы и майку. Взъерошенный и неумытый выбегаю из дома. Поздно. Рядом с твоим домом никого. Я поднимаюсь на второй этаж и звоню без перерыва в твою дверь. Тишина. Я сажусь на корточки и тихо плачу, как оставленный хозяевами пёс.
Ты мне не пишешь. Почему? Я включаю компьютер и долго смотрю на экран - «новых сообщений нет». А потом обновляю и обновляю... я ведь не знаю твоего электронного ящика. Ты обещала завести его, чтобы общаться со мной.
Вчера я услышал, как мама говорит с тётей.
- Понимаешь, лучше сразу. Отрубил и всё! Ему же только четырнадцать. Найдёт себе нормальную. А это пройдёт. Лучше раньше, чтоб потом не мешала. Я ему специально будильник отключила и будить утром не стала. Зачем? Лишние слёзы. С письмом сложнее было. Хорошо я его пароль знаю. Слава Богу, первая её письмо прочитала. А в ответ, не поверишь! Таких гадостей понаписала, самой стыдно. Зато теперь точно не ответит. Потом удалила всё ненужное, а он и не догадался. Ничего. Потом мне спасибо скажет.

Мне хочется кричать. Громко. Во весь голос. Выйти на улицу и заорать. От непонимания, злости, бессилия. Но я молчу. Сижу в своей комнате и молчу.
- Иди кушать, - зовёт мама.
Я иду на кухню и молчу. Она о чём-то спрашивает, а я наклоняюсь к тарелке, словно суп самое важное в моей жизни.
Молчу я и завтра, и послезавтра.
- Вот видишь! - кричит мама. - Это всё она! Это из-за неё он не говорит.
Ничего она не понимает.
Вчера вспоминаю про Маринку, твою сестру. Нахожу её в социальной сети. Поздно вечером у меня есть твой адрес. Всю ночь я пишу это письмо. Всё как есть.
Помнишь, как тебя обижали другие дети? Окружили плотным кольцом, обзывали, дёргали за юбку. А ты стояла в центре и беспомощно улыбалась. Я растолкал их всех, взял тебя за руку и повёл прочь. Нам было по пять лет.
Ты учила меня своему языку, тихому, загадочному. Я путал жесты, ты смеялась. В конце-концов мы изобрели свой собственный способ общения. Да и нужны ли нам слова? Помнишь как часами сидели на лавочке у пруда, прижавшись друг к другу и молчали. А как читали одну книгу, одновременно переворачивая страницы. Помнишь?
Знаешь, что я сейчас делаю? Подношу пальцы к губам, потом подношу к сердцу. Правильно? Я ведь всегда всё путаю.

7. Торнадо по-русски
Нина Гаврикова
Тёплый летний вечер. Девочка, ничего не замечая вокруг,впилась глазами в телевизор, там рассказывали о невероятных проделках природы.
– Бабушка, иди скорей сюда, смотри, что было в прошлый понедельник, – Карина держала в руках джойстик, прибавив на всю громкость звук, указательный пальчик правой руки направила на экран.
Там подробно показывали, как разгневанная матушка-природа взяла «пылесос» и начала наводить порядок на планете Земля. Комментарии шокировали:
– 1 августа в России, в городе Благовещенск, прошёл не только редкий, но и первый городской торнадо, в результате чего один человек погиб, ещё 38 травмировано.
Из съёмок, сделанных свидетелями происшествия, было видно, с каким азартом распоряжается природа. От работы «неисправного пылесоса» образовался громадный вьюн-торнадо, поднимая внушительных размеров облака мусора. Он ,шутя, выкорчёвывал большие деревья, будто пропалывал и выкидывал ненужную рассаду огурцов из грядки. От его быстрого передвижения масса автомобилей оказались перевёрнутыми верх дном.
Пожилая женщина прижалась плечом к дверному косяку. Закрыла глаза и спустилась в «подпол» времени – в незабываемое детство.
– Бабушка, ты уснула, что ли? Я тебе кричу, кричу, – внучка
стояла рядом, дёргая за поясок халата.
– Нет, всё нормально, давай дослушаем.
Диктор подводил итог:
– Подобные сильнейшие торнадо возникают в России довольно редко. Всего в истории страны отмечены три подобных катастрофических природных явления. В июне 1904 года, в июне 1984 года и два года назад торнадо прошёл также по городу Краснозаводску, в Московской области.
– Значит, в 2009 году ещё был торнадо, – сделала вывод бабушка, присела на корточки, обняла внучку, чмокнула любимицу в щёчку, – давай выключай телевизор, пойдём кушать оладушки, у меня почти всё готово.
Дамы проследовали в кухню. Удобно расположившись на диванчике, Карина с удовольствием купала румяные бока пышечек то в сгущёнке, то в сметане, но не унималась:
– Баб, как ты думаешь, почему возникают торнадо? Мы в прошлый выходной к бабушке Мане ездили, так видели большую теплицу, которая валялась у дороги. Мама сказала, что её ветром, как парус, подняло от земли и бросило на дорогу. А папа усмехался, мол, какой должен быть ветер, чтобы теплицу вместе с брусом крутило в воздухе, как воздушный шарик? Баб, у нас здесь что – тоже торнадо завелось?
Хозяйка ловко перевернула очередную золотистую лепёшечку и, лукаво подмигнув любознательной говорунье, отвечала:
– Думаю, что земля к теплу постоянно поворачивается разными сторонами, как оладушки на сковороде. Сверху ещё тесто, а внизу золотистые зажарочки. Перевернёшь тестом вниз оладушку, и от огня другая сторона зарумянится. Так у земного шара бока становятся горячими от жарких лучей. Какая-то часть уже прогрелась, а противоположная остаётся холодной. От разницы температуры возникает ветер на поверхности земли. Где воздух очень сильно нагревается, там почва под ногами закипает, как масло в сковороде, – туда Боженька посылает грозовую тучку, из которой выпрыгивает вьюн-торнадо, будто дует на горячий чай в блюдечке, остужает местность. А на второй вопрос отвечу так: наш торнадо по-русски, можно даже сказать, по-вологодски, нигде не зафиксирован. Хочешь, я тебе
раскрою тайну нашей семьи?
– Да, конечно, хочу! – захлопала в ладоши внучка.
Бабушка присела на краешек табурета, загадочно улыбнулась и начала:
– Тогда слушай. Давно это было, я была примерно как ты сейчас. Лето шестьдесят четвёртого года прошлого столетия выдалось жарким. Не только люди, но и животные изнывали от зноя. 14 августа, как сейчас тот день помню, мы с сестрой в огороде были, лук обрезали. Ближе к вечеру вдруг поднялся сильный ветер, но не такой, как обычно, этот как-то непонятно волчком крутился. С соседнего дома крышу, как раскрытую книгу, поднял в воздух, покружил над деревней и поставил на
другой берег реки. Наш отец в то время пастухом был, должен был вот-вот домой воротиться. Мы побежали его встречать. Добравшись до подъёма в гору, видим такую картину: от деревни, обходя нас стороной, извиваясь огромной змеёй, перемещается вихрь. Такое впечатление, что он крутился в воздухе спиралью, как в воронку, жадно захватывая всё, что попадалось на пути. Над землёй кружились обломки досок, мусор, пыль. А то, что не смог удержать, – бросал обратно на землю. Через несколько минут дерзкий шалун начал выдыхаться, видно, растратил все свои шальные силы, умерил пыл и возвратился туда, откуда пришёл, – в серединку разорванного грозового облака.
В этот момент мы услышали, как громко мычат коровы. Бросились к отцу, у него глаза ошалелые, говорить не может. Медленно сполз с лошади, руки широко распластал, словно хотел землю в свои объятия заключить, лежит, молчит. Мы не стали его тревожить, сели на лошадь и погнали стадо в деревню. Отец вернулся домой далеко за полночь. Мы с сестрой на полати спать легли, но заснуть не удавалось, хотелось послушать подробности, и вот что он нашей маме поведал:
– Ой, мать, трудный выдался день нынче. Страху натерпелся – на всю жизнь хватит топерича. Видно, я какое-то испытание прошёл, хоть ничего не понял. До деревни-то минут пятнадцать коровьим шагом оставалось, только с горушки спуститься. Вдруг началось преставление света белого. Откуда ни возьмись, налетел на нас вьюн-мотун. Словно воронку ветряную на пригорок приволокло. Ветер вперемешку с пылью и
мусором круговыми движениями с неистовой силищей начал всех поднимать верх. Думал, ну всё – в преисподнюю понеслись. Сам обеими руками крепко ухватился за седло, лечу на своём Богатыре, как на детской карусели, круги наворачиваю.
А за мной сто колхозных коров да, поди, около двух десятков частных пристроились. Я голову назад повернул, соображаю: да тута не один вьюн, а несколько. Вижу, маленькие рядом пристроились. Вот Зорьку Шишковых подняло между небом и землёй. Она описала кружок в воздухе и опустилась туда же, где и была. Потом Звёздку Огородниковых подняло, тихонечко так под берег реки унесло и на ноги поставило. А Славнуха и Белобрюшка Пузановых головами мотыляют, их бесцеремонно вверх приподняло да вниз на дорогу переставило. И что ещё хочу сказать: понимаешь, в воронке этой проклятущей крутился я против вращения земли, против солнышка. Сколько времени я каруселился, не могу сказать. Думал, что живым не выбраться
из адова круга. Боялся, как бы скотине ноги не переломало, а вот если бы на бок уронило – всё, капец бы коровам настал.
– Знаешь, отец, в колдовстве-то вихрь означает дьявола, танцующего с ведьмой, – сокрушалась матушка.
– Ты не поверишь, я тайком в нашу церковь ходил. Посидел там, поговорил с Богом. Вроде нет за мной вины, чтобы Господу гневаться на меня, но всё одно – прощения попросил, покаялся, даже прослезился.
– Отец, что ты такое говоришь-то? А если узнают коммунисты про храм? В тюрьму посадить могут. Только вчера субботник провели, всё вычистили. Готовятся туды зерно сыпать на зиму, он ведь топерь у них как склад будет, – остерегала супруга.
– Знаешь, мать, я вспомнил, пока сидел там, что сегодня «Медовый спас». У нас в деревне этот день всегда дружно отмечали. До войны я с робятишками на колхозную пасеку бегал. Там нас щедро угощали обрезками от сот. Нажуёмси воска с мёдом так, что скулы сведёт, а в роте сладко, даже губы слипаются. Может, потому что забыл про праздник, так вот и бросило от землицы в круговерть? – рассуждал отец.
– В ту ночь родители так и не ложились спать. Сидели на кухне, всю жизнь по денёчку, как спички в коробок, складывали. Видно, шибко отец настрадался, потому что стал каждый год второе рождение отмечать, – закончила рассказ бабушка.
– Ба, а что такое «Медовый спас»? Я про праздник ничего не знаю.
– В этот праздник в храмах полагается вынос Креста и поклонение ему. По принятому ныне в Русской Церкви чину 14 августа совершается малое освящение воды. По традиции в этот праздник совершается и освящение мёда. Поэтому в народе праздник получил название «Медовый Спас». Так вот завтра, с утра сначала зайдём в храм, службу отстоим, а потом и на могилку к папе сходим, помянем его.

8. Жизнь удалась...
Татьяна Карелина7
В квартире было тихо, темно и чисто, не верилось, что всего пару часов назад здесь стоял дым коромыслом, гости ели, пили, танцевали, пели песни, обнимались, целовались, рассказывали анекдоты, курили, наслаждались жизнью. Вечер незаметно подошёл к концу, гости разъехались, хозяева выбросили мусор, вымыли грязную посуду, проветрили квартиру и ушли в спальню.
В кухне на столе остался лежать всеми забытый серебряный нож. Ножу было грустно, что вся посуда чисто вымыта, высушена, расставлена на полках, уложена в ящики и только он лежит на столе забытый и никому ненужный. Обычно хозяева относились к нему бережно, ведь он - свадебный подарок! Молодые берегли его, после употребления аккуратно мыли, вытирали насухо и убирали в бархатный футляр. А сегодня о нём забыли. Грустно и обидно. Нож тяжело вздохнул. Его лезвие ещё сохранило острый запах сыра, который хозяева очень любили, гостям сыр тоже понравился и у ножа в этот вечер было много работы - гости то и дело брали его в руки и отрезали тонкие ломтики сыра, потом раздавался звон бокалов и рюмок, веселье продолжалось. А теперь в доме тишина. Нож ещё раз тяжело вздохнул...

Кира не могла уснуть. Сегодняшний день должен был принести радость и начался замечательно. Собрались друзья, чтобы отметить третью годовщину свадьбы Киры и Кирилла. Было шумно, весело, шампанское лилось рекой, тосты произносились один за другим, гости танцевали, пели, рассказывали анекдоты и весёлые истории из жизни.

Муж всё время был рядом с ней, обнимал и шептал ласковые слова. А потом по её просьбе он пригласил на танец Алёну, которая сидела в одиночестве и пила шампанское. Кирилл и Алёна танцевали, а потом незаметно исчезли. Кира нашла их на кухне - они стояли обнявшись, Кирилл что-то тихо говорил, Алёна нежно ему улыбалась. А потом она увидела Киру, глаза подруг встретились, Алёна улыбнулась и поцеловала Кирилла. Кира выбежала из кухни, через минуту Кирилл и Алёна тоже вернулись в комнату. Она очень надеялась, что он ей всё расскажет и объяснит. Муж подошёл к ней, обнял, но ничего не сказал.

Вскоре Алёна ушла домой, гости начали постепенно расходиться. Когда Кирилл и Кира остались одни, он хотел обнять и поцеловать жену, но она сказала, что у неё разболелась голова, муж понимающе кивнул, усадил её в мягкое кресло и уверил, что сам прекрасно справится с уборкой. Он собрал и выбросил мусор, перемыл гору грязной посуды, расставил всё по местам...
Кирилл быстро уснул, а Кира лежала с открытыми глазами, вспоминала сегодняшний день и эпизод, который произошёл на кухне, ей было горько и обидно, раньше они никогда и ничего не утаивали друг от друга. Она не знала, что теперь делать, как жить дальше. Она вышла из спальни и пошла на кухню.

Кира сидела в одиночестве и пила шампанское, слёзы лились из глаз, мысли теснились в голове. Неожиданно она увидела серебряный нож, видимо Кирилл не заметил его и не помыл. Они берегли этот нож, ведь он антикварный, его подарила им на свадьбу тётушка Ольга. В этот момент Кира чётко поняла, что надо делать - необходимо немедленно поговорить с тётушкой Ольгой! Она всегда предупреждала Киру, что Кирилл её не любит. Сразу же после свадьбы она сказала, что не следует спешить с детьми и посоветовала сделать аборт. Кира знала тётушку Ольгу всю свою жизнь, любила её и верила всему, что она говорила...

Кира взяла в руки телефон и набрала знакомый номер. Тётушка Ольга не спала, она выслушала сбивчивый Кирин рассказ и торжественно воскликнула:

- Ну, что я тебе говорила! Он не любит тебя! Ему нужна не ты, а твоя квартира и твои деньги.

- Что же теперь делать? - горько вздохнула Кира.

- Все мужчины одинаковые. Их надо убивать, как бешеных собак! Брось его и никогда не вспоминай, - твёрдо ответила тётушка Ольга.

Кира положила трубку и заплакала. Потом она опять пила шампанское, потом решила помыть серебряный нож и спрятать его в бархатный футляр. Она взяла нож в руки и неожиданно вспомнила слова тётушки Ольги: "Все мужчины одинаковые. Их надо убивать, как бешеных собак!"

- Убивать, как бешеных собак! - повторила Кира и пошла в спальню...

Кирилл влюбился в Киру с первого взгляда. Они встречались больше двух лет, а три года назад поженились. Для него каждый день жизни с любимой женой был, как праздник. Сегодня был замечательный день, даже Алёна не смогла испортить его. Кирина подруга никогда не нравилась Кириллу, он не хотел с ней танцевать, но Кира настаивала, ей было жаль одинокую девушку. Во время танца Алёна старательно прижималась к Кириллу, ему было неприятно, он резко отстранился, Алёна вскрикнула:
- Ты сделал мне больно, теперь будет синяк.
- Извини, пожалуйста. Надо приложить пятaк и всё будет нормально, - предложил Кирилл.
Они вышли на кухню, он нашёл пятак, Алёна приложила его к руке и заплакала. Кирил не любил, когда женщины плачут и начал её утешать. Девушка, продолжая всхлипывать, прижалась к нему и поцеловала. Кирилл сначала оторопел, а потом решительно отстранился:
- Никогда так не делай. Я люблю свою жену и мне больше никто не нужен.
Алёна слушала его и улыбалась, он повернулся к ней спиной и пошёл в комнату. Он не хотел огорчать свою жену и ничего ей не рассказал. Вскоре гости уехали, у Киры болела голова, он сам убрал весь мусор и помыл посуду...
Он спал безмятежным сном, но неожиданно почувствовал что-то непонятное и тревожное, это заставило его открыть глаза. Он увидел Киру, улыбнулся ей и протянул руки, чтобы обнять её.
- Какая у него неприятная улыбка, все мужчины одинаковые, их надо убивать, - подумала Кира. Она подняла руку и резко ударила Кирилла ножом в грудь...
Cеребряный нож был в ужасе. Хозяин лежал неподвижно в луже крови. Хозяйка билась в истерике. Потом она замолчала, взяла нож в руки и изо
Через несколько дней родные и друзья хоронили Киру и Кирилла. Все были в шоке от этой трагедии. И только Алёна стояла в стороне и улыбалась.
Тётушка Ольга на похороны не пришла. Она сидела в своём уютном бархатном кресле, пила шампанское и вела неспешную беседу с висевшим на стене портретом молодого, красивого мужчины:
- Я победила, Юрий! Твоя внучка убила своего мужа, а потом себя. Твой род больше не существует!
Эта история началась много лет назад, когда тётушка Ольга и Кирин дедушка Юрий были молодыми, красивыми студентами. Ольга безумно любила его, а он любил Лидию.
Он женился, у него родились дети. Ольга осталась одинокой. Она посвятила свою жизнь мести. Она делала всё возможное, чтобы стать незаменимой и необходимой для всей семьи Юрия. Она стала лучшей подругой Лидии и тётушкой для их детей. Они все ей доверяли, они её любили, а она... В разное время и разными способами она убила их всех - Лидию, Юрия, их детей. И вот теперь она покончила с их единственной внучкой - Кирой.
Тётушка Ольга подняла бокал и торжествующе улыбнулась:
 - Жизнь удалась!

9. Михалыч
Алёна Токарева
   Сколько живу на свете, столько помню этого сутулого коренастого человека с неправильными чертами лица, которые, как ни странно, его не портили, а, наоборот, добавляли обаяния. Чересчур крупный, мясистый нос, кустистые брови, из-под которых хитро поблескивали умные, глубоко посаженные глаза, каштанового цвета усы и небольшая  бородка — вот вам портрет нашего Николая Михайловича, звавшегося взрослыми и детьми попросту Михалычем. Да, ещё улыбка. Вот она-то, пожалуй, и преображала его некрасивое лицо, когда разбегалась лучиками вокруг глаз и пряталась в пышных усах. Казалось, что  он хмур и сосредоточен, но вдруг посмотрел на тебя - и лицо его словно засветилось изнутри. Такому человеку хотелось всё-всё поведать о своих горестях и сомнениях. Больше я подобной улыбки ни у кого не встречала...

  Откуда он появился в нашем дворе, я не знала. Мне казалось, что он всегда там был. Как только я начала осмысленно фиксировать окружающий мир, так в него и вошёл Михалыч.   Летом — с вечной метлой руках, зимой — со скребком и ломом для колки льда. Потому что был он дворником и жил в нашем подъезде на первом этаже. Жил вдвоём с женой тётей Марусей, детей у них не было. «Бог не дал», - говорили местные бабуси и жалостливо смотрели им вслед. Маленькая, я искренне не понимала, почему Бог не дал? А если его очень-очень попросить?
   Из разговоров взрослых я узнала, что Михалыч, ещё совсем мальчишкой, был на войне, потерял там ногу, но тётя Маруся его дождалась, и они поженились. Помню, меня тогда поразила фраза «потерял ногу». Как это, разве можно её потерять?
   - Мама, - громко сказала я как-то, показывая пальцем, - смотри же, Михалыч на двух ногах!
      - Так нельзя, - зашептала мама мне на ухо, - не кричи и не показывай пальцем!
      А Михалыч, ничуть не смутившись, улыбнулся и сконился ко мне.   - Ничего, ничего, - заверил он. - Это протез, дочка. На войне и не такое бывало...
   Дома родители мне объяснили, что к чему. Помню, слушала я с широко раскрытыми глазами рассказ о войне, о том, как люди воевали, не жалея себя, как победили, несмотря ни на что... Долго не могла уснуть, плакала, жалея бедного Михалыча и тех других, кто не вернулся.
                Мы потом с дворовой ребятнёй часто бегали за Михалычем и просили показать протез, и он охотно его демонстрировал, а заодно и рассказывал фронтовые истории, которых у него было великое множество. Рассказчик он был замечательный. Как живые  вставали перед глазами его герои, разворачивались сцены сражений, бойцы писали письма домой во время коротких передышек... Мне кажется, именно тогда, во время тех  незатейливых бесед с Михалычем, мы научились сердцем чувствовать чужую боль.
   Вообще, он любил возиться с детворой. Летом в жару поливал из шланга асфальт перед домом, и мы, малышня, сбрасывали сандалии и с визгом носились по тёплым лужам. Михалыч с деланной суровостью гонял нас, а сам при этом посмеивался в усы. Зимой он обязательно заливал для нас каток и по вечерам включал самодельную подсветку, а дети  помогали ему  расчищать каток от снега. Ещё Михалыч подвесил во дворе «тарзанку», и все желающие могли кататься. То-то было раздолье! А на День Победы над нашим домом всегда развевался красный флаг, и Михалыч водил нас на крышу смотреть салют.
   Он никогда не отказывался присмотреть за нами, если мамам надо было отлучиться на час-другой. Казалось, он и не глядит в твою сторону, занят своим делом, но стоило затеять шкоду — и Михалыч был тут как тут.
   - Что же ты, друг ситный, безобразишь? 
   Смотрит строго, но нас не проведёшь — вот уже лучики морщинок собрались вокруг глаз, и он едва сдерживает улыбку.
   - Догони, Михалыч! - кричишь, а он делает вид, что собирается полить тебя из шланга, и ты улепётываешь во все лопатки.

            Считался он эдаким всеобщим дедушкой, и, я знаю, некоторые малыши к нему так и относились, ведь далеко не у каждого был дед, да ещё такой... Теперь-то я понимаю, что он отдавал нам всю свою нерастраченную любовь, ведь детей и  внуков не имел.
  Когда умерла тётя Маруся, Михалыч как-то потемнел лицом и ещё больше ссутулился, но продолжал исправно следить за порядком во дворе. Правда, уже не рассказывал своих историй. Иногда просто сидел на лавочке у подъезда, глубоко задумавшись. Нет-нет, да и смахнёт слезу, думая, что никто не видит.
   Потом Михалыч состарился, пришли другие времена, да и состав жильцов дома поменялся. Из прежних мало кто остался, а новые по-хозяйски заполнили своими иномарками двор, так что о прошлом житье-бытье можно было лишь вспоминать. Я выросла и надолго уехала из дома. А когда вернулась, по привычке стала искать во дворе глазами Михалыча, но его нигде не было. «Жив ли он? - подумала. - Скорее всего уже нет...» Расспросила двух-трёх старушек, которых знала.
   - Михалыч-то? - удивилась моему вопросу одна из них. - Да вроде жив... Только его давно уж не видать. Может, куда уехал?
   - Да куды ж ему ехать-то, милая? - укоризненно покачала головой другая бабулька. - В больнице он. Только вот названия не помню... Такое мудрёное слово... Больница, куда помирать кладут. Болел он очень, а ухаживать некому.
            Я узнала, в каком хосписе находился Михалыч. Поехала не без душевного трепета, но, когда открыла дверь в палату и увидела его, слёзы сами потекли из глаз. Конечно, по годам он был очень стар, но болезнь иссушила его до неузнаваемости. На меня смотрело почти бесплотное существо, но взгляд был неожиданно внимательным и осмысленным.
   - Николай Михайлович, я — Наташа Лаврентьева из 39 квартиры. Вы меня помните?
         Он долго всматривался, послеповато щурясь, а потом вдруг улыбнулся. И тут я узнала  в нём нашего прежнего Михалыча. Шагнула к нему навстречу, уже не скрывая  слёз.
   - Ничего, ничего, дочка, - сказал он мне, как когда-то. - Не плачь, старый я очень, устал на этом свете. Пора мне к моей Марусе.
       И столько мудрости и смирения было в его словах, что слёзы мои высохли.
   - А знаешь что... - он неожиданно оживился и коснулся меня своей невесомой рукой.

   Я с тревогой смотрела на него.

   - Знаешь, чего бы я сейчас хотел больше всего? - заговорщически  прошептал Михалыч.

   - Чего, дядя Коля?
   - Оказаться дома...
   Мои глаза вновь наполнились слезами, но решение пришло само собой. В больнице  мне не стали препятствовать. Раз нашёлся опекун, то и ладно. Да и кому нужен старый, смертельно больной человек, дни которого сочтены?
   Скоро мы с Михалычем оказались в его квартире. Каждый шаг давался ему с большим трудом, но столько счастья было в его глазах, что я ни на миг не усомнилась в правильности своего решения. «Сейчас у меня отпуск, а там видно будет», - подумала я. Он медленно передвигался по квартире, подолгу задерживаясь возле дорогих его сердцу вещей, словно прощаясь с ними, погладил фотографию тёти Маруси, еле слышно ей что-то нашёптывая.  Михалыч совсем ослаб и прилёг.
   - Дочка, достань коричневый альбом с верхней полки, - попросил он.            
Я достала, и мы рассматривали фотографии. Вся его судьба была запечатлена в этом альбоме. Глаза Михалыча светились молодым блеском, на щеках даже появилось какое-то подобие румянца. Я смотрела на него и думала, что ничего важнее вот этого шага в моей жизни не было, да и, наверное, не будет.
   - Дядя Коля, вам надо поесть, - я, наконец, решительно захлопнула альбом. - Сейчас что-нибудь приготовлю на скорую руку.
   - Иди, дочка, - сказал Михалыч и посмотрел на меня долгим взглядом. - Спасибо тебе...
       Когда я вернулась с небольшим подносом, Михалыч, казалось, спал. Выражение лица его было спокойным и умиротворённым. Но, подойдя ближе, я всё поняла...
   До сих пор я бережно храню этот альбом с фотографиями. Иногда просматриваю его и снова вижу Михалыча молодым. На этих фото все ещё живы и здоровы, они верят в лучшее. Вот бы так и в жизни можно было остановить счастливые мгновения... Но время, увы, неумолимо.  И каждому назначено пройти свой путь.   

10. Мама по вызову
Любовь Розенфельд
     Мне было 45, когда я потеряла работу, побегала, поискала и поняла, что ничего не найду. Всё рухнуло. Но... стала читать объявления в газетах на столбах. Кто хочет работать, всегда найдёт хоть что-то. Вдруг вижу: «Нужна няня по уходу за маленьким ребёнком, женщина не моложе 45 лет». Понятно, богатенькая мама боится, что молодая няня соблазнит её мужа. Я в нужном возрасте. Оделась я поприличнее и пошла по указанному адресу. Как я и ожидала, это был не просто дом, а чудная, роскошная вилла. Мне открыл охранник, позвонил, как видно, хозяйке и впустил меня. Я поднималась по внутренней лестнице с отполированными перильцами, и уже слышала детский плач. Встретила меня наверху хозяйка. Женщина молодая, привлекательная, в красивом платье. (Эти дамы в халате по квартире не ходят. А зря, между прочим). Она стала обсуждать со мной условия работы, а ребёнок всё плакал, и я никак не могла сосредоточиться.
      – Простите, – сказала я, наконец, – там ребёнок плачет. Это мой подопечный?
      – Именно, – ответила мне дама, – а что такое? Вы никогда не слышали, как дети плачут?
      – Почему же. Слышала много раз. У меня есть опыт работы, но я старалась не допускать, чтобы ребёнок так долго плакал.
      – Ха! Она меня уже учит! Ну, ну, пошли, – мы шли по коридору, скоро открыли спаленку, – вот вам халатик, возьмите малышку, это девочка, посмотрим, как вы её успокоите.
      Я быстро надела халат поверх своей одежды, взяла ребёнка на руки, малышка в тот же миг прижалась ко мне и затихла... А у меня просто сердце замерло. Такая крошка, месяца два, не больше…
     – Похоже, что мы столкуемся, – сказала хозяйка. – Вы будете работать до двух часов дня, потом вам принесут обед. Расчёт может быть произведен в тот же день, если вам удобно, а может быть начислен и в конце месяца. Приходить нужно к шести утра. Я ещё сплю в это время, поздно возвращаюсь...  Вас впустит охранник и проведёт к ребёнку, вам тут же занесут завтрак. Устраивает такая работа, если кроме ухода за ребёнком  вам ничего не нужно будет делать?
     – Конечно, устраивает. У меня сын есть, ему 8 лет. Вы писали, что нужна рекомендация. Вот мои бумаги, посмотрите, пожалуйста.
     – Лучшая рекомендация – моя Леночка. Она молчит, а это главное. Только не очень-то приучайте её к рукам. Она станет требовать, чтобы и я брала её на руки... Понимаете?
      – Конечно.
      – Значит, договорились, завтра в 6 часов утра малышка будет вас ждать...
      Как только я положила ребёнка на кровать, снова раздался плач. «Что-то тут не то», – подумала я, но не могла же я в этот день, когда только договаривалась с хозяйкой, раскрывать ребёнка и искать причину её слёз! А хорошо бы  снять подгузники или памперсы, посмотреть, сухая ли девочка... но завтра, так завтра.
      Утром я пришла, как договорились, охранник, теперь уже другой, впустил меня, в спальне было тихо. Я переоделась, помыла руки, тут же мне принесли в коробочках завтрак. «Совсем как в самолёте», – подумала я. Прошло не больше десяти минут, как девочка заворочалась, застонала. Я проверила, не мокрая ли она, сменила памперсы. Господи, она заулыбалась. Я тихонечко стала говорить с малышкой. «Маленькая Леночка, хорошая, чистенькая. Сейчас нам принесут бутылочки, будем есть». Бутылочки со смесью принесли в специальной грелочке, я убедилась в том, что питание нужной температуры, покормила малышку, подняла её вверх, чтобы она смогла отрыгнуть воздух, который заглотнула с пищей, и только потом уложила в постель, которую успела расправить. Малышка вздохнула и как-то преданно посмотрела мне прямо в глаза. Наверное, я выдумываю. Ей же всего 2 месяца, но мне кажется, что она всё-всё понимает. Она не сразу заснула, я повернула её на бочок, стала поглаживать спинку. Ведь лежать целые дни на спине так тяжело!
      Вот так я и начала работать. Мой сын Саша теперь прибегал из школы, когда меня не было, он давно сам умел обслужить себя, но я всё же волновалась, как он там справится с подогревом обеда...  Я вывозила ребёнка в колясочке на прогулку, вокруг дома были посажены деревья, цветы. Леночка на воздухе тут же засыпала так сладко!
      Всё было хорошо, только хозяйка моя стала приходить не в два часа, а всё позже и позже. И главное, как только она пыталась взять Леночку на руки, та начинала плакать. Ну, почему, не могла же мама обидеть чем-нибудь ребёнка! Мне было тяжело оставлять девочку в слезах. Насколько я поняла, мама оставалась с малышкой до прихода отца, какое-то время с ней сидел отец, а потом Леночка ждала меня... Скорее всего, ребёнку нужна была бы няня на целый день.
      Не думаю, что у них нет денег  для оплаты круглосуточной няни, но и мне удобно уходить домой после двух. Нужно ведь купить кое-что, и приготовить на два дня... Муж меня давно оставил, всё хозяйство на мне, сын ещё маленький, нужно проверить, как сделал уроки, что в дневнике. Но и подработать тоже необходимо. Алименты просто мизерные. Я частенько кое-что из своих коробочек прятала в сумку, чтобы принести домой сыну. Он таких разносолов не видел даже...
      Я работала, как привыкла добросовестно, малышка всё больше привязывалась ко мне, да и я к ней. Мне так жалко было, когда приходилось оставлять её. Не знаю, но у меня было желание  забрать Леночку себе. Было бы двое детей. Но кто мне её даст! Смешно. Конечно, я привязалась к ребёнку. Иногда мне казалось, что хозяйка сердится, что девочка плачет, когда я ухожу, но на кого она сердится – на меня или на ребёнка – не знаю. Может быть, ревность...
      Но вот настал такой день, о котором мне трудно вспоминать. Была зима. Я уже погуляла с девочкой, уложила её спать после еды, сама пообедала, уже два часа, а меня не сменяют. Зазвенел в сумке мой мобильный телефон. Я подбежала, сын звонил, сказал, что не может найти ключи от квартиры. Что делать?
      – Подожди совсем немного, нет моей хозяйки, девочка спит, я не могу её оставить одну, хорошо. Я скоро приду. Посиди там где-нибудь.
      Но вот три часа, Сашка мой опять звонит... Я заметалась. Где он сидит. На лестнице? На самом деле я даже не знаю, есть ли кто-то тут на кухне, я всегда только в спальне ребёнка нахожусь. Тишина полная. Охранника же не поставишь караулить ребёнка. И что делать. Смотрю в окно, ничего не видно. Короче, сама не знаю, как, но в четыре часа дня я хорошенько укутала ребёнка, положила девочку в коляску и пошла к выходу. Спросила охранника, не звонила ли хозяйка, нет, он ничего не знал. Я помчалась к себе домой. Открыла Сашке двери. Тут малышка заворочалась в коляске. В доме же тепло. Сашка мой подбежал, смотрит: «Какая маленькая!»
      – Мама, давай её заберём к нам!
      – Ты что! У неё мама и папа есть. Кто нам её отдаст. Давай быстренько, бери поесть, в сумке у меня для тебя ещё кое-что... давай. Мне нужно ехать с Леночкой обратно.
      В это время раздался звонок в двери, открываю, охранник стоит, шипит:
      – Что наделала? Она милицию уже вызвала. Давай быстрее, поехали обратно. Она заявила, что ты похитила ребёнка.
      – Ничего себе! Как похитила. Что же мне было делать?
      – Давай скорее, я с машиной, поехали.
      Приехали. Правда, милиционер сидит, что-то пишет. Учинили мне допрос, я всё объясняю, что хозяйка опоздала, что мой сын потерял ключи от квартиры... Ну, уехал, в конце концов, милиционер, сказал, что нет состава преступления... А моя хозяйка суёт мне конверт с деньгами. «В ваших услугах больше не нуждаюсь!» Оглянулась я на Леночку в последний раз, хозяйка моя заметила, схватила её на руки, и малышка заплакала.
      Я не стала искать работу, решила отдохнуть немного, уделить внимание сыну. А нет-нет, да заноет сердце «как там моя Леночка?» Спустя месяц звонок, да ещё и ночью... Срочно зайдите, вызывает меня прежняя моя работодательница. Это потом мне уже охранник рассказал, что ребёнок кричал день и ночь, вызывали врачей, ничего не нашли. Потом врач стал допытываться, с кем была малышка раньше, посоветовал вызвать меня. А тут ночью у Леночки просто истерика, кричит, не спит, не ест. Вот она и вызвала меня, попросила приехать, тут же машину прислала. Я оделась, записку Саше оставила, поехала.
       Приехала, бежим наверх, крик на всю улицу слышен. Сбросила я пальто, накинула тот самый халатик, взяла ребёнка, а она, девочка моя, тут же так глубоко вздохнула и притихла. Стоим мы все – я с ребёнком, мама, папа девочки, охранник, врач, который оказался тут... Леночка подросла немного, посмотрела она на меня и закрыла глазки…
       – Она выбрала эту женщину в мамы, – сказал врач с улыбкой. – Тут ничего не поделаешь. Пока она маленькая ей нужна именно эта женщина…
       – Подождите, доктор, и вы, прошу вас. Я бы хотела знать, почему так бывает. И что эта женщина делает особенного…
       – Поймите, голубушка, сейчас ночь, я буду краток. Девочка прекрасная, но вошла в мир с помощью кесарева сечения – это, конечно же, ослабляет контакт с матерью – это первое, и второе – вы же не кормите её грудью – опять таки контакт нарушен, причём, грубо.
       – А она, что, кормит её грудью?
       – Это спросите у неё, а мне пора. До свидания.
       Хозяйка  повернула ко мне голову. Потом она спросила, могу ли я уложить ребёнка спать и смогу ли завтра придти к шести часам утра.
       – Я прошу у вас прощения за тот случай, я добавлю вам жалование. Прошу вас. И расскажите мне, что же вы делаете такого, что ребёнок признал в вас маму?
       – Вы сами видели, что я ничего особенного не делаю, дети чувствуют, когда их любят, я с Леночкой разговариваю.
       – Что? Вы хотите сказать, что она понимает то, что вы ей говорите?! Ей же четыре месяца?!
      – Конечно, понимает, не так, как взрослые, но чувствует интонацию, потом я знаю, что после кормления нужно поднять ребёнка, чтобы её не мучили газы, многое другое...
       Я проверила состояние кожи девочки, сняла памперсы, которые мешали коже дышать и подсыхать, накормила малышку, уложила её. Меня на машине отвезли домой. Я устала, а на следующий день мне предстояло быть на вилле в шесть часов утра, но я не в обиде.
       Я как-то странно счастлива. Меня малышка выбрала мамой...

11. Дама осень
Ябашбам
Мне вновь тепло от стен родительского дома и словно в юности доверчивый шаг на каблуках. Готова я или не готова? Заглянуть за угол, где притаились прошедшие лета.  Здесь всё как прежде, лишь один штрих добавил смутный век, отныне решётки защищают окна от любого пришло лихого чудака, если я вдали от родового очага.  Ах, в моей жизни дама осень, наступила уж её пора, вдали же вьюжит бабушка зима, пугая старостью да немощью меня. В ответ Яге я страх пред будущим с тревогой прочь гоню, находя успокоение души в шуршании опавших листьев и слышу шёпот  в них слов императрицы осени:

– Иди, смотри мысль, цель – вспомнить прошедшие лета.

И вот за поворотом, я женщина в лучах солнца золотого, любуюсь витражом ушедших лет, в нём платья любимый синий цвет оставил след: след красоты Анютиных глазок, след чистоты небесной синевы, след таинства пучины моря и след бескрайнего пространства звёзд. 

Пометка: пришло – ударение на «и».

12. Пушистенькая кошка
Татьяна Харькова
       Было начало августа. Недавно прошёл дождь, и выглянуло солнце. Воздух был терпким и знойным. Скамейка на платформе была чуть влажной, и я сидела на ней в ожидании электрички.
      Неожиданно я увидела безразлично шедшую по платформе кошку. Хотя её походка была, как и у всех кошек, грациозной, двигалась она осторожно: её пушистый живот и бока были круглыми. Увидев, что я любуюсь ей, кошка тут же оказалась на скамейке, рядом со мной. Это была серебристо-серая, очень пушистая кошка, хотя её мех и не был длинным. Она была ласковая, непугливая, какими бывают только домашние кошки. От неё самой и от её меха будто исходило серебристое сияние и  уютное тепло. Услышав обращённые к ней ласковые слова, она с радостью начала тереться об меня,  то пушистым толстым боком, то светло-серой шейкой. Кошачья радость передалась и мне – я вдруг почувствовала, что на душе у меня так уютно, спокойно и радостно.
-Это чё? – с любопытством оглянулся старичок лет семидесяти пяти, со сморщенным, недовольным лицом и принципиальным взглядом. На голове у него была синяя кепка.
-Ишь ты, кот! – добавил он.
-Нет, кошка. Видите, с котятами, - возразила я.
-Да –а ,  и правда  кошка, - протянул старичок.
-Такая чистенькая, домашняя, - сказала я, проведя рукой по ворсинкам у неё на спине.
-Ну, уж и домашняя! – громко хмыкнул пенсионер, -  Бросили  хозяева животное. Не видите, что ли,  совсем?  Ну, не отирайся о меня, нечего! – и пенсионер слегка, но грубо пихнул кошку локтём в бок.
-Отирайся о  меня! – улыбаясь, сказала я старичку в тон, и в то же время стараясь показать, что я лучше его.
-Вон об неё! – ткнул старичок пальцем в мою сторону. В его прищуренных глазах было циничное безразличие ко всему и вся, и в то же время суровая честность.
Послышалось звяканье проводов, затем шум подходящей электрички. Люди засуетились, вскакивая со своих мест, судорожно хватая сумки, и побежали к краю платформы. Я на минуту задержалась около своей новой знакомой – киски. Вообще-то, мне не хотелось от неё уходить, выпускать её из рук.
     Оторвавшись, наконец, от кошки, я почти побежала к открывающимся дверям вагона напротив. Сейчас народ выходит, а надо ещё поспешить, чтобы место занять. А кошка такая мяконькая, чистенькая, уютная… Очутившись у дверей вагона, я оглянулась.
       Солнце заливало опустевшую платформу и пышную зелень над железной оградой. Кошка тяжело лежала на широкой деревянной лавке с облезающей краской. Отвернувшись, она не смотрела на меня. В её остановившихся, смотрящих мимо глазах застыла опустошённость. Собирая всё своё кошачье мужество, она уходила, погружалась в свою самодостаточность, ведь вообще кошка – существо самодостаточное. Она поняла, что её никто не возьмёт, и, всё-таки,  в её повёрнутой набок и немного вниз голове и замершем, неподвижном взгляде жила надежда до последнего, что я её возьму. Но я не взяла.
      В вагоне я села удачно, у окна, с противоположной стороны – так мне было спокойней. Когда поезд тронулся, я импульсивно дёрнулась, привстала было,  и с чувством, похожим на любопытство, вытянула шею, чтобы ещё раз взглянуть на кошку. Ну, то есть, не взглянуть, а увидеть. Но не увидела и как будто уже успокоилась. Но, по мере того, как электричка набирала скорость, и за окном мелькали рельсы, деревья и овраги, кошка не выходила у меня из головы.  Мне казалось, что она похожа на беременную женщину, которую бросили. Её оставили без любви, ласки, заботы. Она не чувствует себя нужной. Ещё долго, может быть, ничья добрая рука не дотронется до неё. Случиться с ней может всё – её некому защитить.  У этой кошки больше нет дома, её некому покормить, а что ей  делать в таком положении? Но взять её означало бы связать себя по рукам и ногам, принести в дом неудобство. Вдруг она заразная? А гадить будет везде, прыгать – одним словом, привычного порядка дома  не будет. Появятся котята, на котёнка не наступи, а потом котят нужно будет пристроить. Родители будут недовольны, и опять же, кошка, да ещё в таком состоянии, будет помехой в моей личной жизни  - мой любимый человек косо посмотрит.
       Я чуть не плакала, думая обо всём этом. Сидевшая впереди  бабка  – повязанная платком деревенская старуха с ханжески - чинно выпяченной вперёд нижней челюстью исподтишка и с любопытством оглядывалась на меня. Затем она цыкала языком и принималась вязать коврик.

13. Симулянт
Игорь Фомин
Написано в 1981году

Я вошел в автобус.   Все места заняты, кроме одного.  Закомпостировал абонемент и с удовольствием  опустился на мягкое сидение «Икаруса», на передней площадке, развернутое в сторону салона.   С боку, на стене увидел черную пластинку с нарисованным абстрактным креслом и красным силуэтом медицинского креста. 
-Место для инвалидов,- подумал я, - ну и ладненько, посидим. – И стал смотреть в окно.
На следующей остановке впорхнула девушка в синей курточке, стукнув компостером, прошла к кабине водителя мимо меня.
- Ничего, молодая, студентка, наверное, пусть постоит,- удержал я себя от глупого желания уступить ее место.
Автобус покатил дальше.
-Гастроном,- прохрипел динамик голосом водителя,- следующая,  больница. 
В средние двери зашло несколько человек.  Последней поднялась женщина с двумя сумками.
-Тяжелые, - мелькнуло у меня в голове, ишь еле прет.
Женщина достала проездной и, показав окружающим, посмотрела на меня.  Вся тяжесть ее сумок отразилась в этом взгляде.
- А может я инвалид, - ответил мой взгляд, - чего уставилась.
Автобус мягко тронулся дальше.
- Больница.  Следующая остановка, Комсомольская.
В салон с трудом взобралась по ступенькам старушка с клюкой.
- Ну и ну. В чем только душа держится, и не сидится ей дома, прямо баба Яга,- подумал я  и сделал вид, что задремал.
- Молодой человек,- прервал мои мысли голос женщины, уступил бы место, бабушке.
 - Я инвалид,- неожиданно  для себя, буркнул в ответ не своим голосом.
- Инвалид,- усмехнулась она, -  совесть то есть у тебя, а? Инвалид.
Я демонстративно отвернулся к окну:
- Чего пристала,- подумал со злостью, может я инвалид у меня нога болит.- Рифма так и завертелась на языке,- Может я инвалид, у меня нога болит.- Еду и твержу эту фразу.
Бабусю посадил на свое место какой-то седой мужчина.  Она  благодарила его, вспоминая бога.
- Ну и пусть. Он не инвалид. А я инвалид, у меня нога болит.
Жгучий взгляд женщины становился нестерпимым.
- Я ей докажу, что я инвалид, и нечего на меня так смотреть, подумаешь,-  не дожидаясь, своей остановки, встал и сильно хромая, направился к выходу. Шел нарочно медленно, пусть все видят, что я правду говорил.
- Улица имени Ленинского комсомола, следующая Пионерская.- гремели динамики в салоне автобуса.
Неуклюже спустился по лестнице на тротуар, с радостью заметив сочувствующие взгляды пассажиров, даже та тетка, мне показалось, смутилась, а старушка хитро улыбалась.
    Автобус отъехал, пыхнув на меня выхлопными газами, скрылся за поворотом.  Ждать следующий автобус мне не хотелось. Решив прогуляться, за одним и успокоить нервы, сделал первый шаг и с ужасом отметил, что продолжаю хромать.
- Брось придуриваться,- сказал я себе,- хватит, ты же не в автобусе. Иди нормально.
Однако, как я себе ни приказывал идти нормально, продолжал хромать. Еле добрался до своего дома.
- Сынок, что у тебя с ногой,- встревожилась мать.
- Д а так, мама, подвернул,- соврал я.
- Где ж ты так?
- Выходил с автобуса, поскользнулся,  упал.
- Сильно болит?
-Не много,- продолжал я врать, не волнуйся, к утру, все пройдет.
Однако, утром ничего не изменилось. Ужас охватил меня, когда я понял. Что хромота не прошла.
На заводе сразу заинтересовались моим состоянием.
- Силин, что с ногой?- спросил мастер.
- Да вот , выходил из автобуса, поскользнулся, наверно подвернул.
- С работы шел?
- Да.
-Этого еще не хватало. Значит производственная травма. Я не могу допустить тебя к работе, иди в медпункт, пусть там решают, что с тобой делать.
Пришлось подчиниться.
- Ничего не пойму,- развел руками наш врач,- у вас все в порядке, а вы хромаете. Болит нога?
- Нет,- первый раз я сказал правду за пошедшие сутки.
- Вот направление в больницу, сейчас же поезжайте туда, вас примут, я позвоню.
Но и в больнице та же история, у вас, мол, все в порядке, ничего не болит,  может это у вас на нервной почве, высказали предположение.  А я откуда знаю.  Но, все же, больничный дали, на три дня.
Прошел месяц, я по-прежнему хромаю.  Только стоит зайти в автобус, как мне освобождают место, и сострадание вижу в глазах людей.
Но вот вчера… Я вошел в  автобус. Все места были заняты, кроме одного. Закомпостировал абонемент и с удовольствием опустился на мягкое сидение «Икаруса».  С боку, на стене увидел черную пластинку с нарисованным абстрактным креслом и красным силуэтом медицинского креста.
- Ага, - подумал я,- место для инвалидов. Моё, а то понапишут на стенках, а тут все ясно, понятно, красиво даже,- и стал смотреть в окно. 
На следующей остановке впорхнула девушка в синей курточке, стукнув компостером, прошла мимо меня.
-Ничего, молодая, пусть постоит, удержал я себя от глупого желания
уступить ей место.
Автобус покатил дальше.
-Гастроном,- прохрипел динамик голосом водителя,- следующая,  больница. 
В средние двери зашло несколько человек.  Последней поднялась женщина с двумя сумками.
-Тяжелые, - мелькнуло у меня в голове, ишь, еле прет.
Женщина достала проездной и, показав окружающим, посмотрела на меня.  Вся тяжесть ее сумок отразилась в этом взгляде.
- А я инвалид, - ответил мой взгляд, - чего уставилась.
Автобус мягко тронулся дальше.
- Больница.  Следующая остановка, Комсомольская.
В салон с трудом взобралась по ступенькам старушка с клюкой.
- Ну и ну. В чем только душа держится, и не сидится ей дома, прямо баба Яга,- подумал я  и сделал вид, что задремал.
- Молодой человек,- прервал мои мысли голос женщины, уступил бы место, бабушке.
- Ну что вы ,- возразил ей седой мужчина, он инвалид. Иди бабуля сюда.
- Нет, - неожиданно для себя буркнул в ответ не своим голосом,- бабушка, садитесь на мое место. Я, не инвалид, - решительно встал.
Она заблогадарила меня, залепетала в ответ, типа, «Дай бог тебе здоровья и силы».
Я не слушал ее, стараясь не упасть, крепко держась за поручни.
- А еще не инвалид,  еле стоишь, - посочувствовала женщина.
Мне пришлось отвернуться к окну.
- Чего пристала,- со злостью думал я, - может  у меня здоровая нога.
-Я не баба Яга, я здоровая нога,- вдруг завертелась идиотская  фраза у меня в голове. Еду и твержу про себя эту фразу.
   -Я не баба Яга, я здоровая нога. Я не баба Яга, я здоровая нога.
Взгляд женщины становился нестерпимым.
-Я ей докажу, что я не инвалид, и нечего на меня так жалостливо смотреть и, не дожидаясь своей остановки, шагнул к выходу. Шагнул свободно, широко. Шагнул и опешил. Шагнул еще, раз, еще. Я иду!  Иду, как прежде.
- Улица имени Ленинского комсомола, следующая Пионерская.- гремели динамики в салоне автобуса.
Двери распахнулись, и я легко спрыгнул на тротуар.
- Симулянт, - услышал я в след голос седого мужчины.
- Пройдоха, - вторила ему  женщина.
А старушка хитро улыбалась.
Автобус отъехал, пыхнув на меня выхлопными газами, скрылся за поворотом.  Ждать следующий автобус мне не хотелось.
Я с наслаждением шагал по асфальту улицы имени Ленинского Комсомола.  Как хорошо, какое счастье быть здоровым.  Больше я никогда не сяду на свободные места в автобусе, а вдруг там, чуть пониже окна, будет приклеена маленькая пластинка, на которой будет нарисована женщина с большим животиком.

14. Голая Правда
Александр Чубанов

Хотя об этом добросовестные производители и пишут на упаковке, не многие знают, что время от времени зеркала портятся. И тогда…

*****
Рабочий день позади, Василий Кудахин дома, он устал, раздражён и действует машинально: вешает зонтик, снимает ботинки, включает музыку и подходит к большому зеркалу…
Обычно, встречающее Василия отражение – вид элегантного, дружелюбного и уверенного в себе человека. Оно успокаивает, и гонит прочь мысли об испорченном мире; где, увы, не нужны его семи пядей во лбу умная голова и золотые умелые руки.

Но сегодня картина иная: в золочёной раме, недружелюбно посматривая на Кудахина, хмурится какой-то дерганый Мужик в помятом плаще и бесформенной шляпе.
Незнакомец следит за каждым движением Василия и, пытаясь выдать себя за его зеркальное отражение, неумело эти движения повторяет. Особенно Самозванца выдают руки: неуклюже торчат в стороны, судорожно двигаются и нервно перебирают пальцами…
Происходящее смахивает на розыгрыш, и на этой фазе - не удивляет хозяина квартиры. Похоже, снова приехали родственники жены с их селянскими штучками…
Желая жестоко проучить шутников, Кудахин вступает в игру и делает несколько резких движений - Мужик явно теряется и двигается невпопад.
Василия охватывает азарт, и он, в такт звучащей мелодии, театрально изгибаясь, снимает плащ и пиджак. В золочёной раме – жалкое зрелище…
Усиливая напор, Кудахин запускает своё коронное танцевальное движение: вытягивает в стороны руки и пускает по ним волну...
Зародившись на кончиках пальцев левой руки, она, набрав силу, поочерёдно, в ритм музыке плавно колышет суставы и, наконец, замирает, скатившись в пространство с кисти правой руки…
У Мужика оказываются низко посаженные непомерно длинные руки, лишённые всякой пластичности, от которых просто веет угрозой. А красавица-волна в его исполнении превращается в зловещее столкновение льдин – ледоход.
Василий понимает, что перед ним кто-то чужой, а возможно и злоумышленник. Кудахину становится не по себе, и он решает позвать на помощь…
Но Незнакомец не даёт Василию этой возможности и перехватывает инициативу: вульгарно наклоняясь и многозначительно подмигивая левым глазом, он, как в стриптизе, срывает с себя рубаху и брюки…
Теперь уже Кудахин, напуганный происходящим, старается не выдать себя и чтобы выиграть время, судорожно повторяет движения непрошеного Гостя.
А тот, войдя в раж, танцует, размахивая снятой одеждой.
От вида брюк с пришитыми к ним рукавами, Василию делается по-настоящему страшно, но вместо того, чтоб укрыться от этого ужаса в ванной комнате, он, как завороженный, продолжает следить за руками Незнакомца, растущими из ягодиц, которыми тот в конце танца сбрасывает с головы шляпу, обнажая узкий покатый лоб…

15. Светка
Владимир Исаев 2
I
   Этот ноябрь выдался жутко холодным. Леденящий ветер пронизывал насквозь. Снег то срывался дикими белыми хлопьями, то превращался в жесткие капли и молотил по лицу. Но мы продолжали бурить трехметровые скважины в поле, ибо дуракам покоя нет, особо в выборе профессии, сами понимаете.
   Жили, а скорее, ночевали, в заброшенном сельском клубе. Скрашивало все это счастье водка да консервы - по вечерам, и пиво с вермишелью моментального приготовления - по утрам. Для этого в селе существовал единственный в своем роде ларек.
   Шел второй день командировки, и мы ложились спать; в полуразрушенном доме гулял ветер, в унисон подпевая дрожащим оконным стеклам. Укутавшись в фуфайку и ватное одеяло, я лег на панцирную сетку разбитой железной кровати и отвернулся к стене:
  - Ромыч, сколько сегодня сделали?
  - Двадцать три дырки, - Ромыч зевнул.
  Водитель - третий член нашей гоп-компании мирно посапывал в углу, на чудом уцелевшей деревянной койке.
  - Выспаться бы, а то завтра не потяну, - я закрыл глаза.
   Через пять минут после формального отбоя, в комнате "ночной тишины и поющего ветра" начало что-то скрестись и шуршать. Причем очень настойчиво и даже с неким, можно сказать, фанатизмом.
  - Ну что за дела?! – я ненавижу посторонние механические звуки, когда засыпаю. Ненавижу!
  Скрепя всеми частями тела, кровать отпустила меня на поиски: я включил свет и стал заглядывать под койки. Ромыч и водитель отодвинули стол: в плинтусе обнаружилась дыра размером с куриное яйцо: мыши! А что вы хотели увидеть в заброшенном клубе? Попугайчиков?
  - Эти твари покоя не дадут, - мы стояли и смотрели на нору. - Что делать?
  - Яду бы достать, - сказал водитель.
  - Да где ж его сейчас найдешь? Ночь на дворе... Ладно, давай спать. Может, получится, - и мы разбрелись по койкам.
   Спать в ту ночь не получилось: как только выключили свет - сразу же начался дикий мышиный топот и погрызывание всего и вся. Пришлось включить лампочку, чтобы убрать со стола продукты: словно в детской игре "жмурки", мыши моментально спрятались и затаились.
   После уборки возникшая темнота вмиг породила широчайший диапазон звуков и движений...
II
   Утром, невыспавшиеся, помятые и злые, мы вышли умываться. Понятно, что воды в заброшенных домах культуры не бывает, и надо идти к артезианской скважине, где она льется самотеком. Разбив лед, умылись; на обратном пути мелкие сосульки весело позвякивали на волосах.
   - Четыре "Жигулевского" в стекле и два "Роллтон" со вкусом курицы, пожалуйста, - я пытался разглядеть продавщицу в амбразуре ларька. Из тьмы сверкнули два старых раскосых глаза, и я отшатнулся.
  Мы шли в жилище и чувствовали себя как в музее: со всех сторон на нас таращились жители села. Дело в том, что русских отсюда нежно попросили уехать ещё лет десять назад, и, хотя это место называлось "российская федерация", мы были здесь своего рода экзотикой. Не трогали нас по одной причине: мы делали нужную работу, за которую они уже заплатили. Понятное дело, что никаких развлекательных программ для нас предусмотрено не было, поэтому командировочное расписание не страдало культурными изысками: еда-работа-еда-сон, далее - смотри начало.
  Я и Ромыч выпили пивка, а водитель отказался. Хотя милиция здесь понятие очень условное, как и власть в целом, но старые водительские привычки не переделать. Побросав пустые бутылки под кровати и убрав со стола, поехали бурить.
   Ветер и холод в поле никак, даже отдаленно, не похожи на то, что они представляют из себя в городе, среди домов. В бескрайней степи этот тандем чувствует себя так раскованно и свободно, что приводит человека в ужас. Каждые полчаса мы отогревались у печки в машине, но это помогало ненадолго: через пять минут ты чувствовал дрожь от пронзающих тебя тысяч холодных игл.
   В этот день было сделано тридцать проколов. Оставалось всего ничего: ещё триста...
   Вечером на электрической печке мы сварили борщ из томатной пасты и взятой на прокат фермерской капусты. Все равно получилось лучше, чем у "Роллтона" с вермишелью. Развели спирт, грохнули по стакану и за разговорами совсем забыли о главном: мыши! Но было поздно...
  - Может прокатит? - неуверенно сказал водитель.
  - Ну, и выбора у нас нет, - философски поддержал я, - будем надеяться, что прокатит и будет спокойно...
  На улице стояла тихая ночь. Такую показывают в фильмах про Рождество или "Кока-колу". Убийственно хотелось спать. Мы потушили свет и рухнули на кровати. Через пять минут власть в комнате переменилась: везде зашуршало, заскреблось и задвигалось. Я затыкал уши ватой из матраца и кидал в них свои сапоги; я укрывался с головой и включал свет - помогало, но ненадолго.
  - Нет, так не усну! Надо что-то делать! - я сел на кровать и включил лампочку.
  Ромыч и водитель злобно терли глаза: мои движения, надоели им ещё больше мышей.
  - Не, ну а чё делать? - водитель озирался вокруг, - может ботинками мочить?
   - Не, ботинками хрен их убьешь! Живучие твари, - сказал Ромыч.
  - А если не убить, значит, будем кормить! - я полез за хлебом, - Может у них совесть появится, и они не будут мешать спать. Отломив несколько кусочков, предварительно макнув их в тушенку, я положил хлеб возле дырки. Ромыч выключил свет, и мы легли. В темноте послышался осторожный шум и тихое движение: хлеб уходил. Наступила гробовая тишина, и мы провалились в беспокойный командировочный сон.
III
   Утром я проснулся от шороха и писка: возле стола сидела прикольная серая мышь. Она без боязни смотрела на меня своими глазами-пуговками. Её взгляд был настолько умный и понимающий, что мой порыв кинуть сапогом умер ещё в проекте.
  - Здарова, тварь, - сказал я, криво улыбаясь, - жрать хочешь?
  Мышь не двигалась и смотрела на меня.
  - Мужики, прикинь, мыша сидит и не боится, охренеть просто! - я стал натягивать сапоги.
  - В натуре, сидит, - Ромыч выглянул из-под одеяла.
  Мы подошли к столу - она осталась на месте. Только глаза внимательно следили за нашими движениями.
   Отломив кусок хлеба, я положил рядом с ней. Мышь, по-деловому осмотрев хлеб, потащила к норе. Оттуда выглядывало несколько таких же мелких тварей.
  - Так это её дети! - водитель подошел к нам, - видал! Сама не ест, а мелким несет! Как человек прям…
  Я отломил кусок побольше, чтобы, значит, не пролез в нору по габаритам:
  - Интересно, а что сейчас эта тварь придумает? - и три небритых, заспанных, здоровых мужика внимательно начали следить за развитием ситуации. Мышь подтащила хлеб к дырке и стала откусывать куски поменьше, передавая их лапами в нору. Там, на приемке, мышата принимали и уносили еду в закрома их малой родины. Охренеть! Вот это цирк! Мы даже на время забыли о работе! Но отломив ещё несколько кусков и бросив их в дырку, засобирались: всё-таки бурить ещё много, и никто кроме нас это не сделает...
  - Четыре бутылки "жигулевского", две пачки "Роллтона", любого, и сметаны дайте,- я даже не пытался посмотреть в зево ларька и сунул деньги наудачу.
  - Какой сметан давать? - донеслось из ларька.
   - Ну так, чтобы мышам понравилась. Есть такая?
  Возникла пауза. Внутри ларька что-то загремело, и на прилавок поочередно выставился весь товар, включая сметану. Да, не здесь была родина юмора, однозначно.
   Позавтракав, как и в прошлый раз, мы отправились в поле.
   Вечером доели борщ и начали играть в карты.
  - Слушай, давай мыше тарелку сделаем. Что она с пола ест? - на водителя уже начал действовать алкоголь.
  - Давай, делай! - я полез в пакет и достал ему несколько пластмассовых крышек.
  В этот раз мы положили ей сметаны, хлеба и тушенки. Всё это расставили под столом у наших ног.
  - Надо бы назвать как-то тварь. Всё-таки с нами вместе лямку тянет, - серьезно сказал Ромыч.
  - Да, с ней как-то настроение поднимается, светлей, штоли, становится, - водитель полулежал на кровати и философствовал.
  - Ну вот, Светкой и назовем, - сказал я, раздавая карты.
   Сыграв партию, мы услышали шорох: Светка подбежала к своим тарелкам и начала тыкать свой нос в каждую из них. Надо ли говорить, что карты были сразу заброшены - начиналось представление! Поев, она стала носить продукты в нору короткими перебежками. Там, как всегда на подхвате, стояли мышиные сыны и дочери. Они не выходили. Видимо мать не разрешала бездумно рисковать жизнью и запрещала прохаживаться возле трех пьяных, пусть и добрых, мужиков. Я посмотрел на будильник: было ровно семь часов вечера.
  - Охренеть, она ж меня разбудила в семь утра! Мы бы проспали, будилу ведь никто не завел! И сейчас пришла в семь, - я зачем-то крутил будильник в руках.
  - Ну вот, теперь нам и будила не нужен, хе-хе, - Ромыч оторвался от просмотра бесплатного цирка,- умная тварь, согласись!
  - Далеко не дура, - сказал водитель и разлил спирт по стаканам.
  - А почему ты на троих разливаешь? Нас же четверо, - я взял бутылку и плеснул разбавленного спирта в пластмассовую крышку.
IV
  Утром, ровно в семь, меня разбудил тихий, ненавязчивый шорох: Светка сидела возле своих тарелок.
  - Вставай, братва! Мышу кормить, да на работу! - я полез за сапогами под кровать...
  - Надо бы пивка подлить Светке, а то она тоже вчера усугубила с нами. - Ромыч плеснул "Жигулевского" в крышку. - Вот и порядок, подруга, сейчас лучше станет...
 
   Так прошло десять дней. Светка, как по часам приходила ровно в семь утра и семь вечера. Она ела и пила вместе с нами, а потом кормила своих детей. Вообще, своей заботой о потомстве, храбростью и решительностью она просто купила нас с потрохами! Мы так привыкли к ней, что вряд ли я могу описать словами эту, мягко говоря, странную дружбу. Тем более она казалась странной в этой дыре, где с нами из жителей никто даже не разговаривал, но почему-то дружили мыши.
   Утром, на одиннадцатый день знакомства, я проснулся от яркого солнечного света. Луч пробился сквозь пыль и грязь окна и расплескался радугой на моем лице. Посмотрев на будилу, я вскочил:
  - Мужики, девять часов! Проспали!
  Ромыч повернулся на кровати:
  - О, а Светка где? Почему не разбудила?
  Точно! Светки не было! Мы рано легли спать и оставили ей пайку, но она оказалась нетронутой.
  - Светка! Светка! Светка! - Все ходили и топали по полу, - может спит?
  Но её нигде не было...
  Отработав последнюю смену, мы пришли в комнату собрать свои вещи, между делом продолжая звать и искать Светку; не хотелось уезжать не попрощавшись. Не по-русски это...
  - Слышь, Ромыч, денег то у нас совсем нет, - я смотрел под кровати, где валялось несметное количество стеклотары, - давай бутылки сдадим, пива купим хотя бы. За отъезд, то да сё...
  - Давай. Не на себе ж тащить. В городе и сдадим.
  Бутылок получилось два больших мешка. Быстро погрузив их в машину и оставив на прощание несколько открытых банок тушенки и булку хлеба возле норы, тронулись...
  Мы уезжали: из каждого двора, дома, курятника за нами пристально следили глаза. Так нас провожали. По-другому здесь уже не умели...
V
  В городе мы сразу же нашли приемный пункт. В мрачном темном подвале нам дали пустые ящики. Я, Ромыч и водитель в быстром темпе заполнили их бутылками.
  - Принимаем только чистую тару. - огромная женщина профессионально трогала горлышки, проводя по ним пальцем и считая посуду, - Вот эту забирайте! Она вытащила бутылку и отдала нам:
  - На хрена мышь то туда засунули? Вы б ещё насрали туда, демоны! Всё шутки шутите! А если б не я, а Валька была? Да тут бы вам и конец пришел, оглохли бы от крика!..
   Она вдруг замолчала от внезапно возникшей мрачной тишины. Мы стояли и смотрели на бутылку: там была мертвая Светка...

   Если кто видел нашу процессию со стороны, тот мог бы подумать, что троим мужикам то ли делать нечего, то ли выпить негде: на пустыре, выкопав небольшую могилу, мы похоронили Светку.
  - Ну все как у людей, гляди, - водитель присел на сломанное маленькое деревце, - видимо, по утру сушняк долбил, а пиваса не плеснули. Она и пошла искать, да залезла в бутылку - там же оставалось немного... А обратно уже не выйдешь - тишина, скользко...Вот ведь и не догадались там посмотреть...Научили на свою голову бухать...Ну все как у людей получилось...
  Мы с Ромычем стояли и пили пиво: обратная дорога действительно очень тяжелая и очень скользкая...

16. Конец сказки
Зиновий Лернер
Вытащил Путин щуку, килограмм на 20. Откуда она такая взялась? Может, насадил кто на крючок.
– Отпусти меня в воду, я тебе пригожусь, – говорит щука.
А Путин смеется:
– На что ты мне пригодишься? Нет, понесу тебя домой, велю уху сварить. Будет уха сладкая.
Щука взмолилась опять:
– Отпусти меня в воду, я тебе сделаю все, что ни пожелаешь. Запомни мои слова: когда что тебе захочется – скажи только: по щучьему веленью, по моему хотенью...
– Эка невидаль, – говорит Путин, – да я и так имею всё, что хочу.
– Но разве ты не хотел бы снова стать молодым?
– Снова стать бедным? Нет, уволь, не желаю...
Призадумалась щука, а потом и говорит:
– Ну, раз у тебя всё есть, проси не для себя. Проси всё, что пожелаешь, для России...
На этот раз призадумался Путин. Но человек он опытный, нашёлся.
– У России есть всё, что ей требуется: у неё есть я. Так что извини, – сказал Путин и поцеловал щуку...
Так и не отпустил бедняжку.

17. Умение прощать это великая сила души!
Гржибовская Лидия
 Как прекрасна весенняя пора! Пробуждение природы – это всегда праздник. Первые набухшие почки вселяют надежду на прекрасное завтра. Вот уже и ивушка стала желтоватой красавицей.
 От дум о весне Валентину отвлёк непонятный звук, доносящийся из спальни свекрови. Когда женщина вбежала в комнату, то от удивления она не сразу пришла в себя. Анна Яковлевна, парализованная 12 лет назад, сидела на кровати и тихо раскачивалась из стороны в сторону.
 - Мама, мама, как же так, какая радость, я же говорила, что Вы поправитесь, что у нас всё будет хорошо. Алёша, сынок, иди скорей сюда, у нас бабушка сама села – Валентина радовалась как ребёнок.
 - Валюша, подай мне попить, - попросила Анна Яковлевна.
 Взяв стакан дрожащими руками, бабАня (так её называл внук), быстрыми маленькими глотками стала с жадностью пить. Взяв из рук у Анны Яковлевны кружку, Валя решила положить свекровь, но та вдруг сказала:
 - Дочка – (Боже, да она Валентину никогда так не называла) – сядь рядышком и послушай меня.
 - Давным, давно, когда вы с Серёжей учились ещё в школе, твоя мать очень обидела меня, и я дала себе слово, что я отомщу ей за эту обиду, а оказалось, что месть выпала на твою долюшку. Сколько всего нехорошего я наговаривала о тебе сыну, но он меня не слушал. Только сейчас я поняла, что у вас была чистая и светлая любовь, - прервавшись на мгновение, чтобы передохнуть, Анна Яковлевна продолжала.
 - Ты помнишь тот вечер, когда Сергей привёл тебя в наш дом, и назвал своей женой, вы тогда расписались без всякой свадьбы, помнишь?
 Валентина кивнула.
 - А помнишь, как я тебя встретила? Конечно, помнишь, такое забыть невозможно – сама себе ответила женщина.
 Валентина оцепенела, она никогда не желала вспоминать тот унизительно-оскорбительный для неё вечер, после которого она к своей свекрови в дом не входила десять лет.
 Они с мужем сняли комнатку, и пока не родился Алёшка, копили деньги на квартиру. Сергей наведывался к матери, но всегда возвращался от неё с испорченным настроением, правда жене не старался его показывать, но она чувствовала это каждой клеточкой любящей души.
 За год до рождения Алёшки, неожиданно на работе Сергею выделили однокомнатную квартиру. На собранные деньги была куплена новая мебель, и в их маленьком семейном гнёздышке поселилось счастье.
 От воспоминаний прошлого Валентину отвлёк голос свекрови…
 - Тогда, когда вы ушли, ну в тот вечер, моя злоба вспыхнула с удвоенной силой, уже на тебя, и копилась во мне долгих, десять лет. И это страшно. Я сама себя наказала, жизнь это бумеранг, и она меня наказала, забрав навсегда от меня сына…
 Тот день, когда в семье случилась трагедия, Валентина помнит так, как будь-то это было вчера. Сергей возвращался с ночной смены, когда услышал голос женщины, зовущей на помощь. Он, не раздумывая, кинулся в ту сторону. Двое пытались раздеть бедную, кричащую женщину. Подскочив, Сергей ударил одного из них, и тот упал. Второй бросился на Сергея, освободившаяся женщина побежала, призывая на помощь, но когда эта помощь подоспела, Сергей был уже мёртв.
 На похоронах было много народа, и в момент прощания с сыном, Анне Яковлевне стало плохо, её увезла скорая. Проводив после поминания всех, оставив сына подруге-соседке, Валентина поехала к свекрови в больницу, где врач ей ничего утешительного не сказал. Анну Яковлевну, видимо от всего пережитого, полностью парализовало, она не могла ни говорить, ни шевельнуть пальцами, ни на руках, ни на ногах.
 Все друзья и врачи в один голос советовали определить Анну Яковлевну в дом инвалидов, но Валентина решила иначе. Она с сыном переехала в трёхкомнатную квартиру свекрови, уволилась с работы, и до этого дня ухаживала за больной, немощной Анной Яковлевной. Свою однушку они стали сдавать за неплохую сумму. Плюс хорошая пенсия Анны Яковлевны, да пенсия на Алёшу, всё это давало жить не очень богато, но и не голодать.
 - Знаешь дочка, эти годы для меня были страшным наказанием за мой грех мести, ведь я так желала смерти тебе, я ведь тебя и отравить пыталась…, а вон оно как в жизни бывает, ты и только ты за мной, как за ребёнком ухаживала. Я всё видела и слышала, ты же порой от отчаяния и плакала по ночам, и бога молила, чтобы я на ноги встала. Прости меня моя хорошая, прости за всё, что я подлого совершила. Я лишила тебя самого главного – счастья. А себя лишила радости – видеть живого и здорового сына.
 Валентина молчала, ну что она могла сказать этой женщине, только то, что она давно её простила, и то, что она, и только она помогла ей выстоять после смерти любимого. Как ей объяснить, что она, эта женщина, давала ей частичку тепла и связи с тем, кто был послан для счастья и радости.
 - Доченька, положи меня, я устала, я знаю, что ты меня простила, и поэтому мне не страшно умереть…
 Умерла Анна Яковлевна под утро, когда занималась заря, её лицо озаряла улыбка спокойствия. Её похоронили рядом с сыном. Прощаясь, Валентина прошептала – Спите спокойно, передайте привет Серёже, скажите, что у нас всё хорошо.

18. Память сердца
Вера Полуляк
Всё дальше в прошлое уходит Великая Отечественная война. Всё меньше свидетелей тех грозных лет живёт среди нас.Но каждый эпизод военного лихолетья достоин памяти.

... Промозглый осенний день.Маленькая Поля, её старший братик и их совсем ещё молодая мама Надежда торопливо спускаются с платформы товарняка, на минутку притормозившего на станции Мценск. Непреодолимое ощущение счастья наполнило их сердца как только ноги в стоптанных, не по сезону лёгких башмаках коснулись родной земли. Мценск встретил разрухой и пепелищами.Но душу наполняла радость от предвкушения встречи с близкими людьми.Они спешили домой.Хотелось как можно скорее забыть весь ужас и унижения, которые выпали на их долю на оккупированной немцами территории. Но забыть не получилось - цепкая детская память сохранила всё до мельчайших подробностей.

Начало войны семью Григория Фроловича Алдошина, Полиного отца, застало на Украине, в Криворожье. Туда они переехали из Орловской глубинки в начале сороковых, на заработки.Отец устроился работать на шахту. А как только началась война - сразу же ушёл на фронт.Мать с двумя маленькими детьми не успела эвакуироваться и осталась на оккупированной территории.Чтобы не умереть с голоду, обменивали свою одежду на хлеб и картошку.В такие походы за продуктами Надежда брала с собой и маленькую дочь.Верила, что женщину с ребёнком немцы не тронут. Но горькая судьба уже готовила ей жестокую встречу.Мать вместе с Полиной немцы затолкали в сарай, где томились сотни таких же пленниц.Спали на цементном полу. На улицу никого не выпускали.Даже не убирали умерших.
  Спустя несколько дней всех вывели из заточения, построили в колонну и погнали, подгоняя прикладами автоматов. Ослабевшая за время плена Полина не могла идти сама. Мать несла её на руках.Голова девочки свисала с плеча, из носа сочилась кровь.Они шли последними в колонне . Мать выбилась из сил. Казалось, конец не минуем...Но переменчивая судьба на этот раз улыбнулась им . И подарила шанс сохранить жизни.
... Замыкавший колонну полицейский -украинец резко произнёс -
"Сейчас будет поворот, а вы ложитесь на дно балки и не шевелитесь!"
  И продолжил конвоировать колонну, оставив за спиной лежащих на пыльной дороге двух русских женщин - взрослую и совсем крошечную, едва начавшую свой жизненный путь.Надежда была убеждена, что пришёл конец.Вот раздастся выстрел - и всё. Покрепче прижала к сердцу свою Полюшку, чтобы уж вместе погибнуть.
 Но шум колонны отдалялся, вокруг всё стихло. Надежда и Полина всё ещё боялись пошевелиться. Затем осторожно осмотрелись вокруг. Вдали виднелись избы. Побрели туда..
Что же стало с остальными женщинами и детьми из той печальной колонны -доподлинно не известно. Но говорят, что в живых никто не остался...
  А чудом уцелевшей Надежде удалось устроиться на работу к немцу- помещику, который уже ощущал себя хозяином на оккупированной Украине. Полина всегда была рядом. За скудную кормёшку работали на полях. Так и выжили до прихода наших войск.
  Сразу же после освобождения Украины Надежда решила вернуться домой, в Россию.Ехали на открытых платформах, в грузовых вагонах, вместе со скотом.
Мценск встретил полуразрушенным зданием вокзала. Далее - двадцать километров пешком до родной деревни. Хата уцелела, было где жить.
   Перед глазами Полины Григорьевны вновь и вновь встают картинки из далёких сороковых..."Постучались мы. Открыла бабушка дверь и спрашивает нас, чьи ж мы будем. Не узнала ни дочь свою родную, ни внуков".
 Перенесённые страдания изменили их до неузнаваемости...Разве такое забудешь?
 Искупались, наелись картошки досыта впервые за много лет.
Набежавшие от волнения слёзы вновь затуманили взгляд Полины Григорьевны.И заныло в груди от тяжёлых воспоминаний.
...Память сердца больно ранит душу даже спустя шесть с лишним десятков лет...
Спустя некоторое время пришло письмо и от главы семейства - Григория Фроловича. Он героически сражался на фронтах Великой Отечественной.За все страдания, выпавшие на долю семьи, рассчитался сполна.  Вернулся домой в 45-ом. С орденами и медалями на груди .
Казалось, все беды остались позади. Но годы оккупации подорвали и без того слабое здоровье сына Григория и Надежды. Он умер на руках отца.
Радость и печаль, как это часто водится, ходят вместе. Ещё две дочери родились в семье воина -героя после войны.А сам он ещё долгие годы трудился на благо родного колхоза.
Сегодня Григория Фроловича уже нет в живых. Гранитная надгробная плита на сельском кладбище вещает всем проходящим мимо - здесь спит вечным сном солдат Великой Отечественной...
 А Надежда, его верная спутница жизни,бабушка Надя, уже отметила своё 90-летие, в кругу детей и внуков. Возраст солидный, здоровье слабое, но память по- прежнему бережно хранит всё пережитое...
...Печальное известие пришло спустя несколько лет. Ушла из жизни и бабушка Надя, на 95-ом году жизни. Рядом со своим мужем, Григорием Фроловичем, нашла она своё последнее пристанище...
 А ещё через несколько лет,в самом начале лета, ушла из жизни и Полина, Пелагея Григорьевна Алдошина(Данилова). Последние годы жизни она болела и почти не выходила из дома.Тяжелое военное детство дало о себе знать...
  Мценск отметил уже 70-летнюю годовщину освобождения от фашизма. Всё меньше свидетелей событий тех лет живёт среди нас.Эстафету памяти они передают молодым...

19. Источник
Анастасия Дракунова
Нина всю свою жизнь прожила в деревне. Выросла здесь, ходила в школу, и даже когда все ее соседи и друзья разъехались в разные города поступать в институты, осталась. Не то чтобы ей нравилась деревня, просто очень боялась города, незнакомых, того, что ее обманут, а то и того хуже, ограбят и убьют. Так и жила она в своем деревянном доме. Мать умерла лет десять назад, не выдержало ее сердце переживаний за любимую деревню. Некогда многолюдная и урожайная, превратилась теперь деревня в нищую и печальную. Когда- то здесь не было ни одного двора без скота и кур, а сейчас зимой и людей не найдешь, разъехались все. Убежали туда, где магазин под боком, молоко в пакетах, электричество и тепло в домах круглый год.   " Ну что ж, их можно понять. Чего тут делать? Холодно, дорог нету, лавка приезжает раз в неделю, а зимой не доберешься до нее, снег по окна. Могла бы, сама уехала,"- думала Нина. Так и жила одна. Веселья мало, но и скучать некогда. Дел- то сколько! Печку натопи, дрова наколи, воды натаскай да баню истопи. Даже курочек с гусями Нина по привычке еще держала. Тяжеловато с ними, конечно, было, но и расставаться уж очень жаль. Хорошие они, почти родные. А главный член ее небольшой семьи летом на улице жил, а зимой она его в сени брала, " чтоб не мерз". Звали его Пират.  Года три назад пошла Нина в посадки за грибами. Людей нет, птицы поют, одним словом, хорошо!!! Набрала тогда она две корзины. Идти тяжело, пот лицо заливает. Села отдохнуть под березу, глядь- а в кустах комок черный шевелится. Присмотрелась, так и есть- щенок. Маленький, черненький, а один глаз в белом кругу, как у совы. " Ну иди, иди ко мне, миленький, иди, хороший, пиратик ты мой,"- звала его  Нина.
Так и стали они с Пиратом жить вместе, да сдружились так, что женщина часто задавалась вопросом, как она вообще жила без собаки. День начинался с любимых карих глаз и заканчивался дружеским поцелуем Пирата на ночь. Он в ответ вставал на задние лапы и лизал хозяйку в щеки. Пес оказался замечательным хозяином, присматривал за курами и цыплятами, чтобы далеко не убегали. А ежели какой " цыплок" уходил со двора,  бережно возвращал домой. Да и сторож он был отменный, даже в самую темную ночь с ним не страшно. Бывало, кто мимо проходил, так Пират из сеней мог учуять и зарычать.
" Что ты, что ты, Пиратушка, не рычи. Это ктой- то домой идет, не волнуйся,"- успокаивала его Нина. Но пес продолжал рычать, пока опасность не уходила. И только тогда, глубоко вздохнув, как бы облегченно, засыпал. А с ним и Нина.
Нина была женщина простая, хорошая, добрая очень. Кому могла- помогала, в беде ни людей, ни животных не оставляла. Бывало птицу раненую найдет, так и ту домой приносила да выхаживала. Летом соседи приезжали отдохнуть от города, детишек на свежий воздух вывезти, так кто о чем Нину ни попросит- с детьми посидеть, в огороде помочь- никому Нина не отказывала, всем помогала. " Добрая душа,"- говорили все про Нину.
Церкви в деревне не было, в соседнем селе в советские времена храм разрушили, сделали там амбар. Так говорили, мужчине там руку оторвало. Никто не помнил как, но после этого и амбара там не стало. Испугались люди гнева Божия. Неверующие, а испугались и оставили храм пустовать. А вот в деревне чудо было, источник из земли бил. В советские времена понятно, боролись с ним, засыпали, а потом времена поменялись, люди стали ездить к нему. Верующие  окунались, воду набирали. Стали его потихоньку расширять, купель построили. Нина в Бога не верила, воспитывали так. Вернее нет, взрослее она понимала, что Бог есть, но какой он, как в него верить, она просто не знала. Вода из источника для жителей деревни была просто питьевой. Они ходили на источник, набирали воду, чтобы пить и готовить. Не понимала Нина, как вода может быть святой. Три раза в год в деревню приезжал автобус, выходили люди, вставали вокруг источника. Посередине стоял мужчина в черном и что- то читал. Потом люди раздевались и заходили в воду. "Смотри, Пиратушка, чудные какие. В воде нашей плещутся,"-говорила Нина, глядя на людей из окна своего маленького домика. С детства привыкшая носить воду из источника для еды, она не могла понять, и чего люди едут такую даль, в кране воды им мало. Автобус уезжал, а женщина с собакой шла на источник, набирала там полные ведра,приходила и кипятила чайник, варила суп себе и своему другу.
Шло время. Местные жители все больше разъезжались по городам, старые же умирали. Зимой часто становилось одиноко. Людей почти не было. Нине все труднее было одной жить в деревне. Печь не натопишься, воды не наносишься, до лавки с продуктами по снегу не набегаешься. Начала женщина слабеть, болела все чаще. Пират чувствовал это и часто подходил к хозяйке, лизал ей руку и ложился у ног. А однажды зимой Нина вообще не смогла встать с кровати. " Так и умру здесь от холода и голода, и ведь никто не найдет, не похоронит по- человечески",- думала Нина. Но Бог все видит, помог женщине подняться. Только с той поры бояться очень Нина стала. И не могла понять чего. Ни то что от голода так умрет, ни то что похоронить некому, ни то за единственного друга своего Пирата, что один останется. Бледная и сутулая передвигалась она по деревне. Однажды пришла она на источник за водой, стала набирать, да автобус подъехал. Стали люди из него выходить, к источнику подходить и креститься. Не удобно стало Нине сразу- то уходить. " Давай, Пиратушка, подождем немного, а потом незаметно и уйдем,"- сказала она собаке. Пес понял ее, но решил по- своему. Он пошел погулять, осмотреть владения. А Нина так и осталась в стороне. Из автобуса вышел крупный мужчина в черной одежде с большим золотым крестом на груди и стал молиться. Нина, доселе не видевшая ничего подобного, стояла в оцепенении. Все ей казалось страшным и непостижимым. Крест, поклоны людей, песнопения, иконы и голоса, голоса, которые она никогда не слышала. Она и не думала, что бывают такие красивые голоса, которые поют такие завораживающие песни.  Незаметно пролетело время, служба закончилась, люди стали подходить к источнику. Нина оставалась в стороне. Тут к ней подошла старушка:
- Ты чего, миленькая, кунаться не идешь?- спросила она.
-Да я. ...... Я, наверное, не умею,- пыталась оправдаться Нина.
-А чего же тут уметь? Тут верить надо. Как поверишь, так и научишься,- сказала старушка.
Нина ничего не ответила, взяла ведра и побрела домой. Вечером она попыталась вспомнить те чудесные песни, которые пели ангелы ( так назвала хор Нина). Но у нее ничего не получилось. А на утро собрала хлеба и отправилась в город искать ангелов.
В церкви было мрачно, служба закончилась, свечи догорали. Нина стояла в углу и не знала, с чего начать и к кому подойти. Неожиданно к ней обратился сам батюшка.
- Ты чего, голубушка, стоишь тут, вжалась вся.
Нина ему все и рассказала. И про то, что никогда не верила, и про источник, и про болезнь и про вчерашних ангелов.
-Так это не ангелы. Это люди поют, только с любовью. А все остальное, так это тебя Бог к себе в дом звал, а ты никак не понимала. Знаешь что, оставайся сегодня с нами, завтра утром службу отстоишь, мы побеседуем, а там, гляди, может и креститься надумаешь.
Нина сначала испугалась, больше за Пирата. Он же там один остался, но, условившись с батюшкой, что днем сразу назад, успокоилась и согласилась.
Утром встала рано, еще до службы, как-то уж очень волнительно было. А вот в церкви хорошо стало, спокойно и умиротворенно. Служба пролетела незаметно. Так хорошо Нине не было с детства, с тех самых пор, как она бежала домой, мама готовила ей пироги, они ужинали, а потом вместе ложились спать. Счастье! Счастье, одним словом. Долго батюшка с ней беседовал, все расспрашивал и про семью и про Пирата. "Чудной какой. А собака ему моя зачем,"-думала про себя Нина, но на все вопросы отвечала. Перед отъездом условились, что Нина приедет также через неделю на службу.
Неделю Нина провела, как в бреду. Все поверить не могла, что покой и счастье вернутся могут. Ей казалось, что она никогда уже не сможет почувствовать себя так спокойно, как в детстве. И тут такое. Перед отъездом батюшка ей пакетик дал, сказал, чтобы открыла, когда готова будет. Вечером женщина поняла, что ей просто необходимо открыть этот пакетик. Устроившись удобно в кресле, она раскрыла подарок и достала маленькую красную книжечку. " Е-ва-н-гелие,"- почти по слогам прочитала Нина. Потом достала икону со Спасителем. Долго на нее смотрела. " Ангел. И глаза какие добрые,"- сказал женщина и поставила иконочку около кровати. " Буду на Тебя смотреть утром и вечером",- обратилась она к Христу. И такая улыбка коснулась ее лица, светлая, чистая, какая бывает у маленьких безгрешных деток, улыбка Ангела. Так и заснула она с блаженной улыбкой, и никогда ранее ей не снились такие яркие сны, как в эту ночь.
Крестилась Нина через два месяца, крестным стал Отец Алексей, с которым она и познакомилась тогда в церкви.
Прошел год. Нину невозможно было узнать. Светящиеся счастьем глаза, спокойный взгляд, ничего не осталось от той несчастной болезненной женщины. Теперь утром она ездила в церковь, убиралась там. По выходным бегала в дом-престарелых, ходила за старыми, а иногда по воскресениям собирала в школе оставшихся местных детей и рассказывала им Закон Божий. Пират неизменно сопровождал хозяйку повсюду. А приходя на источник, Нина сначала долго молилась, пила воду, потом набирала, но не готовить, а раздавать эту воду немощным.

20. Обули
Натали Светлова
        Отпуск у Лёхи пришёлся на май месяц. Тесть взять подговорил:
 - Хоть на глухариный ток сходим,  шалашку поставим, надолбим птичек и - ешь не хочу! Озёра вскрываться начнут - на уток пойдём поохотимся. Чего сидеть - то без дела?
Заявление  начальник подписал без разговоров. А тут как раз на три дня свояк из Питера приехал,  Саня, муж сестры Лёхиной жены. Короче, тесть один на двоих, он же отец своим дочерям. Разбираться в родстве, кто кому кем приходится - мозги вывихнуть можно, да и не в этом дело. А майские праздники отметить есть повод.
Три дня пролетели быстро, весело и с размахом. Подошло время Сане возвращаться, он возьми и ляпни под очередную стопочку:

- Что, батя с Лёхой, слабо теперь ко мне погостить? На недельку? По музеям походим! Посмотрите, как я живу. Когда сами соберётесь? А так - за компанию махнём!

Сказано - сделано. Собрались быстренько на скорую руку и к поезду утреннему в аккурат успели. Когда к Беломорску подъезжать стали, некоторые сомнения прокрались в душу:  не возвратиться ли домой, пока не поздно? Опохмелились маленько -  и  ничего, отпустило. Поехали потихоньку. Потом сон сморил. Так день скоротали, да ночь отхрапели...
Лёхе досталась верхняя полка. Лежать надоело, все бока пообмял. Спустился вниз, руку под лавку сунул, сапоги ищет. Хвать, хвать - пусто...А помнит, что сюда ставил обутку. Сапоги польские, кожаные, два раза одёваные за двадцать последних лет.  Главное, жена на день рождения подарила.  Зря, что ли, берёг?
Тесть со свояком тоже глаза протёрли, стали обшаривать все закоулки, даже в соседние купе заглянули. Сапоги пропали без следа.
- Проспали обутку - то, ети мать - то...Как же теперь по городу по Питеру босиком - то лупить будешь, зятёк? Растуды твою через коромысло...
Положение Лёхи, в смысле обуви, было безнадёжно: не на танцы собирались, даже тапок не захватили. Саня смекнул, что можно по вагону прошвырнуться, может кто и подаст какие - нибудь пинетки, христа ради, как погорельцам. Говорит, а самого от смеха чуть не разорвёт; терпит, чтобы не досадить тестю, да Лёху не обидеть. А как сказал про пинетки, тут и повалился на полку, заржал как добрый мерин, аж головою закрутил, руками - ногами замотал...Тесть не выдержал, выдал словесную тираду:
- Стервец! Что ж ты прихохатываешь - то? Смешно тебе, а человек босиком. Глянь в окно, снег - то какой врезал! Вот дурак я старый, связался с вами в Питер съездить.
Рассказать кому - засмеют...

Саня попритих маленько, пустился в бега по вагонам. Прочесал весь поезд из конца в конец, толку мало. Вернулся ни с чем. Вспомнил, что к своему проводнику ещё не заходил, а чем чёрт не шутит?
Проводник выслушал невесёлую историю, хотя Саня, рассказывая, нет - нет да и всхрапнёт лошадью, давясь от смеха.  Оказалось, что он, проводник, может дать тапки.
Но, конечно, не даром, а как договорятся.

- Да не вопрос! Выручай, братан, а то я от смеха помру у тебя в вагоне. На Лёху жалко смотреть, не хочет, говорит, босиком шлёпать. Сговоримся давай.

Проводник пошарил в своём рундуке, достал пару видавших виды шлёпанцев и протянул Сане со словами, которых лучше бы и не говорил:

- Помер тут у нас в дороге недавно мужик один.  Как выносили, тапочки и свалились. Да и ни к чему они ему всё равно уже были. Забирай, и дело с концом, и мне мешаться не будут. А на помин души дай сколько - нибудь...

    Вернувшись в купе к родственникам, Саня вёл себя как - то странновато, всё больше помалкивал и поглядывал, как - будто провинился. Подробностей происхождения экстраординарной обуви не выдал. Сказал только:
- На - ка, Лёха, примерь обновку, всё не босиком.
Лёхе тапки были великоваты, при ходьбе сваливались с ног.  Как в них можно выйти из поезда и показаться всему миру на смех, не укладывалось в голове.
- Во, делов - то! Давай одну тапку тебе, другую мне, и пойдём, как ни в чём не бывало! - развеселился Саня.
- Они ж сразу промокнут. Глянь, слякотища - то какая. Как нарочно погода подгадала, - забубнил Лёха.
  - Ага, тебе бы лучше по льду, вроде как на коньках...Бери мои сапоги, скидавай тапки, я не гордый. Да и кому я нужен, чтоб меня разглядывать? Сейчас верёвками привяжу тапочки и вроде как крестьянин до Питеру из деревни на ярманку приехавши.
Тут Саня опять покатился со смеху,приматывая к ногам горемычные шлёпанцы. Сверху приладил целлофановые пакеты, пошуршал ногами по полу. Расчудесно: мягко, тепло, удобно и смешно!
  Поезд замедлил ход, остановился.
-  Питер, приехали! Айда, мужики! Теперь дома!
Так орал Саня, слезая с подножки вагона на перрон. Зятья с тестем влились в поток! Человеческий! 

21. Застывшая улыбка
Роскошная Людмила Львовна
                На стене висит портрет молодого мужчины лет тридцати. Высокий лоб обрамляют гладко зачесанные назад темные волосы.  Серые широко посаженные глаза смотрят уверенно с  хитроватым прищуром.  Крупный прямой нос.  Пухлые губы.   Насмешливо приподнятый   уголок  рта  образует небольшую  ямочку на правой щеке.  Красив! Силен!  Умен! Таким он был всегда, сколько себя помнит. И имя у него царское.
•
•                Теперь он лежит на  железной  кровати с провисшей сеткой  на голом матрасе,  прикрытый  стареньким  потертым одеялом,  в рваной, грязной  тельняшке.  Голодный, одинокий, высохший дряблый старик со скрюченными руками и больными ногами.  Забытый  Богом  и  людьми!

                А на улице весна. Удивительное время года, когда  вся природа просыпается. Деревья и  кусты,   покрытые  зелеными  листочками,  радуют глаз своей свежестью. На клумбах  распускаются  яркие цветы. Благоухают  нежным  ароматом  магнолии,  поражая  красотой  своих  белых цветов. Сверкает  синевой  Черное море.  Кружевная  волна набегает на берег, слизывая  белой пеной  мелкую   гальку. Чайки стаей кружат над прозрачной водой…
                В  его мутное окошко с трудом пробивается солнечный цвет. В маленькой комнате сыро и пахнет плесенью.  На потемневших оранжевых  обоях всюду  видны подсохшие следы  от воды, похожие на длинные сосульки. А на потолке  очерченные черной бахромой неровные круги  от протекающей   крыши. На полу валяются обглоданные  говяжьи кости,  брошенные им несколько дней  назад .  Весь стол усыпан сухими крошками. Корявые корки от хлеба так высохли, что не размачивались  даже в горячем чае.  От   почерневшей   консервной  банки  открытой на прошлой неделе,    доносится кислый  запах, доводящий  до тошноты.
- А может быть это воняют памперсы  под кроватью.  Да еще  мокрое  пятно  под ним, ведь  памперсы  закончились.
-  Если сегодня вторник, то  придет соцработник,  купит  новые   консервы, булку свежего хлеба и если повезет,  опять  костей.  Голод  его уже не мучил, он привык,  хотя  не  ел уже дня  два.

                Почему-то вспомнилось любимое  Азовское море.  Во время  штиля  оно было стального цвета и в нем,  как в зеркале  отражались белые  завитки  причудливых  облаков.  Иногда  было непонятно, где на горизонте  заканчивается  гладь моря, а  где начинается бескрайнее небо.
                Каким  лихим  он был капитаном на своей маленькой яхте, дерзким и смелым, а еще  очень задиристым. Никто не мог сказать слово против,  он сразу "лез  в бутылку" и завязывал  драку.
Скрюченная   рука невольно потянулась  к  седым космам на голове, пытаясь нащупать  шишки  и шрамы, оставшиеся от многочисленных побоев.
                А сколько зданий он построил в должности прораба  в родном городе и здесь на курортах Юга.  И потом, когда стал начальником по техбезопасности. На работе его уважали и боялись.  Куда бы ни приезжал с проверкой, везде  старались  быстрее накрыть стол, зная, когда он выпьет, то становится добрее.
                А как его любили женщины! За искрометный юмор, начитанность, изысканное ухаживание. Он много пил, но никогда не пьянел. Прекрасно танцевал и хорошо пел.
Какая веселая была у него жизнь!  Какие удивительные  были времена! Есть что вспомнить!

                Он потянул одеяло до подбородка,  оно затрещало.  Это одеяло лет пять назад привезла дочь.  Раньше   она  каждый месяц приезжала, стараясь ему помочь. Мыла, чистила, стирала и чинила вещи,  убирала  в квартире. Готовила вкусную еду.  Звала  с собой.  Но он предпочитал свободу, независимость.  А однажды в пьяном угаре просто выгнал  ночью на улицу. С тех пор она  не приезжает.
Оно и понятно.  За что ей любить отца. Ведь он ушел из семьи, когда она была  совсем крошкой.  Алименты не платил. Да и вообще не знал, как она умудрилась вырасти такой умницей,  красавицей и хорошей хозяйкой.  Троих детей  вырастила.  Теперь  они уже взрослые, позаканчивали  институты,  обзавелись семьями.  У  них появились  свои дети – его правнуки.Все они живут далеко в его родном городе.
_ А где все это время был он? Гулял!

- Ах, как быстро пролетела жизнь!
-Сколько ошибок было сделано, которых теперь никогда уже не исправить. 
- Теперь его удел видеть  эти  скудные лучи, вместо яркого солнышка.
- Никогда он  не сможет поплескаться в  ласковом  море,  заплывая на несколько километров от берега, как  всегда делал  по  утрам.
- Никогда не вздохнет свежего морского ветра полной грудью, как раньше.
- Никогда!Никогда! Никогда!
- Какое страшное слово  НИКОГДА!
- И ничего нельзя изменить!
- Как  много он не успел в своей жизни. 
- Как бездарно ее  прожил.
 
            Он горько плакал, елозя грязными руками по мокрым  глазам,  всхлипывая,  как  маленький ребенок.
-  Вот придет соцработник, надо позвонить дочке.
 - Он  попросит у нее прощения.  За всё, за всё! Пусть она заберет его к себе домой. Туда к родным, к  внукам, правнукам. Там в тепле и заботе он  проведет остатки своей уходящей  жизни. И это будет  наградой за мучительные  годы одиночества, проведенной в  этой  проклятой  конуре.

             Он  закрыл глаза, по его желтым  щекам, заросшим седой щетиной  бежали мутные  слезы,  стекая  по  глубоким морщинам  прямо на  подушку.  С этими мыслями  он забылся.
             Сквозь сон послышался какой-то шорох. Зажегся свет.
- Кто здесь? – испуганно  прошептал он.
- Это я дедушка! Твой внук Сергей – произнес  высокий парень,  склонившись над  ним.
- Сережка?  Внук? – протянул дед недоверчиво. Что-то я тебя совсем не узнаю.
-  Просто мы давно не виделись. Я приехал  тебя проведать, дедушка.
            Они обнялись,  и дед опять заплакал.  Внук,  крепко прижимая к себе старика, гладил его вздрагивающие плечи.
Они засиделись допоздна. Пили горячий чай. Бутербродами закусывали  сухое  красное вино.  Не могли наговориться.  Дед с упоением хвастался, каким он был Красивым! Умным! Сильным! Лицо его раскраснелось,  глаза   блестели от счастья.
- Я хочу позвонить твоей маме. Попросить у нее прощение –  все повторял  он   заплетающимся языком.
- Ты заберешь меня отсюда Сережка?
- Конечно дед!  Обязательно!
Засыпая ,  дед счастливо улыбался.
Когда утром внук подошел к кровати, дед лежал в той же позе, уже совсем холодный,  с застывшей улыбкой на мертвенно бледном  лице.

22. Русалка
Любовь Казазьянц
"Хочешь стать человеком: научись любить."(Служитель церкви.)

 Показ мод проходил в просторном зале. Длинный подиум освещало множество огней. Цвета перемешивались на вечерних нарядах. Манекенщицы незаметно сменяли друг друга, мелькая перед ошеломлённой публикой. Камера приблизилась к одной из моделей, белокурой красавице с изящной
гибкой фигурой. Её голубые глаза излучали свет, движения плавные и свободные. Подиум – её стихия. Она прошла в купальнике лазурного цвета, с переливами от голубого до синего. Модель выделялась среди девушек одухотворённостью женской грации, кротостью.
После показа мод, за кулисами, у манекенщиц брали интервью. Корреспондента заинтересовала хрупкая Тэя Гарлен. Он задавал вопросы, а Тэя давала короткие ответы. О детстве Тэя почему-то рассказывать не захотела."Это - личное", - отрезала модель. Корреспондент спросил, есть ли у неё прозвище. Она призналась, что друзья и знакомые называют её "Русалкой". Она считает, что это прозвище раскрывает суть её личности. "Русалка отдала голос за то, чтобы стать человеком, а я пожертвовала многим, чтоб обрести свой теперешний облик". Через несколько дней, в баре, в центре Тель-Авива, среди танцующих, Тэя заметила молодого корреспондента, который брал интервью на показе мод. Увидев её, он улыбнулся и подошёл сам.
-Здравствуй, Тэя! Ты прекрасно танцуешь. Можно тебя
пригласить?
-Конечно, пойдём, потанцуем. А как тебя зовут? Ты мне не представился. Извини. Стэф. Он обнял её за хрупкую талию и мгновенно ощутил чувство глубокой нежности и какую-то чуждую силу сопротивления к сближению.
Они закружились в танце. Молодой человек обнимал её за стан бережно, с уверенной настойчивостью. Друзья позвали Тэю присоединиться к их застолью, но Стэф сжал её стан с большим напором, и она отказалась. Они танцевали вместе до конца дискотеки. Неожиданно рядом с ними появился какой-то коротышка.
-Привет, русалочья душа! Где ты откопала такого доходягу? Пойдём,с нами веселей! Наши ребята с тобой поиграют!
-Трусобряк, перестань паясничать! Карлик-подросток скривил неистовую гримасу и с гиканьем начал кружить вокруг Тэии Стэфа.
 -Уходи играть в другое место! От тебя голова кружится, - попросила Тэя.
-Какой гадкий карлик. Я его сейчас!..-угрожающе выкрикнул Стэф.
-Я ему покажу!
-Не трогай его, Стэф,он такой жалкий, удержав парня за руку, тихо произнесла девушка.
-Кто, я жалкий? Ты на себя посмотри! Водяная мумия, ни кожи, ни рожи. Расскажи своему дружку, кем ты была раньше, а то мы и об этом позаботимся! - крикнул уродец и убежал в темноту. Свет прожекторов назойливо освещал фигуры танцующих.Разноцветные зайчики прыгали вместе с ними. Тэя остановилась. Стэф заметил как с её ресниц капают слёзы. -Этот гадкий уродец обидел тебя? Не обращай внимания. Я не дам тебя в обиду. Он протянул руку, чтоб смахнуть слезу с её щеки, но Тэя, не поднимая головы всхлипнула и убежала. Стэф бросился за ней в сторону набережной, но Тэю не нашёл. Выйдя на пустынную набережную, Стэф дошёл до моста и заметил шумную компанию из восьми человек и понял, что они поджидают именно его. А когда подошёл ближе, увидел среди них жалкого карлика, который корчил рожи в баре. Стэф приготовился к драке. Маленький фигляр выступил вперёд и со смехом, крикнул:
-Ой, смотрите, «голубой» подкатывает! Его дружки в разнобой перекрикнулись бранными словами, и началась потасовка. Но каково было удивление хулиганов, когда Стэф, раскидав семерых лбов, схватил за шкирку карлика, как пёрышко поднял и повесил его на ближайшем дереве. Тот неистово задрыгал руками и ногами, и жалобно запищал:
-Снимите меня! Я боюсь высоты!
-Перестань дрыгаться, дурень, иначе ты точно брякнешься! Кто будет собирать оставшийся после тебя кисель?
 -Сними меня поскорей, а то я распластаю свои косточки и ты ничего не узнаешь!
-Повиси Трусобряк, проветрись! А я пошёл искать Тэю.
-Зачем она тебе нужна, такая мерзкая? -Ещё одно худое слово и я тебя повешу понастоящему!
-Нет, нет, пожалуйста не надо! - взмолился карлик. Когда ты узнаешь кто она на самом деле, будешь мне благодарен "до до доски".
Стэф приблизился.
-Что ты там шепчешь? Стэф снял нудного карлика с дерева, но продолжал держать его за шиворот. Карлик дёрнулся.
-Что? Куда-то торопишься? -- спросил Стэф, приподняв карлика за ворот.
-Э-э-э, поставь меня на место! Ты же хотел узнать кое-что о своей милашке!
-Ну, говори! - пригрозил кулаком Стэф.
-Я даже не знаю с чего начать.
-Начинай с конца, я тороплюсь, - сжав шею карлика, процедил Стэф.
-Твоя Тэя, совсем не "гёрла". Чего, чего?
-Ну,... не девушка она, не "тёлка" она вовсе! Понимаешь!
-Ты что, посмеяться надо мной вздумал?
-Да я, в натуре! Твоя Тэя - мужик в юбке."Оно" - трансвестит!
-Ты про кого это говоришь, бестолочь?
-Да всё про неё, про твою голубку!..
Стэф от удивления поставил карлика на землю, рука его разжалась.
-Ну что? Спустился с небес? Об этом все знают, кроме тебя, - крикнул Трусобряк
убегая.
Стэф остолбенел. Почувствовал озноб во всём теле и обессилено опустился на траву. Через минуту, придя в себя, он понял, что чувства его к Тэе остались прежними. Теперь понятно, почему её прозвали "русалкой". Стэф решил найти Тэю и сделать вид, будто ему ничего не известно об её прошлом. Он подумал, о том, через что ей пришлось пройти. И с сегодняшнего дня она стала для него ещё дороже.

5.07.2001г.

23. Мальчишки
Рауза Хузахметова
     Каждый раз,  проезжая  примерно в одно и то же время  мимо школы, я вижу, как с остановки в автобус заходят два мальчика  лет восьми-девяти.  Они садятся на переднее сиденье и дают мне возможность разглядеть их. Один - чуть полный,  с темными волнистыми волосами, круглыми карими глазами и румяными щеками – все время находится в движении. Кажется,  он просто не в состоянии усидеть на месте - вертится, вскакивает, что-то достает из карманов, открывает и закрывает портфель, то и дело поправляет сбивающуюся на голове шапку и при этом все время что-то говорит своему товарищу. Второй мальчик – его полная противоположность.  Худенький,  с бледным грустным лицом и опущенными глазами, светлыми прямыми волосами, он  сидит неподвижно, молча и за все время поездки делает только одно движение - когда достает из кармана деньги для оплаты проезда. На своей остановке мальчишки выходят из автобуса, оставляя меня гадать, что же объединяет столь непохожих друг на друга ребят, кроме  общей дороги домой.
      Но вот однажды в автобус вошел только один мальчик. Это был, как я его называла про себя, «бледнолицый».  Но в каком виде! Он был не просто вывалян в снегу - казалось, на него сверху высыпали  целый сугроб, и мальчишка  как был, так и вошел в автобус.  Он  не сел на сидение, как обычно, а так и остался стоять – то ли потому, что боялся рассыпать вокруг себя снег, то ли у него уже не было сил шевелиться. Он  стоял по-прежнему, не поднимая глаз, но лицо его было довольным, а щеки наконец-то, румяными. Мы взглянули на мальчика одновременно с пожилой женщиной, сидевшей передо мной, и наши глаза засмеялись.
      - Ну, от души навалялся? - спросила мальчишку женщина доверительным тоном, придвинув к нему лицо.
      - Ага - чуть слышно ответил он, слегка кивая головой, и по его лицу разлилась такая блаженная улыбка, что мы покатились со смеху.
       И мне вдруг стало так хорошо и радостно и за этого мальчишку,  и за пожилую женщину,  и за себя. Так мы и ехали, глядя на него и улыбаясь,  и было впечатление, что мальчишка поделился с нами своей радостью. А товарища его  не было. Видимо,  он так и не смог вырваться из объятий сугроба и остался барахтаться в снегу.
      На своей остановке мальчик вышел из автобуса,  а я еще долго ехала и улыбалась, представляя его перед собой и радуясь за него, и только немножко жалела, что я – взрослая женщина, обремененная всякого рода условностями, не могу вот так запросто,  «от души» поваляться в снегу и зайти в автобус, даже не отряхнувшись и ничуть не беспокоясь о производимом на окружающих впечатлении,  и лишаю себя радости -  такой, какая была разлита по лицу этого краснощекого, наконец, мальчишки.

24. минилюди
Кристина Поплицкая
- Он всегда выдумывает что-то… и вообще он странный.
- Ты не одна так думаешь.
Парень рассмеялся.
В лекционную аудиторию вошел непричесанный парень, его длинные волосы падали на лицо, он улыбался, задумавшись о чем-то. Желтые яркие штаны в обтяжку и клетчатый темный жилет были немного забрызганы красной краской. Здесь называли его миничеловек. Девчонка перестала смеяться, сев за столом удобнее и заговорила, глядя на миничеловека.
- Доброго дня, сэр Бенедикт.
Он смущенно смотрит поднимает на нее свои яркие зеленые глаза.
- Доброго утра.
Друг девчонки садится за стол и, опустив голову на лежащие на столе руки, трясется от смеха. Девчонка серьезно, сдерживая улюбку, говорит с Бенедиктом.
- Как твоя теория о минилюдях?
Бенедикт достает мел из кармана и показывает ей.
- Я все запечатлел, Элли!
Элли.
- Что именно! Свою теорию?
Бенедикт.
- На площади.
Парень поднимает голову.
- Вероятно на той, где ты ночуешь.
Бенедикт убрал в карман жилета мел.
- Сегодня была великолепная ночь. Звездная и безлунная.
Он встает за трибуну и начинает показывать руками на потолке воображаемое небо.
- Вот для минилюдей звезды стали бы больше…большие...
В аудиторию входит профессор, остановившись у двери.
- Веселые ученые.
Произносит он по слогам.
Бенедикт смотрит на него.
- Сегодня была чудесная ночь: звездная и безлунная.
Профессор.
- Как ваша теория о минилюдях?
Бенедикт достал мел из кармана.
Элли.
- Он все запечатлел.
Профессор.
- Садитесь.
Бенедикт сел за самый дальний стол вверху аудитории.
Профессор достал список группы.
- Где остальные весельчаки вашей группы будущих ученых?
Парень друг Элли рассмеялся.
- Веселые ученые! Возьмут, кого попало, учится на отделение генетики…
Профессор.
- Кто попало не пришли в первый день второго года обучения! Где все?
Последние слова он произнес почти пищав. Он был молод и совсем недавно получил звание профессора.
Профессор. 
- И все кто попало сдали вступительные экзамены, как и вы, мистер Георг.
Он достал из коричневого портфеля бумаги, развязал красный шарф, поправил темно-синий свитер, провел рукой по коричневой короткой бороде и начал читать.
- Темы, изучаемые на втором курсе. Тема первая…
Георг не выдержал и рассмеялся.
- …минилюди!
Профессор положил бумаги на трибуну. Элли рассмеялась.
Профессор.
- Сообщите завтра своей группе, что тема первая – зачет по всему прошлому году…
Георг не прекращал смеяться. В аудиторию вбежала маленькая мокрая собака и побежала к Бенедикту. Бенедикт увидел ее и протянул к ней руки.
Профессор полупищам голосом.
- Чья собака?
Элли сделала серьезный вид.
- Не понятно что ли? Это минисобака!
Георг.
- У Бенедикта уже получается…
Профессор встал и вышел, бросив бумаги. Листы разлетелись и медленно упали на пол.
Бенедикт запрыгал радостно вниз аудитории и выбежал из нее, за ним убежала собака.
Элли посмотрела на Георга и они рассмеялись.
Георг.
- Сегодня праздник в штате Эленойс.
Элли недоуменно посмотрела на него.
- Причем тут Элинойс?
Георг.
- Не знаю. Пойдем на аттракционы.
 
***
В парке Элли поедает белый пышный кремовый минитортик, звонит ее айфон.
Элли.
- Роза, завтра зачет по теории генетики за весь прошлый учебный год.
Георг.
- Пусть не забудет про минилюдей найти информацию.
Элли смотрит на Георга.
-Все мне не смешно!
Георг, покривив губы.
- Почему?
Элли, вслушиваясь в телефон.
- Есть новая тема для обсуждения.
Георг.
- Что может быть смешнее минилюдей?
Элли.
- Это все еще актуально, но… На факультете физики…
Она громко смеется.
Георг подходит садится к ней на лавку.
- Что? Говори уже…
Элли.
- … есть некий умник, который бросил вызов нашему Бенедикту?
Георг.
- Так так… Сейчас поподробнее.
Элли дослушивает монолог Розы и снова взрывается смехом.
- Его имя Пэйнт.
Георг смеется, но тут же останавливается.
- Что за имя такое?
Элии, берет его руку в свою.
- Не знаю. Слушай!
Она подставляет айфон к уху Георга.
Роза.
- Это Пэйнт. Он так себя называет, официально заявил, что сможет увеличить… точнее, расширить Землю вперед, чем Бенедикт модифицирует минилюдей!
Георг схватился за живот.
- Я больше так не могу! Где я учусь?!
Он берет телефон и набирает отца.
- Пап, я не буду учиться в этом странном месте… Ну… если только ты мне подаришь новенький ролс ройс!
Он смотрит на Элли.
Элии.
- Я знаю, папа подарит тебе роликс!
Георг.
- Пока, пап!
Смотрит на Элли.
- Почему это?
Элли.
- Потуму, что когда в колледже ты попросил папу роликс, тебе подарили ролики!
Георг смотр на время на телефоне.
- Пора идти готовится к зачету.
Элли, не отключтив звонка Розы.
- Ты же говорил, что сегодня праздник в штате Элинойс.
Георг.
- И что?
Элли.
- Можем покататься на роликах!
Георг встает и отходит.
- Я пошел. 
Элли смотрит в спину стоящему недалеко Георгу и говорит в трубку.
- Роза приходи, пойдем на площадь, где ночует сам Бенедикт! Он будет с собачкой.
Георг поворачивается и уже улыбается своей белоснежной улыбкой.
- Скажи ей, что она вновь увидит его яркие зеленые глаза.
Элли смеется и отключает звонок.
- Я пошла на площадь.
Георг.
- Я с вами!
 
*** 
Элли и Роза встречаются на площади. Обе в коротких клетчатых школьных юбочках, белых гольфах, сандалиях и белых рубашечках без рукавов и с галстуками. Они трясут туго затянутыми двумя хвостиками и мяукают.
Георг скрещивает на груди и руки и умиляясь крутит головой.
- Будущие ученые.
Роза.
- Я выучила теорию от корки до корки.
Она рассматривает красивый обтягивающий белый костюм Георга.
Роза.
- Красавчик!
 Георг смотрит на девчонок.
- Это ты красотка!
Роза красуется.
Георг смеется.
- Такую новость рассказала! Откуда ты это услышала?
Роза ошарашено.
- Что?
Элли.
- Про Пэйнта!
Элли берет за руку Розу и тащит ее куда-то.
- Быстрее! Все самое интересное на скамейке в центре площади.
Георг быстрыми шагами идет за Элли.
 
***
На лавочке под вечерним небом лежит улыбающийся Бенедикт. Элли останавливает друзей жестом и медленной подходит к нему.
- Доброго вечера, сэр Бенедикт.
Бенедикт не открывает глаза.
Георг и Роза сдерживают смех.
Элли.
- Чем это вы заняты?
Бенедикт.
- Повторяю материал за прошлый год.
Тут Георг не выдержал и рассмеялся. Послышался визг. Георг и девушки обернулись и увидели собаку Бенедикта, которая с визгом бежала к ним.
Георг.
- Мини собака!
Он посмотрел на Бенедикта.
- Это эксперимент?
Бенедикт улыбался и лежал с закрытыми глаза.
- Еще нет! ;
Элли повернулась к Бенедикту.
- Вам, сэр, брошен вызов?
Бенедикт.
- Может он и сможет. Но он не успеет вперед меня.
Георг рассмеялся так, как прежде этого не делал.
Собака прыгнула Бенедикту в ноги уснула.
Бенедикт открыл глаза.
- Материал повторил!
Элли оглянулась вокруг – все было изрисовано мелом: какие-то формулы, поднимались на каменную скамейку с вымощенного камнем тротуара.
- Это ваши исследования, сэр.
Бенедикт достал мел из кармана.
- Я все запечатлел! 
Бенедикт закрыл глаза.
- У меня есть все.Зачем еще что-то другое?
Георг.
- Что?
Бенедикт.
- У меня есть ум!
Бенедикт громко захрапел.
Роза.
- Он совсем не ест!
Элли.
- Это не новость.
Георг грустно смотрит на часы на телефоне.
- Нужно готовиться к зачету.
Элли и Роза смотрят на закат солнца.
 
***
Следующим утром в аудитории полной студентов.
Профессор.
- Кто-то этой ночью пробрался в учебную лабораторию и включил все оборудование.
Элли смотрит на Бенедикта, который улыбается и гладит собаку под столом.
- Возможно, сэр Бенедикт пытается превратить всех в минилюдей.
По залу прокатился смех.
Профессор прокашлялся, сказав себе под нос.
- Веселые ученые… И так, сейчас посмотрим, что приготовил Бенедикт к зачету.
Бенедикт смотрит в потолок и чему-то очень радуется. Роза вытирает крем с губ от сладкого торта и смотрит на Бенедикта. Георг читает что-то в ноутбуке.
Профессор громко.
- Бенедикт!
Бенедикт в припрыжку выходит к трибуне и смотрит в потолок. Его лицо вдруг начинает меняться – он широко открывает глаза, делает губы трубочкой и кричит.
- Ууууу…
Профессор пугается и отходит в сторону. Аудитория затихла. Георг поднимает голову, оставив чтение. Бенедикт делает обычное лицо.
- Вот и такое когда-то было.
Профессор с облегчением вздыхает. Аудитория смеется.
Бенедикт.
- Оооо…
Профессор смотрит на него.
- Что вы себе позволяется?
Бенедикт смотрит в потолок.
- И такое когда-то было.
Профессор недоуменно.
- Когда?
Георг.
- Было только уууу…
В аудитории прокатывается новая волна смеха.
Бенедикт.
- Много миллионов лет тому назад.
Профессор вслушивается.
Бенедикт размахивает руками, рисуя рисунки в воздухе.
- Жили другие цивилизации.
Все замолкают.
Бенедикт.
- Одни любили летать, другие бегать…
Георг.
- А кто из них кричал «уууу», и кто «оооо»?
Все снова засмеялись.
Профессор.
- Помолчите, Георг.
Бенедикт.
- Одни были большие, другие маленькие.
Георг.
- Значит, уже были минилюди? Плагиат.
Бенедикт смеется.
- Все!
Профессор.
- Из зачетных вопросов вы не рассказали ничего!
Роза, дожевывая маленький кремовый белый тортик.
- Он вчера так тщательно повторял все вопросы!
Профессор смотрит на Розу.
- В уме!
Георг.
- Который у него есть!
Бенедикт улыбается и достает мел из кармана своего клетчатого жилета.
- Я все запечатлел!
Георг.
- На лавочке!
Бенедикт  подходит к доске, выражение его лица меняется, он быстро начинает что-то писать. Когда он отошел, профессор взглянул и увидел в каракулях формулы.
Георг.
- Что это?
Элли.
- Бред.
Профессор достает ручку и бумагу и поспешно начинает списывать формулу.
- Все свободны, все сдали.
Ребята с шумом выбегают из аудитории. Кто-то кричит, выбегая.
- Зачем учили?
Элли подошла к профессору. Он достал бумаги из папки и сел за один из столов в аудитории. Элли прочитала заголовок и вышла из аудитории, догоняя в коридоре Георга.
Элли.
- Профессор так напугался криков Бенедикта, что принялся дописывать свои труды.
Георг рассмеялся.
- Идем покушаем тортики.
Элли.
- Обожаю их.
Георг.
- Наверно, потому что они загадка и тайна.
Элли.
- Почему?
Георг.
- Умный производитель этих тортиков всюду написал, как их готовить!
Элли.
- Да очень умный! Теперь их готовят все, кому не лень и получают прибыль, которую мог бы получать тот, кто придумал эту вкуснятину с новым ингредиентом.
Они рассмеялись.
Георг.
- Уууу…
Элли.
- Оооо…
Георг.
- Такой же умный, как Бенедикт!
Элли.
- Как там поживает Пэйнт?
Георг.
- Говорит, что мира может хватить на всех.
Они снова смеются.
 
***
На следующий день в учебной лаборатории мисс Тифани читает лекцию в этой группе.
- Меня зовут, мисс Тифани.
Георг.
- Может все таки профессор Тифани?
Прокатывается негромкий смех.
Профессор Тифани поправляет свои туго завязанные в хвост светлые волосы. Краснеет, поправляет черный туфель на невысоком каблуке.
Георг разыгрывает сцену – выпучивает глаза и отрицательно машет руками.
- Нет, нет, мисс Тифани, не бросайте в меня туфлей!
Элли покашливает и наступает на ногу Георгу, шепнув на ухо.
- Она жена нашего директора.
Георг смущенно уставился в ноутбук.
Профессор Тифани.
- Я впервые в вашей группе и познакомлюсь со всеми уже на первом занятии.
Роза шепотом.
- Звучит, как угроза.
Элли немного усмехнулась и шепотом ответила.
- Особенно она узнает Бенедикта.
Они засмеялись.
Профессор Тифани прошлась по лаборатории.
- Сегодня мы займемся изучением оборудования генетической лаборатории.
Бенедикт сидит и смотрит в потолок.
Профессор Тифани обращается к нему.
- Как ваше имя?
Элли смеется.
- Сэр Бенедикт.
Профессор смотрит на Бенедикта.
- Вы все уже знаете, молодой человек?
Бенедикт встает и достает мел из кармана жилетки.
- Я все запечатлел.
Профессор Тифани пугаясь, отпрянула назад.
Элли.
- Он знает все, кроме того, что Пэйнт говорит, что уже он близок. Он говорит, что мира хватит на всех!
Профессор недоумевая посмотрела на Элли, перевела свой взгляд на Бенедикта.
Бенедикт смеется.
- Я ближе. Я сделал это сто дней назад.
Поднимает мел вверх и говорит тихо.
- Я все запечатлел. 
Георг.
- Осторожно профессор, то и вас превратят в миничеловека.
Бенедикт улыбается.
- Минилюди! Это истинная теория и правильные формулы! 
В лабораторию входит директор, Тифани выбегает.
- Я не буду вести в этой группе.
Георг смотрит на Бенедикта.
- Ты ее напугал!
Директор солидный человек в костюме с галстуком.
- Что здесь происходи?
Элли.
- Он даже не кричал «уууу»….
Георг.
- И не кричал «оооо»…
В аудитории прокатилась нескончаемая волна смеха. Бенедикт улыбался и смотрел в потолок.
- Вот и мир для всех снова будет большим!
Бенедикт смеется.
- Запомните его таким!
 
***
На следующий день на лекции молодого профессора собралась вся группа. Была полная тишина. Элли оборачивалась на задние столики и смотрела на двери. Прошла уже половина занятий, а Бенедикт не появлялся. Только прозвенел звонок Элли и Георг выбежали в дверь и пошли в сторону площади.
Элли.
- Наверно повторяет материала.
Георг улыбнулся.
- Он не пропускает лекций. Может изобрел минилюдей!
Они рассмеялись. 
На площади была тишина. Элли и Георга окликнула Роза и профессор.
- Ждите нас.
Элли быстрыми шагами пошла к лавочке, где жил Бенедикт с его собачкой – лавочка была пуста. Формулы стерлись прошедшим этой ночью дождем.
Элли.
- Куда он пропал?
Георг.
- Может, наконец, снова пошел в библиотеку!
Он рассмеялся. К ним подошел профессор и Роза. Роза села на лавочку и быстро встала.
- Ой. Фу.
Георг.
- Что?
Он посмотрел на ее юбку.
- Ты измазалась в креме от миниторта!
Элли.
- Тебе же он нравился! А теперь фу?!
Она улыбнулась.
Роза посмотрела на лавочку.
- Ой.
Георг.
- Что узнала свой любимый миниторт?
Роза взяла в руку что-то маленькое показала Элли, Георгу и профессору.
Профессор недоуменно посмотрел на ее ладонь.
- Минисобачка!Она ела мини торт...
Роза.
- Я тоже когда-то его ела.
Профессор.
- Загадочно появившийся продукт на рынках... Их ели все. Кто их сделал? И какой тайный ингредиент вложил?
Элли и Георг оглянулись, не успев сказать ни слова. Вокруг росли гигантские цветы, а лавочка была похожа на скалу. Профессор взглянул на небе – там светили гигантская Луна.
Рядом послышался смех Бенедикта.
- Мы сделали это с Пэйнтом в раз! Минилюди в макромире!!!

25. Обида
Владимир Михайлов 2
У пункта приёма стеклотары стояла большая очередь. Незаметно из-за угла к окошку, ведя мужчину под руку, подошла женщина. Что-то сказав приёмщику, быстро отошла в сторону.Из рук мужчины приёмщик взял авоську с бутылками.
Молчавшая до сих пор вереница людей начала роптать. Приблизившись к возмутившимся, женщина назвала себя соседкой мужчины.
- Какое нам дело до этого! - не дослушав её до конца, стоящие настраивались на скандал.
- Да хоть кум и сват! - раздался раздражённый голос.
- Как вам не стыдно! - взволнованно сказала соседка мужчины, - он за вас кровь проливал.
Превращаясь в неуправляемую толпу, очередь не внимала ей.
- Наши отцы тоже не отсиживались в тылу, но без очереди не лезут!
- Вы люди или нет!?  - подавленным голосом, защищая соседа, произнесла женщина, - он же в танке горел!..
А между тем, приёмщик быстро освободил авоську и вложил в руку ветерана деньги.
Держа смятые в руке рубли, мужчина повернулся и растерянно застыл перед очередью. Можно было только по кепке догадаться, что под козырьком лицо.
От увиденного умолкли обидчики. На их лицах страшным отпечатком легли стыд, угрызение совести...
На изуродованном огнём лице ветерана не было ни носа, ни ушей, ни глаз. Обгоревшие губы без слов держали в оцепенении всех присутствующих. Прижатая к груди рука со смятыми рублями задрожала. С места навсегда утраченных глаз стекали слёзы...

26. Отдай портянку
Александр Мецгер
 Давно это было, не знаю только, правда али нет, но жил на хуторе старый казак Цыбуля. Как уж там у него в жизни получилось, но прожил он всю свою жизнь бобылем. Пил Цыбуля, как говорят, по-черному. Казаки тоже не прочь, а уж Цыбуля им сто очков вперед давал. В молодости дед, говорили, лихой казак был, и девчата у него не переводились, а вот к старости и стакана воды стало некому подать. Но хоть и пил Цыбуля, а голову не терял и никому плохого ничего не делал. Не злобный был дед, так что казаки поджаливали его: кто покормит, кто нальет. А дед
   как выпьет, так давай рассказывать про войну. Говорил, что даже сапоги у него с самого генерала мертвого сняты, вместе с портянками - эту свою историю особенно любил рассказывать, так что его сапоги знали все в хуторе лучше, чем свои. Частенько дед не добирался до своей хаты, и казаки подшучивали над ним: то ногу к дереву привяжут, то шапку в штаны засунут.
   Как-то подвыпили три казака и споткнулись о лежащего посреди дороги деда. С устатку так и не дошел до дома. Что возьмешь с него! И тогда решили казаки подшутить над стариком. Сняли с Цыбули его знаменитый сапог и, размотав портянку, обули сапог на голую ногу, а портянку Семен, один из казаков, унес с собой. Наутро Семен про портянку забыл, тем более что прошла по хутору весть: дед Цыбуля ночью помер. А вот когда узнал, что нашли его мертвым в том месте, где они его оставили, стало не по себе. Тогда приказал он двум казакам, что были с ним в злополучную ночь, чтоб молчали и никому ни слова. Так и схоронили деда Цыбулю в его знаменитых сапогах и с одной портянкой.
   - На кой ляд она ему теперь, - махнул рукой Семен, - на том свете не пригодится.
   Поздно ночью, когда все уже спали, в окно Семена кто-то постучал. Еще не проспавшийся, он стал будить жену.
   - Пойди, глянь, кто-то стучит.
   В ответ баба недовольно зашипела. Плюнув с досады, Семен встал и выглянул в окно - во дворе увидел, ужаснувшись, похороненного нынче деда Цыбулю.
   - Отдай портянку, - жалобно заныл дед.
   От страха Семен отпрыгнул от окна и перекрестился: "Свят, свят, вот это допился, моргунчики стали посещать", - прошептал он и решил выяснить наутро, кто же это подшутил над ним. Только он задремал, как вновь услышал стук в окно и жалобный голос: "Отдай портянку!" Вскочив с постели, Семен схватил плетку и выбежал на улицу. Во дворе никого не было, но и сон ушел, как не бывало. Поутру, злой и невыспавшийся, Семен отправился искать своих друзей, с которыми он разувал деда. "Кроме них некому было издеваться надо мной", - решил он. Но казаки крестились и божились, что такое сотворить у них и в мыслях не было. В их искренность трудно было не поверить, и все-таки, предупредив их еще раз, Семен пошел домой, уверенный в том, что теперь его оставят в покое. Но не тут-то было. Только лишь уснул, как в окно опять постучали, и все тот же противный голос заныл: "Отдай портянку!"
   На этот раз Семен схватился за шашку и с ней несколько раз обежал вокруг хаты, да так никого и не обнаружил. Потом еще трижды выбегал на улицу и в конце концов сел с шашкой под дверь, чтоб наказать шутника, но тот до утра так и не появился.
   Неизвестно, где Семен раздобыл волчьи капканы, но, перед тем как лечь спать, расставил их под окном. Со спокойной душой ушел в дом, уверенный в том, что его мучитель теперь уже никуда не убежит. Среди ночи его разбудил стук и знакомый до тошноты голос, просивший о той же портянке. Если бы Семен собственными ушами не слышал, как щелкнул капкан, он бы ни за что не поверил, что кто-то здесь был. Засветив фонарь, стал искать сработавший капкан. В капкан попался чей-то сапог. Присмотревшись поближе, Семен узнал сапог деда Цыбули. До утра казак просидел под иконой, бормоча молитвы и крестясь. Лишь рассвело, замотал сапог в какую-то тряпку, побежал к своим друзьям. Рассказанная история и сапог вызвали ужас у суеверных казаков.
   - Надо бы найти портянку и отнести вместе с сапогом деду, - предложил один из друзей.
   - И надо сделать это сегодня, - предупредил Семен, - а то теперь он и за сапогом будет ходить.
   Почти полдня ушло на поиски портянки деда Цыбули. Случайно посмотрев вверх, Семен увидел ее на крыше погреба. Он бы руку дал на отсечение, что не закидывал ее туда, но это теперь было и не важно. Достав портянку, казаки взяли лопаты и огородами отправились на кладбище.
   - Ты посмотри, - проговорил один из них, - уже три дня, как заховали, а земля свежая.
   Солнце начинало садиться, когда казаки разрыли могилу и открыли гроб. Дед Цыбуля лежал свеженький, будто и не хоронили его, а на лице его застыла ухмылка.
   - Глянь, еще и скалится, - пробурчал, крестясь, Семен.
   Одна нога деда Цыбули была разутой. Быстро намотав портянку деду на ногу и натянув сапог, казаки закрыли гроб и стали торопливо закидывать землю. Солнце село, когда они кончили работу. Достав из узелка бутылку самогона, Семен налил полный стакан и поставил на могилу.
   - Прими от чистого сердца, - проговорил казак, - ты это любил. И не держи на нас зла, пусть земля тебе будет пухом. Лежи себе спокойно, вернули мы тебе и сапог, и твою портянку.
   Допив бутылку, мужики разошлись по домам и после этого, говорят, дед больше уже никого не беспокоил. А Семен каждый родительский день ставил на могилу деда полный стакан самогона, а что он там ему говорил, никому неведомо.

27. Электронный человек
Светлая Лана
Пока ребята занимались каждый своим делом, Борис обдумывал план действий.
Его воображение  о встрече с электронным человеком не давало ему покоя.
Глянув на часы, он решил,  никому не говоря ни слова, выйти и пройтись  к
магазину,  до  закрытия  которого оставалось чуть больше часа.  Подойдя  к знакомому объекту,  Борис осмотрелся.   Спокойно делая вид, что просто прогуливается, он завернул за угол.  Помещение магазина находилось на первом
этаже,   имело несколько окон, выходящих на три стороны. Заграждений никаких не было, это уже  радовало Бориса. Он прошелся  мимо боковой стены, глядя и считая окна.  Их оказалось довольно прилично, восемь штук.  Обратив внимание на несколько  приоткрытых рам со стороны двора, Борис запомнил их расположение по отношению  к внутренней части магазина.
В это время зазвонил телефон.  Голос Стаса перебил мысли Бориса: - «Слушай,
с охраной у нас провал.  Я никого не нашёл. Что делать, не знаю».
«Пока эту затею отставим, - ответил Борис. -  Мне постарайтесь  сейчас больше не звонить, предупреди Игоря.  Возможно, на время я отключу свой телефон.  Буду искать связь с вами сам. Понял?» -  «Ладно, хорошо»,  - прозвучал ответ недоумевающего Стаса.  Связь прервалась.  Борис продолжил свои размышления и осмотр объекта. Зайти  во внутрь магазина он решил перед самым  его закрытием.
Отойдя на некоторое расстояние, чтобы не выдать своих помыслов проходящим навстречу людям, он решил  позвонить родителям:
«Пап, - обратился Борис к отцу. -  Я сегодня немного задержусь  у Игоря, он достал последнюю игру и мы поиграем в компьютер, а пока будем во дворе».
- Хорошо, только не долго. Ты знаешь, что гулять подросткам после десяти часов вечера  не разрешается, - ответил отец. – Ладно, пап, все же лето.  За меня не переживай. Всё нормально»,  - с довольным видом Борис отключил связь.
Тем  временем часы показали  остаточные минуты  до закрытия торговой точки,
почти 20 минут. «Пожалуй, можно и зайти», - решил Борис.   С видом делового человека,  он подошёл  к товару, который рассматривали недавно с ребятами.
В зале  народу было уже не так много.  Продавец был занят беседой  с покупателем и стоял спиной к Борису. Обратив внимание на двери по ходу коридора, он определил, что там никого нет.  Посчитав быстрым взглядом окна, он сразу понял, что кабинет менеджера находится вторым от угла здания.  Тихонько пройдя  несколько шагов  в сторону, Борис наткнулся на встречного продавца,  который ему бросил: - Ты кого-то ищешь? – спросил продавец. – Я хотел бы кое-что узнать у вашего менеджера по поводу электронной машинки, чтобы купить для своего братика. Мне нужно сделать один заказ, - начал придумывать Борис, чтобы выпутаться.  -  Менеджера сейчас нет, он ушёл по своим вопросам, -  объяснил продавец.   -  А можно мне оставить у него на столе свой номер телефона?  Мы с ним уже разговаривали.  Он просил меня зайти, но телефонами,  жаль,  не обменялись.  -  Хорошо. Давай зайдем вместе, и ты напишешь на листочке свой номер.
Они  зашли в кабинет менеджера, который, к счастью и удивлению  Бориса был открыт.  Продавец подал Борису листок бумаги и ручку. – Спасибо, - сказал  он.   Не торопясь,  обдумывая дальнейшие свои шаги, Борис записал цифры неизвестной ему самому комбинации  номера сотового телефона. Молча положив записку и повернув голову  в сторону выхода из двери, он заметил возле стены короб высотой с ту самую игрушку, которая будоражит его мысли.  Повернув к выходу  и прощаясь с продавцом, Борис медленно вышел в коридор. Продавец последовал за ним, не закрывая за собой дверь на ключ.

Дойдя до торгового зала,  Борис  остановился  и достал телефон, якобы  ему нужно позвонить. Когда продавец обошёл его и свернул в зал, Борис не замечено лёгким,  проворным  поворотом, не теряя ни секунды, оказался у  кабинета, из которого только что вышел.  Без всякой опаски,  но на свой страх и риск  он, прошмыгнув в кабинет и закрыв за собой дверь,  застыл на месте. Оглядевшись по сторонам, стал думать, что делать дальше.
Время было ещё не позднее, солнце только начинало остывать и собираться уходить за горизонт.  «Всё равно, надо ждать потемнения», - мелькнуло в его голове.  Первым делом он вспомнил о записке с  вымышленным номером телефона. Быстро взял, порвал и выбросил  её в мусорную корзину. Осмотревшись, он заметил возле стоящего короба розетку, которая  будет  ему необходима.  Времени оставалось мало. Магазин должен закрыться. Продавец в любую минуту мог зайти в кабинет. Борис стал торопиться.  Он приоткрыл короб  и увидел  то,  зачем пришёл.
Между шкафом, стоящим возле окна со шторой, он определил проём, где  мог бы поместиться в случае появления кого-нибудь из торговых работников.  На его удачу после окончания рабочего дня в кабинет никто больше не заходил, только и услышал Борис поворот ключа в замочной скважине. 
Когда наступила полная тишина, и он оказался один на один с коробом и его содержимым, Борис осторожно подошёл  и отодвинул крышку.  Перед ним стоял  всё тот же электронный человек в своём необычно чёрно-белом костюме,
которого он видел у своего друга на дне рождения, только в приспущенном виде.  Отодвинув подальше пустой короб, Борис взялся за дело.
Найдя все необходимые детали  для подключения электронного существа, Борис вспомнил последовательность его заряжения от сети. Взяв  в руки инструкцию, он бегло пробежал взглядом по правилам  использования  чудо-техники.   Пока за окном совсем не стемнело и в сумерках можно легко определить расположение розетки, Борис с некоторым напряжением, но  неиссякаемым   интересом,  воткнул вилку шнура в розетку, затем нажал кнопку включения.  По натуре Борис был смелым, задиристым и вспыльчивым, но любознательным мальчишкой.  Через какое-то время  он определил, что киборг, стоящий перед ним, стал приобретать подобие человека, как в прошлый раз. Так же стали «оживать» руки и ноги, заискрились оба глаза. Не сразу поняв своего внутреннего состояния, он слегка опешил, так как почувствовал одновременное ощущение тепла по правой стороне тела и холода по левой стороне. Глядя на киборга удивленными глазами, он  насторожился, видя его постепенное преображение.  Отойдя  немного к стене и ожидая следующих моментов, Борис молчал в недоумении и непонимании.
Когда полностью открылись глаза киборга, Борис, всматриваясь в них, заметил черное свечение левого глаза, правый  же глаз излучал белый цвет. Через какое-то время его собственные  глаза пронзила острая и жгучая боль. Он совсем растерялся от неожиданности. В  голове стали путаться мысли. Не понимая, что происходит, Борису пришлось отодвинуться на некоторое расстояние от киборга. Увидев в окне сгущение сумерек,  правым полушарием  Борис  начал волноваться о том, что ему пора домой, но тут же левое полушарие тормозило его сознание и настаивало остаться в помещении.  Одна мысль, насторожившая полностью Бориса,  заключалась  в его полной оторванности от мира наедине с электронной игрушкой в закрытом кабинете. Спустя какое-то время  в зловещей тёмной пустоте комнаты  Борис услышал звуки скрежета от поворотов киборга, который метнул в сторону мальчика чёрно-белые  искры сверкающих глаз. Борис догадался, что киборг полностью зарядился и начал выполнять свои действия,
медленно отодвигаясь от стены.  Он оставался в недоумении: - Чего можно ждать от железной конструкции:  радости или огорчения при столкновении  с киборгом один на один?
До полного заряжения  мощности электрическим током киборгу понадобился
минимум  час.  Было уже около 11 часов вечера. Этого заряда ему должно было хватить ровно на  4 часа  работы по астрономическому  времени.
Превратившись  в натуральное человеческое существо в приличном чёрно-белом костюме, киборг должен был по идее выполнять команды человека  по мелким  бытовым услугам: подносить к столу, придвигать мебель, закрывать дверь или окно, включать свет, задернуть или отодвинуть оконные шторы,
убрать со стола мусор, помыть посуду и кое-что другое. Только в нашем случае произошло что-то иное.
Попав в непредвиденную ситуацию,  Борис продолжал осмысливать своё новое состояние и положение.  Осматриваясь  в слабо освещённой комнате по сторонам, он обратил внимание на створку приоткрытого окна. Одна мысль о бегстве успела проскочить в его правом полушарии: - Я должен как-то успеть, - поразмыслил он. Его правая рука потянулась к раме, чтобы открыть её посильней.  Вдруг за спиной  скрипучим  голосом раздалась команда: - Стой на месте!  Я иду к тебе!
Борис не на шутку испугался, хотя трусом никогда не был.  Один вид искрящихся разным блеском глаз  убил в нём имевшиеся черты смелости.
- Ты должен будешь сейчас слушать меня. Мои команды будут заключаться в выполнении действий противоположного значения.  То, что должно быть хорошо, ты должен сделать плохо  и наоборот, плохое превращать в хорошее.
- Как же ты заговорил? – удивленно спросил Борис.
- В моей программе так заложено. Мой голос включился от попадания моих искр в твои глаза.  Меня не бойся. Я не причиню  тебе вреда, просто мне нужно выполнить  с помощью подростка одно задание.  Сейчас я  отойду от стены, и шнур с вилкой спрячется во мне.  Мы с тобой должны будем выйти на улицу и
кое-что переделать в городе.

Держась одной правой рукой за подоконник, Борис резко запрыгнул на него и,
толкнув раму правой ногой,  выпрыгнул  во двор.  Он и здесь не сразу понял, что нужно делать, так как полушария головного мозга думали по-разному.
Не замечая преград, киборг без труда перемахнул через окно вслед за Борисом.
Время тянулось для мальчишки по-черепашьи.  В полной растерянности он не мог даже предвидеть, что произойдёт дальше, и когда можно избавиться от  неприятных ощущений.               
Киборг спокойно последовал за Борисом, который пытался ускорить свой шаг.
- Не убегай от меня. Тебе всё равно от меня никуда не деться.  Мы повязаны, -
проскрипел голос вдогонку.
Тёплая нежная ночь обнимала уснувший город. Улицы и переулки укрылись тишиной.  Только фонари освещали городское пространство своим тусклым светом, да мелькали по дороге одиночные машины.
В это время отец Бориса стал  волноваться: -  Уже 11 часов, где наш сын может задерживаться?  -  жаловался он матери. - Придётся позвонить Игорю. Он обещал быть у него.
Игорь взял трубку и опешил: -  Как,  Бориса нет дома?  Его у меня тоже не было. Мы расстались с ним  часов в восемь вечера. Он просил, чтобы я ему пока не звонил.   – Странно, - сказал отец, - что же мне теперь думать?  Он не отвечает на звонки. Подождем  ещё немного. Если в пределах часа  его не будет, придётся обращаться в полицию.  Такое у нас впервые. Мало ли что, вокруг одна преступность.
Профессор Закурдаев,  после очередного напряженного дня, сидел в домашнем кабинете и размышлял над своим новым изобретением, мысленно представляя схему соединений  новейшего устройства и предполагая, что может случиться во время падения и удара его киборга.  Ему и в голову не могло прийти, что начнутся сбои в работе. Он  думал о завтрашнем дне, когда к нему снова вернется его детище.  Сон повалил его на постель, когда время перешагнуло за полночь.  Никто в городе не мог и догадываться, как подросток и киборг прогуливаются  по ночным улицам и переулкам,  преследуя  друг друга…

28. Тебе звонили с небес
Кира Стерлин
На этот раз, чтобы вернуть ее, ему пришлось умереть.
У почтальона, пожилой женщины красные воспаленные глаза и потрескавшиеся руки в детских цыпках. Она протягивает телеграмму.
- Распишитесь, - говорит, не глядя на Женю.
Женя расписывается и предлагает кофе. Тетка проходит в дом, садится на элегантную красную табуретку, сумку прижимает к себе. Кофе пьет долго, медленно берет из вазочки печенье, мажет сверху маслом, молчит. Женя тоже молчит, пытается пить кофе, но в горле стоит ком, и она никак не может его проглотить. Так и сидит с горячей чашкой в руках.
Наконец, женщина поднимается и идет к двери.
- Кто он тебе? – спрашивает с жалостью, уже обувшись.
Женя пожимает плечами и честно отвечает:
- Не знаю.
Закрывает дверь, ложится на пол, свернувшись калачиком. Все пытается проглотить застрявший в горле ком. Через несколько минут вскакивает, находит телефон, набирает  номер, который знает наизусть. Абонент недоступен.
В комнате возятся проснувшиеся дети. Женя разбивает на сковородку два яйца, посыпает солью, подогревает кофе, собирает завтрак. Дочь идет в ванную, а сонный, лохматый сын приходит к ней, тычется носом куда-то в плечо и усаживается за стол, задев локтем телеграмму. 
Женя берет ее и поспешно сует в карман. «Ваня умер кремировали прах развеяли как просил тчк». Подписи нет, кто-то неизвестный решил, что она должна это знать. Телеграмма – надежный способ. Несколько старомодный, но вполне надежный. Могли бы, конечно, и позвонить. Но, наверное, не дозвонились. Номера телефонов она меняет гораздо чаще, чем адреса. Если честно, адрес свой Женя не меняла никогда. Когда-то и он жил здесь, разбрасывал свои носки по ее квартире, забывал у компьютера чашки с засохшими чайными пакетами, подбрасывал к потолку ее пятилетнюю дочь. Она хохотала и расправляла руки, как крылья.
Теперь дочь уже не умеет так хохотать, красит волосы в синий цвет, страдает по Камбербэтчу  и затыкает уши Земфирой. Вот она вылезла из ванной, села к столу и ковыряет подгорелую яичницу. Сын сидит рядом и скребет вилкой по тарелке.
Сейчас они уйдут в школу. Женя терпеливо ждет. Помогает сыну надеть костюм, поправляет ему одновременно галстук, волосы и выражение лица. Подталкивает обоих к двери, закрывает ее и снова ложится на пол.
Через час приходит с работы усталый жених. Звонит в дверь, потом стучит, потом набирает ее номер, и она слышит, как на кухне звонит телефон. Хорошо, что она поставила на звонок серенаду Моцарта. Красиво.
- Ладно, Ванечка, - говорит она ласково еще через час, глядя в пустое зеркало, - Ты победил. -  И плачет долго и горько, сморкаясь в парадную майку своего сына.
Ваня был, - думает она и не может продолжить мысль из-за этого «был».  Ее бесит прошедшее время, еще недавно казалось, что счастье  - в будущем, там, где ее еще нет. Можно снова выйти замуж, прижаться к чужой спине, затаится и ждать его, как охотник жирную утку. Или, в крайнем случае, набрать тот номер, который она помнила наизусть много лет и почти столько же старалась забыть. Но теперь абонент не доступен, и этот факт делает бессмысленным любое ожидание. Сезон охоты на счастье закрыт, и Женя опускает ружье. Все жирные утки давно уже в раю. 
…
Следующий месяц посвящен воспоминаниям.
Бывший жених теперь снова спит дома. Расстались они так же спокойно, как и сошлись. Он еще больше осунулся, похудел и, кажется, растерялся.
- Прости, - говорит она ему. Он только пожал плечами. Не привык к боли, хоть и хирург.
- Скучный он какой-то, - морщится дочь, выходя из своей комнаты, когда за ним захлопывается дверь.
- Какой есть, - отвечает Женя и уходит на кухню.
Что ты понимаешь в свои пятнадцать, хочет сказать она дочери. Но вместо этого швыряет на плиту чайник и зажигает газ.
Каждый вечер Женя смотрит на Ванины фотографии, плачет, курит, стряхивает пепел мимо пепельницы.
Воспоминания просачиваются в ее реальность, потом становятся реальностью, потом заменяют ее.
Он оставляет ей себя беззаботными летними днями,  жарой, вспотевшими майками, сеном в волосах, рваными дырками в старых штанах, сквозь которые, наверное, до сих пор где-то сочится кровь из разбитой коленки. У Вани  смешной велосипед, с женской рамой, тяжелый, неповоротливый, как бегемот. А у нее легкий мальчишеский Орленок. Женя поднимает его на дыбы, ставит на заднее колесо и так едет несколько секунд. Он восхищенно свистит сквозь дырки выпавших передних зубов и поднимает большой палец. А вечером сидит рядом и кивает (Вань, скажи, что это правда), слушая, как она рассказывает кому-то про их дневные приключения. Потом выяснилось, что они оба помнят лето своего детства только по этим историям, придуманных ею от начала до конца с его молчаливого согласия.
«Вань, скажи, что это неправда», - просит она его сейчас, но он смотрит, как всегда, мимо объектива и больше не кивает ей головой.
…
Женя берет отпуск, сажает детей в машину и везет их в свое лето. Они едят бутерброды, проливают на себя кофе и дерутся за последний банан.
В деревянном доме сыро и холодно. Женя неумело топит печку, подметает грязный пол, по которому последние несколько лет ходили только прожорливые мыши, потом садится на крыльцо и закуривает. Она смотрит вокруг и не видит ничего, что могло бы успокоить ее или хотя бы примирить с тем, что она привыкла называть своей жизнью.  Ее детство сгрызли прожорливые мыши, бросив во дворе ржавый Орленок со спущенным колесом.
- Когда домой? – спрашивает ее дочь, - Я хочу домой, тут скучно, даже Интернета нет. - Она расшвыривает ногой прошлогодние листья, находит старый свисток и дует в него со всей силы.
- Ты помнишь Ваню? – спрашивает Женя у сына, - В детстве он приезжал на каникулы к своей бабушке вооон в тот дом. Мы тогда играли целыми днями, а однажды даже выходили раненую ласточку. Осенью она улетела на юг, а следующим летом прилетела обратно и свила гнездо прямо у нас на чердаке.
- А потом? – спрашивает сын.
- Потом ее съела кошка, - отвечает Женя и думает, что давно уже разучилась врать.
- Мама, скажи, что это неправда, - жалобно просит сын. Дочь деловито фотографирует их, сидящих на старом крыльце. Но сын все время смотрит куда-то мимо объектива.
…
- Вы помните Ваню?
- Да, - отвечают они хором.
- Ты сто раз говорила, что у меня на спине такая же родинка, как у этого твоего Вани, - раздражается дочь.
- И у меня! - кричит сын. Задирает майку и предъявляет свою спину в доказательство.
Женя целует его родинку. Следующим утром они возвращаются в город.
…
- Чушь какая-то, - говорит Жене подруга, - Вы жили вместе меньше месяца. Из-за этого своего Вани ты потеряла отличного мужика. Он, кстати, спрашивал о тебе.
Женя пожимает плечами:
- У моих детей на спине, тут, - тянется рукой, показывает на ключицу, - такие же родинки, как у него. В виде маленькой звезды.
- Но ты же не хочешь сказать, - подруга замолкает и смотрит на нее. Она не удивлена.  Конечно, нет. В их возрасте уже не принято удивляться таким мелочам. Но ей любопытно. Женя видит, как подрагивает кончик ее носа в ожидании чужой семейной истории.
- Нет, - отвечает Женя, - просто так получилось.
Она не называет это чудом. Так получилось. И совсем непонятно, почему должно было получиться как-то иначе.
Женя рассказывает подруге про Ваню. Им по восемнадцать, они впервые встречаются зимой, город заносит снегом, и они бегут вдвоем в снежном тумане, не зная, что сказать друг другу. Потом сидят в кафе, серьезно кивая официантам. Женя говорит, что только в тот момент осознала собственную безнадежную взрослость, и ей показалось, что в этом виноват именно Ваня. Она подносит к лицу бокал с красным вином, вино кажется ей слишком терпким, и Женя смотрит на Ваню сквозь этот бокал. А он смотрит в окно, он всегда садится возле окна, словно боится пропустить что-то важное или кого-то… Ваня смотрит в окно и рассказывает ей про оптические законы. Кажется, он уже тогда увлекся фотографией. Женя вспоминает их разговор. А, знаешь, говорит она подруге, что мы все живем в прошлом. Наши глаза, они же видят преломленный свет или что-то такое, Ваня рассказывал, что мы все время опаздываем, видим то, что уже случилось. Мы думаем, что сидим с тобой здесь и смотрим, как официант несет поднос за соседний столик, а он, может быть, уже давно принес этот поднос или грохнул его об пол, разбив все эти французские тарелки. Понимаешь?
Подруга кивает головой. Ей хочется услышать реальную историю любви, от которой мурашки по коже и потом долго ноет где-то под сердцем. Но она слушает про оптические законы и думает, что в ее прошлом также тоскливо, как и в будущем.
- А он женат был? – спрашивает она Женю лениво.
Женя пожимает плечами.
Она вышла замуж в девятнадцать. На свадебных фотографиях ее первый муж стоит позади и держит ее за плечи. Это позиция, она о многом говорит. Жене всегда хотелось, чтобы кто-то стоял сзади и держал ее за плечи. Ваня так не умел, он умел смеяться и идти рядом, никогда не зная, куда они в результате придут.  В день ее свадьбы он ушел, не оглядываясь. Она видела, как трясутся его плечи. Ей казалось, что он смеется.
Через несколько лет Жене стало казаться, что муж держит ее уже не за плечи, а за горло. Тогда она взбрыкнула, вырвалась, махнула рукой, выдержала  первый свой бой и осталась вдвоем с дочкой в старой родительской квартире.
Однажды Ваня позвонил в ее дверь, она открыла и увидела знакомую улыбку. Ее дочь обнимает его за шею и не хочет отпускать. Тогда Женя задирает ее майку и показывает Ване родинку.
- Родинка, - говорит он, - как у меня, - и смеется.
    У сына, который родился через год, такая же родинка и другой отец.
…
- Тебе нужно отвлечься, начать новую жизнь, - объясняет подруга.
Женя согласно кивает, ей очень хочется новой жизни. Одеть ее на себя, как тонкое вечернее платье, немного припустить бретельку, томно подмигнуть.
…
Теперь ее главная задача – забыть. Она играет в прятки с собственной памятью и иногда ей удается обмануть ее. Она снова ходит в бассейн и к массажисту, на фитнес – по четвергам. По выходным – аквапарк, американские горки и семейные фильмы с детьми. По средам – свидания. Когда-то она очень любила свидания. И еще – румяная утка с яблоками по пятницам. И надо бы чем-то занят понедельник.
Жених снова приходит к ней спать и рассказывает за ужином про апендикс и резекцию желудка. Его усталые руки немного дрожат. Она гладит его по голове и удивляется, какие мягкие волосы. Она прижимается к ним щекой, привыкая. Он говорит ей: «Женька» и засыпает прямо за столом. Она садится рядом и закрывает глаза.
…
Тогда Ваня начинает ей сниться. Сначала она видит дороги и поезда, потом его лицо в профиль, длинный нос, светлая прядь, едва заметный шрам на щеке. Женя просыпается, переворачивает мокрую подушку, потом идет на кухню, пьет крепкий кофе и смотрит в окно. Так же, как он, думает она и водит пальцем по запотевшему стеклу.
Ей снится стереоскоп. Он стоит посреди комнаты, высокий деревянный ящик с выпуклыми глазами. Когда-то Ваня притащил этот ящик к ней домой, и весь вечер они смотрели на старую черно-белую Европу, растворяющуюся в пространстве дома.
Женя встает посреди комнаты, там, где когда-то стоял этот допотопный ящик. «Реликт», - говорит Ваня и снова поворачивается к ней в профиль. Куда же делся стереоскоп, думает она, и эта мысль не дает ей покоя во всех следующих снах. 
«Ванечка, иди на ***», - просит она его. Она звонит, абонент недоступен, иди на ***, иди на хуй, иди на хуй. И он уходит, как уходил однажды, прихватив свой допотопный ящик и рюкзачок со сменой белья. Но следующей ночью возвращается, она никогда не умела долго злиться.
…
- Вот мы с ним, как этот самый стереоскоп, - объясняет она подруге.
- Ну, ясно, - отвечает та и ловит клубнику в своем десерте.
- Мы как две фотографии, мы вместе, если между нами есть расстояние, воздух, а иначе все сливается, превращается в размытое пятно…
- Слушай, между вами теперь одно сплошное расстояние, - подруга смотрит на нее раздраженно, - И, кстати, если тебе твой хирург не нужен, ты только свистни. Желающие найдутся.
- Мне нужен стереоскоп, - объясняет ей Женя.
Подруга швыряет деньги прямо в недоеденный десерт и уходит.
…
У одиночества особый запах: перегара, мятной пасты и чистого белья. Оно солоновато на вкус. Женя слизывает одиночество с губ, смотрит на Ваню и ждет, чем все это закончится. Она сдается.
…
Они бредут по холодному городу. Им по восемнадцать, они держатся за руки и боятся повернуться друг к другу лицом.
- Мои дети похожи на тебя, - говорит она ему.
Он пожимает плечами.
- Кто-то написал мне, то ты умер.
- Зачем ты забрал стереоскоп?
Он отворачивается от нее. Она видит, как у него трясутся плечи, но она все еще думает, что он смеется.


29. Трепет женского сердца
Игорь Влади Кузнецов
Мой милый, родной и единственный.
Я пришла сюда, на наш с тобой жаркий морской берег.
Близость Африки чувствуется здесь во многом.
И даже сильный ветер не даёт прохлады.
А я словно окаменела.
Теперь молюсь о тебе, таком далёком и таком любимом.
Знаю, что ты стремишься ко мне.
Дай Бог, чтобы вернулся целым и невредимым.
Или хотя бы живым.
Мне страшно, что наше счастье может оказаться очень коротким.
Мне страшно не видеть тебя.
До сих пор не верится, что на меня снизошла Любовь.
За каждую минутку с Тобой благодарю Бога.
Всё реже и реже ко мне приходит прошлое, даже случайные воспоминания.
Всё больше и полнее моя жизнь заполняется Тобой.
Наполняется до самых краёв и выгибается напряжённой дугою.
И кажется, что прежней жизни вовсе не было.
Было только ожидание Тебя.
И всё-таки прошлое даёт иногда знать о себе в неверном слове, жесте, интонации.
Там было очень жёстко и приходилось «носить иголки».
Вот они-то и выпадают некстати и больно.
Всякий раз казню себя смертной казнью и восхищаюсь твоим терпением и тактом.
Прости за все мои ошибки.
Они не со зла, а по недомыслию.
И даже если всё для нас закончится, то всё равно буду считать свою недолгую жизнь самой счастливой.
Бог даровал мне Тебя.
Моё счастье, Моя жизнь, Моя любовь.
Вот потому и не могу оторваться от тебя по утрам, не могу нацеловаться и насмотреться. Жадно вбираю каждую твою клеточку впрок – на все последующие жизни, если они будут.
Вот снова «застучался» ребёнок.
Твой ребёнок.
Мама его разволновала.
Потерпи, мой маленький.
Скоро услышишь все колыбельные, которые я для тебя тщательно собирала.
Скоро ты увидишь своего папу.
Самого лучшего на свете.
Самого доброго.
Он ждёт тебя и любит.
Так же, как и я.
Не сомневайся.

30. Синдром Адели или прыжок из пропасти
Светлана Мягкова 2
За эту статью меня заставила взяться история одной моей хорошей знакомой. Несколько лет я наблюдала, как абсолютно адекватный человек стал превращаться в зомби. Да-да, в зомби. Умница и очень симпатичная женщина. Востребованный специалист, прекрасная мать, жена и хозяйка – она постепенно стала уходить в себя. Что с ней происходит,  не мог понять никто.

Как-то, при очередном «бабьем рыдании» за рюмкой водки, она неожиданно разговорилась. Оказалось, что она влюбилась. Казалось бы, что в этом плохого? Но в действительности все было очень запущенно. Когда-то, много лет назад, она была влюблена в своего одноклассника. Жизнь повернулась так, что после школы они больше не встречались и совсем недавно встретились.  Забурлили «старые дрожжи» и она не заметила, как влюбилась в… картинку.  Несколько лет продолжалось – эта, так называемая, любовь.

Любовь, казалось бы,  прекрасное чувство. Но часто с ним путают любовную зависимость, выдуманное чувство, которое больше напоминает болезнь или даже психическое расстройство.  Где проходит та черта, которая  разделяет неразделенные чувства и начало серьезного заболевания?

Нездоровое безответное чувство называют «синдромом Адели». Это определение я нашла в интернете. Раньше о таком даже и не слышала, а здесь случайно натолкнулась и с удивлением поняла, как же он соответствует действительности.
***
Кто же такая Адель? Для себя решила, что это старая дева, которая от безысходности ищет себе объект для обожания. Ан, нет. Аделью оказалась дочь Виктора Гюго.
Невероятно талантливая, красавица и умница, она была чудесным живописцем, а уж о воспитании и говорить нечего. Отец приложил все усилия, чтобы его дочь была одной из лучших в своих кругах, да и не только там. Толпа поклонников преследовала ее везде. Но! Она ждала своего «принца на белом коне» и на все предложения руки и сердца отвечала отказом.

В роковой, для нее роковой год, когда ей исполнилось 31, она встретила лейтенанта Пинсона. Сказать, что он был красавец и умница – нет. Так, среднестатистический военный. К тому же ловелас и картежник. В ее окружении были мужчины гораздо достойнее его.  Адель влюбилась. Любовь ее граничила с умопомешательством. Пинсону льстило такое внимание, но… всему приходит конец. И обожание Адель,  для него превратилось в ад.  А она самозабвенно колесила за ним по городам и весям, отдавала все свои сбережения, чтобы он развлекался и заказывал себе проституток. Зачем она это делала? Для нее ответ был очевиден – он не должен жениться! Адель считала, что она его жена. Пусть незаконная, но единственная. Все это безумие продолжалось долгие годы.  Пинсон женился. У него появился ребенок, но Адель этого не признавала и просила называть себя «мадам Пинсон».
В Барбадосе,  когда ей исполнилось 42 года, в оборванной, изможденной нищенке, ее узнал один из друзей отца и отправил  домой. Но, увы, Адель была больна – шизофрения прогрессировала,  и ее пришлось поместить в психиатрическую лечебницу. Она прожила очень долгую жизнь, и каждый день писала письма. Письма несуществующему человеку, который о ней ни разу не вспомнил.  Пятьдесят четыре года безумной любви.
Врачи назвали это состояние «синдром Адели». Были определены несколько признаков: мысли только о нем, чередование полной депрессии и эйфории, ему прощается все, потеря всякого интереса к окружающему миру. Он! Все, больше ничего и нигде не существует.
***
Когда я об этом прочитала, поняла, что надо действовать незамедлительно. Иначе моя «красавица и умница» подруга окончит свои дни в психушке. Сколько было разговоров и увещеваний, сколько приводилось примеров, какие только не придумывались вылазки и шопинги, чтобы вытянуть ее из этого состояния.
Ура! Получилось. Потом, спустя уже некоторое время, мы с ней разговаривали о том, что могло ее загнать в такой глухой угол.
Оказалось все до банального просто. Она перестала чувствовать себя женщиной. Несбывшиеся мечты, постоянный бег по кругу: дом – работа – школа – магазин  и всё в обратной последовательности. Муж, который относился замечательно, но видел в ней только друга. Цветы в их доме отсутствовали напрочь: ну, вот такой у нее муж -  он просто не считал нужным их дарить. А она этого не понимала. Отсутствие эмоций. Простых женских эмоций: просто побаловать себя чем-то, посидеть с подругами, расслабиться за чашкой чая и выплеснуть весь свой негатив на кого-то – без злости и слез, а с юмором и смехом. Все проблемы надуманные. Всё, как у всех. Но ее почему-то переклинило.
Долго думали: почему? Ответ пришел неожиданно – душевный голод. Она очень хотела утолить душевный голод. И тут появился Он – «рыцарь на белом коне» с добрыми словами, которые раздулись до невероятных размеров и фантазий.
Все. Омут, пропасть, прыжок с горы. Куда и к кому? К картинке, к образу? Жертва «синдрома Адели» полностью забывает о себе и о тех, кто рядом.
Мы пришли к выводу, что созданный мирок надо вышвыривать, вымывать, выжигать каленым железом. Надо признать и главное признаться себе, что все это ненастоящее. Надо открыть глаза, оглянуться и увидеть рядом того, кто будет тебе отвечать взаимностью. Будет живым и осязаемым. К кому можно прижаться и почувствовать крепкое мужское плечо, а не витающего в голове «рыцаря».
Хорошо то, что хорошо кончается. А нашим дамам еще раз хочется напомнить: не витайте в облаках, поверьте, реальность гораздо интереснее.

31. Сколько живет любовь?
Карин Андреас
Вова вздохнул, встал, посмотрел на жену, которая демонстративно повернулась лицом к стене, взял одеяло, со стола сигареты и зажигалку и вышел на лоджию. Здесь давно стоял старый диван. Не в первый раз Вова шел к этому дивану. Накануне жена устроила скандал – она привыкла добиваться своего скандалами. В этот раз ей срочно нужен был ремонт: как у всех. А на какие средства – это ее не интересовало. Впрочем как всегда.
Когда та тихая скромная девочка превратилась в сварливую бабу, а порой в ворчливую старуху? Вова не заметил.
Он сел на диван и закурил.

Когда и как он женился, и зачем? У него все чаще возникает чувство, что он проживает чужую жизнь.

Да, он очень хотел жениться тридцать лет назад - как давно это было.
Влюбился будто школьник: замирал на месте, когда видел ее.

«Был ли я счастлив, хоть когда-то?
Был, но это было в прошлой жизни. Тогда я хотел жениться. Хотел я, но другие были против.
 
Почему я слушал их? Почему не слушал свое сердце?

Света старше, сестра моя хотела чтобы мне было хорошо. У нее большой стаж семейной жизни, значит она знает, что для меня лучше.

Друзья, все на тот момент женатые, отговаривали от женитьбы.
- Гуляй пока свободен, зачем добровольно хомут себе на шею надевать. Мы женаты и что хорошего? Ссоры и недовольство, одни обязанности, - твердили они.
Они мне желали добра. А может им так было удобно?
Я им во всем помогал, моя квартира всегда была свободна, у меня все собирались: в карты и выпить.

Рискнул подойти к ней на новогоднем вечере в ресторане и пригласил на танец. Шампанское подняло настроение и придало смелости. Проводил ее домой. Теперь у нас была тема для разговора.
Начинался 1980 год полный надежд и счастья.

Все было хорошо в первые недели, только ребята подшучивали: ты ее целовал?
И правда робел в ее присутствии. Провожал домой, но подруга всегда была с нами. От работы до ее дома пятнадцать минут быстрым шагом, полчаса, если идти очень медленно. Лиля, ее подруга, поняла, наконец, что лишняя и на полпути сворачивала на свою остановку.
Потом свидания, прогулки по парку. Рискнул обнять и взять на руки – она была легкой даже в пальто, но поцеловать не хватало смелости.

Гостил у отца, рассказал о ней, папа сказал: женись.
Познакомил ее с сестрой и тут все начало рушиться: Свете она не понравилась.
- Она подчиняться не будет, избалована, будет требовать, - твердила Света и добавляла, - с подругой, не с родителями, едет в отпуск.
Света не знала, что она была в Москве в командировке.

А моя жена не требовательная? Света всегда ее защищает, не меня, как брата, а ее.
То она беременная, то у нее послеродовая депрессия или она требует для семьи. У Светы всегда я виноват.

- Она капризная, - твердили друзья, - композитора уволила, да и чего ждать от певички.
А ведь тот концерт провалился, институт смеялся: еще чуть-чуть и вся группа закудахчет под песенки про птичек. Только она эти песни отказалась петь и на концерте не была.

Честно говоря, если бы не ее голос, то может и не обратил бы на нее никакого внимания.

Боялся ей сказать, что Света против наших отношений. И расстаться с ней тоже боялся.

Она как-то странно смеялась, может чувствовала: что-то не так.
- Какой странный у тебя смех, - спросил я ее однажды, - ты плачешь или смеешься?
- От такой жизни все может быть, - ответила она.
- Что-то случилось?
Она лишь неопределенно повела плечами и всё.

Как я устал тогда от постоянного давления Светы и друзей.

Однажды, это было в 2001 году, я специально пошел на ярмарку. Со стороны казалось вполне естественное действие: не на прогулку, а за необходимыми покупками. На ярмарке вещи дешевле и продукты можно купить – не впервые пошел.

Все это так и не так: дело в том, что за неделю до этого я увидел ее в то же время и надеялся встретить случайно.
Нет, встретить это не то слово. Увидеть – да, поговорить – нет.

О чем говорить? Что все хорошо или о ежедневных мелочах?
О работе – зачем ей?
Узнать где она работает? Знаю я чем она занята – мир слухами полон, но помочь не могу.
Или не хочу? Помочь, значит с ней общаться. Хочу ли я этого?
Не могу честно ответить и на этот вопрос.
Когда это было? Давно, очень давно, когда я мог подойти, потому что хотел поговорить, потому что не мог пройти мимо. А тогда в 2001-ом?
Признаться, что всё не правильно, что то решение было вопреки моему желанию, уступка всем окружающим доброжелателям?
Признаться, что хотел бы всё вернуть назад? Но это невозможно.
А если бы она рассмеялась?
Боюсь с ней заговорить. Тогда придется посмотреть ей в глаза. Я будто под гипнозом в ее присутствии начинаю рассказывать о себе всё без утайки, хотя она ни о чем не спрашивает. Это еще тридцать лет назад испугало больше всего.
- Почему я тебе всё рассказываю? У меня от тебя никогда не будет тайн? – Спросил ее тогда, на последнем свидании.
- Я тебя ни о чем не спрашивала, - она пожала плечами.
- Но это не правильно, так не должно быть и у меня должны быть тайны.
Она только улыбнулась.
- Жена должна быть дурой, а ты не дура.
- Нет, жена не должна быть дурой, но муж должен быть умнее, - ответила она.

Я надеялся ее забыть и решил расстаться. Позвал в свою комнату.
В институте у меня была отдельная комната вся заваленная техникой нуждающейся в ремонте. У меня полезная специальность – электронщик. Радио, телевизоры, компьютеры и вся бытовая техника – в них я прекрасно разбираюсь. Могу вернуть к жизни практически любую вещь. Этим и зарабатываю на жизнь, это помогло выжить моей семье в тяжелые годы. А жена ценит это? Ей всегда хочется большего.

Тогда я надеялся, что она будет уговаривать меня жениться.
А она согласилась расстаться и вздохнула с облегчением. Значит была ко мне равнодушна? Устала от меня или от неопределености?
Сегодня больно вспоминать, как неделю спустя меня разыграли ребята: они сказали, что она меня искала. Я им поверил и побежал в их отдел. Открыл дверь и наткнулся на насмешливый взгляд ее подруги.
- Девочки, вы меня искали? – Не отважился спросить: ты меня искала?
- Нет, - обе ответили одновременно.
Я кивнул и вышел: всё правильно – ребята видели, что она идет домой с подругой, а я ее больше не провожаю. И проверили. Шуточки у них жестокие – не ссориться же с друзьями. Они ведь мне не желали зла, когда предупреждали, что она капризная особа. Но сегодня я не уверен в том, что они были друзьями и желали мне только добра. А может завидовали чужому счастью и шутя разрушили?
Сколько живет любовь?
Говорят какие-то институты изучают и пришли к выводу, что любовь живет три года. Изучали на крысах?
Она еще два года мелькала у меня перед глазами в коридорах института, потом уволилась и ушла работать в другое учреждение. Я обрадовался – так легче забыть.
Четыре года спустя она пришла за справкой. Случайно или нет, но будто что-то меня тянуло к проходной. Когда спускался по лестнице, увидел ее на проходной и остановился – забыл куда шел и зачем. Потом спустился и подошел к ней, поговорил недолго и ушел в свою комнату. В тот день я был рад, что у меня есть комната, где я могу уединиться и никого не видеть. Главное меня никто не видел – никто не видел, как бешенно стучало мое сердце.
«Скорее бы она ушла. Не видеть ее, не видеть. Думал, что забыл.»

В 1989 году случайно встретил ее подругу Лилю.
- Она вышла замуж, - смеясь, сказала мне Лиля.
Я поверил, сердце больно кольнуло. Тогда и поддался уговорам сестры: женился на девушке, с которой она познакомила.
Пару лет спустя, Жанна – табельщица института сказала, что Лиля обманула меня или так пошутила.
Сколько живет любовь?
Начались тяжелые годы: нет электричества, плохо работает транспорт – только метро и один автобус в час.
Она подошла к остановке и сразу подъехал автобус. Ей повезло – дверь открылась прямо перед ней. Как мне удалось втиснуться, повиснуть на последней ступеньке? Не помню.
Зачем поехал за ней? Хотел поговорить, но не подошел, испугался – она была с какой-то женщиной.
Стыдно, но я всегда боялся сплетен и пересудов. И ведь верил им.
И Ашоту тогда поверил. А сейчас верить ему или нет? Он сообщил, что ее парализовало. Говорил серьезно. В сердце нож всадил и не заметил или специально сказал?
- Женись и в старости будет кому подать тебе воды, - говорят обычно, когда хотят убедить жениться.
Мне плохо, сердце болит, а воды подать некому: жена обижена и спит отвернувшись к стене. Дочь видит уже пятый сон. Сын в армии.
Жил ли я так, как мне хотелось? Нет. Я жил, как хотела Света и друзья.
Больно, больно, очень...»

32. Паутина
Анжела Стальная
       МАЛЫШ

       Малышу не повезло изначально, с первых часов жизни, так как был рождён в неблагополучной семье. Его непутёвая мамочка, Алька, была молода, неопытна, беззаботна и глупа. Когда она решила подбросить новорожденного сына, тем самым избавившись сразу от многих проблем, единственно, на что хватило её разума, так это, взять билет на рейсовый автобус и увезти малыша в соседнюю область. А не искать крыльцо на удачу в своём посёлке, где все друг друга знают. И уже, не возвращаясь, ехать дальше, чтобы начать жизнь с чистого листа.

       МАРИНА

       Это был один из тех непогожих дней, когда сама природа словно не может определиться: хлестать холодным дождём или ласкать последними, несмелыми октябрьскими лучами солнца. К полудню решила хлестать. Марина вечером услышала, как лает собака. Накинув дождевик, она вышла посмотреть, что там происходит, - а у ворот лежит свёрток в детском одеяльце. Она вернулась домой бледная и дрожащими руками развернула малыша. "Наконец, мои молитвы услышаны! Само провидение послало нам сына!" - в волнении думала женщина. Муж, Александр,  не сразу понял, что за детский плач в их доме, пара была бездетной. К утру приняли твёрдое решение ребёнка усыновить. В полиции им объяснили, что малыша пока определят в детскую больницу, затем переведут в дом ребёнка, а им надо пока документы на усыновление готовить.

       АЛЕКСАНДР

       Тремя часами ранее, едва почувствовав приближающиеся раскаты скандала, Александр в спешке покидал квартиру своей любовницы, Инны. Связь эта длилась более двух лет. Ему было жалко эту женщину, которая растерянно стояла в прихожей с печально опущенными плечами и глазами, полными слёз. Инна же жалела этого крепкого мужчину средних лет, так и не познавшего счастья отцовства, тем не менее, с упрямством не желающего уходить от жены к ней, ещё молодой и здоровой, которая бы с радостью родила ему сына. Но Александр всегда уходил от этой темы. Вот и сейчас, едва коснувшись её щеки, он скрылся за дверью.

       ИННА

       Но себя Инна всё-таки жалела больше, совсем не намного - но больше. Она не умела отстаивать свою позицию. Каждый молчаливый уход этого могучего, красивого мужчины, хуже боксёрского удара, на время выбивал её из равновесия.
Она работала медсестрой в детской больнице. Заступив в ночную смену, она подошла к кроватке вновь поступившего малыша, чтобы поставить капельницу, согласно указанию врача. Лишь один тонкий кровеносный сосуд просматривался хорошо, он располагался на головке младенца, чуть выше правого виска. Инна отработанным движением ввела тонкую иглу под кожицу, включила медленный режим, закрепила иглу пластырем и удалилась в другую палату. Накопившиеся бессонные ночи, обида на Александра, жалость к своей неустроенной женской доле сморили её молодой организм. Очнувшись от крепкого сна, она тут же вспомнила про малыша с капельницей, её сердце в страхе забилось и Инна бросилась в палату. Тельце малыша ещё было тёплым. Инна вскрикнула, выдернула иглу и в слезах побежала к дежурному врачу.

       ДОКТОР ГРОМОВ

       В то дежурство у доктора Громова раскалывалась голова, две выпитые ранее таблетки от боли не помогли. Накануне он в очередной раз поскандалил с тёщей, затем с женой. Он не мог и не хотел понять боль, гнев, обиду пожилой женщины. В злобе глаза её становились нездешними, чужими. Лицо серело, лоб рассекали продольные морщины, голос срывался на истеричный фальцет. Весь этот ор сопровождался жестами дряблых рук, подчёркивая трагизм очередного конфликта на бытовой почве. До каких пор она собирается вмешиваться в их жизнь? Управлять ею? За что она так его ненавидит? Ну ладно - его, а собственных внуков? Доктор Громов попросил не кричать молодую заплаканную медсестру, влетевшую в его кабинет и объяснить спокойно, что случилось. Разобрав, наконец, чего от него хотят, проследовал в детское отделение и констатировал смерть малыша. Доктор полностью накрыл маленькое тельце детским больничным одеяльцем и устало вздохнул, крепко потирая свои виски. Боль усилилась. Предложив Инне выпить валерьянки, он подписал справку о смерти, в нужной графе указал диагноз - "Внезапная смерть младенца" и удалился. Успокаивать медсестру дальше ему не хотелось.

       АЛЯ

       В эту ночь Альке приснился её малыш, он даже не плакал. На его лице также не было улыбки, он просто смотрел на свою мать не по-детски серьёзными глазами. Алька резко проснулась и оторопело уставилась в потолок. Жизнь с чистого листа как-то сразу не заладилась. Всё валилось из рук. На новом месте нашла съёмную комнату и устроилась посудомойкой в привокзальном кафе. Зарплата мизерная, зато кормили, и с собой можно было взять то, что оставалось после повара и буфетчицы. Оставалось немного, но прожить можно. Но отчего на душе такая тоска? Попросив аванс, она на первых же выходных купила билет и поехала искать сына. Тот дом она нашла не сразу. Днём городок выглядел по-другому. И всё-же ей удалось найти знакомые ворота. Уверенность придала залаявшая собака. Это именно тот лай, под который она убегала в сторону станции в тот непогожий вечер. Алька набралась смелости и позвонила. Ворота ей  открыла ухоженная женщина с потухшим взглядом. Когда выяснилось кто и зачем пришёл, Марина ответила устало: "Умер твой малыш. Как хоть его звали?" "Ваня" - только и смогла ответить Алька. Она шла прочь к железной дороге, сутулясь и всхлипывая.

      ВАНЯ

      - Как им бывает больно! - говорил малыш ангелу.
      - Тебе их жалко? А себя? - спрашивал ангел.
      - Себя нет. Мне здесь с тобой хорошо! А им каково там, внизу! Зачем столько слёз? - спрашивал малыш.
      - Если бы там, внизу, они меня услышали я бы им сказал: "К сожалению, жизнь бывает очень сложна, безжалостна, она может бить наотмашь, ставить ловушки и капканы, отнимать самое дорогое. Но надо жить дальше, иного выхода нет. Для кого-то из них это будет уже другая жизнь, с огромной болью от потери маленького, только что родившегося человечка, с другим состоянием души и тела, но всё-таки - жизнь. И её надо всем им, запутавшимся в собственной паутине,  прожить с терпением, верой, любовью и надеждой. Я бы им так сказал. Но они меня не слышат, Ваня!" - отвечал ангел.

33. Идиотка
Шарай Денис
  От оглушительного звука захлопнувшейся входной двери Настя невольно вздрогнула.
«Вот, опять поругались. Теперь папа только под утро придёт, »- печально подумала она. Дорисовала на  рисунке голубые волны и ярко-желтое солнце и понесла показать картинку маме. Возбужденная ссорой мама громко кричала в телефон, рассказывая подруге подробности очередной перепалки с мужем:
 «Ты подумай, Наташ, какой барин  выискался на мою голову, - горячий ужин ему подавай! Он устал,  видите ли! А я тоже до чертиков  расслабилась процедурами в спа-салоне! Хочет разносолы горячие есть, пусть кухарку нанимает!»
      Она увидела стоявшую с листком в руках Настю, взяла рисунок в руки и,  едва взглянув на него, тут же яростно скомкала, завизжав в трубку с новой силой гнева:
«О, Господи! Эта идиотка меня окончательно доконает! Сколько раз ей уже объясняли, что у неё теперь только одна бабушка есть – моя мать Люся. Так нет, она опять дразнит меня, -  рисует свекровь на фоне моря! Вот упрямая  девчонка!»
       Она резко повернулась к Насте:
«Пошла в свою комнату! Нечего подслушивать, когда мать по телефону разговаривает!»
        Настя подняла скомканный рисунок и,  вздохнув, закрыла дверь. Села у окошка, подперла головку рукой и задумалась. Думы её были печальны, но Настя давно дала зарок: «Не плакать!». Тем не менее, одинокая слеза покатилась по щечке. Настя слизнула её,- слеза была горько-солёной на  вкус, и опять заставила её вспомнить о море. А значит, вспомнить и любимую бабушку Лену, которая жила на самом берегу Черного моря. Настя  ясно представила большой белый дом с голубой крышей, старый вишневый сад и ореховую рощу, где она так весело играла с местной детворой в прятки. Вспомнилось ей, как бабушка Лена учила её плавать, как шумно плескались они в ласковых морских волнах… А какие интересные сказки рассказывала ей бабушка перед сном! И какими вкусными казались  супчики и пирожки , приготовленные ловкими бабушкиными руками…
      Ах, как счастлива она была целых четыре лета! В первый раз её привезли к бабушке, когда ей было всего  шесть месяцев от роду. Мама говорит, что младенцы ничего не помнят. А вот Настя хорошо помнила, как спала в коляске  в тени высокого берега горной речки, как бабушка напевала ей колыбельную песенку про котика. Ах, каким сладким был её сон под журчанье реки и ласковый голос бабушки! А какие яркие цветы росли вокруг! И как они чудесно пахли!
      Но вот уже два лета подряд Настя не ездит к бабушке Лене. Мама сказала, что больше никогда они не поедут в «эту дыру» и что «она больше не будет маяться всё лето с этой фурией». Мама всё время жаловалась папе на бабушку, сочиняла про неё всякие гадости и даже проливала слёзы, рассказывая, как ей  тяжко общаться со свекровью. И папа ей верил. Когда мама ластится  к нему, он всегда ей верит. А Насте  верить не хочет…
      И словно подслушав её мысли, мать громко запричитала в трубку: « Да ты понимаешь, что эта старая ведьма просто заколдовала ребенка! Мы возили дочь  на лето и в Грецию, и в Италию. Там, в пятизвездочных отелях такие аквапарки, игровые площадки и уйма  аттракционов!  Но старуха превратила  Настю  в настоящую идиотку,- чуть что не по ней,-  упертая девчонка собирает вещи и рыдает: «Отвезите меня к бабушке!» И огорченно продолжила: « А что психиатр? Возили её к психиатру. Он сказал: « Не обращайте внимания,- порыдает и успокоится!» И выписал таблетки. А ребенку ничего не помогает!»…
      Настя  тяжело вздохнула: « Нет, они никогда не отвезут её к бабушке! Нужно самой ехать и на них не надеяться!» Она  подбежала к шкафу и,  порывшись  в его глубине, вытащила старенький рюкзак. Открыв его, Настя  увидела красиво вышитую гладью табличку со своей фамилией, инициалами и адресом… И сразу вспомнила свою первую няню- Таню. Она тогда так привязалась к веселой няне, которая  учила её вышивать и рисовать, и делать смешные поделки из цветной бумаги...   Но мама разругалась с Таней и выгнала её. А потом няни так быстро менялись, что Настя  научилась к ним не привязываться…
Настя  сложила в рюкзачок бельё, купальник и новое платье. Приоткрыла дверь и прислушалась,- мама всё еще говорила по телефону. Тогда она на цыпочках пробралась в спальню, достала из маминой шкатулки одну красненькую бумажку и три голубеньких. «Этих денег должно хватить!»- уверенно решила  Настя  Она тепло оделась и тихонько выскользнула за дверь…
       На улице смеркалось. Но метро было недалеко. «Теперь надо найти кого-нибудь доброго, кто помог бы мне добраться до вокзала» - подумала  Настя  и стала всматриваться в толпу. Выбрав молодого человека с веселыми глазами,  в модной кожаной куртке, она решительно обратилась к нему: « Вы знаете, дяденька, я потерялась. Помогите мне доехать к бабушке!» Юноша наклонился к Насте  и улыбнулся: « А адрес ты знаешь, девочка?» Настя  схитрила: « А Вы довезите меня до площади, где много вокзалов, а дальше я дорогу сама найду!»
       На Комсомольской площади Настя  сразу узнала нужный ей вокзал, с которого они когда-то ездили в гости к бабушке. Она  помахала доверчивому юноше рукой и  скрылась под сводами « Казанского».  В свои шесть лет  Настя   уже хорошо умела читать и помнила, что нужный ей поезд называется «Москва-Адлер». Она помнила и то , что в этом поезде работает  очень красивая и   ласковая  проводница Маша, которая приносила ей манную кашу из вагона –ресторана и кормила её с ложечки. Настя  была уверена, что такую красивую Машу абсолютно все работники вокзала  знают. И  Настя  без труда её разыщет в поезде. А уж Маша не откажет ей, и обязательно поможет доехать к бабушке…
       Но в вокзале было столько народа, залов и вывесок, что у Насти  просто закружилась голова, и она никак не могла найти выход к поездам. Увидев в уголке одного из залов ожидания двух мальчиков и девочку  чуть постарше себя, которые сидели на корточках и что-то горячо обсуждали, Настя  решительно направилась к ним: «Они прямо как рыбы в воде на этом вокзале! Наверняка  всех и всё тут знают!»
        Она вежливо обратилась к самому старшему мальчику: « Привет! Вы не согласитесь помочь мне найти поезд «Москва-Адлер» и проводницу Машу?»
Мальчик оценивающе осмотрел  Настю  с головы до ног и присвистнул: « Да ты никак в южные края собралась, малявка?»
«Да, я еду к бабушке на Черное море!» уверенно ответила Настя . Мальчик подмигнул сотоварищам: « Ну раз такое важное у тебя дело, - пошли,  перетрём проблему в скверике!»
        Они уселись в привокзальном сквере на скамейку, и мальчик спросил: « Далеко ты собралась, малявка! А деньги у тебя есть?»  Настя   молча кивнула. «Тогда -  на, хлебни маленько,-  на дорожку!»- он протянул  Насте  замызганную бутылку. Отказываться было неудобно,  и она, подавив брезгливость, отхлебнула добрый глоток жидкости…
Беспризорники о чем-то расспрашивали  Настю , но она уже не различала слов,- голова почему-то стала вдруг тяжелой, веки смыкались, ей неудержимо захотелось спать.  Настя  подложила под голову свой рюкзачок и  свернулась калачиком на холодной скамейке…
       Старший мальчик осторожно вытянул  Настин  рюкзак и,  достав оттуда восемь тысяч рублей, даже рассмеялся от удовольствия: «Вот это улов!» Затем  в его руках  засияло красивое кружевное платье, которое сразу приглянулось чумазой  подружке. Оставшийся без добычи второй мальчик потянулся к  Насте , чтобы снять с неё дубленку. Но   неожиданным ударом в голову девчонка-беспризорница остановила его : « Не раздевай её, Витька! Она ведь замерзнет до смерти! Не жадничай,- улов и так хорош!»  Мальчишка потёр ушибленное место и заныл: «Эка дура ты, рассопливилась! Да её все равно бомжи разденут! Пожалела! А нас кто жалеет?»  но спорить не решился, и они медленно удалились по аллее в сторону магазина…
   Лейтенант ППС опешил от удивления, когда обнаружил на скамейке ночного сквера спящую, хорошо одетую девочку, от которой сильно пахло алкогольным перегаром. Он нащупал едва слышный  пульс на холодной ручке и вызвал дежурную машину.
    В больнице ребенка осмотрели и внутри рюкзачка нашли  табличку с адресом и фамилией…
    Вбежавшие в приемный покой  родители со слезами на глазах бросились  к лежавшей без сознания на каталке  Насте .  «Доча, доча моя! Как же ты здесь оказалась?» Как в бреду повторял папа,  и губы его предательски дрожали. Он  покрывал поцелуями холодные Настины  ручки. Девочка с усилием открыла глаза. « Я ехала к бабушке Лене»,- еле слышно прошептала она. Мама кусала губы. Глаза её, с размазанной слезами косметикой, показались  Насте  огромными и удивленными…
    «Я обязательно отвезу тебя к бабушке, даю тебе слово! Только скорее поправляйся! »- серьезно и сурово, как настоящую клятву,  произнес  папа.
 Настя  счастливо  улыбнулась….

34. Сонька Золотое Яйцо
Лайла Вандела
23-й век… Земляне продвинулись в планетарном плане, и теперь – в содружестве со Светлой Лигой Небес. Уже давно мир строится на законах справедливости, рациональности и счастья. На Земле отменены деньги, паспорта и другая документация. Освоины Луна и Марс!

 Люди с микроПАМЯТНИКАМИ (микрочипами, вживлёнными под кожу) давно освоили и такую размерность разума, как духовность! Но что же случилось с "Атиллой"?..
  Книжный аппарат "Атилла" начал печатать ругательства! …Этот ПАВЛИН НА ЗОЛОТОМ ЯЙЦЕ, пишущий книги!
  "АТИЛЛА" — это Автоматически Творящий Импульсный Логический Литературный Агрегат – из произведения Вадима Шефнера.

 "Атилла" запомнил все произведения ГЕНИЕВ и теперь САМ мастачит литературу!
 Так что-же случилось с "Атиллой"? Ругань! которая давно на Земле вышла из обихода, вдруг полезла из печатающего Золотого Яйца "Атиллы"…
 Мат, воровские термины, охотничьи термины, и… о нет! - военные термины… "Пакты акты  трупообмены тумаки… Акции ультиматумы объявления нападения интеграция мобилизация эвакуация репатриация капитуляция контрибуция… Вето квоты кворумы протесты манифесты… Гарантии регаты заторы… Крайслера крейсера лайнера гондолы яхты зверята…"
  Пространство, выстроенное МЕЖДУ СТРОЧКАМИ ГЕНИЕВ, стало куда-то уплывать!
  Поблёклый Атилла (а когда-то - в радужной красоте шикарного оперения ПАВЛИНА) сигнализировал о сбое в эволюции. Итак…
     Круг эволюции давал сбой: мог наступить конец света. Новая Раса паниковала… Ведь сейчас система координат мира переходила на иное… ВОЗМОЖНОЕ! (Вместо СЛУЧИВШЕГОСЯ!)
 Ошибку нашли мистики-философы! …в НАЗВАНИИ книжного аппарата - "Атилла"…
  Из истории, Атилла (или Аттила) - легендарный вождь гуннов, объединивший под своей властью варварские племена.
   "Едва ли может быть удачным аппарат с таким неудачным названием","Назовите птицу сами", - из творчества Вадима Шефнера (придумавшего "Атиллу").
  - Так почему же вы не назвали САМИ свою "птицу"?! – спросили философы у Красотухина (изобретателя "Атиллы"). – Тем более что у Шефнера "Атилла" - это КОРОБКА, пишущая книги; а ваш аппарат – весь в оперении… в радужной красоте павлиньей! А под этой "птицей" – печатающее Золотое Яйцо!
   Красотухина попросили срочно переименовать его детище.
 Изобретатель пощёлкал клавиатурой (сменив название "Атилла" на "Яйцо"), но маты (из Золотого Яйца) не прекратились!
   
  - И здесь - в творчестве, нельзя избежать техники?– недоумевали философы.
  - Аппарат, пишущий книги, впитал в себя весь опыт прошлых поколений, и до сих пор вполне справлялся с целью альтернативного "злу" созидания, - ответил Красотухин. – …Пока не произошёл сбой.
  - Может теперь надо утилизировать ваш аппарат?
  - Нет. Прошу философов уладить неисправность. Творческий аппарат - очень важен… Мир, который давно не знает "зла", не может стремиться созидать себя АЛЬТЕРНАТИВНО "злу". И в этом помогал "Атилла". (Речь не о лёгкой, развлекательной литературе, конечно), - ответил Красотухин.
  Надо было срочно кого-то направить в параллельный мир - прошлую цивилизацию, чтобы исправить фатальный сбой!
  Решили попросить САМОГО ПИСАТЕЛЯ (Вадима Шефнера), чтобы он переименовал, придуманный им аппарат (но изобретённый Красотухиным уже потОм - в 23-м веке).
   
  Философы подошли к памятнику В. С. Шефнера…
  - Вадим! Пустого места гений! Сдвинь пустоту! Стань САМ самим себе мостом, слышишь? Натяни, ёксель, нЕчто на нЕчто, будто дышишь!!! В блузницу книксен, и стартуй! Орбита – под градусом!!!
  Вадим, перенесись в 1975 год, и переименуй "Атиллу" (в своей книге "Девушка у обрыва")!
  Памятник никак не реагировал…
  - Кого послать?
  - Самого бы Красотухина послать!!!
  - Но перемещаться во времени (в 2231 году) возможно только настоящим ПАМЯТНИКАМ – "пустым" СОСУДАМ, из абсолютно прочного материала - аквалида! …СОСУДАМ, внутри которых – абсолютный ВЕЛИКИЙ вакуум!
  - Надо кого-то из ДРУГИХ памятников послать… к ещё живущему Шефнеру… В 1975 год! Чтобы попросить его переименовать "Атиллу".
  - …"Девушка у обрыва"?!! Значит – девушку!!! …к нему послать! (Кого-то из его современников!) – переговаривались между собой философы.
   
  - Ёксель-мопсель-мать честная! Матрица трещётка стакан радар вандал удар поза проза нота бред, алиготе ретивое! – вдруг выдал "Атилла" альтернативу мату.
  - Альтернативу мату КТО написал? Писательница Соня. "Ёксель" – это тоже её (Сони) изобретение! Надо Соню в параллельный мир посылать!
  - Но в 1975-м году она была ещё подростком…
  - Всё-равно! Надо Соню посылать! (Раз сам "Атилла" подсказал.)
   
  Соня!!! Её памятники стоят в Новом Мире на каждой площади. Памятники разных её возрастных ипостасей – это места всевозможных культурных мероприятий! Талисманы добра и эволюции.
  Бессмертная Соня по-детски улыбается (в аквалиде) с высоты безвременья, и продолжает наполнять мир благожелательством и силой.
  Ныне Соня известна каждому Человеку на Земле. Но тогда (в 1975-м году) она была ещё ничем не знаменита. Была обычной девушкой-подростком.
   
  Философы подошли к памятнику с табличкой "Великая писательница и изобретательница "Ёкселя". Соня (в 13 лет)".
  - Соня! Пустого места гений!Сдвинь пустоту! Стань САМА себе мостом, слышишь? Натяни, ёксель, нЕчто на нЕчто, будто дышишь!!! – воздействовали философы на памятник Сони её же изобретением – "Ёкселем".– В блузницу книксен, и стартуй! Орбита – под градусом!!!
  Послышался хруст аквалида: шум раздвигаемых складок аквалидной блузницы(в цветочек) на Соне… Разрыв материи!... Из трещины в памятнике вырывается энергия!!!
  НичтО (в сверхпрочном аквалидном сосуде в форме Сониной фигуры) превратилось в нЕчто!!! Это – энергия!!! которая ПО ПРЕОДОЛЕНИИ ВРЕМЕНИ превратится в подростка-Соню!!!
  - Соня! Золотое Яйцо!!! Надо, чтобы Вадим Сергеевич "Атиллу" в МАТРИЦЕ переименовал!
   
  Вспышка!!! Золотое Яйцо исчезло! (вместе с Соней материализовашись в 1975-м году)…
  И что же увидели люди из прошлого?.. (в 1975-м)
  Люди обернулись, когда услышали звучное и отчётливое касание о землю ног Сони, вернувшейся из полёта.
  - Уй рык як ан янь рефрен фреза ньюфаундленд ёрш комар!!!
  Она влетела в себя (в чистом виде), вернувшись во временнОе проявление бесконечности. Вернулась из безвременья, ясно противостоя ударной волне окружающего мира!
   
  У барного столика, с бокалом пива в руке, стоял Вадим Шефнер. (На одной из улиц Ленинграда, в компании поклонников его гения.) Все с удивлением смотрели на Соню: будто радуга осветила сумрак!
  Пришелец-Соня улыбалась... Высокая; красивая; в короткой юбке; и разорванной спереди, очень-очень яркой ситцевой блузнице в цветочек (моды СССР)... "На платформе" каблуки… С полуобнажённой подростковой грудью… С Золотым Яйцом в руке… Она подошла к компании…
  - Орбита под градусом! – со значением (заговорчески!) подмигнула Соня писателю. – Резонируем с небом?!? Участвуем в орбитАльном движении?!?
   Вадим Шефнер и парни (что были рядом с ним) синхронно засмеялись.
  - Надо срочно исправить фатальный сбой, Вадим Сергеевич! – была серьёзна Соня-пришелец.
  Парни ещё больше рассмеялись. А писатель-Шефнер, накинул свой сюртук, на плечи (как молния появившейся!) девушки (со слегка оголённой грудью). Он пытался вспомнить, в каком сне (или творческой фантазии?) мог видеть её… такую неожиданную, удивительную, сравнимую со светозарным, самоцветным явлением… как радуга…
   
  Выглядела Соня на все 15-ть! …На платформе… она покачивалась (с присвистом!) в такт знакомой с детства музыки; выходя (на время) из темпоритма запредельного.
  - Пила? – спросили Соню компанейские парни.
  Соня восприняла вопрос по-детски…
  - Нет. Хотя… вспомнила – пила! …Но давно.
  Парни (безудержно!!!) смеются.
  - Ситро! – попросил Вадим Сергеевич продавца.
  Пришелец-Соня жадно выпила струящегося напитка; слегка повеселела; и снова заговорчески подмигнула Шефнеру…
  - Вадим Сергеевич… - девушка-пришелец протянула писателю Золотое Яйцо, - …это та матрица, где надо исправить название "Атилла" на… какое-то другое… на ваше усмотрение. Кстати не представилась: меня звать Соня.
  - Ну, хватит, пошутили! Смешно, я понимаю. Дальше… – Вадим Сергеевич смеясь (симпатичным смехом), рассматривает Золотое Яйцо. – Что, правда - золотое?
  - Правда - золотое!
  - Сонька Золотая Ручка, что ли?? – аж присели со смеху парни.
  - Сонька Золотое Яйцо! – поправил их Вадим Сергеевич.
  И Соня звонко (как-то золотисто!) смеётся…
  - А золотую ручку не подарите? – она похлопала по карману сюртука (что на неё был накинут писателем). – …Слова, написанные ею - точны и остры, как стрелы!
  Парни зааплодировали, утвердительно кивая. Писатель ответил:
  - Разве она (Золотая Ручка) спрашивает моего позволения? …поселиться в чьём-то кармане… Она теперь твоя, Соня. Золотая Ручка. Пусть слова, написанные тобою, летят и (точнее, чем мои) попадают в цель!
  - Соня Золотая Ручка! …Золотое Перо! …Золотое Яйцо! А чего у тебя разорвана блузка? – спросили парни девушку. - И чего это ты там кричала такое? …"Рык як ан янь рефрен фреза ньюфаундленд ёрш комар!!!"
  - Это мой "Ёксель" такой!.. Альтернатива мату! "Ёксель" воздействует на ВЕЛИКИЙ ВАКУУМ, и можно стать самому себе мостом! …Дойти до точки сути раковины канвы пуповины начала конца слова… Проявившись в другой параллели! Вот только блузница моя разорвалась при этом! – снова золотисто рассмеялась Соня.
  - А я не верил ни в ВЕЛИКИЙ ВАКУУМ, ни в нЕчто, что могло бы на него (великий вакуум) воздействовать… - задумался Вадим Сергеевич.
  - Поэтому я здесь! Слово?!! – настойчиво потребовала Соня.
  - Но книга уже вышла. Поздно исправлять в ней что-то.
  - Я что не туда залетела?
  - 1975-й год.
  - Всё верно… Значит так… Вадим Сергеевич, возможно нам прийдётся совершить переход за пределы данной реальности… Переход не физический, а через последовательное стирание, ослабление реальности; и проявления её в другой параллели. Нейтральная зона между тем чего больше нет здесь и тем что есть там - МОСТ, ведущий вперёд!
  - Мост! – глядя на Золотое Яйцо, дал НОВОЕ название аппарату пишущему книги, писатель. – Радужный Мост!
  Это название вошло в матрицу квартовых отражений.
    В этот вечер 13-летний Виктор Цой заметил радугу... какую-то - как РУКУ! Он пошёл к ней навстречу! сбивая широченными (как Чёрное море) клешами зелёный спорыш.
     Вспышка теофизического зазора… как мост между мирами!!! На глазах у всехпришелец-Соня исчезает (вместе с Золотым Яйцом, Золотой Ручкой, и… парнем-подростком, что стремительно приблизился к ней)! …оставив лишь громкое эхо:
  - Уй рык як ан янь рефрен фреза ньюфаундленд ёрш АССА!!!
  *****
  Вернулась Соня в 2231 год не одна, а прихватив с собой Цоя случайно…
  - Я хотела поиграть!..
  - Виктору надо домой! – забеспокоились философы. - Он должен пройтись по земле в нашем прошлом, как революция!
  - Поиграем потом, - сказала Цою Соня, указав парнишке на памятник… ЕГО! с гитарой!
     В 4-х углах своей комнаты 13-летний Виктор Цой нашёл ПЯТЫЙ! …Откуда он и появился в этот раз из вне. В руках оказалась гитара…

35. Одна в доме
Надежда Ладария
- Она появилась в моей жизни тогда, когда исчезла ты, и я остался один, - пытался оправдаться Алексей. – Это была случайная связь, я не знал, что всё так далеко зайдёт.
- Кто она? – настаивала Лада.
- Моя бывшая студентка, - немного севшим голосом ответил он и опустил голову, как нашкодивший ребенок.
- Как?! Как ты мог спутаться со студенткой? Ты же ведь такой честный и принципиальный? – негодовала жена.
- Она… Она… Она сама пришла ко мне домой. В короткой юбочке и без… без лифчика. Она нагнулась расстегнуть босоножки, и я увидел...  А когда она села в кресло, то юбка её задралась... Я был слегка выпивши, у меня был выходной… Я стал её выгонять, а она заплакала. А потом она, - сбиваясь, оправдывался он и, махнув рукой, замолчал.
- И она с первого раза забеременела, – продолжила интересный рассказ Лада.
- Нет, не с первого, мы с ней полгода встречались, - виновато признался муж.
Лада молчала.
- Но тебя же не было! – снова кричал он, оправдываясь. – Ты же сама бросила меня, уехала чёрт знает куда.
- Но почему  ты мне сразу всё не рассказал?! – кричала она в ответ.
- Ты бы не вышла за меня замуж.
Они снова замолчали. У каждого в голове роились свои мысли.
- И ты все эти годы жил на две семьи, – рассуждала она. – Хотя… У тебя ведь богатый опыт. Некогда и я была твоей любовницей.
- У меня одна семья! Нет у меня никакой любовницы! Я просто помогаю им, я не могу их бросить, - категорично ответил он, а потом с мольбой в голосе добавил: - Это же мой сын, он сейчас болен. Как ты не поймёшь? А она? Она слишком напугана. Я нужен им обоим.
- Но что же ты от меня хочешь?! – эмоции переполняли её. – Чтобы я тебя поняла? Благословила и отпустила? Ты хочешь всю ответственность переложить на меня? Но до сего дня ты не спрашивал меня ни о чём. Вот и сейчас поступай так, как считаешь нужным, - она вышла из кабинета, хлопнув дверью.
Вечером, не простившись, он уехал в Москву в клинику к больному сыну.
И Лада осталась одна в большом доме, который они купили и обустраивали с Алексеем в надежде, что будут здесь жить долго и счастливо.
Лада всё понимала, но какое-то щемящее чувство засело у неё в душе. Почему же им с Алексеем постоянно выпадают какие-то испытания? Судьба их то сводит вместе, то снова разводит. Ещё до брака с Алексеем она родила ему двоих детей, но им суждено было погибнуть: одному в автокатастрофе, а другому – при террористическом акте. И в итоге она осталась без детей, а он имел и взрослую дочь от первого брака, а теперь ещё и младшего сына от бывшей любовницы. Обида и неимоверная боль захватила её сердце.
Она одиноко бродила по пустым комнатам, где каждая вещь напоминала о нём и память возвращала её в те дни, когда они обустраивали этот дом.

Вот где развернулась её фантазия и творчество! Она сама придумывала стиль и дизайн каждой комнаты, каждого уголка, сама и претворяла его в жизнь. 

…Проснувшись утром, она вдруг решила, что прихожая будет выполнена в готическом стиле. Взяв в руки карандаши и альбомный лист бумаги, она быстро стала набрасывать эскиз. Хаотично выложенные каменные стены со светлыми оттенками бежевого цвета граничили с фактурной штукатуркой. Плитка на полу в центре прихожей в виде ковра с геометрическим узором. Белые полуколонны поддерживали широкий проём, открывающий вход на просторный лестничный марш. Освещение состояло из двух канделябров, расположенных по обе стороны от входной двери, с имитацией свечей. Входная дверь выполнена из дерева и отделана кованными декоративными элементами. Встроенный зеркальный шкаф-купе призван был увеличить площадь прихожей, делая её более просторной и торжественной.
Набросав эскизы, она принялась тормошить его, твердя, что ей пришла гениальная идея. Он всегда боялся её гениальных идей. Последней её гениальной идеей было сделать маленький декоративный бассейн с фонтаном во дворе. Она также разбудила его рано утром с блеском в глазах и готовыми чертежами бассейна, где ею уже была продумана и подсветка, и подвод воды, и механизм очистки и циркуляции. От него только требовалось всё это воплотить в жизнь и, причём, немедленно. Он ещё завтракал, а она уже делала разметку на газоне.
- Солнце моё, а зачем нам бассейн овальной формы? Может сделать его квадратным или прямоугольным? С опалубкой меньше проблем, - предложил он, наблюдая как она, привязав к арматуре веревку и натянув её, очерчивала округлые формы бассейна.
- Не волнуйся, дорогой, я уже знаю, как мы сделаем полукруглую опалубку.

Казалось, для неё нет ничего невозможного. В вырытой чаше она заставила его часто вбить арматуру полукругом, связать её между собой и выстелить стенки бассейна старым листом кровельного железа, на прямых участках использовали доски. Когда пришло время снимать опалубку, то Алексей был приятно удивлён ровностью полученных стен. После нанесения специальной штукатурки, чаша бассейна была готова к облицовке плиткой. Она остановила свой выбор на мелкой плитке, которая укладывалась сразу рулоном. Готовый бассейн был похож на большую ванну. При желании в него можно было сесть, удобно откинувшись и положив руки на борт.

И сейчас у неё была новая идея, к воплощению которой тоже надо было приступить немедленно. Благодаря её неистощимой энергии работа двигалась быстро. Алексей всякий раз предлагал нанять хороших специалистов, но Лада отказывалась, ей хотелось самой участвовать в преобразовании дома, ей нравилось наблюдать, как под её рукой меняется его облик.

Она любила порядок, пропорциональность и симметрию, поэтому при выборе основного стиля дома она остановилась на всегда модной классике. Долго продумывала, набрасывала эскизы гостиной, показывая каждый новый вариант ему, чтобы он выбрал понравившийся. Но каждый её эскиз был хорош, а она всё никак не могла остановиться, всё продолжала рисовать, придумывая новые и новые варианты. Когда запас её фантазии был исчерпан, она принялась комбинировать идеи. Через неделю стилевое решение гостиной было им одобрено.

Гостиная вышла строга и сдержана, мебель без легкомысленных завитушек. Вычурную гипсовую лепнину заменяли сдержанные молдинги. Стены кремового цвета подчёркивали паркет и мебель из натурального дерева. Портьеры окон имели сложную, но изящную форму, она сама их моделировала и шила. Украшением гостиной являлся камин, у которого так полюбили они с Алексеем мечтать, сидя в больших уютных креслах или предаваться любви на мягком ковре, в перерывах потягивая красное полусладкое вино…
С тех пор, как он уехал, она больше не зажигала камина. Их домашний очаг угас. Камин уже не манил своим теплом и уютом, он пугал зияющей пустотой и холодом. Теперь она сидела перед ним в большом кресле, поджав ноги и кутаясь в плед, слушая завывания ветра в трубе. А бой часов говорил ей о безвозвратно уходящих днях.

Пустовала и кухня. Она практически себе ничего не готовила. Надо заметить, что она никогда особо не любила готовить, делала это из необходимости. Но иногда и хитрила, заказывая ужин в ресторане, а выдавая его за приготовленный самолично. Он ел и нахваливал умелую хозяйку, а она лукаво улыбалась. Но однажды она всё таки «спалилась». Заказанная фаршированная рыба оказалась настолько велика, что Алексей усомнился в том, что она смогла уместиться в их духовке.

- О, женщина, тебе коварство имя, - цитируя классика, произнёс он.

Медленно переступая по лестнице, она остановилась у окна. Двор местами ещё был укрыт снегом, весна не баловала тёплой погодой, но уже виднелся бассейн и очертания газона. Она вспомнила, как они вместе с Алексеем устраивали этот газон вокруг бассейна. Для этого она вычитала в интернете всю сложную технологию.

…- Сейчас я тебя научу, как сделать настоящий газон, ровный и без сорняков, - по деловому сказала она, вручая ему лопату.

Сначала они перекопали участок, отведенный под газон, потом проборонили и разровняли. После чего она заставила его утрамбовать. Оставалось только посеять газонную траву, но она заявила, что это они будут делать только через три месяца.

- А почему не сейчас? – удивился он.

- Если мы посеем её сейчас, то она взойдёт вместе с сорняками. Поэтому мы будем на протяжении трёх месяцев поливать этот участок, взращивая на нём сорняки и выдёргивать их с корнем. И только в конце лета мы засеем его травой.

И они три месяца поливали и пололи пустой участок. За это время Лада насадила цветы и декоративные кустарники около бассейна и по периметру газона. Под осень, перед тем как сеять траву, Лада в нескольких местах выкопала небольшие ямки и посадила в них мелкие луковицы.

- Что это? – поинтересовался Алексей.

- Это сюрприз, - таинственно сказала она. – Ранней весной, когда сойдёт снег и появится первая зеленая трава, вместе с ней на нашем газоне зацветут яркими желтыми пятнами крокусы. Увидишь, какая это красота!...

Она задумчиво смотрела в окно.  Ещё недели две и снег растает. В эту весну газон должен был предстать пред ними во всей красе. Но увидит ли он его, успеет ли вернуться?
Она поднялась на второй этаж, здесь располагались спальня и кабинет. Его рабочий кабинет был уставлен шкафами с книгами, журналами, его лекциями на русском и английском языках, научными работами в области педагогики и деловыми бумагами. Он вечерами подолгу работал, она старалась ему не мешать, но сидела здесь же и с загадочной улыбкой читала какой-нибудь сентиментальный роман, наматывая на средний палец локоны своих волос. Спать она уходила в 22 часа, а он ещё оставался в кабинете и продолжал работать.
Спальная комната цвета шоколада была немного разбавлена белыми сливками в виде мебели и штор. Эта была её любимая комната, которую она называла на старый добрый манер «опочивальней». Она ложилась спать одна, а он приходил всегда за полночь, тихонько забираясь к ней в постель под одеяло со стороны ног, осыпая её тело нежными поцелуями. Она особенна была желанна спящая, раскинувшись на просторной постели, в сбившейся короткой ночной рубашке. Она томно и лениво со сна отвечала на его ласки, но ему нравилось её полусонное состояние. По мере её возбуждения приходило и пробуждение.
А по утрам она любила нежиться в тёплой постели, куда он приносил ей кофе.
Теперь эта шоколадная спальня казалось холодной. Она каждый раз перед сном распахивала дверь, смотрела на пустое молочного цвета супружеское ложе и уходила спать в его кабинет, теснясь на маленьком диванчике.
На втором этаже размещалась и небольшая третья комната, которая в настоящий момент пустовала, она предназначалась для детской. Лада и Алексей не теряли надежды, что судьба им подарит ещё одного ребенка. Но она подарила его одному Алексею.
- Почему?! Почему Ты так поступил со мной? – вопрошала она в пустоту. – Почему Ты взвалил на меня такой груз? Чем я провинилась пред Тобой? Почему одним Ты даруешь, а у других всё отнимаешь?
Она спрашивала и не находила ответа. А вопросов с каждым днём становилось всё больше и больше. И она решила задать их Ему, глядя в Его глаза.
Утром она отправилась в храм.

36. Борщ и шампанское
Таша Прозорова
           Мой отец – военный. Кадровый. Не из тех, что выбриты до синевы и слегка пьяны, скорее и выбрит и трезв до хрустального звона. Он строг, но справедлив. Распорядок превыше всего: и я, став вполне взрослой девицей должна возвращаться домой не позже десяти, иначе двери будут на замке. Как меня это выбешивало, поймут те, кто сбегал со свиданий подобно  пресловутой Золушке. Но когда я тайком присоединяла  проводки от розетки к магнитофону, чтобы услышать запретного Высоцкого, отец выдал мне карт-бланш на моё, да и его пристрастие. Только просил не афишировать – можно вылететь со службы на раз-два. Такие времена. Были.
          Я  - дочь военного, но помыслить не хотела о будущем жены военного. Меня обходили стороной молодые офицеры в нашем городке: страх перед отцом оказывался сильнее моей красоты. Если же случались провожатые с танцев, то совершенно случайно, на поверку они оказывались из вновь прибывших «пиджаков». Отец хмыкал, молодой человек пропадал из поля зрения навсегда. И я дала себе клятву со всей девичьей страстью: в моей семье военных не будет.
          Вопреки бытующему мнению о череде переездов, наш семейный список состоял всего из трёх точек. В последней довелось учиться  шесть лет. После выпускного я оказалась перед неопределённым выбором – особых пристрастий у меня не было, а вариантов всего два – пед и мед. Я выбрала первое, да и то по причине составления компании подружке. Я поступила, она – нет. Случайность, наверно.
          Отец уволился из армии – войска ПВО тогда подверглись активному уничтожению - и местом жительства выбрал небольшой южный город в Краснодарском крае, поближе к матери, моей, значит, бабушке. Она жила в нескольких километрах от нашего города.
 
          Я устроилась в детский сад  согласно полученной специальности, бренчала на раздрызганном пианино про ёлочку, которой холодно, и про разных зверушек, с тоской думая о том, что ничего  авантюрного или интересного впереди не светит, и умру я скучной тётенькой, папенькиной дочкой. Хотелось рвать и метать. Было в ту пору мне двадцать два, и по-прежнему в десять вечера двери запирались на замок. Без разговоров и исключений. Не объяснишь же кавалерам, что отец и всё такое.

          Всякие выходные и случавшиеся отпуска проводила у бабушки. Там же когда-то девчонкой познакомилась с Шестаковым, теперь он был курсантом артиллерийского училища. Наши бабушки жили на соседних улицах. Мы относились друг к дружке скорее, как брат и сестра, вяло переписывались, когда он уезжал в своё училище. Друг детства, не более. Видов на него я не имела. По причине данного когда-то себе слова. Так хотелось вырваться из замкнутого и безнадёжного круга, но не с Шестаковым же? Подумаешь, спаситель какой, смешно.

          Тем временем Шестаков закончил училище, получил распределение и притащился перед отправкой в первое место службы в отпуск или как у них это называется, словом,  к бабушке. Я в это время валялась на больничной койке с аппендицитом, и была едва жива и аморфна. Вяло махнула рукой на букет цветов, пристроенный Шестаковым на тумбочку. Глупый, он хотел произвести на меня впечатление новенькой лейтенантской формой. Я же на эти кители смотреть не могла.


          Он приходил ко мне как на работу. Целую неделю. А когда меня выписали, помог добраться до села: мне совсем не хотелось маршировать перед отцом и делать вид, что всё заживает как на собаке. Ничего не заживало, а бабушка любила меня просто так, без разных расчётов на будущее.

          Шестаков взял шефство над нами обоими: колол дрова, носил воду, бегал в магазин и в аптеку. И терпеливо сносил мои подначки – болеть мне надоело до чёртиков, но возвращаться в родительскую квартиру не хотелось ещё больше.

          - Слушай, а где у тебя паспорт? – поинтересовался однажды Шестаков.

          - Зачем тебе?
 
          - Любопытной Варваре нос оторвали, - туманно пояснил Шестаков и завёл совершенно пустяковый разговор. Чтобы я отвлеклась от подозрений. В чём и преуспел. Он вообще, деятельный и обстоятельный товарищ оказался. Я издевалась над этими его свойствами, он только хмыкал.

          Спустя неделю Шестаков огорошил меня сообщением о том, что через два дня у него отпуск заканчивается и ему лететь под Калининград, в часть.

          - Ну и скатертью дорожка, - фыркнула я.

          - Слушай, Ольга, а выходи за меня замуж!

          - Да раз плюнуть!

          - Согласна, что ли? Я серьёзно.

          - Шестаков, ты в своём уме? Я едва хожу, а ты тут с дурацкими предложениями.

          - Нет, но ты прямо скажи, согласна или нет?

          - Согласна, как же, согласна, отстань только. – Я закрыла глаза: боль накрыла тягучей волной.

           Назавтра Шестаков явился в белой рубахе, с букетом цветов и самодовольным выражением на сияющей физиономии. Я смотрела с интересом: он валял дурака, но как валял, артист да и только!

          - Вставай-вставай, время не терпит!

          - Куда ты меня тащишь?

          - В сельсовет. Расписываться. Ты обещала, помнишь?

          - Ну и шуточки у тебя, Шестаков, солдафонские. Какой сельсовет, если я прописана в городе, у родителей? Никто нас не распишет.
          - Ерунда,  пробьёмся!
          Я потащилась с ним в сельсовет: мне было интересно, что из его затеи получится. В том, что может получиться, сильно сомневалась и правильно делала. Но раз хочет придуриваться, пусть потешится, ведь ему и вправду, назавтра улетать.
          Шестаков определил меня на лавочку во дворике и приказал с места не двигаться ни под каким видом. А сам скрылся в дверях.
          Я разглядывала пёструю клумбу и мальвы вдоль забора, держалась за живот и щурилась на солнце. Шестаков вышел вполне довольный: пошли. На мой законный вопрос куда, ответил просто: расписываться будем.
          На меня смотрели сочувственно и понимающе. Так по-женски оценивающе-жалостливо. Чёрт, они думали, что я влипла и цепляюсь за возможность скрыть девичий грех. А парень-то порядочный такой и вообще… Ух, как я его ненавидела в этот момент! И со злости и упрямости подмахнула услужливо пододвинутую бумагу. Вот тебе, выставил меня в таком свете, что хоть больше в село ни ногой.

          - Поразвлекался и довольно. Концерт окончен, - зло проговорила я киношную фразу. – Езжай уж к своим пушкам, что ли.

          - Теперь к твоим родителям. Порадуем…

         Всю дорогу в автобусе он был сосредоточен и на меня не обращал никакого внимания. А я рассказывала, какой строгий у меня отец, да он и так знал, но надо же отомстить, хоть как-нибудь. За унижение в том сельсоветовском дворике. Кстати, ему пришлось признаться, что играл он не совсем честно, в смысле уговаривания тех тётенек.  То есть, оставил их в счастливом неведении и с чувством честно выполненного долга.
         Мои сидели за столом и обедали. На первое был знаменитый мамин борщ. Отец довольно оглядел меня, отметил вполне здоровый вид и спросил, когда выходить на работу.
          - Дорогие родители, - Шестаков встал и завёл торжественные официальные речи, - мы сегодня с Олей расписались.
          Я смотрела на его сжатые до белизны кулаки, на дёргающееся крупной дрожью колено: он так сильно боялся, что ужас охватил и меня. Едва нашла силы посмотреть на отца: тот не донёс ложку с борщом до раскрытого рта, так и замер. Потом резко встал, швырнул салфетку на стул и вышел из столовой. Мама расплакалась, а младшая сестрёнка завопила, что я украла у неё свадьбу с нарядами и куклами на капоте.
          Пришлось подняться и опереться на плечо моего новоиспечённого мужа. У него дёргалось веко и упрямо сжатые губы мелко подрагивали. Нет, но я же подписала дурацкие бумаги, значит, и ответ держать вместе.
          Отец вернулся минут через десять, спокойный. Он строг, но справедлив.
          - И как вы собираетесь жить по разным городам?
          Тут Шестаков меня поразил в самое сердце: он сказал, что никаких разных городов, завтра у нас самолёт рано утром. И помахал билетами.
          -Ну что за свадьба,– продолжала сердиться сестра, – ни платья нарядного, ни гостей, ни цветов. Даже шампанского нет! Ну, сестрёнка, удружила, не прощу никогда!
          - А и правда, может, сбегать за шампанским, а? – мама вопросительно взглянула на отца, она всегда не уверена и ищет у него поддержки.
          - Зачем бегать? Шампанское в наличии, вот!
          И Шестаков вытащил из сумки две бутылки «Советского полусладкого». А я-то всю дорогу удивлялась, что он с той сумкой так носится, будто там особо ценный груз.

          Мы пили шампанское и ели борщ. А наутро улетели в неизведанную жизнь.

          Я жена военного. Такого, что выбрит до синевы и трезв как богемский хрусталь.
          Я строга, но справедлива. Когда мои ребята выросли до понимания ответственности за свои поступки, купила каждому по мобильнику. Они могли гулять сколько душе угодно, но я должна знать, где они находятся. Семейный бюджет затрещал по швам: стоили мобильные «игрушки» по тем временам недёшево. Когда знакомые спрашивали, почему сыновьям много разрешено, я смеялась: у меня было трудное детство.
          Завтра я в тридцать пятый раз поставлю на стол тарелки с борщом, а Шестаков достанет из холодильника шампанское. «Советское полусладкое». Мы вкусов не меняем. Шесть пар совершенно одинаковых глаз будут смотреть на меня: два сына, три внука и он, Шестаков.

37. Можно ли верить опросам общественного мнения?
Борис Романов
Нередко в статьях и комментариях о тех или иных опросах ВЦИОМ (и других  центров опросов общественного мнения)  можно встретить сомнения в их достоверности (вернее, даже в правдивости) – поскольку  все известные подобные организации давно находятся у нас под контролем власти или прямо выполняют их заказы.  Вероятно, эти сомнения не лишены оснований, тем более если знать историю   смены руководства в этих организациях в 2000-х годах (когда многие из них и перешли под контроль власти).
Тем не менее, мы не можем однозначно утверждать, что все связанные с политикой (и отношением к власти или её решениям) репрезентативные опросы недостоверны по этим причинам. Однако, кроме этих внутренних и субъективных (по отношению к этим организациям) факторов, есть ещё внешние, объективные факторы – и как раз они, возможно, в основном и являются причиной недостоверности результатов подобных репрезентативных опросов.    Я имею в виду боязнь части респондентов  (особенно как при репрезентативных, не анонимных опросах) отвечать на некоторые вопросы «поперёк» политике власти, или их нежелание «выделяться» среди предподагаемого провластного большинства.
Действительно, можно ли сомневаться в том, что, например, в Северной Корее любой репрезентативный опрос показал бы, что почти 100% респондентов поддерживают все решения власти, и что рейтинг очередного Ким Чена близок к 100 процентам?   

СПИРАЛЬ МОЛЧАНИЯ.
Этот эффект давно известен в социологической науке под этим названием. Он был исследован немецким политологом Элизабет Ноэль-Нойман ещё в середине прошлого века. В самом кратком виде, суть этого феномена заключается в том, что человек с меньшей вероятностью честно выскажет свое мнение на ту или иную тему, если чувствует, что находится в меньшинстве, так как боится возмездия или изоляци. 
Согласно исследованиям Ноэль-Нойман, этот страх служит началом спирали и затем всё увеличивается. Люди пользуются так называемой «врожденной способностью», или псевдостатистическим чувством, к оцениванию общественного мнения. СМИ (и тв) играют большую роль в определении того, какое мнение является доминирующим, поскольку возможности нашего прямого наблюдения ограничены маленьким процентом населения. Ещё в середине XX века было ясно, что СМИ и тв  оказывают огромное влияние на то, как изображается общественное мнение, и могут сильно влиять на индивидуальное восприятие общественного мнения, независимо от того, соответствует ли описание действительности. Ноэль-Нойман описывает спираль молчания как динамический процесс, в котором прогнозы относительно общественного мнения становятся фактом, поскольку освещение мнения большинства в СМИ становится статусом-кво, и меньшинство с меньшей вероятностью будет готово высказываться.
Ноэль-Нойман выявила эффект «спирали молчания» в середине прошлого века в относительно демократической стране (ФРГ),  где было множество независимых СМИ и граждане не преследовались по политическим мотивам (кроме как за нацизм). Само собой понятно, что в авторитарных странах эффект спирали молчания проявляется гораздо сильнее – и тем сильнее, чем чем более авторитарным становится режим и чем больше политических преследований инакомыслящих. А также, конечно, чем более СМИ и тв зависят от власти.
      Ещё 8-9  лет назад я читал на каком-то из социологических сайтов комментарии социологов о том, что им всё труднее становится проводить опросы общественного мнения из-за того, что всё больше респондентов отказываются отвечать на острые политические вопросы. «Отвечают в основном сторонники власти, а оппоненты всё чаще отказываются» – так, насколько я помню, писали некоторые социологи ещё в 2007-2008 гг.
С тех пор власть у нас стала значительно автотарнее, а независимые СМИ и тв ещё более «скукожились». Понятно, что спираль молчания при опросах общественного мнения раскручивалась все эти годы всё более и более.
 
КОЛИЧЕСТВЕННЫЕ ОЦЕНКИ НЕДОСТОВЕРНОСТИ ОПРОСОВ.

Недавно (в середине августа) на Эхе Москвы проводился опрос о том, готовы ли люди честны отвечать на острые политические вопросы: оказалось, что 28% слушателей предпочтут соврать и ответить «так как надо» — просто из-за боязни получить те или иные неприятности... Понятно, что этот анонимный опрос не являлся репрезентативным, и его результаты (28% «поддакивающих») вряд ли можно вычитать из результатов репрезентативных опросов ВЦИОМ. С другой стороны, логично предположить, что на самом деле не все из опрошенных «честно ответили о своей нечестности» — так что, вероятно, на самом деле недостоверность официальных прогнозов может быть ещё выше (чем 28%).
Насколько мне известно, сами службы опросов общественного мнения (ВЦИОМ и другие) не проводили подобных исследований — о количественной оценке недостоверности из-за эффекта спирали молчания. Однако, всё же количественные оценки этого эффекта известны. Я имею в виду т.н. «Эксперимент Аша», который был проведён американским психологом С. Ашем также в середине прошлого века. В результате эксперимента было обнаружено, что 75 процентов испытуемых хотя бы в одной серии эксперимента повторяли заведомо неверные ответы, которые перед ними высказали остальные члены группы, а 25 процентов систематически следовали групповому «безумию». Эксперимент Аша касался не политических опросов — но вполне можно предположить, что при ответах на острые политические вопросы результаты были бы по крайней мере не менее впечатляющи.
Итак, на этих основаниях мы можем предположить, что от 25% до 75% (!) респондентов при опросах общественного мнения по тем или иным причинам могут неискренне (или заведомо ложно, вопреки собственному мнению) отвечать на острые политические вопросы.
Я думаю, что опросам общественного мнения в России можно было верить примерно до 2003-2004 годов. В последующие годы развернулись и пошли два параллельных процесса деградации: во первых, социологические службы становились всё более зависимы от власти, и, во вторых, с 2004-2005 гг начала раскручиваться та самая «спираль молчания», о которой я написал выше. Я предполагаю, что в последние годы «спираль молчания» при опросах могла достигать уже 30-40% — то есть, до 40% респондентов при опросах могут отвечать не то, что думают, а то, что хочет слышать власть. В последние месяцы эффект «спирали молчания» мог возрасти ещё более...
Я думаю, что в последние месяцы гораздо более достоверны анонимные телефонные или интернет опросы в известных социальных сетях или на радио. Не буду в этом случае ссылаться на опросы «Эха Москвы», поскольку многие считают почти всех его слушателей либералами. Возьмём более нейтральные опросы. Вот, например, результаты опроса «А вы поддерживаете политику Путина?» (от 28 августа) в известной соц. сети Макспарк, которая, насколько я понимаю, давно уже не является «оплотом» оппозиции.
По результатам на вечер 30 августа в опросе приняли участие более 4000 читателей. Из них ответили:
«да, поддерживаю» — 2051 человек (51%),
«нет, не поддерживаю» — 1673 человека (41%),
не определились («мне всё равно») — 322 человека (8%).
(см. )
Как видно, результаты этого опроса отличаются от результатов ВЦИОМ (и Левада-Центра) более чем на 30%.
Конечно, опросы в Макспарке не являются репрезентативными в строгом социологическом плане, но, думаю, они теперь — в последние месяцы — более достоверны (вероятно, эффект «спирали молчания» присутствует всё же и в подобных анонимных опросах, но всё же в меньшей степени ). Конечно, и поддержка 51% весьма велика, но разница с цифрами официальной пропаганды огромна!
Конечно, все эти соображения и оценки являются моими оценочными суждениями, поскольку я не знаю, учитывается ли эффект «спирали молчания» при опросах общественного мнения в современной РФ. Однако, вряд ли учитывается.

38. Светлый ангел мой...
Надежда Велисевич -2
Скоро объявят посадку. Провожаю матушку. Она у меня такая!.. Мой ангел, нежный и прекрасный. Маленькая и стройная, как японская статуэтка. У неё тонкие черты лица, точёный носик и глаза цвета утреннего, ещё в лёгкой дымке, летнего неба.
 Её любил очень известный поэт, гораздо старший по возрасту, они даже были женаты, но счастье не сложилось. Я, подрастая, думала, что он и есть мой отец.
 Но я хотела не об этом - я о прощании. Мы на вокзале. Матушка сидит, а я, исполненная самых нежных и волнительных чувств, наклоняюсь к ней и целую прохладную на ветру щеку. Она улыбается мне, но вдруг произносит:
 - Что ты меня целуешь, как покойника! - Чувствую себя облитой ушатом холодной воды...
 - Но, мама я так люблю тебя!
 Она у меня строгая – всю жизнь, сколько помню, – депутат разных уровней. Внешность её не увязыватся с её твёрдым характером. А я в отца, он у меня - и папа, и мама, – мягкий, готовый нежничать и за себя, и за неё, по поводу и без повода.
 ...Звучит объявление на посадку, и матушка, чувствуя, что обидела меня, теперь уже сама поднимается на цыпочки, обнимает меня и целует:
 - Пока! Приезжай! Мы всегда ждём тебя… вас. – И через пару минут уже чуть грустно машет мне из окна вагона.
 - Приеду! Люблю!.. – шепчу я.

 ***

 Через несколько лет мы, волею судьбы, в Беларуси. Живём в съёмном дома, пока строится свой. Ещё довольно раннее утро, дети спят, а я, сделав некоторые необходимые дела, пишу. Матушка входит и присаживается в кресло напротив. Маленькая моя, кроткая, светлая и тихая, как Ангел. Такими бывают люди, пережившие духовное возрождение. И я, глядя на её плавные жесты, милую улыбку, думаю: неужели она подружилась с Богом? Наверное, да. Вспоминаю её негромкую молитву за стеной об уезжающих в Сибирь друзьях: «Иисус, сохрани их в пути!».
 Солнечный луч сквозь тонкую штору падает ей на лицо, она улыбается и спрашивает меня:
 - Что ты делаешь в такую рань?
 - Пишу новое стихотворение.
 - О чём же оно?
 - Посмотри – улыбаюсь и протягиваю листок.
 - Я – ГОРДОСТЬ, это имя моё – читает она, отстранив текст далеко от глаз.
 - О, нет, мама, не так! Я – ГОСПОДЬ, это имя Моё. – Матушка всматривается и смущается:
 - Ой, и правда! - Сама прочти, не хочу идти за очками. - И возвращает мне листок, я читаю.

 Сегодня такой пригожий день, как будто и не 14 февраля, а уже весна вовсю.
 - Смотри, как сегодня солнечно! – Радуется мама, а я гляжу на неё и мне вдруг до боли в сердце хочется встать перед ней на колени, взять эти родные маленькие руки в свои и целовать… Разделяет столик, я сдерживаю неожиданный порыв. Ах, если бы не так! Но я ещё не знаю, что ждёт нас в следующем дне. И сколько раз после я вспоминала этот миг! Друзья мои, поддавайтесь нежности, говорите любимым тёплые слова, целуйте, ласкайте, пока это в вашей власти. Никогда не перечьте внутреннему доброму порыву, обнимайте ваших матерей и отцов, дарите им свою любовь!
 - Пойду, пройдусь по саду, пока весь снег не растаял. - Говорит мама и уходит, а я иду печь торт. Не праздник, - просто так, расположение души.
 Потом мы мирно обедаем с детьми, и она уходит в свою комнату - отдыхать, а я готовлю к изданию свой, первый ещё, сборник стихов и знаю, что посвящу его самым близким и дорогим мне людям - моим родителям. А пока… наступает ночь. Я вдруг чувствую неизъяснимое волнение, оно побуждает к молитве, и я опускаюсь на колени, благодарю Бога за своих родителей, за это чудо - подаренную жизнь. И за матушку молюсь, чтобы Бог… подготовил её к переходу в вечность, к встрече с Ним. Что это я? К какому переходу? Но слова уже перетекли от сердца к устам и соскользнули с губ. Часы показывают половину второго ночи…
 «Приготовь маму мою…»
 Утром она не проснулась. Так вот и бывает: Господь Сам побуждает к молитве, потому что только Он знает, что будет с каждым из нас в следующее мгновение жизни.
 А когда уже мой милый светлый ангел покоился на белом своём прощальном ложе, в ночи прошелестел тихий голос:
 - Вот в это время ушла в вечность твоя мама. – Часы показывали половину второго… В прошлую ночь в это время я молилась о ней.
 Прошло несколько дней, и я увидела чудесный сон – просторную, полную света комнату и маму в нежно-голубом. Она гладила струящиеся на ветерке белые одежды и счастливо улыбалась мне…

39. Я умер от равнодушия
Анаста
Никто не хочет терять свое время в жизни. Никто не хочет быть покинутым и забытым. Каждый человек, живущий здесь и сейчас, нуждается в шансе.
Все, что происходило, было на самом деле. С самыми обычными людьми. В самом обычном городе.

Валера и Люда уже давно были на пенсии. У них был светлый дом, дети, внуки. В общем, все как полагается у порядочных людей. Целые дни они проводили в домашних заботах – огород, дом, внуки. Люда все еще немного подрабатывала сторожем на мебельной фабрике. Она прекрасно готовила. В ее доме постоянно была идеальная чистота, а холодильник никогда не был пуст. Можно было прийти к ним в гости в любое время. Тебя всегда радостно встретят и накормят: первое, второе и чай со сладким. Без этого никак.
Валера был старше Люды на 10 лет, бывший шофер, неунывающий оптимист. Любил шутки да прибаутки. Курил как паровоз. Изредка баловался беленькой. Никогда не жаловался на здоровье. Даже, когда сильно болел. «У меня все отлично», - вот девиз его жизни.  Дети его обожали. Как только увидят издалека, тут же кричат: «Дед Лелерка, привет!». Сам по себе маленький, худенький, сутулый. Идет, пританцовывая. Под рубашкой матроска. Глаза – веселые. На языке очередная шутка.
Все было хорошо. Ругались, мирились, встречали и провожали гостей как прежде. Только вот Валера стал чахнуть.
- Валерка, ну что ты ничего не ешь! Уж не знаю я, что тебе готовить.
- Что тут раскудахталась как курица? За всю жизнь так и не научилась ничему!
- Ну что ты за человек…
Люда обижалась и ворчала на него. А он ел как цыпленок. Совсем ничего. Возьмет сигарету в зубы и смотрит в окно. Долго. Пристально.
- Давай тебе ванную сделаем?
- Да ну тебя, какая ванная под старость лет? Скоро помирать, а ты о ваннах. И старая сойдет.
- Нет, сделаем. Будешь и стирать, и мыться… как в Европе.

Только начали затевать ремонт. Как у Валеры отнялась нога. По молодости он служил в армии в Германии. Ну и получил пулю в колено. Дробь извлекать не стали. Но нога постоянно ныла на погоду.  Дед любил рассказывать про свое боевое ранение. Но никогда не говорил, как его получил. Только хитро улыбался и подмигивал голубым глазом.

Но в последнее время боли стали невыносимыми. Долго ругались с родственниками и друг с другом, пока не заставили нашего отставного солдата обследоваться в местной поликлинике.

Ходили каждый день. Сдавали все анализы. И снова ходили.
- Ну что вам сказать, уважаемая. Анализы крови плохие. Сами понимаете, дед - старый. Ничем нельзя помочь, - говорил доктор с сильным акцентом.
- Миленький, ну как же так? Старый человек, так живой же. Неужели нельзя назначить лечение, уколы, таблетки? Мы заплатим, только сделайте что-нибудь.
- Я же говорю, старый он… Ладно, напишу вам направление на системы. Только это дело платное.
- Спасибо, добрый человек. Спасибо!

Так начались ежедневные крестовые походы в поликлинику – с ворчанием, руганью и тихой болью. Каждый день системы, уколы и анализы. Но Люда - мудрая женщина. Если Валерку все-таки заставили пойти в пасть к дракону, то нужно пользоваться моментом. Обследоваться надо полностью. Ведь не просто так он почти ничего не ест.
- Дура! Вечно ты что-нибудь придумаешь! Да я здоровее, чем ты! Смерти моей хочешь?
- Ты слушай, что я тебе говорю. Тебя умные люди посмотрят, скажут может чего дельного. Подлечат и будешь как новенький. Тебе же не трудно лишнюю пилюлю проглотить. Что как маленький…. Ну, Валер?
Покумекал дед и с трудом да со скрежетом согласился.
Записались к врачу. Даже глотали трубку. Врач посмотрел на деда сквозь линзы очков, пожевал губы и сказал: «У вас обычный гастрит, и что вы из этого проблему раздуваете? Полно вас таких, болеющих, только время отнимаете».
- Да что ж за люди тут работают. Будто бы роботы все, - подумала Людмила.
В это же время пришли результаты анализов на кровь.
- Ну что, доктор? Что там у него?
- Анализы плохие. Кровь не поступает к ноге. Отрезать надо.
- Как?!!Миленький, может напутали чего? Как отрезать?!
- Уважаемая, я десять раз повторять не буду.  Консультируйтесь с хирургом.
Валера долго материл Люду по дороге домой.
- Нахрена тебе сдалась эта поликлиника? На тот свет меня решила отправить?  Никому не отдам ногу! Никому! Лучше умру!

Она бледная, руки трясутся, молча тащит мужа домой. А в груди все так и разрывается от боли и беспомощности. Кто поможет обычному человеку? Кто поможет прожить хотя бы еще один день?

В тот же вечер у него случился приступ. Он кричал так, что стены дома тряслись. Скорую наотрез отказывался вызывать. Материл всех на чем свет стоит. Люду всю трясло. Слезы градом. Что делать? Когда он уже начал терять сознание, она все же вызвала неотложку. Увезли. Диагноз: Перитонит. Тут же сделали операцию. Вырезали половину кишечника. Реанимация.
«Кто ты – врач? Злой гений или же лицо равнодушия? Месяц лечения в больнице, двойные обследования, нервы, деньги, слезы и опять нервы. Неоднократная сдача анализов.  И никто ничего не заметил. Куда катится мир, куда?», - думала Люда и молилась за мужа.

Дед сильный был духом, выкарабкался из реанимации. Прием был с четырех до семи. Начали наконец-то пускать только близких и родных. Стоит Люда в уголке, смотрит на Валерку. Тот желтенький, маленький, лежит весь  трубках и стреляет в нее глазом.
- Что, голодом меня решила морить? Всех кормят, а мне нельзя…Лежу тут как труп. Маковой росинки во рту не было. Эх, сейчас бы холодца.
- Потерпи, Валерка, потерпи. Скоро дома будешь, я тебе такого борща наварю, закачаешься.
Дед долго ворчать не стал, а просто грустно улыбнулся. Носить к нему можно было только воду, поскольку все питание было через трубки.
На второй день после того, как Валерка отошел от операции, Люда проснулась в 6 утра. Ее душил страх. Паника подступала и хватала за горло.Началась истерика. Выбежала в ночнушке в огород и плачет, плачет, остановиться не может.
А в ушах только голос Валерки:  «Люда, Лю-ю-ю-юда-а-а! Где ты, Люда? Лю-ю-ю-юда!!!».
Выпила валерьянки. Не помогло. Схватилась за корвалол. Не помогает. В ушах так и звенит. И голос, как наяву. Ближе к обеду она успокоилась, собрала котомку и помчалась в больницу, проведать мужа. Прием с четырех. Она пришла раньше. Бежала, что сердце чуть не выпрыгнуло. Проскочила мимо медсестры.
Забегает в палату, а Валерки нет. На соседней койке только парнишка молодой лежит, виновато так смотрит.
- Мальчик, а где наш дед?
- А он вас звал…только его увезли.
- Куда увезли? На анализы, что ль? Мальчик, да что ж ты молчишь!
В палату вошла дежурная медсестра и со своего роста сказала механическим голосом:
- Вас кто сюда пустил? Что разголосились? Умер ваш дед.
- Как….. Как умер? Как умер??? – Люда чуть не упала. Комната стала кружиться перед глазами. Весь мир как будто рухнул в черную пропасть.
- Да еще в восемь утра...Да он в морге давно. А вы кто вообще?

В голове застучало. Слезы брызнули из глаз. В этот момент подошли другие родственники проведать неунывающего деда. Кто с цветами, кто с апельсинами, кто просто с водой. И видят картину: сидит заплаканная Люда, над ней стоит медсестра и уговаривает уйти из больницы, а в углу сидит испуганный парнишка.

Умер дед Лелерка в 8 утра. И с 6 утра до самой смерти он звал Люду. Врачи на его крики обратили внимание только к 7 утра, благодаря уговорам молодого человека, который был его соседом по палате. Ни один медработник не сообщил близким и родным о его смерти. Все те, кто пришел к живому человеку, узнали, что он умер на руках у равнодушия. Никому до него не было дела. А причиной смерти стал рак последней стадии, который уже «съел» все органы и дошел до сердца. Все это определили после вскрытия. Врачи были удивлены, как он жил все эти годы и терпел адскую боль.
Да, старый был дед да любил свою жизнь. Никогда не жаловался и не унывал. Возможно, его можно было бы спасти в свое время. Но его смерть носила облик равнодушного и халатного врача в лице всей медицины. Которая своим грязным тапком давит людей как муравьев. Не важно: молодой ты или старый, есть у тебя деньги или у тебя их нет. Для равнодушия ты уже мертвый будучи живым.
Кто следующий, господин медицинский работник?

40. Дом в деревне
Виктория 10
Обожаю разглядывать завитушки облаков из окна самолёта! И как бы часто ни приходилось летать, это занятие мне никогда не надоедает! Хотя, возможно, на этот раз... Лететь-то нам предстоит часов двенадцать, затем поменять самолёт - и ещё часа два.
 
Между рядами кресел время от времени разгуливает Фабиан - наш гид и инстуктор на Коста-Рике.
 
Ещё на последней встрече с ним, на предвылетной консультации, там, в Тель-Авиве, муж шепнул мне на ухо:
 
- Слава богу! Видно, что серьёзный парень. Будет держать наших шелопаев в руках!

Шелопаи - это руководители разного ранга в службах городского муниципалитета, где работает мой благоверный. Есть среди них и спокойные солидные люди, и - хулиганьё отчаянное!

- От жёсткой дисциплины каждого из нас в этой непростой поездке будет зависить здоровье, а порой и сохранность каждого из нас, - говорил Фабиан, поблёскивая гладко выбритой головой на ярком весеннем солнце.
 
- Запомните, дважды я не повторяю! - глаза блеснули жёстким голубым светом.

- Группы, в которых я имел честь быть инструктором, все несли определённые потери, в той или иной степени: от подвёрнутой лодыжки до нескольких месяцев на больничной койке.

Мы слушали, как заворожённые, о скрытых и явных опасностях вулканов и джунглевых зарослей, о ядовитых животных и растениях, о спортивных видах экстремального времяпровождения. И вот сейчас самолёт проносит нас через Атлантику прямо к этому джентельменскому набору!

После изнуряющего перелёта мы очутились, наконец, в гостинице. В кромешной тьме, пробираясь к своему домику, услышали сдавленный крик и через некоторое время узнали о первой "потере" - одна из девушек свалилась в придорожную канавку и подвернула ногу. Фабиан бросился на крик, а мы тем временем нашли в темноте свои хоромы.

Лучшей гостиницы я не видела никогда! Домик был как бы целиком вырублен в лаве, которая стекала из близлежащего вулкана: стены и полы из лавы, потолки как будто бы своды грота в пещере, из стены в ванной струилась ручейком вода, а краны ванной таинственно поблёскивали никелем, как драгоценные камни! На столе в ведёрке со льдом виднелась бутылка шампанского. Коста-Рика встречала нас со всей своей неизбывной любовью!

Утром за завтраком на фоне дымящегося вулкана Фабиан поведал нам о вечерней "потере":

- Ничего страшного, девушка отлежится несколько дней и присоединится к нам позже, - и посмотрел на нас долгим взглядом.
 
-Не теряйте головы, здесь не Тель-Авив, здесь Коста-Рика!

Чувство времени покидало нас с каждой минутой! Джунгли сухие, джунгли мокрые, джунгли туманные, утопающие в облаках, горные дороги, окутанные облаками, как серой ватой, горные перевалы не для слабых нервов, и над всем этим - всепоглощающее чувство единения с природой, о котором говорил Нисим!
 
Жить здесь, дышать полной грудью, встречать рассветы долгим взглядом в океанские просторы, и наблюдать сполохи лавы в густой темноте тропической ночи! Люди сгруппировались вокруг вожака - Фабиана - и карабкались по осколкам лавы, чтобы увидеть кратеры вулканов, и вели моторные катамараны под тропическим ливнем, и летели десятки километров на тросе над джунглями, вцепившиь побелевшими пальцами в крепления карабина!

-Ты уверена, что мы идём прыгать вниз на тросе? - испуганным шёпотом спрашивает муж.

-  Конечно! - хохочу я в ответ, - мы же для этого здесь! Сливаться с природой, слышишь? Ничего не бояться! Быть разумными и сильными, как учит Фабиан!
 
И мы прыгали, и сердце замирало, а потом взрывалось счастливым хохотом!

А потом мы увидели свою мечту - частные домики в горах, маленькие такие виллы на склонах крутых гор, очень похожих на Швейцарию... Вокруг домиков бродили свободные кони и щипали травку, неизвестно как удерживаясь на обрывах. Это был такой местный образ жизни счастливых пенсионеров из разных уголков мира, "зацепившихся" в этом раю: покупается такая фазенда, разводят и держат на вольной траве особый вид ценных коста-риканских лошадей, продают их раз в году и на вырученные деньги живут себе, припеваючи, тысячи пенсионерских семей со всего мира.
Мечте суждено ещё было пробираться сквозь тернии, взрослеть, видоизменяться, отстаивать своё право на существование, но одно было ясно - она уже существовала и прочно входила в нашу жизнь! В ней обязательными атрибутами являлся домик в деревне среди богатейшей природы, высокий уровень жизни, вольные кони в высокой траве и насыщенный цветочным запахом воздух...
- Ну, вы меня и удивили! - широко улыбается в аэропорту Фабиан.
 - Почти ни одного "прокола", если не считать вывихнутой лодыжки в первый же день! Никто не утонул, не сорвался со скалы, не попал в тюрьму и не получил разрыв сердца! Ай да муниципальные работники, ай да молодцы! Ну, что ж, запишите себе в актив экстремальное путешествие в тропический рай!
Да, дорогой наш суровый наставник и друг, ты прав, конечно, всё было - супер! Но самое главное, что мы привезли в своём багаже, - это Мечта! Домик в деревне, кони на выпасе, горы, зелень и вода, и мы, счастливые, среди всего этого...

41. Розыгрыш
Петрович Владимир
                «Самые убежденные холостяки гораздо чаще меняют свои убеждения, чем полуубежденные…»
                Чивор Теп

«Чайную церемонию» - десятиминутный перерыв начальник лаборатории Иван Никитич проводил в комнате первого отдела. «Полуубежденный холостяк предпенсионного возраста» по вполне понятным причинам предпочитал общество, в котором он был единственным представителем сильного пола и где его всегда ждал персональный стакан в алюминиевом подстаканнике…
Зеркало в узком коридорчике отдела привычно отразило в меру упитанного мужчину «в расцвете лет» отличавшегося от Карлсона разве только отсутствием электрической части.

Иван Никитич привычно поправил галстук, Карлсон в зеркале сделал то же, хитро улыбнулся и подмигнул.

Разговор женщин (может быть в силу секретности отдела) в его присутствии обычно касался всего чего угодно, кроме работы. 
- А я, - безошибочно попадая в тему, вступил в разговор Иван Никитич - на своей  даче ничего не сажаю.
- Как,  Иван Никитич! Вы же рассказывали, у вас там  все четыре сотки в цветах! – лукаво заулыбалась Вера Сергеевна, ведущий специалист первого отдела, женщина цветущая не первой молодостью, - ведь рассказывали? 
- Когда это я рассказывал? – возмутился Иван Никитич.
- Когда меня на дачу приглашали…
- Ну, Вера, я же только тебя приглашал, а ты…
- Да, ладно Иван Никитич, у нас в отделе женщины нет, которую вы не приглашали к себе на дачу. Это же секрет Полишинеля.
- Чей секрет? Я никакой Поли не знаю. Это из СКБ? – попытался отшутиться Иван Никитич.
- Иван Никитич, кстати, вы и меня приглашали, – пресекла его попытку выскользнуть из неприятного разговора красавица Настенька, уполномоченная отдела. - Помните? И про цветы рассказывали. Яркие, солнечные. И про то, что японцев вы понимать стали. Они там на свою сакуру… Вы же мне еще семена давали… Помните? И Вере Сергеевне давали… И Зине… Вы еще забыли, как они называются. Простое, мол, такое название, всем известное, а вот выпало из памяти и все тут…
- Ну, семена давал, мне не жалко… Красоту дарить… Когда это ничего не стоит… - обжигался чаем Иван Никитич.
- Так ведь ничего же не выросло из ваших семян, Иван Никитич! Я для грядки лучшее место подобрала, удобрила, каждый день после работы, усталая, голодная поливать ездила, сорняки выпалывала. И ничего.
- И у меня - ничего. И тоже каждый день поливать ездила… Лето-то, вон какое! Попробуй не полей! И у Зины тоже ничего. А ей-то каково было ездить, с ее астмой.…до сих пор на больничном… Говорит, десяток одуванчиков и …


Иван Никитич аж чаем поперхнулся.

- Вспомнил! Вспомнил!

- Что вспомнили, Иван Никитич?

- Вспомнил, как цветы называются!

- Как же, Иван Никитич?

- Я же говорил «золотые, солнечные, простое название, всем известное». И надо же выпало из памяти… Склероз…

- Так как же, Иван Никитич?

- Как, как… Вы же сами сказали… Одуванчики…

- Так Вы что, нам семена одуванчиков давали?

- Ну да. Пришлось им даже парашютики обстригать, чтобы не разлетались… Знаете, какое трудоемкое занятие! - расплылся в хитрой улыбке Иван Никитич.

Вера Сергеевна резко встала, опрокинув чашку с чаем:

- И вам не стыдно, Иван Никитич? Вам не стыдно? Не стыдно? –  прижав к глазам платок, она выскочила из-за стола.

Красавица Настенька обдала Ивана Никитича таким гневным взглядом своих медовых глаз, что он просто обязан был провалиться под землю, вспыхнуть, сгореть… и выбежала следом.

Но Ивана Никитич не провалился, не вспыхнул и даже не задымил.

Буркнув что-то вроде: «Шуток не понимают!», он спокойно допил чай, похрустел сухариком с изюмом, и уже уходя, взглянул в зеркало.



Зеркало привычно отразило в меру упитанного мужчину «в расцвете лет». Карлсон в зеркале  привычно поправил галстук, но на улыбку Ивана Никитича ответил ехидной ухмылкой, показал ему в ответ кулак и вроде бы попытался даже что-то сказать. Но уж Иван-то Никитич знал, что если у зеркал и могут быть уши, то говорить-то они точно не могут!


Он так резко захлопнул за собой дверь отдела, что зеркало качнулось вправо, влево… сорвалось с гвоздя, который самолично вбивал на 8-е марта Иван Никитич и со звоном разлетелось на осколки… В самом большом из них, все еще отражавшийся Карлсон пробормотал:

 «Тот, кто не желает  видеть самодовольных глупцов, должен разбить свое зеркало! Но ведь свое же…»

Иван Никитич ничего этого, увы, не видел и не слышал…
Он уже в соседнем кабинете взахлеб рассказывал о своем остроумном розыгрыше
Но кроме него почему-то никто не смеялся.


1/4 финала:
1. Девушка Гарри Донована
Владимир Исаев 2
  Я видел её и раньше, поэтому запомнил. Да что я вас опять обманываю — это была любовь с первого взгляда! Кажется, что мы с ней одной крови; хотя нет, не так: у нас одна страсть — страсть к полету — так будет точнее.
   Вот она — стоит с зонтиком и чемоданом, смотрит на меня и улыбается.
  Помню первое наше знакомство: время, когда совсем маленькая девочка, такая робкая, стояла рядом и махала вслед улетающим самолетам. Этот чемодан, только новый и наклеек поменьше, тоже был… А как же! Принес его дедушка или кто он ей? Сейчас одна… совсем взрослая! Так и хочется задать ей глупый вопрос: «полетаем?»

I

— Проходите, пожалуйста! Каким классом летите? — спросила стюардесса.
 — Вам должны передать билет на мое имя. Мужчина. Вот его автомобиль. — девушка указала зонтиком на сверкающий кабриолет, стоявший у трапа.
— О! Да это же сам мистер Донован! — стюардесса загадочно улыбнулась. — Если вы…гм… подруга мистера Донована, то можете заходить без билета. Нам достаточно его слова. Ведь это самолеты Гарри Донована! И для друзей он всегда придерживает одно-два самых лучших местечка.
— Понимаете, мы не совсем друзья. То есть, были друзьями…Но, так получилось…В общем — мы расстались. Но билет обещал передать вам лично в руки.
Стюардесса наклонилась и быстро прошептала:
—  Мистер Донован человек широкой души! Но не дай бог с ним поссориться! Надеюсь, вы ограничились безобидной шуточной размолвкой.
— Всё гораздо печальнее, мэм. Он даже не захотел меня проводить… — девушка достала платок, но было поздно: тушь потекла, оставляя черные, неровные дорожки на её милом личике.
— Какой ужас!.. Я вам не завидую, детка! Ой как не завидую!.. А билет мистер Донован не приносил. По крайней мере мне… На машине приехал его водитель: провожает в отпуск  жену.
Меня насторожил этот диалог, но не в моих правилах вмешиваться в женский разговор. Тем более, что по взлетному полю к ним бежал какой-то джентльмен, нелепо размахивая руками.

II

— Да я ж говорю вам, что самолеты перепутал! Вот и бегаю здесь, как угорелый! Мистер Донован поручил мне это дело лично, и я не могу его подвести! Я хочу получить здесь работу! А мистер  обещал! И если он обещает, то всегда держит свое слово! Вот ваши билеты! — юноша протянул конверт и громко выдохнул.
Стюардесса печально улыбнулась:
— Иди уже, работник! Спасибо, что не опоздал!
Молодой человек подпрыгнул и побежал в сторону вокзала.
— Вот и всё. Порядок… — стюардесса посмотрела на билеты и паспорт девушки. — Проходите, ваше место справа по борту, третий ряд. Приятного полета!
Она поднималась по трапу: ветер нежно играл с её шляпкой и распущенными волосами; сколько же зависти было тогда во мне! Но я знал, что во много раз лучше ветра — он сам мне об этом когда-то сказал. Только это и успокаивало.
Девушка вошла, а с ней залетел и какой-то холодок: может сквозняк, может судьба; пассажиры почувствовали себя как-то неуютно, но вида не подали. А у меня — так мороз по коже!..
Её чемодан лихо подхватил мужик с левого ряда: толстый, потный и красный как бычье сердце.
— Разрешите помочь милой леди?
— Да, если ваше здоровье не будет против. — она мило улыбнулась.
— Какой он тяжелый, мэм! И как вы его носите?! — не без усилий, но «бычьему сердцу»  удалось забросить чемодан на верхнюю полку.
— Носите вы, а я — только при крайней необходимости. — она весело засмеялась и присела в  кресло правого ряда, у окна.
— Девушка, вы любите читать книги? — спросил сосед и открыл свой портфель.
(Опять этот дрянный писака! Постоянно летает моим рейсом! Накарябает свои буквы и  впаривает всем направо и налево! Извините, что вмешиваюсь, но терпеть его не могу!)
— Под настроение, разве что… — она нахмурила брови. — Но сегодня что-то не хочется.
— Как это можно читать «под настроение»?!  — писака чуть не подпрыгнул от изумления.
— Если вас интересует моё мнение о книгах и чтении, то я утверждаю, что все зависит от читателя, а не от писателя. Да! И не надо так удивляться! Я сама проводила такие опыты: бывало, если у меня хорошее настроение, так я и трактат о вредных привычках могу прочитать несколько раз с удовольствием, а если плохое — так хоть чего мне не давай — всё одно — тоска да печаль…
Тем временем мы набрали высоту.
— А вы кто по знаку зодиака, если не секрет? — не успокаивался писака.
— Я в них плохо разбираюсь. Говорили, что мой знак начинается сразу после Близнецов. Скажите, а есть такой знак «Алкоголь»? —  она засмеялась и нежно подтолкнула  писаку. — Ой, мне кажется, что у вас болит печень... Я уверена, что смогу помочь вам! А ну-ка, подайте мой чемодан сверху!

III

 — Где эта тварь - стюардесса?! Где эта добрая сучка?! — писака валялся в проходе с простреленной печенью, а милая девушка перезаряжала свой второй «Магнум».
Какая-то женщина, похожая на толстую кишку, пыталась скрыться в заднем проходе самолета:
— Держи подачу, неваляшка!
Прозвучало несколько оглушительных выстрелов. Но «кишка» продолжала бежать даже когда все поняли, что её больше нет в живых, а есть три свинцовых подарка  в голову.
Вот тогда-то и началась паника!
Следующим ушел «бычье сердце» — его мозг разлетелся и раскрасил бело-красными делами всё, что попалось на пути.
Я орал и звал на помощь! Я понимал, что это реальность, но одновременно мне казалось, что это какой-то дурной сон, в котором было ясно только одно: всё выходит из-под контроля! 
Ах, да! Забыл представиться — я самолет. Обычный самолет! Помогите! Кто-нибудь меня слышит?! Помогите!!!
— Где эта добрая сучка?! — она медленно шла в сторону кабины пилотов и продолжала расстреливать пассажиров.
Два молодых человека, так похожие на почки, с дырками в груди упали на ковровую дорожку. Какой-то мужик (ну точно мочевой пузырь!) на кресле бился в конвульсиях. Вокруг него образовалась безобразная желтая лужа…
Дверь кабины пилотов открылась: штурман, присев на правое колено, успел сделать только один выстрел… Через секунду рядом с ним лежала и стюардесса… Почему именно она так нужна этой безумной?  Не знаю. Я уже мало что соображал; да и пилот с простреленными глазами был мне не помощник.
 Я падал, я летел вниз! Всё вокруг кружилось в безумном танце — как вдруг вихрь неизбежности подхватил меня и понес на своих крыльях в пропасть жути и мрака! Я оглянулся: она паковала чемодан. Её так сильно трясло, но не от страха или ужаса, а (мне показалось или нет?) от удовольствия…
Ох, как темно! Какая же тут темнота…И ти-ши-на…

IV

Доктор прикрыл простыней лицо умершего и повернулся:
— Да, болезнь древняя и страшная…Знаете, как и большинство людей, пациент не пытался бороться. Он боготворил её до последнего, хотя она и съедала его изнутри. Могу констатировать, что покойный крепко любил алкоголь ещё с детства; был момент, когда его спасло какое-то чудо… Но всё когда-нибудь кончается, даже волшебство. — доктор снял очки и присел на стул. — А вы вообще кто, кем ему приходитесь?
— Я  «Ветер». Друг.
— Как его имя говорите?
— Не знаю. В детстве, в приюте для беспризорников Гарри Донована имена редко бывали в обиходе… Но он отзывался на кличку «Самолет».

2. 3851
Владимир Исаев 2

I

Утреннюю тишину нарушил трубный глас:
— Подъём!
Четыре таракана выползли из бумажного домика и выстроились в ряд.
— Приступить к принятию пищи! — Джим щелкнул пальцами, и тараканы разбежались в разные стороны.
Сколько их выдрессировано за пять лет в одиночной камере? Никто не считал. Вот и эти: каждый знал своё место и время. Крохи черного хлеба аккуратно лежали в бумажных кормушках по углам небольшого стола - тараканы с удовольствием ели.
Он досчитал до ста:
— Отставить приём пищи!
Тараканы посмотрели на Джима и шустро потрусили в бумажный домик.
Представление закончилось, Джим пошел умываться.

Кормушка в железной двери с грохотом распахнулась:
— Заключенный номер тридцать восемь пятьдесят один, на выход!
Он привычно высунул обе руки, на которых моментально защелкнулись браслеты. 
Пока Джим проходил обычный для таких дел досмотр, то судорожно пытался понять: «зачем и куда?». Время для прогулки ещё не наступило, нарушать — он ничего не нарушал. Да и как в одиночке можно что-то нарушить, кроме собственной умственно-мозговой деятельности? Но в своем разуме он был уверен. Иногда, что греха таить, его заносило в неведомые дали, но он об этом никому не рассказывал, а значит - никто и не знал.
Повели какими-то неизвестными продолами. Не сказать, что было страшно, но и то, что на душе стало очень весело – тоже неправда.
В тупике оказалась единственная открытая дверь, на которую и указали Джиму.
В комнате стоял полумрак: когда глаза немного привыкли, он разглядел стол, за которым сидел человек:
— Проходи, Джим, присаживайся.
Джим подошел ближе и сел на край табуретки.
Человек закурил и открыл какую-то папку.
— Понимаешь, Джим, в каждой жизни бывают ошибки. Вот так и у тебя приключилось. Твоя последняя апелляция была рассмотрена. Ты ни в чем не виноват, Джим. Собирайся и поезжай уже домой. – человек закрыл папку. — Конечно, государство компенсирует моральный ущерб. Ты же все-таки потерял пять лет! И ни где-нибудь, а в одиночке! Мы обсудим с тобой это позже, а сначала давай-ка по старой доброй традиции я дам тебе пинка, чтобы ты сюда, на тюрьму, больше не возвращался!

II

— Десять миллионов долларов! Ну-что-ты-ляжешь-будешь-делать! — Джим смотрел на единицу и семь нулей в окне банкомата и не верил своим глазам. — Твою мать! Свобода меня  ещё так никогда не встречала!

Квартиру Джим купил небольшую, но со вкусом. Насколько был хорошим вкус — отдельная песня, но то, что в ней не было тараканов — это точно. Лас-Вегас обнимал и любил его. Практически каждый вечер он звал окунуться во всё новые, доселе невиданные удовольствия. Погружение в прелести было стремительным и бесповоротным: деньги открывали двери даже там, где дверей не было и в помине.

— Милый, давай слетаем на Бермуды! — девушка нежно поцеловала Джима и взяла его за руку. Они всегда так ходили — взявшись за руки: она не спрашивала его о старом, а он не копался в её прошлом.
Сколько же мы вместе? — вспоминал про себя Джим. — Да какая разница! Главное, что это самая настоящая любовь! Рестораны, цветы и шампанское; лимузины и дорогие отели, и да! конечно же, казино! Игра — это была его страсть!

— А не прогуляться ли нам по Стрипу, да ненароком заглянуть к Олсену, любимая?
— Как скажешь, милый! Но я не люблю эти игры. Если ты не против, я поеду домой…
— Хорошо, ласточка. Я ненадолго…

В этот вечер фортуна ушла в отпуск. «Карта не лошадь — к утру повезет!» — бубнил про себя Джим, но даже к обеду ничего не изменилось: он проигрывал, и проигрыш был кошмарным. Уже нет квартиры и денег, кончились долговые расписки и заверения…

— Ты уверен, что правильно делаешь, Джим? — аккуратно поинтересовался киллер Слоули из клана Хедскока.
— Всё в порядке! Всё под контролем! — колода мелькала перед глазами. — Не пугай карту!

— Джим, ты снова проиграл. — тихо произнес Жирный Бетси. — Если ты хочешь поставить ещё что-то на кон, то я согласен. Пойми, Джим, я обязан спросить, иначе меня посчитают трусом. А здесь все знают, что Жирный Бетси никогда им не был. Так что ответит миллионер?
— У меня больше ничего нет…
— Нет Джим, есть ещё та девушка, которая приходила с тобой. — Жирный Бетси показал куда-то вдаль.
— Что ты хочешь? – спросил Джим.
— Да всё очень просто! Если ты выигрываешь, то я прощаю тебе долг и возвращаю квартиру и деньги.
— А если я проиграю?
— Она очень красивая, Джим, а я слишком стар для плотских утех… но ещё помню, что такое адреналин! Короче, условие такое: если ты проиграешь — ты убьёшь её! Здесь, прилюдно… Я понимаю, что выбор не богат, но и выхода у тебя особого нет, правильно? — Жирный Бетси достал сигару и закурил. — Я даю тебе сутки на размышление. Завтра, в это же время, я жду тебя здесь. Надеюсь, ты понимаешь, что твоё отсутствие будет расценено Слоули как приказ к действию. А теперь иди и хорошенько подумай!

III

— Любимая, я хочу сделать тебе завтра небольшой подарок. — Джим подошел и поцеловал её.
— Это прекрасно, моя радость! — она закрыла глаза и улыбнулась.
— Завтра вечером надо прокатиться к Олсену.
— Хорошо. Как скажешь, дорогой…


— И что ты решил? — спросил Жирный Бетси.
— Она в машине. В «Ягуаре», напротив входа. Девчонка не знает, зачем мы здесь. Так что скажи охране, чтобы не ляпнули лишнего раньше времени. — Джим присел в кресло напротив.

— Слоули, скажи ребятам, пусть не суетятся с языком, а просто выполняют свою работу. — Жирный Бетси потушил сигару и посмотрел на Джима. — Давай мальчик, сыграем, что ли, в карты?..
— Если не сложно, то пусть крупье раздаст немного. — скороговоркой произнес Джим.
— Погнали!.. —  Жирный Бетси пригубил виски: игра началась!

— Ну ты — монстр! — Жирный Бетси вытер пот и криво улыбнулся. — Сдаюсь, ты честно выиграл! Забирай деньги и квартиру, Джим… Ты — свободен!..

IV

— Я свободен!!! Я свободен!!! — за железной дверью крик превратился в истерику.
Шеффилд, тот, что на коммутаторе, толкнул напарника:
— Нортон, надо бы посмотреть, что с этим придурком. Сегодня он как-то сильно орет.
— Джим в это время постоянно орет. Не дай Бог, вот так, тянуть срок в одиночке… И почему он ещё живой? Дали бы умереть и не мучили мужика! — Нортон подошел к двери и постучал наручниками. — Заключенный номер тридцать восемь пятьдесят один! Вы нарушаете режим! Если это будет продолжаться, то к вам будут применены санкции в виде ряда ограничений! Вы меня слышите?!

Крик прекратился, но его заменили какие-то глухие удары.
— Шеффилд, давай-ка срочно вызывай лепилу! — Нортон включил громкую связь для доклада дежурному о происшествии.

— Твою мать! Я — свободен!!! — Джим бился головой о стол: кровь заливала бумажный тараканий домик. Его обитатели ждали команды «спасайся, кто может!», но вместо этого Большой Командир утопил их в красной, липкой жидкости…

Тюремный врач небрежно выдернул иглу:
— Спать будет как минимум десять часов. Я отпишу его на обследование. Не знаю, может придет в себя, хотя вряд ли. Он сошел с ума — его давно пора отправить на дурку для опытов или на электрический стул посадить, чтобы не возиться… Ай, да моё-то какое дело?!

V

Джим вышел из казино и подошел к своему «Ягуару».
— Что за подарок ты мне приготовил, дорогой? — она грациозно вышла, Джим обнял её за талию и прошептал:
— Мы летим на Бермуды… сейчас же…
— Как скажешь, милый… — она закрыла глаза и взяла его за руку…

3. Мама Таня
Любовь Розенфельд
     Танька по прозвищу  «Бомжиха» нашла кошелёк, да не просто кошелёк, а портмоне, как это называется. Вытащила из контейнера с мусором пакет, развернула, а там пиджак почти новый, во внутреннем кармане – господи помилуй! – он и лежал, кошелёк этот. А в нём деньжищ – куча. Танька никогда в руках не держала столько денег. Если по-честному говорить, она была не совсем бомжихой, что означает: без определённого места жительства, если смотреть по первым буквам. (БОМЖ). Нет, у Таньки была комната в многоквартирном отсеке дома для малосемейных, почти общежитии. Раньше ведь Танька работала уборщицей в психбольнице, потом вышла на пенсию. Из больницы, где она ютилась в подсобке, её прогнали, но спустя два года дали Таньке эту комнатку-«люкс».
     Вскоре она прижила ребёнка, девочку. Кавалер оказался временным, пожил немного, отогрелся в настоящей комнате и пошёл в свои странствия, не оставив Таньке адреса. Куда пошёл? Где искать, что делать с малышкой? Танька даже растерялась сначала, а потом приспособилась. Прокормиться везде можно, молоко выпрашивала у соседей, сколько там оно стоит для такой крошки. Ей давали молоко, деньги не решались ссужать, зная, что Танька всё равно не отдаст. А ребёночка жалко, рассказали Тане, что коровье молоко надо разводить водичкой, чтобы ребёнок не болел животиком, Танька и разводила, а девочка маленькая, которую Танька назвала Оксаной, худела. Но росла потихоньку.
     Когда ей исполнилось три года, Танька сдала её в детский дом, её уже давно донимали социальные работницы, кричали, что в таких условиях не место ребёнку. И ладно. Забрали-то не насовсем, как сказали, а пока Таня не приведёт комнату в порядок, не найдёт себе работу…
     – Какая, блин, работа, – кричала Танька, – на пенсии я. – У нас раньше на пенсию отпускают в психбольнице.
     – Ладно. Значит, пенсии хватает, а почему в комнате так захламлено, почему холодно. Как тут жить можно?
    – Ладно, я её отдаю вам, – сказала Таня, – но когда смогу забрать, всё равно заберу. Это мой ребёнок, я её родила – и точка!
    Найдя кошелёк с деньгами, Танька не побежала к ларьку за водкой, она взяла себя за горло, как говорится, решила, что пойдёт к дочке в детдом, стала думать, что бы ей купить такое… Таня всегда чуть не до слёз умилялась, когда приходила навещать малышку. Она ведь её узнавала, всегда подбегала и кричала: «мама». Это же чудо из чудес, ведь Таня приходила так редко, а принести не могла ничего хорошего, всё пропивала. Ну, пряник мятный приносила, конфетки-карамельки, но Оксаночка на эти приношения и не смотрела, она смотрела на неё, Таньку, свою маму. И как смотрела! Сколько любви было в этих глазках. Шла домой Таня и плакала.
      «Сука я, сука, старая дура, родила доченьку, да поздно. Куда мне ребёночек маленький, если мне уже пятьдесят. А сколько лет проработала! Это же с психами работать – не шутка. Правда, я только убирала у них, но всё равно, никому не пожелаешь. Господи. Доченька моя. Разве такая мама тебе нужно, пьяница проклятая, забулдыга…» Горько было Тане, но ненадолго, всё глушило вино, водка, в крайнем случае пиво, которым угощали «ребята», такие же, как Таня, алкаши уличные.
      Пришла на этот раз Таня к Дому ребёнка во время прогулки, несколько девочек окружило песочницу, и Таня видела, как её Оксаночка и другие малыши «пекли» куличи из мокрого песка, Оксаночка похлопывала ручками по «пасочке», которая получалась, когда она переворачивала небольшое ведёрко.
      – Доченька, Осканочка, иди ко мне, мамка пришла, – позвала Таня.
Девочка быстро оттряхнула ручки и бросилась к ограде:
      – Мама, мама, – радостно вскрикнула она. Ты пришла, а я ждала тебя. – Она просунула ручку сквозь прутья ограды, а Таня стала её целовать, несмотря на прилипший к ладошке песок.
      – Какая ты уже большая, доча, как я соскучилась. Смотри, что я принесла тебе…
    Таня только наклонилась к сумке, которая стояла внизу, как подошла воспитательница:
     – Ну, вот и мама твоя пришла, Оксаночка. А вы, – обратилась она к Татьяне, – не вздумайте кормить сейчас ребёнка.
     – Это почему же?
     – Потому что сейчас у нас обед, понимаете, она не захочет есть горячее. Сдайте передачу, а мы её после обеда покормим.
    – Я бы хотела сама посмотреть, как она будет есть.
    – Если вы раз в два месяца посмотрите, как она будет есть, вам станет легче?
    – Да, мне станет легче, – начинала закипать Таня.
Почувствовав неладное, Оксана заплакала. Воспитательница погладила её по головке и сказала в утешение:
    – Не плачь, Оксаночка, я приведу тебя к маме после обеда. Хорошо?
Девочка тут же вытерла слёзы, успокоилась. И уже обращаясь к Татьяне, воспитательница спросила её, станет ли она ждать девочку после обеда.
    – Конечно, я никуда, ни с места не тронусь.
    – И отлично. Пошли, детка, ребята уже строятся на обед.
Когда к ней вывели девочку после обеда, Таня покормила Оксаночку сладким, потом дала ей в руку небольшого медвежонка, которому девочка очень обрадовалась, но вскоре детей отправили в спальню на «тихий час», и Оксане пришлось уйти. Она крепко держала своего медвежонка, потом легла с ним в постель. Это был счастливый день для малышки.
     Но он прошёл, и больше Оксана не видела свою маму Таню.
     Возвращаясь домой, Танька встретила у ларька знакомых мужиков, они купили спиртное, закуску, все радовались, что у Таньки появились деньги. Никто не спрашивал, откуда. Там же у ларька стояли бабки из пригорода, они привозили на электричке сало, нарезанное кусочками, творог в тряпочке, домашнюю колбасу – набитые готовым чесночным фаршем кишки телят. Закуска что надо! Ввалились в захламленную комнатку, где жила Таня, и началось веселье. Пару раз соседи требовали тишины, но на них никто не обращал внимания. Не в первый раз веселятся Танькины гости!
     Ночью вызвали полицию и пожарных, из комнатки несло горелым. Огня не было, был смрад, дым застилал глаза. Пожарные на всякий случай пролили комнату вместе с хламом водой, а полиция вытащила двоих, Таньку, которая так и не пришла в себя, и одного мужика, который подавал признаки жизни, его отправили в больницу… куда подевались остальные «гости», никто не знал. Потом Таньку отвезли в морг, а соседей поочерёдно допрашивали.  Каждый из них подтвердил, что у Татьяны откуда-то взялись деньги, она в последнее время всё бегала за покупками. Из-под кровати вытащили несколько пустых бутылок.
     «Дак она бутылки всегда сдавала на приёмный пункт, это, видать, новые, покупные, казённые, дорогие», – рассказывала самая тихая пожилая соседка Таньки. – У неё дочка есть в приюте, – продолжала она. – И как теперь девочка будет? Мы её всегда кормили, когда ещё тут жила. Хорошая малышка.
     Стали допрашивать ханыг у ларька, и те тоже подтвердили, что Танька была при деньгах в последнее время, а где взяла никто не знал. Один сказал, что был у неё в комнатке в тот самый вечер, сказал, что курили много, он закашлялся и вышел на воздух, да так и не вернулся. «Вот и остался жив».
    Нашли следаки в комнатке  одеяло, которое сгорело, оно долго ещё тлело, а там синтетическое наполнение было, в одеяле этом, вот и угорели пьяницы.
Потом прислали двух работников, всё из комнатки Таньки выгребли, нашли портмоне, спрятанное под матрасом, но денег в нём не было. Всё остальное вытащили к мусорному баку, один хлам остался от Таньки. Куда отвезли тело из морга, где она упокоилась, так никто из соседей и не узнал. Никому не нужна оказалась.
     А девочка ещё ждала маму, подбегала к ограде, прижимала к себе игрушечного матерчатого мишку. Но напрасно.
     Вскоре бездетная семейная пара приглядела Оксану, стали приходить, приносить подарки ребёнку, изъявили желание удочерить девочку. Им охотно пошли навстречу, Оксану одели получше, вывели в специальную комнатку «на смотрины». Девочка, как девочка, в руках держит игрушку, Оксана ни за что не хотела оставлять своего мишку в спальне.
    – Иди, отвечай на все вопросы, эти люди могут забрать тебя к себе, у них всё есть, игрушки, машинки, куклы, нарядные платьица, будет у тебя мама и папа, – наставляла Оксану воспитательница перед выходом.
    – А у меня есть мама Таня, – возразила девочка.
    – Ну, и где она? – буркнула воспитательница.
Оксана в непривычном новом платье предстала перед будущими родителями.
    – Худенькая какая, – сокрушалась женщина, – одни косточки.
    – Что ж вы хотите, – удивлялась воспитательница. – Детский дом – не курорт. Она маленькая, забудет всё плохое, будет ваша любимица. А там всё от вас зависит.
     Усадили Оксану в машину, повезли в новый дом, а в руке девочки мишка тряпичный, ни на минутку с ним не расстаётся девочка. Стали водить её по квартире, когда приехали. «Вот твоя кроватка, красивая, чистенькая. Тут никто не шумит, не дерётся, тебе понравится у нас жить, деточка», – уговаривали Оксану, а она оглядывалась, удивлялась, иногда чуть-чуть улыбалась и молчала.
     – Ладно, не спеши, дай ей привыкнуть, – сказал жене мужчина.
     Оксана посмотрела на него с благодарностью. Потом на кухне посадили её за стол, на стул для неё положили специальное дополнительное сидение, чтобы повыше было. Оксана всё помнила, как говорила воспитательница, левой ручкой брала хлеб, а в правой держала ложку, не хлебала, ела тихонько, а мишка лежал на коленях. Ночью Оксанка легла с этой игрушкой – маминым подарком, спать, новые родители слышали, как она плачет там тихонько.
     – Ты хоть спрашивала, что там за мама была? – пытался узнать муж.
     – Какой была, такой была, справки нам дали, что девочка здоровенькая, будет есть, станет повеселее, пройдёт время, будем жить.
     …В супере огромный отдел игрушек. Чего там только нет! Пара уже не очень молодых родителей с девочкой стоит перед прилавком. «Скажи, что тебе нравится?» – спросила женщина.
     Девочка молчала, но её зачарованный взгляд остановился на роскошной кукле. Она даже дыхание затаила, а сказать боится. Как вдруг стать хозяйкой такой куклы, такой барыни с кудрями и в шляпе. Невозможно…
Женщина поняла всё без слов и обратилась в продавщице:
    – Вот ту куклу подайте нам, пожалуйста.
    – С удовольствием. Только, видите ценник, дорогая она, импортная.
    – И ладно. Вон девочка глаз от неё отвести не может. Берём, Оксаночка?
Оксана только кивнула и покраснела как-то вся сразу.
     Куклу вложили в коробку, коробку в свою очередь перевязали лентами, мужчина отправился в кассу, чтобы оплатить покупку, а Оксана смотрела на коробку, на крышке которой была нарисована красавица кукла.
     – «Кукла Таня», – сказала продавщица. – Так её назвали. Прошу вас.
     – Скажешь спасибо? – спросила женщина девочку.
     – Да. Спасибо. «Таня», – вздохнула Оксана, но не сказала вслух, о чём подумала –  «мама Таня».

4. Лягушонок Кэнди
Любовь Розенфельд
               
Марк и Эва были прекрасной парой, даже в конторе Загса на них сразу же обратили внимания и сотрудники, и гости.
– Вот это пара, я понимаю, приятно смотреть, – сказала главная сваха, как её называли друзья.
– Точно. И парень, и девушка, подобрались, как по заказу, оба стройные, подтянутые, красивые.
Новобрачных тепло поздравили, всё, что полагалось, осуществили. На красивых людей приятно смотреть.
– Интересно, какие же у них детки будут? – спросила одна из сотрудниц.
– А это уж как бог захочет, – отозвалась другая женщина. Всякое бывает. Но вообще-то ты права, интересно. А ведь придут сюда регистрировать ребёнка, когда появится. Живут они близко, другого Загса рядом нет. Свистни, когда придут через девять месяцев.
– Ну, уж так и через девять месяцев – минута в минуту. Бывает всякое. Иногда деток годами ждут.
Работники Загса ждали не напрасно, они не забыли эту пару, и случилось так, как и ожидалось, через десять месяцев появились наши герои со свёрточком-девочкой. Месяц ушел на раскачку, пока девочка немного подросла, прошло время.
– А вот и мы. – Сияющий папа нёс на руках драгоценный кулёчек с первенцем.
Тут же сбежались сотрудники, но такая крошка не произвела ни на кого впечатления. Маленькая слишком. Крутилась, хныкала.  Ребёнка записали, выдали документ – метрику о рождении. Отец Марк Островский, мать Эвелина Островская, назвали дочь Кларой.
– Не очень модное имя, – обсуждали потом. Простаки. А такие эффектные. Посмотреть бы на эту малышку хоть через пару лет.
– Через пару лет не посмотришь, а вот когда ей паспорт выдавать будем, тогда и увидим красавицу-девицу.
Эва не хотела называть девочку в честь свекрови, матери мужа. «Клара – какое-то каркающее имя», – недоумевала она. Но не ссориться же из-за этого с супругом. Его мама недавно умерла, ну, хочется ему увековечить её память. «Привыкну, конечно, куда я денусь», – рассуждала Эва. Приходили гости, когда девочка окрепла, стала меньше плакать, научилась улыбаться. Гости дарили игрушки, погремушки, Клара тянулась к ярким вещичкам, улыбалась, губки у неё тонкие, трудно было понять, на кого она похожа.
– На лягушонка, – как-то сказала подруга Эвы, когда они вышли с мужем за дверь и сели в лифт. – Не представляю даже, такой красивый Марк, да и Эвка приятная из себя, а эта малышка – настоящий лягушонок.
– Ну, это ты зря, – возразил её муж, она ещё маленькая, посмотришь, какой вырастет.
Росла Клара трудно, была капризной, ревела часто, некрасиво растягивая тонкие губы вокруг огромного рта. Она требовала, если хотела что-то получить, не просила, а именно требовала. С ней было нелегко. И назло всем трудностям родители решили родить ещё одного ребёнка, рассудив, что если Клара будет не одна, она станет другой, поймёт, что есть братик, не только ей будут уделять  внимание родители.
Через год после появления Клары в семье появился мальчик Артёмка. Обычно девочки любят малышей, они с ними пытаются играть, как с куклами, но не такой оказалась Клара, она всё время обижала малыша. Когда он видел, что к нему подходит девочка, он  улыбался, но Клара выхватывала соску у него изо рта, убегала, крича при этом так, что он пугался и начинал плакать. Пришлось устроить для Артёмки место в спальне родителей, подальше от Клары, которая росла не по дням, а по часам,  при этом становясь всё требовательнее и упрямее. Ей явно доставляло удовольствие раздражать взрослых и терзать маленького Артёма. Не всегда выдерживала Эва, иногда шлёпала дерзкую девчонку, но та заходилась таким криком, что соседи прибегали, спрашивали, что случилось. А потом уходили, увидев, что девчонка кричит уже назло им всё громче и громче.
Уже в четырнадцать лет Клара заявила, что теперь будет откликаться только на имя Кэнди. У неё в школе появилась подружка, которая, как и Клара, насмотревшись американских сериалов, придумала себе имя Кортни. Так они и ходили вместе – Кэнди и Кортни. Довольно скоро девочки стали подкрашивать ресницы, а Кэнди красила губы яркой морковной помадой. Иногда она даже казалась хорошенькой в короткой юбочке, в ярких блузках. Так называемая Кортни рядом с ней казалась неуклюжей. Возможно, она и нужна была Кэнди для контраста, рядом с такой подругой она казалась красивой. Рано, не успев немного повзрослеть, девчонки стали посещать ночные клубы. Кэнди пользовалась там успехом. Кортни пыталась иногда образумить подругу:
– Ну, ты уже всю спину оголила. Надо же!
– А почему бы мне и не показать им кусочек тела, – парировала Кэнди точно так, как говорили девицы в сериале. – Чем мне их соблазнять? Ишь, таращатся!
Девочек угощали пивом, пирожными, приглашали в машины, но Кэнди пока держала дистанцию.
– Хочешь сидеть на нарах? – Сказала она как-то одному из настойчивых поклонников. –  Я малолетка, понял? Ну, так отвали!
– А ты ничего, когда рот закрыт, – съязвил парень.
– И что ему мой рот? – удивилась Кэнди.
Они с подругой приходили домой поздно. Марк пытался поговорить с дочерью.
– Отец я тебе или не отец?
– Не знаю, – огрызалась дочь, –  у мамы спроси, кто мой отец, она знает.
Расстроенный таким цинизмом, Марк не мог придумать ничего, чем бы хоть как-то наказать и образумить дочь. Искал оправдания – возраст такой, подросток, да ещё и внешность неважная…
Между тем, рос Артём, и пример сестры мог оказаться заразительным. Но парень наоборот испытывал к ней далеко не тёплые чувства. Он хорошо помнил детские обиды… Теперь Кэнди уже не была похожа на маленького лягушонка, хотя её зеленоватые водянистые глаза были немного навыкате, но макияж скрывал недостатки, а «прикид», как называла Кэнди свои наряды, был весьма модным и современным. Она познакомилась с приёмщицей одежды «со вторых рук» (вещи присылали целыми контейнерами из-за границы). Кэнди удавалось прилично одеваться благодаря этому знакомству. Вместе с подругой сразу же после окончания восьмого класса обе девчонки  устроилась на этот склад ношеных вещей.
Теперь они были востребованы, прежние знакомые обращались к ним за помощью. Всем хотелось так выглядеть, как Кэнди и Кортни. Неважно, где ты работаешь, рассуждали они, важно то, что от тебя кто-то зависит.
Клара всё дальше отходила от семьи. Родители опустили руки, только смотрели с недоумением на новый цвет волос дочери, она стала блондинкой с розовым отливом. Мать говорила, что «блондинка – это уже диагноз, всё равно, что дурочка». Но дочь в одно ухо впускала все наставления, а из другого выпускала.
Она как-то с удивлением заметила, что её, теперь уже пятнадцатилетний брат стал красивым парнем, рослым, сильным, но сестре не понравилось, как он одевается.
– Принести тебе хороших вещей? – спросила она Артёма.
– Спасибо, – ответил он, –  в твоих услугах не нуждаюсь. Судя по тому, как ты одеваешься, я бы выглядел клоуном, если бы воспользовался твоим предложением.
– Как хочешь, смотри не пожалей потом.
На том и закончилось общение сестры с братом. С родителями она совсем не разговаривала, часто не ночевала дома, а в школу вместе с подружкой давно перестала ходить.
– А нафиг мне ваша школа, – заявила Клара, – я неплохо зарабатываю и без аттестата зрелости. Ну, и зрелость! А и Б сидели на трубе…
– Вот это и есть твой уровень «А и Б», – сказала Эва.
Девушки всё уверенней чувствовали себя в ночных клубах, были и такие заведения, куда их впускали бесплатно. Там, правда, накурено было сильно и не только сигареты были в ходу, но, ни Кэнди, ни Кортни не употребляли непотребное зелье. А вот на контакты с ребятами однажды всё же клюнули. Инициатором, как всегда, была Кэнди.
– Мальчишки приглашают нас с тобой в машину, они недавно купили «Жигули».
– Тоже мне – машина, – возразила Кортни.
– Да, ладно, мы же их давно знаем. Их двое и нас двое. Справимся, если что.
– Ладно, поставив на стойку бокал из-под пива, – согласилась подруга.
Но… в машине оказалось ещё два парня. Эти уже были незнакомыми, и заметили их девушки поздно… Обиженные, расстроенные, в рваных нарядах выскочили девчонки из машины через полчаса и бросились бежать… Их никто не пытался догнать, только смех сопровождал их.
– Так всё болит, – сказала Кэнди сквозь слёзы. – За что они нас, Кортни?
– Это ты меня уговорила сесть к ним в машину, и я не Кортни, а Лиза. Я не знаю, как теперь пойду домой в таком виде и вообще… куда себя деть… Я грязная и вонючая.
– Ну, Лиза, так Лиза, но и я такая же, как ты, грязная и противная, и мне некуда идти…
– А знаешь, из школы, что напротив нашей, две подруги-одноклассницы выбросились с крыши, во всех газетах писала недавно.
– И что разбились насмерть?
– Конечно, помнишь, дом девятиэтажку на улице им. Авдеева? Там ещё чердак не запирают…
– Теперь, наверное, запирают. А пошли туда, на чердак, если открыт, посмотрим.
– Пошли. Мы никому не нужны, тем более теперь.
Девчонки тихо пробрались на чердак, оттуда на крышу. Ветер шевелил лохмотья их одежды, разорванной парнями. Лиза, крепко держала Клару за руку, они подошли к ограде в конце крыши и посмотрели вниз…. Высоко. Страшно.
Вдруг Лиза разжала руку и с криком бросилась вниз, а Клара вцепившись в решётку руками, слышала этот крик и не могла сдвинуться с места…
В городе было темно, но Клара представила себе грязную кровавую лужу внизу. Зубы её стучали. «Нет, нет, нет, – бормотала она. – Нет…»
Она спустилась вниз, быстро обошла людей, которые уже собирались внизу, пошла домой пешком, минуя освещённые улицы… В ушах всё ещё звучал отчаянный безумный крик подруги. «Я её никогда больше не увижу. Она не Кортни, а Лиза. А я? Кто я? Я – предатель? Я трус? Я – труп…»

5. Сочинение на вольную тему
Роскошная Людмила Львовна
            За окном холодный дождь разрывал  острыми каплями большие хлопья снежинок,  тихо падающих  и виртуозно кружащихся в медленном танце.  Он не прекращался уже два дня. Все улицы покрылись  лужами и  грязной кашицей. Ветви деревьев блестели от мерцающего света уличных фонарей. Мокрый снег  падал на сгорбленные спины прохожих, заставляя их бежать от непогоды и прятаться в уютные  дома.
            Роза Витальевна с красным носом, укутанная в теплый халат  с натянутыми  на окоченевшие ноги шерстяными  носками, стояла у окна,   прихлебывала обжигаясь,  горячий чай с  малиновым вареньем, искренне сочувствовала  людям на улице,  радуясь, что она  наконец-то дома в тепле.
Ледяной кокон внутри таял. Измотанные  суматошным днем  силы  потихоньку возвращались. Ей даже показалось, что  унылые стены квартиры  постепенно окрашивались в приятные тона.  Она включила настольную лампу и взгляд,  скользнувший по обоям,   наткнулся на тетради, лежащие на  письменном столе.
- Хоть бы один вечер прошел без проверки заданий – вздохнув,  подумала учительница. - А с другой стороны, чтобы я делала  зимними вечерами в одиночестве,  если бы не они.
            Присев к столу, нехотя открыла первую тетрадь. 
Раньше после окончания института она внимательно  вчитывалась в каждую строку боясь пропустить хоть одну ошибку. Теперь спустя десять лет быстро пробегала глазами по тексту,  исправляя  все  неверное красной ручкой,  не раздумывая, ставила оценки.
Стопка тетрадей  быстро уменьшалась,а лицо Розы Витальевны становилось  серьезнее. Нахмуренные брови и недовольное покачивание головой выдавало  едва скрываемое раздражение.  Наконец она не выдержала,   бросила  ручку на стол.
- Какой ужас! Почему же они так неграмотно пишут?  Какой корявый, жуткий язык? Я столько лет бьюсь с неграмотностью и все напрасно. - Это же невозможно читать!  - проговорила она, качая головой.

             Резко  поднявшись,  подошла к серванту, достала графинчик с  ликером  налила маленькую рюмку и залпом выпила. Задумчиво постояла. Потом медленно прошлась вдоль стеллажей  с  книгами, бережно проведя по ярким корешкам  рукой.
- Уж лучше я почитаю  что-нибудь из любимого. 
             Рассматривая  книги долго раздумывала, на чем остановиться. На глаза попался  мамин  старенький  томик Цветаевой.  Предвкушая  удовольствие, залезла с ногами в огромное кресло и открыла книгу. Среди страниц увидела сложенный вдвое пожелтевший листок.
 Она бережно раскрыла  его,  стала читать:
                "Сочинение
                На вольную тему
                ученицы 5-го класса  22 школы.

                РОЗА.
Слово роза мне показалось добрым. У  слова роза два значения. Первое значение у него это цветок очень красивый. У многих людей этот цветок самый любимый, а второе значение это имя девушки.
Больше всего я обротила внимание на первое значение слова роза, на цветок. Цветок этот очень красив для меня. Розы бывают разные и желтые, и черные, и алые, и красные, всякие – всякие разные.
Конечно это слово всего лишь из четырех букв, но меня удивило то почему на таком красивом цветке растут шипы.
Я нашла разгадку. Разгадку я нашла в легенде. В ней говорилось о том  как одно чудовище увидело растущюю розу. Чудовищу непонравилась красота розы. Оно наполнелось гневолось и со всех сил воткнуло свои когти в тонкий слой ствола розы. Чудовище успокоилось и забыв о всем ушло. На следующий день у розы вырасли шипы и с тех пор все розы стали расти с шипами.
У слова роза корень  роз  окончание  А. Но морфемный разбор не так заинтересовал меня.
       Загадку слова роза я нашла. Я узнала о том, что слово роза произошло от слова розовый. Как        бы  букет розовых цветов.
А в  заключению я хотела сказать, что мне очень  понравилось слово роза»

       Пристально рассматривая  круглые неровные буквы,  Роза  Витальевна  не могла поверить своим глазам. 
- Это ж мое сочинение, написанное  в пятом классе. Оценка три/три. Да тут и единицы многовато.
 - Зачем мама хранила его в этом томике? Наверное, хотела показать мне,  когда вырасту, чтобы мы вместе посмеялись.  И не успела.
Уронив листок  и  закрыв лицо руками, она  заплакала, горько всхлипывая.
  Немного успокоившись,   посмотрела  на висевший на стене портрет матери.  Её прищуренные лучистые глаза улыбались.
- А может быть мама оставила сочинение для того, чтобы напомнить сказанное ей однажды:
- Запомни доченька! Нет предела совершенству!
И так хорошо стало на душе от этих давно услышанных слов.
Учительница поднялась и решительно подошла к столу. Погладила ладонью  стопку непроверенных тетрадей. 
- Значит у меня  есть надежда, что у  этих оболтусов  всё  получится!  Тогда вперед! За работу!

* Сочинение написано дочерью автора в пятом классе. Впоследствии закончившей школу с серебрянной медалью.

6. Как я засыпала... Лодочки
Роскошная Людмила Львовна
                Спросонья, я почувствовала запах свежеиспеченного хлеба.  Открыла глаза, и мой взгляд уперся в беленый потолок. Он был так близко, что можно было дотянуться до него рукой. Cкосила глаза влево,   потом  вправо,  ни сестры,  ни бабушки рядом не было. Резко повернувшись,  посмотрела вниз. В горнице  никого.  Прислушалась.  Из сарая,  примыкавшего к хате, было слышно   довольное чавканье свиньи и кудахтанье кур. Из палисадника доносился размеренный скрип качели и заунывное  мычание  сестры  Танюхи.  Через маленькое оконце,  завешенное  цветастой занавеской,   пробивались рассеянные солнечные лучи,  падающие на длинный деревянный стол. На нем красовались пышные, круглые  буханки хлеба, накрытые льняным полотенцем.   В  животе радостно заурчало. Спрыгнув с печки на лавку, а потом на холодный земельный пол и натянув на себя ситцевое платьице,  я выбежала  в сенцы и распахнула дверь. По глазам ударил яркий солнечный свет.
- Людка, проснулась? – услышала веселый голос бабы Феклуши.
- Иды умойся, да утрешнего молочка попьешь.
                Нехотя ополоснув лицо ледяной  водой, из колодезного ведра, быстро нырнула под навес. Баба  Феклуша, придерживая марлю,  налила прямо из ведра в железную кружку молоко. Отрезала огромную горбушку от новой буханки. Доставая ложкой из глиняного кувшина  мягкое  сливочное масло,  намазала  толстым слоем на хлеб, протянула мне. Аккуратно сгребла со стола все крошки,  закинула их себе в рот.
- Ну, завтракай, та смотри крошки не разбрасывай. Знаешь-то,  как  хлебушек тяжело достается – сказала она, ласково погладив меня по голове.

                Семь лет спустя.

Рассматривая вычурный восточный орнамент на коврике,  висевшем  возле моей кровати и водя по узорам  пальцем,  я  улыбалась.
                Сегодня мама купила мне туфли–лодочки, цвета  гортензии,  на маленькой,  крошечной шпильке. Держа коробку в руках,   будто   сокровище я шла из магазина с высоко  поднятой головой,  не  обращая   внимания на соседских   мальчишек,  зовущих  поиграть с ними в прятки.
  -  Это ничего, что мне  пятнадцать, в этих туфельках я буду выглядеть совсем взрослой  - шептала я уверено.
                Была у меня мечта - записаться в школу бальных танцев. Но для этого нужны были туфельки на каблучке.Нельзя же танцевать в  старых парусиновых тапочках. Почти каждый день я бегала с подружками в  ближайший магазин, полюбоваться на модельную обувь. Самая  дешевая пара  стоила  двадцать пять рублей.  Мамина  зарплата была всего сорок  в месяц и конечно она не могла выделить такую огромную сумму на покупку туфель.
                Чтобы заработать эти деньги, я решила летом, в колхозе,  разгружать  машины с зерном.
 - Людка вставай – услышала я шепот бабы Феклуши, уже шесть часов  на работу пора.
                Сонная, осторожно, чтобы не разбудить сестру Танюху, я слезла с печи,  натянула на себя трикотажный  костюм, сверху ситцевое платье, повязала на голову белую косынку.
 - Тише, малого не разбуди, прошептала баба Феклуша,  сунув мне в руки узелок с бутылкой молока и краюхой хлеба.
 Оглянувшись на люльку, где спал, раскинув ручонки маленький  Толик, мы тихонечко вышли во двор.
                Бабушка провела меня до калитки, держа за руль старенький велосипед. Вскочив на него, я помахала рукой,  все сильнее  и сильнее  нажимая на педали.
                Деревня уже проснулась. Хозяйки,  подоив коров и выгнав за ворота,  провожали  тянувшееся по улице стадо. Управлялись по хозяйству, громыхая ведрами,  зазывали домашнюю птицу к кормушкам. В сараях хрюкали поросята, визжали голодные свиньи. Лаяли, виляя хвостами  собаки,  откуда-то  издалека доносился  крик зазевавшегося петуха. Было прохладно, но солнышко уже пробивалось сквозь редкие облака, лаская теплом лицо и руки.
                С центральной улицы дорога сворачивала в поле, где  колосилась высокая рожь.  Справа среди развесистых деревьев затаилось маленькое кладбище, обнесенное железной оградкой  с аккуратно прибранными могилками. Дорога тянулась дальше в поле и упиралась в ток.
                На площадке перед  конторкой,  покрашенной  в ярко красный  цвет,  было много народу. Учетчица Даша, маленькая щуплая девушка,  выкрикивая фамилии,  раздавала наряды на работу.  Я подъехала к кучке подростков  стоявших  под березами. Это была бригада по разгрузке зерна.  Платили нам по 4 копейки за тонну.  По очереди  мы выезжали  на поле к комбайну, чтобы  распределять насыпанное зерно в кузове машины. Оставшиеся  на  току ребята, помогали  взрослым забрасывать  пшеницу на сеялки. Другие вениками и лопатами подгребали зерно, формируя ровные гурты, тянущиеся до самого края площадки.  Подъезжали груженные зерном машины, забираясь в кузов и  орудуя деревянными лопатами и жестяными савками, мы сгружали пшеницу  в огромные кучи перед сеялками.
                В полдень свободные от разгрузки шли обедать. Тут же недалеко в тени деревьев располагался  пищеблок - высокая печь с широкой чугунной плитой и закопченной трубой,  сложенная из самана, которую топили высохшими коровьими кизяками  и длинный  деревянный   стол с лавками. Стряпухи подносили каждому миску наваристого борща  с большим куском  мяса. Хлеб и молоко мы приносили с собой.
                Пообедав, дожидаясь с поля свои машины, мы заваливались где-нибудь в тени деревьев на высокую пахнувшую пылью траву и засыпали, измученные жарой и усталостью. 
                Поздно вечером, забравшись на самую верхушку  гурта мы зарывались в зерно по шею, прячась от надоедливых комаров и ночной прохлады. Лежа  смотрели  в темное небо, разглядывая  сияющие звезды.
                Далеко за полночь, с трудом крутя педали бабушкиного велосипеда,  я возвращалась домой.  Наскоро  помывшись в приготовленном на веранде  жестяном тазу с уже остывшей водой, потихоньку, не зажигая света,  влезала  на печь, ложилась  рядом с сестрой и мгновенно засыпала.                В конце лета я привезла домой первую в своей жизни зарплату. Целых тридцать два рубля пятнадцать копеек.                Мама выключила свет. Повернувшись  на левый бок, я мечтательно смотрела в окно на качающиеся  ветви  клена   с пожелтевшими листьями, сквозь  которые пробивался  робкий свет от  фонарного столба.                -  И как все  хорошо,  получается – рассуждала я.  Двадцать пять стоят лодочки. Три рубля мне нужно на первый взнос в школу и маме еще  пять осталось.
                Закрыв глаза,  я представила себя в бальном платье, своего партнера в черном строгом костюме. Под звуки  оркестра,  мы кружились  в ритме вальса.  Но все это я видела уже во сне.

7. Жизнь или... таракан
Карин Андреас
Январь, 1945 год

Дед открыл глаза и тяжело вздохнул. Он давно не вставал с постели – болезнь наверно серьёзная, до конца войны ему не дожить и уже не видать ему сыновей, которые ушли воевать: все четверо. Хорошо хоть внуки есть и они рядом. Старшему из внуков Ване уже 13 лет – добытчик, вся надежда на него, дети голодать не будут.
Ваня принёс стакан воды.
- Дед, пить хочешь?
Дед поднял голову, взял стакан и отпил немного. Откинулся на подушки.
- Приподними подушки, - попросил он внука.
Внук подсунул под голову деду маленькую подушку.
В последнее время дед вспоминал разные эпизоды из своей жизни и кое-что рассказывал внукам. Хотя иногда детям казалось, что дед явно преувеличивает.
- Иногда нужно съесть таракана, если хочешь жить, - вслух произнёс дед.
Внуки решили, что дед хочет им что-то рассказать и сели поближе к нему.
- Все собрались? – неожиданно бодрым голосом спросил дед.
Три мальчика переглянулись и закивали.
- Я тогда поваром в ресторане работал, - начал дед своё повествование, - известный был ресторан.
Дед вздохнул и улыбнулся каким-то своим мыслям.
- Ну, вам ещё рано о ресторанах думать.
Дети рассмеялись.
- Приятно во время войны думать о мирной жизни, - продолжил дед, - хотя и тогда время было смутное. В городе было много английских офицеров. Они часто заходили в тот ресторан пообедать или поужинать. Официант даже не спрашивал, что хочет офицер и тут же приносил жаренного мяса.
- Мяса, - повторил кто-то из детей.
- Да, мужчине нужно мясо, - кивнул дед, - тем более взрослому мужику. За столик сел один офицер. Официант принёс приборы, салфетку, большую тарелку полную жаренного мяса и отошёл к стене, ожидая другого посетителя. Офицер ковырнул в тарелке вилкой и подскочил на месте. Он стал сердито выкрикивать что-то на своем языке, может быть и ругательства. Выхватил из кобуры наган и стал стрелять в потолок. Посетители вскочили и бросились вон из ресторана. Никто ведь не понял причины, а умереть в ресторане кому охота?
Дети слушали деда не шелохнувшись, разинув рты.
- Официанты попрятались на кухне. «Кто это готовил? – закричал офицер, размахивая наганом.» Пришлось мне выйти из кухни и подойти к столику. Офицер встал передо мной и, продолжая размахивать наганом, спросил: что это? Он наганом ткнул в тарелку. Я посмотрел внимательно и увидел огромного таракана. Таракан явно был жаренный и лежал вверх тормашками.
- Дед, а ты не испугался? – спросил младший из внуков.
- Испугался, - признался дед, - но старался выглядеть спокойным. «Разрешите? - спросил я у офицера и взял его вилку.» Он кивнул, сел и положил наган на стол. Я вилкой поднял таракана и положил его в свой рот. Пожевал и проглотил. А что делать? Наган ведь лежал на столе. Я старался не смотреть на наган. Хотелось жить, а не пулю получить в лоб. Проглотил таракана и сказал: это мясо. Офицер смотрел внимательно, как я жевал и проглотил, сдвинул брови и убрал наган со стола. Официант подбежал к столику и подал офицеру чистые вилку и нож. Офицер взял нож и вилку, разрезал мясо и стал есть. Все вздохнули спокойно и занялись своими делами.
Это были последние дни моего прадеда Ованнеса. Старший из его внуков – мой папа. Он и рассказал мне эту историю, но в каком городе Закавказья это случилось не знаю: или дед забыл сказать или дети забыли. В одном старом фильме я видела точь-в-точь такой эпизод. Время действия 1914-1917 годы. Тогда действительно было много английских офицеров в городах Закавказья. Видел ли дед тот фильм? Вряд ли. Но этот нелепый эпизод возможно передавался из уст в уста и мог произойти в любом, даже провинциальном городке.
Или всё-таки дед рассказал эпизод из своей жизни.

8. Бумеранг
Карин Андреас
Дорога предстояла дальняя, пассажиры автобуса устроились поудобнее, откинувшись на спинки мягких кресел. Рядом с седым стариком сидел молодой мужчина. У старика было приветливое лицо, располагающее к откровенному разговору. Сначала они поговорили на незначительные темы: о погоде, долго ли ехать, будет ли остановка в пути.
- У тебя печальные глаза, сынок, ты не обижаешься, что я так к тебе обращаюсь? – спросил старик.
- Всё правильно, отец, возраст велит.
- Что за беда затаилась в тебе или недовольство какое?
- Да, есть такое дело, но видимо я сам виноват.
   Мужчина умолк, будто раздумывал: стоит ли открывать душу незнакомому, случайному человеку.
- Я немало повидал в своей долгой жизни и дорога впереди длинная, времени много, ты не смущайся, начни рассказывать потихоньку, полегчает, - уверенно сказал старик.
- Может ты прав отец. Я женат, трое детей у меня: два сына и дочь.
- Храни их Бог, пусть растут здоровыми, на радость родителям.
- Спасибо за добрые слова, отец. Лет пять назад жилось нам очень трудно, младшему тогда был лишь год от роду, а старший только в школу пошёл, квартиры своей не было, приходилось жить на чужой жилплощади и платить. Платить нужно было за учёбу сына. Я один работал, жена не могла с малышом на руках.
- Многим молодым семьям трудно. А ваши родители ничем не могли помочь?
- Помогали конечно, иначе совсем худо было бы.
- Как-то удалось решить материальные проблемы, - догадался старик.
   - Случайно встретил знакомого, разговорились с ним и он предложил мне работу, обещал хороший заработок: нужно было организовать фирму по продаже лекарств.
- А что полезное дело.
- Вот и я так подумал, даже уточнил: откуда лекарства? «Да не бойся ты, фабричные, всё аккуратно: таблетки в упаковках, в пачках с инструкцией, заработаешь прилично, сможешь квартиру купить и на хорошую жизнь хватит», - объяснил он. Кто ж от такого предложения откажется? Занялся я этим делом: по очень низкой цене брал лекарства и за высокую цену продавал, а прибыль с тем мужиком пополам.
- Дешёвые лекарства говоришь? Где ты видел дешёвые лекарства? – удивился старик.
– Тогда и во мне поселился червь сомнения, но деньги – они заразны, как только появляются – хочется ещё и ещё. Многое приобрёл: квартиру купил, сделал в ней ремонт, обставил новой мебелью, прикупил современную бытовую технику. Живи и радуйся. Всех знакомых отправлял в те аптеки, куда сдавал лекарства. Всё ж подозрительно низкая была цена, по которой я их получал. Два года прошло и я спросил своего компаньона: они дешёвые, потому что фальшивые? Он откровенно признался: фальшивые, никто от них не умер, но той пользы, которой ждут от них, скорее всего не будет. Честно говоря, у соседей дочь заболела, они ко мне обратились и покупали для неё лекарства из той аптеки, куда я их направлял, ну из тех лекарств.
- Была ли ей польза от них?
- Думаю что нет, хотя вреда не было, но пользы никакой, инвалидом стала, правда у неё такая болезнь, что в любом случае наверно так и было бы. У нас врачи длинный список лекарств выписывают. А какая от них польза? Но после откровения компаньона я задумался. Моя мама перенесла тяжёлую операцию ещё до того, как я стал этим делом заниматься. Врачи говорили, что всё прошло хорошо и дело идёт на поправку. Но после того, как я стал зарабатывать на тех лекарствах, её здоровье ухудшилось. Я был близок с мамой и всё ей рассказал. Она выслушала и нахмурилась: откажись от этого дела, пусть он себе другого товарища ищет, нехорошее это дело, зло творите, зло потом бумерангом вернётся. Я её спросил, а она уверена, что все остальные лекарства правильные и только те фальшивые? Она настаивала: всё равно, ты должен отказаться. Здоровье мамы ухудшалось, требовались дорогие процедуры и лекарства. Спросил у неё совета: как быть с работой? Мама посоветовала работать с братом, у него своё небольшое дело. Так я и поступил, но бумеранг видимо уже возвращался, ничего не помогло и мамы не стало…
- А ты уверен в тех лекарствах, которые для матери своей покупал? – через некоторое время нарушил молчание старик.
- Да, это надёжный источник.
- Ой ли, может такой же, как твой? Извини за прямоту. Да, тяжело тебе. А какого тем, кто дорого платил за пустые лекарства? Не было вреда, а пользы никакой, ты уверен, что не было вреда?
- Вот потому и тяжко на душе.
Старика на автостанции встретил внук, взял у деда тяжёлый чемодан.

- Ты что положил сюда, дед, кирпичи? Как такую тяжесть тащил?
- Немного гостинцев привёз, не с пустыми же руками ехать к детям.
- Дед, у нас всё есть, мы хотим тебя видеть рядом с нами. Что-то ты не спокойный, дед, случилось что-то? Плохая дорога измотала?
- Хочу спросить тебя кое о чём: слово одно непонятное услышал, объясни мне, старику, что значит слово «бумеранг».
- Бумеранг - такое оружие, бросаешь в воздух, оно птицу может убить и возвращается обратно, но если не умеючи бросить и поймать, то может больно ударить. Зачем тебе, дед?
- Вон оно что, теперь понятно. Мне в дороге один мужчина поучительную историю рассказал, это слово назвал, а я постеснялся у него спросить, ему и так не сладко было вспоминать.

9. Седьмой
Лана Кузьмина
Это были дни горестных раздумий, тревожного ожидания, тайной почти невозможной надежды. Когда десять дней назад Нине сообщили, что её двоюродная сестра попала в боль¬ницу с сердечным приступом, женщина, не раздумывая купила билет на поезд и отправилась в самый конец России, в крохотный городок у белорусской границы. Дома остались муж, сварливая старуха-свекровь да шестеро ребятишек.
И сегодня на поминках, когда нет уже Любушки, Нина сидела молча на дальнем конце стола и никак не могла понять, для чего нужна вся эта еда, ящики водки, хвалебные пьяные речи, расписывающие покойную радужными красками, словно не было у той жёстких и трудно выносимых черт характера, а сама она являлась сущим ангелом во плоти, которого при жизни так никто не смог полюбить и отогреть.
Белоголовый Валюша от скуки ковырял пальцем между оконными рамами и доковы¬рялся уже до того, что не смог вытащить пальчик и заорал дурным голосом. Тут же набежали старушки-соседки, заохали, освободили несчастного, подули на распухшее место, подарили конфету на палочке. Валюша сунул конфету в рот и замолчал, изучая незнакомый вкус.
- Жалко мальчонку, - вздохнула баба Женя, соседка. - Куда ж его теперь? В детдом чё ли? - и уставилась на Нину потускневшими от возраста глазами.
- Я не знаю, - растерянно пробормотала та, - а где его отец?
- Сдулся! - усмехнулась баба Женя и не стала больше ничего объяснять.
Поздно ночью, когда Нина беспокойно ворочалась без сна в опустевшей любиной квар¬тире, к её кровати подошёл Валюша, звонко топая по незастеленному полу босыми пятками.
- Мама? - спросил он, наклонив голову и смешно вытянув губы.
- Мамы нет, - наверное, уже в сотый раз за день повторила Нина, - мама уехала. Она... она... - и голос её сорвался.
На следующий день к вокзалу отправилась удивительная процессия. Во главе её – Нина  - в одной руке сумка, в другой крохотная валюшина ладошка. Сам мальчик покорно семенит следом и повторяет только с неподражаемой детской интонацией: мама? Мама? Шествие за¬мыкает баба Женя с детской коляской, служащей тележкой и нагруженной потому всевоз¬можными свёртками и пакетами.
«Правильно ли я сделала, что забрала мальчика?» - думала Нина. Она представила себе лицо мужа, как сдвинет тот брови, рассердится: «Шесть ртов в доме, а ты ещё одного прита-щила!»  Выскочит из своей комнаты свекровь, начнёт ворчать: «Самим жрать нечего!» и ока¬жется Нина у всех виноватая.
- Ту-ту! - закричал Валюша, тыча пальчиком в длинный, растянувшийся на десять ваго¬нов состав.
- Быстрее, быстрее, - засуетилась баба Женя, освобождая коляску, - через пять минут отходит.
Уже в вагоне мальчик в последний раз спросил: «мама?» и в самый момент отправления поезда неожиданно заплакал, словно зная, что никогда больше сюда не вернётся.
Домой доехали быстро, без приключений. От вокзала шли пешком до затерянной среди полей остановки, потом долго ждали кособокий автобус с прогнившей крышей. Нина так и не решилась сообщить домашним дату приезда. Ей не хотелось выяснять отношения на улице. Лучше дома, дома и стены помогают.
Только вышли из автобуса, а по улице уже проносится отрывистый собачий лай. Это Рэй учуял свою хозяйку. И от самой калитки бежит навстречу радостно гогочущая озорная ватага: «Мама, мама приехала!» И тут же останавливается, заметив незнакомого белобрысо¬го мальчонку.
- Это Валюша, - говорит Нина, и голос её дрожит, - ваш братик.
- Ура! - кричит младший Мишутка, и все шестеро бросаются к матери, повиснув на ней гроздьями и едва не затоптав нового члена семьи.
В доме тихо. Пахнет сушёной полынью, которой свекровь посыпает пол. «От парази¬тов» - говорит она. Нине боязно, тяжело выносить взгляд мужа. Она отводит глаза.
- Любин сынок, - объясняет она. - Поживёт пока с нами, потом куда-нибудь пристроим.
- А чего его пристраивать, - внезапно отвечает Игорь. - Сами что ли не воспитаем?
- Ишь чего удумала! - возмущается свекровь. - В чужие руки ребятёнка спихнуть! На Руси отродясь детских домов не бывало! Где шестеро – там и седьмой не лишний!
Нина улыбается и впервые за последние десять дней ей становится хорошо и спокойно. И это тихое, слегка блаженное состояние можно назвать лишь одним словом – счастье. Ведь надо жить, несмотря на вся потери и расставания.

10. Чужая девочка
Лана Кузьмина
1.
Всю ночь Мила «изображала утку». Любимое выражение её старшей сестры Веры. Означало оно всего навсего, что девочке не спалось. Она ходила по коридору, звонко шлёпая босыми ногами, пробиралась на кухню, выпивала там полный стакан воды, затем так же шумно возвращалась, ложилась в постель. Но через пару минут вскакивала и неслась к туалету. Снова возвращалась, ныряла под одеяло, ворочалась с боку на бок, сползала на пол, и всё начиналось сначала.
Вера не выдержала после четвёртого круга.
- Всю воду выдула или ещё осталось? - поинтересовалась она, открыв по привычке только один глаз, в то время как второй продолжал видеть сны.
Мила замерла.
- Нет, там ещё есть чуть-чуть. Пить хочешь? Я принесу.
- Ложись спать! Весь дом перебудила!
- Никого я не будила! - обиделась девочка. - Слышишь как храпят?
- А я что уже не считаюсь? - возмутилась Вера. - Я же не сплю!
- А ты вообще дельфин!
- С чего это вдруг!
- Не помнишь что ли! - Мила даже руками замахала от удивления. - Вчера сама мне про дельфинов читала! Они спят наполовину: сначала один глаз закрывают, а второй открытый остаётся. А через полночи меняются, то есть глаза меняют.
- Местами меняют?
- Да нет же глупая! Они тот который открытый делают закрытым, а который закрытый открытым. Вот. Ты сама всегда только один глаз открываешь, а чтобы проснуться надо два. И вообще не могу я здесь спать! Я хочу в свою миленькую маленькую розовенькую комнатку. А там эта девчонка противная! Заняла мою кроватку!
Мила надула щеки и уселась на пол.
- Алёна – очень хорошая и добрая девочка, - сказала Вера. - Вы с ней обязательно подружитесь. Просто сейчас ей очень тяжело. У неё нет дома, нет мамы с папой. Один только дедушка.
- Пра, - поправила Мила.
- Что пра?
- Прадедушка. Знаешь, - зашептала девочка, наклоняясь к сестре. - Я ему рассказала, что у меня нет никакого пра, и он сказал, что будет и моим прадедушкой тоже. Здорово правда?
- Просто супер! - вздохнула Вера.
- А долго ещё они у нас жить будут?
- Как пойдёт.
- Кто пойдёт?
- Жизнь.
- А...
Мила зевнула и с тоской посмотрела на кровать. Она уже не казалась жёсткой и неудобной.
- Ты как хочешь, а я спаточки! - бодро заявила она и с разбегу плюхнулась в постель.
А Вера долго ещё лежала без сна, думая о чём-то о своём.

2.
Утром квартиру разбудил дивный запах. Прадедушка пёк блины. Мила прибежала на кухню первая. Неумытая и непричёсанная вертелась она вокруг стола пока не выпросила кружевной свёрнутый в трубочку блин.
- Вкуснотища! - она даже глаза закрыла от удовольствия. - Каждый день бы так!
- Тогда сама станешь круглой как колобок, - это пришаркала Вера с открытым глазом.
- Никогда я круглой не буду! - обиделась Мила.
В кухню впорхнула мама.
- Ну, что же Вы, Андрей Валентинович! - всплеснула руками она. - Совсем необязательно что-то делать!
- Да мне не трудно совсем, - прадедушка улыбнулся. - Ребятишек хотел порадовать.
Проснулся папа, оглядел собравшееся на кухне общество и заявил, что готов общаться только после хорошей чашки кофе.
Последней пришла Алёна. Она на цыпочках выбралась из комнаты, стараясь как можно меньше шуметь и нерешительно замерла в проходе, царапая ногтём дверной косяк.
- Алёнушка моя проснулась! - обрадовался прадедушка, усадил внучку на стул, а сам с необычайным проворством выдвинул на середину стол, разложил его, накинул сверху заранее приготовленную скатерть и расставил на столе чашки, блюдца и другие необходимые для чаепития предметы. Всё это заняло меньше пяти минут. Никто не успел понять, что происходит. Вера от удивления даже открыла второй глаз.
Весёлый старик тем временем предложил всем усесться и позавтракать.
- Мы раньше всегда всей семьёй кушали, - объяснил он. - Мы с дочкой, внучка с мужем и Алёнушка. Пока война не началась.
Вера посмотрела на Алёну. Девочка сидела, низко опустив голову. Казалось, она вот-вот заплачет.
- Давайте быстрей есть, пока горячее, - Вера засмеялась. - Я вам сейчас такую историю забавную расскажу!

3.
Днём, когда Мила собиралась пойти погулять, мама попросила её взять с собой Алёну. Во дворе все уже знали про новую девочку.
- А тебя как зовут? - выкрикнул кто-то.
- А ты правда с войны?
- А там громко стреляют?
- А ты правда в подвале жила?
- А самолёты бомбили?
Вопросы сыпались со всех сторон. Алёна стояла, опустив голову, и теребила пришитый на груди бантик.
- А на вас кто напал? Немцы?
- Дурак! Немцев всех побили давно!
- А кто тогда?
- А вот мой папа говорит, - неожиданно громко сказал Пашка Синцов, - что это всё враньё, и они к нам едут, потому что хотят у нас жить, а не потому что война. Он говорит, нельзя никого пускать, пусть сами разбираются. У нас у самих денег мало. Вот что он говорит!
Все замолчали и повернулись к Алёне. Девочка закрыла лицо руками и убежала.
- А мой папа думает, что во всём виновата большая политика, - вступил в разговор обычно тихий Вовка Синицын.
- Что это такое? - спросил кто-то.
- Я не знаю.
Мила отлично знала, что это такое. Ещё бы! Вера ей два часа объясняла.
- Ну, поняла? - спросила она потом.
- Можно я своими словами? - попросила Мила.
- Давай своими!
И Мила рассказала, что политика - это огромное животное, которое идёт по земле и никого внизу не замечает. Люди для неё как букашки и ей их совсем не жалко. Разве можно жалеть букашку? Поэтому политика и давит всех без разбору. И ничего с ней не поделаешь.
- Что же ей никто не управляет? - засмеялась тогда Вера.
Мила сказала, что нет. Но злым людям нужно, чтобы она была. Потому что все свои нехорошие дела эти люди сваливают на политику.
Вера почему-то долго смеялась, но в конце-концов сказала, что Мила поняла всё почти правильно.
Девочка вздохнула и отправилась искать Алёну. Алёна сидела за домом на большом гладком камне. Мила присела рядом.
- Ты чего убежала? - спросила она.
Алёна пожала плечами.
- Ты что немая?
Тишина в ответ. Мила поковыряла ногой землю.
- Не хочешь разговаривать, не надо! Сиди тут одна и дуйся сколько влезет!
Мила встала и пошла во двор. До вечера она играла с ребятами, а когда пришло время возвращаться домой, вспомнила про Алёну. Та так и сидела на камне.
- Пойдём! - пробурчала Мила, девочка поднялась и покорно пошла за ней.

4.
Мила дулась как мышь на крупу. Так Вера сказала. Алёна оказалась совсем не интересной. Она никогда не заговаривала первой, а если её спрашивали о чём-то, краснела и опускала голову. Правда с прадедушкой говорила очень много. Мила однажды заглянула в комнату, а там Алёна трещит без умолку.
«Воображала!» - подумала Мила. - «Не хочет с другими говорить, не надо. Обойдёмся как-нибудь!»
И на улице с ней играть неинтересно. Пролетел над двором самолёт, низко-низко. Все сразу головы вверх задрали, смотрят. Интересно ведь. А Алёна испугалась и в подъезд побежала. Чудная! Всегда убегает. Ищи потом!
А тут ещё мама с папой. Вьются вокруг этой девчонки, а про Милу и не вспоминают вовсе.
Алёна на кухне маме салат помогает резать, а Мила в комнате сидит и дуется.
- Да кто тебе мешает, дурочка! - сказала Вера. - Пойди и тоже чем-нибудь помоги!
- Ну, да! Ей уже Алёна морковь режет! - девочка засопела и надулась ещё больше.
- Смотри не лопни! - засмеялась сестра. Всё время хихикает. А Миле не до смеха. Вчера папа пошёл с Алёной во двор и целых два часа учил её кататься на взрослом велосипеде. Мила все два часа и просидела на подоконнике, прижавшись щекой к стеклу. Вера опять хохочет:
- Пошла бы тоже погуляла!
- Не пойду!
- Почему?
- Из принципа!
Что за принцип такой Мила не знает, но слово очень уж удобное оказалось.

5.
Зашла Мила как-то в свою комнату, а там Алёна. Держит в руках зайца Веню, любимую милину игрушку.
- Можно поиграю? - еле слышно спросила. - Он такой красивый.
Тут Мила и не выдержала. Вцепилась в розовое ухо, кричит:
- Не отдам! Мой Веня! Терпеть тебя не могу! Противная! Вредная!
Тут ухо и не выдержало, оторвалось. Девчонки обе зарыдали - заяц-то действительно хороший.
Прибежал прадедушка, увидел, что случилось.
- Ерунда-то какая, девоньки. Сейчас мы его быстро подлатаем, - нагнулся, а разогнуться уже не может. - Что-то нехорошо мне...
Увезли прадедушку в больницу. Мама сказала, что сердце виновато, переживал много.
- Из-за тебя всё! -Мила ущипнула Алёну, небольно. Но та всё равно заплакала.
Когда Вера узнала, что Мила обижает Алёну, то решила поговорить с сестрой.
- Ты злая, капризная девочка! - сказала она. - У тебя есть мама с папой, квартира, игрушки, а у Алёнки никого нет. Её родители погибли, а дом сгорел. Ты знаешь, что она месяц жила в подвале?
- С крысами? - Мила побледнела.
- С огромными! Там было холодно и страшно. И пока ты тут объедалась шоколадками, она питалась одним хлебом!
- Правда с крысами? - не могла поверить девочка.
- Точно тебе говорю. Послушай, вот когда ты захотела, чтобы Андрей Валентинович стал и твоим прадедушкой тоже, она разве была против? А тебе какого-то зайца жалко! Ничего она с ним не сделает. Поиграет и обратно вернёт. Ты что хочешь, чтобы она уехала? Обратно?

6.
Ночью Миле снова не спалось. Она лежала и думала о крысах, больших и толстых с противным голым хвостом и острыми зубами. Говорят, они могут покусать или отгрызть что-нибудь, нос или ухо, пальцы пооткусывать. Мила поплотнее закуталась в одеяло.
«Бедная Алёна, - подумала она. - Ей, наверное, было так страшно».
За окном бушевала гроза, молниями разрывала небо на части, гремела громом.
- Вера! - позвала Мила.
- Что случилось?
- Вер, я пойду к Алёне спать.
- Ты что грозы боишься?
- Нет. Чего её бояться? Мы же дома.
- Что тогда.
- Просто Алёна может подумать, что это бомбы взрываются, и испугаться. Пойду скажу ей, что это гром.
- Хочешь, иди! - Вера повернулась на другой бок.
Мила пробралась в соседнюю комнату. Алёна лежала с открытыми глазами.
- Можно я с тобой спать буду? - спросила Мила и зачем-то добавила, - я грозы жуть как боюсь.
Потом забралась в постель, обняла девочку руками.
- Тебе страшно?
- Немножко.
- Не бойся, это просто гром гремит. Дома не страшно. Знаешь, пусть мои мама с папой и твоими тоже будут и Веня. Только не уезжай! Я не хочу, чтобы ты жила с крысами.
Дождь всё шумел и шумел. Вера как-то сказала, что он смывает всё плохое, что накопилось на земле.
«Здорово, - подумала Мила, засыпая. - Теперь всё будет хорошо-хорошо и чисто-чисто» .

11. Пашка
Алёна Токарева
- Па-берегись! – раздался зычный окрик, и навстречу солидно и натужно покатила тележка, доверху гружёная товаром.
Пашка едва успел отскочить в сторону. А на него, словно монстр, уже надвигалась новая тележка. И – снова:
- Па-берегись!
 На секунду его охватил сладкий ужас. Он представил себе, что это и не тележки вовсе, а кровожадные чудища, от которых нет спасения. Но он, Пашка, ловок и смел, и непременно всех победит…
- Малец, шёл бы ты отсюда! – буркнул бородатый дядька, который следил за разгрузкой. – А то зашибут, неровен час…
 Семилетний Пашка, понурив голову, побрёл восвояси. Ему нравилось приходить сюда, к огромному торговому центру, и следить за тем, как подвозят товар, грузят его на тележки и отправляют в таинственные тёмные недра здания. В эти минуты он сочинял разные невероятные истории, в которых непременно был отважным и сильным. Или просто мечтал. О чём – он и сам пока толком не знал. Но охватывала его при этом необъяснимая радость, ожидание чуда, что ли, которое рано или поздно должно случиться.
Пашке уже давно хотелось есть, и он пошёл привычным маршрутом в сторону находившегося неподалёку кафе. Там намётанным глазом он сразу заметил, что на двух столах имеются вполне приличные остатки пищи, которые ещё не успели убрать официанты. Жаль, что сегодня не работает тётя Люба. Та иногда давала ему пирожок или булочку или сосиску в тесте. Горячие, прямо из духовки! Он доел большой кусок пиццы и запил кока-колой, а остальную еду проворно спрятал в пластиковый пакет, всегда лежавший у него в кармане. Это – для бабушки, которая уже несколько лет не вставала с постели, и для мамки, которая на минуту вскинет на него свои пьяные мутные глаза, улыбнётся беззубым ртом, скажет «сыночек… кормилец…» и опять надолго уйдёт «в отключку». Пашка послоняется по давно не мытой квартире, заваленной разным хламом и пустыми бутылками и насквозь пропитанной запахом человеческой  нечистоты, нищеты и беды, покормит бабушку, кое-как постирает её пелёнки, да и ляжет спать, чтобы наутро, пораньше, отправиться в странствие по улицам большого города.
Их дом, старый, но крепкий, трёхэтажный, находился в тихом центре. Соседей было мало, а сейчас их почти совсем не осталось. Недавно Пашка, сбегая вниз по лестнице, натолкнулся на двух дядек, солидных, в дорогих пальто, явно чужих. Они ходили по квартирам и, похоже, что-то высматривали и прикидывали. Пашка невольно навострил уши и услышал обрывок фразы: «… разогнать этот бомжатник и, наконец, заняться делом…» Он не понял, к чему это, и что эти дядьки, собственно, тут делали, но на всякий случай, улучив момент,  проколол колесо единственной дорогой иномарки, стоявшей во дворе. Пашка всегда носил в кармане своей старенькой куртки острое шило. Аккуратное  такое шильце. Мало ли что… И вот оно пригодилось. Он потом с безопасного расстояния наблюдал, как дядьки раздражённо пинали спустившее колесо и звонили куда-то. Пашка не знал отчего, но испытал тогда странное удовлетворение. Как будто восстановил справедливость.
Он призадумался. Не всегда они так жили. Был ведь батя, давно когда-то. Пашка помнил его, хоть и был тогда совсем маленьким. Батя работал на заводе. Вечерами приходил домой, брал Пашку на руки, смеялся и щекотал его своими усами. И мамка, глядя на них, смеялась. Кажется, была она тогда молодой и красивой. А бабушка по выходным пекла им пирожки. Маленькие, румяные. Пашка больше всего любил с капустой. А потом батя  повредил на заводе руку – она попала под пресс и всё никак не заживала, сохла и сохла. Врачи грозились её отнять, а на заводе не захотели поддержать батю, выплатить ему положенные деньги, сказали, мол, сам виноват, а мы тут ни при чём. И так повернули дело, что они, и правда, оказались ни при чём. Это бабушка потом рассказала Пашке, когда он немного подрос. А тогда он случайно услышал, как отец сказал маме: «Ничего мы не докажем… Нет справедливости… Прямо жить не хочется…» И голос его был глухим, даже больным каким-то. Пашка тогда не понял, к чему это. Только несказанно удивился – как это, жить не хочется? Разве может такое быть? А вскоре узнал, что нет больше бати. Соседи тогда шептались, что прыгнул он с крыши близлежащей  многоэтажки и разбился. И жалостливо смотрели Пашке вслед. Пашка тогда стал сам забираться на крышу и завороженно глядеть вниз, думая, как же это  можно решиться прыгнуть с шестнадцатого этажа. Страшно ведь… Пока мамка не поймала его за руку и с криком «И ты туда же!» не поволокла вниз. Только сама она всё чаще стала выпивать, сначала с друзьями, а потом и в одиночку. Воровато оглянется, думая, что Пашка не видит, и – раз, торопливо пропустит стаканчик-другой. И потом плачет беззвучно, чтобы Пашку не напугать. А он-то всё видит и понимает, не маленький уже…
Сегодня у Пашки праздник! Ещё утром, когда он крутился возле торгового центра, то заметил у бетонной стены, чуть поодаль, что-то блестящее. Подошёл и обомлел. Мобильный телефон! Он и мечтать боялся, что у него когда-нибудь будет такой. Поозирался, но никого поблизости не увидел, кто мог бы его обронить. Тогда Пашка спрятал телефон за пазуху, решив самое приятное отложить напоследок. Он немного понаблюдал за разгрузкой, потом зашёл за едой и вот теперь уже позволил себе отступление от привычного маршрута. Не будет он сегодня спешить домой, а пойдёт  сейчас в укромное местечко и как следует рассмотрит это маленькое блестящее чудо. Телефон несколько раз мелодично звонил, но Пашка решил не отвечать, чтобы не лишиться чуда. Чужой ведь он, телефон этот, не Пашкин. Отзовёшься – и  придётся всё объяснять и, возможно, возвращать его владельцу. А Пашке ох, как не хотелось этого делать. Хотя мать, когда ещё была трезвой, всякий раз внушала ему, что брать чужое отвратительно. Но пусть хоть сегодня Пашка позволит себе думать, что это его вещь!
Было у него одно потайное местечко. Может, кто о нём и знал, да не мог воспользоваться.  А Пашка мог. Подвал этот всегда запирался на крепкий замок, но было оконце, через которое взрослому человеку не пролезть. А маленький юркий Пашка легко проникал внутрь и сидел там, сколько хотел, довольствуясь обществом разве что кошек. Вот и сегодня он пришёл сюда, подгоняемый желанием рассмотреть свою находку. На улице зуб на зуб не попадал, а здесь сухо и тепло. Красота! Пашка не спеша достал из-за пазухи телефон, полюбовался немного завораживающим мерцанием его гладкой поверхности, приложил к уху. Привалился спиной к тёплой стене, вдоль которой шла труба парового отопления, и задумался…
Он вдруг увидел и батю, и мамку, и бабушку. Все они были живы и здоровы  и сидели за накрытым столом. Бабушка говорила ему «Возьми пирожок! Горяченький!» и подвигала ближе блюдо с румяными маленькими пирожками. Батя смеялся одними глазами и теребил ус, поглядывая на мамку. А мамка, красивая, в нарядном платье, улыбалась и гладила Пашку по голове. «Мы поедем на море?» - спрашивал Пашка, и батя важно кивал, будто всё уже было давно решено. Море…это что-то невероятное! Пашка видел его однажды по телевизору, и вот теперь увидит своими глазами. Счастье его буквально затопляло. Счастье и ожидание чего-то необыкновенного. Пашка крепко спал…

12. Так бывает
Алёна Токарева
Сердце, скованное пленом грудной клетки, отчаянно бьётся и мешает уснуть…  Почему-то все тревоги, которые днём удаётся усмирить, в ночные часы выходят из подполья, и ты оказываешься с ними один на один, не защищённый ни могущественным сознанием, ни чередой неотложных дел, заполнивших до отказа твой день, ни бесконечным общением с людьми…
Я ворочаюсь с боку на бок и каждую секунду помню, что завтра увижу её… Меня переполняют обида, горечь, неприязнь, я хочу, чтобы она оказалась жалкой и поверженной. Одна половина моего «я» с негодованием отвергает саму возможность нашей встречи, а другая испытывает непреодолимое желание повидаться. Такой вот сложный коктейль чувств. Почему? Зачем? Ведь прошло столько лет и, в сущности, мы с ней - чужие друг другу люди.
Помню… да, я отчётливо помню, как она склоняется надо мной и щекочет меня прядками своих волос, а я по-хозяйски захватываю их и изо всех сил тяну на себя. Ей, наверное, больно, но она смеётся и целует меня в нос. Как могу я это помнить? Не знаю. Но вижу так, словно это было вчера.
А вот она бросается на звонок в прихожей и повисает на шее незнакомого дядьки. А потом торопливо натягивает на меня пальтишко и, сунув в руку кусок хлеба, выставляет во двор «погулять». Я цепляюсь за неё, едва сдерживая слёзы, прошу разрешения остаться, мне совсем не хочется бродить по улицам до темноты. Знаю, что, когда, наконец, вернусь,  мне надо будет незаметно прошмыгнуть в свой уголок и затаиться до утра, чтобы не попасть под горячую руку её очередного гостя. Но, натолкнувшись на его неприязненный взгляд, понимаю, что лучше подчиниться…
Память услужливо воскрешает тот день, когда она привела меня в какой-то невзрачный дом, пообещав сюрприз. Я, тогда ещё совсем маленькая, не знала, что это такое, но, затаив дыхание, ждала чуда. А она, легко подтолкнув меня к двери, повернулась и быстро пошла прочь.
Сколько дней и ночей я ждала её! К каждому празднику готовила ей подарок и прятала под подушкой, думала, придёт, обрадуется подарку и заберёт меня… Ожидание стало моей сущностью. Но она так и не появилась.
Вопреки всему я уцелела, поднялась, выучилась, встретила хорошего человека! Так зачем же теперь её слёзные письма «Прости, если сможешь… раскаиваюсь… была слишком молода… люблю…»?
…Подхожу к условленному месту, и от волнения пересохло во рту. Ещё несколько шагов, вот за этим поворотом… Сколько обидных слов, обвинений, гнева теснится в моей груди! Сейчас за все мои детские слёзы и страдания я оболью её презрением, чтобы больше никогда она не появлялась на моём пути…
Я думала, что не узнаю её на людной площади, ведь прошло столько лет. Но лишь увидела эту немолодую женщину с усталым лицом и заметной проседью в волосах, сразу почувствовала – она! И сердце вдруг затопила огромная, всепоглощающая радость… Она тоже узнала меня, но не решалась сделать шаг.
Бегу ей навстречу.
-Мама!

13. Перед летаргией
Шарай Денис
Неумолим бег времени.
Вот уже позади весенний расцвет, позади летнее буйство.
Унылая поздняя осень воцарилась в природе.
Земля, словно престарелая дама, завершает свой вечерний туалет перед долгим сном…
Неуверенной, дрожащей рукой  неторопливо снимает она с себя яркие наряды, стыдливо оглядывая увядающее тело…
Ах, как много она рожала! Как устала от бесконечных родов и жарких летних страстей!
Ее могучее чрево потеряло свою упругость, оно  обезображено  глубокими черными бороздами зяби, оно раскисло от бесконечных осенних дождей, а  былое разноцветье трав
превратилось в отвратительную полусгнившую стерню, похожую на непричесанные  седые старческие космы …
Огорченно протягивает она  голые серые морщинистые руки-ветки к черному зеркалу осенних вод…
Проникшийся состраданием к ней ветер засыпает и засыпает  оголившиеся ветки ворохом желтых хрупких листьев, словно пытаясь прикрыть их уродливую наготу…
Ленивые пухлые тучи угодливо опускаются к самой земле, вопрошая глухими раскатами
грома: «Не пора ли приступить к омовению?» И не дождавшись ответа, выливают на   притихшую в печали землю водопады стылых  дождей. Тучи словно одурманены безумной надеждой: а вдруг к пропитавшейся дождями почве вернется её чудесный  изумрудный наряд?
Их  благородный порыв напрасен: время  весеннего расцвета  прошло.
И земля  беззвучно плачет  горькими холодными росами…
Как любой красавице, -  земле, привыкшей к любованию мира её фантастическими цветами, обильными плодами, густой зеленью листвы ,- так нелегко расставаться со своей былой красотой…
И вот однажды, в мрачную октябрьскую полночь,  опускаются на плачущую землю первые заморозки, безжалостно сковывая её  и лишая последней надежды избежать  долгой зимней летаргии…
Бедняжка недвижима. Совсем скоро суровые темные месяцы зимы накроют землю студеным валом снега…
Я ласково глажу колючую стерню: « Спи, земля! Ничего не бойся! И жди: только  Волшебнице – Весне  под силу вернуть тебе юность и красоту!»

14. Наркоторговец
Шарай Денис
Элмас Текнеджан зовут в селе «бабкой Ленкой».
 Ленка – вдова. Она - маленькая, сухонькая. Про таких говорят : « в чем душа держится».
Ей скоро 85 лет стукнет. Но шустра  не по годам : и огороды раньше всех вскопает, и корова ее больше всех молока дает, и орешник у нее самый ухоженный,- травка под деревцами меленькая, ровная – ну прямо тебе английский газон, да и только.
Но последнее время стала бабка Ленка сдавать, к фельдшеру зачастила: то руки у нее ломит, то спина не разгибается…
А всё потому, что горе на нее обрушилось великое: сына ее младшего, Атамчика, в тюрьму посадили.
Троих сыновей бабка Ленка родила. Старшие сыновья выросли, женились, да и отделились. А младший, по армянским обычаям, в родительском доме жить остался.
Только не заладилась  жизнь-то у него.
Сначала всё хорошо складывалось. Полюбил он русскую девушку из соседнего села, в дом привел, свадьбу сыграли. И стали они жить весело да дружно. Видела Ленка: любовь у них большая.
А вот старшие снохи не  взлюбили  Любу, поедом стали есть: то оговорят, то нашепчут, то сплетню пустят, а то и вовсе скандал закатят.
Терпела Люба, терпела, да и не вытерпела. Стала она Атама уговаривать уехать из села.
А он – ни в какую: «Родителей не брошу!»
А Люба – девка рисковая, гордая была: собрала однажды чемоданы, дочку на руки подхватила, да только её и видели. Уехала, говорят, далеко, на Север. С тех пор и поминай, как звали…
Атам крепился, крепился, да и запил горькую. Нет, не то, чтобы не просыхал. Работал в совхозе, и дома по хозяйству: всё у него в руках горело. Да только без улыбки, без радости,- словно в воду опущенный. А как сорвется,- так и пьет неделю запоем, как прОклятый…
Тут и 90-е годы подоспели: совхоз развалился, работы совсем не стало. Только своим хозяйством и кормились: бычков на откорм брали, свинок расплодили. Хлопот, конечно, со скотом много, да вдвоем хорошо справлялись, к труду они привычные…
Как и когда, сынок начал  дурман-травой баловаться, Ленка и не заметила. Значения не придала, что Атам в лес  стал надолго отлучаться. Всё говорил, то дров надо заготовить, то грибов, ягод набрать на продажу. Так ведь правда, –  надо!
А когда нашла на чердаке схороненные трехлитровые банки с сушеной травой, то Атам и признался : «Есть у меня в лесу полянка, где коноплю ращу. Только ты, мать, не волнуйся,- никто ту полянку в «зеленке» никогда не обнаружит!»
«А я,- говорит,- как затянусь травкой, так Люба с дочкой ко мне приходят. Будто и не разлучались мы никогда. Поговорю,  поговорю с ними,- вроде и на душе легче становится.»
Поняла тогда Ленка, что однолюбом ее сын оказался: сколько вокруг баб да девок, а ни на кого так и не глянул.
Испугалась она, всякие заговоры-отвороты над сыном по ночам шептала, у Полинки- знахарки специальное зелье брала…Да только ничего не помогало.
Смирилась. Так вот и жили.

А про траву –  ни гу-гу. Никого не угощали и никому не продавали.
Да разве в селе скроешь какой секрет  от людских глаз и ушей!
И вот привязался к Атаму однажды Жорка-приятель: «Продай да продай стакан конопли хорошему человеку. Очень ему приспичило!»
Не соглашался Атам,- три дня его Жорка уговаривал, даже поллитру поставил.
И уговорил. А этот  «хороший человек» милицейским агентом оказался. Задание у него было такое: наркоторговцев выявлять и обезвреживать. Настоящих-то торговцев поди-ка, выяви: у них и связи многолетние ( случайного человека не подпустят), да и деньги большие , - если что, враз откупятся.
А задание выполнять надо, - вот он Атама и выявил.
Повязали. Три месяца в СИЗО держали. Ленка так думает: выкуп ждали. Да только где ей-то деньги взять? Хотела даже дом свой продать, да  Андрюшка-участковый отговорил: «Ты, бабка-Ленка, не суетись зря. С такой статьей, как у него, твои жалкие копейки не помогут. Наркоторговец он. Успокойся и жди: большой срок дадут твоему  Атаму».
Как в воду глядел,- пять лет строгого режима дали. И отправили на зону в Волгоградскую область…
А один бывалый мужик Ленке рассказал, что о зоне той дурная слава идет: «Стоит та зона посреди голой степи. Летом  палит солнце жгучее, а зимой – морозы лютые вымораживают всё живое. И охранники там злые и жадные, хуже зверей диких: ни посылки не дойдут, ни денежки!»
Захолонуло сердце у бабки-Ленки.
Стала она старших сыновей упрашивать, чтоб отвезли ее на свиданье с Атамом. А снохи сразу в крик: «Опозорил твой Атам всю семью, подлец! Знать мы его больше не хотим!»
Сыновья - подкаблучники молчат, только головы опустили. Раньше-то бы отец покойный им быстро мозги вправил. Да только нет его давно на белом свете: перед самой пенсией руку в молотилку затянуло. И пошел гулять по нутру  «Антонов огонь»- от гангрены в страшных муках умер…
Думала, думала Ленка,- поняла, что не на кого ей надеяться. Пошла к председателю селькома Ивану и попросила его на компьютере письмо ей отстукать самому Президенту.
Много надиктовала Ленка, длинное письмо получилось:  про всю свою жизнь рассказала, про обиду горькую пожаловалась, что сына ее  наркоторговцем объявили. Ленка не глупая: видала в Горячем Ключе, как наркоторговцы живут,- у них дома как палаты царские.
А у Ленки что есть? Халупа старая,- без мужских рук совсем обветшала, да скотина, выкормленная ее старыми руками. Вот и все богатство.
Попросила Ленка Президента помиловать ее сыночка. А если уж никак нельзя помиловать, то хоть на зону поближе перевести, чтоб могла Ленка доехать повидаться с сыном своим.
Отправила письмо Ленка и стала ждать ответа…Вроде и силы к ней вернулись.
А Андрюха-участковый увидел как-то в "компе" это письмо, да и стал ругать Ивана: «Ты зачем в высокие инстанции глупые старушечьи письма шлешь? Не знаешь что ли, что по Атамовой статье никаких послаблений не предусмотрено? Да вроде, ему  еще два года добавили за неповиновение охране!»
А Иван-сельком и отвечает : «Молодой ты, Андрюша! Жизни не понимаешь! Я-то знаю, что статья у Атама страшная. Но бабка – Ленка пусть надеждой живет. Авось, надежда эта поможет ей и сыночка дождаться!»

15. Драма с углами
Александр Чубанов
Углы бывают разные: острые и тупые, внутренние и наружные, смежные и вертикальные… От выбранного угла зрения и его остроты, зависит восприятие и, даже, оценка предмета или события.
 Для примера, Уважаемый Читатель, рассмотрим один эпизод из жизни отдельной среднестатистической семьи…
Дети сказали, что будут играть в соседей. Мальчик стал на четвереньки и мотает головой. Девочка, что-то приговаривая, грузит ему на спину разные вещи.

Родители сидят на диване, и с разных сторон, под смежными углами, следят за происходящим.

- Смотри, маленькие, а какие наблюдательные! – с сочувствием говорит муж. – Заметили, что бедный Иванов день и ночь работает, как ломовая лошадь.
- Да, наблюдательные! – с вызовом отвечает жена. - Только изображают совсем иное: приятель твой снова пьян, а несчастная Иванова, в который раз, гонит этого бездельника из дома…
По ее тону, чувствуется, что женщина не боится острых углов и готова перейти от обсуждения углов наружных – соседских, к назревшему разговору об углах внутренних - семейных…
Мужчина быстро понимает это и, пытаясь сгладить опасные для мира в семье углы, умело заостряет внимание жены на теме меняющейся погоды…
Напротив дивана, в дальнем углу комнаты лежит пес. Он видит ситуацию, со своей стороны, под тупым углом.
"Ну, тупые… - думает пес. - Полный холодильник еды, а они играют в собаку…"
В центре событий, под ногами детей, скачет блоха. Она еще утром, с похмелья, свалилась с собаки. Блоха безуспешно пытается сориентироваться, пробует найти дорогу «домой». Ничего не выходит - угол ее зрения, не смотря на скачки, практически равен нулю.
- … … … …, – яростно пищит блоха, - … … !!! – и бешено вращает налитыми кровью глазами, - … … ???
Писк блохи – гнуснейший набор нецензурных выражений и не публикуется Автором по этическим соображениям.
Блоха – персонаж статистический. Почти в каждой семье живет свой паразит: сквернословит, нигде не работает, делает больно и пьет кровь остальных домочадцев…
Итак, Читатель видит целый клубок неувязок и противоречий, требующих разрешения. Как выйти из положения? Можно, конечно, пробовать изменить образ жизни и привычки всех персонажей. Но проще, я убежден, добиться гармонии, в этой, отдельно взятой семье, другим способом: изменить восприятие каждого с помощью корректировки угла зрения. Пусть все участники драмы увидят то, что хотят увидеть!
«Хочешь быть счастливым – будь им!» - сказал мудрец. То есть, другими словами: взгляни на проблему с другой стороны…
Я сижу у монитора и, потрясенный, смотрю на прочитанный кусок текста… Все гениальное просто! Нужно только разобраться в деталях…
Так… Я вижу экран под прямым углом. Мне ясны противоречия, вызванные разными углами зрения персонажей. Не понятно только одно: под каким же углом сами дети увидели жизнь соседей?
Это важно! Это сейчас самое важное, без этого не удастся понять суть системы изменения восприятия…
Чтоб увидеть ответ, применяя методику Автора текста, я медленно опускаюсь на колени и, уводя голову в сторону, постепенно изменяю угол своего зрения на экран…
Картина меняется… Вот-вот наступит момент истины! Я чувствую - все пойму, глядя под вертикальным углом, просто нужно крест-накрест скосить глаза…
Падает ваза с цветами… Моя жена с криком:
- Пять часов ночи! Полностью тронулся со своим Интернетом!!! Сегодня же сниму любой угол и перееду… – вскакивает с дивана и «вырубает» электропитание…
Неожиданный угол атаки… С дивана, угол ее зрения на монитор – отрицательный, то есть – она, вообще, ничего не могла увидеть… Загадка!!!
Утром необходимо дочитать текст…
16. Межгород Называевск - монолог телефонистки
Александр Чубанов
КИЕВ, вторая! ВЛАДИМИР, – четвертая кабина!

ЧЕРНАЯ ГРЯЗЬ, первая!.. ЧЕРНАЯ ГРЯЗЬ, я вам говорю!.. Женщина в белом, вы что, своего имени не слышите?.. Соединять вас или нет?.. Ах, вы не грязь, а Иванова Татьяна Ивановна!.. Очень приятно!!! Угу… обиделись... Угу… Вон КАРА-БОГАЗ-ГОЛ сидит, что ему, по-вашему, делать? Тоже шуметь?.. Угу… Остальные, гол или одет, вас не касаются. Вы – Иванова, и все тут… Жаловаться будете… Так… Русского языка не понимаете, вас зовут, а вы… Ну, НАХАБИНО… да я вам ничего! Успокойтесь, прямо БЕШЕНКОВИЧИ какие-то, а не ЧЕРНАЯ ГРЯЗЬ… Да не вы, это город такой… Опять не нравится?.. КОБРА!.. Это я снова не вам, посмотрите по карте, что у вас по географии было?.. Не мое дело... Подумаешь, НОВАЯ ЛЯЛЯ... Ну, что вы кричите? Целые города так называются, тысячи людей в них живут, и ничего, а вам, видите ли, не нравится... Не лезьте в окошко! Отпустите провод, отпустите, я вам говорю! Ишь, КРАСНОЩЕКОВО, аж, да идите же, наконец, говорите со своей ЧЕРНОЙ ГРЯЗЬЮ!.. Уф-ф-ф...

ГУСЬ ХРУСТАЛЬНЫЙ, бегом в шестую!.. Ах, вы на костылях, бежать не можете, а еще ГУСЬ... Нет-нет, я хотела сказать – ХРУСТАЛЬНЫЙ... Опять плохо? Лучше под ноги смотрите, хрусталь – хрупкий...

Ну что за день сегодня? Прямо ДОЛГИЙ МОСТ какой-то, изнервничалась вся. Не клиенты – сплошной АСТРАХАН-БАЗАР. Поработай тут. Они всегда ПРАВДИНСК, чуть что, норовят тебе ГАДИЛОВИЧИ сделать... Скорей бы смену сдать, а там – СУББОТИНО, ГУЛЬКЕВИЧИ себе, БЕЗЛЮДОВКА...

НОВАЯ МЫШЬ, седьмая кабина!.. Да осторожней, БЕГУНИЦЫ, сумкой-то прямо как хвостом...

ОМСК, проходите в десятую!..

Алло... Нин, ты?.. Есть минутка, поговорим чуток... Ай, дома опять РАЗДОРЫ, ГАДЛЯ мой снова за свое ХОБИ взялся... Угу... ХМЕЛЕВКА, потом ХРАБРОВО, ВЫСТУПОВИЧИ... Я его вчера ВЫГОНЕВИЧИ, как СОБАКИНО. Сколько можно УГОДИЧИ? Да, все увез, я теперь ГОЛАЯ ПРИСТАНЬ... Подожди...

КУЗНЕЦК, вторая кабина!..

Алло, Нин... Да... Какое тут настроение, так, между НИЖНЕЙ ЧУМАНКОЙ и ВЕРХНЕЙ ГРАБОВНИЦЕЙ... не поймешь, когда шучу, когда нет? Тут не до шуток уже, скоро заговариваться начну с этой работой. Сама знаешь, какая у меня тут ВОЛЧЬЯ СЛАБОДА... Да я и не беру к сердцу, ПУСТЯШИНО, НАХИЧЕВАНЬ на их жалобы... Завидую я тебе, Нин, сумела устроить свою жизнь: работа – РАЕВКА, ПАПАН у вас – СЛАВСК, сама такая – ОБОЯНЬ, СПОКОЙНАЯ, СВЕЖЕНЬКАЯ, не то, что я – ЧУХЛОМА... Ладно... В МОСКВУ едешь? Привези мне чего из косметики, а?.. Ну, ПОМАРЫ там поярче, может французские ДУШЕТИ, хорошо?.. Уже побежишь?.. Ну, ладно, счастливого ПУТЯТИНО...

Так, слушаю... записываю... ПОЛТАВСКАЯ ОБЛАСТЬ, дальше!.. забыли?.. Молодой, а РАСЕЙНЯЙ... Что-что... ВЕЛИКАЯ – дальше не помните? Просите подсказать... Хорошо, ВЕЛИКАЯ БУДНИЦА!.. Нет?.. ВЕЛИКИЕ СОРОЧИНЦЫ!.. Нет?.. ВЕЛИКИЕ КРЫНКИ!.. Нет?.. ВЕЛИКАЯ РУБЛЕВКА!.. Уже ближе?.. Я так и думала сразу – ВЕЛИКАЯ БОГАЧКА!!! Правильно?.. Откуда знаю?.. Ха! А куда ж еще такой МИЛОВИДЫ КОБЕЛЯКИ звонить будет? Вижу насквозь вашего брата, у самой такой был. Могу еще присоветовать: ВЫГОДА ОДЕССКОЙ ОБЛАСТИ, что рот открыли? Записывайте! Еще, КОРЫСТЬ РОВЕНСКОЙ ОБЛАСТИ, БАРЫШ УЛЬЯНОВСКОЙ, а может сразу в ЛОПУХИНКУ?.. Издеваюсь?.. Грубиянка... Кто, я?! А вы настоящий БОНДЮГ и ВАРОВСК! Ищите ДОБРЯНКУ. Строите СИНЕГЛАЗОВО. А потом, из ее ДУРОВО КАРМАНОВО, может за последний КОПЕЙСК, себе ВИНЫ и кооперативный СЕМИПАЛАТИНСК. ЛИКИНО-ДУЛЕВО вам!.. Граждане, что с ним? ГЛАЗОВО закатил, БЕЛАЯ ЦЕРКОВЬ стал, воды ему дайте, посадите...
УНЕЧА! Подойдите, ваш абонент не отвечает... Не слышите? Да, БОЛОХОНЦЕВО снимите, уши закрыли, ваш абонент не отвечает, говорю... Поняли, наконец?.. Что, ЯЗЫКОВО отняло?.. Снимать заказ?.. Господи, да вы ТУПИЧЕВ или ГЛУХОВ?.. Слушайте, СТАРЫЙ МЕДВЕДЬ, в таком возрасте не звонить, а ДО-МО-ДЕ-ДО-ВО нужно, ВНУКОВО нянчить, поняли?.. Ну, слава богу!
Гражданин! Ну что вы прямо ТАГАНРОГОМ прете?.. БОЛЬШОЙ СУНДЫРЬ вам подавай, срочно? Ишь, БЫСТРИК какой, что за спешка, ПОГОРЕЛЬЦЫ, что-ли? Не мое дело... Вай-вай, прямо ВЕЛИКИЙ УСТЮГ, ГРОЗНЫЙ, ПЕТУШКИ... Меня в КРИВОЙ РОГ?.. На ЧИСТОВОДОВКУ?.. МСТИСЛАВЛЬ будете делать?.. Чего ШУМИХУ-то подняли? Поймите, НЕВИННОМЫССК я, линия занята. Думаете ваш РЫЛЬСК мне приятно видеть, уже соединила б давно... Что?.. А я и не оскорбляю, это город в ОРЛОВСКОЙ ОБЛАСТИ... Чего надулись? Ха-ха... Прямо - КАЛАЧ-НА-ДОНУ... Почему на Дону? Пожалуйста, НА-ОБИ, только тогда - КАМЕНЬ... Ну, что? Что шипите? Не угодишь вам, у-у ЗМЕИНОГОРСК. Эй, гражданин, БОЛЬШОЙ СУНДЫРЬ, куда же вы?.. Вот ЧЕКАНОВСКИЙ, ишь, побежал вприпрыжку, даже ЧЕМОДАНОВКУ забыл...

А вы его не защищайте, подумаешь, БЕДНОДЕМЬЯНСК, я ж ему человеческим языком сказала: линия занята... Женщина, помолчите, лучше уберите от окошка СУМЫ и вытрите НОСОВКУ своему НАЛЬЧИКУ...

РАЗБЕГАЕВКА! - пятая... Куда? БОЛВАНИЧИ, чего как ТАРАКАНОВО врассыпную бросились?.. А-а, думали эвакуация... Это поселок так называется, поняли, что ли?..

ВАДУ-ЛУЙ-ВОДЭ, девятая!.. Товарищ! Да-да, это я вам говорю, ну что вы на клиентку так смотрите? Поверьте, ее населенный пункт ни чем не хуже, чем ваш ДУРДУР... А вы, гражданочка, проходите быстрее, не стесняйтесь. Не название главное, а чтоб с человеком хорошим поговорить... ДУРДУР, ну отойдите же от кабины, долго она вашим ПЛЕШАНОВО любоваться будет?..
Алло, слушаю... МОСКВА?.. Международная телефонная линия?... Что-что... Я ничего не понимаю, говорите по-русски... ничего не... Вы что? Никуда я не уходила... Как вы сказали?.. В рабочее время сигареты КУРИТИБА?.. ГУЛЯНЬ?.. В магазин ХОДЕЙДА?.. Что вы такое говорите?.. На МАДРАСЕ ЛЕГАСПИ?.. Не понимаю... Кто не КОПЕНГАГЕН?.. Ужас какой-то... Я, ОСЛО, ПНОМПЕНЬ?.. Только ГЛАЗГО МАЛЕЕВА, трубку не беру?.. Если вы будете так со мной разговаривать, я... Закрыть ЛА-СЕРЕНА, не ПИСКО?.. Еще не слышала настоящего МАТУ-ГРОСУ?.. Правда, не понимаю... Кончать ДУРАНГО, НЕНАНА лезть в ДЕРБИ?.. Шевелить в голове ТРУХИЛЬО?.. Не быть БАРРАНКИЛЬЯ, а записывать, что диктуете, пока не ПОЗНАНЬ?.. Да... хорошо... пишу... все?.. Угу... вам тоже привет!..
Вот это класс!.. Что значит международная линия, все по-иностранному. Но я ПОНЯТОВКА…
А ну - тишина!!! Оскорблений не потерплю! Кто сказал КАТМАНДУ???

17. Спи, мой мальчик
Анна Лак
           Что ты, малыш? Упал? Ну, иди сюда скорей. Мама тебя пожалеет. Не плачь, мое солнышко, до свадьбы заживет. Тс-с.
           Давай, малыш. Пора спать. Знаю, знаю, ты совсем не хочешь. А кто зевает? Ты не зеваешь? Спи, мой мальчик, спокойной ночи.
           Ты подрался? Но… Ах, ты защищал девочку. Она тебе нравится? Ну-да, ну-да, я все это придумала. Давай раздевайся, будем обедать и раны залечивать.
           Господи, мальчик мой, как время-то летит. Вроде бы с отцом провожали в первый класс, а вот уже и школу закончил. Храни тебя Господь, сыночка.
           Вы решили пожениться? Я… Нет, сынок, я не плачу. Я рада за вас. Жаль, что отец не дожил до этого дня. Ну, не стойте же у порога. Проходите, проходите. Это дело надо отметить.
           Я стала бабушкой?! Нет, я не плачу. Это, сынок, помехи на линии. Приехать помочь? Конечно же, уже одеваюсь.
           Что? Я Вас не слышу!!! Повторите!!! Повторите, пожалуйста!!! Что???
           Да, выезжаю…
           Спи, мой мальчик, спокойной ночи. Сладких снов. Не переживай, скоро свидимся.
           Моему сынуле так страшно там одному, в мерзлой земле лежать. Он с детства темноты боится.
           Спи, мой мальчик, мама с тобой.

18. Лабиринт
Анна Лак
           - Так, вроде бы ничего не забыли. Поехали?
           Кейт улыбнулась и кивнула головой. Провести выходные за городом, вдали от душных квартир и раскаленных улиц. Что может быть лучше?
           Прошло около месяца с тех пор, как Кейт перебралась в новый район, сняла квартиру, и первыми, кто постучался в её дверь с дружеским визитом, оказались Кавертоны, Алиса и Джеймс. И вот они уже все вместе едут отдыхать в небольшой пансионат, расположенный на берегу озера.
           - Оу, Кейти, тебе там понравится. Поверь мне.
           - Да, Кейти, поверь Алисе. Ей в прошлый раз ТАК понравилось, что…
           - Джеймс, прекрати.
           - Но…
           - Я ведь могу рассказать, как ты с двоюродным братом Билли…
           - О'кей. Перемирие. Скоро приедем.
           Дорога заняла чуть больше двух часов. Кейт немного укачало, и она попросила показать её комнату. Приняв душ и приоткрыв ставни, девушка провалилась в сон. Ближе к вечеру, когда спала жара, она переоделась и спустилась в низ. На террасе и на лужайке было полным-полно народу.
           - Мы не стали тебя тревожить, - подошла к Кейт Алиса и протянула бокал. - Пойдем, я тебя со всеми познакомлю.
           - Это всё ваши друзья? – девушка протискивалась сквозь толпу, стараясь не задеть кого-нибудь локтем.
           - Скажем так, друзья друзей.
           ...
           - Привет. Это Кейт.
           - Привет. Я – Алекс.
           - Привет. Это Кейт.
           - Привет. Меня зовут Эмма.
           - Привет. Это Кейт.
           - Привет. Я – Джек.

           - Привет. Это Кейт.
           - Привет. Я – Стив…

           «Я ненавижу слово «привет», - думала про себя, улыбаясь, Кейт. Ей-богу, она ничего не имела против, чтобы остальные «друзья друзей» остались незнакомыми людьми хотя бы до завтра. Но Алиса, как нарочно, стремилась познакомить девушку со всеми.
           - …я так и сказал Бэтт: «Либо я, либо твой сын». Я не для того работаю без выходных, чтобы содержать чужого ребенка. Оу, Бэтт подойди-ка сюда, я как раз рассказываю Кейт про тебя.
           - Привет, Кейт. Я – Бэтт.
           - Мы обсуждали ТВОЕГО ребенка, Бэтт.
           - Да, Стив был прав. Он не обязан воспитывать Лоуренса, и мы его отдали…

           Кейт показалось, что она ослышалась. Поэтому переспросила еще раз:

           - Простите, что вы с ним сделали?
           - Мы его отдали. Я отвезла сорванца в Техас к своей маме. Думаю, нас можно понять.

           Дальше слушать девушка не стала. Извинившись и сославшись на усталость, она решила подняться к себе.

           - Странная пара. Вы не находите? – окликнул её чей-то голос.

           Кейт обернулась. «Как его зовут? Черт, не помню».

           - Забыли мое имя? О, не переживайте. Мы даже не были представлены, - незнакомец улыбнулся и протянул руку. – Барри. А Вы – Кейт? Угадал? Я видел, как Алиса знакомит с «местными чудиками».

           - Нет, мне понравились…
          
           - Можете не продолжать. Правила хорошего тона не позволяют говорить правду. Я сам догадываюсь, КАКОЕ впечатление производит наша компания. Взять хотя бы Стива и Бэтт. Ужасная история, не правда ли?
           - Да, никак не могу себе этого представить.
- Знаете, Кейт, мне нужно вернуться в город, не хотите со мной?
           Девушка вдруг почувствовала, что хочет попросту сбежать от этих «милых» людей.
           - Я соберу вещи.
          - Жду у центрального входа. Синий пикап.
           «Алисе скажу потом, что мне стало плохо, и я решила поехать домой».

           - Кажется, мы свернули не туда, - чертыхнулся Барри.

           Кейт поежилась. По верхушкам деревьев стелился туман, «выплескиваясь» на дорогу молочной пеленой, и сказать точно, где они находились в данный момент, не представлялось возможным.

           - Возвращаемся.
           - Но куда? Разве можно что-нибудь разглядеть? – девушка в сотый раз прокляла тот час, когда вообще согласилась отправиться на выходные в этот проклятый пансионат.
           - Ты же не хочешь провести эту ночь в моей машине? ВДВОЕМ?
           - Конечно, лучше повернуть обратно. Поехали.

           Барри хмыкнул и развернул машину. Возвращались в полной тишине, лишь шум мотора, да еле слышное радио сглаживали неловкое молчание. Туман рассеялся, и до жилья оставалось совсем немного.

           ...

           - Тормози, - крикнула Кейт.
           - Что? Что такое? – Барри остановил машину.
           - Там был человек.
           - Ты уверена?
           - Да.
           - Я никого не вижу.
           - Он стоял посреди дороги.
           - Но сейчас никого нет.
           - Хорошо, хорошо. Только постарайся быстро не ехать.
           - Как скажете, мэм.

           ...

           - Стой! Стой! Ты видишь их? – Кейт всматривалась в лобовое стекло.
           - Черт побери, откуда они здесь взялись?
           - Я не знаю. Барри, мне страшно.
           - Эй, не бойся. Какие-то придурки решили пошутить.

           Кейт смотрела на людей в плащах, неподвижно стоящих на дороге, и внутренний голос кричал: «Беги!».

           - Детка, да ты вся дрожишь. Ну-ну, успокойся. Мы сейчас выйдем из машины и подойдем к ним. Поговорим, все обсудим.
         
           - Что обсудим???

           - Что нам с ТОБОЙ делать!

           Девушка попыталась открыть дверь.

           - Эй, Кейти. Ты пропустишь самое интересное, - прошептал Барри и провел рукой по волосам своей пленницы. – Ты – наша Почетная Гостья, и этот вечер твой. Ах, малышка, если бы ты согласилась остаться в пансионате, мы могли бы с тобой неплохо развлечься. Но…

           Кейт не стала дальше слушать. В ней откуда-то взялись силы, чтобы ударить Барри и открыть пассажирскую дверь, через которую она выскочила на дорогу и тут же побежала в лес. Она слышала, как вопили её преследователи, суля все кары мира на голову бедной девушки.

           - Кейти, не дури, выходи. Мы тебя все равно найдем. В этом лесу еще никому не удалось от нас укрыться.

           - Бедняга Барри. Кейт украла его сердце.

           - Не печалься, дружище. Ты можешь съесть её сердце, и оно навеки станет твоим.

           - Тогда, чур, мои глаза.

           - Алиса, тебе не стыдно?

           - Они у неё такие красивые, в моей коллекции еще таких нет.

           - Я заберу её волосы…

           Кейт казалось, что она сошла с ума. «Нет, это не со мной. Нет-нет. Проснись, проснись», - шептала она про себя, пока кто-то грубо не схватил её за руку и притянул к себе:
           - Попалась?
                ...
           Её разбудил собственный крик. Кейт проснулась в кровати, у себя дома, в уютной квартире на Роуз-Стрит. «Боже, это был лишь сон».
           Приняв душ, выпив большую кружку крепкого кофе, она засобиралась на работу.    «Приснится же такое», - думала Кейт, спускаясь по лестнице на первый этаж. – «С кофе и новостями на ночь пора завязывать».
           Странно, но сегодня как будто во всем доме замерла жизнь. Неслышно было лая собак, звука работающих кофемолок и тостеров, ни даже обычной утренней ругани соседей.
           Выйдя на улицу, Кейт удивленно оглянулась по сторонам. НИКОГО! Город был пуст. «Что-то случилось, пока я спала. Наверное, всех эвакуировали. Только почему забыли меня?» - девушка достала мобильник, пыталась дозвониться до матери, но не смогла, не было связи.
           Она прошла по пустынным улицам квартал и свернула за кинотеатром.

           «Мамочки!» - прошептала Кейт и бросилась опрометью обратно.

           Пустота, манящая своей белизной, поглощала город. Таяли дома, испарялись машины, деревья, земля и небо.
           Кейт все бежала и бежала, пока её саму не поглотила Вечность.

           ...

           - Извините, миссис Окридж. К сожалению, состояние Вашей дочери остается без изменений. Мне очень жаль.
           Она смотрела на дочь, на умницу Кейти, прикованную к больничной койке, и плакала. Вот уже год, как её девочка «спит». Доктора уверяли, что кома не будет столь длительной, но…
           Ей советовали отключить Кейти от аппаратов. «Все равно, она никогда не будет прежней», - твердили «умники» в белых халатах. А она знала, она верила, что однажды дочка откроет глаза, улыбнется и скажет: «Как же долго я спала».
Миссис Окридж поправила одеяло и, поцеловав Кейти, отправилась в церковь.
           ...
           Кейт искала выход из лабиринта. Её подстегивал страх. Она видела лишь тень того, КТО обитал в темных глубинах старинного подземелья, и этого вполне хватило, чтобы бежать без оглядки в поисках спасенья.
           Выход…
           Да, когда она найдет выход, она обретет покой.

19. Ложь
Галина Кравец
В нашем доме царил культ правды. За ложь наказывали строго лишением удовольствий и  прогулок. Родители были порой очень строги и неизвестно, что было страшнее: родительский гнев за провинность или гнев за попытку солгать, выгораживая себя.
Этажом ниже жила моя подружка Вера. Побывать у нее дома, поиграть там было всегда заманчиво и жутко интересно. Потому что там все было не так как дома. Ее родители много лет проработали в Китае, дом был полон чудесных необычных вещиц, куклы у Веры были изумительные, фарфоровые лица и руки, такие, которые сейчас считались бы коллекционными. Нам и тогда не особо позволялось их трогать. Но удержаться было невозможно.
Мне разрешалось бывать в том доме, тем более, что папа Веры  был непосредственным начальником моей мамы. Но не более чем часок, не нарушая приличий!
А бабушка Веры угощала всегда такими вкусностями! А мама ее знала столько стихов и песенок на английском! И она вязала такие наряды для Вериных кукол… Было большим соблазном поиграть в том доме и два, и три часа… Но нельзя, мама будет ругать! И вот в моем восьмилетнем мозгу созрел гениальный план! Надо создать ситуацию, когда мама не накажет за ослушание. Например, если я теряю ключ, то мама только пожурит слегка и порадуется, что я не гуляла весь день по весенним лужам, не продрогла, а нашла пристанище у соседей! Но терять ключ, это всегда чревато тем, что папа будет искать новый замок, мучиться весь вечер с дверью, меняя замки (а вдруг кто-то найдет ключ и придет, когда маленькая дочка одна дома?!). Тогда  нам с Верой приходит в голову новая великолепная идея: ключ надо потерять «на время», а потом его «найти»!
Во дворе у нас построили новую телефонную станцию, и вокруг нее начали отсыпать гравием дорогу. Эти  огромные кучи гравия насыпали еще с осени, а нынче уже весна! Зароем ключ, запомним место и назавтра «найдем» ключ. Вот обрадуется папа, что не надо замки менять! Сказано – сделано. Соорудили башенку красивую над могилкой ключа. Веточку воткнули, чтоб заметнее было. И с обеда до самого вечера играли у Веры всласть. И в магазин с весами крошечными с настоящими гирьками (ни у кого во дворе таких не было!). И в доктора. И в куклы, примеряя на них нескончаемые наряды, связанные мамой Веры. Потом учили английский с Вериной мамой. Пили чай с ее бабушкой.
А когда пришли мои родители, они нашли приколотую к дверям незатейливую записку, над которой потешался весь подъезд: «Мама! Я у Веры. Ключ потеряла. Веревка на шее». Эта веревка – это был мой главный аргумент. Ведь строго настрого запрещалось снимать с шеи ключ на веревочке, чтоб нигде не потерять его. Мы все бегали в то время с ключами, висящими как драгоценные кулоны. А у кого несколько ключей было в связке, так те позвякивали, как колокольчики у козочек, и всем было весело. Так вот, то, что веревка на шее осталась, а ключ волшебным образом потерялся – было самым загадочным во всей этой истории. Но моей же вины в том не было?
Конец этой истории был непредсказуем! Пожурили-посмеялись родители над моей «веревкой на шее», но делать нечего, спать легли с планами назавтра в очередной раз (сколько же мы с братом ключей до того реально теряли!?) поменять замки.  И каков же был  мой ужас, когда наутро я проснулась от натужного рева тракторов, разравнивающих ту гравийную дорогу у нас под окнами! Мамы с папой уже давно нет, а меня до сих пор  мучает раскаяние. Я так и не призналась что это излишне, когда папа старательно врезал новый замок, Не призналась, что ключ никто и никогда не найдет. Что он надежно упрятан под новенький асфальт за окнами.

Захлопнуть дверь и ключ похоронить    
На сутки, чтобы не ругала мама.       
Как просто было нам тогда решить      
Свободу обрести путем обмана.         
И где найти нам тот заветный ключ,    
К свободе открывающий дорогу.         
Чтобы, пройдя раскаяния путь,          
Вернуться в детство, к отчему порогу.

20. Взросление
Галина Кравец
1
Праздники в нашем доме любили все. Особенно любимыми были дни рождения. Мама умела создать удивительно теплую атмосферу торжества. Подарки готовились заранее, задолго. Их должно было быть непременно много, не обязательно дорогих, часто просто пустяшных. Но это должны были быть непременно сюрпризы, со смыслом, или просто нужные и давно желанные вещи.
Для детских праздников покупалось заранее много сюрпризов-сувениров, которые дарились гостям за выступления в импровизированном концерте или в качестве приза за ловкость, а может быть как поощрительный приз за то, что опростоволосился и не сумел стать первым в игре.
На стол обязательно готовилось много сладостей и разнообразной снеди, причем все мама стряпала сама. Покупные торты у нас не жаловали. Пирогов мама не умела стряпать, а вот по разным печеньям, пирожным и тортам она была мастер! Папа привозил из командировок разные дорогие конфеты и восточные сладости, и это был настоящий пир!
Мои друзья, даже уже в подростковом возрасте, ждали всегда моего дня рождения с нетерпением, почти также, как  и я сама.
День моего шестнадцатилетия был единственным грустным праздником в моей жизни. Воспоминания о нем я всегда глубоко прятала от самой себя.
Незадолго до этого я поссорилась со своим любимым. Впрочем, нет, это была не ссора. Просто мне дали понять, что мы разные люди, что никакой любви между нами нет, что дальше наши жизненные пути пойдут врозь. Я никак не хотела с этим смириться. Я не верила. Такого не может быть! Зачем тогда были поцелуи тайком? Зачем были страстные объяснения и планы на будущее? Вся моя жизнь последний год состояла из встреч и расставаний. Я не помню тот год в школе, не помню никаких событий кроме его рук, глаз, губ, кроме наших поездок с ночевками в палатках, кроме его смешных песен под гитару…
Конечно, я пригласила его тоже, как и всех моих друзей из нашей общей компании. Я старалась забыть, что вот уже не одну неделю он не приходит к нам во двор, он не смотрит в мою сторону, не звонит. У него другая компания, как сказали мне ребята… Я не верила.
Приходили гости один за другим, а его все не было. Я старалась не подать виду, как мне плохо, улыбалась друзьям, рассаживала всех за столом, старалась быть веселой именинницей. Звонок в дверь посреди праздника раздался неожиданно громко. Я кинулась к дверям. Наконец-то!
Он пришел с огромным желтым плюшевым медведем, страшным и несимпатичным, громко рычащим, если его перевернуть вверх ногами… Он пришел со своими новыми друзьями, которых я вовсе не знала. И это было как пощечина. Мой праздник был испорчен бесповоротно. Я улыбалась и что-то лепетала. Приглашала в дом.  Впервые в жизни я была неискренна. Я была просто ошеломлена, опрокинута, смята. Не помню, что было дальше. Кто-то смеялся, танцевал, веселился. Я совсем не помню ничего.
Когда все ушли, оглушительно тихо стало дома. Желтое чудовище стояло в углу и глядело на меня бусинками-глазками. Он ни в чем не был виноват, этот мишка. Наверное, поэтому я не смогла его выкинуть. Он долгие годы жил у нас, даже когда я уехала из отчего дома, он остался там и ждал меня. Каждый мой приезд он встречал меня, рычал и пугал моего маленького сына. Пылился и снова ждал моего нового приезда. Давным-давно мы выяснили все отношения с моим любимым. Но он так и не узнал, что тот нелюбимый желтый чудик долго-долго напоминал мне мое шестнадцатилетие. Он был тем самым напоминанием, что в 16 лет пора становиться взрослой, снимать розовые очки и понимать, что мир населен не только добрыми и красивыми людьми. Спасибо тебе, золотистое чудо.

2

Я не знаю, зачем я это сделала…
Это случилось тогда, когда мама умирала, а мы все видели и понимали, что она угасает… Непостижимо рано, необъяснимо быстро. Она сгорела в два месяца. Не дав нам опомниться, осознать происходящее, приготовиться  хотя бы мысленно. Ей было всего 60. Только-только родилась долгожданная внучка, моя Машенька, которую она вымолила у небес. Она сама мне так и сказала «Я вымолила внучку у Бога», хотя много лет она считала себя непримиримой атеисткой.
Я пришла домой после ночного дежурства у мамы. Было такое ощущение, что все внутри меня умерло, онемело, я не чувствовала ничего. И вдруг я лихорадочно стала искать мои старые юношеские тетрадки, которые оставила дома, уезжая после института, выйдя замуж. Они хранились дома уже много лет. И вдруг именно сейчас я поняла, что если не станет мамы, хранительницы моих архивов, то кто-нибудь чужой сможет найти их, прочитать, не понять, посмеяться или выбросить. Я в каком-то лихорадочном бреду схватила старую кастрюлю, спички и в ванной комнате (почему в ванной???) устроила сжигание рукописей. Это было ужасно… Пламя взвивалось высоко, коптя потолок ванной, обжигая мое лицо и руки. Раскаленная кастрюля грозила прожечь линолеум на полу, а я в каком-то исступлении рвала и бросала в пламя все новые и новые тетрадки, исписанные моим смешным детским почерком. Это были первые пробы пера. Юношеские рассказы. И даже неоконченная повесть. И только когда я поняла, что могу просто спалить весь дом, я залила огонь водой из душа.
Сидя над этим нелепым пожарищем, в слезах, я вдруг подумала, а зачем я это сделала? Я же могла просто забрать с собой все свои записи, полудневниковые, искренние как первый снег, трогательные как пальчики у новорожденного… Я могла просто увезти это с собой в свой новый дом… Пусть бы потом когда-нибудь мои подросшие дети почитали и проникли в мой мир. Зачем я это сделала??? Наверное кто-то, сидящий глубоко во мне, решил, что раз не будет мамы, то вместе с этим умрет что-то важное, та часть меня, которая принадлежала ей.
Через несколько дней мамы не стало. В тридцать лет, уже имея двоих детей, я, наконец, стала взрослой.

21.без звезд..
Кристина Поплицкая
Время действия: юга , 1ая
Место действия: Галактика созвездия Лун 
Структура:

Пролог.
"Что держит тепло в теле существа?"

**
В глубинах воды океана на большой планете, которая согревалась собственным ядром куда не проникают лучи светил, в галактике, летящей в темном космосе, сидела девочка. Ее полупрозрачное тело излучало легкое сияние фиолетового цвета; оно мерцало, становясь порой голубоватым. Кончики ее длинных прозрачных волос светились особенно ярко. Она писала послание в просторах воды: слева от себя и справа от себя, позади и вверху, и поставила точку на югозападе. Она тихо сказала голосом, похожим на гул колокола.
- Мне снилась большая белая обезьяна.
Рядом стояла ее подруга, она рассмеялась, ее волосы засветились желтым светом.
- Ты опять выдумываешь инопланетян?!
Девочка покружилась вокруг себя, запрокинула голову назад и кувыркнулась, оставив сиреневый след свечения.
- А что происходит, если уходят волшебники?
Подруга села на песок.
- Они превращаются в призраков. Однажды я их видела в своих путешествиях во сне. Они летали под водой, махали крыльями.
Девочка рассмеялась.
- Ты придумываешь инопланетных бабочек!
Рядом бесцельно пролетели большие круглые плазменные шары, похожие на шаровые молнии.
- Мы так и не поняли почему ронии просто летают.
- Наша суть быть филициями, дорогая моя Абра. - ответила подруга.
Абра раскопала песок на дне, где была закопана пластина прозрачного зеленого камня с надписью. Абра прочла:
- Сейчас две филиции встретили двух фельхов.
Абра подняла голову и рядом стояли два фельха. Их тела светились белым светом. Они рассмеялись и исчезли, оставив в пузырях воды цветы в дар филициям.
Филиции взялись за руки и закружились в водах океана, оставляя светящиеся разным светом линии. Абра вдруг отпустила руки подруги и помчалась вверх. Полруга помчалась следом и, схватив ее за руку, остановила.
- Ты была когда-нибудь на верху.
- Нет. Но один из фельхов, давших нам цветы, видел там ничего.
Подруга обняла Абру.
- Зачем ты туда помчалась?
- Дописать свою музыку.
- Ты пишешь ее уже эоны времени.
Абра рассмеялась, из глаз у нее потекли слезы.
- Имя фельха, который был ярко белым, Адрег. Он знает о рониях...
- Это он видел ничто за пределами мира океана?
- Да.
- Спроси его и допишешь музыку в своих мыслях.
- Он любит, когда я надеваю другое тело.
Подруга потянула Абру за руку.
- Тогда идем в город.
- Идем.

**
Абра помчалась в сторону города, где на каменных белых стенах висели пустые афиши, как новая проповедь. Филиции двигались медленно. Абра осмотрелась.
- Еще недавно тут проповедовали фиолетовый цвет в каждой афише.
- Да. А теперь и афиш стало меньше.
На углу один древний фельх торговал телами. Его лавка блестела, украшенная золотом, драгоценными камнями и нитями, прильщая ароматами амбры.
- Купите тела и меняйте!
Абра пролетела мимо.
- У вас нет тел роний?
Фельх свернул лавку и исчез. Подруга приложила палец к губам Абры.
- Тише!
- Куда он пропал?
Подруга сказала тихо.
- Он ждет тебя там, где нарисован круглый рисунок. И если ты умеешь их читать, то иди.
- Я видела квадрат разрисованный красочными линиями на площади мечты.
- Бежим.
Они подошли к площади мечты, над которой собрались тучи и была гроза в пучинах вод океана. Абра взглянула на квадрат.
- Это здесь.
Пролетели два фиолетовых ронии и гроза исчезла. Абра фыркнула.
- Фиолетовые ронии даже не знают, что бывает гроза: стоит им появиться и ее нет.
Дойдя до квадрата, филиции увидели золотую лавку фельха. Фельх улыбнулся и протянул пустое тело ронии.

**
Абра взяла тело и сразу же переместилась в него, оставив свое лишь просто парить в пучинах вод.
Она растворилась в новом мире, где нет мыслей, есть только полет и наслаждение этим, ведь в прошлых эволюциях ронии не имели движения. Абра помчалась в самый верх, туда, где кончаются воды и начинается что-то неведомое. Она летела и вылетела из воды в пустое пространство, которое освещалось лишь сиянием ее тела. Она увидела сверху летящую космосе планету, но она была не одна - их было тысячи. Абра хотела вернуться, но не знала куда. Она попробовала просто упасть вниз и ошиблась - планета была не ее. Она летела под водой, найдя себе плавающее пустое тело, очнулась. На ее белой коже были рисунки, ее тело не светилось. Она встала и пошла по пескам океана. Очень хотелось есть, чего прежде она не ведала. Вокруг было темно. Стая светящихся животных скрасила все светом желтого света. Абра напитала себя светом, поймав одного в руки. Она выпустила его и пошла дальше. Мимо шел путник.
- Где я? - спросила Абра.
- Что ты здесь делаешь? - ответил путник.
- Это ответ?!
- Нет - вопрос! Ответив на который, ты поймешь где ты!
Абра взглянула в отражение в озере в океане - ее белые глаза были наполнены слезами, но не радости, а бессонных минут.
Путник протянул Абре каплю дождя.
- Выпей эликсир сна.
- Я усну?!
- Нет. Он заменит сон.
Абра выпила каплю дождя с его рук. Он рассмеялся и ушел. Филиция чувствовала себя бодрее и попыталась поплыть. Она плыла в самый верх, пока не устала и не упала в самый низ. Она лежала на улице города.

**
Абра очнулась, увидев, как в небе промчались две белые ронии - два светящихся шара. Вокруг наступила тишина, жители города, которые только что толпились на площади, упали, глядя в вверх океана.
- Шаровые!
Ронии скрылись в высоте пучин, жители встали и занялись своими делами. Все толпились посмотреть на нового модельера одеяния для замка. Вот скинули белую ткань со здания, которое было наряжено в голубое шелковое облачение с серебрянными нитями. Абра смотрела, как ткань развивается в водах. Вдруг кто-то схватил ее за руку и грубо поднял, надев браслет из золота.
- Будешь танцевать, незнакомка.
Абра не сразу поняла его язык, но заметив, что все говорят на разных языках на этой площади, освоила их все.
- Я не умею танцевать.
Незнакомец рассмеялся и показал ей язык.
- Глупая! Умеешь, на тебе же браслет из золота, на который записано на структуре, как нужно танцевать!
Последние слова он проговорил медленно и нарочно четко.
Абра пошла за ним к сцене, запинаясь о шелковые ткани. Только лишь ее нога каснулась сцены, заиграла медленная музыка, которую она сочила в своих мыслях уже целые ионы времени и Абра начала плавно двигаться. Вся толпа замерла, по золоченому ковру шел измученный фельх в короне. Фельх подошел к Абре и взял ее за руку.
- Так давно я слышал эту прекрасную музыку. - сказал он ей тихо. - прошли целые эоны времени.
Он спустил ее со сцены.
- А точнее, прошла середена двух юг.
Абра удивилась тому, что ее музыка была немного дописана, но не хватало лишь еще нескольких нот.
На золотую дорожку вышла девушка в двух коронах.
Фельх улыбнулся Абре.
- Я сам создал ее, создал ту, что лучше меня. Мое отсутствие и не заметят. Мне нужно туда, где настала новая юга, третья.
- Я знаю это место. - ответила  Абра.
- Ты оттуда? Я узнал тебя. Я создан там, где сейчас наступило новое время и все мое создание мчится навстречу этому!
Абра оглянулась. Кто-то рисовал невидимые картины, кто-то писал себе письма, кто-то убирал шелковые ткани, кто-то их не замечал.
Король сказал.
- Здесь много миров! У каждого свой. Все видят только свой! Где-то лежат шелковые ткани, а где-то их нет.
Он закрыл ей глаза руками и прошептал.
- А здесь все поют.
Он открыл ее глаза: не было не людей, не шелков; были цветы и все жители пели.
- Когда полетишь через пустоту, то можно увидеть мир проекций своих мыслей. Но если полетим вместе то придумаем совместный. Можем придумать разную гравитацию!
Абра сказала.
- Я не хочу лететь через пустоту с голограммами.
Фельх сел.
- Я был ученым фельхом и создал целый вид сознательных существ на метеоритах под водой. Мне нужен проводник. Я жил только во второй юге. Как найти ту планету?
Абра наклонилась и вырыла в песке океана ямку, там лежал зеленый сосуд с жидкостью. Абра взяла его в руки; жидкость переливалась и меняла цвета флакона.
- Сейчас боль и удовольствие перемешаются и может поменяются местами. - сказал Король и открыл жидкость, он сделал глоток, Абра сделал тоже самое.
Они полетели из своих тел, переместившись в роний. Белые ронии мчались вврех, все выше и выше. Они устремились прямо на ту планету, где жила филиция Абра. Они упали на песок в прежних телах, ронии улетели, растворившись в водах. Абра очнулась, взглянув на свое полупрозрачное тело, светящееся фиолетовым светом. На ее руке вдруг стал проявляться рисунок, который был на теле в том мире, откуда она вернулась. Рядом спал фельх, не похожий на других. Абра послала то письмо, которое она писала в пространстве странными знаками внизу, позади и на юго-западе. К ней примчалась подруга. Она обняла ее и засветилась синеватым светом от радости. Абра чувтвовала боль вместо радости. Но проснулся спящий фельх и откопал жидкость в песке подобную той, что они выпили. Он протянул глоток Абре, и она заплакала почувствовав радость вместо боли.
Подруга взглянула на фельха с рисунком, как у Абры на руке.
- Это тот новый фельх, который растревожил умы ученых фельхов.
- Как? - спросила Абра подругу.
- Он уснул!
Фельх протер глаза.
- Я узнал, почему я уснул. Мне сказали, что я трансформировался в новое существо вашей цивилизации и выбился из ритма.
Подруга показала взглядом на синий второй рисунок фельха на руке.
- Спроси его, Абра, откуда это.
- Откуда это у тебя, фельх? - спросила Абра.
- Я пересадил себя в инопланетное создание, точнее в его мозг, живущий на гране других миров. Инопланетное существо, которое лишь мыслями путешествует в нашем мире. Его мозг живет ни как наш на гране 3 и 4 мерного пространства, на грани 5 мерного и 4 мерного.
Абра улыбнулась.
- И что он сказал?
- Он не понимает других мер. Он мыслит гранями пространств, где возможна жизнь.
Абра посмотрела вверх, куда улетали пузырьки воздуха, где была темнота.
- Абра, давай путешествовать! - сказал фельх. - Есть миры со звездами.
Абра услышала музыку, которую она сочиняла в своих мыслях, она была закончена и все жители океана, летящего на планете без звезд, услышали ее.

**
Эпилог.

"Большая вода
Сводит с ума
Всюду большая вода
да
И не сойти чтоб с ума
Поднимись в небеса
Здесь ты увидишь,
Что всюду вода.
Так хорошо,
Что теперь под ногами вода.
Поднимись в небеса.
Где же Земля?
Земля — это я.
И я лечу в небеса,
Ведь я же Земля.
Чудеса!
Всюду большая вода
Всех сводит с ума,
Но поднимись в небеса.
Где же звезда?
Звезда — это я.
И вода — это я.
Это я большая вода:
В ней отразилась звезда
И звезда — это я.
Чудеса!"

© 22 06 2014

22.а звезды разные? или как найти волка?
Кристина Поплицкая
Время действия: какой-то век.
Место действия: Новая Зеландия и целый мир.
 
Действующие лица:

Я
Мой брат Лев
Ученый Брэк
И другие

***
 
Коснуться кончиков света
Звезды:
Дотянуться рукой или луч сам
Дотянется до пальцев…
Лижет лижет руку свет
Из глубокого пространства,
А там вдали и от пальца свет
Отразится
И полетит в другой край неба
Звездой светиться в чьих-то
Глазах.

***
Каждый, кто читает сейчас это письмо, должен знать... Должен знать, что изначально оно было адресовано моему брату Льву. Сейчас я стою на высокой горе в Мексике и думаю о том, что он сделал для меня. Лев посвятил всю свою жизнь тому, чтобы осуществить мою давнюю мечту. Он был прекрасным ученым. Сейчас я стою в Мексике, где ветер обдувает мое лицо, и чувствую, как я купаюсь в водах тихого океана на берегах Новой Зеландии. Как это возможно? О, мой брат Лев...
Однажды в детстве я спросил тебя: "А звезды везде разные"? Ты сказал, что когда стоишь под звездами в одном конкретном месте нашей планеты, то они кажутся такими же, как и в другом. Может, ты не понял мой вопрос. А я вполне усвоил твой ответ.
Сейчас я пишу блог из разных уголков земли, описывая в нем красоту звезд. И пишу я отовсюду одновременно. О, Лев. Это сделал возможным ты.
В один из дней я проснулся и пошел играть роль в дом, где собирались любители ролей. Я шел по мосту Флоренции, был ветер, небо занесло серыми тучами. Я встретил одного парня, который пошел со мной. Его звали Кай. Он остановился, чтобы завязать шнурок, а я пошел дальше. Когда я оглянулся, его уже не было, а я пошел дальше. Я дошел до дома, который оказался пустым. И я вернулся в наш особняк. Лев изучал много вопросов современности. Один из них был о том, почему современные философы признают существование только двух времен: прошлое и будущее. Лев считал, что время должно быть одно: нет ни прошлого ни будущего, а есть только сущность, существующая в едином времени. Брат мой, Лев.
Ты налил чечевичную похлебку с красным перцем и оливковым маслом в глиняную чашку и усадил меня у камина. Ты сказал мне, что скоро будет готов твой подарок. Я спросил: "для кого?" И ты ответил, что для меня.
Этой ночью я долго не мог уснуть, и в последний смотрел на звездное небо только во Флоренции. Я взял планшет и завел свой блог. Начало было невелико, я написал вопрос: "а звезды везде разные?" Лев изучал вопросы личности. Он обучался в Гоческой школе. Эти новые школы появлялись сейчас, лишь пройдя множество порицаний. В Гоческой школе не было направления обучения, было лишь то, что можно было в теории и на практике изучать интересующие вопросы. В один из дней Лео заглянул мне в глаза, прибежав из школы и сказал: "Я сделаю для возможным смотреть на звезды сразу из разных мест". Его зеркальные глаза сверкнули, словно отразив яркость моих глаз. Лев всегда носил зеркальные линзы - новшество нашего времени.
Ты сделал несколько дней спустя. Однажды утром я проснулся и вошел в комнату Льва. Брата я та. Не застал, возможно он ушел в новые локации Гоческой школы. А вот на его кровати лежала записка: "Можно ли менять сущность обезьяны?" В этот момент я увидел звезды в небе Мексике. Точнее я увидел их внутри своего сознания. Я помчался в Гоческую школу, чтобы узнать, где Лев. Прибежав туда, я вошел в класс, но там никого не было. Они были в новой локации, кажется сегодня изучали льды Арктики. На одном из столов лежал планшет Льва. Я подошел, сел и взял его. Мой блог был открыт, и там было написано о звездах в Мексике. Кто это писал? Видимо я. Но как? Видимо из Мексики.
Я спустился из класса и вернулся в особняк. По дороге я размышлял о сущности обезьяны. Лев, ты один из тех, кто любит другую сторону золотой середины - золотую середину крайностей.

***
Прошел месяц и ты вернулся домой. Я читаю свой блог, который веду из разных мест земного шара. Я чувствую одновременно ветры гор Мексики, ароматы Рима, звуки Токио. Ты Лев сделал это. Ты вошел домой. Ты был грустный, будто разбилась одна из твоих больших мечт. У тебя их, конечно, много, но каждая из них для тебя важна. Ты сел на кровать и опустил голову на ладони.
- Сегодня закрыли все Гоческие школы...
Ты сказал тихо. После этого ты ушел. Куда ты ушел не знал никто. Только я. В Новвую Зеландию. Но я пришел к тебе слишком поздно, ты уже осуществил свою новую мечту. Я нашел только твои записи. Последние были трудно читаемые. Вот твои письма:
" день первый моего эксперимента. Я осуществил объединение. Все тело ломает. Я лежу и смотрю в потолок, с которого свисает мох. Температура моего повышается на несколько градусов. Я весь горю. Зуд в моем теле становится невыносимым. По венам течет новая кровь. Другая плоть примет ее, но плоти нужно время. Я заснул бы, но треск моих собственных хрящей нарушает тишину. Я очнулся через три дня. Мое сердце билось чаще обычного. Теперь я знал, что это обычное состояние. Я решил пройтись по пещере: первые шаги не удавались. Я встал с кровати и рухнул на пол. Мои ноги слушались, но через минуту я почувствовал новую силу, какой прежде не ведал. Я встал и быстро помчался в поле. Была ночь: я бежал по травам навстречу лунному свету. Но сила покинула меня прямо в поле. Я упал и пролежал так три дня.
День пятый моего эксперимента. Сил нет, чтобы встать, но внутри таится и копится сила большой мощи. Я с трудом поднял руку над головой: на пальцах была кровь, кожа болталась лавтоками, ногти выпали. Под кожей появились длинные волосы. Я встал и побрел в пещеру. Я пытался отыскать записи с разработками эксперимента, чтобы узнать о возможности ускорить процессы, но я упал.
Неизвестно на какой день я встал. Мир выглядел иначе: я смотрел другими глазами. Я встал, но упал: мои лапы не слушались. Я понял, первая фаза эксперимента завершена. Вот превращусь ли снова в человека? Это осталось вопросом времени, а сейчас я хотел побегать на четырех лапах..."
Я увидил следы волка и ушел. Лев, ты человек, который хочет осуществить все свои мечты. Я продолжал вести из разных мест мира. После прочтения письма мне стали сниться кошмары. Я видел плоть: растерзанную, бесхребетную, но жаждущую и ищущую плотских удовольствий.

***
Прошли месяцы, я вернулся в пещеру брата. Не было ни одной записи. Я рыскал всюду и нашел под кроватью новые тетради. Ты их от кого-то прятал.
" ускорить процесс превращения человека в волка можно, но это опасно для жизни. Мой организм мог перегрузить сам себя. Здесь никто не станет искать меня. Брэк может начать поиски моего проекта. Он появлся не в том мире, не в свое время и все идеи предложенные им не поняты нашей цивилизацией. Наприме, однажды он предложил изобрести звездную пыль и смешать ее атомы с нашим генокодом. По его словам мы могли бы быть двумя существами сразу. Но этот проект обошелся бы во много затраченной энергии тысяч людей и его никто так и не осуществил. Создать звездную пыль! Теперь охотник и вор. Только почему?"
Дочитав письмо, я ушел, оставив все по-прежнему. Стал ли мой брат человек? Я не знаю. Только по пути домой я услышал новость, что новый ученый по имени Крэб через месяц продаст первое изобретение. Крэб мог быть Брэком, но я точно не знал.

***
Прошли месяцы. Я бежал в пещеру, чтобы отыскать брата. Мой брат, где же ты теперь? И кто ты? Я с предвкушением встречи зашел в пещеру, но... Там сидел Брэк и какой-то парень. Он называл его Брэком. Они не замечали меня и читали записи Льва. Я спрятался и стал ждать. К пещере подбежал волк и громко завыл. Брэк крикнул:
- Подожди, мы все ускорим.
Я кинулся к волку, но он смотрел чужим взглядом. Брэк вышел из пещеры и заставил волка проглотить сиреневый порошок. Волк стал быстро превращаться в человека, это была девушка. Она лежала без дыхания, а Брэк подбежал к ней, чтобы спасти. Но тут она глубоко вдохнула. Я думал, что нашел брата, а это оказалась девчонка. Я убежал незамеченным и долго бродил по берегу океана. Я видел круговорот звезд мира. Я чувствовал их в своей голове.

***
Этим утром я проснулся и увидел над собой Брэка, стоящего с серебряным порошком.
- Купи!
Я проснулся. Это был сон. Где ты, Лев? Я побежал на рынок в ожидании чего-то неведомого. Я бежал по берегу океана и остановился посмотреть на волны. Они были необычно красивыми и спокойными. Я пробыл здесь до самой ночи. И в темноте, я думал сначала, что мне показалось, я увидел девушку. Она плавала и резвилась в волнах океана. Она заплыла слишком далеко. Я прыгнул в воду и поплыл на помощь. Я доплыл и схватил ее за руку. Девушка смеялась и пыталась уплыть от меня. Но я все же вытащил ее на берег и... Что я увидел? У нее был хвост дельфина. Но хвост превратился в ноги. Я отпустил ее руку. Девушка встала и убежала, смеялась, оглядываясь на меня. Я побежал следом, чтобы спросить, что происходит. Я бежал, почти догнал ее, как вдруг на ее спине выросли крылья и она взвилась в воздух, смеясь и резвясь. Я встал и упал на колени. Я быстро побежал в пещеру брату, там рос густой мох. А рядом стояло растение с человеческим телом. Это был парень, друг Брэка. У него появились ноги и он убежала. я уснул там.

***
Несколько дней я бродил по рынку в поисках Брэка. Там было шумно и много товаров. Вдруг среди толпы я увидел человека в плаще с капюшоном. Он заметил меня и я побежал за ним следом. Я бежал до тех пор пока не упал в поле. Я лежал здесь несколько дней. Открыв глаза, я увидел сидящего над собой Брэка. Я был обессилен.
- Что ты сделал со мной?
Он встал и ушел. Я лежал один и не мог двигаться. Так я лежал две ночи. А на третью ко мне пришла девушка, которую я видел русалкой.
- Твой брат мечтал, чтобы ты узнал разные ли звезды. Сейчас ты узнаешь.
- Откуда ты знаешь?
И тут я почувствовал все звезды во Вселенной. Вот звезда, которая теплая, а вот та, которая сияет холодом, а вот звезда, которой неведомы температуры. И все они в моей голове. Зведы разные! Я узнал это. Звезды разные! Ко мне в пещеру вошел я! Второй я. Это один из моих клонов, которые жили в разных странах и писали блог о звездах. Но они не знали насколько звезды разные. Она прочила мне твои записи, брат.
"Превращение из волка в человека длилось долго. Я ускорил процесс, но пал без чувств, пока меня не нашел Брэк. Моя шерсть выпала, мои готи впились в мои недопревратившиеся пальцы. Мое тело было похоже на животное и человека. Брэк принес меня в пещеру и начал читать мои исследования. Он облегчил процесс превращения. И сделал его возможным вызывать, когда угодно. Я стал человеком и в знак признательности подорил ему мой эксперимент. Брэк улучшил его до того, что стало возможным комбинировать несколько мутаций одновременно. Если менять внешний облик я чувствую себя самим собой. Остался один вопрос: можно ли изменить сущность обезьян".
Я встал, но чувствовал себя с космосом в своем сознании. И здесь не было времени, была лишь данная мне сущность.
- Где сейчас Лев?
- Он стал человеком. Но после этого он соединил свой генокд с атомом мрамора. Сейчас он там. Это огромный полуживой мир. Но он вернется в новом облике.
- И узнает, можно ли изменить сущность обезьян.

23. Баронесса
Карин Гур
   Сидящие в кафе мужчины резко повернули головы в сторону входа. Значит, появилась баронесса фон Смирнофф - моя давняя школьная подруга.   
Раечка - поздний и единственный ребёнок в семье. Её папа, Изя Шмуклер, дамский портной. Он всё боялся прогадать, не ту выбрать, пока, удивив всех, не женился  на старой деве, учительнице литературы Кларе Борисовне.
   Заговорив в четыре года, первое, что она сообщила ошеломлённым родителям, что никакая она не Рая, а называть себя требует только Алей.
   Вскоре она уже читала и считала до ста. Худая и сероглазая, рыжие волосы мама заплетала в длинную толстую косу. Только это мало помогало, они непослушными прядями выбивались на свободу, лезли в глаза, нос и рот, но это Альке нисколько не мешало. Смахнув их ладонью, углублялась в свой любимый мир букв и чисел. Мальчикам Аля нравилась с самого детства, была в ней какая-то трогательная незащищённость. Хотелось её оградить и обогреть, носить портфель и сумку с физкультурной формой, угощать мороженым, убрать с лица эти россыпи блестящих кудрей, прикоснувшись к белой коже, погладить по щеке, заглянуть в глаза. Она им снилась в тревожных мальчишеских снах.
   Всех "отшил" Жора Смирнов. Угрозами, интригами и подкупом Жорик разогнал всех кавалеров, а с ним мало бы кто решился конфликтовать. Толстый и сильный, он внушал уважение, перемешанное со страхом. В первом классе Смирнов у входа взял Альку за руку:
   - Будешь сидеть со мной.
   Алька кивнула сквозь вуаль свисающих на лицо волос:
   - А ты всё можешь?
   - Ага!
   - Хочу стать баронессой!
   Семилетнего мальчика нисколько не удивила столь необычная просьба и он, долго не думая, пообещал:
   - Будешь, только подожди чуть-чуть.
     В четвёртом классе началось повальное увлечение велосипедом. У Альки велика не было, Изя боялся, чтобы дочь не покалечилась, но она вовсе не страдала - любой мальчик  давал ей покататься сколько пожелает. У Жориной мамы лишних денег не было, он рос без отца, и семья едва сводила концы с концами.
   Накануне Жоркиного дня рождения они пришли к Альке, когда дома никого не было. Туго связав косу лентой над шеей, вытащила папины портновские ножницы, и повернулась к Жоре спиной:
   - Режь!
   Косу продала местной парикмахерше и купила Жорке велосипед.
     Алька, несмотря на худобу, рано повзрослела. У неё одной из первых в классе начались "эти дела", грудь выросла и дерзко приподнимала школьную форму, приводя в смущение одноклассников и мужчин-педагогов. Никаких лифчиков Аля не признавала.
   Шмуклера чуть не хватил инфаркт, когда в восьмом классе на зимних каникулах, приведя Жорика домой, сообщила, что тот остаётся ночевать. Изя дошивал тёплое пальто директорше школы, а Клара Борисовна смотрела по телевизору новости. Папа нахмурился:
   - Жора, поди-ка на кухню, поставь чайник.
   Когда юноша удалился, Изя произнёс:
   - Аленька, не кажется ли тебе, что ещё рано... - он покраснел. - Клара, что ты молчишь? Я, что ли, должен дочке объяснять, что в пятнадцать лет ещё не того, не этого...
   - Папа, всё уже давно произошло, но мы не хотим шататься по подъездам, на улице холодина, а у Смирновых одна комната. Не волнуйся, мы пользуемся презервативами.
   Клара Борисовна вздохнула:
   - Вейз мир*, - и ушла пить корвалол, а Шмуклер чуть не пришил к пальто палец вместо воротника.
        После школы Алька с Жорой поехали в столицу поступать в мединститут. Изя дочку отговаривал:
   - Ты куда прёшься в Москву со своей "пятой" графой? Иди в наш политех, я помогу.
   Алька сдула со лба непослушные пряди:
   - Пап, тебе денег жалко на дорогу? Так я у Жорки одолжу.
   Жорик научился переплетать книги, зарабатывая на непредвиденные расходы.
   Шмуклер плюнул, спорить не стал и отправил дочь в Москву.
   Срезать Альку не удалось, её грамоты с олимпиад произвели впечатление на жюри. Посовещавшись, решили, что одна еврейка на весь институт статистику не испортит. А вот Жорик не прошёл, что означало - армия. Шёл 1981 год, и "светил" Смирнову Афганистан.
   - Нет, - сказала Аля, - я этого так не оставлю.
   Она первый раз в жизни накрасила ресницы и губы, взяла в руки расчёску, натянула платье прямо на голое тело и, выставив острые соски, как дуло пистолета, отправилась к ректору. Что происходило за закрытой дверью кабинета, не знает никто - ни Жорик, ни я, её лучшая подруга. Жорик был зачислен вольным слушателем с испытательным сроком до первой сессии.
     Но наступили новые времена, и, решив воспользоваться предоставленной вдруг свободой, Смирнов бросил институт и отправился завоёвывать мир.
         В 1994 году я жила в Иерусалиме. Мой муж, не выдержав тягот новой жизни, "свалил" на "доисторическую" родину. Я получила маленькую комнату в недавно построенном караванном (караван - вагончик) городке. Поздно вечером кто-то постучал в дверь.
   - Кто там?
   Из-за двери раздался громкий шёпот:
   - Инка, открой, это Георгий...
   - Какой, нафик,... ой, Жорка, ты что ли? - и открыла дверь.
   Передо мной стоял худющий, высокий, заросший чёрной щетиной бывший одноклассник Жора Смирнов, вонючий, словно на него помочились все Иерусалимские кошки.
   Без лишних слов, отправив его в душ, барахло выкинула на помойку.
   Вскоре Жора появился вымытый, побритый моими разовыми бритвами, закутанный ниже пояса в полотенце. Усевшись за стол, стал опустошать содержимое холодильника. Я молча смотрела на него, умиляясь видом жующего с аппетитом мужчины.
   Насытившись, Жорка рассказал, как попал в Израиль. Суть сводилась к тому, что один предприимчивый малый предложил поставлять в Израиль девушек, "для всяких домашних работ". Жорка, впервые столкнувшись с таким видом бизнеса, поверил и стал заниматься вербовкой. Желающих оказалось предостаточно, в то время прожить в голодной Украине было не легко. По дороге, из случайно подслушанного разговора, Жорик понял, для каких "домашних работ" везли обманутых девушек. Ему удалось спасти шестерых и спрятать на съёмной квартире. Троих он отправил обратно, а когда вернулся за следующими, его поймали, избили, отобрали аванс и закрыли в душном старом сарае. Чудом сбежав, он добрался до Иерусалима на попутках и пешком, зная от моего бывшего, где меня найти. Я была его последней надеждой.
   Выслушав, я поинтересовалась, что он будет делать.
   - Мне нужны деньги, документы, и я уеду. На Украину не вернусь. Нашёлся, понимаешь, мой папашка, живёт в Германии. Вот туда и отправлюсь.
   - А как ты выедешь в Германию из Израиля без визы?
   Он хитро улыбнулся:
   - Я, Инна, за эти годы многому научился. Я же не израильтянин, визу въездную германскую поставлю в документе и делов. Всё, давай спать, сейчас усну сидя.
   - А где Алька, что с ней?
   - Ждёт меня в Москве, полгода её уже не видел, выберусь из этой передряги и к ней бегом.
   Постелила на полу спальный мешок, сверху простыню, подушку, и Жорка уснул в одно мгновение. Ворочаясь во сне, с кем-то спорил, полотенце давно упало на пол.
   Я смотрела на обнажённого мужчину, лежащего внизу. Почти год, как закончился мой  очередной бесперспективный роман. И я, прости, Алька, сползла к Жорику, стала ласкать и гладить его живот, целовать крепкое тёплое тело. Прошептав что-то, он обнял меня, прижал к себе. Жора тоже истосковался по женской ласке. Секс был терпким, долгим, острым до самого победного взлёта. Не выпуская меня из объятий, Жорка прошептал:
   - Это, по-твоему, нормально?
   - Не переживай, ты меня просто сделал счастливой на одну ночь. Иди ко мне...
   И всё повторилось опять и опять.
   Проснувшись, спустилась в арабскую деревню Бейт-Цафафа, где магазины открывались рано. Купила Жоре бельё, одежду, сандалии и вернулась домой.
   Он сидел на крыльце, завёрнутый в простыню, как персидский султан. Мы не обсуждали то, что случилось ночью - это веками происходит между мужчиной и женщиной. Пусть бы погостил у меня ещё так месяц-другой, но пора...
   Открыв заветный ящик, вытащила пять тысяч долларов, мою долю от продажи квартиры на Украине.
   - Это всё, что я могу тебе дать.
   Жорка обнял меня на прощанье:
   - Ты, Инка, настоящий друг, я этого никогда не забуду. - И ушёл, исчез, испарился из моей жизни.
     Прошло восемь лет, наступил новый век. Закончив курсы медсестёр, работаю в больнице. Вышла замуж, у нас родился сын. Муж платит алименты бывшей жене. Снимаем квартиру, но машину купили, чтобы выходные проводить у Средиземного или Мёртвого моря. Мечтаем о собственной квартире, но это нам, пока, не по средствам.
   Однажды вечером раздался телефонный звонок.
   - Алло?
   - Это Инна ...? - мужчина назвал меня по фамилии первого мужа.
   - Да.
   - Минуточку, с вами будет говорить баронесса фон Смирнофф.
   - Кто? - но в трубке уже звенел Алькин голос. - Инуля, я через неделю буду в Иерусалиме. Давай встретимся.
 
   Я жду её в кафе Бейт Тихо на маленькой улочке в центре Иерусалима. Она появляется такая же, как была двадцать лет назад. Непричёсанная, не накрашенная, в открытом сарафане, без нижнего белья, идёт, пожираемая взглядами присутствующих мужчин. Рядом шагает девочка лет семи с рыжей гривой на голове, как две капли воды похожая на Альку. От Раи Шмуклер новую баронессу фон Смирнофф отличают сверкающие в ушах и на шее бриллианты. Обнимаемся, целуемся, мы рады видеть друг друга.
   - Алька, как ты, где ты? И с чего это вдруг баронесса?
   Алька смеётся, машет рукой:
   - Жорик купил титул барона. Мы живём в Лондоне, они с папой открыли ресторанный бизнес "У барона Георгия". Мне купил клинику, занимаюсь пластической хирургией. Терпеть не могу Лондон, холодно, сыро, не то что на Украине. Из Израиля поеду домой. - Аля опустила голову. - Мама умерла, а папа ни за что не хочет к нам переезжать. Ему уже девятый десяток пошёл. Вот маленькую баронессу назвали Клариссой. Она танцует, играет на фортепьяно. Ох, Инуля, скука в Англии. Как ты?
   Рассказываю о своей жизни, об общих знакомых.
   Девочка с удовольствием доедает фирменный суп в хлебе.
   - Kлара, my dear, go and wash your hands,* - обратилась Аля к дочке.   Девочка послушно встаёт и отправляется в туалет.
   - Она что, по-русски не понимает? - смотрю вслед маленькой баронессе.
   - Всё понимает, но предпочитает говорить только по-английски.
   - Точно как здешние дети - только на иврите... давай выпьем за них, за наше будущее. - Протягиваю Альке бокал.
   - Давай. Ну, Инка, как мой Жорик, знойный мужчина? - она вскинула на меня свои серые глаза. Я чуть не подавилась куском рыбы.  - Ладно, не смущайся, Жорик ничего не рассказывал, сама догадалась. Да, вот, - вынимает из сумки тоненький конверт, - он тебе долг возвращает, бери, бери, пригодится.
   Вызываем такси, прощаемся и они уезжают...
    
   Дома муж уложил сыночка спать и, сидя на диване, складывает высохшее бельё. Я целую его:
   - Возьми в сумке конверт, спрячь, мне долг вернули - пять тысяч долларов. Поедем в Париж, мы так давно с тобой мечтали, ещё на подарки останется. Я пойду в душ, завари чай, пожалуйста.
   Вернувшись, застаю мужа всё так же на диване, уставившегося в одну точку на стене:
   - Инка, - он протягивает конверт, - тут чек...  на двести тысяч евро...
 
                КОНЕЦ
  * Вейз мир - боже мой(идиш)      
  * дорогая, сходи, помой ручки (англ)

24. Я видела Бога
Карин Гур
                Светлой памяти моей бабушки - посвящается.

     Начало весны 1953 года стало для меня временем первых разочарований и потрясений.  Шестилетняя девочка, какой  была я в ту пору,  и слов таких не знала, но сегодня с высоты и отдалённости моих лет от детства, понимаю, что это были именно те чувства, которые я тогда испытала...
         А год назад... 
         В свои пять с половиной я начала отпочковываться от родителей, дедушки и бабушки, осознавать себя личностью с головой, переполненной массой вопросов, требующих немедленных ответов. Поскольку мама и папа большую часть времени были заняты на работе, глаза на жизнь открывала мне бабушка, объясняла так, как она эту самую жизнь понимала, не имея высшего образования, с трудом умея писать на русском.
         После того, как дедушка прочитывал газету, я брала её смотреть картинки. Самые интересные были в праздники: парад, дедушка Сталин на трибуне. Но то, что увидела тем майским днём, поразило  настолько, что я побежала к бабушке:
         - Ба... Прочитай, прочитай...
         На фотографии дедушка Сталин держал на руках маленькую девочку, а она крепко обнимала его за шею.
         Бабушка призвала на помощь всю свою фантазию:
         - Эта девочка живёт в городе Москва, учится в школе на пятёрки, хорошо кушает, слушается маму, папу и дедушку с бабушкой.
         И всё? Просто хорошо кушать и быть отличницей? Этого достаточно, чтобы поехать в Москву и обнять дедушку Сталина?
         О, сладостное предчувствие исполнения желаний...
         Через несколько месяцев из тощего, салатового цвета заморыша, я превратилась в более чем упитанного ребёнка. Мальчишки на улице кричали мне: «Бочка», но я не обижалась. Откуда они могли знать, что я  уверено шла к осуществлению своей мечты.   
      
        Наш небольшой городок пересекала длинная улица, начинающаяся  от пруда с одной стороны и спиртзавода  - с другой. Покрытая плохим выщербленным асфальтом, она лениво тянулась мимо бани, пересекала центральную трассу, тянущуюся из Винницы через Житомир до Киева.
       Мимо маленьких одноэтажных магазинов, в которых продавали селёдку, мясо, хлеб, нитки и пуговицы, керосин и подсолнечное масло  на разлив,  продолжалась до школы, в которую мне вскоре предстояло пойти, колхоза, суда и милиции до самого загадочного места – кладбища.
      Все маленькие улочки вливались в неё, как притоки в русло большой реки. И наша, в то время Базарная, пыльная летом, грязная  заболоченная весной и осенью, скользкая зимой, упиралась в неё под прямым углом. Наш дом был вторым от дороги.  И как только издалека раздавались звуки оркестра: «Там там та там, там та та та та та там...» все бежали смотреть на процессию. В этот раз пошла с бабушкой и я. Увиденное, мне очень понравилось: цветы, венки, машина, на которой стояла большая открытая коробка, оббитая красным сукном. Что было в коробке, я с высоты своего роста рассмотреть не могла, но толкала бабушку в бок и спрашивала:
      - Ба... ба... что это?
      Она шикнула на меня:
      - Стой тихо, дома расскажу.
      Так я впервые узнала, что люди умирают.
      - Это что значит: умирают?  - не могла не поинтересоваться я.
      - Засыпают навсегда, закрывают глазки и спят.
      Хорошее дело! Это как: ни кушать, ни играться... Подумав, я спросила:
      - И куда они деваются?
      - Боженька их забирает к себе на небо.
      Час от часу не легче... Это что ещё за боженька?
      Бабушка, как могла, втолковала, что это такой старик, который всё видит, всё знает и всё может. Почти, как дедушка Сталин.
      - Ба... А все умирают?
      - Все. – Бабушке была занята, этот разговор явно начинал ей надоедать и она стала отправлять меня играться к соседу ровеснику.
      Но я должна была выяснить для себя ещё кое-что важное:
      - А я? Я тоже умру?
      - Угу, только  это не скоро, ты будешь жить долго долго до ста  лет.
      Я с трудом умела считала, но по пальцам, отняв от ста пять, поняла, что жить мне ещё долгих девяносто пять лет. Ура!  Это так много!
      Потом, задрав голову, я высмотрела в небе седого старика с длинной белой бородой, во всём белом, сидящего на облаке. Он внимательно смотрел на меня, я смотрела на него, пока не заболела шея, а он уплыл куда-то по своим делам.
      Через несколько дней, получив от мамы денежку,  отправилась за вкусным мороженым. Тётенька в белом переднике  доставала его  из металлического бидона, накладывала  в бумажный стаканчик и вручала деревянную ложечку. Меня отпускали одну, это было близко от дома и дорогу не нужно было переходить. В это время издали появилась лошадь с телегой, на которой стояла коробка, точно такая, как раньше на машинах. Не было цветов, не было музыки, но я поняла, что кому-то исполнилось сто лет и его повезли умирать. Было жутко и страшно, но я решила дойти с повозкой до конца и посмотреть, что же происходит на самом деле. Коробка стояла низко, в ней лежала худая старуха в белом платочке, укрытая простынёй, со сложенными руками, в которые была воткнута палочка с перекладиной. Пристально вглядываясь в её лицо, старалась увидеть, как она моргнёт или повернётся на другой бок, но старушка лежала, не шевелясь. Дорога оказалась длинной, мороженое я съела, пальцы липли от сладости. Я хотела домой, пить, писать, но решила терпеть до конца.  Кто-то  дёрнул меня сзади за косичку. Я вздрогнула. Передо мной стояла наша соседка тётя Валя. У неё почти не было зубов и она шепелявила:
     - Рая, ты шо тут  делаешь? Ух и попадёт тепе от папушки.
     Это я и сама знала.
     - Я хотела посмотреть, как умирают...
     - Держись за руку, а то потеряися.
     Дома кончились, вдоль дороги  тянулись поля.
     Наконец телега въехала на странное место. С двух сторон виднелись холмики, огороженные маленькими заборами. Внутри стояли какие-то камни, большие палки с перепонками, кое где лежали цветы. Мы остановились у какой-то глубокой ямы. Коробку поставили на земляную насыпь. Откуда-то появился  толстый дядя, больше похожий на тётю в длинном чёрном платье. За спиной висел хвостик, на животе раскачивалась палочка с перекладиной, такая же, как у старухи, только очень большая и красивая.
     - Тёть Валя, это кто?
     - Патюшка.
     - Он этой старухи батешка, папа?
     - Рая, это поп(а я поняла «бог»). Был он совсем не похожий на белого старичка, сидящего на облачке. Нужно будет потом у бабушки всё расспросить.
     Коробку закрыли, опустили в яму и засыпали землёй. Старуха умерла. Бог быстренько что-то сказал, видно пообещал ей, что скоро её оттуда откопает и заберёт к себе на небо. Все стали быстро размахивать рукою сверху вниз, справа налево и кланяться до земли...

     Ох и влетело мне дома: целую неделю без кино и мороженого.
     Зато я видела Бога!
            Осень и зиму я проболела. Мама сказала соседке, что у меня «хараническое воспаление середнего уха». Вот так! У всех по два уха, а у меня ещё какое-то третье, середнее. Я долго смотрела на себя в зеркало, искала, но так  и не нашла, видно оно где-то на спине, а спину я не вижу. Приходила медсестра и делала в попу больнющий укол, а мама на ночь капала в ухо чем-то тёплым и ставила компресс.
      В тот день мама почему-то  не пошла  на работу, все куда-то бегали, по радио играла грустная музыка, папа без конца курил в холодном коридоре.  Потом пришёл сосед с сыновьями, все сидели и плакали. Старший его сын, комсомолец, сказал, что теперь всё кончилось и ничего уже не будет так хорошо, как раньше.
     Мама объяснила мне, что умер Сталин. Я не могла понять и смириться: как же так, а я? А моя мечта? Мне пришлось впервые в жизни испытать горечь несбывшихся надежд...
    Бабушка на кухне чистила картошку и тоже плакала.
    - Ба... а чё Сталину уже сто лет? И Боженька заберёт его  к себе?
    - Не.. – она уже забыла, что говорила мне полгода тому назад. – Он заболел и умер. Какое горе...
    Заболел и умер? Значит, не в сто лет умирают, а ещё, если болеют, тоже? А у меня это «хараническое воспаление...» Я побежала к маме:
    - Мама, ты мне не дашь умереть? Я ещё не хочу к Боженьке... Пусть мне делают уколы, я буду терпеть...
    Она обняла меня, долго целовала, успокаивала, что ни за что и никогда никому меня не отдаст.

     В сентябре 1991 года бабушке исполнилось 96 лет. Через три месяца она скончалась.
 
                КОНЕЦ
27.10.2014


25. Злыдень
Александр Мецгер
Эти зловредные, но с виду довольно добродушные существа, пользующиеся доверием и добротой людей, обманом поселяются в вашем доме. И чем же они благодарят вас за сочувствие к ним? Об этом я и хочу рассказать историю, события которой произошли очень давно. Хотя и в наше время часто случаются подобные происшествия.
В одном селе, где-то в средней полосе России, жили мужик с бабой да детей мал-мала меньше. Не сказать, что уж бедно так жили, но и богатыми их не назовешь. Мужик, хотя целыми днями и работал не покладая рук, чтобы прокормить семью, но еле сводил концы с концами. Так бы и прожили они свою жизнь серо и буднично, если бы не случай, перевернувший всю их жизнь.
Как-то вечером, когда семья собиралась ужинать, к ним в хату постучала незнакомая старуха. «Добрые люди, – стала просить она, – пустите старую женщину на ночлег».
В то время еще люди были сердобольные да жалостливые, вот и пустили ее. Покормили, напоили и спать уложили в светлой горнице.
Наутро эта женщина и говорит: «Спасибо вам, добрые люди. Вижу, и сами небогаты, а не прогнали меня, накормили, напоили и спать уложили. Сделайте для меня еще одно доброе дело, и видит Бог, вам вернется это сторицей». И попросила она у семьи этой младшенького сына: «Я женщина старая, будет он мне подмогой, а у вас лишний рот поубавится». Как услышала ее слова баба, давай старуху гнать со двора. Мужик, грешным делом, даже собаку хотел спустить на нее. Ушла постоялица, а на прощание взглянула недобрым глазом и пообещала: «Злыдня на вас напущу, еще не раз обо мне вспомните», – и заковыляла прочь, опираясь на кривую клюку.
Прошло некоторое время, и среди будничной жизни вся эта история со старухой стала забываться, но однажды...
Поехал как-то хозяин в лес за хворостом, сидит себе на подводе да посвистывает. Лошаденка хоть и старенькая, но еще довольно выносливая, везет его потихоньку, и ездок чуть не задремал, как вдруг услышал чей-то плач.
Смотрит, а на пеньке мужичок сидит, нестриженый, грязный, одежда драная еле на мужичке держится, а сам росточком с горшок. Остановил мужик подводу и спрашивает у незнакомца:
– Пошто плачешь так горько, мужичок? Может, я тебе чем по-могу?
– Как же мне не плакать, – отвечает незнакомец, – нет у меня ни кола, ни двора, во рту маковой росинки не держал вот уже несколько дней.
– Как же зовут тебя? – спрашивает мужик.
– А зовут меня Злыднем, – отвечает безвестный мужичок.
Подивился хозяин странному имени незнакомца, пожалел его и говорит:
– Не печалься, добрый человек, поехали ко мне, накормлю я тебя, в баньке отмоешься да белье чистое тебе дам. Поживешь немного, чай, не объешь.
Обрадовался Злыдень, его-то отовсюду гнали, а тут сами в дом зовут. Погрузил мужик в подводу сухих веток и со Злыднем отправился домой.
Баба, конечно, недовольна, незнамо кого привез в дом, самим есть нечего, но смирилась; и стал Злыдень проживать у них в семье. Помыли его в баньке, дали чистое белье, накормили. Другой бы по гроб благодарен был. Злыдень же сидит целыми днями на печи да есть просит. С тех пор, что бы мужик ни делал, все из рук валится, все наперекосяк, собака и та со двора сбежала. Выгнать Злыдня вроде и неудобно, сами же пригласили. Думали, помощь от него будет, а вышло наоборот – обузой стал. В доме с каждым днем все хуже и хуже, хозяйство дохнуть начало, лошадь захромала, дети стали болеть. Мужик уже и не знает, что делать.
Как-то он забрел в лес, сел на пенек и думу свою горькую ду-мает, как жить дальше. Тут откуда ни возьмись, та бабка, что грозилась на мужика Злыдня напустить. Появилась перед ним и спрашивает:
– Что, мужик, плохо тебе?
– Да уж хуже некуда, – отвечает. – Посоветуй, что делать, добрая женщина? Виноват я перед тобой, что прогнал, но и дитя родного кто отдаст чужому человеку, не щенок же он.
– Ладно, – махнула рукой старуха. – Зла на тебя не держу, помогу избавиться от Злыдня, но и ты должен выполнить мое желание. Отдашь мне сына на три года. Окажется смышленым – вернется домой, а будет глупым – тут не обессудь.
Делать нечего, согласился мужик. Тогда его бабка и учит:
– Придешь домой, возьми полено да гони Злыдня, приговари-вая: «Пошел вон со двора, нынче не твоя пора», – будет он плакать и проситься, смотри, не жалей его. Как прогонишь Злыдня, станешь жить, как и прежде, а мальчонку чтоб через три дня привез на это место, – сказала старуха и исчезла.
Вздохнул мужик и побрел домой, а у самого словно камень на сердце лежит: как жене рассказать о договоре с ведьмой?
Дома он сделал все так, как научила его старуха. Злыдень рыдал и умолял, просил оставить его, но после троекратного повторения заклятья пропал, больше никто его не видел. Уже на второй день после его исчезновения у мужика хозяйство стало налаживаться, да только мысль о договоре с ведьмой не давала ему покоя. Поделился с женой – та в слезы. Шутка разве, любимого дитя отдать неведомо куда? А меньшому к тому времени шел уже седьмой год. Шустрый малец рос, да сообразительный не по годам. Узнал он, о чем родители печалятся, и говорит им: «Не печалься, матушка, не печалься, батюшка, отвезите меня к той старухе. Узнаю, что ей надо, и постараюсь перехитрить ее».
Собрали мужик с бабой мальцу харчей, посадили на подводу, и мужик отвез сына на то место, где встретился со старухой. Оставил его на пеньке дожидаться и отправился домой; а у самого сердце болит: увидит ли еще когда его? И поклялся он, что больше никогда не впустит в дом чужого человека.
Только уехал мужик, как появилась старуха. Подозвала она к себе малого и говорит:
– Будешь ты три года злыднем у меня служить. Отправляю я тебя к родителям, но они тебя не узнают, потому что ты станешь страшным и безобразным. Если в течение трех лет признают они в тебе своего сына, заклятье исчезнет, а если нет, то навсегда останешься злыднем. Если же расскажешь родителям о нашем разговоре или откроешься им, то останешься навсегда в этом облике.
Она взмахнула своей кривой клюкой, и превратился мальчик в безобразное существо – не то человек, не то лягушонок. Заплакал он горькими слезами и пошел домой; больше-то ему и идти некуда было.
Приехал мужик домой: баба плачет, дети перепуганные по углам забились. Хоть и тяжело на душе, а жить-то надо. Вот и стали они жить по-прежнему, надеясь на возвращение сына; только баба иногда тайком слезу вытрет и попросит Бога перед иконой, чтобы ничего плохого с сыночком не случилось.
Больше недели мальчонка бродил около дома, боялся подойти к отцу-матери. За это время одежда его вся изорвалась да перепачкалась. Еда, что клали ему в дорогу, кончилась, и решил он наконец: «Будь, что будет. Может, пожалеют да не выгонят отец с матушкой, может, сердце им подскажет, что я сыночек их родненький».
Ближе к вечеру услышал мужик, как во дворе собака скулит.
– Слышишь, мать, – сказал он, – кажется, собака вернулась, пойду-ка я ее впущу, – и он вышел из дома.
Рядом с калиткой стояло странное существо: не то человек, не то животное, и ласкало собаку, а та, радостно подпрыгивая, старалась лизнуть его в лицо. Ничего подобного мужик не видел в своей жизни, он даже перекрестился на всякий случай. Наконец, опомнившись, он стал гнать чудище.
– Мне одного Злыдня хватило на всю жизнь, а тут ты еще, убирайся по-хорошему.
А существо не уходит, плачет, просит не прогонять его:
– Мне много не надо, корочку хлеба да кружку воды, а пере-спать я смогу и в конуре с собакой.
На шум вышла и баба. Увидела она непрошеного гостя, и что-то сердце ее защемило, пожалела, уж больно жалостный вид у него был.
– Пусть живет, – говорит мужику. – А если что, всегда выгнать успеешь. Видишь, как собака к нему ластится. Собака тоже чувствует, хороший человек или плохой, ну а то, что вид у него такой, так он же в этом не виноват.
– Ладно, – махнул рукой мужик, – но если что случится, пеняй на себя, сама решила.
Так и остался малец жить у родного отца и любимой матушки; да только в дом его не пускают, спит в конуре с собакой, прозви-ще дали братья и сестры, Злыднем прозвали. Малой покорно переносит все их насмешки и злые шутки. Целыми днями чистит навоз в свининце, с хозяйством управляется, а в благодарность – только смешки. Одна мать поджаливает несчастного ребенка и, чтоб никто не видел, старается ему подать что-нибудь вкуснень-кое.
Вскоре родился у бабы еще один ребенок: дочка-красавица, глаз не оторвать. Родители не нарадуются, вздохнуть на нее боятся. Превращенного же брата, прозванного Злыднем, и на шаг не подпускают к младенцу, боятся, что сглазит ребенка. А тот полюбил сестренку и постоянно искал случая понянчить ее.
Так прошло более двух лет, и мальчик перестал уже надеяться принять прежний облик. «Что бы такого сделать, чтобы они признали во мне своего сына, и я смог снова стать самим собой?» – думал ночами несчастный ребенок, обливаясь слезами.
Как-то в жаркий день пошли дети купаться на речку и взяли с собой меньшую сестру, которой к тому времени шел уже третий год. Оставив ее на берегу, дети весело плескались в воде и, заигравшись, забыли о ней. В то же время у бабы что-то заныло под сердцем, кинулась она, – а ни детей, ни младшей дочки, и, полная дурных предчувствий, бросилась бежать к реке.
Девочке же надоело одной ходить по бережку, – как же так, ее братья и сестры купаются в воде, а ее бросили. И, чтоб привлечь их внимание, она подошла поближе к обрыву, но не удержалась и сорвалась в воду.
В этот момент прибежала мать. Она видела, как ее дочь упала в воду, и заголосила не своим голосом. В тот же миг из кустов вынырнула тень и бросилась с обрыва в речку. Через мгновение из воды вынырнул Злыдень, державший на руках девочку. Он нежно поднес ребенка к матери. Та схватила дочку и радостно прижала к груди. Злыдень стоял рядом, опустив голову, с его одежды стекала вода, и он имел такой жалостный вид, что женщина невольно обняла его свободной рукой и прошептала:
– Дорогое мое дитя, сыночек мой, как я могу отблагодарить тебя?
Не успела она произнести до конца всех слов, как чары исчез-ли, и перед ней оказался ее пропавший сын. Здесь уж радость матери не передать словами. Стыдно было отцу, братьям, сестрам, что обращались с ним плохо. Но это вскоре забылось, и зажили они счастливо, хоть и небогато.

26. Гундосиха
Александр Мецгер
 
Недалеко от кладбища, среди густо разросшегося бурьяна, стояла старая заброшенная хата, крытая камышом. Внутри, в грязной, давно не прибиравшейся комнате, среди оплетенных паутиной грубо сколоченного стола, лавки и табуретки, сидела одинокая фигура и тонким голосом пела, медленно покачиваясь на скрипучем разваливающемся диване. Со стороны это скорее походило на вой одинокой собаки, выгнанной со двора хозяином.
В грязные запотевшие окна с трудом пробивался свет. И поэтому в комнате при любой погоде постоянно был полумрак. Но, по-видимому, хозяйку это совсем не беспокоило. Она и сама давно не мылась. Единственное, что выдавало в ней женщину – это длинные белые распущенные волосы, которые легче было бы обстричь, чем расчесать. На лице, изрезанном морщинами, застыла улыбка, отчего беззубый рот приобрел такую гримасу, что не каждый рискнул бы подойти к ней вечером на кладбище, где она просила подаяния и собирала оставленные на могилках печенье и конфеты.
Все селяне, живущие много лет рядом с ней, знали о ее безвредности и нужде. И, кто чем мог, помогали бедной женщине, которая была не совсем в своем уме. Мало кто помнил настоящее имя старухи, и кто первый прозвал ее Гундосихой. Но это прозвище настолько к ней пристало, что многие считали, что у нее и не было другого имени. Говорили, что во время войны она с малолетним сыном скрывалась в погребе. А по ночам вылазила на картофельное поле и выковыривала из мерзлой земли окаменевшие клубни, чтобы прокормиться. Один раз ее выследили два дюжих полицая и так избили, что несколько дней она не могла двигаться. Помогли соседи, не дали умереть с голоду. Тогда-то, из-за перебитого носа, она и получила свое прозвище, приставшее навсегда.
После войны она работала не покладая рук, чтобы прокормить и выучить сына. И никому никогда не жаловалась.
Когда сын окончил школу, то заявил, что поедет в город поступать в институт. Сколько денег она ему отправила – никто не знал, но за все время его учебы никто не видел, чтобы она купила себе хоть какую-нибудь обновку.
...Это произошло лет через десять после отъезда сына. Сын приехал к ней на новеньком «Москвиче», в костюме и при галстуке. Мать гордо шла с ним по селу и каждому встречному объясняла: «Вот сыночек приехал, хочет меня к себе в город забрать». И действительно, сынок заходился продавать и дом, и хозяйство. Он не торговался, и поэтому дня через три буквально все продали. Остались лишь два узелка с личными вещами. Садясь в «Москвич», сын велел матери ждать бортовую машину. Три дня мать просидела на узлах на ступеньках магазина. На четвертый день пошел дождь, и кто-то из жалости пустил бедную женщину в старую кухню. Через неделю никто не поверил бы, что перед ними та самая Гундосиха, которую знали. По селу ходила старуха с распущенными седыми волосами и, громко смеясь, что-то пыталась рассказать прохожим. Бедная женщина тронулась умом.
Прошло несколько лет.
С самого детства Оле хотелось иметь бабушку. Она с завистью наблюдала, как другие дети гуляли в парке, а их дедушки и бабушки, под чьим присмотром они находились, покупали им мороженое и всякие сладости. Оля спрашивала у родителей, где ее бабушка. Мать обычно отмалчивалась, а отец отвечал, что она умерла. Для Оли отец всегда был примером, и девочка гордилась им перед друзьями, но один случай очень удивил и озадачил ее.
Как-то на день рождения Оли папа пообещал купить ей подарок, и они отправились в магазин. На улице незнакомая женщина остановила их и стала ругать отца, обвиняя его в том, что он обворовал свою мать и бросил на произвол судьбы
. К удивлению девочки, отец молча прошел мимо. На Олин вопрос «Кто это?» он односложно ответил: «Просто больная женщина». Ответ девочку не убедил, и, когда дома никого не было, она нашла в старых фотографиях письмо от бабушки, Агриппины Ивановны. На конверте был указан адрес. Недолго думая, девочка достала из копилки деньги и отправилась разыскивать свою бабушку.
В небольшом селе новый человек на виду. Так и у нас, невозможно было не заметить незнакомую девочку в серой юбке и белой кофточке. Девочке было лет четырнадцать, она стояла с небольшим рюкзаком и безнадежно оглядывалась.
– У тебя нет конфетки? – донеслось со стороны.
Только сейчас девочка увидела странную старушку в мятой грязной одежде с распущенными волосами. Девочка полезла в рюкзак и достала зефир.
– Бабушка, – спросила она, – а как найти Агриппину Ивановну?
Старуху как будто ударило током, в глазах что-то загорелось, и она затряслась, потом взгляд ее опять потух и она пошла по улице.
Когда девочка задала тот же вопрос проходящей мимо женщине, та внимательно и долго смотрела на нее, а потом спросила:
– А зачем она тебе?
– Я ее внучка, – ответила девочка.
Женщина удивилась и указала рукой на удаляющуюся фигуру Гундосихи.
На этот раз глаза от изумления раскрылись у девочки.
– Это моя бабушка? – единственное, что смогла проговорить она, и на глазах у нее появились слезы.
Весь день странная девочка ходила с Гундосихой, покупала ей мороженое и пирожки, отчего у старухи от переедания заболел живот. К вечеру Гундосиха решила, что глупая девочка покинет ее. Но девочка вслед за ней вошла в полуразвалившуюся хату. Со слезами на глазах она осматривала жалкое жилище своей бабушки, о которой она, Оля, узнала совершенно случайно. Потом девочка выскочила во двор, наломала каких-то веток и попыталась подмести пол. У бабушки не было даже ведра, чтобы принести воды, и девочка какой-то тряпкой протерла окна и стол. Когда стемнело, Гундосиха села на свой изломанный диван и стала напевать песню. Ее прервал шум машины возле двора. Из автомобиля вышел мужчина. Что-то очень знакомое почудилось Гундосихе в этом человеке. Но вот что?
– Эй, бабка, – грубо позвал он, – ты не знаешь, где живет Агриппина Ивановна?
«Какой странный», – подумала старуха. Мужчина хотел уже сесть в машину, но тут скрипнула дверь, и на пороге показалась девочка.
– Ты здесь? – удивился незнакомец. – А ну, марш в машину!
– Папа, – прокричала девочка, – посмотри, это же наша бабушка! – И она побежала к старушке, но отец перехватил ее на полпути.
Гундосиха, увидев, что обижают ее знакомую девочку, завывая бросилась на мужчину, схватила его за руку. Но тот брезгливо оттолкнул старушку, и она, словно перышко, отлетела в сторону и, ударившись головой о дерево, начала медленно сползать по его стволу. На какой-то миг взгляд ее стал осмысленным, и она что-то прошептала. Единственное слово, которое расслышала Оля, было «сынок», после чего взгляд Гундосихи застыл навсегда.

27. Святогорский монастырь
Светлана Мягкова 2
Восходящее солнышко обливало косыми лучами всю окрестность. Замелькали луга. Автобус свернул с трассы, и перед глазами появилась сказка. Царство Берендея. Донец извивается, как змея, по берегам густые заросли голых кустарников, березки белеют тонкими девичьими станами в белых сарафанах, дубы-великаны разбросали свои могучие ветки в стороны, сосны тянут свои макушки прямо к небу, они такие высоченные! Настоящие корабельные сосны. По правому берегу Донца высятся меловые скалы, а на них строения монастыря, кое-где разрушенные... с дороги видно плохо. На самой высокой точке памятник Артему - революционеру Федору Андреевичу Сергееву. А вид отсюда великолепный и люблю я обозревать монастырь с его куполами и колокольнями, именно отсюда.
***
 Горизонт без предела, не знаю, на сколько километров все просматривается. Ширь необъятная. Внизу, под ногами, бежит Донец, его тело покрыто блестящей чешуей, как змея, оно изгибается и тихонечко уползает вдаль и прячется в прибрежных песках, и опять выныривает где-то. Берег опушен зеленью, точно мягкие зеленые облака летели-летели и, вдруг, присели передохнуть. По реке ели заметной точкой движется прогулочный катер. Над всем этим, внезапно, раздается густой звон колоколов, он, то нарастает, то тихонько замирает под поднебесными сводами. Все невольно замирают и прислушиваются к этим завораживающим звукам.  Под самыми ногами - весь монастырь. Он тянется своими сине-бирюзовыми куполами, украшенными золотыми звездами. Ввысь, к тебе, как-будто хочет прыгнуть и лететь, и парить над землей, а колокола звенят, поют, вы себе просто не можете представить, какое это разноголосье. Мне, как-то пришлось присутствовать на воскресной службе. Все начиналось с колокольного пения. Едва слышно запели маленькие колокольца: « Дин-дон, дин-дон-дон-дон.»
И тут мощный удар самого большого колокола врезался в этот едва слышный перезвон и... Понеслось, полетело, зажигая, как огнем, звуками и переливами, малиновый звон, играет, поет, в эти минуты забываешь обо всем, а звуки колоколов летят над Донцом и слышно их далеко-далеко. И... Бамммм... Протяжный звук и все замирает. На какое-то мгновение такая тишина, что становится страшно. И все опять оживает, а в голове еще долго звучат эти чарующие звуки. Не знаю, наверное, я не могу передать то, что ощущаю в эти минуты, просто не хватает слов, но поверьте, если вы, когда-нибудь попадете в Святогорск, это будет одно из самых незабываемых впечатлений.
***
Я никогда не думала, что стану такой поклонницей этого чудесного уголка. Первое, что было восстановлено в монастыре - Покровская церковь. В очередной приезд, тогда еще в Славяногорск, мы пошли гулять и решили заглянуть в Покровскую церковь. Она  была вся окутана лесами, но службы потихоньку шли. Зашли: великолепие алтаря, масса народа, служки в черных одеждах - совсем еще дети, монахи - красивые молодые люди с одухотворенными лицами, батюшка в нарядных воскресных одеждах и запах ладана. Красиво, необычно! Тогда я, наверное, впервые попала на службу. Через пять минут нашего пребывания под сводами этого божественного купола, мне стало плохо: слезы хлестали градом, я почти потеряла сознание. Какое там отстоять службу... Хорошо, что я была не одна, только помню, что на ватных ногах меня просто выволокли оттуда и ... какой-то кусок времени просто выпал из памяти. В себя я пришла на скамейке под тенью огромного дуба.
Что это было? Неужели мы так все отрицали, что даже самое невинное, казалось бы, посещение дало такую реакцию!? Не знаю. Впрочем, посещение именно Свято-Успенского Храма у меня всегда сопровождается слезами, они быстро высыхают, и чувствую я там себя замечательно, но, как только переступаю порог Храма, всегда слезы на глазах.
Итак, первые упоминания о Святогорском монастыре, как о культово-христианском очаге, относится еще к 11-12 векам. Хотя, есть версия, что еще во времена каменного века в пещерах жили охотники и рыболовы и использовали пещеры, как убежище от врагов. А наиболее распространенное мнение о возникновении обители относится к 13 веку. Якобы выходцы из Киево-Печерской лавры спасались от нашествия татаро-монгол на Русь и облюбовали себе для жилья меловые горы. Но как бы там не было, оставим историкам и археологам выяснять возникновения этого чудного поселения. Знаете, как сказал один из архимандритов Святогорского монастыря Иоиля в 1679 г.:
-  ...в котором году тот монастырь построен он сам не ведает. Писания о том у нас в монастыре нет.
В Киевской Руси Святогорск был одним из сторожевых пунктов и служил довольно крепкой оборонительной линией. А раз есть поселение, то обязательно должна быть и святая обитель. Меловые скалы, недоступность для внешних врагов, переправа через Донец, ну и, наверное, политические процессы - все это послужило для возникновения монастыря. В 1624 г, была получена Государева грамота на содержание монастыря. Вот с этих пор о монастыре и заговорили. Российские цари видели и ценили заслуги Святогорской обители, даже были установлены особые сторожевые посты для охраны монастыря. Выделены земли и угодья. В монастыре в те времена часто скрывались беженцы из крымского плена и те, кто подвергался гонениям в польско-литовских землях.
***
Сейчас территория монастыря охраняется казачьим отрядом. Вход на территорию часовни, к деревянному скиту, ворота, непосредственно ведущие на территорию Храма - все охраняется казаками. Бравые казаки в парадном обмундировании день и ночь несут свою службу. На главных воротах, обычно стоит пост из двух человек, рядом урна для сбора пожертвований на восстановления Храма. Редко кто из посетителей не опускает туда денег или каких-нибудь ценностей. Видела, как один здоровенный мужик, снял с шеи золотую цепь толщиной с палец и бережно опустил в прорезь ящика. Казаки на территорию храма ни за что не пропустят без головного убора, юбки и с оголенными плечами. Иногда приходится делать импровизированные юбки накидки из шарфов и платков, которые продаются тут же. Голова, плечи и бедра должны быть обязательно закрыты. Смешно смотреть, как женщины на брюки и шорты наворачивают немыслимые юбки, а красивые головки прячут под монашескими платками. Косметики тоже минимум, могут и умыться заставить, но правила, есть правила, сама не раз оказывалась в таком положении, когда спонтанно, вдруг, тянуло прогуляться по территории монастыря.
Что меня завораживает сразу - это монастырские клумбы. Таких удивительных переплетений арабесок, не увидишь даже на бумаге, танец цветов, иначе не скажешь, они кружатся, завиваются, раскрываются, вспыхивают под лучами солнышка или расцветают невиданными красками под каплями дождя.  А запах!!! Божественная обитель. Так, наверное, должно быть в раю. Немыслимое буйство цветов и игра запахов, этакое послевкусие букета райских цветов. Эка меня несет! Но я, действительно, от сочетания не сочетаемого, просто в восторге. Клумбы по всей территории!
А вот возле монастырского птичьего заповедника... Представляете, там чудесный птичий, не знаю, как назвать правильно, зоопарк? Наверное - неправильно. Птичник? Но все птицы летают по огромным зарешеченным клеткам. Пусть так и останется - птичий заповедник. Шикарные кусты роз! Розы огромные, а аромат от них... Сказка! В вольерах гуляют павлины, раскрывают свои шикарные хвосты и дразнят посетителей. Райские птицы, на табличке так и написано - райская птица. Попугаи, каких здесь только нет разновидностей. Фламинго, представляете! А уж про индюков, голубей, кур, уток и прочих пернатых и говорить нечего.  Детвора гроздьями висит на заборе, отделяющем эту красоту от посетителей. Восторженные восклицания! Вот, подошел монах в черных одеждах, серьезный, какой-то весь в себе, все земное не для него. Минута и полное перевоплощение. Глаза заблестели, на щеках появился румянец, на губах заиграла очаровательная улыбка. И вот он уже хохочет вместе с детворой над проделками попугая, который опускается на голову павлина, клюет его. Павлин сворачивает хвост. Попугай отлетает. Только павлиний хвост раскрывается в шикарный веер, тут же подлетает попугай и снова клюет павлина. Господи, какие же по сути мальчишки, эти пришедшие на служение к Богу, монахи.
***
Монастырские пещеры. Лезть в историю не хочу, хотя, наверное, надо бы о них сказать с исторической точки зрения хотя бы пару слов. Итак, пещерный монастырь – самая древняя часть обители, он включает два яруса сооружений в меловой скале. Архитектурными памятниками являются церковь Св. Иоанна Предтечи и храм Св. Алексия. Пройти по монастырскому подземелью считают своим долгом почти все паломники. Раньше, лет двадцать назад, когда монастырь был "великой здравницей" и в его стенах находился санаторий Артема, а в Успенском соборе располагался самый обыкновенный кинотеатр, в который можно было попасть за 25 копеек, подземные ходы были открыты. Можно было бегать по ним, сколько душа пожелает. Пионеров толпами водили на экскурсии. Пробежаться по подземелью считалось обыденным делом. Устраивали даже некое соревнование: кто быстрее? Одни шли по меловому ходу, а другие, цепляясь за корневища деревьев, взбирались почти по отвесной горе. Лестница, которая вела к Николаевской церкви, была полностью разрушена, о ней напоминали остатки ступеней торчащих из земли и кое-где деревянные поручни в полусгнившем состоянии. Был, правда, один фрагмент лестничной галереи, но без крыши и пола: четыре стены с окнами. Почему упомянула Николаевскую церковь, да потому, что это была, как бы, конечная точка путешествия.
Красота со смотровой площадки открывается неимоверная. Туда можно, конечно попасть и по серпантину, дорога, выложенная огромными бетонными плитами, но очень долго идти, да и петляет она сильно. Так вот, самый короткий путь был по меловым ходам. В скале вырублен проход высотой метра два. Длиннющий тоннель. У входа сидела бабулька и раздавала всем свечи, да, в те времена свечи раздавали. Это теперь все поставлено на коммерческую основу: все продается, удивляюсь, что святой водой еще не торгуют. Получили мы свои свечки и двинулись под землю. Экскурсовод - бойкая девица, бежала впереди, а мы, кучка желающих ознакомиться с историей Славяногорска трусили за ней. Не знаю кому, как, а для меня путешествие было не из приятных. Темно, холодно: на улице стояла жара, а здесь было царство холода, зубы клацали в такт шагам. Низкий свод потолков и какие-то ответвления, уходящие куда-то в стороны, полностью покрытые густым мраком. Меня все время не покидало чувство, что вот, сейчас я отстану и не найду выхода. По дороге попалось несколько зарешеченных келий, в одной из них при совсем тусклом огоньке лампадки монах или отшельник, бил поклоны. На нашу гомонящую толпу он и внимания не обратил. На первом уровне была сделана остановка. Церковь в то время еще восстановлена не была, хотя монахи из действующей монастырской обители водили сюда свою паству.
И вдруг... Вы себе просто не можете представить, какой нечеловеческий вой разорвал подземную тишину. Стон, вопль, вой раненого зверя - я не знаю, с чем это можно было сравнить. Волосы встали дыбом и мурашки, не то что поползли, а начали носиться с невероятной скоростью. Оказалось, что местный преподобный отец водил сюда прихожан, для изгнания бесов. Если судить по крику, то бесы, действительно, в ком-то из нас живут и очень не хотят покидать наши бренные тела. Экскурсовод быстренько завершила свой рассказ, и мы дружно двинули дальше: к теплу и свету. Какое же это было блаженство, оказаться на земле, под лучами нещадно палящего солнца! А какая красота открывалась со смотровой площадки: ради этого можно было пережить сорок минут подземного заточения.

28. Шляпа
Светлана Мягкова 2
Женька домыла полы в огромном холле и в изнеможении уселась на ведро. Она уже третью неделю работала уборщицей в этом престижном офисе.  Метания по всем «городам и весям» в поисках работы ее порядком утомили, и когда ее бывший одноклассник Венька предложил попробовать себя в качестве главного мойщика офиса, где он работал, она, неожиданно для себя, согласилась. Осталось помыть один большой зал, с кучей столов и компьютеров. Здесь было сердце офиса - компьютерный зал. Женька взяла ведро, села на швабру, как приличная ведьма, и «полетела» выполнять свою, теперь уже, работу.
Вдруг, её взгляд зацепился за белую широкополую шляпу. Шляпа была давней Женькиной мечтой. Ни одна витрина магазина не оставалась без внимания, если там присутствовала шляпа с широкими полями. Женька представляла себя этакой дамой из высшего света: шляпа, маленькое черное платье и огромные каблуки. Платье должно было слегка прикрывать то место, откуда растут ноги, а шляпа полностью закрывать то место, где должна быть густая шевелюра. Женька недавно подстриглась и теперь очень об этом жалела. Волосы были ее гордостью. Но назло кому-то, вернее, чтобы доказать, что она способна на неординарные поступки, она отрезала свои шикарные локоны и превратилась в этакого подростка: то ли в девочку переростка, то ли в мальчика "недоростка". Теперь она смотрела на это белое чудо и не могла от него отвести глаз.

***
В коридоре раздались шаги. Женька вздрогнула, в это время все сотрудники были дома. На вахте оставался один охранник дядя Петя и она - «ведьма со шваброй», как заведенная, носилась по нескончаемым коридорам. К Женьке приближался молодой парень, лет двадцати пяти. Щеголь с тоненькой полоской усиков, он уверенной походкой проносился мимо всех дверей и стремительно приближался к Женьке.
- Мадам, а вы, почему в столь поздний час, находитесь в рабочем помещении?
Женька открыла, потом закрыла рот, при этом она одной ногой задвигала ведро под близстоящий стол, второй двигала швабру, которая почему-то вывалилась из ее рук. А руками?! Руками она сдернула с вешалки шляпу и начала быстро прилаживать ее на свою макушку. Когда незнакомец поравнялся с ней, Женька была уже «дамой». Она томно улыбнулась, потупила глазки и с придыханием выдала:
- Я? У меня была серьезная работа. Я уже готова и собираюсь отправиться домой. Не хотите ли Вы меня проводить? На улице темно я очень боюсь одна идти. А... А моего личного шофера я отпустила, сегодня его бабушка именинница. Вы представляете, ей исполняется сто один год! - От такой наглости у незнакомца отвалилась челюсть. Он уставился на Женьку выпученными глазами. А Женьку несло:
- Так что, вы меня проводите? - Незнакомец загадочно улыбнулся:
- Мадам, я с радостью, но мне надо куда-то пристроить этот сверточек, идти с такой респектабельной дамой!!! Пакет будет явно неуместен. - В руках у незнакомца была брезентовая сумка, в две маленькие дырочки металлической ручки был продет кусок шпагата и всю эту красоту завершала какая-то блямба.  Женька так и не поняла, что висело на концах шпагата.
- О, я знаю, как Вам помочь. Здесь есть маленькая комнатка, там хранится всякий инвентарь, но Вы не подумайте. Просто наша уборщица сегодня убежала раньше и забыла отдать охраннику ключ. Я думаю, что она не будет против, если мы воспользуемся ее комнатой. Там даже есть шкаф. А ключ мы возьмем с собой. Завтра Вы заберете свою сумку, а ключик я верну.
Незнакомец сначала опешил, потом глаза его радостно сверкнули и на губах заиграла улыбка:
- Мадам, я буду безмерно рад. Быстренько идём, положим моё сокровище в вашу потайную комнату. И вперёд!

***
Когда Женька и незнакомец спустились вниз, дядя Петя спал. Его богатырский храп сотрясал сонную тишину офиса. Женька хотела его разбудить, но незнакомец показал глазами на приоткрытую входную дверь и они тихонько нырнули в серую, звездную ночь. Огни города заманчиво горели и играли.  Женькина душа пела и играла вместе с ними. Она - королева бала, дама из высшего общества в шляпе с широкими полями и под руку с прекрасным кавалером вышагивала по ночным улицам. Ну, подумаешь, не в черном маленьком платье, а в простой джинсовой юбке  и не на шпильке, а в простых кроссовках и белых носочках, которые смешно топорщились над шнурками. Зато в шляпе! 
Незнакомец глянул на Женьку и предложил ей зайти в бар, мимо которого они проходили. Она согласилась. Грохот музыки забивал все звуки, синий, от дыма, воздух сотрясался массой тел, какие-то подростки орали и плясали так, что захватывало дух. Женька и незнакомец опешили, а потом вместе, разом кинулись в этот хаос. Они крутились, вертелись, орали что-то дикими голосами и размахивали... Размахивали Женькиной белой шляпой. Шляпа пошла по кругу, ее как флаг передавали из рук в руки, кто-то цеплял ее на голову, кто-то проделывал с ней невероятные "па". Шляпа была главным действующим лицом в этой дикой оргии. Время пролетело незаметно. Когда Женька и незнакомец вышли из бара, огни были потушены, звезды не мерцали на темном небе и на горизонте тянулась тоненькая полоска рассвета.
- Мадам, мы провели великолепную ночь. А теперь я хотел бы получить свой волшебный мешочек и за сим откланяться.
- А как же? Вы же меня обещали проводить домой.
- Мадам, разве можно портить такую замечательную ночь, посещением какого-то дома? На работу, только на  работу.
Незнакомец быстро поймал такси и  они в считанные минуты доехали до офиса. Входная дверь так  и оставалась приоткрытой. Дядя Петя продолжал храпеть. Женька сбегала на верх и вынесла незнакомцу его "волшебный мешок". Незнакомец галантно поцеловал Женькину руку и... Пока она, смущенная, не знала, что сказать, растворился за соседним углом.
Женька поднялась в компьютерный зал, до начала рабочего дня оставалось пару часов. Она повесила шляпу, полюбовалась еще раз на ее широкие поля, которые были уже далеко не белого цвета, и быстренько домыла полы. Ключ от своей каморки Женька тихонько повесила на доску. Дядя Петя так и не проснулся.
Когда следующим вечером Женька пришла на работу, офис гудел, как растревоженный улей. Венька перехватил ее на входе в компьютерный зал и шепотом сообщил сногсшибательную новость. Оказывается, вчера Вера Семеновна получила вечером в банке огромную сумму денег и оставила ее в сейфе. А сегодня утром сейф оказался пустым. Куда ушли деньги никто не знал. Когда первые сотрудники потянулись на работу, дядя Петя им открыл дверь и чин-чинарем впустил в здание офиса. Милиция, которая толпилась здесь с самого утра ничегошеньки не нашла, а собаки след не взяли.
Женька глянула на шляпу, шляпа висела на том же месте и задорно подмигивала Женьке своими огромными полями. Она то знала, куда и с кем ушел "волшебный мешок". А Женька знала, что ни одна собака, после того, как она помыла пол, не возьмет след. Бутылка «белизны» на ведро воды, сделала свое дело.

29. Альтруизм
Владимир Михайлов 2
Бабочка ударялась о стекло, не чувствуя боли, а за окном на столе стояла догорая Свеча. Её слёзы стекали по укороченному огнём телу. Таяла и не замечала беспокойства крылатой красавицы.
- Если меня не спасёт электрическая Лампочка, - решила Свеча, - я умру.
- Зато будем полезны людям, - убеждало её Пламя.
Сжигая Свечу, Пламя верило, что прекрасно справляется с ролью Солнца и гордилось собой.
А тем временем игривый Ветер подхватил Бабочку и с потоком свежего воздуха занёс её в форточку.
Бабочка, полная решимости, устремилась к огню.
То ли от взмаха крылом, то ли от дуновения ветра, Свеча погасла.
- Какой я молодец! - похвалил себя шаловливый Ветер.
- Какая я самоотверженная! - возгордилась Бабочка.
- Как я вовремя!.. - восторженно засияла электрическая Лампочка.
- Хорошо, когда много друзей, - выдыхая едкий дымок подумала спасённая Свеча. )
30.Самая умная, самая красивая...
Владимир Михайлов 2
Осень грустила, чувствуя приближение зимы. Пернатые готовились к отлёту на юг. Нельзя было не заметить их волнения. Меньше волновались молодые, ещё не испытавшие тяготы перелётов.
- Ни разу не была за границей, - со вздохом подумала Ворона,- я, такая умная и красивая, почему бы не показать себя в чужой стране?
Ворону много раз приглашали присоединиться к стае. Она часами с упоеньем слушала рассказы друзей о заморских странах, но только сейчас проснулось желание взглянуть на мир, где никогда не бывает зимы.
Пристроившись к журавлиному клину, взмахами крыльев прощалась с родными полями, лесами, городскими парками и садами. Сначала это забавляло её, но когда заметила, что отстаёт от журавлей, задумалась.
- Нет! Нет!- подавила сомнения она, - я умная и красивая! У меня решительный характер...
И полёт продолжался. День сменил утро. Вечер пришёл на смену дню. Только усталость бессменно терзала крылья птицы.
- Куда и зачем я лечу? - совсем обессиленная спросила она у себя, - кто назовёт меня умной?
Замедляя полёт, Ворона вспомнила, что проголодалась.
- Братья и сёстры уже ужинают, а я...
Ей стало тоскливо. Едва не усомнилась в своих достоинствах.
- Как это я, самая умная и красивая, - рассуждала она, - бросила тротуары улиц, которые богаты не только мусором , но и хлебом? Что я найду на чистом асфальте в чужой стране?
Опустившись на опушке леса, Ворона облегчённо вздохнула и сказала:
- Дома всё-таки лучше! Нельзя оставлять тех, кто любит тебя. Я ведь могла совершить ошибку. Как важно помнить, что здесь я нужнее. Ведь я самая умная, самая красивая...

31. Пятое платье
Таша Прозорова
              Рано утром её разбудило нетерпеливое  солнце: тёплыми нахальными руками колотило в оконное стекло, барабанило нетерпеливо, съезжало вниз, на облупившийся карниз, подпрыгивало и подскакивало упругим мячиком, улетало и возвращалось, хохоча и кривляясь. Она сквозь сон улыбалась, морщила нос от тёплой щекотки, и, наконец, громко чихнув, открыла глаза. Сна как не бывало, он стремглав бросился наутёк, прогоняемый чьим-то смехом, даже казалось: мелькали  вдали босые жёлтые пятки.
        Став такою же проворной, резво скинула тонкое одеяло, на цыпочках пробежала в прихожую, к большому, во весь рост, зеркалу. Взглянула сначала мельком, только фигуру, общим контуром, без подробностей. Вздохнув, стала рассматривать лицо, цвета и формы вчерашнего общепитовского картофельного пюре, складчатого, подсинённого на висках и под глазами.
        - Всё-то ты врёшь, друг мой! – Задумчиво и привычно укорила безмолвное стекло, небрежно провела рукой, смахивая собственное изображение. – Вот мы сегодня приведём себя в порядок, тогда уж ты не посмеешь…
       Не договорив, она неторопливо открыла двери в ванную. Спустя полчаса, накинув футболку и джинсы, зашнуровав кроссовки, выскочила из подъезда, больше похожая на девчонку-подростка, чем на довольно пожившую тётку в годах.
        Первым пунктом – парикмахерская. Смущаясь и краснея за давным-давно не стриженое растрепанное безобразие на голове, удобно устроилась в кресле и закрыла глаза. Под негромкий, словно просыпающийся вместе с городом, разговор в зале, даже немножко задремала и словно бы видела сны, нет, не совсем сны, скорее видения, как размазанные контуры на старой фотографии. Её пересаживали с одного кресла на другое, мыли, стригли, красили, снова мыли, втирали что-то в кожу, смешно кололи быстрыми щипчиками, приводя лицо в порядок, а она упрямо старалась не ловить зеркальное изображение, опуская ресницы, только подтаивала сосулькой на весеннем карнизе…

        Она шла знакомой улицей, дома подмигивали ей прозрачными окнами и, казалось, что все-все витрины превратились в одно громадное зеркало, раздробившееся на множество граней, и в каждой из них улыбалась смешная девчонка, смешно вытягивая шею, оборачиваясь, пытаясь ещё один разок поймать изображение.
        Магазинчик стоял на том же месте, ухитрился не исчезнуть, не обезличиться среди одинаковых, перестроенных и оформленных одною и тою же рукой, «бутиков». Звякнув колокольчиком, вслушавшись в его знакомый голос и удовлетворённо вздохнув, видимо, не найдя изменений, кивнула головой пожилой кассирше и прошла уверенно к стойке с дамскими платьями. Выбирала недолго, подержала на весу, поворачивая и так и этак, затем медленно, словно боясь передумать, скрылась в примерочной кабинке.
        Долго стояла перед зеркалом.  Удивлённо подумала, что зеркал сегодня слишком много,  смахнула жиденькую слезинку, коварно вознамерившуюся испортить сегодняшний день, и вышла в крохотный зал, махнув беспечно рукой. Хозяйка лавочки, она же и продавец, и кассир, протянула твёрдую обувную коробку.
        - Надеюсь, это подойдёт к Вашему новому платью.
        Вот теперь она была хороша, так хороша, что негромко, удивляясь,  засмеялась от удовольствия, чувствуя в себе полное и совершенное равновесие.  Она покружилась, привыкая к новому облику, даже несколько раз попрыгала на одной ноге и на другой – проверяла ладность новых туфель. Снова удивилась – обувка сделалась частью ноги, ласкала ступню. Как на заказ, - подумала вскользь, кивнула благодарно, получив пакет с одеждой, в которой выскочила несколько часов назад из подъезда. Вновь звякнул колокольчик, старая дама поставила в потрёпанной записной книжке пометку и вздохнула огорчённо.
        Приближалось  меж тем время обеда.  Она долго медлила перед входом в  заведение, бывшее когда-то кафе под названием «Север» на бывшей когда-то улице Горького. Не было теперь знакомой вывески, и улица называлась иначе. Вздохнула, вспоминая толстые, распахнутые бесстыдно, внутренности стеклянных вазочек, причмокивающие от удовольствия, приклеивающие к своей поверхности и запотевающие мгновенно, шарики мороженого, скатывающуюся тающую сладость в узенькое веретёнце, невозможность вытащить жидкие остатки ложкой, сожалеющий прощальный взгляд на эти не съеденные лакомства.
        Нет, не сегодня. Решительно остановила «частника» и вот перед нею расстелилась неопрятной скатертью-самобранкой  смотровая площадка: стандартно-обезличенные пластмассовые убогие столы, обезображенные царапинами и коричневыми сигаретными следами. Стулья, грозящие разъехаться в стороны, хлипкие и кажущиеся липкими, захватанными сотнями грязных рук. Знакомая грязно-белая балюстрада, закрывающая обрыв, пропасть, опасную, таящую в себе зелень кустов и миллионы стеклянных осколков,  среди которых так много от «шампанских» бутылок. Ей даже показалось на миг, что слышит шипение пузырьков недопитого приторного кислого вина… Сесть за столик она так и не решилась, просто постояла, глядя вниз, на зелёное летнее одеяло, раскинувшееся под ногами.
        Телефонный звонок не удивил - был заранее ею загадан, с той самой минуты, как услышала сквозь сон солнечную утреннюю возню.
        - Здравствуй. Не ждала?
        - Почему же. Ты до сих пор веришь, что меня можно застать врасплох  неожиданным звонком? Даже не мечтай. Обиделся? Ну не надо, не надо. Ты знаешь, где я сейчас? Попробуй угадать…
        - «Адриатика»? Нет… «Кулинария» на Калининском, кофе с молоком и кусочек «Праги»? Неужели?.. Нет, ну ты… удивила… и шампанское пьёшь?
        - Угадал, и шампанское, конечно! – она смеялась, запрокидывая голову, легко представляя чьё-то удивление, ведь от дурацкого шампанского должна кружиться голова, и обязаны совершаться разные несерьёзные поступки.
        - Давай сегодня встретимся? Я очень тебя прошу. Нет, сейчас не могу, понимаешь… ну, ты всё прекрасно понимаешь. Но вечером?.. как ты смотришь на тёмное чешское, «У Швейка», например или… или что ты хочешь?
        - Ты мне позвони вечером. Я… обещаю подумать. Нет, против Швейка ничего не имею. Вечером обсудим, ладно? – она торопилась завершить разговор, ставший отчего-то вязким и невыносимо болезненным, захотелось действительно взять бутылочку того, что тут вот, на разморённой солнцем площадке, называют гордым именем французской виноградной провинции,  налить в хлипкий пластмассовый стаканчик, и чтобы пена вытекала на пыльную столешницу, капала вниз, на гранитную плитку. Пусть капала бы пена, смешиваясь со слезами, она бы и выпила, морщась и чувствуя воздушный, кисло-сладкий удар куда-то в область носа.  А остатки - швырнуть за перила и слушать, как покатится стеклянный зелёный снаряд вниз, натыкаясь на куски проволоки, камни, старые осколки, потом затихнет возле толстых ветвей какого-нибудь куста, а внутрь уже ползут цепочки шустрых муравьёв.
        День всё ещё продолжался разноцветным людским потоком, детскими голосами, тугим полотнищем голубого неба, кое-где выгоревшим почти до белизны, зонтиками кафешек, устало притулившихся безо всякого порядка, словно нерасторопный художник взмахнул кистью, и брызги разлетелись над городом.
        Пообедала на Пятницкой, в небольшом уютном ресторанчике под звуки кантри, долго пила кофе, поглядывая в маленькие квадратики окошка на ползущий едва автомобильный поток.
        Мелькали станции метро, унося из центра в другой мир, привычный мир одинокой немолодой женщины.
        Первым делом подошла к упрямому зеркалу: молодая стройная девушка стояла, вытянувшись тугою струной. И лицо было юным, гладким, брови - мягкими, блестящими, глаза – уверенными в себе.
        - Глупец, - сказала она стеклу, - подлизываешься…
        Медленно стянула платье, устало повесила на плечики, закрыла дверцу старомодного полированного шкафа. Замерла на короткое время в кресле, едва передвигая ногами, побрела в ванную.
        Сумерки подбирались всё ближе и настойчивее, отвоёвывая мало-помалу у дневного света притихшую комнату. Хозяйка сидела в кресле молча, иногда поднося к губам фужер с тёмным, почти не пропускающим свет «Бастардо». Вино пахло крымским зноем, сухим воздухом, вольно царящим над маленькой круглой горой с плешью на самой макушке и стоящими в центре тремя высокими, свечками глядящими на маленькое круглое озерцо, тополями. И было на вкус густым и маслянистым, терпким, жарким.
        Звонок раздался, когда далеко, в другом мире, пробили куранты, когда отчеканили парадным шагом часовые, и окна в домах гасли одно за другим. Прошла лёгкая рябь на  поверхность тёмной жидкости в бутылке, едва дзынькнул прислонённый к круглому стеклянному боку пустой фужер.
        За трелями безответного звонка не слышно осторожное перешёптывание в тёмном платяном шкафу, тихие вопросы и такие же шелестящие ответы. Сегодняшнее выходное платье чувствовало неясное движение, дрожание воздуха. Пятое, пятое – вот что слышалось ему в тишине. Кто здесь, - испуганно вопрошало платье.  Тихим эхом неслось: Я – двадцать пять лет, я – тридцать…
         Платье слушало неторопливые ответы и потихоньку засыпало, и во сне виделась ему хохочущая девчонка, бегущая навстречу солнцу, а солнце смеялось в ответ и раскачивалось на качелях, взлетающих всё выше и выше…

32. Маёнка - новогодняя история
Таша Прозорова
С Новым годом! С новым счастьем!
            Каждый год поднимаем бокалы, произносим затёртое до дыр заклинание и ждём чудес.  А иногда чудеса происходят!
             Я ощущаю своё детство как череду необыкновенных праздников. Они живут долго и хранятся на особой полочке души. И приходит время доставать  радостные воспоминания …
             Кому в голову пришло назвать ребёнка Майей, родители не помнят. Майя – это я -  родилась  в конце ноября. Надо мной издевались  все, кому не лень, а бабушка переиначила имя – Маёнка. И всё встало на свои места. Вот. Я обожала новое имя. И бабушку тоже. Нет, сначала – бабушку, а потом – имя.
            Моё детство и юность существовали в роскошном мире, созданном бабушкиной фантазией. Она могла рассказать историю про абсолютно любую вещь, ложка ли, старый ли веник, даже тряпка половая: все становились предметами одушевлёнными - с собственными характерами и  родословной. Я замирала, боясь пропустить хоть одно слово, а она говорила так, словно читала ей одной видимую волшебную книгу. Я всерьёз верила, что она, если не сама волшебница, то добрая ведьма.  Почему не фея? А в детстве я считала, что феями могут быть только очень юные создания.
             У нас были необыкновенно-загадочные правила и обычаи – играли мы в выдуманном нашем мире.  Например, каждый год ходили покупать Ту Самую Ёлочную Игрушку. Именно так, с большой буквы.
             - Ты должна выбрать только одну, - говорила бабушка, - иначе как потом вспомнишь, что было в этом году хорошего? Одна игрушка – один год.
             - А если она разобьётся?
             - Значит, год был не очень удачным.
             Выбрать одну-единственную игрушку – задача почти невозможная! Но каждый год процесс поиска заветной игрушки превращался в волшебство. Я ждала появления на прилавках хрупких сокровищ, пыталась заранее угадать единственную.
             Мне исполнилось десять. В тот год Ту Самую игрушку  мы нашли неожиданно быстро.  А потом бабушка  долго разглядывала картонные цилиндрики-хлопушки, перебирала их в коробке, замирала на мгновение, шевелила губами, будто молилась. Продавщица терпеливо ждала, а я изнывала от любопытства, тянула тощую шейку: хлопушки  как хлопушки, похожи одна на другую.
            - Я расскажу тебе одну легенду, или сказку, не знаю, как её назвать. Ты можешь в неё верить, можешь не верить, а мне кажется, что это могло случиться. Почему бы нет? - Бабушка сидела в кресле, ласково поглаживала купленную утром хлопушку. – Ты обращала внимание: на некоторых кружочках разноцветных конфетти из таких хлопушек есть буквы? Видела, но не задумывалась, верно? А знаешь ли ты, что для конфетти используют ненужные или бракованные книги? Да-да, именно так! И вот однажды, в машину, что штампует новогодние кружочки, попала очень важная книга. Книга, в которой записаны судьбы людей.
             - Всех-всех? Разве есть такая книга, бабушка?
             - Никто не знает точно, но мне приходилось слышать о такой книге. Ничего невозможного нет, я тебе об этом говорила много раз. Все имена и судьбы рассыпались и перемешались в миллионах мелких кружочков, а кружочки – в тысячах, сотнях тысяч новогодних хлопушек. В этой может оказаться твоя судьба, а может быть,  и нет, почём знать.
             - Бабушка, давай мы её сейчас хлопнем! – Я протянула нетерпеливо руку к заветной игрушке.
             - Нет, Маёнка, нет! Не торопись. Ты почувствуешь тот момент, когда невозможно будет не сделать это. Когда это случится – я не знаю. Но уж точно не сегодня. Потерпи. Нет ничего более вредного, чем чудо не своего времени. Ты мне обещаешь не торопиться?
             - Хорошо, обещаю, хотя и думаю, что это будет очень трудно.
             Я не представляла тогда - насколько трудно.
             Бабушка умерла через неделю после моего двадцатилетия. И на Новый год  у нас не было ёлки. Настоящей живой ёлки с игрушками. Разными. По одной на каждый год…
             Мой мир не исчез, но стал плоским и наивно-смешным. Я позорно бросила его, сбежала, капитулировала – вышла замуж, словно съездила в длительную командировку. И долгие месяцы пестовала новую «ячейку общества». Не вЫходила, да и не смогла бы. Без любви не выживает ничего.
             Перед Новым годом вернулась домой, к родителям,  и, перебирая ёлочные игрушки, обнаружила пропажу хлопушки, той самой, на которой когда-то бабушкина рука вывела: Маёнка! Не торопись! Плод вкусен созревший!
             Я перевернула квартиру вверх дном, кричала и рыдала до темноты в глазах, до удушья. И долгих четыре года новогодний праздник не приходил в наш дом. Ему нечего делать в склепе, там уютно скорби и тишине. И всё-таки время побеждает горе или наоборот - мы побеждаем время?
             Четверть века – важная  дата. Самым неожиданным подарком к юбилею был сон, в котором бабушка, живая бабушка, наряжала живую ёлку, и даже во сне мои ноздри трепетали от хвойно-ванильного запаха праздника. В конце декабря впервые я одна бродила по ёлочным базарам в поисках Той Самой Ёлочной Игрушки. Единственной.
             А ещё я решила выполнить обещание, данное когда-то самой себе – встретить праздник в карнавальном костюме.  Приходит иногда время вспомнить свои детские мечты. Или оправдывать собственное имя. Пчёлка Майя - отличный персонаж!  Я представляла изумлённые лица друзей, и себя - с забавными пчелиными крылышками! 
             Бабушка, как же я могла забыть твои слова: на вечеринках необходимо веселиться? Сидеть прилично, соблюдая унылые правила, могут только неуверенные в себе люди.  Зачем  мы так аккуратно складываем радость  и, подобно наглаженному носовому платочку, прячем её, достаём тайком, стыдливо опуская глаза. У каждого в душе песочные часы неиспользованных возможностей, и они никогда не повернутся нижним сосудом вверх. Всё, что просыпалось – обратно не вернёшь. Сколько драгоценного песка бездарно потеряно?
             …Я выскочила из подъезда после одиннадцати. Такси опаздывало, пришлось ловить частника. Стоявшая поодаль машина мигнула фарами. Такси? Водитель распахнул двери:
             - Опаздываешь? Далеко ехать?
             - Нет, не особенно. Ой, спасибо Вам, выручили, - я торопливо забиралась  в салон: крылья и  узкая чёрно-жёлтая полосатая юбка мешали. Уф, кажется, влезла. Ехали молча. А я прислушивалась к себе, к той набирающей силу волне радостного ожидания праздника и новогодних чудес и сама не знаю чего ещё.
             - С Новым годом! – поздравила механически бескорыстного незнакомца, державшего мои карнавальные крылья, пока я осторожно выгружала  непослушное узкое пчелиное тельце.
             - С новым счастьем! – как отзыв,  произнёс мой случайный помощник и легко коснулся губами моей ладони, словно вдохнул в неё… праздник.
             И уехал. А я не успела спросить ... Ничего не успела, даже спасибо не сказала.  И растерянно стояла, пока швейцар не открыл настежь двери ресторана. Я нырнула внутрь в музыку и свет, в мигание и сияние, в стеклянный звон бокалов, курантов, шорох серпантина и тостов, пожеланий, танцев, признаний в любви, необязательных и мимолётных, исчезающих с первыми лучами нового дня.

             …Машина стояла на том же месте, будто не уезжала никогда. В молчании доехали до моего подъезда. И неожиданный персональный шофёр протянул небольшой лёгкий свёрток.
             - Что это? – с подозрением спросила я.
             - Подарок. Для тебя.
             - Мы разве знакомы?
             - С прошлого года. Ты – Пчёлка Майя!
             - Не рассчитывайте на чашечку кофе. Я живу с родителями, они не поймут.
             - Жалко. А я надеялся, - но глаза его смеялись. Он явно издевался над моими страхами.
             - Вот и хорошо! – я была упряма и горда. Довольна собой. Или мне казалось?
             За надёжными дверьми подъезда вежливая и осторожная дама превратилась в ужасно легкомысленную особу. И любопытство отыгралось на ней по полной,  уж поверьте!  Таинственный свёрток пульсировал, руки обжигало жаром, подрагивала даже не кожа ладоней, а собственно самая моя душа.
             Я взлетела до пятого этажа и, поскуливая, едва вставила ключ в замок, распахнула дверь и разодрала-разметала нарядную упаковку. Я знала, что там лежит, знала давно, может быть, с самого рождения. Не могу объяснить, да и стОит ли?
             Пропавшая драгоценная хлопушка, та самая, с едва проглядывающими буквами: Маёнка! Не торопись! Плод вкусен созревший! Не один раз я гладила знакомые буквы, вслушивалась, но только тихое шуршание было мне ответом. И вот… Я вожделенно дёрнула за нитяную петельку.
             Цветной фонтан взметнулся и опал у ног. Выкатилась напоследок блёкленькая круглая конфетка. «Лимончик». Из детства. И не было нужды разыскивать нужные буквы: они светились сиреневым светом, пушистым, волшебным.
             …Машина всё ещё стояла у подъезда.
             - Я передумала. Заходите на кофе. Приглашаю.
             - Ай-яй-яй! Что скажут твои родители?
             - Я Вас обманула, - пришлось признаться. – Они улетели встречать праздник. Вдвоём. Нынче  хотелось особенного праздника, а оставить их одних? Вот. Есть же  Старый Новый год, правда?
             - Оправдываешься? Я ж никого не обвиняю. И кофе с удовольствием бы… Не передумала?
             - Ну почему я чувствую себя такой виноватой? И разве мы знакомы? – бормотала я, но так, чтобы утренний гость смог расслышать, и надеялась на ответ. Зря надеялась.
             - С Новым годом! – он поднял высокий бокал, а не чашечку обещанного кофе. Нет, но,  в конце-то концов, мы праздновали именно этот праздник, не иной, верно?
             - С новым счастьем! – автоматически продолжила я заученную формулу. Чёрт-чёрт-чёрт, как всё глупо и банально, пароль - отзыв!
             И мы захохотали. Разве можно пожелать счастья старого? Чушь и ерунда! Счастье – оно возникает ежесекундно, каждое мгновение, как вдох и выдох. Не пожелаешь ведь вчерашнего восхода и сумерек недельной давности?
             - Андрей, - утирая слёзы носовым платком, представился гость. Кажется, что-то такое про носовой платок мелькало в голове. Или нет?
             - Майя.
             - Маёнка, - поправил Андрей.
             Я вздрогнула. Полосатые гордячки-шторы продолжали извечный спор о том, кто из них совершенней, длинношеяя швабра неловко приседала в реверансе, поцарапанная вазочка из штампованного хрусталя наполнялась холодной надменной прозрачностью, скользили по острым граням яркие звёзды…
             … В нашей коллекции новогодних игрушек появились несколько новых экспонатов. Знаете, как трудно, почти невозможно выбрать Ту Самую Единственную Ёлочную Игрушку?

33. Луна, луна...
Вера Полуляк
            
Опять на небо выплывет луна.
Лаская взгляд, тревожа мысли.
Всё в этом мире я испил до дна..
Я ухожу за грани жизни....

   Прогресс идёт по планете семимильными шагами. Нанно-технологии всё глубже вторгаются в нашу жизнь.
  Казалось бы, всё теперь человечеству по плечу.
  Но в деле лечения целого ряда заболеваний, по-прежнему, немало белых пятен. Люди продолжают гибнуть от болезней, на исследование которых не нашлось средств...
   Болезни редкие. И каждый, конечно, надеется, что сия чаша минует его и его близких. Но забывать о существовании этой опасности не стоит.
Редкие заболевания исчисляются тысячами. Согласно мировой статистике, от  них страдает два процента  населения Земли. А каждая человеческая жизнь бесценна...   
Для большинства редких заболеваний не существует эффективного лечения, однако, где-то  в мире, существуют методы, позволяющие улучшить качество и продолжительность жизни пациентов.
   Но Ирина и её близкие, столкнувшись с такой проблемой, остались с ней один на один.
   Болезнь накатилась вдруг. Внезапно. Неоткуда...
   ... В сорок пять - баба ягодка опять. С такими мыслями Ирина встречала свой юбилей.
   Жизнь сложилась. Не безоблачно. Но всё путём. Дом. Работа. Взрослый сын. Невестка. Всё как у людей.
   Мужа, правда, для полноты счастья не хватает. Но, тут уж - как повезёт. Семейные отношения с бывшим супругом как-то не заладились. Но, всё равно, по жизни он всегда рядом с ней и с сыном.
   Вот и сегодня пришёл поздравить с юбилеем. Розы в вазах. Плюшевая игрушка на телевизоре. Стол ломится от угощений.
   Здоровья на долгие годы , счастья - всего сполна желали родные и друзья в этот счастливый, солнечный и светлый от  улыбок  день.
   ... И никто даже предположить не мог , что счастье и удача очень скоро отвернутся от симпатичной, жизнерадостной, энергичной женщины с игривыми ямочками на щеках...
   Но всё случится немного позже. А пока Ирину ждало ещё одно радостное событие.Спустя три месяца после сорокапятилетнего юбилея родился внук Ромка.
   Ещё совсем и не старая бабушка вся светилась от счастья.Помогала молодым родителям ухаживать за новорожденным. Глядя на крошечного внука, вспоминала, как когда-то сама была юной мамой.
 --Вот я уже и бабушка, - вздыхала Ирина, с лёгкой грустинкой глядя на себя в зеркало.
   Жизнь шла своим чередом, размеренно и спокойно. Но спустя всего несколько месяцев случилось это.
   Был солнечный июльский день.  Ира с внуком вышла на прогулку. С нескрываемой гордостью, светясь от счастья, катила перед собой коляску.Вдруг-слабость в ногах.
  "Ноги... не чувствую ног", - жгучая мысль пронзила всё её сознание. И Ира разом упала на асфальт.
  Немного стесала локоть, но сильно не ушиблась.
  Рядом остановилась какая-то женщина и процедила сквозь зубы:"Напьются тут и валяются. И ещё детей нарожали,.." - проворчала и пошла дальше, даже не пытаясь помочь.
   "Люди, я не пьяная!"-прокричала вслед Ирина, глотая слёзы обиды, бессилия. Ира не могла понять, что такое с ней произошло.
 А спустя пару дней она снова упала. На работе.
   На следующий день пошла к врачу.
   Диагноз устанавливали долго и мучительно.
   Дважды лежала в больнице.
   Но с каждым днём становились ещё хуже.
    Когда Ромке исполнился один годик, бабушка Ира уже не выходила на улицу. С трудом, на ходунках, передвигалась по комнате. Дали группу инвалидности. выписали памперсы. Диагноз, наконец, обозначили - цервикальная миелиопатия.
   О такой болезни ни сама Ирина, ни её родные и слыхом не слыхивали. Откуда она взялась? Бабки в один голос твердили, что сглаз, порча. Батюшка из церкви говорил, что надо молиться и верить.
   А врачи уже ничего не обещали... Только сказали родным,что болезнь очень редкая.
   Спустя некоторое время медики предположили уже другой диагноз - боковой амфиотрофический склероз. И отводя взгляд в сторону, советовали:
--Не тратьтесь на лечение - вас разведут. Это не излечивается.
   ...Телевизор  работает круглосуточно. Ира смотрит в экран.С особым нетерпением ждёт передачи о здоровье, ток-шоу о судьбах людских. А в мыслях:
-- Вдруг что-то расскажут о ком-то с такой же проблемой, как у меня.
   Однажды по телевизору шла передача  о редких заболеваниях.О других, не о том, что у Иры. Больные люди , обречённые  на жалкое существование, пытались обратить внимание общественности на свою проблему.Ирина напряжённо вглядывалась в экран, прислушивалась к каждому слову.
   И поняла главное для себя - средств на исследование редких болезней и поиск методов лечения не выделяется у нас в стране.  А значит - нет надежды, болезнь не победить...
--Вот сегодня я ещё лежу здесь, смотрю телевизор, вижу в окно луну, огромную, красивую. Но совсем скоро меня здесь уже не будет, меня вообще не будет. Так же будет светить луна, так же будут идти передачи по телевизору, Ромка пойдёт в школу... Я ничего этого не увижу!
Ужас пронзил всё её сознание...
   Несколько дней она отказывалась принимать пищу и воду. Но потом сдалась на уговоры родных. И стала смиренно ждать неизбежного...
   ...К лету ноги совсем отказали. И руки тоже. На свой 48-ой день рождения Ира уже не могла даже говорить.Только глазами общалась с родными.Если,конечно, это вообще можно назвать общением.Но на вопросы окружающих могла ответить либо утвердительно, моргнув и закрыв глаза на несколько мгновений. Либо отрицательно-вращая зрачками из стороны в сторону. Все остальные двигательные функции организма были уже полностью парализованы.Ясным оставалось только сознание.
   Внук Ромка, не понимая состояния бабушки,всё стремился забраться к ней на кровать, приносил бабушке свои игрушки. Глаза Ирины в такие моменты излучали тепло и нежность, а слёзы катились градом по щекам.
   Старенький телевизор, по-прежнему,не выключался сутками. Это всё, что ей оставалось - смотреть в экран телевизора. Да ещё на луну, которая почти каждую ночь заглядывала в окошко.
   В эту ночь, последнюю, она тоже ярко светила... Ира широко распахнутыми  глазами смотрела на свою мать, скрипела зубами, силясь что-то сказать. Но.. увы... В эту ночь Ирины не стало.
   Вечером после похорон папа привёл домой из садика  Ромку, которому недавно исполнилось три годика.
-- А где бабушка?-был первый его вопрос.
--Она теперь будет смотреть на тебя сверху , с небес,- ответил кто-то...
 ... И за пределы бытия
Умчит мой разум, если он нетленный.
Взойдёт луна уже не для меня
Я покидаю сей мир бренный....

Рассказ основан на реальных событиях.

34. Ах ты, Порушка-Параня...
Вера Полуляк
...Уж ты, Порушка-Параня,
Ты за что любишь Ивана?
Ой, да я за то люблю Ивана,
Что головушка кудрява...
   Нелёгкой жизнь была у тебя,Параня. Но было всё - и любовь, и семья, и разлука, и ожидание, и ревность, и соперничество.
    Параня была девушка высокая, статная. И в своей деревне от женихов отбоя не было. Но ответного чувства ни к одному из своих настойчивых ухажеров она не испытывала. Любила, стоя у калитки, смотреть на дорогу. Словно ждала оттуда своё счастье. И оно пришло.
   Двое молодых людей из соседнего села проезжали мимо на лошадях. Увидели у ворот красивую девушку и попросили вынести водицы попить. Одному из них , Ивану,Прасковья сильно приглянулась. Да и сама она на него с любопытством всё поглядывала.
   Так и началась их история любви. Любви яркой.Спустя пол-года сыграли свадьбу, и парень девушку увёз к себе в село. Здесь Прасковья прожила до самого своего последнего дня, здесь её величали Порушкой -Парашей.
  С любимым жили дружно и весело. Работящая, ловкая невестка пришлась ко двору, свекровь со свёкром полюбили её, как дочь.  Как и полагается в молодых семьях, родились вскоре детки. Сначала девочка, потом мальчик.
Казалось, счастью не будет конца.Не жизнь, а песня!

...Кудри вьются до лица,
Люблю Ваню молодца,
Эх, Ванюшка-Ванюшка по горенке
Похаживает...

   А вскоре началась война. Любимый ушёл защищать Родину, да так и не вернулся. Принесли похоронку. От горя и болезней рано ушли из жизни и родители мужа. Прасковья осталась одна с двумя малыми детьми на руках. Тяжело было, но всё преодолела простая русская женщина. Всё вынесла на своих плечах, подняла детей. 
   Сильно горевала Прасковья по своему погибшему мужу.Много слёз выплакала. Но его не вернуть. А пока жив, думается о живом.
   Стала она замечать, что мужчины на неё посматривают. А особенно один, которого, также как и погибшего мужа, Иваном звали.

...Уж как ты меня, сударушка,
Высушила,
Уж да без морозу, без ветру
Сердце вызнобила... 

   Этот Иван сам-то с войны живой пришёл. А жена у него погибла, попала под обстрел. Остались двое малых детей.Он сразу после войны звал Парашу в жены. Да та отказалась. У него двое малых детей. У неё двое.
"Не поднять нам четверых",-так ему и сказала.
 А про себя подумала:"А, может, вернётся ещё мой? Никто мне больше и не нужен."
   Иван, получив отказ, горевал недолго.Взял в жены другую женщину, бездетную Марию, в деревне её все Машухой звали. И худо ли, бедно ли - зажили они одной семьёй.
   Но на Прасковью-Парашу он продолжал посматривать. Где по-хозяйству поможет вдове молодой, где так на огонёк заглянет. Прасковья поначалу отвергала все его знаки внимания. А потом - всё же дрогнуло её сердце,сдалось. Сколько лет одна, без мужней ласки...
   На деревне ничего не скроешь от любопытных глаз. Вскоре всем и всё стало известно, даже то, чего не было.
   Прознала и Машуха про измену своего Ивана. И решила поговорить с соперницей. Но  не тихохонько-слёзно где-нибудь на кухоньке. А открыто. При всём честном народе . Пристыдить и опозорить её за аморальное поведение. Как развратницу.
   И вскоре такой случай ей предоставился. В поле на колхозных работах они оказались рядом.  В обеденный перерыв, когда все собрались на лужайке, Машуха,приосанившись,  встав напротив Параши,загорланила во всю мощь:" Бабы, поглядите-ка на неё! Уморилась,отдыхать уселась. Как с чужим мужем спать, так ты тут как тут. А как работать - уморилась!"
   Бабы, прослышав такое , навострили уши и собрались вокруг в ожидании - что будет дальше. Что ответит Параша.
  А та не заставила себя долго ждать. Вскочила на ноги. А надо заметить , что ростом она была почти в два раза выше Машухи. Легко сбила с ног свою соперницу, не ожидавшую от неё такой прыти. Повалила на землю. Сама села верхом, сорвала с её головы платок. И, размахивая им как флагом, стала кричать на всю округу: " А ты знаешь что это такое - мужика на войну проводить! А ты знаешь, как с малыми детьми одной в голодный год остаться! Ах, ты меня позорить захотела! Так получай!" И стеганула Машуху её же платком пару раз пониже спины.
  Что тут началось! Дружный хохот баб и подоспевших на шум мужиков заглушил крики и всхлипывания обманутой жены. Вырвала она из рук обидчицы свой платок. И под крики, смех и улюлюканье убежала с поля. А наутро отнесла заявление в милицию. Обвинила Парашу в оскорблении её и избиении.
Спустя несколько дней Параша получила повестку  и поехала в райцентр в отделение милиции. Соседям приказала: " Если не вернусь, деток моих не бросайте. Пособите им. Хоть уж и не малые они - а всё ж дети ещё".
  Где в городе милиция располагается, ранее и не знала. Да и в городе-то всего пару раз была.Но мир не без добрых людей. Подсказали. Нашла.
   Не без робости вошла в кабинет. За столом сидели двое молодых людей . Чуть постарше её сына. Посмотрели они на крестьянку и говорят: " Ну, рассказывайте - как до такой жизни дошли, почему избили женщину?"
  --Так ведь , сыночки, как дело-то было,..- и рассказала всё им без утайки. И про Ивана, и про свою горькую вдовью долю. И про то , как и за что оседлала в поле Машуху.
   Услышав такое, молодые следователи, как не старались, не смогли удержать молодецкий смех, непривычный для этого учреждения. "Что - прям так и села на неё верхом?"
--Что было, то было,сынки. Что греха таить, - поникшим голосом призналась Прасковья.
--А вот, что избила - это враньё, оживилась она.- Стяганула платком её - было. Так она после этого так шибко на ноги вскочила. Да так быстро побежала, что и на лошадях не догнать. Разве же избитые так бегают?
   Ребята - следователи насмеялись в тот день от души.  А потом сказали:
-- Вы , гражданочка, больше так не делайте.
 И отправили домой.Чем очень огорчили Машуху.
...А годы шли своим чередом. Параша пережила  Ивана, потом и  Машуху. На старости лет приютила у себя какого-то одинокого дедушку. И его пережила. Проводив всех в последний путь, вскоре ушла и сама... Может,и повстречала  там на небесах своего Ивана. Которого проводила на войну . И которого, несмотря ни на что, продолжала любить всю жизнь.

35. Чернокнижница
Надежда Велисевич -2
Актрисе Ольге Тимофеевой с любовью

 «В года мытарств, во времена немыслимого быта, когда все расхищено,  предано, продано, Ахматова хранит веру в свет и тепло грядущих дней России» - однажды прочитала я где-то такие слова. Но только ли «веру в свет и тепло грядущих дней» хранила Анна Андреевна?
 С уверенностью и без сомнения сейчас могу сказать, что нет, в её сердце жила вера в Живого Бога. Но почему я задалась этим вопросом, что же было побуждением к тому?
 В произведении Марины Цветаевой (датированном 29 декабря 1921 г.), посвящённом Анне Ахматовой, я "спотыкалась" на слове «чернокнижница». Привожу полностью для тех, кто с ним не знаком:

 Кем полосынька твоя
 Нынче выжнется?
 Чернокосынька моя!
 Чернокнижница!

 Дни полночные твои,
 Век твой таборный…
 Все работнички твои
 Разом забраны.

 Где сподручники твои,
 Те сподвижнички?
 Белорученька моя,
 Чернокнижница!

 Не загладить тех могил
 Слезой славою.
 Один заживо ходил -
 Как удавленный.

 Другой к стеночке пошел
 Искать прибыли.
 (И гордец же был - сокoл)
 Разом выбыли.

 Высокo твои братья!
 Не докличешься!
 Яснооконька моя,
 Чернокнижница!

 А из тучи-то (хвала -
 Диво дивное!)
 Соколиная стрела,
 Голубиная…

 Знать, в два перышка тебе
 Пишут тамотка,
 Знать, уж вскорости тебе
 Выйдет грамотка:

 - Будет крылышки трепать
 О булыжники!
 Чернокрылонька моя!
 Чернокнижница!

 Чернокнижница. Чернокнижник.
 Именно так с давних времён называют колдующих людей, которые в мистических обрядах руководствуются книгой «чёрная магия».
 И это слово «чернокнижница» уничижало Анну в моих глазах, ведь колдуны (равно и гадатели, и прорицатели) вводят народ в заблуждение, приближая к вечной духовной погибели - участь их будущая страшна. Они и сами не наследуют Царства Божия, и души других ввергают в ад. Уверена, не одна я так трактовала это слово, читая выше приведённые стихи. И я жалела, жалела до слёз, талантливого поэта и думала: никогда уже Анне не вымолить прощения у Бога.
 Какова же была моя радость - это просто снизошло ОЗАРЕНИЕ(!) - я вдруг поняла,  по какой именно книге называет Марина Цветаева в своём посвящении Адресата!!!
 Однажды я сама после примерно 15 лет изучения Библии, написала следующее  (стихотв. длинное, не буду приводить его полностью):

 Ты послушно и кротко стояла на полке, не взывала, страницами шелестя.
 Битва света со тьмою вершилась на поле сердца слабого, - это совсем не пустяк!
 Заслонила тебя я бумажною грудой, корешка уголок всё выглядывал, но
 не искала Тебя, - отпираться не буду, не глядела в Тебя я, как в неба окно.

 Засыхала душа, суховеем пленима, засыпала в удушливой спальне бытья;
 проносилась потоками бурными мимо, охлаждённая вновь суетой жизнь моя…
 Ты меня побуждала к высокой молитве, Ты меня обличала так резко порой.
 А потом врачевала, и, Кровью омыта Агнца Божьего, путь продолжала я свой.

 Ты меня наставляла и жизнь по Отвесу предлагала выстраивать, в тишине…
 Ты меня обновляла, как плотники теслом залежалую доску, - сочувствуя мне.
 Но… однажды проснулась душа, и воспряла, огляделась, а рядом Тебя не нашла.
 …Ты тихонько за грудой бумаги стояла и – подумалось - радости слёзы лила. ))

 Стыдно… Ты без меня запылилась на полке, но не стану винить никого,- это я
 от Тебя убегала и пряталась долго, Ты прости, - в том повинна лишь леность моя!
 Здесь, за чёрной обложкой вся жизнь наша скрыта, - от рожденья до смерти Божественный план.
 Прижимаю шершавую кожу к ланитам, а в душе  : " я Тебя суете не отдам!"

 СЛОВО В ЧЁРНОЙ ОБЛОЖКЕ, Ты живо, как прежде,
 как в древнейшие дни и года, и века.
 Ты, о, Библия, нас, тех, кто были невежды,
 поднимаешь к священству, влечёшь к облакам…
 (окончание опускаю, дабы не отнимать драгоценное ваше время).

 Вот она Чёрная книга, которую любила Анна Андреевна и сама оставила нам
об этом драгоценные строки:

 Под крышей промёрзшей пустого жилья
 Я мертвенных дней не считаю,
 Читаю посланья Апостолов я,
 Слова Псалмопевца читаю.

 Но звёзды синеют, но иней пушист,
 И каждая встреча чудесней, -
 А в Библии красный кленовый лист
 Заложен на Песни Песней. ( 1915 год).
 *
 Часто перечитываю, и меня просто потрясают строки, посвящённые Анной
Б.Пастернаку:

 И снова осень валит Тамерланом,
 В арбатских переулках тишина.
 За поулстанком или за туманом
 Дорога непроезжая черна.
 Так вот она, последняя! И ярость
 Стихает. Все равно что мир оглох...
 Могучая евангельская старость
 И тот горчайший гефсиманский вздох.
 *
 И хочется ещё не обойти вниманием дивные строки 10 главы из
 «Реквиема» о распятии Христа:
 "Не рыдай Мене, Мати, во гробе зрящи".
 1
 Хор ангелов великий час восславил,
 И небеса расплавились в огне.
 Отцу сказал: "Почто Меня оставил?"
 А Матери: "О, не рыдай Мене..."
 2
 Магдалина билась и рыдала,
 Ученик любимый каменел,
 А туда, где молча Мать стояла,
 Так никто взглянуть и не посмел.
 *
 А напоследок добавлю: "Доброе имя лучше дорогой масти" Еккл.7:1. Да, каждый человек не застрахован от ошибок и согрешает, живя на этой скорбной и грешной земле, но благо, когда, приближаясь к вечному Свету, он может засвидетельствовать о своей "могучей евангельской старости" и услышать, осознав, "горчайший гефсиманский вздох" Спасителя, Который искупил и очистил для жизни непрекращающейся и славной, для уготованного для всех верных венца и белых одежд. Слава Богу за Анну Ахматову, которая ценила Слово Божье и руководствовалась, и утешалась, и вдохновлялась Им в своей нелёгкой, полной скорбей и утрат, жизни!

36. Спасение за решёткой
Надежда Велисевич -2
«Любви один глоток, и пульс взрывает вены»
Дважды мне доводилось видеть лик смерти. Такой, как его  обычно рисуют на картинках. Нет, я не бывала в состоянии, когда со стороны наблюдают за собой и бегающими в панике людьми вокруг, и за мной не приходила эта строгая дама в капюшоне, но всё же это были именно лики смерти, с одной только разницей, что черепа, обтянутые тускло-серой  кожей,  принадлежали живым людям.
Впервые это случилось, когда омывали и бальзамировали тело моего отца. Он лежал на белом мраморном  ложе –  не жалкий в смерти, но величественный,  а женщина, чьё лицо поразило меня, творила своими тонкими, почти прозрачными руками последние приготовления к отправке в путь  всей  земли... Она  -  врач криминалист и прежде, как говорят, красивая женщина - так сжилась с неизбежным, что и поcле выхода на пенсию, осталась  служить умершим, лицо её было воплощением торжества смерти.

* * *
В одно из воскресений осени мне «посчастливилось» побывать там, куда люди не стремятся, но  всё же, бывает,  попадают волей случая. В самом деле, кто, скажите,  захочет оказаться  за  высоченным забором с колючей проволокой  под напряжением и приваренными половинками лезвий на её шипах?  А я была счастлива попасть туда, куда за долгую историю существования, прежде не ступала женская  нога – в колонию строгого режима для особо опасных преступников,  из которой не случилось ни одного побега!  Пишу и всё ещё ощущаю себя там…

Вот я ещё волнуюсь: мне предстоит войти в маленькое пропускное здание. Дверь открывается, и вижу толщину её  - примерно см 40, она на магните, слышу за спиной – КЛАЦ! – я  в ловушке, теперь уже между двумя такими дверями и при карауле. Передо мной окошко, сдаю документы и с трепетом ожидаю… Мой общегражданский российский пасторт без следующей, положенной по возрасту, фотографии, вид на жительство - с истекшим месяц назад сроком. Что скажут? – Смотрят строго, изучающее, как бы в самую глубь души… Звонок  начальнику – трепещу… –  ШТАМП  НА  ПРОПУСК - ликую!!! Отбирают мобильник, фотоаппарат, и  впускают ещё одного из тех, кто приехал со мной. Вздыхаю облегчённо:  не одна!  Вскоре процедура выдачи пропусков окончена, прошли все, вторая дверь клацает своим магнитом. Впятером идём между двумя конвоирами по извилистому проходу, ограждённому толстой сеткой.
Теперь я ощущаю себя, по крайней мере, баронессой Матильдой фон Вреде, которую в позапрошлом веке называли  тюремным ангелом за любовь и заботу о заключённых. На нас направлены  глаза, глаза… - настороженные и любопытные,  озлобленные и  добродушные,  насмешливые, оценивающие…
И вот  мы  в кабинете училища, переполненном до основания. Сидят на столами (с трёх сторон), стоят во всех проходах, толпятся вдоль стен   до самой двери. Лица,  лица… и души… Все разные, лишь одежда одинаковая. Вооружённый конвоиры остаются у двери, глядит, как соколы. Но зря, все эти особо опасные лица и души пришли слушать о любви,- им не до бунта.  И мы начинаем  рассказ о любви Бога, с которой Он творил наш мир, о грехопадении, плане искупления человечества, спасении от вечной погибели. Читаю стихи.
Они  впитывают каждое слово – истосковавшимися по любви и тёплоте сердцами,  дрожащими руками, всем своим существом… Кто-то опускает глаза, стараясь скрыть влажный блеск, а кто-то, нагнувшись, топит слезу в грубой ткани рукава.  Я рассказываю историю о матери преступника, которая подставляла ладони под тяжёлый язык колокола, чтобы он не прозвонил, возвещая о начале казни сына-преступника. И повисает тишина такая, что слышно, как  проглатываются  комки  в горлах.
От окна к двери мечется человек, не находит себе места, пока я не смолкаю. О, счастье! – он бежит и падает на колени прямо у того места, где стою, и рыдания сотрясают его измождённое грехом тело: «Господи, прости меня! Прости за всю пролитую мной кровь! Сколько её... Я даже умереть спокойно не могу! Только Ты, Господи, можешь очистить меня!» - он ещё плачет...  затихает… И, наконец, уже облегчённо и как-то полётно: «Аминь!». Он поднимается, и ясно вижу его лицо. Оно подобно лику смерти, но Дух Божий уже накладывает на него свой отпечаток СВЕТА! Не каждому из убийц даётся такая привилегия – принести достойный плод покаяния. Только тому, в ком не сожжена дотла совесть. У этого не сожжена.
Идут и другие: кто быстро, кто не спеша, но все – к Богу:
- Прости меня, грешника!
- Бог, я пришёл к тебе!
- Отказываюсь от своей грешной природы, хочу стать подобным тебе, Иисус!
Теперь, глядя на это множество в синих  робах, я думаю почти с умилением – это сидят наши будущие БРАТЬЯ! Да, нужно говорить им, нужно, но не о том, как они грешны, а о том, как их ЛЮБИТ БОГ,  что у них есть шанс на избавление. А с принятием спасительного Слова - и смысл жизни, - даже здесь, в этих стенах, обнесённых колючей проволокой. От того, КАК мы, знающие об искуплении,  это сделаем, как донесём благую весть, зависят жизни, драгоценные для Бога, но украденные  противником – диаволом и собранные в этом лишённом радости месте. Да и не только их жизни, но и наше спокойствие и безопасность на земле.
Но всё кончается, закончилось и наше благословенное общение. Мы радовались обретённым  для  вечности душам,  и они, счастливые, обступили нас и протягивали для приветствия руки. Кто-то дотягивался  и целовал руки мои, и  я… не отдёргивала их,  но с благодарностью принимала это проявление братской любви и признательности  и мысленно отсылала к пронзённым на кресте рукам Спасителя. Эти  поцелуи цвели, как… - нет, не розы, -  холёных цветов не бывает в таких местах – но… как лютики,  решившие отказаться от свободы и проклюнуться  из оплёванной, истоптанной зековскими ботинками, земли. Один из них, сорванный и аккуратно высушенный, мне подарил почти ещё мальчик Алёша. И я буду беречь его, как реликвию, как память о встрече по воле Божьей там, где по человеческим меркам, не может быть прощения – только возмездие.

37. Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит
Петрович Владимир
                Не дай Бог хорошей жены,
                Хорошу жену часто в пир зовут.
                (Из письма А.С. Пушкина жене)

Поэт отложил перо.

Пощечина, на которую он не мог ответить, все еще жгла память. Он камер-юнкер! Нежданно-негаданно! В тридцать пять! Может быть в глазах света – ничего особенного. Двор знавал камер-юнкеров и постарше. Но получали-то они чин еще юношами. Сковывающие разум и душу шутовские придворные обязанности оценены императором в 5000 руб.
Нет. Поэт не может и не хочет быть шутом даже у царя небесного, не говоря уж о земных!
Подлинная причина приближения его ко двору на поверхности. Да и сплетники постарались, чтобы она стала известна поэту: Государь не мог отказать себе в удовольствии приглашать красавицу Наталью Николаевну ко двору и видеть ее на придворных балах в Аничковом дворце. А за одно и поставить на место ее мужа.
Пощечина жжет. Выход один – отставка.
Только отставка!

Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит –

Но прошение об отставке еще не дошло до императора, как последовала угроза запрещения доступа к архивам.
Запрещения. Запрещения...
Запрещен «Медный всадник». Письма поэта жене перлюстрируются. Одно из них ложится на стол императору. И это становится общеизвестным.
А сплетни? Даже Белинский** позволил себе «оплакать» закат поэта: «…Теперь мы не узнаем Пушкина: он умер или, может быть, только обмер на время. …Судя по его сказкам, по его поэме «Анджело» и по другим произведениям…, мы должны оплакивать горькую невозвратимую потерю!»
Что же говорить о невеждах и завистниках?

Летят за днями дни, и каждый час уносит
Частицу бытия…

 Скучно, Наташа. Скучно, мой ангел. И стихи в голову нейдут; и роман*** не переписываю. Читаю Вальтер-Скотта и Библию, а все о вас думаю. Конечно, друг мой, кроме тебя в жизни моей утешения нет – и жить с тобой в разлуке также глупо, как и тяжело.
 
…а мы с тобой вдвоем
Предполагаем жить, и глядь – как раз умрем.

Поэт оторвал взгляд от письма…
Наталья Николаевна сидела вполоборота к нему и всем своим видом как бы просила: «Читайте дальше, читайте…».
Первая мысль: Наташа, мой ангел, а дети? Где дети? Я же просил…
И тут же облегченно: Привиделось…
Скупая свеча, полумрак, тень от шлафрока на трюмо. Слава Богу, еще в апреле, когда весь двор собирался в Петергофе, жена с детьми выехала в  Полотняный Завод.

На свете счастья нет, но есть покой и воля.
Давно завидная мечтается мне доля –

 Скоро ли перенесу я мои пенаты в деревню – поля, сад, крестьяне, книги, труды поэтические – семья, любовь, религия, смерть.
Юность не имеет нужды в своем доме, зрелый возраст ужасается своего уединения. Блажен, кто находит подругу, - тогда удались он домой.

Давно, усталый раб, замыслил я побег
В обитель дальнюю трудов и чистых нег …

Не еду к тебе по делам, ибо я печатаю Пугачева, и закладываю имение, и вожусь и хлопочу – а письмо твое меня огорчило, а между тем и порадовало: если ты поплакала, не получив от меня письма, стало быть, ты меня еще любишь, женка. За что целую тебе ручки и ножки.
Пожалуйста, не требуй от меня нежных любовных писем. Мысль, что они распечатываются и прочитываются на почте, в полиции и так далее – охлаждает меня, и я поневоле сух и скучен. Погоди, в отставку выйду, тогда переписка нужна не будет.
Целую вас всех и благословляю детей.


Поэт запечатал письмо. Каллиграфически четко подписал адрес:

 Наталье Николаевне Пушкиной
в Калугу на Полотняный Завод.

В миниатюре использованы:
«Письма к жене» А.С. Пушкина. Комментарии Я.Л. Левковича. «Литературные памятники». Ленинград. «Наука». 1986.
Пушкиниана Калужской земли. Тула. «Коммунар». 1990
Жизнь Пушкина. Переписка. Воспоминания. Дневники. Т.2. Москва. «Правда». 1987.


38. Мелодии эоловой арфы. Томас Лермонт из Эрсилдуна
Петрович Владимир
                И я приду сюда, и не узнаю вас,
                О струны звонкие...
                (М.Ю. Лермонтов)
 
               
«Горе вам, если вас полюбит Королева Фей!
Разбейте арфу, поломайте кисти, выбросите перья! Утопите в вине ваши таланты. Только и это не поможет…».

Так думал Томас, прозванный Честным, возвращаясь в свой  Эрсилдун.

«За часы любви в королевстве фей вы заплатите годами жизни в нашем мире. Да и то, что будет дальше, уже нельзя назвать жизнью. Поцелуи королевы будут таять на ваших губах до конца ваших дней. Ее любовь будет жечь ваше сердце ожиданием новой встречи. И вы будете ждать и изнывать, считая дни до этой новой, уже последней встречи с ней.
Она оставит вам свои дары.
Вы узнаете свою судьбу, но не сможете ее изменить…
Вы получите дар пророчества, но никто не будет вам верить.
Вас будут любить самые красивые девушки, но вы не сможете ответить им любовью. Ваше сердце принадлежит только ей…
Горе вам, если вас полюбит Королева Фей!».
«Зачем я поменял свой меч на арфу? Почему я оставил короля Александра после нашей победы при Аргайле! Я был бы как все: любил земных красавиц, не знал бы, что будет со мной завтра, и беззаботно смеялся над любыми пророчествами. Пока меня не достала бы стрела англов где-нибудь на реке Тэй у Абернети. А печальную томящую сердце историю о влюбленном Тристане и королеве Изольде написал бы кто-нибудь другой.
Нет, вот этого никто другой сделать не мог. Моя песня о Тристане и Изольде родилась со мной, жила во мне … И никто другой ее бы просто не услышал.
Ее знают и поют не только в Шотландии, Англии и Нормандии. В королевстве Французском  нет трубадура или менестреля, не  приписывающего себе ее авторство... Но это же другие песни... В них нет шороха травинок, стряхивающих с себя алмазные капли росы, шума дождя в каледонских дубовых рощах, нет шепота горных ручьев, нет свежего утреннего ветра с гор. Нет ветра, напевшего, нашептавшего мне все мои песни. В них нет моей Шотландии, нет меня.»
В порыве ветра жалобно вздрогнули за спиной струны его арфы. И Томасу послышалась в их стоне неизвестная песня на странном незнакомом языке. Ее тоска проникла в него, сжала сердце.
А ветер пел уже в полную силу. Пел о какой-то далекой стране, такой же несбыточно далекой, как и страна фей. Пел о его далеком потомке, которому еще только предстоит родиться и жить. И его так же полюбит она, Королева Фей. Но до этого пройдет еще много-много веков. Томаса уже не будет на земле. Даже память о нем почти сотрется, останутся только его песни о влюбленном Тристане и королеве Изольде. И этот человек, сам создавший множество баллад и песен, будет знать о нем, о Честном Томасе только из полузабытых  легенд. Он так же, как и Томас, будет метаться, совершать безрассудные поступки, в которых сам же будет раскаиваться. Он отбросит чары земной красавицы Кэтрин, обидев ее своим равнодушием. И все только для того, чтобы отдаться чарам  Королевы Фей. Он будет отчаянно храбрым, злым, умным. Он будет предан своим друзьям, но не упустит случая пошутить над ними.
И его друг не простит ему обиды…
Внезапно потемнело. Небо опустилось, как бы зацепившись за вершину Меррика. Его родные горы стали совершенно неузнаваемыми. Ударил ливень. Блеснула молния. В ее свете Томас увидел рядом с собой маленького стройного человека в ослепительно белой рубашке. Томас не сомневался, это и есть его потомок, о котором так скорбно пел ветер. Дар Королевы Фей услужливо подсказал имя: «Майкл!»
Еще раз рассекла молния черный небосвод, человек стоял на том же месте, подняв вверх правую руку. Он был уже не один, напротив, в десяти шагах от него стоял другой в такой же белоснежной рубашке. Его лицо было перекошено страданием. Страшной неотвратимой угрозой веяло от него. Страшный человек протянул руку… Гром, блеск молнии… Томас почувствовал удар, успел заметить, что так и не опустив поднятую вверх руку, падает и стоящий рядом человек ...
Когда Томас пришел в себя, небо уже прояснилось, ливень ушел далеко, нещадно поливая склоны Меррика.

Горе вам, если вас полюбит Королева Фей!
Но вас не полюбит Королева Фей! Вы стоите на плоской земле, вы размениваете свои песни на медяки, готовы служить какому угодно королю, броситься вслед любой красавице.
Да вы и не верите в Королеву Фей!

Примечания:

Томас Лермонт из Эрсилдуна (1220 — 1290), известный как Честный Томас или Томас-Рифмач — легендарный шотландский бард XIII века.
Сказание о Тристане и Изольде возникло в Шотландии и впервые было исторически приурочено к имени пиктского принца Дростана [VIII в.]. Оттуда оно перешло в Уэльс и Корнуэльс, где окрасилось рядом новых черт. Естественно, у Томаса Рифмача был свой (авторский) вариант этого сказания.
Пророчество и видение Томаса Честного или Томаса Рифмача датируют серединой лета (15 июля?) 1241 года. Михаил (Майкл) Лермонтов погиб 15 июля 1841 года. Он также был наделен даром пророчества. В своих стихах поэт не раз предсказывал собственную гибель. Его рисунки хранят свидетельство его пророческого дара: на одном из них портрет его предка Томаса Лермонта.
В старинных предсказаниях отмечено, что пройдет еще много–много лет - и Томас вернется на землю, таким же молодым, как был. И снова тронет струны арфы, чтобы зазвучала пленительная песня. И он вернулся, и опять заговорил стихами.

Кэтрин – Екатерина Сушкова, юношеская любовь Михаила Лермонтова.


1/2 финала:

1. Снился мне сад...
Любовь Розенфельд
      – Ага!... В подвенечном уборе… В этом саду мы с тобою вдвоём… Звёзды на небе, звёзды на мо-о-о-ре, звёзды и в сердце моём… Это звучит сверху, с четвёртого этажа. Ну и звукоизоляция в нашем доме!
       Интересно, а долго ещё она будет так петь? Кстати, не так уж плохо исполняет. Подыгрывает себе на пианино (роялей в таких квартирах не бывает). И что мне делать, чтобы она прекратила, наконец-то, свои экзерсисы. О”кей! Попробую поддержать её своим баритоном. Спели вместе  куплет. И вскоре раздался звонок в двери.
       – Ой, простите меня, ради бога. Я новая соседка с четвёртого этажа, наверное, я мешаю вам?
       – Ну, что вы? Я просто не удержался и немного подпел, хотел помочь вам. Такой прекрасный романс,  – бормотал я, разглядывая между тем, даму…– «А с такой неплохо бы оказаться в саду «в подвенечном уборе», – мысленно «облизнулся я». Потом решил представиться:  – Простите, раз уж так получилось, –  познакомимся: – Я Виталий Петрович. Или просто Виталий.
       – А я просто Маша или Мария, как угодно.
       – Вы музыкант? Да, садитесь на минутку, я растерялся и сразу не предложил вам присесть…
       – Спасибо. Нет, я так, любительница, а работаю в одном НИИ поблизости, вот, я и сняла квартиру недалеко от места работы. А вы, простите, кто по специальности?
Тут я споткнулся, на миг притих…  «Сказать – сантехник, понятия не имею, какой будет реакция. Ведь все сантехники, по мнению многих, пьяницы, вымогатели и бездельники. А, будь, что будет»…– Неромантичная у меня профессия. Сантехник я при одном большом учреждении.
     – Неромантичная, зато нужная, – сказала она.
     Я воспрял духом. И тут же мой внутренний голос скептически заметил: «И что? Появились радужные надежды у вечного холостяка?». Я поднялся:
     – Простите, какой я медведь, побегу, включу чайник, – вам чай или кофе?
     – Спасибо. Вы меня совсем смутили. Но будь, что будет! Если кофе, то с молоком, а нет молока, тогда чай.
     – Всё у меня есть, хоть я и старый холостяк, но, как говорят – в Греции всё есть.
     – Да, ладно, какой там старый…
     – Самый настоящий, раз мне уже за сорок.
      Тем временем закипела в чайнике вода, я быстренько поставил на поднос чашки, сахарницу и баночку кофе, потом принёс молоко из холодильника,  немного сыру.
     – Хотите хлеб или булочку к сыру? – спросил я.
     – Ой, я всё хочу, но мне уже стыдно, – колдуя над чашками, сказала она.
     – Прекрасно. Мне так нравится, когда не жеманятся. Уже несу и хлеб, и батон. Милости прошу! – театральным жестом пригласил я к угощению.
А потом вдруг говорю ей:
     – А знаете, я так давно я не видел весенний сад, цветущие фруктовые деревья. Сад в подвенечном уборе… мечта. Ешьте, ешьте, – всполошился я, увидев, что она как-то неловко себя почувствовала, покраснела.
     – Спасибо. Просто я о том же подумала. Я так давно вообще не была в таком месте, где всё цветёт, дышит весной, травой. Какие мы всё же несчастные, люди, живущие в городах…
Так я познакомился с Машей, «просто Марией», живущей на четвёртом этаже нашего дома. Потом, следуя примеру порядочных людей, она пригласила меня к себе в гости, только попросила придти завтра к вечеру.
      Я нагладился, подстригся, даже галстук повязал. Потом, правда, передумал, галстук вернул в шкаф. Коробка конфет в красивой упаковке, небольшой букет цветов. Кажется всё. Теперь я стоял у двери квартиры этажом выше моего. На первый же мой робкий звонок последовало постукивание каблучков, двери раскрылась, и я оказался в уютной прихожей, где на вешалке не висело ничего лишнего, а в доме чем-то приятно пахло. И я, чтобы не молчать, тут же спросил, чем это так приятно пахнет.
     Маша ввела меня в салон, небольшой, светлый, где на столе что-то слегка дымилось.
     – А пахнет вот это – аромолампа. Там немножко эфирного масла, под воздействием тепла свечи оно испаряется и оздоравливает воздух.
     – Замечательно. Будем здоровы! – У вас прекрасная квартира, как будто такая же, как моя на третьем этаже, а всё-таки не такая. Вон шкаф какой – старинный, резной…
     – Это подарок мне на новоселье.  А ваша квартира ничуть не хуже. Не напрашивайтесь на комплимент, если вы закоренелый холостяк, как представились мне, то квартира ваша – образец ухоженности, у вас всё есть в холодильнике, нигде ничего не валяется. Короче, вы замечательный хозяин. Садитесь! Покончим с комплиментами. Теперь я вас буду угощать. Это салатик, это блинчики с мясом, а потом сладкое. Прошу!
     – Как говорят американцы,  – Вау!
      А моя мысль не дремлет.  «Неужели ты можешь увлечься? Вот так номер на старости лет! – Какая такая старость в сорок пять?» Сидим мы за столом, не на кухне, в салоне или, как говорят в России, в гостиной. Маша принесла бутылочку сладкого красного вина. Я, конечно, не отказался… Короче, вечер прошёл прекрасно, и я уже подумывал об ответных шагах – то ли кафе, то ли ресторанчик…
      Звонок в двери! Маша побежала открывать. Потом метнулась на кухню и, возвратившись ко мне, сказала: «Милая соседка, старушка из квартиры напротив моей. Я уже немного раззнакомилась с соседями. Хорошие люди. Кто-то предлагает помощь, у кого-то лишняя посуда, как оказалось. Короче, думаю, с квартирой мне повезло. А сосед с третьего этажа – выше всяких похвал», – она лукаво посмотрела на меня.
      Потом мы с Машей посетили кафе, а один раз даже побывали в заброшенном парке, где обрываются рельсы старой железной дороги. Рельсины эти слегка поржавели, заросли кустарником. Высокими малиновыми свечами цвёл иван-чай. Слева и справа от бывшей железнодорожной ветки путались заросли ежевики. Казалось, мы надышались на год вперёд.
Но разве знаешь, что тебя ждёт буквально завтра или сегодня, через полчаса, утром, вечером… Ах, если бы знать!
      Это случилось  в самом начале ночи, часов в 12 или в час ночи. Я вдруг почувствовал, что голова моя как будто немного закружилась. «Засиделся», – подумал я, – «давление, наверное, поднялось. А буквально завтра собирался сделать Машеньке предложение. Это с давлением-то. Тем более что «завтра» – это уже сегодня». В этот миг я услышал какой-то звон, несущийся сверху. Господи, если такое приснится, страшно станет, плафоны моей люстры стукнулись один о другой, посыпались осколки. И хоть раньше я никогда не испытывал такого, но я тут же догадался, что это землетрясение. Всё двигалось по комнате, ползли стулья, тряслись и позванивали стёкла в книжном шкафу. Я заметался, понимая, что нужно выйти на улицу как можно скорее… Потом подумал о Маше. Вверх по лестнице было страшно взбегать, она куда-то ускользала из-под ног, эта коварная лестница.
Я отчаянно звонил Маше в двери. Она приоткрыла входную дверь. На мой крик «землетрясение» она только успела ответить: «Оденусь. Мигом! Зайди к старушке напротив!» Я стучался в двери соседей, но люди уже выбегали из квартир. Один парень подхватил старушку и уже бежал вниз, а я возвратился к Маше…
      То, что я увидел, потрясло меня больше, чем подземные толчки. Маша лежала на полу, ноги её были придавлены тем самым тяжёлым старинным шкафом. Тряска внезапно прекратилась, а я лихорадочно искал что-то вроде рычага, чтобы вызволить ногу Машеньки. В конце концов, нужно было спешить, я с досадой разбил стул, подставил под угол шкафа твёрдую ножку, Маша пыталась как-то выползти наружу. Шкаф нельзя было опустить. Пот струился, застилая мне глаза. Маша тихо стонала…
      Наконец, я догадался с помощью ноги подставить под уголок шкафа остатки стула и помог Маше выбраться. Но она не могла встать. Я подхватил её на руки, почувствовав запах крови, но смотреть не стал на то, что осталось от её ноги. С этой ношей я спускался вниз, где в это время уже сновали машины «Скорой помощи». Меня не посадили в машину, места были нужны пострадавшим. Я успел только спросить, куда отвозят людей, и получил ответ…
      Постепенно все стали возвращаться в свои квартиры. У меня был небольшой разгром, разбиты плафоны люстры, всё стояло как-то боком, рассыпались некоторые крупы из кухонного шкафчика. Но Маша… она не выходила у меня из головы. Я поднялся наверх, пол был в крови, шкаф так же держался на обломках стула. Я позвонил к соседям, один из парней помог мне поднять шкаф, сказал, что старушка из квартиры напротив не пострадала… 
     Мы с этим соседом как-то закрыли дверь Машиной квартиры, никогда раньше в этом городе не было землетрясения! Откуда этот гнев природы!? Уже сообщали по телевизору, что в разных районах города есть погибшие и пострадавшие, особенно на последних этажах высоток…
     Я поехал в больницу, куда отвезли Машу. На меня никто не обращал внимания. Ждали родственники раненых, куда-то выбегали врачи, медсёстры, толкали капельные системы на колёсиках. Посетителей выпроваживали в коридор. Я решил ждать. Потом подумал, что я даже не знаю фамилию Маши, как-то не успел спросить. Не было нужды. Как же я узнаю о ней, кто мне ответит, если я не смогу сказать, кто меня интересует…
      Я возвратился домой на такси, опять открыл двери Машиной квартиры, нашёл её паспорт рядом со столом, видимо, она хотела взять его с собой, готовясь покинуть квартиру. Вот и фамилия – Антонова. Как просто.  «Наверное, кто-то из предков был сыном Антона, и пошло… Вечно мне в голову лезут несвоевременные мысли!» – разозлился я на себя…
      На этот раз в больнице было немного свободнее. Я показал Машин паспорт, через несколько минут ко мне подошёл врач.
     – Кто вы ей?
     – Кто? Мы хотели расписаться сегодня, я почти муж, – залепетал я.
     – Мы ввели её в состояние комы, иначе она не смогла бы выдержать и погибла бы от болевого шока. Нам не у кого спросить. Остался один человек, который может решить этот вопрос – и это вы. Мужайтесь. Мы должны ампутировать ей одну ногу, иначе её убьёт гангрена. Вы меня понимаете? Там так раздроблены кости, что… считайте, ноги нет. Есть прекрасные протезы, есть возможность в первое время получить коляску для передвижения. В городе  жертвы. Эта женщина останется жить, если мы сделаем операцию. Решайте скорее, если вам дорога её жизнь.
      Я опустил голову, а потом подписал бумаги. Нужно было спасать её. Бог с ней, с ногой. Я вдруг понял, что только я, и никто больше не отвечает за жизнь Маши, за неё саму.

                * * *

       Когда Машеньку выписывали из больницы, понятия не имею, откуда все узнали, но только почти все жильцы дома были тут. У меня до сих пор слёзы наворачиваются, когда я об этом вспоминаю… Маша в инвалидной коляске в смущении подняла брови, потом прижала руки к сердцу. Ей несли цветы…Откуда ей было знать, что именно она самая тяжёлая пострадавшая в нашем доме, что все беспокоились о ней. Ведь ей всего 32 года. Бог мой! Нас провожали врачи, медсёстры, какие-то люди. Лечащий врач несколько раз повторил мне, что удалось ампутировать ногу ниже колена, что это большое везение, можно будет носить протез, это совсем не будет заметно.
       Маша уже улыбалась. Мигом подъехала маршрутка (понятия не имею, кто её заказал!), мы погрузились и поехали домой. Через месяц наша свадьба. Именно столько времени дали нам на раздумья. Я и не знал, сколько волнения, сколько счастья доставят мне поиски и заказы платья, перчаток, лёгкой короткой фаты, как хотела Маша…
      Позади остались все тяжёлые разговоры о том, что  «тебе не нужна калека, я уже не человек» и прочее. Такой свадьбы в нашем дворце бракосочетаний ещё не видели. Народу масса, цветов – море, Маша светилась, а глаза её всё время наполнялись слезами, но я теперь знал, что это слёзы счастья.
       Врач сказал нам, что через три месяца можно будет заказывать протез и «вы увидите, что ваша Машенька станет на две ножки!». Так оно и случилось… Мы поменяли мебель, выбросили разбитые люстры, начали процесс по обмену  наших квартир.
      Если б вы знали, как это здорово, когда не за тобой ухаживают, а ты можешь помочь любимому человеку, отдать ему тепло своего сердца, своей души, подарить что-то дорогое! А я ничего этого раньше и представить себе не мог…
      «А напоследок я скажу»: мы с Машенькой ждём ребёнка. Вот так.

2. Шлимазл
Любовь Розенфельд
       Раньше их называли бродягами. Беспаспортных и ли странников, как они сами себя называли, преследовали, наказывали, заставляли работать. Теперь нет «бродяг», есть бомжи, что означает людей без определённого места жительства. К сожалению, эта аббревиатура уже не нуждается в расшифровке, бомжей так много, явление настолько привычное, что  буковки теперь пишут маленькими, строчными.
       Изя Кляйнер не был бомжем никогда. Он – инженер, проработал свыше тридцати лет на одном заводе, имеет грамоты, благодарности, награды «за безупречный и долголетний труд».
         Когда ему исполнилось 47 лет, внезапно умерла его жена Сара. Это ему показалось, что внезапно, а она болела тихо и незаметно, продолжая выполнять домашнюю работу. И умерла так же тихо, как и жила. Это была милая аккуратная женщина, очень преданная; всю свою любовь и нежность, всю заботу она отдавала мужу Изе, детей у них не было. А муж воспринимал её как нечто само собой разумеющееся, привычное, родное и вечное. Сара не ходила к врачам, если ей было плохо, она ложилась на полчасика на кровать, а потом вставала и впрягалась в привычную работу: стирка без машины, уборка, мытьё окон, магазины, обеды...
         Когда её не стало, Изе показалось, что всё рухнуло. К тому времени на заводе, где он трудился, не стало работы. Чудное время настало! Рабочих отпускали «сидеть за свой счёт», найти работу было нереально, иные шли на рынок, тут покупали что-то, а там продавали немного дороже... Изя, как привык за долгие годы, рано утром уходил на завод. А куда ещё? Он ничего не умел больше делать. Иногда администрации удавалось достать какой-нибудь мелкий заказ: мини-косилку для подсобного хозяйства, плуг для приусадебного участка, раскладушку, наконец.  Тогда появлялись деньги, которые тут же таяли. В эти счастливые дни зарплаты рабочие устраивали совместные обеды, возлияния, перекуры. Убирать в цехах и подсобных помещениях было некому, появилось много пустых бутылок, но приёмные пункты стеклотары не работали, как и всё остальное.
       В доме у Изи стало неуютно, голодно. Закончились Сарочкины запасы круп, макарон, стиральных порошков. А казалось, что этого всего хватит на сто лет. Потом на завод пришли новые хозяева, арендаторы. Они ломали перегородки в цехах, меняли полы, вывозили мусор целыми машинами, вытаскивали из туалетов пустые бутылки. Они обкладывали белой плиточкой подсобные помещения, стелили на пол ковролин в кабинетах, заменяя вспухший и прогнивший паркет.
       А Изя, привычно переступая порог завода, ощущал запах металла. Он суетился, помогал новым людям убирать, путался у всех под ногами, он учился мыть и перемывать полы, иногда сидел вместо вахтёра внизу, возле бывшей проходной. Он бросался к телефону, звал к аппарату начальников... С ним расплачивались наличными ежедневно, и это было чем-то новым, необычным. Он тут же шёл в прежнюю заводскую столовую, которая вдруг ожила, появилась толстая повариха, она так вкусно готовила, что Изя всё чаще и чаще вспоминал Сару. Как её не хватало! Он обедал, старался даже отложить «на чёрный день», как всегда делала жена... Но ремонт в бывшем помещении завода закончился, с Изей рассчитались, но сказали, что больше в его услугах не нуждаются, так как на вспомогательные работы они пригласили молодых девушек.
       Вышел Изя за ворота. Куда идти, что делать? Побрёл домой, ощущая полную опустошённость и ненужность. А тут встретил соседку, в своё время Сара приглашала её, помочь по хозяйству, если предстояла трудная работа  – помыть окна, например, сделать генеральную уборку. Изя как-то обрадовался, встретив её, даже вспомнил имя женщины.
          – Оксана Петровна! Здравствуйте! Что же вы не заходите к нам? Не к нам, конечно, а ко мне. Вы знаете, что моя супруга, Сара умерла? Вы куда-то уезжали тогда, да? Заходите, мы же не обижали вас, правда.
       При Сарочке Оксане Петровне всегда платили, сколько она скажет, а ещё сажали поесть. Когда эта женщина работала, Сара и Изя были у неё в подсобниках, то тряпку подай, то вынесите воду, то принесите тазик. Работы хватало всем... Сейчас эта женщина продавала возле дома пучки молодой редиски. Каждый крутится, как может, редиску она покупала на рынке, а продавала недалеко от дома немного дороже, чем покупала. Сейчас Изя купил пучок редиски, хотя сам не знал, как сможет её есть, к зубному врачу давно не ходил, всё некогда. Ничего, можно на тёрочке стереть редиску, подсолнечное масло есть немного, на донышке бутылки. А ведь сегодня расплатились. Где найти работу? Заводы закрыты, денег надолго не хватит.
         Через два дня Оксана Петровна зашла к Изе, она только руками всплеснула, увидев, во что превратилась чистенькая квартирка Сары. Оксана Петровна немного убрала, пообещала принести чистые простыни. Она и в самом деле несколько раз приходила, варила Изе суп, даже котлеты пожарила. Изя расплатился, а Оксана Петровна стала его уговаривать, чтобы взял её себе в опекуны.
        – Я буду у вас жить, да, только ночевать на самом деле, а вам всё сделаю, сварю, постираю. Вас и купать нужно, вы ведь совсем без сил.
        Изя колебался, соседи отговаривали его от этого шага.
      – Кого вы собрались прописывать?!  Это же аферистка конченая!
       Но Изя, уставший от бесприютности и одиночества, возражал:
     – Ну, зачем мне целых три комнаты?! Сколько мне надо. Пусть живёт, она говорит, что дети её выгоняют. Что это за дети такие...
        Так Изя прописал Оксану Петровну в квартире. Немного позднее она привезла из села своих родителей, их прописали теперь уже на площадь дочери (Оксаны Петровны), а Изе «выделили» одну, самую маленькую комнатку. Он стал вроде бы приживалом в своём доме. Если раньше Оксана Петровна на самом деле и варила, и убирала, то теперь она стала кричать на Изю:
        – Вы что, инвалид? Почему не работаете?
        – Я всю жизнь трудился, но завод закрыли, я не знаю, куда мне идти.
         В квартире часто было шумно, Оксана Петровна приглашала гостей, соседи сердились на Изю, говорили, что предупреждали, чтобы не прописывал эту аферистку... Когда в квартире собиралась весёлая и пьяная компания, Изю стали выгонять на улицу, «чтобы не воняло». Потом к Оксане Петровне приехал из деревни огромный детина, брат. В один из таких дней Изю вытащили из его комнатки, Оксана Петровна, указывая на него пальцем, кричала:
        – Этот грязный жид ночью лез ко мне в постель!
       Изя в ужасе пятился, он и подумать не мог о том, чтобы после чистенькой Сарочки лезть к этой пьяной бабе с вонючими волосатыми подмышками.
       – Что вы, Боже милостивый, да я... никогда.
       Но огромный детина надвигался на него угрожающе, а Изя пятился. Потом его избили и вышвырнули на улицу, предупредив, чтобы не появлялся.
         – Ещё раз увижу – убью, – неслось вдогонку.
         Изя спустился по лестнице. На миг приоткрылась дверь соседней квартиры, но тотчас захлопнулась. Изя бродил по улицам, усталый, маленький, обтрёпанный, чем-то похожий на клоуна по имени Карандаш. Он настолько плохо выглядел, что одна женщина подала ему мелочь, когда он присел на лавочку в скверике. Глаз его заплыл синяком, Изя не возвращался домой, где остались его документы, вещи.
        Так он уже почти месяц жил на улице. Потом стало холодно, ночевать на лавке невозможно. В поисках тепла Изя ходил по дворам, он нашёл во дворе большого дома какое-то отверстие, откуда шёл тёплый дух, отверстие куда-то вело, там было светло, Изя пробрался в подвал, где проходили трубы отопления и тускло горели под потолком лампочки. Изя прижался к самой толстой трубе и так провёл ночь.
        Утром он решил осмотреть подвал, увидел какие-то ниши, где лежало тряпьё, матрасы, старое кресло. Изя понял, что место обжито... Вскоре он увидел людей.
      – А дед! Смотрите, кто к нам пришёл! Ты чей? Ничей! Да, не бойся! Давай к нам. Изе выдали матрас, набитый опилками, покормили, а вечером послали просить милостыню.
        – Ты старый, притом, еврей, тебе подадут, тебя пожалеют. А кто нас пожалеет?
       Изю выпроводили из подвала, лил холодный осенний дождь, ему подавали немного, хотя вид у него был обтрёпанный, дождь смешался со слезами, Изя замёрз, вернулся в подвал к новым соседям, но его опять отправили просить.
      – Куда столько денег, добери ещё немного. Нам же надо купить поесть и бутылочку. Давай, давай! Ты что, забыл, кто не работает, тот не ест!
     Изя выбрался через пролом, присел на лавку, вспомнил Сару, дом, работу, которую он любил, и заплакал... Шапка лежала у его ног, люди бросали туда монетки. Когда он возвратился в подвал, бомжи пересчитали деньги и послали Изю за водкой. Почти все магазины были закрыты, в центре он нашёл какой-то ларёк, бутылку купил, устал страшно. Но зато его впустили в тепло, налили водки в гранёный стаканчик, дали выпить. Изя раскашлялся с непривычки, ему дали закусить пирожками с горохом, он заснул в тепле и, как ему показалось, в полной сытости. «И так можно жить...»
         Самое страшное начиналось в праздники. Его компаньонам казалось, что он мало приносит денег, его били, оторвали рукав пальто, чтобы видна была торчащая из него вата. «Терпи, будут жалеть». Изя бродил, однажды в аптечном ларьке в подземном переходе он встретил знакомую женщину, она разменяла ему мелочь на бумажные деньги, а Изя решился попросить у неё средство от зуда. Женщина завела его в крохотную подсобку, Изя снял рубаху, оказалось, что он давно завшивлен, насекомые были везде. Женщина обрызгала его чем-то и велела придти на следующий день, чтобы повторить процедуру. Изя рассказал о себе, а эта женщина рассказала об Изе мне, а я  решила помочь старику (определить, сколько ему лет было невозможно) репатриироваться в Израиль.
        Но в аптечный ларёк Изя не пришёл,  расспросила я женщину из этого киоска, где приблизительно подвал – обиталище Изи.
        – Пошли вместе! – просила я.
        – Нет, ты что, я боюсь, ни за что туда не полезу.
          Пошла одна. Побродила по дворам описанного района, нашла пролом, проникла в подвал. Глаза постепенно привыкли к полумраку. Разбегались одичавшие кошки, остро воняло мочой. Пошла по одному из рукавов подвала, нашла нишу, где лежали бомжи. Спросила, не тут ли ночует Изя. Подтвердили, что да, такой есть, скоро явится.
     – Вы его заберёте? Не годится старику жить в таких условиях, – сказал один из них.
      И тут показался маленький человечек в длинном грязном пальто без пуговиц с оборванным рукавом, в бесформенной кепке с огромным синяком под глазом...
        А потом Изе показалось, что он попал в рай. Молодые верующие люди поместили его в каморку вахтёра при гостинице, его обмыли, сожгли старую одежду, принесли всё новое, чистое. Он преобразился. Новые опекуны не стали судиться с семейством, занявшим Изино жильё, сказали просто, что Бог воздаст им по заслугам... Но только с помощью милиции Изе удалось забрать свой паспорт из квартиры. Пока шло оформление заграничного паспорта, Изя ни в чём не нуждался. Он совсем преобразился, помолодел.
        Как-то вечером чистый, приодетый Изя зашёл в тот самый аптечный ларёк, его знакомая, дежурный фармацевт, не сразу узнала Кляйнера. Даже прослезилась:
       – Ну, просто жених, и ведь совсем не старый!
          Через некоторое время Изя улетел в Израиль. Он знал, что ему дадут уголок в больнице, где он будет работать, помогать больным, лежачим, беспомощным людям. С мечтой о тепле и с надеждой летел он в Израиль.
       Спустя несколько месяцев в израильской газете поведали об очередном теракте: «Взлетел на воздух автомобиль, начинённый взрывчаткой и припаркованный у выхода из кафе. Взрыв прозвучал спонтанно, в этот момент  кафе ещё было закрыто. Пострадал случайный прохожий, недавний репатриант из СНГ, 49-летний Израиль Кряйнер. В состоянии средней тяжести он доставлен в ближайшую больницу».
       Когда Изю вносили в санитарную машину, он ничего не помнил. Потом сквозь обрывки сознания, как сквозь туман он увидел женщину – это была его мама, а, может быть, Сара. Она сказала, махнув рукой в его сторону: «Шлимазл!» В этот миг ледяной комок в сердце стал как будто таять – это через капельницу постепенно возвращалась к нему жизнь.

Шлимазл – невезучий, несчастный, неудачник.

3. Как казак грязью торговал
Александр Мецгер
 Побывал  как-то Прохор Цыбулька в санатории и был поражен тем, что там даже грязью торгуют. У него в станице грязи столько, что на тысячу санаториев хватит, а вот не додумался же никто торговать ею в станице. У него перед двором такая лужа с грязью, что любой санаторий позавидует. А то, что она лечебная, так в этом и сомнения нет. Вон, какие жирные свиньи  выросли в той луже. А гуси Демьяниха, что живет напротив, сколько лет их в его луже выращивает, не гуси, а  жирафы. По началу Прохор удивлялся: почему это везде сухо, а у него даже в жару  лужа не пересыхает, а потом выяснилось, что это Демьяниха в ту лужу по ночам подливает для своих гусей воду из колонки.
        -Хорошо, что лужу  не засыпал, - подумал казак, - начну и я грязью торговать.
        Посоветовался со знающими людьми, и те предложили ему сначала приватизировать лужу, ну а затем сделать рекламу. В администрации  удивились желанию Прохора, но не отказали. И вот Цыбулька стал хозяином лужи. В нужный день, когда приехала  пресса, появились калеки, нуждающиеся в лечении. Первая приковыляла старуха на костылях. Прохор вежливо проводил ее в лужу. К тому времени у лужи собралась вся станица, понаблюдать за чудачествами земляка. И у всех на глазах эта старушка, не пролежав и часа в грязи, вдруг вскочила и радостно закричала:
          - Какое  счастье, я опять могу ходить!
Потом она вылезла из лужи и пошла мыться в душ, а к Прохору уже привезли следующего больного. Это был пожилой мужчина. При помощи двух молодых людей он дошел до лужи и, не раздеваясь, плюхнулся в грязь. Станичники с замиранием сердца следили за происходящим. А вокруг уже бегали корреспонденты, фотографируя лежащего в луже человека. Менее чем через час, мужчина пошевелился и сел. Посидев немного, он поднялся и самостоятельно выбрался из лужи. Его окружили журналисты.
       - Не поверите, - стал рассказывать мужчина, - более десяти лет страдал от радикулита, ничего не помогало. А сейчас чувствую себя, словно заново родился.
          Шум и крик изумленной толпы невозможно было передать. Все хотели продолжения, но Прохор объявил, что на сегодня  его лечебница закрыта, а желающие принять ванны или купить грязь, могут записаться у его жены.
Толпа неохотно расходилась, обсуждая необычное происшествие. А Прохор в это время ставил магарыч своим дальним родственникам, приехавшим специально, чтобы устроить это представление и поддержать бизнес своего родыча, конечно, не бесплатно.
            Ночью Прохора разбудил яростный лай собаки. Взяв фонарик, казак вышел на крыльцо. Смутное подозрение повело его к приватизированной луже. Мелькнувшая тень вызвала у него подозрение. Прохор направил фонарик и  осветил Демьяниху с двумя ведрами, наполненными грязью.
  - Ах ты воровка, - возмутился Прохор.
    - Та тоби, чи грязи жалко, - стала оправдываться Демьяниха.
           - Я на тебя в суд подам, - пригрозил казак.
           - Так у меня всю грязь растащат, - думал Прохор, возвращаясь домой,      - надо бы  забор поставить.
         Следующую ночь собака совсем не дала Прохору уснуть. Он без конца  выскакивал на улицу, а зловещие тени то появлялись, то исчезали. Не зря во время войны станица прославилась своими казаками-пластунами. На утро лужа увеличилась вдвое. Известие о чудо-луже  Прохора, с подачи журналистов, разлетелось по всей округе, и все станичники были уверены, что бизнес Цыбульке принесет небывалые доходы.
Первыми к Прохору приехали из налоговой инспекции, они потребовали, чтобы Цыбулька немедленно оплатил налог с прибыли, оформил документы на предпринимательскую деятельность и лишь затем он сможет заниматься бизнесом. Потом приехала милиция. Они  посоветовали, пока по-хорошему, поставить вокруг лужи сигнализацию, камеры видео наблюдений и установить круглосуточное дежурство, можно даже с почетным караулом. Не забыли приехать и из пожарной охраны. Они выписали штраф, так как лужа не имела огнетушителей. Приезжали из санэпидемстанции, тоже выписали штраф. Каждому из проверяющих, Прохор делал подарки: разрешал бесплатно окунуться в луже. К вечеру подъехал какой-то авторитет из криминальной  среды. Он предложил свою крышу взамен на пятидесяти процентную долю от выручки.
           - Если не хочешь, что бы тебя утопили в твоей  же луже,- пригрозил он.
             Потом  пришел батюшка просить на ремонт церкви, намекнув Прохору, что Бог может от него отвернуться. Приходил завхоз из школы просить деньги, приходили из больницы, и даже незнакомая женщина пришла попросить денег на аборт.
Когда, ночью, Прохор подсчитал, кому и сколько он должен заплатить, то схватился  за голову:
       - Мне жизни не хватит, что бы со всеми расплатиться, прежде, чем я открою бизнес.
         Никто не видел когда и куда уехал Прохор, но на следующий день приехало два КАМАЗА, груженные щебнем, и засыпали лужу.
          - Видно не пришло еще время в станице бизнесом заниматься,- объяснял Прохор  землякам.
А вот Демьяниха, говорят, еще долго торговала грязью, толи наворованной у Прохора, толи своей собственной.

4. Дважды похороненный
Александр Мецгер
Смерть Васьки Гунько, может так и осталась бы незамеченной, если бы не таинственные события, произошедшие сразу после похорон.
Васька был безродный и не особо богатый человек, и поэтому, кроме двух старых собутыльников: Федьки и Кольки, да соседей, некому было его и похоронить. Единственным богатством Васьки было его обручальное кольцо, оставшееся от лучших времён, в котором было, на вид, чуть ли не семь грамм золота. Может быть, он давно бы его пропил с друзьями, но оно так вросло в палец, что снять его можно было лишь при помощи хирургического вмешательства. Так с кольцом и похоронили Ваську. Да только такое богатство не проскользнуло мимо недремлющих глаз его дружков. И Федька с Николаем тут же вызвались копать яму бывшему своему приятелю.
Так как перед эти друзья изрядно приняли на грудь, то копание для них превратилось в пытку. Увидев их мучения, одна сердобольная соседка принесла им бутылку водки, чтобы они веселей работали и успели выкопать яму к тому времени, когда принесут гроб.
В положенное время привезли гроб с Васькой и обнаружили, пьяных Федьку и Кольку. Они, мирно похрапывая, дружно спали.
Да здесь и метра нет глубины,- заметил кто-то.
Федьку и Кольку достали из ямы и отправили домой, и так как докапывать могилу было некому, да и некогда, то так и похоронили Ваську на метровой глубине.
К ночи, Федька с Колькой проспались и решили проведать приятеля на кладбище.
- Выкопаем гроб и заберём кольцо,- предложил Федька,- зачем оно ему там нужно?
Лопаты, брошенные ими на кладбище, валялись там же, где их оставили приятели. Без особого труда, они быстро раскопали свеженасыпанную могилу. Открыв крышку гроба, Колька попытался стянуть кольцо  с пальца покойника.
- Ничего не получается,- проговорил он.
- Ты мне его подай наверх,- предложил Федька,- я буду держать руку, а ты тяни.
Вытащив труп из могилы, они снова попытались снять кольцо.
- Может сбегать за топором?- предложил Федька,- отрубим палец. Он ему всё равно уже не пригодится. А ты пока постереги его.
- Да куда он денется?- возмутился Колька, представив, что ему придётся остаться наедине с покойником,- вместе пойдём.
- А вдруг его кто найдёт и снимет кольцо, пока мы будем ходить?- высказал предположение Федька.
- А мы его спрячем в кустах,- предложил Николай.
Так и сделали. Спрятав понадёжней труп Васьки в кустах сирени, приятели отправились за топором.
А в это время, через кладбище, шёл Витька Пузатик. Как раз в этот день, ему выдали зарплату за шесть месяцев. Как было не отметить такое событие? Прижимая кулёк с деньгами Витька, пошатываясь, брёл между могилок. И надо же было ему проходить как раз там, где была раскопана могила Витьки Гунька? Спотыкнувшись о крышку гроба, брошенную Федькой с Колькой у края могилы, Витька нырнул в тёмный провал ямы, угодив в гроб. Какое-то время он лежал неподвижно, потом, подсунув кулёк с деньгами под подушку, повернулся набок и заснул.
Федька с Николаем, вооружённые топором и фонариком, медленно двигались по кладбищу. Выпитая бутылка придала  им храбрости.
Подойдя к могиле, они стали вспоминать: куда дели Ваську.
- Ты его не убирал?- Спросил Федька у друга.
- Кажется, мы его куда-то спрятали,- неуверенно проговорил Колька, пытаясь вспомнить.
Нагнувшись над могилой, он посветил вниз.
- Смотри-ка, мы его ищем, а он спокойненько себе в гробу лежит,- радостно прокричал он.
- Ты, чего разорался?- зашипел на него Федька,- мы же его вроде доставали оттуда?
- Ну и, что?- возразил Колька,- может он замёрз и полез погреться.
- Тогда лезь и доставай его,- промолвил Федька.
- Сам лезь,- отказался Николай,- я прошлый раз доставал.
- Ты, что, боишься?- стал подначивать его Федька,- а говорил, что тебе всё пофиг.
- А чего тут бояться?- попался на уловку друга Колька,- он же мертвяк. Что он мне сделает?
И, что бы подтвердить, что он не боится, Колька решительно спрыгнул в могилу, и схватив спящего Витьку попытался его поднять.
- Да отстаньте вы от меня!- заорал Витька.
От неожиданности, Колька сначала остолбенел, а затем, с криком: «Мама!», выпрыгнул из могилы и бросился бежать. А следом за ним Федька.
Рано утром, бабушка Дуся привязывала свою козу на поле возле кладбища. Её взгляд привлекла разрытая могила и лежащая рядом крышка гроба.
- Господи!- перекрестилась она и побежала сообщать участковому о преступлении. Пока она бежала, её воображение рисовало такие невероятные картины, что она тут же делилась ими со всеми встречными. Одной из версий было, что Васька Гунько ночью вылез из могилы и ходил по станице в поисках жертвы, что бы напиться крови.
К приезду участкового, у кладбища собралась толпа любопытных станичников. На всякий случай, некоторые из них держали в руках колья. К могиле никто не решался приблизиться.
Заглянув в могилу, участковый обнаружил тело мужчины, лежащего лицом вниз. Что бы убедиться, что это и есть труп Васьки Гунько, в могилу спустился помощник участкового. Когда он стал переворачивать тело, труп зашевелился и стал подниматься. Помощник участкового сполз в угол могилы и затих. Витька, недовольный тем, что его разбудили в такую рань, сел в гробу. Какое-то время он не мог понять, где находится. Наконец, обратив внимание на гроб, в котором он сидел и стены ямы, он сообразил, что его пытаются похоронить. А этот мужик, что сидит в углу, хочет заколотить крышку гроба. Взревев от ужаса, Витька вылетел из могилы, чуть не сбив с ног участкового и с диким воем бросился бежать. Станичники, увидев его, побросали колья и кинулись  врассыпную.
Через полчаса участковый пришёл в себя и помог помощнику вылезти из могилы. На помощника было страшно смотреть. Его трясло от нервного перенапряжения, словно он просидел в холодильнике. Из-за памятников и кустов стали появляться станичники. Одна из женщин произнесла:
- Та (убрать) чего вы перепужались? То ж не Гунько був, а Витька Пузатик. Вы (убрать) шо, не бачили?
Участковый с несколькими станичниками направились к дому Витьки. И, конечно, они не успели. К их приходу, Витька с перепуга, опорожнил бутылку самогона и валялся пьяный, словно труп. Лишь к вечеру удалось его привезти в нормальный вид и кое, что прояснить.
- Нужно вызвать криминалистов из района,- сказал участковый помощнику,- пусть возьмут отпечатки. Нужно выяснить, куда делся труп.
- Может его выкопали, что бы пустить на чебуреки или шашлыки?- выдал гипотезу помощник, - а Пузан спугнул их и они не успели зарыть могилу.
Его слова услышал кто-то из станичников и по станице разлетелся слух, ссылаясь на достоверные источники, что торгующие на трассе кавказцы, выкапывают по ночам покойников и из них делают шашлыки и чебуреки. В тот же день, с сердечным приступом, в больницу поступило несколько человек.
И лишь два человека знали настоящую причину исчезновения из могилы трупа. Услышав от станичников, что в могиле спал пьяный Витька, они сообразили, что тело Васьки до сих пор находится где-то в кустах.
- Если приедут криминалисты, то найдут и труп и отпечатки наших пальцев,- сказал Федька,- нужно найти труп и закопать.
В ту же ночь они отправились на кладбище.
А в это время, Витька старался припомнить, куда он спрятал деньги? Несколько часов он безуспешно рылся в доме и во дворе. Денег нигде не было. Единственным местом, где он ещё не искал, была могила, где он спал.
- Может, выронил, когда лежал в гробу?- терялся в догадках Витька,- нужно пойти и проверить.
Лишь стемнело, он подкрался к могиле и заглянул вниз. Там по-прежнему стоял пустой гроб без крышки. Витька спрыгнул вниз и стал шарить под подушкой. Он сразу же нащупал кулёк с деньгами. Облегчённо вздохнув, он засунул кулек за пазуху и уже собирался вылезти, когда его внимание привлёк шум сверху. Витька поднял голову и увидел две сползающие ноги в белых тапочках. Это белые тапочки были известны всей станице, так как Васька ещё при жизни ходил в них. Сомнений не было, Васька возвращался к себе домой. Взревев от ужаса, Витька подпрыгнул и выскочив из могилы, на четвереньках помчался между крестами.
После долгих поисков, Николай и Федька, наконец, нашли труп Васьки в кустах сирени. Запах исходящий от него вызывал неприятные позывы. Взяв его за ноги, они потащили труп к могиле.
- Давай спихнём его вниз,- прошептал Федька,- кинем сверху крышку и быстренько закопаем.
Стали они опускать тело Васьки в могилу, и тут раздался дикий рёв. Что-то вылезло из могилы и на четвереньках кинулось в темноту. Заорав, в свою очередь, от ужаса, Федька с Колькой, бросили труп и ринулись в другую сторону
Утром  участковый и станичники, собравшиеся понаблюдать за работой криминалистов, собрались у могилы. Заглянув в яму, они обнаружили сидящего в гробу Ваську Гунько. Бабы стали креститься, мужики стали предлагать забить ему в сердце осиновый кол. Так как труп нашёлся сам, расследование решили прекратить и не возбуждать уголовное дело. Ваську похоронили во второй раз.
…И всё же, на следующий день в могилу Васьки, на всякий случай, кто-то забил огромный кол. Многое в этом деле до сих пор осталось непонятным и вызывало жаркие споры станичников. И, если тому, что Витька стал заикаться, находилось какое-то объяснение, то вот почему Федька с Николаем за одну ночь стали седыми - до наших дней осталось секретом.

5. Бессонница
Лана Кузьмина
- Столица Уганды, семь букв, - старик задумался, разгладил сканворд у себя на коленях. За стеной словно иерихонская труба храпела его жена.
- Ишь выводит! - усмехнулся старик. - А попробуй, скажи утром, сразу открестится. Ещё дураком старым назовёт!
Он погрыз кончик ручки. Странная вещь эта бессонница. В молодости заставляешь себя не спать. Хочется гулять до утра, потом появляются дети и ходишь полночи из угла в угол, качая на руках орущий комочек. Днём работаешь, по вечерам посещаешь лекции в институ¬те, по ночам корпишь над конспектами. Кажется, для чего выдумали этот дурацкий сон, от¬бирающий треть жизни. Вот бы совсем не спать! А когда приходит старость, прибегает и же¬ланная бессонница. Только кому она теперь нужна? Вот и приходится сидеть ночь напролёт у окна со сканвордом в руках. Выдумали ерунду какую-то! Вот раньше настоящие кроссвор¬ды были – длинные развёрнутые определения, ещё «эрудит» был, этот для самых умных. Старик с гордостью подумал о том, что процентов пятьдесят слов он в тех «эрудитах» отга¬дывал. А эти новые, сканворды, так баловство одно.
Хотел он как-то сторожем устроиться. Его даже брали школу охранять. Не спишь не да¬ром, и кой-какая прибавка к пенсии. Старуха разоралась: «Убьют тебя ночью!» Вот сиди те¬перь, слушай её храп за здорово живёшь! У неё-то здоровье отменное, вишь как выводит. Все соки из него выпила! Всю жизнь пилит, пилит, всё ей не так, всё не эдак...
Замолчала что ли? А чего это она замолчала? Старик отбросил журнал, прокрался в комнату.
- Мать, ты чего? - спросил он, холодея от ужаса. - Жива?
- Ой что-то сердце прихватило, - старуха приподняла голову. - Схожу капелек выпью.
- Лежи, лежи, - зашептал старик, - я сам тебе накапаю.
Дрожащими руками наполнил он стакан, влил в него тридцать капель из небольшой тёмной бутылочки, принёс жене.
«А не такая уж и плохая жизнь у нас была, - подумал он, сидя у её изголовья. - Можно даже сказать хорошая. Да и сейчас ничего. Мы с женой ещё крепкие, пенсию получаем да и дети помогают. А бессонница, наплевать на неё. Переживу!»

6. Вечная осень
Лана Кузьмина
Вот и осень пришла.
Я помню тебя.
Я жил по соседству
В далёкой стране,
Где, может, тебе
Пришлось бывать в детстве.
А осень - наш сон,
Далёкий и странный.
Разбилась об лёд былая мечта.
Всё то, чем живу, ушло безвозвратно.
А я всё тоскую и жду лишь тебя.

Он знал, что ничего нельзя вернуть, что всё, что было с ним когда-то, умерло. Но отчего прошлые воспоминания так терзают его? Отчего прошедшее кажется таким прекрасно безмятежным, а нынешнее его существование лишь кошмарным сном? Отчего так? Или память всегда сохраняет только прекрасное? Почему так? Почему сейчас осень? Он не помнил, чтобы раньше была осень. Он помнил только лето.
- Аня не приходила? -  он попытался повернуть голову. Сидевшая у кровати мать вздрогнула словно от удара хлыстом.
- Нет, сыночек, - её руки дрожали, теребя промокший от слёз платок.
- Может, пока я спал?
- Нет, я никуда не выходила.
В больнице отвратительно пахнет. Казалось бы, запах чистоты должен доставлять удовольствие, а он убивает.
- Никто не звонил?
- Мне? - мать на минуту задумалась. - Ах, башка моя дурная! Звонила же, звонила Анечка, и друг твой... этот... Гришин звонил. Они уехали... у Анечки что-то там с родственницей случилось... и у друга...
- Вместе уехали?
- Почему вместе? Нет... они...
- Мама, зачем ты врёшь?
Она заплакала:
- Прости, прости, родной!
За окном дождь. Никто не придёт. Никогда.
- Мама, почему я не умер?
Молчит. Только смотрит испуганно, замерев на своём стуле.
- Я никогда не встану с этой кровати. Зачем жить, если не можешь пошевелить ни рукой, ни ногой?
Он закрыл глаза. Как громко тикают часы!
- Доктор сказал, что есть шансы...
- Ты обещала, что не станешь больше врать.
- Я не вру. Тебе сделают операцию, и всё будет как раньше.
Он ей не верил. Он-то точно знал, что солнце больше не взойдёт над его горизонтом, что лето никогда не вернётся, и его ждёт вечная осень.

***
- Что Вы всё время шепчете? Стихи? - спросил его доктор Семёнов.
- Так, ерунда всякая...
- Попросите Вашу маму, пусть запишет.
- Зачем?
- Чтобы не сойти с ума.
- Доктор, помогите мне умереть.
- Не говорите глупостей. Живите! Пишите стихи, у Вас неплохо получается. Может быть, станете известным поэтом.
- Жить? Но зачем? Для чего?
Доктор улыбнулся.
- Если бы кто-нибудь знал, в чём смысл человеческой жизни... мир был бы совсем другим.

***
Всю ночь лил дождь, барабанил по крыше. От невыносимой боли в спине хотелось кричать. Он, должно быть, в самом деле издал какой-то звук, потому что дверь в комнату отворилась, и на пороге появилась мама.
- Ты звал меня? - спросила она
- Всё хорошо, - ему так хотелось погладить её по голове. - Мама у тебя есть блокнот?
Она кивнула.
- Запиши кое-что для меня.
- Сейчас?
- Да. Нет, утром. Ты, наверное, хочешь спать.
- Уже семь, - она попыталась улыбнуться. - Что ты хочешь, чтобы я написала?
- Стихи. Я должен её прогнать.
- Кого, сынок?
- Осень, - боль исказила его лицо, - вечную осень. И тогда всё будет хорошо.

7. Клавиши судьбы
Роскошная Людмила Львовна
              В небольшом актовом зале музыкальной школы  шел заключительный концерт выпускников. На сцену вышла  стройная  девушка с длиной косой. Скромно подошла к роялю,  присела,  опустила на клавиши  руки и полилась  чарующая  музыка  Дебюсси.
             Когда затихли последние аккорды,  из глубины зала послышались глухие рыдания. Все присутствующие удивленно стали оглядываться назад. Сидящая на последнем ряду   женщина, безутешно плакала,   прижав  к лицу носовой платок. 
- Может, побудешь  в воскресенье со мной? – спросила мама устало, прекрасно понимая, дочь  обязательно  поедет  на выходные к свекрови.   Иногда ей казалось, бабу  Тоню  девочка любит  больше нее.
             А   Люда просто  очень  любила музыку. 
Бабушка  одобряла увлечение  внучки.  В  пять  лет   подарила   железный  ксилофон  с деревянными молоточками,  а на девятилетие    маленькое пианино.  Все свободное время  она сидела в своем уголке за шифоньером  и разучивала   детские песенки.

             Долгими зимними вечерами бабушка обычно  что-то шила или вязала.  Люда  вынимала  из бумажного конверта старую пластинку,  заводила патефон  и они вдвоем  распевали знакомые песни.
             Именно бабушка настояла, чтобы внучка пела в школьном хоре, участвовала в конкурсах детской песни.

 - Ты знаешь, в заводском  клубе  идет набор детей в ансамбль народных инструментов, пойдем запишемся –  заговорчески  прошептала  подружка Оля.  Руководитель  прослушал девочек, одобрительно  кивнув,  предложил  учиться играть одной   на   мандолине,  а другой на  балалайке.  Из клуба Людочка вернулась  расстроенной. Играть на балалайке ей не понравилось.

             Шли годы. Налетела  юность. Походы в лес с тяжелыми  рюкзаками. Соревнования по спортивному  ориентированию. Вечерние посиделки  у  костра.  Песни  Высоцкого, Визбора, Кукина. Она заболела гитарой, но сколько бы не брала ее в руки, нестерпимая боль в пальцах останавливала желание.
             Лишь через много лет  развод с мужем и душевная  тоска вернули  к одиноко висящему  на стене  инструменту.  Не обращая  внимание на кровавые мозоли, она  научилась играть за неделю. Просиживала часами в темной комнате, тихо  напевая грустные романсы.  Это помогло  ей  выкарабкаться.  С тех пор гитара стала ее близкой подругой на всю жизнь.
             И вот появился  ОН! Любимый! Умный! Талантливый! С его легкой руки она пристрастилась  к стихам,  живописи, книгам. Только ему она рассказала о своем страстном  желании учиться музыке.
- Что ты сделала, для того чтобы осуществить свою мечту?
- Но ведь мне уже двадцать восемь. Ты предлагаешь мне сесть с детьми  за парту.
- Не предлагаю,  а настаиваю. Никогда не изменяй своей мечте!
             Тогда она пропустила этот разговор мимо ушей, но когда он уехал навсегда, бродила как чумная по их любимым улочкам, наткнулась на старинный особняк,  в котором  находилась музыкальная школа. И она решилась.
             С того дня вся ее жизнь, каждая свободная минутка были отданы Ее  Величеству - Музыке! 
             На сольфеджио она с упоением  писала  музыкальные диктанты,  часами отрабатывала  гаммы, играла полюбившиеся фуги Баха. Она так была близка к цели.
             После окончания третьего курса в  августе у нее  родилась дочь.  И все рухнуло. Кормление по часам, пеленки, распашонки.  Ни муж, ни мать не одобряли ее увлечение музыкой.  С ребенком сидеть никто не хотел. Чудная,  добрая учительница,   видя ее метания, стала приходить на дом. Но маленькая кроха, как назло просыпалась  именно в тот момент, когда они садились за инструмент.  После долгих раздумий она решила оставить  школу.
 
             Когда дочка подросла, она поведала ей эту грустную историю.
- Вроде все купили к школе?  - спросила она у дочери.
- Нет,  мама, мне нужны  ноты – тихо произнесла дочь и добавила торжественно 
- Я сдала вступительный экзамен в музыкальную школу!
            
             Каждый день готовя ужин, она прислушавалась к робким звукам, доносившимся из комнаты. Вначале спотыкаясь, они то затихали, то возникали вновь. Постепенно набирая силу и мощь уверенно выстраивались в прекрасную мелодию.
             На отчетном концерте, сидя  на последнем ряду,  она с нетерпением  ждала выступление дочери.  Видела, как дочь волнуясь подошла к роялю.
- У тебя все получится – шептала мать фразу, которую всегда говорила в трудную минуту.
             С первыми аккордами слезы непроизвольно потекли по щекам.  За несколько минут пока звучала музыка, пролетела вся ее жизнь.   Вспомнилось все. Впервые разученная  песенка  «Во поле березонька стояла». Первая купленная с рук  гитара.  Самый дорогой  в ее жизни  подарок – старенькое пианино.  Взлеты  и падения.  Дерзкие желания и несбывшаяся мечта.
             Женщина плакала, понимая, что  маленькая  кроха,  некогда  отнявшая у нее мечту, сегодня исполнила ее и сделала мать счастливой!

8.      Как я засыпала... Потертая ириска
Роскошная Людмила Львовна
Как я засыпала... Потертая ириска
Роскошная Людмила Львовна
              Пятилетняя  Людочка ,  лежала в  уютной кроватке с закрытыми глазами, подложив под  щеку  сложенные ладошки. Мама сидела рядом, тихо  напевая колыбельную, гладила дочь по плечу.

                Вдруг раздался звон стекла от брошенного в окно камня.
               - Отец пришел – взволновано воскликнула  она  и вышла.      
               Из коридора послышался  громкий голос отца. Он шумно ввалился  в комнату, включил свет.  Девочка  зажмурилась и  спряталась под одеяло.
               - Доча, ты не спишь? – заорал он, присев рядом,  стал  сильно её  щекотать. Отбиваясь, и наконец,  не выдержав,  Люда  села на кровати. От отца противно пахло вином и папиросами.  Людочка  скривившись, опустила голову.
               - Ты, что не рада своему папочке? - удивленно спросил он и дернул девочку  за растрепанную косичку.
               - А что папа тебе принес? – смеясь,  спросил он.  Порывшись в карманах, вытащил  потертую ириску и радостно  протянул дочери.
               Они еще долго сидели за столом. Отец пил вино, закусывал, оживленно рассказывая о  достижениях  на работе. Мама, подперев голову руками, терпеливо слушала.
               Наконец, около полуночи, родители потушили свет и улеглись.  Успокоившись от пережитых волнений,  Людочка начала засыпать.
               С  кровати, стоявшей у окна,  послышалась  возня.  В падающих бликах луны  проглядывался  обнаженный силуэт  отца,  сидящего сверху на маме и, как  показалось девочке, душившем её.  От страха она закрыла лицо руками и заревела.
               - Ну, что ты, что ты  – послышался рядом мамин голос.
               - Успокойся.  Спи моя маленькая. Все хорошо.
               - Мамочка посиди со мной, я боюсь – прошептала дочь,  схватив ее за  руку.
               Заботливо расправив постель, женщина ласково погладила дочурку по голове.
               - Спи, моя дорогая, спи. Я посижу с тобой.
               - Иди ко мне -  раздался сердитый голос отца.
               - Ты же видишь,  она не спит.
               - Ничего, сейчас у меня быстро заснет – он подскочил к кроватке, резко повернул ребенка к стене,  больно шлепнув по  попке.
               - Вот  только попробуй еще заплачь – пригрозил он.

               Люда  лежала, боясь пошевелиться,   беззвучно плакала.

               Утром, измученные, взявшись за руки, они  шли в детский сад. Прощаясь, Людочка тихо сказала: "Мамочка! Я  тебя очень люблю!"
               - Хорошо, что он  c  нами не живет – с ненавистью  подумала она об отце.
               Вечером, случайно наткнувшись под одеялом на прилипшую к простыни ириску,  Людочка брезгливо взяла ее двумя пальчиками, побежала на кухню и выбросила в мусорное ведро.
9. Окончательный диагноз
Алёна Токарева
Теперь всё. Приехали. Поезд дальше не идёт, просьба освободить вагоны.
В дрожащей руке Настя держала медицинское заключение, которое подтверждало её смертельный недуг и отнимало всякую надежду на будущее. Ещё вчера она уговаривала себя, что здесь какая-то ошибка, а уже сегодня этот белый листок бумаги с печатью неумолимо свидетельствовал о том, что её жизнь, скорее всего, подходит к концу. Врач говорил много, убедительно, даже с воодушевлением. В порыве сострадания и по долгу службы он так старался вселить в неё надежду. А она почему-то его не слышала, а видела перед собой лишь его глаза, на донышке которых плескались скорбь и человеческое бессилие перед непостижимой природой, единолично выбирающей, кого казнить, а кого миловать.

До операции оставалось несколько дней, и Настя решилась сегодня рассказать обо всём мужу, так как дальше тянуть с этим разговором не имело смысла. Она до последнего откладывала тягостное признание, не говорила и о своём плохом самочувствии, опасаясь его отчуждения. Сегодня Настя приготовила вкусную еду, надела красивое платье, с горечью заметив, как за это время похудела и подурнела. «Наверное, это наш последний с ним ужин», - подумала она и заплакала. «Не реветь! – тут же приказала себе. – Не надо паники. Пусть у него останется светлое чувство».

Хлопнула входная дверь.
- Настя, ты дома? – крикнул из прихожей Сергей.
Он прошёл на кухню, почему-то не снимая верхней одежды. Сел, испытывая странное смущение.
- Хорошо, что ты здесь…Я давно хотел поговорить с тобой.
Настя молчала, не в силах сделать своё признание.
- Понимаешь, Настюха, какое дело… Я полюбил другую женщину. И ухожу к ней.
Она оцепенела. Моментально пронеслись в голове и предстали в ином свете его многочисленные командировки, поздние возвращения домой, странные звонки, якобы, по делу…
- К чему тянуть? – Сергей поднялся и пошёл в комнату собирать вещи.
Всё это время Настя не могла пошевелиться. Она словно приросла к стулу. И растерянная улыбка не сходила с её лица.
- Ну, пока, - Сергей показался в дверях с объёмной спортивной сумкой. – За остальными вещами я заеду потом, ладно?
Подошёл, тронул за плечо.
- Ты прости, если сможешь…

Аккуратно щёлкнула входная дверь, а Настя всё продолжала сидеть и глупо улыбаться.
Последующие дни прошли, как в тумане. Она действовала на автомате – отвезти ребёнка к маме, привести в порядок бумаги, отдать необходимые распоряжения,  подготовить вещи для госпитализации… Иной раз ей хотелось шагнуть на проезжую часть и покончить со всем разом. Но останавливал сын Никитка. Каково ему будет? А старенькой маме?

…Настя очнулась от наркоза и увидела перед собой лицо, которое показалось ей знакомым. Что-то уже было… Не теперь, много лет назад… Она вновь провалилась в забытьё и проспала, похоже, целую вечность.

- Ну, Воробушек, открывай глаза… - кто-то слегка похлопал её по щеке.
Воробушек! Так её называл только один человек. И очень давно, в другой жизни! Тем более что фамилия её была Воронова, и все дразнили её Вороной. А он, этот серьёзный мальчишка со смеющимся, лукавым взглядом, в пику всем называл её ласково Воробушком и провожал до дома.
- Лёша? – еле слышно переспросила Настя. – Ты здесь откуда?
- Очнулась, слава Богу! – тёплая рука легла ей на плечо. – Я –то откуда? Откуда же я, в самом деле…
На неё смотрели смеющиеся карие глаза.
- Вообще-то я тут работаю…
У Насти не было сил ни удивиться, ни обрадоваться. Только теперь она заметила на Алексее врачебную униформу.
- Спи, Настенька, - сказал он уже серьёзно. – Операция прошла удачно. Ты обязательно поправишься!
«Зачем поправляться? – подумала она, моментально вспомнив о муже. – Зачем?» И опять провалилась в темноту.

Все последующие месяцы её друг детства Лёша, а ныне известный врач-онколог Алексей Николаевич Еремеев, яростно боролся за её выздоровление, но оно не наступало. Хотя к этому были все предпосылки, Настя оставалась совершенно безучастной к лечению.

- Настенька, ты должна сама захотеть выздороветь, - терпеливо объяснял Алексей Николаевич. – Без твоего участия ничего не получится.
Она лишь молча отворачивалась к стене. А Алексей потихоньку приносил ей то букет цветов, то интересную книгу, то что-нибудь вкусное. Настя привыкла к его мягкому низкому голосу, тёплым рукам, смешной ямочке на щеке…

      Однажды Алексей, недоумевавший по поводу отсутствия мужа в столь тяжёлое для Насти время, отыскал его телефон и позвонил ему на работу.
- Операция? Онкология? – Сергей, казалось, потерял дар речи.

- Да вы что, батенька, с луны свалились? – не выдержал Алексей. – Ваша жена уже не первый месяц находится между жизнью и смертью, а вы даже не в курсе!
Сергей появился в палате на следующий день. Увидев его, Настя опять отвернулась к стене. Но он, словно не замечая этого, сел к ней на кровать, взял за руку.
- Настюха, теперь всё будет хорошо, - сказал, целуя её пальцы.
Сергей буквально поселился в палате. Уходил спать домой лишь на несколько часов. Ухаживал за Настей, кормил её с ложечки, мыл, помогал ходить на процедуры. Она и представить себе не могла, что её избалованный вниманием, всегда свободный от бытовых мелочей, брезгливый муж будет выносить судна, протирать полы, убирать грязную посуду. Да всё с шутками-прибаутками, хорошим настроением, улыбкой. В палате, среди остальных женщин, он стал своим человеком. Всегда приветлив, готов прийти на помощь, развеселить.
- Клад у тебя, а не муж, Настёна! – говорили они с завистью. – Гляди, а то отобьём!
А Настя лишь отмалчивалась. Едва уходил муж, к ней под любым предлогом заглядывал Алексей Николаевич.
- Вот ведь повезло! – шушукались пациентки. – Муж её любит, прямо святой человек, да ещё и доктора нашего охмурила!
Насте же меньше всего хотелось быть объектом столь сомнительного внимания.  Она, погружённая в тяжёлые раздумья, словно не замечала симпатии своего лечащего врача. Как-то раз, во время одной из бесед с Алексеем у него в кабинете, она не выдержала и рассказала ему всё о своей семейной жизни.
- Понимаешь, даже жить не хочется. Всё равно ведь он уйдёт…
- Не смей так говорить, Настя! – Алексей взял её за плечи. – Слышишь, не смей!
Он чуть помедлил. И решился:
- После выписки переезжай ко мне! Я всегда… помнил о тебе.
- Но мы же оба не свободны… - Настя подняла на него глаза.
Он обнял её нежно, боясь причинить боль.
- Не думай об этом. Я всё устрою. Ты, главное, выздоравливай. 

Настал, наконец, день выписки. Сергей приехал за ней с утра пораньше и, счастливый, суетился, собирая её вещи и бегая с документами. Дома всё сияло чистотой в ожидании  хозяйки. Настя, как потерянная, ходила по квартире.
- Сейчас будем обедать! – крикнул из кухни Сергей. Оттуда доносились аппетитные запахи.
- Серёжа! – тихо позвала Настя.
Муж в фартуке тут же возник на пороге.
- Что, Настюха?
- Спасибо тебе, ты меня выходил… - она отвела взгляд. – Но теперь ведь я практически здорова, и ты можешь возвращаться… туда…
Она не нашла в себе сил сказать «к той женщине». Сергей нахмурился.
- Там… ничего нет, уже давно. И забудь об этом, ладно?
Он робко взглянул на неё, словно большой ребёнок.
 У Насти тихонько тренькнул мобильный. Пришло сообщение:
«С возвращением, любимая! Жду тебя. Буду ждать, сколько потребуется! Алексей.»

Настя вдруг ощутила невероятный прилив радости. Она распахнула окно. Лёгкий ветерок принёс волнующие весенние запахи. Оказывается, пришла весна! И, оказывается, так здорово жить, дышать, выбирать между двумя мужчинами, ссориться, любить,  совершать ошибки… Просто быть!

10. Всё только начинается
Алёна Токарева
Меня разбудила барабанная дробь по подоконнику. Спросонья показалось, что пара голубей облюбовала моё окно, и теперь они толкутся за стеклом и воркуют о своём, о птичьем. Но удары были слишком уж ощутимыми и настойчивыми -  разве что ко мне на огонёк пожаловала целая стая пернатых. Я нехотя откинула одеяло,  распахнула шторы. И замерла в немом восторге! В середине апреля на наш город обрушился настоящий весенний ливень, а ещё вчера снежок поскрипывал под ногами. Сегодня же мощные небесные потоки смыли остатки лежалых сугробов, прошлогодний мусор и застарелую грязь с фасадов зданий. Словно сама природа торопилась и жаждала обновления. Внезапно начавшись, ливень также внезапно закончился, тучи в считанные минуты рассеялись, уступив место яркому, молодому, неукротимому светилу. Тщательно умытые улицы города, красуясь, словно девица на выданье, с радостью встретили долгожданные солнечные лучи.

Телефонный звонок вернул меня к действительности.
- Наталью Михайловну… будьте добры… - попросил застенчивый мужской голос. Голову даю на отсечение – это парень не старше двадцати пяти.
- А её нет дома. Что передать? – отвечаю я почти автоматически. Привыкла уже, как заправский секретарь.
- А можно я попозже перезвоню? – молодой голос полон надежды.
- Конечно, перезвоните… - я даю «отбой».

Итак, что там у нас? Ах, да… «Люблю грозу в начале мая…» Правда, сейчас только середина апреля. Ну да ладно…Опять зазвонил телефон.
- А Наташу… то есть Наталью Михайловну… можно пригласить? – пророкотала трубка солидным баритоном.
«Пригласить-то, конечно, можно, только сначала неплохо бы её найти…» - подумалось мне. Вслух я, естественно, сообщила, что Натальи Михайловны пока нет и неизвестно, когда она будет.
В третий раз опять же мужской голос, слегка картавя, попросил Наталью Михайловну перезвонить по такому-то номеру. Четвёртый, пятый звонок… На шестом я сломалась и просто отключила телефон. На время. Может ведь и у меня быть личная жизнь? – спрашиваю.  Может! – уверенно отвечаю. Тогда где она? Хороший вопрос.

Наталья Михайловна – это моя обожаемая мамуля. Мама, мамочка… Она не признаёт мобильные телефоны - пожалуй, это её единственная слабость. Ну не переносит их, как ей ни объясняй преимущества такого вида связи! Хотя в остальном очень даже  современная женщина. Поэтому мне приходится по совместительству работать её секретарём на нашем домашнем телефоне. Мама родила меня в ранней юности, и, сколько я себя помню, всегда куда-то спешит – на занятия, на работу, на курсы, на свидание, в театр, на выставку, встречу с друзьями… Такое ощущение, что мы росли, учились и  взрослели вместе с ней, да, так оно, наверное, и было. Мама – праздник, радость, разноцветный фейерверк. Бабушка – тихая гавань, запах пирожков, мерное позвякивание спиц под звук работающего телевизора. Маленькая,  ловлю маму за руку, держу крепко, чтобы опять не убежала, вдыхаю едва уловимый аромат духов, рассматриваю её всю… Она мне кажется принцессой из сказки, не верится, что вот эта чудесная фея – моя мама.
Повзрослев, я, конечно, поняла, что никакая она не фея, но вот, в чём феномен её магического воздействия на людей, разгадываю до сих пор. Она не красавица в классическом смысле этого слова, и фигуру её не назовёшь идеальной, особенно теперь, когда прошли годы, и я уже выросла. Но заходит она – и взоры обращаются к ней, разговоры стихают, и все невольно вслушиваются в её низкий, грудной голос. «Мама, как это, почему?» - спрашиваю. Она только откидывает назад непокорную прядь чуть вьющихся, с «рыжинкой», волос, улыбается всеми своими веснушками так, что лукавые морщинки собираются вокруг глаз. «Знаю я одно словечко…» - говорит, а у самой в глазах смешинки. «Я серьёзно, а ты всё шутишь!», - обиженно отворачиваюсь. Но потом, став взрослой, сообразила, что никто не сможет ответить на мой вопрос. «Она – солнечный свет», - сказал однажды кто-то из её знакомых. И был, наверное, прав.
Ещё знаю, что очень любила она моего отца, и, по-моему, до сих пор любит.  Получилось так, что большое чувство обрушилось на неё в ранней юности. Отец был много старше, а она, вчерашняя школьница, влюбилась во взрослого дядьку-геолога. Потом родилась я, а он ей изменил с её же подругой. Это моей-то маме-красавице! Мама  не смогла простить, сколько он её ни умолял, и их брак распался. Бабушка рассказала мне эти подробности под большим секретом, когда я уже окончила школу. Нет, с отцом мы общаемся нормально, он сейчас уже в солидных годах, преподаёт в университете. У него  давно другая семья, взрослый сын – стало быть, мой брат по отцовской линии. Но на маму он, когда бывает у нас, смотрит по-особому. Впрочем, как и большинство мужчин, которые встречаются на её пути.
Я до сих пор проверяю всех своих ухажёров «мамой». Это стало у меня своеобразной традицией. После двух-трёх встреч обязательно приглашаю очередного знакомого к себе, но так, чтобы мама была дома. Несколько раз ситуация складывалась весьма комично. Гость знакомится с моей мамой и моментально цепенеет,  потом заливается румянцем и в дальнейшем весь вечер ведёт себя довольно  глупо (тут вариантов много: отвечает невпопад, вообще молчит – слова не вытянешь, либо говорит без умолку, главным образом, о своих великих достижениях, смеётся неприлично громко или, наоборот, сидит с каменным лицом, словно аршин проглотил и т.д.) В последующие дни начинаются осторожные телефонные звонки, вроде бы и мне, но с обязательным упоминанием мамы – дома ли она, что делает, и когда можно будет опять к нам наведаться в гости. В последний раз, примерно год назад, эта ситуация меня очень уж «зацепила» - парень мне действительно нравился, причём давно, и тут он, наконец, обратил на меня внимание, и мы стали встречаться. После первых же домашних «посиделок», когда дорогой моему сердцу кавалер, впавший в ступор при виде мамы, наконец, ретировался, меня охватил гомерический хохот, который плавно перешёл в судорожные рыдания. Мама, всегда смешливая, солнечная, искрящаяся, тут, сообразив, в чём дело, побледнела и с силой развернула меня, зарёванную, к себе. «Ты – самое дорогое, что у меня есть, поняла? – сказала, как отчеканила. – И я никогда, слышишь, никогда не предам тебя и не сделаю тебе больно!» От её слов я как-то сразу обмякла, прекратила истерику и уснула. «Я тоже люблю тебя, мамочка…» - была последняя мысль ускользающего сознания. На другой день я решительно отказала от дома моему горе-ухажёру и вообще перестала с ним встречаться…

От воспоминаний меня отвлёк солнечный блик, который упорно исследовал стены моей комнаты. Сначала я не обратила особого внимания, но, когда он стал слепить мне глаза, выскочила на балкон и сразу же обнаружила «обидчика» в доме напротив, только двумя этажами выше. Какой-то парень развлекался тем, что со своего балкона  бесцеремонно пускал солнечного зайчика. Я выразительно покрутила рукой у виска, а он, ничуть не смущаясь, отвесил шутливый поклон и опять стал светить мне в лицо, словно его только об этом  и просили. Тогда я погрозила ему кулаком, а он жестом предложил мне выйти во двор.
- Щас, разбежалась… - буркнула я и скрылась в комнате.
Но зачем-то стала натягивать новенькие джинсы. Ладно, думаю, посмотрим, что за фрукт. И сбежала по ступенькам вниз. У подъезда стоял высокий, худощавый парень –  как говорится, не урод и не красавец, а так себе, серединка-наполовинку.
- Ты что, как малолетка, развлекаешься солнечными зайчиками? – с ходу напустилась я на него. – Делать, что ли, нечего?
- Ага. Нечего.
Он стоял и улыбался. И разглядывал меня с явным удовольствием. В ярком солнечном свете я вдруг увидела, какая у него открытая, добрая улыбка.
- Вообще-то я пишу диплом. А с тобой давно хотел познакомиться. Странно, что мы не встречались раньше.
- Действительно, странно… - я смотрела на него и чувствовала, как где-то в области сердца часто-часто застучал молоточек.
 - Геннадий, - представился он. – Спасибо, что пришла.

- Марина…

В этот момент я увидела маму, которая как раз шла с работы. Она, похоже, хотела пройти мимо, но не тут-то было! «Сейчас, Гена, проверим тебя на прочность, чего тянуть-то…» - подумала я и окликнула её.
- Мам, это мой новый знакомый Геннадий. Кстати, живёт в соседнем доме. Моя мама, Наталья Михайловна, - выпалила я и не без злорадства приготовилась наблюдать за развитием событий по знакомому сценарию.
- Очень приятно, - сказала мама и протянула Геннадию руку. А что ещё она могла?
- Взаимно, - вежливо произнёс тот и с галантным полупоклоном слегка сжал мамину руку.
Он проделал это и снова перевёл взгляд на меня. Алло, Гена, это же моя мама-красавица! Посмотри на неё! Я не верила своим глазам. Геннадий не потерял дара речи, не впал в ступор, не покраснел и не побледнел при виде мамы, он был вежлив – и только! И при этом смотрел на меня.
- Ну, оставляю вас… - мама вздохнула с видимым облегчением. – Вы, Геннадий, заходите как-нибудь к нам на чай.
- Спасибо, - поблагодарил он и взял меня за руку.- Пойдём? – спросил, когда мама ушла.
- Пойдём… - я немного растерялась и даже не уточнила, куда именно.
В тот вечер мы до темноты бродили по улицам. Говорили обо всём, но это было не важно. Главное, что я всё время чувствовала на себе его взгляд. И он ни разу не спросил о маме. Я даже немного обиделась. Но только совсем чуть-чуть!

11.Кто похитил Стива. Фрагмент - Бабочки
Карин Гур

В тот роковой вечер Сэмюэль Бенсон оперировал тяжёлого больного с субдуральной гематомой. Проведя резекционную трепанацию, ликвидировал источник кровотечения, ушил твёрдую мозговую оболочку. Восстановление покровов черепа и установку дренажа поручил второму хирургу и вышел из операционной. Похоже, всё прошло успешно. Бенсон устал, хотелось лишь снять с себя испачканный халат и отправиться домой спать. В этот момент, как в замедленном кадре, он увидел спешащую по коридору каталку, залитое кровью лицо, свесившуюся вниз тонкую девичью руку. Словно яркие язычки пламени вслед развевались в воздухе ярко рыжие волосы. Ещё не осознавая до конца, что происходит, Сэм крикнул санитарам:   - Быстро, в третью операционную!     Восемнадцатилетняя Лилиан с партнёром возвращались с балета "Спящая красавица", где она исполнила партию Авроры. Премьера прошла на "бис". Счастливые, возбуждённые успехом, заваленные букетами цветов, они ехали в ресторан, где в их честь давался банкет. Пьяный водитель на бешеной скорости выехал на встречную полосу и врезался в их машину лоб в лоб. Партнёр погиб на месте. Спасатели с трудом достали умирающую девушку, всю усыпанную лепестками роз, смешавшихся с кровью.   Всю ночь бригада хирургов во главе с Сэмюэлем боролась за её жизнь. Дважды им казалось, что они её уже потеряли. Но ангел - хранитель, витавший в ту ночь под куполом операционной, спустился к ней, крепко держал за руку и шептал в изящное ушко: "Живи, живи...".   Всё свободное время Сэм проводил в реанимации рядом с ней. Хирург прекрасно понимал, что вправить больной мозги и наложить заплатку на череп ещё не значит сделать её вновь разумной гомо сапиенс. Неужели врачи зря боролись за жизнь этой девочки, а она останется просто растением?   На вторые сутки Лилиан открыла огромные, ярко-синие глаза, в них светился разум и жизненный свет. С облегчением вздохнув, Сэм понял, что именно с ней желает прожить свою дальнейшую жизнь. Видно ей он тоже повредил что-то в мозгах, потому что девушка влюбилась в своего спасителя. Они поженились прямо в больнице, не дожидаясь, пока ей снимут гипс .   О карьере балерины пришлось забыть. Лилиан полностью отдалась любовным переживаниям, не желая думать, чем она будет заниматься в ближайшем будущем. А больше всего на свете она желала родить своему любимому мужчине мальчика, сына, такого же великолепного брюнета, который продлит в будущем дело своего отца. Но родилась девочка, Изабель, чёрненькая, похожая на отца.   Стояла ранняя тёплая весна. Душное лето ещё не обрушилось на мегаполис. На набережной, протянувшей вдоль побережья океана, стояли столики под тентами, где можно было выпить чашку кофе с пирожным, отведать сливочного мороженого, съесть вкусную пасту с морепродуктами. В маленьких магазинчиках и лавках торговали всякой всячиной для приезжающих гостей и туристов, чтобы те могли увезти домой брелок с выбитым на нём силуэтом всемирно известной Статуи Независимости, магнит на холодильник с изображением первого президента или ныне действующего, ковбойскую шляпу или футболку с флагом страны.   Внимание Лилиан привлекли сидящие и стоящие то тут, то там художники с мольбертами, рисующие кто акварелью, кто красками на холсте, а кто наносил чёрными угольками на лист бумаги лица желающих запечатлеть для потомков свой портрет.   Лилиан не могла отвести глаз от рук художника. Она так увлеклась, что очнулась лишь от плача ребёнка. Ой, девочку уже давно нужно было кормить... Лилиан бегом направилась в сторону дома.   Было уже за полночь. Изабель спала в своей кроватке, Сэм ещё не вернулся из госпиталя. Лилиан вышла на балкон, кутаясь в тёплый плед. Под ногами разноцветным сверкающим ковром раскинулся город, не знавший отдыха ни днём, ни ночью. Равнодушный город, подаривший ей один вечер славы и триумфа, ставший немым свидетелем тяжёлой аварии, лишившей её любимой профессии, к которой она шла всю свою короткую молодую жизнь.   "Но если я уже не могу танцевать, почему бы не попробовать нарисовать всё то, что так давно знакомо"? - думала Лилиан, вспоминая поразивших её сегодня художников, творивших на шумной набережной.     Поделившись с Сэмом своими грандиозными планами, переполненная амбициями, Лилиан направилась на следующий же день искать себе учителя. Она обходила сидящих на набережной, присматриваясь, взвешивая всё за и против. Выбор был большой: мужчины и женщины, пожилые, взрослые и совсем молодые. Женщин она отмела сразу, мужчин старше тридцати Лилиан стеснялась. Наконец, её внимание привлёк молодой худощавый юноша, на вид её ровесник, а может быть и моложе. Пепельные длинные волосы собраны в хвост на затылке. Худое бледное лицо с лёгкой небритостью, видимо от желания казаться старше. Глаза светлые, холодные. Рот большой, губы тонкие. Он рисовал океан, не глядя по сторонам, и что-то чуть слышно насвистывал. Лилиан долго стояла рядом, не желая мешать. Словно заколдованная, следила, как он смешивает краски. Берёт серый и белый, добавляет к ним чёрный... "Зачем? Ведь небо голубое, а вода просто синяя?" - удивлялась Лилиан, но художник проводил кистью по холсту, и всё оживало в изумительной похожести на природу.   Она бы стояла так ещё долго, но в коляске заплакала Изабель, и художник недовольно повернулся посмотреть, откуда исходит источник раздражения. И, увидев Лилиан, замер.     Алекс родился и вырос в Париже. Воспитывала его мама, кто был его отцом, ни мама, ни тем более Алекс точно не знали. Сама художница, она рано открыла в сыне талант и отдала в художественную школу. В четырнадцать лет Алекс переспал с приходящей к маме натурщицей. Потом были другие, с ними Алекс прошёл большую школу чувственных наслаждений и теперь терпеливо делился с Лилиан своими знаниями, открывая перед ней неизведанную страну любви, пробуждая страсть.   Два раза в неделю Лилиан заказывала такси и уезжала к Алексу. Два дня по три часа. Шесть часов счастья и наслаждения. Пока Изабель была крошечной и тихо спала в колясочке, Лилиан брала её с собой, когда подросла, стала оставлять с няней.   Алекс жил в Вильямсбурге, расположенном на севере Бруклина, любимом месте проживания модных хипстеров*, музыкантов и художников, где можно недорого снять квартиру в одном из многочисленных лофтов**, перестроенных из складских помещений. Здесь причудливо смешались всевозможные социальные и этнические группы населения. Спешат на молитву грустные хасиды в очках, чёрных лапсердаках, похожие друг на друга, как братья-близнецы, громко переговариваются шумные итальянцы и их сварливые фигуристые женщины, ослепительно улыбаются красивые, стройные, сексуальные яппи***, подозрительно суетятся занимающиеся не понятно чем выходцы из Польши. По вечерам в тёплое время года прямо под открытым небом проходили концерты музыкальных групп в живом исполнении. У Алекса на последнем этаже была большая комната с окнами до пола и стеклянным потолком, крошечной кухонькой в дальнем углу и душем за занавеской. Тут он жил и рисовал. Большой матрас, установленный на платформу с четырьмя ножками, был отгорожен старым полированным шкафом, в котором он хранил свою одежду. Осенью и зимой было довольно холодно, небольшая батарея в углу с трудом обогревала продуваемое ветрами помещение. Летом с трудом спасали открытые настежь окна, вносящие в комнату сквозняк с запахом пыли и выхлопных газов.       Машина тащилась, лифт полз на седьмой этаж, как улитка... Лилиан покусывала губы от нетерпения. Тысячи бабочек били нетерпеливо крылышками в животе, стремясь на свободу. Алекс открывал дверь, едва лифт останавливался. Впивался ртом в её губы, помогал раздеться.   Сплетались волосы рыжие и пепельные, рассыпаясь по подушке, фонтаном взвиваясь вверх, искристым водопадом спадая с простыни. Бабочки вырывались наружу, сгорали в вышине и падали тёплым пеплом на влюблённых.   - Всё, - шептала Лилиан в изнеможении, - всё, больше не могу, все бабочки улетели.   - Ты уверена? - Алекс смеясь, обнимал её, целовал и, перевернувшись на спину, усаживал сверху. - Ты моя бабочка, единственная и неповторимая... Лети...   Когда они не валялись на матрасе, сплетаясь телами, Алекс рисовал. Лилиан стояла рядом, хотя ей хотелось прижаться к нему, гладить по шее и плечам, но она знала, что только мешает ему. Вздыхая, разогревала для Алекса в микроволновке вегетарианские полуфабрикаты из морозилки: рис с зелёной фасолью, спагетти с томатами. Лилиан пила кофе без сахара. Ещё со времён балетной юности она привыкла голодать, и её организм чудесным образом приспособился обходиться практически без пищи. Поев, он подзывал её к себе, усаживал рядом и втолковывал азы рисования акварелью, делился своими знаниями о ахроматических и хроматических цветах, о цветовой растяжке и лессировке. Объяснял, что бумагу увлажняют и ждут, когда влага впитается , а только потом наносят краску, чтобы акварель ложилась ровным слоем или нежными разводами. А сами краски... Алекс воодушевлялся, вставал и размахивал кистью, как дирижёрской палочкой.   Лилиан уныло слушала, её клонило в сон. Она думала о том, что Изабель что-то этой ночью плохо спала, может это зубки режутся. Нужно сказать Сэму или показать детскому врачу. Сэму... Как же со всем этим жить?   - ... это тебе не какой-то примитивный жёлтый, красный или, например, коричневый... - ворвался в сознание голос Алекса. - Нет... Вот тебе охра, кадмии, сепии... Музыка, симфония, звучащая под пальцами художника, как мелодия, исполненная на фортепьяно. Эй, ты меня слушаешь? А ну-ка, давай рисовать.   Он вручал ей кисти, тюбики с краской и бумагу. Сидел и лукаво поглядывал на Лилиан, терпеливо ожидая, пока она перепачкается красками с головы до ног. Он хватал её в охапку, тащил в душ, они плескались, мыли друг друга и, толком не вытершись, плюхались на матрац. Он лишь жалобно скрипел старыми пружинами.       Сэм был у Лилиан первым мужчиной и она искренне считала, что её женское предназначение доставлять удовольствие мужу. Вот чем обернулись уроки рисования. Лилиан возвращалась в состоянии эйфории, но чем ближе приближалась к дому, тем больше мучилась угрызениями совести, корила себя за измену, давала себе слово прекратить эти свидания, но, проходили дни, и она летела к Алексу не в силах отказаться от него.   По ночам, занимаясь любовью с Сэмом, чувствовала себя скованно, боясь лишним движением, вздохом, поворотом выдать себя, свой новый опыт. Но муж, похоже, ни о чём не догадывался.   Так прошёл год. Однажды, ранней весной Лилиан спешила к Алексу, мечтая о его крепких объятиях. Лифт не работал, но Лилиан взлетела наверх, даже не запыхавшись. Дверь была закрыта. Конечно, Алекс не услыхал звука подымающейся кабины. Она постучала, подождала, постучала погромче, он должен был быть дома. Дверь распахнулась. Алекс стоял на пороге, глаза потемнели, губы плотно сжаты. В руках держал что-то размером с раскрытую тетрадь, завёрнутое в белую бумагу. Не сказав ни слова, жестом пригласил войти.   В комнате царил полный раскардаш: матрас сдвинут в сторону, посредине навалены сумки и чемоданы, дверцы от шкафа раскрыты, внутри пусто.   - Что...   Алекс не дал ей договорить, ладонью закрыв рот:   - Возьми, это тебе.   Лилиан не понимала, что происходит, но добра не ждала. Нетерпеливо сорвав бумагу, ошеломлённо уставилась на нарисованную масляными красками на холсте картину.   Рыжеволосая, обнажённая женщина лежала на смятых простынях. Лицо застыло в пароксизме страсти. Вокруг порхали разноцветные бабочки, они застыли на её губах, сосках, животе... Это было так интимно, что Лилиан зажмурила глаза.   - Это тебе на память. Я возвращаюсь в Париж, мама заболела.                Конец    * - появившийся в США в 1940-х годах термин, образованный от жаргонного "to be hip", что переводится приблизительно как "быть в теме" (отсюда же и "хиппи").  ** -  Слово loft означает "чердак".  *** - молодые состоятельные люди, ведущие построенный на увлечении профессиональной карьерой и материальном успехе активный светский образ жизни.

12.Эх, уроки, уроки
Карин Гур

Уроки, уроки...     В июле мы с Димой справили скромную свадьбу и вскоре улетели в Турцию. На берегу Средиземного моря провели сказочный медовый месяц длиной в две недели.   Как известно, учебный год начинается с 1 сентября, но учителя уже в конце августа выходят на работу готовить классы, убирать школу после очередного поспешного ремонта. Нас встретили в учительской с шампанским и конфетами, вручили подарок: огромную напольную вазу, полную живых цветов. А директриса, Леонида Пантелеевна, произнесла столь проникновенную речь, что я даже всплакнула. В конце пожелала всему педколлективу здоровья и успехов в труде и намекнула, что нас ждут некоторые перемены. Похоже, наша Леонида всё-таки решилась уйти на пенсию.     Прошли две недели. Между первым и третьим уроком у меня "окно". Люблю это время небольшой передышки, тишину коридоров, лёгкое бормотание из-за закрытых дверей классов. Можно спокойно посидеть в учительской, заняться текущей волокитой, бумагами, которым никогда нет конца, поболтать со свободными учителями о прошедшем лете, посплетничать о нашей директорше, погадать, уйдёт она сейчас или дождётся конца года. И заодно прикинуть, кого же пришлют на её место или "воспитают в собственном коллективе".   Учебный год только начался, нужно составить план работы на первую четверть. Можно просто списать готовенькое у кого-нибудь с прошлого года, но Министерство просвещения, видимо, чтобы учителя не скучали и не грустили без дел, каждый год с завидным постоянством в последние дни каникул вносило изменения в школьную программу.   Но я, как обычно, убежала утром, не позавтракав, и сейчас не мешало бы пойти перекусить. Дима ещё спал, ему сегодня только к третьему уроку.   Направившись в буфет, старалась идти тихонько, не стучать каблучками. Дойдя до лестницы, услышала звуки, которые ни с чем нельзя перепутать: кто-то тихонечко плакал, забившись в угол под лестницей.   Я нырнула в пыльный полумрак. На старых матах, выброшенных из спортивного зала, сидела, зарывшись лицом в колени, Света Ревенко и безутешно плакала. Я тихонько подползла к ней и спросила шёпотом:   - Света, ты чего плачешь, что случилось?   И прежде чем девочка ответила, почувствовала интуитивно, что именно она скажет:   - Надежда Игоревна, это вы? - Она придвинулась ближе и обняла за шею:   - Надежда Игоревна, я не знаю, что мне делать. Я... я... беременная... Всё случилось так неожиданно, я... - слёзы душили её, мешая говорить.   Неожиданно! XVIII век, XXI век - ничего не меняется. Всё случается неожиданно, и бедные шестнадцатилетние девочки вновь и вновь разбивают себе лбы о те же проблемы. А ведь мы их сейчас учим, рассказываем открыто в школе об отношениях полов, о контрацепции. Что уж говорить сейчас, девочка призналась мне, ждёт помощи.   - Меня папа убьёт, что мне делать теперь? Я не хочу этого ребёнка, я... Через несколько месяцев у меня вырастет дурацкий живот, все будут ржать и тыкать в меня пальцами. Надежда Игоревна, вы же взрослая, помогите мне. Я хочу сделать аборт так, чтобы никто не узнал. Меня папа убьёт...   - Подожди, не принимай поспешных решений. А... ОН... кто? Он знает? Смотри, можешь мне не рассказывать, если не хочешь.   - Нет, я расскажу. Я на каникулах ездила в Москву, у меня там живут дедушка с бабушкой, папины родители. Ой, меня точно, точно папа убьёт... Дедушка, то есть, уже умер, бабушка живёт одна. У двоюродной сестры был день рождения, пришёл её мальчик с другом. Так мы и познакомились. Вот скажите, Надежда Игоревна, у этой моей сестры уже всё давно было с её мальчиком и ничего. А я... С первого раза всё случилось, ой, что же теперь делать? Я не хочу жить.     В музыкальном классе проходил урок пения. Первоклашки дружно пели: "В траве сидел кузнечик..." Хорошо кузнечику...     Я прижала Свету к себе покрепче. Чтоб я так знала, что делать. Как же её угораздило-то, выпускной класс, впереди экзамены. Да к чёрту эти экзамены. Что-то я не о том думаю. Аборт? Может и в самом деле это наилучший выход в сложившейся ситуации? Есть у меня знакомая, но... Рисковать жизнью юной девочки, лишить её возможности в будущем стать матерью? Убить живое существо? Кто я, учительница, но не Господь Бог, мне ли дано решать такие трудные жизненные вопросы.   - Света, а мама знает? А ОН знает?   Девочка энергично покачала головой:   - Никто не знает.   - Света, но нравится тебе это или нет, он имеет право об этом знать. Как он отреагирует, не знаю, но сказать нужно.   - Я его обманула, что мне семнадцать, просто на год позже пошла в школу. А ему восемнадцать, закончил первый курс МФТИ. Мы целый месяц провели вместе, гуляли по Москве, - девочка перестала плакать, лицо её осветилось тёплым светом воспоминаний. Глаза и нос покраснели, но всё равно она была прехорошенькая. - А уже перед отъездом пошли к нему. Он говорил, что любит меня, у него тоже никого раньше не было. Он и сейчас всё время звонит и СМС-ки посылает, что любит меня и что я самая лучшая на свете. Так и говорит: "Света - лучшая на свете." Мы договаривались, что, закончив школу, приеду летом в Москву поступать в медицинский. А теперь? Как, как я ему скажу? Я стесняюсь, я не хочу жить, меня папа убьёт и мама, наверное, тоже.   В конце концов, коли всё уже случилось, пусть женятся. Взять академический отпуск на год, отправить Свету в Москву к бабушке, там родить, потом закончить школу. Не бывает безвыходных ситуаций.   - Света, хочешь, я приду вечером к вам? Поговорим все вместе, родители твои звери, что ли? Поймут, я уверена.   Мы сидели рядышком, обнявшись, две беременные женщины. Я вспоминала, как вчера Дима просто обалдел и поглупел, услышав новость, что скоро станет папой. Сначала носил меня на руках, потом усадил на кухне, не разрешал подняться и сам готовил ужин. А ночью лежал рядом, опасаясь ко мне дотронуться, пока я не убедила его, что беременность - это не болезнь.   Я думала о молодом мальчике, на которого вскоре обрушится неожиданное известие, и ему придётся, рано повзрослев, принять судьбоносное решение, которому суждено изменить жизнь двух или трёх человек. Думала о двух безгрешных существах, зародившихся в наших телах и хотелось верить, что оба малыша в скором времени родятся на свет, где их ждёт огромный противоречивый, жестокий мир, полный ненависти, человеческой боли, страданий и тихого счастья бытия.     В конце третье четверти я ушла в декретный отпуск. Из соседней школы в нашу перешёл Антон Григорьевич Сазонов, учитель русского языка и литературы. Он заменит меня на время отпуска и, по всей вероятности, станет новым директором нашей школы.     Наша дочь родилась в начале мая, Дима тут же предложил назвать её Майей. Я стала на дыбы:   - Мало того, что она майская, ещё и Майей назовём - всю жизнь будет маяться.   Дима только посмеялся над моими суевериями, но настаивать не стал.   Вернувшись домой, уселись за компьютером и стали перечитывать все сайты с женскими именами. Как только Дима предлагал новое имя, я ощущала болезненный укол ревности и тут же отвергала: "Так, наверняка, звали одну из его многочисленных подружек..." А когда дело дошло до Лики, Анжелики, его бывшей, я объявила, что подаю на развод. Не знаю, чем бы всё закончилось, но вовремя вмешалась моя мама, предложив назвать девочку Вероника, Ника. Страсти улеглись.     Мне срочно пришлось купить новый наряд, я ни во что не могла влезть. Оставив Никусю с мамой, мы с Димой отправились в школу.   Давно уже стал достоянием истории обычай являться на выпуск непременно в белом платье. Великолепные причёски, макияж, платья со смелыми вырезами, короткими юбками или длинными до пола, делали их участницами конкурса "Мисс Вселенная". И даже из этой толпы ярким пятном выделялась Света Ревенко.       Я унеслась мыслями в недавнее прошлое.   ... Тем осенним вечером, после нашего разговора, отправилась к Свете в гости. Меня пригласили в гостиную, где был накрыт стол к ужину. Родители недоумевали, что такого могла вытворить их дочь-отличница, заставившего учительницу прийти к ним домой. Папа Ревенко предложил "по сто грамм", я, улыбаясь, отказалась.   Чай пили в полном молчании. Когда мама унесла посуду на кухню и вернулась, Света, вцепившись в мою руку, сообщила родителям, что ждёт ребёнка. Никто не упал в обморок, не стал рвать на себе волосы. Папа встал изо стола, я тоже поднялась, сообразив, что пришло время откланяться. Мне вежливо дали понять, что разберутся сами. Ревенко вышел со мной в прихожую:   - Надежда Игоревна, благодарю за неравнодушие. Вас подвезти?   - Нет, спасибо, я с удовольствием прогуляюсь.   Он замялся:   - Надеюсь, всё произошедшее не выйдет за стены нашей квартиры?   Мог бы и не говорить. Я даже Диме ничего не рассказала.     На следующий день, едва мы вошли в учительскую, зазвонил мой мобильный телефон:   - Надежда Игоревна, это мама Светы Ревенко. Девочка заболела.   Она замолчала. И добавила после длительной паузы:   - Грипп, побудет несколько дней дома.   Без сил я опустилась на стул. Приговор был вынесен. Гильотина... Мне было так горько и тоскливо, словно это я, не приведи Господи, потеряла ребёнка. Похоже, выглядела я не очень, ко мне подскочил встревоженный Дима:   - Надя, кто звонил, что случилось, ты такая бледная?   - Ничего, ничего... Просто немного закружилась голова. Звонила Ревенко старшая, Света заболела.   Хорошо, что всё можно было списать на "моё интересное положение".     Света через неделю вернулась в школу. Только лёгкая бледность "после перенесённого гриппа" выдавала, что с ней что-то произошло. Вела она себя как обычно, училась, болтала с подружками. Но меня явно избегала. Встретившись в коридоре или в школьном дворе, быстренько пробегала мимо, опустив голову...     В один из воскресных дней я отправилась с малышкой на прогулку. Она капризничала всю ночь, мы по очереди вставали к ней. Увезла её на природу, чтобы дать Диме поспать. Покатавшись по аллеям парка, присела на скамеечку. Маленькая крикунья сладко спала. И я задремала, умиротворённая тёплый солнышком, ласковым ветерком, тишиной.   - Здравствуйте, Надежда Игоревна!   Открыв глаза, увидела перед собой Свету. Раскрасневшаяся, в спортивном костюме, кроссовках.   - Бегаешь?   - Да, как вы нас учили: "В здоровом теле... здоровые мысли..." - она подошла к коляске. - Можно посмотреть одним глазиком?   Я кивнула.   Света уселась рядышком.   - Хорошенькая. - Она покрутила головой по сторонам.- А мой малыш стал ангелом. Когда я плачу по ночам, он прилетает ко мне, утешает, говорит, что ему хорошо там на небесах.   Я, взрослая, начитанная, образованная женщина не знала, что ответить. Хорошо американцам - у них на все случаи жизни готов трафарет: "окей, беби" Слова, слова... Пустая пыль, когда невозможно выразить, что творится у тебя в душе. Я молча гладила её по руке.   - Надежда Игоревна, Вы придёте на выпускной бал? - Света резко сменила тему.   - У меня будет шикарное платье, папа привёз из Франции.   Конечно, послушным девочкам полагаются дорогие подарки. Интересно, сколько ещё папа будет в будущем откупаться от дочки?       Вернёмся в сегодняшний день. А точнее вечер.   После торжественной части в актовом зале, мы отправились в соседнее кафе, где нас ждали накрытые столы и диск-жокей. Молодёжь не отдыхала ни минуты. Девочки, смеясь, вытащили Диму в круг. И он не опозорил честь педагогического коллектива. Но вернувшись ко мне, заявил, что с завтрашнего дня начинает бегать.     Выпускной бал заканчивался. Бывшие школьники отправились на ночную прогулку, остальные - по домам. Мы медленно шли по аллее, когда дети шумной толпой обогнали нас. Дима прижал меня к себе:   - Надюша, ты у меня стала такая...   - Какая?   - Сдобненькая... и молочком пахнешь. Тебе не кажется, что Веронике скучновато одной и пора ей подарить братика?   Я лично считала, что ещё рановато, но кто же станет спорить с мужчиной.     Короткая летняя ночь подходила к концу...   

13. Заблуждение или пробуждение?
Светлана Мягкова 2
Кажется, я вчера здорово перебрала! О,боже, а это кто? Д-а-а, не перебрала, а набралась. Да так, что и не помню, куда это мы притащились. Вроде на гостиницу похоже. Ну, доброе утро, очередной любимый. Спишь. Это и к лучшему. Дай я тебя хоть рассмотрю. Звать-то тебя как? Не помню. И где познакомились, не помню. А рыжий-то какой! Господи, где ж такого рыжего подцепила? В кабаке  темно было, какие-то лампочки горели, и я на шесте вертелась? Ну, надо же, не помню. Чего на шест-то меня занесло? Мы вроде начинали с девчонками? Точно! У Люськи день рождения был или свадьба? Не помню. Да и чёрт с ним. Кого же это я уложила к себе в постель?  Так, ну то, что он рыжий разобралась.
Глаза, интересно, какого цвета глаза? Закрыты. Да так плотненько, не разглядишь. Это и к лучшему, совсем не разочаруюсь, да и смотреть в них не надо. Собрать шмотки и удрать по-тихому?  А-то проснётся, глянет… Откачивать придётся. Я-то тоже по утрам далеко не красавица.
Губы? Губы так, ничего. Среднестатистические губы, но, надо отдать должное, целовался здорово! Разгладить бы их. Утюжком по губёшкам пробежаться. Усы? Топорщатся в разные стороны. Мягкие. Смешно. И на ощупь приятно.  Не трогай.  Не ровен час проснётся. Нос? Нос вроде ничего. Мне  такие нравятся: с горбинкой, главное не «картошка». Орёл! Храпит. Мужик.

***
И откуда вы только взялись на нашу голову. Рёбра-то свои  зачем жертвовали? Жили бы себе спокойно. Глядишь, при сотворении мира и сотворил бы нас Всевышний из чего-нибудь другого.  А то – ребро они пожертвовали! Жертвенники, вашу Дашу. Откуда же ты свалился на мою голову?
Зашевилился. Бормочет что-то. Пачка сигарет на столе. Курит значит. Давно курит. Наверное, ещё в школе начал. Прятался от учителей, как все мальчишки, где-нибудь на задворках школы. Бельё разбросано. С моим вперемежку. А носки на почётное место водрузил с сигаретами рядом. Значит, жены нет. От такого натюрморта благоверная давно бы отучила. Не Делон, но сохранился неплохо, кое-где на груди «кубики» проглядывают. Следит за собой. Лет-то тебе, милый, сколько? Наверное - сороковник?
Интересно, когда же тебя совратили? Классе в девятом? Какая-нибудь тётка лет на десять старше. Тебя, отличника и «ботаника». Очёчки под кроватью валяются. Точно – «ботаник». Как же тебя в кабак-то занесло? Жена выгнала. Ты ей изменял с каждой встречной. Оторваться решил за детство своё «ботаническое»,  доказать всем, что орёл. А она тебя вычислила. Сама в отрыв пошла. Нашла себе олигарха молодого. Укатила с ним на острова. Ты не выдержал, сцену по её возвращению закатил. А она тебя «поганой метлой» и выгнала. Вот в кабаке и заливал своё горе. А тут я под руку попалась вся такая весёлая и пьяненькая. 

***
Руки? Руки изящные и ухоженные. А пальцы-то какие длинные! Музыкант. Нет, пианист. Париж, Вена, Лондон, лучшие концертные залы. Дамы в вечерних нарядах и ты в смокинге у рояля. Вся  женская половина  глаза от восхищения под потолок закатывает. Мужики от зависти багровыми становятся. Ты со своей рыжей шевелюрой всех переплюнул. Музыка зачаровывает.
Чёрт, сама поверила, что гения отхватила. Не тянешь ты,  милок, на гения. Хотя... Часы ролекс. Не подделка – настоящие. И ботинки, явно, не одну штуку зелёных стоят.
Снова зашевелился.  Бормочет чего-то. Что ж тебе снится? Ёлки-зелёные! Вот это профиль! Замри, прошу, замри. Так, не шевелись. Профиль, явно, выдаёт породу. А вихры-то твои рыжие прошли через руки очень дорогого парикмахера. Уиллем Дефо. Точно. Бороды и шляпы не хватает. Как же это я не разглядела. Темно было и пьяненькая опять же. Не пригляделась. Неожиданно всё как-то получилось.

***
Интересно, а чем же я тебя так зацепила?  Может рано ещё себя со счетов списывать. Ну не 90-60-90, а так-то ещё ничего. И ножки, и попка, и живот не совсем обвис. Грудь, грудь почти стоит, ну не Монблан, но и не заячьи уши. А если ещё умыть и накрасить - совсем красавица! Так, может быть, и я счастливая?! Может, и у меня в глазах ещё звёзды не погасли? Вон  какого мужика отхватила. Да разве это главное – проснётся, разберёмся.

***
А как же мы летали! Всю ночь летали! И прыгали со звезды на звезду. И луну бросить к ногам обещал. Неужели дождалась?!

14. Феминистка или всё своими руками
Светлана Мягкова 2
Если бы я не увидела это своими глазами, ни за что не поверила. Такое сотворить могла  только моя подруга Ленка!

***
В один прекрасный день она сказала: «Хватит», - и выскочила замуж.  Почему выскочила?  Да потому, что была ярой феминисткой и мужиков к себе не подпускала на «пушечный выстрел». Она не раз повторяла, что все мужики «лентяи и бездари, и толку от них, как от козла молока». А тут! Ленка каким-то шестым или десятым нюхом учуяла, что наш зав. отделом Вадик оч-чень перспективный кадр и быстренько прибрала его к рукам. За несколько лет супружеской жизни она умудрилась родить пару прекрасных близнецов. Вывела «в люди» мужа, который спит и видит себя президентом, в крайнем случае, вице-президентом, ну уж правой и единственной рукой начальника – это точно, огромного концерна «ЧайКофКомпани». И, самое главное, освоила все тонкости кулинарного искусства. Это Ленка, которая не знала с какой стороны подойти к печке, и как вылить готовый омлет на сковороду!

***
Как-то, подруга, заливаясь соловьём, рассказывала о «традициях» компании отмечать все праздники в неофициальной обстановке.
- Представляешь,  Максим Петрович уверен, что настоящее представление о сотрудниках можно получить только в домашней обстановке. Они на 8 марта всем коллективом пожалуют к нам на дачу. Не знаю, что мне делать? Это так ответственно. Мы с Вадиком ночей не спим. Думаем, чем бы гостей удивить.
Вадик явно не скрывал, что от этой вечеринки зависит его карьера, а Ленка разобьётся в лепёшку, но муженька пристроит на самую верхнюю ступеньку «фирменной лестницы». Целый месяц я слышала о том, что настольной книгой семьи Хряповых стала «Основы индустрии гостеприимства» под эгидой целого ряда знаменитых и не очень авторов.

- Лёлька, я всех уложу наповал. Бой традиционным блюдам. Нет, я их буду подавать. Но как! Все гости умрут от зависти. А какие салатики я присмотрела. Экзотика – отдыхает! – Я только тихонько посмеивалась над  Ленкиным «кудахтаньем» и считала, что какая разница, чем встречать гостей. Можно простой бутылкой «Портвейна» и картошкой в мундирах – лишь бы компания подобралась подходящая. Но! Как же я ошибалась.

***
В подготовку к празднику были вовлечены все члены семьи. Ленкина мама была ответственная за «текстильную» часть праздника. Бедная Беата Львовна носилась по магазинам, выбирала ткань для скатертей и салфеточек, шила шторы и какие-то балдахины, а в завершении ей было поручено задание «сварганить» костюм феи.  Иначе, как бы 8 марта обошлось без феи?!
Вадим по-тихому собирал фотографии всех сотрудников фирмы: от младенчества, до нынешних дней. Он звонил мне по утрам и «ныл» в трубку:
- Лёлька, у моей жены совсем «поехала крыша». Ну, как я должен достать фотографии президента в младенчестве?
Даже близнецы были задействованы в этой подготовке. Ваньке и Таньке было приказано мазать ладошки разноцветными красками и оставлять свои отпечатки на огромных листах ватмана.
Накануне 8 марта подруга позвонила и полушёпотом сообщила:
- Тебе я тоже приготовила сюрприз, завтра утром жду.
- Лен, давай обойдёмся без сюрпризов.
– Нет! – Завопила Ленка. - Он холостяк и очень хорош собой, я просто обязана тебя выдать замуж, - аргумент был исчерпывающий. Любопытство терзало всю ночь. Ни свет ни заря я прикатила к Хряповым на дачу. Ленка носилась по дому. Я скромно заняла свою нишу у плиты, где ко мне присоединились Вадим и Беата Львовна. К трём часам всё, что можно пережарить и потушить, было готово. До прихода гостей оставалось несколько часов, и Ленка повела меня по своим владениям.   

*** 
Я готова была снять перед подругой шляпу и приклонить колени: Ленка была в своём репертуаре. Бал в Версале казался бы затрапезным вечером в самой бедной харчевне.

На всю стену был растянут плакат, где витиеватой вязью были написаны слова: «Если гурман постоянно подсчитывает в блюдах калории, тогда он уподобляется Казанове, не отрывающему взгляд от часов. Д.Бирд», « Над едою не чавкай и головы не чеши. Указ Петра 1», «Раз уж человек навечно осуждён постоянно есть, значит, питаться надо хорошо. Брилья-Саварена.» По потолку были растянуты гирлянды из живых цветов, а в углу на хрустальной подставке медленно кружился букет из затейливой композиции, выполненной в стиле «а-ля канзаши», сделанной искусными руками Беаты Львовны. Вдоль комнаты тянулся стол, накрытый на 15 персон. Всё было в такой гармонии, что просто захватывало дух.
Менажницы с мясными и рыбными деликатесами, салаты-коктейли, поданные в креманках, просто вопили: «Отведайте нас – останетесь без пальцев, вы не заметите, как  их проглотите». Посередине стола возвышался бестер  фаршированный креветками. Где Ленка умудрилась достать гибрид белуги со стерлядью, осталось загадкой. Но этот шедевр кулинарного искусства мог сразить наповал, даже самого изощренного гурмана.

***
Я не переставала удивляться Ленкиным талантам. Но это было ещё не всё. Предусмотрительность подруги меня поразила: за два часа до торжества пришла её парикмахер и соорудила Ленке такую прическу, что не осталось никакого сомнения  - она станет звездой. Едва закончились все приготовления, и мы привели себя в порядок, как в дверь позвонили…
Моё внимание привлекли сразу двое: один пожилой импозантный мужчина, благоухающий дорогим парфюмом и молодой, похожий на Александра Абдулова в молодости. Ленка толкнула меня в бок: «Окручивай  молодого». - Я была ей благодарна – сюрприз удался.
- Игорь, - представился молодой и преподнёс мне букет цветов.
- Максим Петрович. Леночка, это вам, - представился второй, в Ленкины руки перекочевал шикарный вазон с орхидеями, и улыбнулся так обаятельно, что сразу разрушил образ «занудливого босса».
Когда суматоха улеглась, хозяйка пригласила всех к столу. Но гости не торопились. Они хохотали возле свода наставлений, умилялись шикарным «рукотворным» букетом Беаты Львовны, фотографировались с бестером. И уселись за стол только после того, как Ленка была просто затоплена комплиментами по поводу стильного интерьера, шикарного стола и необычного бестера.
Торжество было в самом разгаре, когда Ленка о чём-то пошепталась с шефом и удалилась на кухню. Через несколько минут она предстала в образе феи, а шеф торжественно нёс блюдо с огромным шаром, покрытым золотистой корочкой, вокруг лежало множество маленьких шариков в серебристой фольге. Гости издали вопль восхищения и наперегонки начали отгадывать, что же держит в руках шеф. Вадим хмыкнул и сказал, что в фольге спрятано то, из чего можно приготовить тысячу блюд, а под золотистой корочкой скрывается овощ, по определению Пифагора – продукт бодрости и весёлого настроения. Гости наперегонки выкрикивали свои названия, но не угадал никто. Все долго хохотали, когда стали есть «заморские изыски» - это были обыкновенная картошка и капуста. Мы веселились от души. Ленка точно рассчитала момента, когда надо было внести плакат, заляпанный ручонками близнецов и обклеенный фотографиями младенцев. Взрывы хохота, оглушили дачу. Фотография младенца в чепчике с рюшами и кружевном платье вызвали взрыв восторга всех присутствующих дам. Оказалось, что «лапулечка» был ни кто иной, как Максим Петрович, а бутуз в штанишках с пачкой денег в руках – Вера Андреевна – главный бухгалтер фирмы.
Апофеозом вечера стал торт. Сливочно-бисквитное великолепие горело синем пламенем, а внутри у него оказалось мороженое.
- Вадим, твоя жена – белая колдунья, - восторженно завершил вечер Максим Петрович.

***
Через неделю мне позвонила Лена:
- Можешь меня поздравить, на заветную должность назначен новый вице-президент.
- Наверное, Вадим счастлив. Поздравляю.
- А вот и нет, - Ленка  засмеялась:
- Вице-президентом назначена Хряпова Елена. Ура, начинаю новую жизнь.
Я смотрела на трубку и не могла прийти в себя, сотворить такое чудо могла только моя подруга.
***
А с Игорем, с лёгкой Ленкиной руки, мы расписались, и теперь я с ужасом жду нашествие «чайкофейманов» к нам в гости.

15. Юрьева ночь
Петрович Владимир
Рябина росла у самой колокольни, ее ветки забирались в проем второго яруса и даже доставали до перекрытия третьего, будто пытались дотянуться до звонницы и «ударить во вся тяжкая»*: мол, спилить собираются! Батюшка, действительно, проходя, ахал, что корни разрушают фундамент, но пилить рябину не разрешал. Прокоп-звонарь даже и не просил на это благословения. Жалко было пилить такую красавицу. Пташкам Божиим в зиму пропитанье. Да только ли пташкам? И сам Прокоп не прочь был побаловаться, особенно после первых морозцев, когда ягода горечь теряет.
И сейчас, взбираясь по шатким ступенькам, Прокоп не забыл прихватить горсточку горяче-красных ягод. Выбрал из них две самые крупные – в уши**, а остальные, перекрестившись, - в рот.
Полная луна заливала холодным янтарно-зеленым светом окрестности аж до самой Михайловки. Прокопу казалось, что он различает прямо под Стожарами не только колокольню Михайловской церкви, но и крест на ней. Он, конечно, не мог видеть михайловского звонаря, но знал, что тот, так же как и он, уже на колокольне. Прокоп перекрестился. Разобрал веревки. И…
В звенящей тишине, когда даже деревенские собаки умолкают перед вздохом благовеста, в этом неземном свете*** на спуске с Горчаковой горы появился всадник. Бесшумной тенью пронесся он к Михайловке и в мгновенье ока скрылся за Михайловским лесом. «Свят, свят», - бросив веревки, перекрестился Прокоп, он мог поклясться, что хотя всадник направлял и гнал коня в их село, летел он напрямки, без дороги, может даже не касаясь земли, в сторону Михайловки. Задом наперед.
Не дождавшись Прокопа, ударил колокол в Михайловке. Прокоп понял, что нахлобучки от батюшки не миновать. Привычные руки сами нашли веревки. И…
Гром среди ясного! Небо рухнуло! Благовест. Ударил Главный. Вступили оба средних – лес зашумел, дубы зарокотали, березы зашелестели и малые добавились – птички защелкали, защебетали. Благолепие…
Гремели колокола, звенели, плакали, звали к заутрене, к исповеди…

- Грешна, Батюшка, грешна… и дитятку в грехе зачала… По осени свадьбу должны были справить, да забрили Егорушку моего в некруты****. Ой, Батюшка, грешна… Его провожать, а я уже на сносях… Стыд-то, какой! Бабы смеются, да и девки тож. А я в крике зашлась. Егорушка слегка-то и оттолкнул: «Что ты, мол, меня загодя хоронишь?», а я с ног… Боль страшенная во всем теле. Может и промелькнуло в горячах: «За что? Тебя б так!» Грешна, Батюшка! Грешна! И родила недоношенного. Еле выходила. А сегодня с полатей, как подкинуло. Гляжу сыночка мой, Ванечка, кровиночка моя, в окно носиком уперся и будто видение какое ему. А за окном, Господи-Боже, Егорушка мой за окном в одной гимнастерочке, бледный, как снег, аж холодом в избе повеяло. Схватила я Ванечку и на полати. А сама тулуп в охапку и на улицу. Никого. Только медалька вот под окном на снеге лежит. А на медальке-то кровушка. Убили! Убили германцы моего Егорушку!

- Унтер-офицер Георгий Иванов! Сегодня ты пал смертью храбрых. Ты был хорошим солдатом. Ты был отцом. Но ты так и не увидел сына. Я обещал тебе отпуск. Я держу свое слово. Унтер-офицер Георгий Иванов! Встать! Ты больше всех на свете любил своего сына. И жизнь готов был положить, только бы его увидеть. Жизнь ты положил.
Унтер-офицер Иванов! Встать! Вот мой крест*****. Ты его заслужил. Приколи, чтобы рана не испугала ребенка. Вот мой конь. Сейчас полнолуние. Пока оно длится - это твой конь. 26 ноября - День твоего ангела, унтер-офицер Иванов.
Мой день!
Гремели колокола, звенели, плакали, звали к заутрене, к исповеди…

Примечания:
*«Ударить во вся тяжкая» - ударить в большие колокола.
**Для защиты слуха звонари частенько пользовались ягодами рябины.
***Речь идет о полнолунии 26 ноября/ 9 декабря 1916 года.
****Некрут - в просторечии то же, что рекрут  (Современный толковый словарь русского языка Т.Ф.Ефремовой, Толковый словарь русского языка Д.Н.Ушакова)
 ***** Орден св. Георгия (полное название — Императорский Военный орден святого великомученика и победоносца Георгия) был официально учрежден 26 ноября 1769 г.

16. Снегурочек много не бывает
Петрович Владимир
На новогодних утренниках мы с Наташкой играем Деда Мороза и Снегурочку. А наш приятель Алексей, вроде бы и не при деле. Был. Пока мне в голову не пришло и ему роль найти. Ну, его все Лёшей зовут. А Наташка, та - Лешим. И когда спросил Лев Николаевич – директор наш, «а какого лешего Алексей-то на утреннике делать будет?», я и сообразил: «Какого Лешего? Нормального. Будет требовать елку в лес вернуть… Экология, биосфера и всё такое... А дети, выкуп за елку: стихи, песни…». Лев Николаевич рукой махнул: мол, поступай, как знаешь.
А я так скромно про себя: «Ну, не гений ли? Станиславский и Немирович-Данченко в одном флаконе!» Тем более Лёша и так на лешего похож, как его дети рисуют. Если же выпьет - особенно… Кстати он такой и пришел на первый утренник. Мол: «для храбрости». Но прошло всё просто на «бис». И больше всех и детям, и родителям как раз Леший понравился.
А Наташка взвилась: «Всё, я больше с ним играть не буду. От него чесноком пахнет. Он чесноком запах водки перебивает!». А я ей: «Так чем ещё от лешего должно пахнуть? «Шанелью»? «Наполеоном»? Он в лесу живет. Ты просто завидуешь, что он лучше нас играет. Раньше на тебя все дети и родители пялились, особенно папы, а теперь на него, что-то родное чувствуют. Да и мам он, однозначно, привлекает».
Наташка психанула: «Ну и целуйся со своим Лешим, а я больше с вами играть не буду». Думала, ее уговаривать будут. А я ей: «Целоваться с ним не буду, не та ориентация, а без тебя уж как-нибудь обойдемся».
 Ляпнул, а сам думаю; да как же это мы без неё обойдемся? Лешему-то всё до лампады. Он ещё принял, «стресс снял» и хотел завалиться тут же, под елкой. «Не, Леший, - говорю, - ты виноват, ты и расхлебывай! Теперь ты будешь Снегурочкой. Вон Наташка и парик рыжий оставила, а голос у тебя и так писклявый. Ты парик примерь, и отдыхай, бороду только и зеленые водоросли не забудь отцепить. И без допингов! Хочешь, пойдем в буфет, там кофе. Не хочешь – как хочешь. Но - чтобы по первому зову».
 
А в буфете – никого. Тёть Настя пасьянс карточный раскладывает. Вроде занята, а сама тут как тут: «Вы чегой-то, никак с Наташкой поссорились? Выскочила, аж косу отцепить забыла!»
- Не, - отвечаю, - она на другую елку побежала. Отыграет - вернется…
Попил кофе. И снова гениальная режиссерская находка: а может тёть Настю попросить Снегурочку сыграть? А Леший, пусть лешим и остается.
Возвращаюсь: «Тёть Насть, вот вы говорили, что в драмкружке занимались. И даже Отелло вас душил. Тёть Насть, если Наташка опоздает, выручите?
- Э, милый, когда это было… И не Дездемону, а городничиху в «Ревизоре». Я тогда сама могла любого Отелло задушить! За мной эти Отеллы толпами бегали… Не смейся над бабушкой.
Нет, думаю, не уговорить…
 
И вот выхожу я к елке, как на заклание. Лешего не нашел… Наташка трубку не берет…

Ну, с детьми о том, о сем. Тяну время. Мол, чтобы елка зажглась, надо Снегурочку позвать: она волшебное слово знает. А сам думаю: какую Снегурочку? Наташки нет. Леший, гад, стресс снял, спит где-то и море ему по колено.
 
Говорю: «Дети, давайте еще раз позовем Снегурочку!»
Покричали, покричали…
 
«Нет, - говорю, - дети, наверное, Снегурочка в лесу заблудилась. Я попробую ее по мобильнику найти». Звоню Наташке. Не отвечает. Обиделась крепко.
«Ну что, дети, давайте еще раз крикнем».
 
А дети уже почти плачут, какой-то умник крикнул: ее волки съели. Ага, еще кто кого съест!
«Не, дети, - говорю, - все волки в зоопарке, Новый год празднуют. Давайте-ка еще раз позовем Снегурочку, да погромче».
Вижу и родители готовы к чадам присоединиться. Они-то думают, что всё идет как надо.
Безнадёга полная...
Краем глаза замечаю, на балконе Лев Николаевич появился со свитой. Похоже, Новый год они уже встретили и тоже покричать не против. А ребята не хилые. И на счет: «Три!», аж лампочки на елке зазвенели, замигали, но не зажглись... А под ней сугроб взметнулся, и выскочило чудо, не в перьях - в вате, зеленое, да еще и в рыжем парике.
Лёха! Бороду зеленую не отцепил, а парик Наташкин уже напялил. Он спросонья-то не врубился, кто он, леший или Снегурочка? И своим дискантом завопил: «Я хозяин в лесу, Елку в лес я унесу. Если елку не вернете, заморожу, затрясу! Отдавайте елку!». Я ему в бок: «Остынь, Леший, ты - Снегурочка!». А он таращится, лохмотья одергивает и опять: «Я хозяин в лесу…» - так в роль вошел! И тут то ли начальство заметил, то ли дошло, что он теперь из-за Наташкиного вероломства – Снегурочка! Лёха перевоплощается, прямо по Станиславскому:
«Разрешите мне представиться: Я – Снегурочка - красавица».
 Красавица! Тогда Баба Яга – Мисс Вселенная! Зелёный, морда опухшая, тоже зелёная, парик рыжий набекрень. Не дай Бог, такая Снегурочка приснится!

Дети - в слезы, родители рвутся меня терзать. Хорошо борода искусственная! Отбиваюсь посохом. А на балконе ржачка! Лев Николаевич сценария не видел, думает очередная моя режиссерская находка. Находка! Его бы на мое место!
А тут и теть Настя! На выручку! Совесть заговорила! Как была в рабочем халате, и - на сцену: «Я Снегурочка! Я знаю, где елка включается! Мне завхоз сказал…»
Я едва не рыдаю: «Какой завхоз? Волшебное слово надо!»
«Да, знаю, слово, знаю! Только просто так не скажу, мы его разыграем!» - и карты свои тасует…
Машинально. От волнения.
Не только дети, родители обалдели. На балконе и то дошло, что что-то не так. Все замерли на месте. Прямо как в «Ревизоре», где теть Настя городничиху играла!
 Тишина. Слышно как снежинки в окна стучаться!
И тут: «С Новым годом, друзья! А Снегурочка-то я!»
Наташка! Самый милый на свете голос!
 
А карты Лев Николаевич назвал «режиссерской находкой». Теть Настя и не подозревала, что «остроумно исполнила роль цыганки». Разубеждать Льва Николаевича мы не стали.
Он премию всем обещал. Даже Лешему.
 В этом году в наличии только Дед Мороз. Придется все-таки Лёхе и за Лешего, и за Снегурочку отдуваться. Наташка замуж вышла, скоро мамой станет. Врачи говорят - девочка. Снегурочка! Снегурочек же всегда не хватает!
 За кого Наташка замуж вышла? Как за кого? За меня!

17. Обида ироническое
Наталья Козаченко
….Вот, скажем, Обида, особа весьма интересная, забавная, но  вертлявая какая-то… Маски любит разные примерять, наряды…. Никогда не угадаешь, где она, а где лишь зеркальное изображение её.
То она притворится ребёнком малым: сядет где-нибудь в уголочке, но так, чтоб обязательно с любой точки видно было. Сидит себе, пальчиком младенческим по полу водит-водит… а в глазах – такие, помните, чернильницы-непроливайки, а в - них слёзки крупные-крупные висят, густые, блестящие или наоборот, матовые, тёмные, словно из чёрной туши созданные. Вот сейчас бери ручку с пёрышком старинным, раздвоенное жало у которого, и пиши что хочешь. Как на уроке чистописания. Буквочки красивые, ровненькие. Наклон чтобы правильный был. Пёрышко скрипит себе, выводит слова, они ниткой тянутся, путаются, разговаривают меж собой…
А стоит только к этому обиженному малышу подойти, пожалеть, обнять, сердце-то ведь не камень, - вскочит легонько, запрыгает на одной ножке, расхохочется громко и убежит! Только воздух за собой в небольшой такой смерч соберёт, летают ещё долго всякие пылинки, серебрятся на солнечном свету, как рыбки в аквариуме.
Или вот тоже, любимое представленьице: стоит посреди пустынного двора одинокая девчонка, зонтик хлипкий какой-то держит. А кругом ветер, дождик проливной, зонтик уж выгнулся в обратную сторону, стал похож на мухомор-переросток, а светло-жёлтенькие листочки как крапинки на шляпке.
 Девчонка-то замёрзла совсем, губки тёмные сделались, ровно черники объелась в лесу. Платье мокрое, попку облизывает до неприличности, по ногам капли дождевые стучат, чувствуется, что пребольно, вроде и до синяков дело доходит. А стоит ведь, упрямо стоит, не уходит. Чтоб видели, значит, какие муки понапрасну терпит…
Прикроешь её плащом или кофтой какой-нибудь, ну, что под руку попадётся, дрожь-то постепенно утихает, да и дождик сразу перестал капать, солнышко вышло. Согреется девчонка, жаром пышет, глазки-то, оказывается, у ней хитрые-прехитрые, зеленущие такие, однажды увидишь – и всё, пиши пропало! Гладишь её по спинке худенькой, а она выпрямляет её, лопаточки как крылушки махонькие… Призадумаешься…
…Кляксой чернильной – бегемотищем густо-фиолетовым вдруг уляжется под ноги, никак не обойти-не объехать. Куда ни ступишь – везде это каменное изваяние под ногами мешается. Холодное, мраморное, пасть изредка откроет, зубки редкие кажет, чтоб смотрели да на ус мотали… Холод от неё неживой становится, аж мурашки по коже. Да только если присмотреться повнимательнее: заметить можно на толстой круглой ноздре стрекозка крохотная притулилась. Крылышками подрагивает, словно смеётся над тобой, что, мол, поверил, а это всё – шутка и ничего более! Только внимательно надо присматриваться, а то больно мелковата подсказочка, не пропустить бы …
Иногда вырядится старичком или старухой. Сядет прямо, как аршин проглотит, руки морщинистые положит на колени или на палочку обопрётся. Спина деревянная, губы подожмёт в тонкую линию, почти и не видно их станет. Сиротливо достанет сухарик и мусолит беззубым ртом. Демонстративно так. А её к столу зовут-зовут… Сидит упрямым глухим истуканом, а потом обижается, что мол, не покормили даже.
 Но это уж запрещённый приём, Обида старается к этому совсем в исключительных случаях прибегать, когда наказать по-другому не получается, вроде как крайний случай.
А ещё наша героиня бывает и великодушной, устраивает целые спектакли, когда прощает своего обидчика. Чем сильнее наказание, чем больше нервы помотает, тем старательнее и ярче спектакль бывает. Так, чтобы и смех и слёзы одновременно, чтобы праздник получился. По натуре-то она ведь не кровожадна, а порядок нарушать не следует.
Только в глубине глаз туман неясный полощется, да складочка микроскопическая, почти незаметная, около губ затаится. Или улыбка промелькнёт грустная или виноватая, не поймёшь…
Время для неё по-особенному идёт, что секунда крохотная, что тысячелетие – всё едино. Время суть категория относительная, иной раз в одно мгновение жизнь проживается, а, бывает, тянется минутка до обморока долго-долго…
Как выглядит Обида на самом деле, она и сама давно позабыла, вон сколько ролей приходится исполнять одновременно, тут и себя потерять немудрено. Да и зеркал не держит она дома. Было когда-то у неё большое такое, от пола до потолка, зеркало. От бабушки досталось. Рама тяжёлая, вся в вензелях странных, будто буквы неизвестные танцуют. Обида пальчиком всё по ним водила, прочесть пыталась, да не сумела.
А молода была тогда, спектакли свои с рвением играла, всю душу вкладывала.
Да однажды увидела в зеркале лицо своё, и ужаснулась: личина там отображалась страшная, губы распухли, похожи стали на двух огромных пиявок, что крови накушались. Нос в бесформенную лепёшку превратился, глаз совсем не видно стало – плакала тогда много очень. Ну и расколотила безвинное стекло, жалела потом, да новое не стала заводить. Зеркало, оно как собака или кошка, тоже в заботе и любви нуждается, ласку просит…
Теперь заместо зеркала у Обиды – окно ночное. Встанет перед ним и замрёт надолго. В стекле смутное изображение появляется, смазанное и нечёткое. Да это и к лучшему: не видно, что стареть начала. Обида-то ведь женщина, а они старость как мора боятся. Как оспы чёрной. И борются с ней, кто как умеет. Правда, результат всё равно нулевой получается…
…Как Обиду увидеть? Да очень просто. Вечером поздним по городу пойдёшь, подними голову и посмотри, сколько тёмных женских силуэтов в окнах увидишь.
…Это всё она, Обида…
                19 ноября 2009 года.

18. Выпендрёжница
Наталья Козаченко – Таша Прозорова
              Путь мой вечен и одинок. Грозы и засухи, буйство ураганов и штиль смиренный – приелось, приобиходилось. Скука. И вдруг - человек, а с ним мельтешение и удивление. Жизнь.
              И одиночество позабылось. Птицам, и тем тесно в поднебесье: витают тут и там странные сущности, если не сказать более. Безгласные, беззвучные, бестелесные. Но – суетливые, дерзкие, вёрткие, безрассудные! Каждая норовит материальность свою выпятить, в памяти оставить. Глупости неимоверные: мимолётна жизнь, а камень, краска, узор тканый – пусть подолее, но в ничто со временем превращаются. Безнадёжны потуги, вечного нет в мироздании, мне-то доподлинно известно.
              И случилось событие, равнодушие моё поколебавшее, словно оболочку встряхнули, вывернули наизнанку и по тайной сокровенности щёткой металлической: щёкотно, болезненно и любопытно. Любое цветистое определение блёкло и старчески-немощно, когда я размышляю о стремительности появления той русской сумасшедшей.
              Ничто, пылинку малую, всяческое  ничтожное занятие, будь то даже банальнейшая хандра, превращают загадочные русские в стихийное бедствие, в событие вселенского масштаба. Впрочем, рассуждения мои слишком пространны, возраст, знаете ли.
              О чём это я? Ах, да, имени не названо, а столько слов выпорхнуло, как голубей на праздничной площади. Имя, имя… Что такое имя для вечности, так, пустячина, пущенная стрела в никуда. И всё-таки, многие десятилетия потрачены на поиски одного ёмкого  слова для понимания естества моей знакомицы. Странное дело, только в нынешние времена подобрал для неё единственное достойное и, как мне кажется, верное обозначение. 
              Узкое стремительное веретено смерча – вот что такое давняя юность её. Взвихривание пространства и шлейфом – лживые восторги приземлённых скучных обывателей. Шепоток осуждения, за которым – зависть тайная и явная, невозможность ширины размаха более, чем вмещает разум, боязнь выйти за очерченный круг. А она – праздник,  самый что ни на есть праздничный, пряничный, пьянящий, запрокидывающий душу куда-то в неизъяснимые выси. И смех, чистый и беспричинный, обыкновенность радости в первозданном виде.
              Царское обличье по меркам человечьим: замок необычайной красоты среди лесов не для обороны, не для корысти – душевного счастья праздник руками потрогать, гостям показать, болезненную истому их удивления и зависти испить.   И глаза скромно долу: не обессудьте, гости дорогие. И комнат восемьдесят, и изразцы, и инкрустация, и каскады итальянские и парк английский и цветники французские. Дворец для скакунов породистых. Сады фруктовые. Плоды заморские в оранжереях. Пусть знают: вот как нувориши русские жизнь обустраивают! Не понимая: её воплощают в осязаемое.
              Прошли  времена, канули в Лету, истрепались знамёна, древки сыплют по ветру гнилую труху. А она – наперекор! Жива, здравствует и тянется  из последних сил. Их почти  нет, упрямство одно. Гордость и воля. И кураж, прежний, как мехи растянутой гармоники, до самого наипоследнейшего звука, да и не звука, всхлипа. Иссяк источник, разруха и разложение, хрусткость тёмных вод в каминном зале, глазницы, опушенные неровной изъеденной кирпичной  бахромкой. Бурьян взамен каскадных водопадов тянет влагу внутрь, не отдаёт – лишь отбирает.
              И – крошево, крошево, крошево… Кирпичное, видимое обыкновенному любопытствующему глазу. Иное не разглядишь, сумеречное, на подспудном инстинктивном уровне, не потрогаешь руками. Коснуться чем – не знаю, ощущение уходящего  в иной передел, внутрь, вглубь, в изнанку…
              Вновь, как повторение пройденного - веретено, но не ввысь, нет, собирающее, стягивающее пережитое, сматывающее память в рулон, свиток, папирусный жезл. И рисунок только с внутренней стороны, лишь кромка пунктиром выдаёт секреты. Зарастает земная короста, втягивает вглубь восхитительные узоры, не собрать из этих кусочков былую красоту. Тлен и разложение. Исход  - точка.
              А она упряма! Взлетит над остренькими красными башенками и оглядывает владения, не нынешние, те, сводившие с ума всякого.  Нет нынче ни тех, ни других. Только она, властительница, королева, колдунья, ведьма юная, наперсница младая забав прежних. Ах, как я обожаю её в редкие эти мгновения! Словно и не мелькали годы, войны, междоусобицы, равнодушная жадность, ничейная жестокость и иноходь времени.
              Мы летим над землёю и безумный хохот наш - над потугами поймать ту настоящую волну, из которой только и могут появиться такие, как она - Выпендрёжницы. Вот какое имя запало в душу во время полётов наших. Угловато, неловко и поперёк правил приличия возникла и живёт для меня  суть безалаберной  и алогичной старинной подруги. В звуках имени – вся она, до капельки, до краешка. По-иному – образ другой и суть чужая.
              В мире нынешних выскочек нет того размаха и понимания красоты мира. Не повторить единожды пройденное и не испить одних и тех же сладких вод струящегося ручья, не коснуться той же самой ланиты спустя мгновение. Можно попытаться - и ощутить послевкусие утраты…
              Я берегу её, мою Выпендрёжницу в минуты уныния, особенно в ночи, освещаемые огромным багряным лунным ликом, пузырящимся тёмными провалами и словно бы бегущими  над ними бледными тенями. Что есть те тени? Она тянется к ним, превращаясь в тончайшую нить, серебряную струну, пытается вернуть вспять украденную радость. Моя нежность и её тоска рождают шелест, шёпот, вздохи, долгие-долгие стоны. Говорят, это ночи самоубийц. Не верьте!
              Она ищет не пристанище, но душу, настроенную с нею в унисон. Не жалкой попрошайкою, не обольщайтесь, ваше благоволение  - не милостыня, лишь стёртая монетка для её горы сокровищ. Заветное заклинание отыщет только равный.
              Мои владения безграничны, но душа – здесь, в разрушающемся готическом замке, созданном когда-то наперекор всему свету и для неё,  великолепной  Выпендрёжницы!
              Как её называют люди? А кто как умеет, разве в этом суть? Выбор велик и лежит на ладони, нужно всего-то раскрыть их.

19. Там, где цветут ромашки
Вера Полуляк
   Давно это было. Так давно, что и представить трудно…
   В семье Логвина и Марфы уже была одна дочка, Матрёна. Хоть и не велика ещё-всего шестой годок от роду, а матери уже знатная помощница!
  Хотелось Логвину, чтобы и у него, по мужицкой работе, помощник был. Да и наследник в роду нужен.
   Но жарким июльским днём Господь послал им вместо сына ещё одну дочку.
   Схватки начались прямо в поле, где Марфа вместе с остальными соскребала сено. Острая боль пронзила всё тело, бабы засуетились, хотели на подводе* в деревню роженицу отвести, но поняли, что не успеют. Побежали за повитухой.

   Так, на свежескошенном лугу, среди ромашек, васильков, чабреца да зверобоя  появилась на свет Ольга. Вдохнула аромат цветов и трав.  И полюбила его на всю жизнь.

Шёл 1897 год…


   …Марфа виновато взглянула на  подоспевшего  мужа: «Опять девка…»

   «Да что ты такое говоришь, - заругался Логвин.- Ну и  что ж, что девка.  Видно так Богу угодно».

   И, взглянув на новорождённую, счастливо заулыбался:« Да она у нас красавица - глаза, как небо, голубые… Не печалься, Марфуша, поднимем мы наших девок».

   Логвин был мужиком немногословным, но  доброго нраву. Жёнку свою любил. Не обижал никогда. Бабы деревенские завидовали Марфе.


   Дома он сразу же начал прилаживать к балке люльку, оставшуюся от старшей дочери. А Матрёна не могла нарадоваться сестрёнке! Носила её на руках по избе.
 
   Изба–то невелика. Большую её часть занимает печка. За печкой – сундук. Вдоль стен – скамейки деревянные. Пол земляной. А в красном углу- иконка с лампадкой.

  Марфа устало присела на лавку, покрытую попоной*, и ,счастливо улыбаясь, поглядывала на своих домочадцев.

   Потом стала собирать ужин.  Ямками* ловко достала из печи чугунок с варёной картошкой, принесла из сеней глиняный кубан* с простоквашей.
  Помолились, глядя на висевшую в красном углу иконку, и приступили к нехитрой трапезе.

    Уставшие, но счастливые, легли спать. Логвин - на широкой лавке, служащей супружеской постелью , один лёг сегодня. А Марфа-поближе к люльке, на скамье возле печки. Матрёна забралась на печь.
  Спать оставалось всего пару-тройку часов.
   На рассвете нужно было снова идти в поле.

 Ольга родилась в рабочую пору, некогда прохлаждаться.

   Но по  росе боялись  застудить новорождённую дочь. Как быть?  Решили,  что Матрёна останется дома с сестрёнкой, а как роса спадёт  да разогреет солнышко, принесёт её к матери кормить.
 
   Через неделю Ольгу уже крестили в приходской церкви. И потекла её жизнь день за днём,  год за годом. В общем-то, обычная жизнь простой крестьянской девочки  из семьи, где не было богатства, но царица любовь.

   Когда Ольге сравнялось два годика, старшая сестра подарила ей свою куклу, сделанную из лоскутков. А мячик они вместе скатали из шерсти коровы, пока приглядывали за ней на лугу.  С этими двумя своими любимыми игрушками бегала Ольга играть с подружками.


   По большим праздникам, а иногда и просто по воскресным дням, одевшись понарядней,  ходили всей семьёй в церковь. Дорога была неблизкой, через луга и поля. 
  По дороге дочери собирали цветы и травы. А Марфа подсказывала им, какой цветочек как называется.
  Потом дома связывали их в пучки и развешивали в сенцах, сушили. Чтобы было чем чай заварить зимой.


    Логвин с Марфой очень любили эти походы в церковь. И не только потому, что были очень набожными, но и потому, что это была, пожалуй, единственная  возможность неспешно погулять, помечтать о будущем,  полюбоваться на своих подрастающих дочерей.


   Своей смышлёностью Ольга радовала родителей.
« Ей учиться надо»,  - говорил отец, с улыбкой поглядывая на любимицу. И, как пришла пора, отправил в церковно-приходскую школу.

   Но не суждено было исполниться этим планам Логвина, учёбу вскоре пришлось бросить. Путь до школы был не близок.   А одёжка слабоватая. Простудилась Ольга сильно, промокнув под дождём. Да и просидела дома всю зиму.

  А через год и вовсе - вся жизнь в их бедной, но дружной семье поменялась.


 Словно солнце померкло на небе. Беда пришла в дом, дети остались без отца, а Марфа – без мужа.


  Случилось всё внезапно.  Вдруг  помутнело в глазах у Логвина, упал без сознания. Занесли в дом, положили на скамью. Да  так и не встал с неё. И через два дня умер.

   Без отца родного жизнь нелегка.
 Про школу пришлось забыть. Вся работа по дому, пока мать и старшая сестра работали в поле и на помещичьих угодьях, легла на хрупкие девчоночьи плечи. Работы Ольга не боялась, всё спорилось у неё в руках.

   Выучилась прясть да вязать. Долгими зимними вечерами очень уж любила сидеть за прялкой*, слушать её мерное поскрипывание, а руки ловко тянули  нить.Да так споро всё у неё получалось! Нитка тоненькая, прямая, без узелочков. Вязёнки* и носки  из такой пряжи получались - загляденье! Обваляет их потом в кипятке, что бы лучше носились.
    Всё умела делать на славу! И вышивать крестиком да гладью научилась. Расшитые рушники да наволочки готовила себе в приданое.

   Повзрослев, стала вечерами  ходить на посиделки. Сначала вместе со старшей сестрой. А как та замуж вышла и ушла из родительского дома, одна, с подружками. 

   Девчата собирались поочерёдно то в одной, то в другой хате. Зажгут керосиновую лампу, сядут в кружочек. У всех в руках спицы да клубки с пряжей. Кто-то  затянет песню, остальные подхватят.

   Ольге больше других нравилось петь  про златые горы, большую любовь и предательство:
-Когда б имел златые горы
И реки полные вина.
Всё отдал бы за ласки, взоры
Чтоб ты владела мной одна…

  Девчоночье сердце замирало и ждало  своей любви. Какой-то она будет?

  Заслышав пение, на огонёк и парни заглянут. А уж ежели и гармонист с ними – пошло веселье, пляски, шутки.

  Ольга к пятнадцати годам расцвела, обрела девичью стать. Волосы тёмные в косы заплетённые. В глазах-неба синева. Прав был Логвин- красавицей стала его дочь. Жаль только, что судьба не дала ему возможности дожить до этих дней и выдать Ольгу замуж за любимого…

   Парни на неё заглядывались. А  она словно и не замечала. Скромно сидела со своими клубками да спицами. Танцевать не шла, как ни звали её девки да парни.
   Особенно настойчив был Иван. Говорил,что пришлёт  сватов. Но Ольга только улыбалась да отшучивалась. Не принимала его слова всерьёз.
  Никто ещё не взволновал её девичье сердечко.  Да и то право – успеется, думала. Шёл ей всего-то шестнадцатый годок.
   Но жизнь опять всё повернула по-своему.  По осени Иван и впрямь прислал сватов. Марфа не на шутку переполошилась, засмущалась от своей бедности. У Ивана-то отец был в здравии, жили посправнее .
   А Ольга так и вовсе растерялась и хотела убежать из дома.
   Но сваты с шутками да прибаутками, расселись по лавкам и завели разговор.
    Марфа подозвала к себе дочь, та перечить не стала.
   Понимала  Марфа, что нет в сердце у Ольги  любви, да парень, вроде, неплохой.
 «Был бы жив отец ,- подумала, тяжело вздохнув.- Без мужицкой силы трудно с хозяйством справляться. Да от былого хозяйства уж почти ничего и не осталось. Корову уж давно пришлось продать»…
…И слово за слово - сговорились.
    Сразу после Покрова  обвенчались молодые.
   Ольга, взяв с собой сундук с приданым, да подаренную Марфой прялку, ушла в дом мужа. Прихватила и несколько пучков  сушёных трав и цветов.
   Так начиналась для неё взрослая жизнь.  Жизнь всё в тех же краях, где родилась. 
   Где летом цветут ромашки. А весною поют соловьи.Где снега заметают. Где бегут ручьи…
   И будет в этой жизни всё ещё - и радость, и печаль . И любовь, и отчаяние…

* Подвода — повозка, телега, обычно грузовая, приводимая в движение конной тягой
* Попона - это тканевое покрывало.
* Ямки-ухват  — приспособление для подхватывания в печи горшков, чугунов — железное полукольцо в виде двух рогов на длинной рукояти.
* Кубан или кринка -  кувшин без носка и ручки, узкогорлый горшок для молока.
* Прялка - приспособление, устройство для ручного прядения, приводимое в движение ножной педалью.
* Вязёнки - вязаные шерстяные варежки, рукавицы.

20. Салют на рыбалке
Вера Полуляк
    Сразу оговорюсь . Салют- это в моей истории вовсе не фейерверк со стрельбой и разноцветными огоньками, а кличка собаки. Немного  необычная, но вполне разумно объяснимая.

   Салют родился в Москве, где часто по разным поводам салютуют. Когда Салюту был всего  месяц от роду, его привезли на постоянное место жительства в маленькую деревушку, главной достопримечательностью которой был пруд. А в память о том, что он всё-таки москвич, стали звать Салютом.
     Привезли Салюта в портфеле. Но ему  там было комфортно и  просторно, настолько он был мал в нежном детском возрасте.  А очень скоро из маленького, похожего на медвежонка щенка, получился, ростом почти с теленка, с виду грозный, но очень добродушный  пёс породы - московская сторожевая.
    Днём он сидел на привязи возле дома. А на ночь хозяин иногда отпускал  погулять.
   В ту летнюю ночь Салют тоже гулял по деревне.
    Потом пошёл на пруд. А там приезжие рыбаки вольготно расположились, закинули удочки. И ждут поклёвки.
    Салют уже хорошо знал, что такое рыбалка, с хозяином за рыбой не раз ходил. Только хозяин ловил не на удочку, а  на ночь ставил кубарь  с кусочками хлеба, который служил приманкой для рыбы. А утром собирал улов. И обязательно пару рыбок Салюту кинет.
   Увидев приезжих рыбаков возле воды Салют быстро смекнул, что сейчас будет рыбка. Чтобы не пугать их, лёг в сторонке и стал ждать.
    Ближе к рассвету клёв обычно бывает хороший. Вот и в этот раз, лишь только забрезжил рассвет, клюнуло! Рыбак обрадованно стал  подсекать рубку - большая! Вытянул, снял с крючка.
   И тут услышал лёгкое рычание рядом с собой. Оглянулся – и, увидев такого «телёнка», хотел уж прыгнуть в воду, сделал пару шагов в сторону пруда. Но снова услышал рычание.  Только тут обратил внимание, что взгляд собаки направлен на рыбу, которую он всё ещё держал в руке.
  - На.  Кушай, собачка,- робко произнёс и бросил  Салютику пойманную рыбку.
Салют поймал её на лету, лёг на траву,  обхватил  лапами и стал с наслаждением  завтракать.
    Съел, но не ушёл. Сел позади рыбака и стал ждать следующую рыбку.
   А клёв начался знатный. Рыбак снова вытянул крупненького карася. И только хотел бросить его в ведёрко, как снова услышал рычание позади себя.
   - Опять ты?!- с раздражением воскликнул, узнав своего грабителя.
   Салюту тон не понравился. Рычание усилилось.
   -Да, на-на, ешь, мне не жалко, - сразу пошёл на попятную рыбак.
   Салют снова съел рыбку. И отошёл в сторонку. Чтобы своим присутствием не смущать рыбака.
   Но как только тот вытаскивал очередную рыбу, подходил к нему и забирал улов. Так продолжалось до самого утра.
   - Когда уж ты только наешься, скотина ненасытная!- с раздражением думал  рыбак. А вслух всё повторял:
   -Кушай, кушай, собачка…
   Наконец, на его счастье  раздался призывный свист. Салют сорвался с места и побежал домой - хозяин зовёт!
    Но к миске с едой в это утро Салют даже не притронулся. Чем очень огорчил хозяина и заставил беспокоиться: « Уж не заболел ли?»
    Но всё прояснилось после разговора с рыбаками,  которые сразу засобирались  уезжать домой. Практически без улова. Но на Салюта, по их же собственному признанию, они зла не держали.
    Только посмеивались всё и  удивлялись : «Надо же, какой сообразительный!»


Финал:

1. Глюки...
Любовь Розенфельд
                "Ты, зяблик подмосковный,               
                начни, начни, начни…»

                Э. Багрицкий

    ... Ещё немного. Паршиво, конечно. Скорее… Руки дрожат, ничего, сейчас легче будет. Зажигалка, чёрт, не загорается… Вот, получилось. Ложка горячая. Терпи! Вот так… Ой… попал. Всё. Какое блаженство! Спать. Хоть пару минут. Как клёво, когда не болит… Птицы. Я люблю птиц. Мама называла меня зябликом. Я же был большим, когда она исчезла… Я знаю, как он поёт… Кружатся, летят над головой… как хорошо. Никто не понимает – ни папа, ни этот врач, такой умный, просто смешно… Летят.
Может быть, я когда-то и был птицей? Всё может быть… Пить хочу. Не буду из-за этого вставать. Спать…
     Всё собрать надо. Куртка под головой… Забрать. Отец отвёл меня к психиатру. Почти насильно. А интересно, что он может сделать. Что-то вытянул из меня. Кино. Да, я знаю, с чего всё это началось, и он теперь знает. Мама ушла. Вот с этого…И ладно бы ушла… Выхожу из подвала. Как хорошо спалось. Теперь я снова человек. Что подвал! Хрен с ним.
     А ведь я нашёл её номер телефона. И что она мне ответила, когда я дозвонился: «Ты исчез из моей жизни, и я не хочу это менять. Не звони больше!»
Вот так. А потом уже Митька дал мне покурить травку. Мне стало легче… Оп-па. А сейчас надо опять бабки искать. Ничего, рука заживает. Я купил детские влажные салфетки-подтирки. Вытираю ими иглу, рука теперь будет, как новенькая. Это моё ноу-хау. Могу научить. Стой! Куда идти? А дома я был вчера? Не помню. Может и в самом деле, мозги усыхают от этого удовольствия. И что? Сам никогда не брошу. Просто не смогу. Как это сделать самому, когда ломает. Когда нет вокруг ничего, один «Чёрный квадрат» этого придурка Малевича… Вперёд – и с песнями. Достану, не впервой. Бабушка подкинет бабки, она думает, что я школу заканчиваю. И жалко её, она видит плохо, вчера дала мне не сто, а двести рубликов…
     Мой бог! Неужели я так и сдохну в том подвале? И не забьют вход, козлы. Подумаешь, есть же чердак. Нет, к бабушке сегодня не пойду. Она вчера мне дала бабки, Митька умер, Славик сам нищий… Где взять? Где? Ага!
   – Куда ты, зараза, лезешь?
Молчу, корчусь на асфальте. Он, кажется, понимает, что я нарочно сунулся под его крутую тачку. Но нога болит.
   – Вставай, сынок, вставай. Я отвезу тебя в больницу.
   – Нет, дяденька, дайте мне только пару сотен. Наркоман я. Ломает меня, я не нарочно…
   – Господи, что делается? Держи, малый. Лечиться тебе надо, умрёшь...
   – Ага! А нога болит… Скоро вылечу. Всё равно спасибо вам.
Вот и бабки, оставлю на потом, руку жгут. Птицы мои, птицы небесные. Как я вам завидую… Летают и горя не знают…

2.От сумы да от тюрьмы...
Любовь Розенфельд
       Толпа несчастных матерей, жён, родителей, стариков, близких стояла возле СИЗО, в народе это место «предвариловкой» называют. Зима. Ещё совсем темно. Сесть негде. Не курорт! Все молчат. Вокруг маленькой конторки на упрятанной от центра улице никто не скалывает лёд. А погода переменчивая, то подтает, то снова застынет. Везде наплывы, скользко. Уже давно пора открывать приёмную, но там не торопятся. Терпеливые родственники мнутся, переставляют сумки поближе, перекладывают продукты, вещи.
       Наконец-то открыли. Один мужик, самый первый, просунул голову в окошечко, но сразу же он стал торопливо сгребать сумки и заспешил в сторону трамвая.
       –Перевели на Лукьяновку, – объясняет голос опытного человека из очереди.
       Следующий застывшими руками передаёт в окошечко задубевшие батоны, кольцо колбасы. Там взвешивают, что-то забирают. «Передадут хоть ему?» – бормочет старик, отходя от окошка.
       У пожилой женщины не оказалось с собой паспорта, только пенсионное удостоверение. Не хотят принимать передачу. Побежала вокруг будочки к начальству. Просила, плакала: «Сумки тяжёлые, я сердечница, не донесу обратно. Возьмите, ради бога!» Помогло! Взяли, предупредили, чтобы в другой раз с паспортом была. «Мало ли что – на обмен подала – а у нас – инструкция!»
       Другой женщине возвратили сгущёнку в железной банке.
       –А перелить нельзя?
       –Вы что, мамаша, только в пластиковой упаковке.
       –Где же её достанешь?!
       Вдруг в тишину и бормотание ворвался весёлый голос с нерусским акцентом: «Пропустите меня! Я всем вместе принёс! В камеру!» Оглянулись – негр, укутанный какими-то шарфами, синий от холода, только зубы блестят. Пропустили. Суёт в окошечко две огромные сумки, трёхлитровую банку сока.
       –Я сидел, меня люди кормили, я вышел, хочу всем передать. В камеру! Берите! Всем хватит!
       Взяли у него, пересмотрели, хотели сумки вернуть.
       –Не надо, – кричит, – я сидел, меня люди кормили, а вышел, всем хочу передать!
       В очереди стало как-то теплее.
       –Надо же! Какой совестливый негр!
       –Да ведь сам понял, каково там!
       –От сумы да от тюрьмы…
       Что-то как будто оттаяло. Люди стали тихонько говорить друг с другом.
       –А вашему сколько лет?
       –Да я б его своими руками…
       –Нельзя, говорите, апельсины передавать? Наркотики? Кто ж их станет в апельсины колоть?
       –Ах, господи, за что такие напасти, – вздохнула старушка, видимо из села, – раньше и не слыхать было про наркотики эти.
       А одна женщина развязала свой узел и дала ребёнку, который тут же маялся, пару пряников: «Ешь, ешь, застыл совсем!»

3. ВСЕ в САД!!!
Роскошная Людмила Львовна
      Проснулась рано – настроение дрянь.
      Лежу и думаю:
- Что ж всё так плохо! И главное почему?
- На дворе весна! Все цветет. Витамины пропила курсом! Вчера ничего не
злоупотребляла...
Нехотя встала. Накинула халат. Вышла во
двор…
 
       Люблю по утрам бродить по нашему саду.
Смотрю, первая розочка расцвела, пахнет! Прошлой осенью высадила на
грядке несколько кустов. Удобряла, укрывала. И вот дождалась.
Улыбнулась! Настроение поднялось.
Прошлась по тропинке к огороду.
Поесть бы чего-нибудь.
 Так, посмотрим,  что у нас тут выросло? 
Помидорчиков еще нет. Огурчики только завязались. Зато листья салата зеленые, сочные. Ведь я  их каждый вечер поливаю.
Вот укропчик растет, обожаю. Молоденькая петрушечка. Элитная руккола. Кинзочка воню…, ой, пахучая. Сейчас мы все это нарежем, добавим перышки молоденького чесночка,  заправим оливковым маслом,несколько капель лимонного сока. Да с черным хлебушком и с отварной курочкой, вкусно!
                А что же на десерт?
 Задумчиво посмотрела по сторонам.
Клубники  много, но не поспела.  Про фрукты вообще молчу, рано еще.  Заварю-ка  я себе зеленого чайку,  добавлю в него листочки мелиссы, веточки мяты и цветки ромашки. Ведь все растет под рукой. Чай получится ароматный, а с шоколадкой просто супер! 
                В конце сада куст жасмина расцвел. Наломала веточек,  зашла в дом, поставила  в вазу. Залюбовалась и подумала: «Как же прекрасна наша земля! Скольких  людей она кормит! Бесплатно! А если ты приложил к этому свои руки - одарит щедро!
                ЛюдИИИ!  Если у вас плохое настроение – ИДИТЕ в САД!!!

4. Коварное любопытство
Роскошная Людмила Львовна
               
        До чего же Людка была любопытной девчонкой. И все ж ей было интересно.
 Почему ручку швейной машинки нужно крутить только в одну сторону?
 Почему ходики останавливаются, если гири с цепей поснимать и почему они так противно тикают?
 Почему детям нужно днем спать она вообще не понимала. Столько вопросов ей приходилось решать каждый день.
Как? Зачем? Почему? Сыпалось из нее на головы взрослых, как из рога изобилия.
 А сколько из-за этого у нее было неприятностей. Лупила ее мама почти каждый день. Но это не помогало.
        Люда с мамой занимали небольшую комнату в коммунальной квартире. Жили бедненько. Питались скудно, перебиваясь от зарплаты до зарплаты.
В двух других комнатах проживала крестная Полина с мужем и маленькой дочкой.
Девочка считала, что соседи жили богато.
- Ну, во-первых, они всегда варили борщ с мясом.
- Во-вторых, у них был велосипед.
- И еще у них был настоящий балкон - рассуждала она, идя в магазин за хлебом.      
 Однажды утром Людка проснулась от того, что сильно хлопнула входная дверь.
Это соседи ушли на работу.
         Девочка сладко потянулась. Как здорово оставаться в квартире совсем одной. Можно делать все, что захочешь. Были каникулы, и можно было еще поспать, но урчание в животе заставило подняться. Направляясь по коридору в кухню, она заметила, что соседская дверь приоткрыта. Странно. Обычно ее закрывали на два замка. Подойдя к двери, прислушалась, потопталась на месте. Тихонько постучала. Никто не ответил. Постучала громче, опять тишина.
- Наверное, забыли закрыть дверь – подумала девочка и уже хотела пойти на кухню, но коварное любопытство ее остановило.
       Мама с крестной давно были в ссоре, и вход комнаты соседей Люде был строго настрого запрещен.А ей так хотелось посмотреть, как они живут.
       Она еще немножко постояла, раздумывая. Потом тихонько потянула на себя ручку, дверь скрипнула. Люда испугалась, замерла. Тишина успокоила, и она решительно просунула голову в дверной проем . В комнате никого не было. На цыпочках прошла через зал в спальню, и там никого.
        Осматривая комнаты, ничего необычного она не увидела. Все , как у всех.
 - И совсем неинтересно. Разве так богатые живут?
Она решительно направилась к выходу, но ее внимание привлекла деревянная шкатулка стоящая на шифоньере.
- Какая красивая! Так вот, где они хранят драгоценности – прошептала девочка.
- Вот бы посмотреть?
       Шкатулка стояла слишком высоко, но она мгновенно придумала, что надо сделать. Притащила из своей комнаты огромный табурет и залезла на него.
- Нет, не достать.
Озираясь по сторонам, наткнулась взглядом на скамейку, стоящую возле батареи. Спрыгнув с табурета, затащила на него скамейку. Взобравшись на эту пирамиду и поднявшись на носочки, внимательно рассмотрела шкатулку. Она была круглой в виде бочонка, деревянная с красным орнаментом. В середине крышки было узкое отверстие.
Неуверенно протянула руку и легонечко подвинула ее к краю и вдруг шкатулка соскользнула вниз. Люда зажмурилась от страха. Последовал глухой удар и странный звон.
 Когда она открыла глаза, то увидела разбитую шкатулку и пол усеянный монетами.
- Так это копилка! - вскрикнула девочка.
 Зажав рот рукой, чтобы не закричать, она медленно опустилась на скамейку.
- Ну, все! Мне конец!
 Мысли вихрем пронеслись в ее голове:
- Конечно, будет скандал и мама больно отхлестает ремнем по рукам. И еще поставит в угол наверное на целый месяц. Только потом ее может быть простят.
        Подавленная Людочка сидела на скамейке, подперев щеки руками. Из глаз лились слезы, а взгляд растерянно скользил по комнате.
- И зачем я только сюда приперлась? Это дурацкое любопытство заставило! От него только одни неприятности.
- Ну, что тут интересного? Такая же этажерка как у нас с мамой, застеленная кружевной салфеткой. На ней в ряд белые слоники. В углу швейная машинка с недошитым платьем. У окна письменный стол. На нем разбросаны цветные карандаши, пустая стеклянная чернильница, помятая тетрадь, пузырек с клеем…
- Клей!
        Девочка пулей соскочила с табурета, присела на корточки и внимательно рассмотрела разбитую копилку. Она раскололась на три части. Попыталась сложить разбитые части и у нее получилось. Сбегав к себе за кисточкой, аккуратно смазала клеем срезы копилки, опять сложила ее. Держала, пока не онемели руки, а когда разжала ладони и поставила копилку на стол, она стояла целая и невредимая! Конечно, швы были заметны, но совсем чуть-чуть.
- Да и с шифоньера их не будет видно!
        Не помня себя от радости, Люда ползала по полу, собирая монетки. Облазила все уголки, заглянула под кровать, под стол, под этажерку. Все до единой монетки были собраны и отправлены назад в копилку. Осторожно, затаив дыхание, боясь уронить, залезла на сооруженный постамент и торжественно водрузила копилку на место. Оттащила табурет к себе. Еще раз оглядела комнату и плотно закрыла за собой дверь.
- На этот раз все обошлось – облегченно вздохнув, подумала девочка.
- А во всем виновато проклятое любопытство! В следующий раз надо быть осторожней - решила она.
- Теперь можно и поесть.
         Она направилась на кухню, но неожиданно остановилась.
- Интересно! А что у них лежит в синей коробочке, которая стоит на окне?

5. Рыжий
Лана Кузьмина
Толстый рыжий кот с облезлыми боками долго приседал, примеряясь, и прыгнул наконец на узкий подоконник. Поскрёбся лапой в уголке между стеклом и рамой, мяукнул пару раз. В доме никто не отозвался. Ночь была холодной. Кот посмотрел в небо. Звёзд совсем не было видно, летел сквозь тучи красный мерцающий огонёк самолёта. Несколько тяжёлых ледяных капель ударило кота по спине. Он покричал ещё, громче и настойчивей. Тишина. Кот неуклюже спрыгнул на землю и поплёлся к собачьей конуре. Дождь усилился, и он пулей влетел в будку. Собака, старая беззубая дворняжка Лайка, подняла голову, собираясь было залаять,  но узнав его, опустила голову обратно на лапы. Кот привалился к мягкому боку. Им нечего было делить. Только иногда, когда выходили во двор хозяева, они разыгрывали маленький спектакль: собака рычала, кот лениво бил её лапой по морде, не выпуская когтей. Кот заворочался, устраиваясь поудобнее и уже через минуту заснул.
 Снились ему мыши, маленькие твёрдые с гремящими камушками внутри. Рыжий, конечно, знал, что они ненастоящие, но с ними так интересно играть! Снилась комната. На полу клубки разноцветных нитей, в которые можно впиваться когтями и грызть до изнеможения или пока девочка в голубом платье не вытащит изо рта мокрый клубок.
Девочка Марина. Она здесь рядом. Сидит в кресле и грызёт карандаши, отчего её губы становятся сначала жёлтыми, а потом синими.
- Иди сюда, Рыжий! - говорила она, хлопая ладонью по креслу, и кот нехотя, словно делая одолжение, забирался к ней на колени.
Кот потянулся, выпустив когти, и собака выпихнула его из будки. Дождь уже прошёл, и в воздухе витал запах сырой земли. Рыжий чихнул.
Год назад Марина уехала. Так он и знал. Не к добру были эти шумные посиделки с песнями, с дикими танцами и криками «горько». Кот тогда объелся так, что даже ходить не мог. Так и спал под столом, привалившись к соседу, который не мог передвигаться совсем по другой причине. Но лучше всё-таки без застолья. Тогда бы Марина осталась.
Первое время они с Лайкой все дни напролёт проводили у калитки. Собака нюхала воздух и смотрела в щель в заборе. Кот восседал на столбике и делал вид, что интересует его не уходящая вдаль дорога, а птицы в клетке на окне дома напротив.
Потом забылось. Рыжий снова чихнул и решил снова посидеть на столбике. Просто так.
Начинало светлеть небо. На станцию потянулись первые прохожие. Каждый норовил почесать за ушком. Рыжий нервно отмахивался лапой.
Когда в конце улицы появилась знакомая фигура, он едва не грохнулся со своего постамента. Марина! Кот молнией слетел вниз и побежал со всех ног. Но уже через пару метров резко затормозил и уселся на обочине, кося на девушку своими серыми глазами.
- Рыжий! - позвала Марина. - Иди сюда!
Он великодушно позволил ей повторить. Негоже, в самом деле, сразу откликаться. И только потом лениво, потягивая спину, направился к девушке.
- Мой хороший, - Марина взяла кота на руки. И тут он не выдержал и крепко-крепко обнял её за шею, чтобы никогда уже не отпускать.

6. Секретики
Лана Кузьмина
«Секретики» должны были быть закопаны ещё прошлым летом. Но Вера с Тоней так долго решали, что же положить в свои тайные коробочки, что наступила осень, вслед за ней зима, и операцию пришлось отложить до весны.
А тут ещё, Шустрик, младшая сестрёнка Тони, захотела сделать и свой «секретик» тоже. В жестяную коробочку от монпансье она положила две наклейки с Барби, продолговатый темно-зелёный камушек и четыре бусинки.
Вера сказала, что нужно написать письмо, а в нём — имя, фамилию, дату и место.
- Зачем же место писать? - удивилась Тоня. - Мы же их закопаем.
Вера ответила, что так положено. Ей лучше знать, она почти на два года старше — в январе тринадцать исполнилось. Потому и пыхтела сейчас, год спустя, Шустрик над листком в клеточку, выводя кривыми буквами: «Шура Сенина. 5 лет. Данецк».
- Неправильно же! - возмутилась Тоня и быстрым движением нарисовала над буквой «а» круглобокую «о». Шустрик заревела в голос. Ей хотелось всё сделать самой.
- Ну, и ладно! Ну, и реви! - Тоня залезла под одеяло, пытаясь согреться. - А я спать буду.
В дальнем углу застонала баба Варя. Она уже несколько лет не вставала с постели. Лекарств было не достать, и здесь, в холодном подвале её болезнь обострилась.
- Зачем вы меня сюда снесли, - бормотала она. - Оставили бы в квартире. Лучше сразу, чем так. Я одну войну пережила, вторую не вынесу.
Мама и остальные женщины кормили бабу Варю с ложечки, обмывали её.
- Ты, бабушка, держись! - говорила Тоня. - Война кончится, и тебя вылечат.
Шустрик потушила свечку, в неверном свете которой выводила свои каракули, и ткнулась в тёплый бок сестры. Подошла мама, накрыла девочек своим тяжёлым пальто, и стало совсем хорошо.

***

Следующее утро выдалось ясным и очень спокойным. Тоня с Верой вышли погулять. Солнечный свет резал глаза. Тоня огляделась. Первый подъезд дома, в котором когда-то была её квартира, разрушен до второго этажа. На самом верху, осторожно переставляя лапки, кралась худая чёрная кошка. Тоня позвала её, но кошка не обратила на неё никакого внимания.
У подъезда дед Иван развёл костёр и варил сейчас что-то, помешивая, в большом котле.
- Что это у нас там хлюпает? - поинтересовалась Вера, нетерпеливо переступая с ноги на ногу. Она хуже всех переносила эту странную войну. Она любила поесть, носила в школу огромные бутерброды с полбатона и всё время что-то жевала на переменах.
- Гречневый суп, - отозвался дед, и Вера вздохнула. Понятно — целый котелок воды да горстка гречки. Вот и вся еда.
Вера была нелепа. Полная с двойным подбородком, она носила безразмерные свитера, которые к тому же постоянно тянула вниз. Ходила она шаркая, как старуха, чтобы не потерять купленную не по размеру обувь — нога у Веры как у шестилетнего. Её не любили, над ней смеялись.
Тоня дружила с ней от безысходности. Во дворе больше не было ребят её возраста, а теперь, когда началась война, они стали ещё ближе. Внезапно оказалось, что Вера очень добрая, что она любит читать стихи и знает множество наизусть, что у неё богатое воображение и с ней никогда не бывает скучно.
В глубине двора чудом уцелели качели. Вера взгромоздилась на них, слегка покачиваясь.
- Нормально! - сказала она. - Если меня выдержали, ты точно не упадёшь!
Тоня, задрав голову, смотрела в пронзительно-голубое небо. «Какой хороший день, - думала она. - Жалко, что Шустрик болеет».
- Шустрика жалко, - словно прочитав мысли, сказала Вера. - Когда такая большая температура, это очень тяжело. Ей бы сейчас малинового варенья! Сразу бы выздоровела. Или хотя бы шоколадку. А что! Сладкое очень полезно!
Тоня вздохнула. От шоколадки и она бы не отказалась. Девочка представила себе огромную плитку в шуршащей фольге. Тоня закрыла глаза и увидела свою, ещё целую квартиру, темно-зелёную клеёнку на кухонном столе, маму с белоснежным чайником в руках, перемазанную кашей Шустрика, папу... она так погрузилась в прошлую и такую тёплую жизнь, что не услышала нарастающего гула, крика деда Ивана, спешившего в подвал. Она очнулась лишь тогда, когда сзади на неё налетела Вера, сбила с ног, придавив к асфальту своим грузным телом.
- Ты чокнулась, что ли! -  закричала Тоня, пытаясь освободиться. Рядом что-то грохнуло, и наступила темнота.

***
- Ух ты! - удивилась Шустрик. - У тебя на полголове волос нету! Почему?
- Упала, - Тоня отвернулась. Ей не с кем не хотелось разговаривать. Но от Шустрика так просто не отделаешься.
- Тебе зашивали? Да? Нитками? Дай посмотреть! - и полезла к Тоне на колени.
- Прикольно! С качелей упала? Да? А они у тебя потом вырастут?
- Что ты как пулемёт, сто слов в минуту! - разозлилась Тоня. - Помолчать не можешь?
Шустрик надула губы и приготовилась зареветь.
- Я Вере всё скажу! Где Вера?
- Уехала, - ответила Тоня и сама удивилась тому, как легко у неё вылетело это слово.
- Да? А «секретик» свой почему оставила?
- Хотела, чтобы мы его здесь закопали.
- Да? - не унималась Шустрик. - А маму почему с собой не взяла? Почему её мама так сильно плачет?
- Да отстань ты от меня! - не выдержала Тоня. - Куда же она по-твоему делась?
- Не знаю, - пожала плечами Шустрик. Потом добавила тихо-тихо:
А, может быть она... - и замолчала.

***
- Если я замечу, как вы в земле копаетесь, прибью! - кричала мама. - Там может быть всё, что угодно! Подорвётесь,что я потом делать буду!
Шустрик сказала, что знает одно место рядом с домом. Там безопасно. Нужно только поднять кусок асфальта, а под ним уже копать. Три коробочки там как раз поместятся. Мама смягчилась.
- Хорошо, - сказала она. - Только от дома ни ногой.
Земля была твёрдой, копать было тяжело. У Шустрика была маленькая пластмассовая лопатка, а у Тони — деревянная дощечка.
- Вера не уехала? Да? - Шустрик внимательно посмотрела на сестру. - Подорвалась? Да?
- Говорю же, уехала!
- Да? Я тоже так думаю.
- Почему?
- Потому что дети не умирают. Умирают только старые и больные. Да?

***
Старенький автобус так сильно подбрасывало на разбитой дороге, что Шустрика постоянно тошнило. Она подняла своё бледное измученное лицо и спросила сестру:
- А мы когда-нибудь вернёмся домой? Да?
- Конечно, - ответила Тоня. - Там же наши «секретики» остались.
- Значит и Вера вернётся? Да?
- Это вы про Крупинину Верку? - с переднего сидения поднялся белобрысый парень. - Мы с ней в одном классе учились. Что с ней?
- Уехала, - сказала Шустрик.
- Понятно. Противная такая, толстая, вонючая. По три порции в столовой ела. Фу!
- Ничего ты не понимаешь! - сказала Тоня. - Она классная!
- Ну, конечно! Мозги жиром заплыли. Одна проблема — что сожрать!
«Ничего ты не понимаешь, - думала Тоня. - Ничего не понимаешь». Её душили слёзы. Она бы всё рассказала этому белобрысому, но рядом сидела Шустрик, которая ещё не знала, что дети тоже умирают.

7. Билет в театр
Алёна Токарева
      - Слушай, ты опять опоздала... Я жду тебя уже двадцать минут!
    
      Мой муж морщится и смотрит на часы. Они у него дорогие и красивые. Одного из самых престижных брендов. Он глубоко убеждён, что у успешного человека и вещи должны быть столь же солидными и дорогими, иначе его не поймут, иначе ему не поверят! Его тридцать два зуба сияют белизной, над причёской поколдовал умелый стилист, которого он посещает регулярно, костюм его... да что там костюм, весь его облик  внушает благоговейный трепет окружающим! Я вижу, как он бросает небрежный взгляд на свои умопомрачительные часы, как двигаются его тонкие губы на лице, искажённом гримасой недовольства, и мне хочется выть от тоски. И почему-то совсем не к месту вспоминается, как мы с ним студентами, взявшись за руки, ранним утром бежим  встречать рассвет... Мы тогда только познакомились и ловили любую возможность побыть вместе. Давно это было, в другой жизни. «Ты хоть помнишь, как мы покупали один чебурек на двоих, потому что на два не хватало денег, съедали его на лавочке в парке и при этом были счастливы?» - хочется крикнуть мне, глядя в это холеное лицо.
     - Вид у тебя сегодня не очень, - доверительно сообщает мне муж. - Бледная, круги под глазами...
     «Ну хоть спроси, как я себя чувствую», - продолжаю я свой немой разговор.
      Но нет, мой «бледный» вид интересует его лишь с точки зрения неблагоприятного впечатления, которое я могу произвести на окружающих. Как школьница под пристальным взглядом строгого педагога, я неловко переминаюсь с ноги на ногу в дорогущих туфлях на высоком каблуке. Мне пришлось их надеть, несмотря на снег и морозную погоду, потому что «какие же могут быть сапоги в театре!» На работе у нас аврал, я задержалась и поэтому  примчалась на такси, но успела не к намеченному мужем времени, а лишь к  началу спектакля. Машину же я не вожу в принципе. Жутко боюсь руля. И у мужа это ещё один из поводов для  вечного недовольства мной. Ну как же, это ведь так несовременно... Он всегда находит что-то, что его во мне не устраивает, и над чем мне «стоит поработать».  А я стараюсь, годами изо всех сил стараюсь ему «соответствовать». Слово-то какое дурацкое...
     - Этот костюм тебе не идёт, - продолжает он свою «конструктивную»  критику. - Почему ты не надела синее платье, которое мне так нравится?
   
              Я чувствую, как внутри у меня что-то обрывается. Механически нащупываю в сумке театральный билет, достаю его и протягиваю мужу.
     -Что это? - он недоуменно изгибает свою безупречную бровь.
     - Это мой билет на сегодняшний спектакль, - сообщаю я. - Отдай его кому-нибудь. Ещё не поздно.
     - Кому? - он сбит с толку. Его лицо, наконец, принимает человеческое выражение.
     - Той, которая будет  выглядеть на все сто... Той, которая будет водить машину... Той, которая... - я устаю перечислять, поворачиваюсь и иду прочь.
 
      Я иду, ускоряя шаг, а потом бегу, не разбирая дороги. Мне всё время кажется, что меня остановят и вернут. Но высокие каблуки подводят, и я лечу «рыбкой» на скользком повороте. Несколько секунд лежу неподвижно, до конца не осознавая, что произошло, потом сажусь на грязный снег и начинаю изучать потери. Светлая юбка безнадёжно испорчена — полы шубы распахнулись, и я проехала животом по дороге добрых метра полтора. Колготки, естественно, порвались. Каблук — будь он неладен! - сломан. Слава Богу, хоть руки-ноги целы! Я сижу посреди тротуара и начинаю тихонько реветь. Потом вхожу во вкус и уже реву в полный голос. Почему, ну почему всё так нескладно в моей жизни! Прохожие удивлённо оборачиваются, кто-то подходит и предлагает помощь. Надо подниматься. Не сидеть же тут вечно, тем более, что ноги жутко замёрзли...

    Кое-как добираюсь до ближайшего магазина. Небольшой такой магазинчик, где в одной половине торгуют обувью, а в другой одеждой. Я ловлю себя на мысли, что сто лет уже не была в таких вот маленьких магазинах, где люди просто продают и покупают, не заморачиваясь вопросами «престижа». Захожу и с удовольствием выбираю пару незамысловатых, но уютных сапожек. Очень кстати. Ноги, наконец, охватывает блаженное тепло. Я без сожаления оставляю в углу свои дорогие, но бесполезные туфли, и ловлю на себе удивлённый взгляд продавца. Порядок! Теперь ещё выбрать какие-нибудь брюки, и можно будет подумать о том, как жить дальше. Иду в другую половину магазина, рассматриваю товар, и тут из примерочной до меня доносится странный диалог.
     - Вот это платье нежного изумрудного оттенка... Оно подчёркивает твою тонкую талию и подходит к твоим каштановым волосам... -  взволнованный голос мужчины.
     - А это что? - тихий голос женщины.
     - Кажется, шаль... - продолжает мужской голос. - Хочешь — можешь носить её с этим платьем, или же подберём ещё что-нибудь...
     - Она шёлковая? - снова женский голос.
     - Да, похоже на то... - мужчина на несколько секунд замолкает — видимо, что-то рассматривает. - Вообще, тут сложный рисунок и много цветов. Но с платьем отлично смотрится... Ты у меня красавица! - последняя фраза произносится  с такой любовью, что я чувствую невольный укол зависти.
     «Вот охота мужикам ходить со своими тётками по магазинам...» - думаю раздражённо.
     - Давай ещё сумку тебе подберём! - вновь воодушевлённый мужской голос.
     «Ну это, вообще, наглость!» - моему возмущению нет предела.
     - Да ладно, Саня, не надо... - усталый женский голос.
       «Ещё кочевряжится!» - продолжаю я мысленно шипеть.
     - Давай хотя бы посмотрим! - мужчина непреклонен.
     Тут же он выходит из примерочной. Я уже забыла, зачем сюда пришла, и во все глаза рассматриваю незнакомца. Приятный брюнет средних лет плотного телосложения перебирает товар для своей дамы. «А тётка его, наверное, ужас что такое!» - опять злорадствую я.
     - Саня, не надо, пойдём домой! - шторка примерочной распахивается, и моему взору предстаёт хрупкая женщина, стройная и миловидная.
    Я уже готова облить её презрением за одно то, что «Саня» с ней так носится, но в следующую секунду меня отрезвляет ужасная догадка, а вместе с этим приходит стыд за мои гадкие мысли. Женщина обращается к своему спутнику, который находится прямо перед ней, но смотрит мимо него. Приглядевшись, я понимаю, что она его попросту не видит. Моя догадка подтверждается, когда она надевает тёмные очки, которые до того держала в руках.
     - Ну, как скажешь, малыш... - мужчина устремляется к ней, бережно берёт под локоток и целует в висок. - Устала?
     - Есть немного... - она отвечает ему улыбкой.   
Они снова заходят в примерочную. Видимо, он помогает ей одеться и собрать вещи. Потом оплачивает на кассе выбранный товар, и они уходят. А я всё продолжаю стоять на том же месте, испытывая смешанное чувство горечи от подсмотренной чужой беды и светлой радости от того, что бывает, оказывается, на свете такая любовь.

    Долго брожу по городу. Сто лет уже не гуляла просто так, без всякой цели... Я иду и обдумываю своё житьё-бытьё и планы на будущее. Домой отправляюсь, чтобы собрать кое-какие вещи и наутро переехать к маме. Когда нам плохо, мы возвращаемся к нашим мамам. Не надеюсь застать мужа дома: он и раньше, бывало, не приходил на ночь под разными благовидными предлогами, а сегодня, думаю, точно где-нибудь останется. Однако уже с улицы видно, что наша квартира  ярко освещена, и в гостиной у окна просматривается мужской силуэт. Выхватываю из сумочки мобильный. Оказывается, я забыла его включить. Двенадцать звонков, и все от мужа!

    Дверь нашей квартиры распахивается, едва я выхожу из лифта. На пороге стоит муж. Волосы взлохмачены, он слегка бледен, правый уголок рта подрагивает. Фигура его грозно возвышается, закрывая собой дверной проём.

      - Где ты была? - отрывисто бросает он вместо приветствия.

    Желваки ходят ходуном, он буквально сверлит меня взглядом. Давно я его таким не видела! Застываю на месте, не решаясь войти.
      - Гуляла... - я старательно прочищаю горло, но всё равно выходит какое-то нечленораздельное мычание.
      - Гуляла она! - муж взрывается и буквально втаскивает меня в квартиру. - Я тут с ума схожу, всех знакомых обзвонил, больницы и морги, а она, видите ли, гуляет! А с телефоном что?
      - Забыла включить... - теперь я почему-то пищу.
     И на всякий случай держусь от него на почтительном расстоянии. Но он вдруг как-то разом обмякает и отворачивается.
      - Лялька, я же волнуюсь... Зачем ты так? - говорит срывающимся голосом.
      Лялька? Я не верю своим ушам. Он называл меня так когда-то очень давно. В другой жизни. Я подхожу к нему сзади, обнимаю за плечи. Они такие широкие и тёплые.
      - Прости меня, пожалуйста... - я прижимаюсь щекой к его спине.
     Мы с ним стоим и смотрим, как на улице идёт снег, и раскачивается фонарь под порывами ветра. Ещё февраль. Холодно. Но уже скоро придёт весна.

8. Магазин желаний
Алёна Токарева
        Лето выдалось жарким. Плавился асфальт, над которым в томно-тягучем танце зависал колышущийся горячий воздух, редкие насаждения с пожухлой листвой словно молили о пощаде, безжалостное солнце испепеляло каждого, кто не успевал укрыться в спасительных глубинах помещений с кондиционерами, так что прохожие предпочитали передвигаться по городу мелкими перебежками.
    Ирина быстрым шагом вышла из офиса и направилась к автостоянке. Нырнув в свой «Ауди», сразу же включила климат-контроль и очень скоро очутилась в блаженной прохладе. Она поставила диск любимого Леграна и не спеша тронулась в путь. Ей нравилось водить машину. А под приятные мелодии так хорошо думалось, и вспоминались прожитые годы.  В общем-то, Ирина считала, что её жизнь сложилась удачно. Была у неё в юности любовь к весёлому парню - гитаристу, «душе» их институтской компании. Но у кого не было подобных историй? На то она и юность, чтобы влюбляться! Замуж-то Ира вышла за серьёзного, перспективного человека, много старше себя. И, как ей казалось, не прогадала. Сейчас дом — полная чаша, муж — высокопоставленный чиновник, да и сама она — хозяйка успешно развивающегося рекламного агентства. Пусть небольшого, но твёрдо стоящего  на ногах и приносящего вполне приличный доход. Вот только детей им с Николаем Бог не дал. Может быть, поэтому их отношения с мужем всегда оставались чересчур сдержанными, прагматичными и лишёнными хоть малой толики сердечности. Два успешных, самодостаточных человека в огромном доме, где никогда не раздавались детские голоса...
   Ирина так задумалась, что чуть не наехала на человека, выросшего словно из-под земли. Она резко затормозила и несколько секунд сидела, вцепившись в руль и не в силах справиться с оцепенением. Потом разом нахлынули эмоции, и Ирина выскочила на дорогу.
     - Что же вы творите? - набросилась она на горе-прохожего.
       Тот, похоже, ничуть не смутился, стоял, покачиваясь, и глупо ухмылялся. При этом одной рукой держался за капот «Ауди», а другой протягивал ей чахлый, видавший виды букетик.
     - Извиняйте, дамочка... - бормотал он, растягивая губы в улыбке, обнажившей изъеденные кариесом зубы.  - Купите цветы!
     - Да вы пьяны... Да вы... - она внезапно осеклась.
       Смотрела и не верила своим глазам. Неужели этот помятый, пьяненький, с изрядной  лысиной и внушительным брюшком дядька — это...
     - Саша? Ты??? - выдохнула Ирина.
       Он попытался сфокусировать взгляд. Потом, не переставая покачиваться, отвесил ей шутовской поклон.
     - Прощения просим... не помним... Валька, ты что ли?
       Сделал отрицательный жест рукой, как бы не соглашаясь со своим предположением, положил букетик на капот и, раскачиваясь, словно матрос на палубе, пошёл восвояси...
       Женщина, потрясённая увиденным, не могла прийти в себя. Она сидела в машине и смотрела на этот несчастный букетик, сиротливо пристроившийся на соседнем сидении. По щекам текли слёзы, а душу разбередили воспоминания. Сразу такими постылыми и ненужными  показались годы совместной жизни с мужем. «Если бы тогда я не отказала Саше, всё могло бы быть по другому... и у него, и у меня...» - эта мысль пришла к ней и прочно обосновалась в голове. Немного успокоившись, она вспомнила о визитке, которую ей вручил кто-то на одной из деловых встреч. Тогда она посмеялась  и сочла это неуместной шуткой. Хотела было выбросить ненужный кусочек картона, но почему-то оставила. А теперь лихорадочно высыпала содержимое сумки, чтобы найти ту визитку... Вот она! «Магазин желаний». И адрес. Ирина решительно повернула ключ зажигания.
      По указанному адресу она нашла добротное, но ничем не примечательное здание. Вывески на нём не было. Ирина вошла внутрь и очень удивилась. Она ожидала увидеть таинственный интерьер - горящие свечи, ритуальные амулеты или что-то в этом роде, а оказалась в обычном офисе. Он отличался простотой, можно даже сказать, минимализмом. В приёмной  секретарша печатала на компьютере. Она приветливо улыбнулась Ирине и попросила подождать. Очень скоро её пригласили войти в просторный кабинет, где её ожидал мужчина средних лет с обильной проседью в волосах и в дорогом классическом костюме. При появлении Ирины он встал из-за стола.
      -  Чем могу быть полезен? - вежливо осведомился хозяин кабинета, жестом приглашая её сесть.
  Всё выглядело так, как будто она явилась решать деловой вопрос, связанный с бизнесом. Ирина засомневалась. Уловив её замешательство, мужчина пришёл ей на помощь.
      -  Владлен Алексеевич, - представился он. - А у вас, милая дама, по всей видимости, есть какое-то желание?
         Ирина, наконец, посмотрела в глаза Владлену Алексеевичу. От его цепкого, проницательного взгляда ей сделалось не по себе, но в то же время появилась уверенность в том, что она обратилась по адресу.
       - Да, я хотела бы оказаться в очень важном для меня моменте  прошлого, - проговорила она.
 
       - Ну что же, нет ничего невозможного, - произнёс Владлен Алексеевич, протягивая ей изящно оформленный каталог. - Это прейскурант цен на разного рода услуги, ознакомьтесь.         
Она с удивлением стала листать страницы. Чего здесь только не было! Список возможных желаний был огромен. И напротив каждого желания указывалась его цена.
       - Власть... - прочитала вслух изумлённая Ирина. - Цена — отказ от некоторых собственных принципов, от сострадания, счастливой личной жизни... Любимая работа — отказ от стабильности и предсказуемости, умение пойти на риск, вера в собственные силы при любых обстоятельствах... Что это такое?

        - А что вас, собственно, удивляет? - усмехнулся Владлен Алексеевич. - Любое желание должно быть оплачено. И, если оно не осуществилось, значит, вы пока не заплатили по счетам... Другой вопрос, что цена может быть слишком высока. И не каждый готов оплатить сполна своё желание. Вы-то сами готовы?
        - Какова же цена моего желания? - дрогнувшим голосом поинтересовалась Ирина.
        - Сущий пустяк, - улыбнулся Владлен Алексеевич. - Возврат в прошлое — это дорога в один конец. Обратного пути нет, независимо от того, что ждёт вас в этом самом прошлом... Итак, вы готовы?
Она сильно побледнела и непроизвольно сжала в кулаки вспотевшие ладони. Перед глазами, как один день, промелькнула её серая, постылая жизнь, а впереди манило упоительное счастье с любимым человеком. И она решилась.
        - Ну, я вижу, вы готовы, - Владлен Алексеевич без слов понял её ответ и извлёк из недр своего массивного стола небольшое зеркало в скромной оправе. - Вот, возьмите.
        - Что это? - удивилась она, взяв зеркало в руки.
        - Это пропуск в новую жизнь, - загадочно произнёс хозяин кабинета. - Не смею вас больше задерживать. Только подпишите договор.
          Ирина пожала плечами, быстро поставила свою подпись под документами и, убрав зеркало в сумку, покинула этот странный кабинет. «Бред какой-то, - подумала она. - Наверное, розыгрыш... Только что им за интерес так развлекаться? Денег-то я не заплатила...»
Дома она достала зеркало из сумки, стала его рассматривать и, заметив пылинку, потёрла пальцем гладкую поверхность. И вдруг почувствовала, как твёрдая поверхность исчезла, а её палец стал погружаться в бездонную глубину. Сначала палец, потом рука, а потом и вся она каким-то непостижимым образом стала перетекать по ту сторону зеркала, словно засасываемая невидимой воронкой.
...Ирина толком не успела осознать, что же с ней произошло. И уже через несколько мгновений она вновь увидела окружающую реальность. Только теперь это был тенистый парк и лавочка, на которой сидела она, а рядом — такой знакомый парень. Вот он склонился к своей гитаре, густые светлые пряди упали ему на лицо,  и он перебирает аккорды... Она когда-то уже слышала эту мелодию!
- Ириш, ты выйдешь за меня замуж? - парень перестал   играть, отбросил волосы назад знакомым движением руки и, затаив дыхание, смотрел на неё в ожидании ответа.
И это тоже было! Только тогда, много лет назад, она ответила ему отказом.
- Да, да, Сашенька, выйду! - сейчас Ира согласилась не раздумывая, чтобы не упустить вновь счастливое мгновение.
Он поспешно отложил гитару и обнял девушку, они поцеловались, они были счастливы. Ира, мельком взглянув в зеркало, обнаружила, что, как и прежде, юна и свежа. Она спрятала его в объёмный карман сарафана и начисто забыла обо всём, что с ней случилось.
...Они с Сашей в скором времени поженились. Сначала жили весело, азартно и дружно. Ира и не заметила, когда  в их отношениях появилась первая трещина, которая постепенно переросла в отчуждение, а затем и в откровенную неприязнь. Саша стал выпивать — сначала вроде бы за компанию, благо что в их доме не переводились весёлые дружеские застолья, потом всё чаще и больше. Он начал покрикивать на неё по любому поводу. Наконец, пришёл чёрный день, когда он впервые поднял на неё руку. Потом долго плакал и каялся, и она его простила. Но эти случаи стали повторяться, и однажды, когда она, после нескольких лет неудачных попыток, наконец, забеременела и была на третьем месяце, он её жестоко избил, и она потеряла ребёнка. Настала по-настоящему беспросветная полоса в их жизни. За эти годы Ирина из юной, улыбчивой девушки превратилась в измотанную, запуганную женщину с потухшим взглядом.
Как-то раз они с Сашей были на даче. Он, как обычно, выпивал. И, как обычно, превращался в таком состоянии в грубое животное. Испуганная Ирина забилась на чердак и заперла дверь, для верности придвинув к ней тяжёлый комод. Она машинально открыла крышку комода, и вдруг увидела свой старый сарафан, а в его кармане нашла зеркало.  Взяла зеркало в руки и моментально всё вспомнила. Всё, что с ней  случилось! И, что удивительно, она увидела не своё нынешнее отражение, а себя из прошлой жизни. Та, далёкая, Ирина сочувственно смотрела на неё.
        - Господи, если бы я только знала, что всё так получится! - заплакала Ирина теперешняя. -  Не стоило вмешиваться в то, что было предначертано свыше...
        Дверь на чердак вдруг заходила ходуном от тяжёлых ударов.
       - Ирка, открой! - Саша не на шутку разошёлся. - С кем это ты разговариваешь? Открой, а то высажу дверь!        - Помоги мне,  пожалуйста... - горячо зашептала Ирина своему отражению. - Умоляю, помоги мне вернуться обратно!
        Отражение кивнуло ей и скрылось. А чердачная дверь, наконец, сдалась. Когда Саша ворвался в комнату, без особого труда отодвинув комод, то обнаружил на том месте, где была Ирина, лишь старый сарафан и невзрачное зеркало. В ярости он разметал в разные стороны и то, и другое. Сарафан отлетел жалким комком, зеркало жалобно хрустнуло, разбившись о стену. А Ирина исчезла.
    ...Она очнулась в полутёмной комнатушке. Не было ни их с Николаем трёхэтажного особняка, ни привычного комфорта, ни самого Николая. Потёртый диван, стол и пара стульев — вот, пожалуй, и вся обстановка. Да, ещё большое зеркало в прихожей. Ирина, увидев своё отражение, удивилась тому, что выглядела очень молодо. Вместо замученной тётки неопределённых лет перед ней стояла юная, миловидная девушка. А к зеркалу была прикреплена записка. Написанная её же, Ирининым, почерком!
        «Дорогая Ирина, это всё, что я смогла для тебя сделать. К прошлому возврата нет — таково условие договора. Согласна, это немалая плата, но, уверена, у тебя получится всё начать сначала. Ты молода и полна сил. Будь счастлива!»
        На мгновение ей показалось, что в глубине зеркала мелькнул силуэт Ирины-первой, которая приветливо помахала ей рукой. Но, видимо, это было лишь игрой воображения.


9. Зашифрованная любовь
Вера Полуляк
                Вместо предисловия…


                В двадцатом веке европейские страны серьёзно       занялись правовыми аспектами защиты тайн личной переписки. В России же в тот момент занимались поиском врагов народа и диссидентов, поэтому до шестидесятых годов не было никаких документов о защите личной переписки. Обратили внимание на эту проблему только при правлении Хрущева. Тогда-то и появилось постановление о защите тайны личной переписки.
     Когда Александра вызвали в правление колхоза, он не то чтобы
 испугался, просто удивился - что там понадобилось от него.
    Работал  трактористом, нормы перевыполнял, технику свою любил и знал едва ли не лучше всех в колхозе. Чуть поломка посложнее, все, даже колхозный инженер, обращались за помощью к нему. За что и прозвали молодого человека ни много ни мало – Бог.  Это его прозвище знали и во всех соседних колхозах. Так и говорили: "Если и Бог не наладит, значит- всё! Пора списывать технику".
       Ему бы учиться – в техникум, институт. Колхоз уже не раз предлагал. Но Саша всё отказывался. Не хотел уезжать из деревни, здесь у него мать. Сюда он вернулся после службы  в морфлоте в Архангельске. Там тоже предлагали остаться, учиться…
     Но душа рвалась домой, в родные края. Ещё до призыва ему приглянулась там одна девушка- Алевтина. И пока служил, всё время думал о ней…
 -Наверное. Опять на учёбу послать хотят, - подумал, переступая порог правления колхоза.
     Но увидел испуганный  взгляд председателя, и сам насторожился.
-Что ты там такое натворил? Звонили из района,  тебя срочно вызывают в милицию. Езжай быстрее, машина уже ждёт.
     Дорога недальняя. Через сорок минут Александр уже был в городе. Ничего не понимая, не на шутку встревожившись, переступил порог  отделения милиции.
     А там, в кабинете начальника, его уже ждали следователь и чекист.
    Не предлагая даже присесть, чекист указал взглядом на конверт, лежащий на столе, и сурово спросил:
-Вам знакомо это послание?
     Александр подошёл поближе к столу и , сомнений быть не может, узнал свой конверт. В нём он пару дней назад отправил письмо своей любимой девушке Алевтине, которая вместе с матерью и братьями к этому времени уже переехала жить в другую деревню.
      Но почему письмо оказалось в посторонних руках в  мрачном кабинете? Теперь уже Александр был совершенно сбит с толку и не мог ничего понять…
-Так-так,- мрачно протянул следователь,-значит, признаёте…
-Конечно, это письмо я написал девушке своей. А почему оно здесь?
-Вопросы здесь задаю я!- повысил голос  чекист.- Так значит, говоришь, девушке? А кому она должна передать те сведения, которые зашифрованы в письме? Выкладывай всё по порядку!
- Да какие сведения? – лоб Александра покрылся испариной. А лицо налилось  красой.
   Он потупил взгляд и негромко произнёс:
- О любви там. Я пишу, что люблю её и очень скучаю… А шифр этот мы с ней сами придумали, просто так. Для интереса. Каждой букве дали свой номер. И потом из циферок собираем  слова и пишем такие письма, которые прочитать только мы с ней можем.
    Следователь смотрел сурово, с недоверием.
- Да вы сами можете проверить,- продолжил Александр. И достал из кармана пачку писем, с которыми никогда не расставался. И листок с ключом от шифра. И протянул всё это следователю. Тот взял всё это и вышел из кабинета. Через некоторое время, которое показалось Александру вечностью, он вернулся. Глаза смеялись. Но сказал строго:
 -- На этот раз отпускаем тебя. Но если ещё такое повторится , то…
   Прочитал ему лекцию о международном положении. О происках империалистов, о вербовке шпионов. И отпустил.
    …После этого влюблённые перестали писать зашифрованные письма друг другу. Да и надобность в письмах вскоре вовсе отпала. Александр и Алевтина поженились. И прожили вместе, в любви, всю жизнь…
     А письма эти ещё долго хранились на чердаке. Однажды они попались на глаза их подрастающим детям, которых очень заинтересовали. Пришлось  Александру и Алевтине им всё рассказать о своей зашифрованной любви…

10. Эхо далёкой войны
Вера Полуляк
     Приближается 70-я годовщина Великой Победы. Состоятся торжества по случаю празднования славного юбилея. Самые дорогие и желанные гости на этом празднике, конечно же, ветераны. С каждым годом их количество неумолимо убывает…
     Уходит из жизни и поколение детей войны. Самым младшим из тех, кто  что- то помнит о грозных  военных годах, уже под восемьдесят…
--Куда спрятал наган? Отвечай, паршивец!
 Фашист крепко держал парнишку и лупил со всей мочи ремнём. Допрос продолжался уже довольно долго, казалось  - целую вечность.
     Игорьку шёл всего пятый годок. Он был младшим ребёнком в семье. И родители, и старшие брат с сестрой его любили и баловали.
     Впрочем, баловать получалось лишь до  того времени, как началась война. Потом просто не было такой возможности. Выжить бы, тут уж не до баловства.
     Семья, не успев эвакуироваться, оказалась в оккупации. Росший в любви и ласке  ребёнок был любознательным и подвижным, ещё не знал, что не всё в этом мире так безоблачно, что есть и такие люди - нелюди, от которых нужно держаться подальше.
      Поселившиеся в их доме, в самой большой и светлой комнате,  чужаки ребёнка  не могли не заинтересовать.  Игорёк поначалу никак не мог понять, почему теперь в ту комнату нельзя заходить, как  не старались ему объяснить… Иногда мать не успевала его остановить, и мальчик забегал туда …
    И однажды он уже  пострадал от рук фашиста. Тот прищемил дверью ногу ребёнку, да так, что мальчик  ещё долго не мог наступать на неё.  С  той поры чужих дядек  Игорёк стал бояться и старался не попадаться им на глаза. Но в это утро они сами ввалились в комнатку, где жила семья , схватили мальчишку…
      Почему фашист решил, что тот украл у него оружие - неизвестно.  Но лупил сильно, нещадно, абсолютно уверенный в своей правоте, безнаказанности и вседозволенности.
  Немец что-то быстро говорил на своём, совершенно непонятном  Игорьку,  языке.  Его помощник переводил:
--Отвечай быстро, куда спрятал! - фашист продолжал экзекуцию.
      Сил терпеть боль у мальчонки уже не было. И, чтобы получить передышку, он  пытался схитрить. Говорил, что сейчас расскажу, куда спрятал. Выдумывал какое-нибудь место подальше от дома. И, пока офицер отсылал своих подчинённых проверить, мальчик со страхом ожидал продолжения избиения. Наган он не трогал, не видел даже. Но фриц этому не верит…
--Опять обманул, - взревел взбешённый фашист. И снова схватился за ремень. – Говори, где! Ещё раз обманешь, застрелю твою мать.
     А  мать умоляла отпустить ребёнка, уверяла, что он ничего не знает…
     В том, что  свою угрозу фашист  с лёгкостью приведёт в исполнение, убьёт мать, не было ни малейшего повода сомневаться. Но что мог сделать четырёхлетний ребёнок, чтобы предотвратить трагедию? Только потянуть время, отослав в очередной раз фашистов искать наган там, где его и не могло быть.
 Именно так он и поступил:
--- Я спрятал его в овраге за деревней,- глотая слёзы прошептал.
      Мальчик тянул время в надежде на чудо. И  в этот раз оно, к счастью, свершилось.
    Наган неожиданно нашёлся.  Нашёлся в доме, где и жил этот вражеский офицер. Почему он не мог его обнаружить сразу, не известно. Возможно, просто забыл, куда положил. Хотя в это вериться с трудом, известно, что немцы отличаются своей пунктуальностью и аккуратностью. А, может , кто-то из местных жителей решил навредить таким образом оккупантам и действительно выкрал наган, но видя, что в результате могут пострадать невинные люди, подкинул назад. Спросить, как было дело, теперь уже не у кого…
   Как бы там ни было, Игорёк и его мама остались в  живых.
 Вскоре началось победоносное наступление Красной Армии. Война завершилась, наступили мирные дни.
    Шрамы от побоев со временем зажили.
    А вот шрамы раненой души сохранились на всю жизнь…
 Об этом случае Игорёк старался не вспоминать, слишком уж болезненные и горькие  воспоминания.
 Сейчас тому маленькому мальчику из военных сороковых  идёт 78-ой год.
  Как то  мы с ним говорили о приближающейся годовщине победы, о том, что мало осталось ветеранов- свидетелей тех грозных лет . Время берёт своё – уходит поколение, вынесшее на своих плечах тяготы войны.  Я предположила,   что и он,родившийся на закате 30-ых, пожалуй, уже ничего не помнит о той войне. Слишком мал был. На что Игорь Иванович возразил: «Думаешь, я ничего не помню? Как же - не помню?! Очень даже помню. Такое не забывается».  И рассказал эту историю…
…Спустя семь десятилетий после Победы в мире снова неспокойно.
Снова гибнут люди.
Снова калечатся судьбы.
Снова ранятся детские души.
      Чтобы сказали нам, сегодняшнему поколению, те воины, что полегли на полях войны?
      Те солдаты, которых не дождались дома матери, жёны, дети?
      Те мальчишки, которые не успели повстречать свою любовь и создать семью?
 Осмелюсь предположить,  они произнесли бы одну фразу, которую эхо из далёких сороковых старается донести до каждого: "Люди, берегите мир! Ради жизни на Земле – берегите, пожалуйста!"

11Счастье - это я!
Таша Прозорова
           За окошком плещутся прокисшие осенние облака. Поздние утренние сумерки перетекают в сумерки вечерние липким кисельным туманом. Они по-хозяйски устраиваются на деревьях и натужно чихают, разбрызгивая холодную хлюпающую влагу.
          - Тоскливо как, - бормочет Счастье, кутаясь в тёплое одеяло. – Ничего-то хорошего впереди. Пропал день, совсем-совсем пропал, скука…
          Счастье осторожно выпрастывает одну ногу, болтает ею, нехотя садится, обняв коленки. Зевает, отворачивается от окна.
          - Чего бы мне такого захотеть? – размышляет Счастье, - для счастья? Может, мармеладу? Весового,  в бумажке пергаментной граммов двести? Или триста?
          Только успело подумать – на столе брусочек коричневый влажными боками отсвечивает и яблоками осенними пахнет. Облизывает Счастье сладкие пальчики и снова начинает грустить.
          - Хочу розу живую!
          И на подушке – розочка, маленькая почти нераспустившаяся, кремовые лепесточки в тугой кокон свернуты, лёгкой зеленью у основания стесняются, мол, не созрела розочка ещё, стыдно в люди показаться.
          - Почему такая малюсенькая? Большую хочу, – капризничает Счастье, - красную, бархатную!
          Смотрит, а бутончик раскрывается быстро-быстро, лепестки  с лёгким потрескиванием расправляются, как пружинки, один за другим.  Цветок выворачивается наизнанку, сыплется ажурный ворох на пол, остаётся одна серединка чашечкой с дрожащими ресничками. На каждой ресничке  как крупка манная жёлтенькая. Полетела пыльца облачком полупрозрачным, остался стебелёк с сосудиком круглым, а в нём – капля перламутровая качается. В капле - счастьин глаз круглый мерцает.
          - Ух ты! - Удивляется Счастье, а само ножкой тапочку с помпончиком ищет, вздрагивает от  прикосновения холодного пола.
          А за окошком всё так же пасмурно, тучи ватою серой воздух укутали. Асфальт тёмный-тёмный, в лужах даже небо не отражается. Где-то рядом ругаются воробьи и каркают вороны, взлетая пёстрым, спиралью закрученным облаком.
           - Бедное я, бедное, несчастное какое! – причитает, плачется Счастье. Ничего-то я не хочу, никому-то я не нужно-о-о…  Никто-то мне счастья не подарит!
          Тут Счастье замолкает и задумывается на минутку. Помпоны кивают одинаковыми головками: верно-верно, согласны-согласны.
          - Ой! Что это я? Я же Счастье, - удивляется Счастье. Я – Счастье, Счастье, Счастье! Это же я! Хочу солнца!
          Но ничего не происходит, солнца как не было, так и нет. Серые тучи, хмурое небо. Форточка хлопает негромко, впуская уличную морось.
          - Вот всё своими руками, вот этими руками всё, - бормочет Счастье, взлетая не слишком высоко. Да высоко и незачем: небо опирается на косые палочки дождя, они клонятся ближе к земле и вот-вот упадут вместе с сизой пеленой сырого небесного месива.
          Счастье решительно скатывает хмурьё в рулоны, как хлопотливая хозяйка скручивает матрасы за уехавшими гостями. Скатки пружинят, раскручиваются снова и снова, ворочаются тяжко, с одышкою. Облачная вата только на первый взгляд редка и податлива. Счастье выбивается из сил,  задыхается во влажном, банном мареве.
          Брызгает редкий, неожиданно крупными каплями,  дождик. Заплаточка чистого синего неба выглядывает боязливо меж толстых перин. В неё, в этот осторожный небесный глазок протискивается тонкий храбрый солнечный лучик.
          Счастье ловит его за кончик, крутит как скакалку, большими овалами волн. Радостно улыбается. Завязывает лучик кокетливым бантиком, потом сворачивает в яркий тёплый комок и подбрасывает вверх. Солнечный мячик резко взлетает, дырявит облака, и в образовавшиеся прорехи напирает, расталкивает нудную преграду, вываливается солнечный свет.
          Счастье совершенно, упоительно счастливо! Ничего нет более радостного, чем сделать счастье своими руками из ничего, из хмурого утра и плаксивого дождика, из заплатки чистого неба над головой. Из вскользь пойманной чужой улыбки. Из понимания того, что живёшь…
          Кто-то встанет утром не с той ноги.
          Кто-то растормошит собственную душу.
          Кто-то скажет себе: Счастье – это я!

12. Синичкин колодец
Таша Прозорова
Стоял на окраине Архангельска  небольшой домишко. Два оконца глядели на улочку, на палисадничек с цветущими маргаритками.
Мал домик с виду, зато секреты имел волшебные: всякий гость поражался просторной зале со множеством книжных полок вдоль стен и в простенков. Книги старинные, толстые, корешки с осыпавшейся позолотой – сразу видно, читаны не раз и не два, не для красоты куплены. Солнечный свет  в любую погоду заглядывал в оконца. Откуда он брался в дождь и осеннюю хмарь – неведомо.
Проживали в домике  внучка с бабушкой.  Девчонку звали Марусей, фамилия у неё самая обыкновенная  - Митрофанова. Маленького росточка, коса толстенная: того и гляди, шейка сломается, больно тонка шейка-то. Личико у Маруси круглое, взгляд простодушный, нрав безотказный. Прозвали Марусю Синичкой – очень жёлтый цвет любила, ленты в косу вплетала или кофточки: всё желтенькие. Послушна сильно, учителя не нарадовались, только бабушка иной раз хмурилась недовольно.
Фамилию бабушки никто не помнил, потому как и никто не знавал: откуда пришла в город, с какой сторонки – об том в памяти старожилов помину нет. Спрашивать побаивались. Грозна и величава Клеопатра Эммануиловна. Оно понятно:  из бывших. Платья фасона старинного и обязательно – с  воротничком кружева замысловатого.
За домом колодец виднелся старинный, из тех, что прозывались журавликами: высокая сухая берёза с раздвоенной макушкою, в ней - жердь длинная качается, на одном конце ведёрко, на другом – груз прикреплен. Вот из-за колодца за глаза и стали называть Клеопатру Журавлихой.
Поговаривали всякое: вода из того колодца сладкая, силы даёт, красоту сохраняет, от болезней излечивает. Да редко кому довелось той воды испить - Журавлиху просить страшно, Марусю-синичку – стыдно, ровно сироту обижать.
Маруся после школы по дому хлопочет, Клеопатра уроки даёт для тех, кому хочется в люди выйти, обхождению научиться, языкам разным – редкий дар у Журавлихи. Учеников сама выбирает, кого и забесплатно учить соглашалась, а с кого немалые деньги запрашивала. Самоуправна и горда старуха. А и сама тайну имела, не без того.
Как-то раз  проснулась Маруся посреди ночи, шорох услышала, сквозь ресницы смотрит: бабушка осторожно к двери пробирается. Девочка за ней. А на небе луна полная светит – глазам больно. Скрипнула жердина колодезная, полно ведро воды  плещется, а луна с неба прыг – прямо в ведро и скатилась. Сияние северное из воды-то полыхнуло . Клеопатра той водой умывается, и вдруг  вместо старухи - девушка красоты неописуемой, тонкокожая  - жилочка каждая просвечивает. Хрупкая красота, редкая.
Вздохнула девушка, руками взмахнула и вспрыгнула на перекладину, побежала быстро-быстро, до середины добралась и замерла. Равновесие держит, в руках -  зонтик кружевной.
Ахнула Маруся тихонько  и - пропало всё. Наутро обе молчали, тайны в себе спрятали.
День за днём бегут, друг дружке на пятки наступают. Маруся-синичка школу заканчивает с круглыми пятёрками. Вся стать ей столицу покорять, ан нет – решила на библиотекаря учиться. Ну, вольному воля, силком не заставишь.
После техникума распределили Марусю недалеко от Архангельска, в Уйму, Сенькой Малиной знаменитую. Жильё определили при библиотеке, вход со двора. Местная молодёжь сбежалась на новенькую посмотреть. Стоит на крылечке обыкновенная школьница: юбка тёмная ниже коленок, кофточка белая, воротничок кружевной, туфельки простые – ремешок с пуговкой. Девки уемские вздохнули спокойно – не конкурентка библиотекарка. Женщины замужние насторожились, почуяли в девчонке городской силу. За мужьями пригляд строгий учинили. Парни меж собой решили, что новенькая ни рыба ни мясо, к своим зазнобушкам головы и сердца повернули.
Маруся в город наведывалась сперва часто. А однажды приехала, а дома своего на прежнем месте не нашла. Соседки руками разводят: какая такая Клеопатра, не знаем такой, не видывали. Дальше – больше: в школе никто из учителей Марусю не вспомнил, журналы показывали – нет и не было никакой Митрофановой, не училась. В техникуме та же картина. Бегала Маруся туда-сюда, голова кругом – как такое может быть?
Снова на родную улочку пошла. В голове будто туман какой: не узнаёт дороги, лица чужие, дома незнакомые. Остановилась: куда идёт и зачем, понять не может. Насилу дорогу обратно нашла. Вернулась обратно в Уйму, а что делать прикажешь?
И покатилась жизнь дальше. В библиотечке книги старинные, на полках стоят, а на заднем дворе вдруг колодец объявился – журавлик, таких вовсе не видывали в Уйме-то. А к Марусе прозвище прилипло – Синичка да Синичка. Она отзывалась охотно.

***

В те поры жила в Уйме баба одна, Пикалихой кликали. Нравная, на язык острая, властная – удержу нет. Вдовица Пикалиха – мужа море у неё забрало. И остался на радость сынок, Андрюшенька. Души в нём не чаяла, берегла пуще глаза, невесту высматривала.  Мы-де городскую возьмём, нам деревенских не надо – хвасталась товаркам. Те смеялись, спорили, бывало.
Сама заведовала магазином на Фактории, оборотистая хозяйка, из тех, у кого снега зимой не выпросишь, зато товаров на прилавках – городские приезжали. Умела фонды выбивать, никто поперек не становился. Где горлом, где хитростью своего добивалась. На таких земля держится, хоть и обижались на Пикалиху частенько, а признавали правоту и силу.
Андрей в городе учился, по экономической части – мамкин выбор, разве с ней поспоришь?. Красавец писаный, зазнобушек - в каждой деревне не по одной. Перебирал Андрюшенька, а отцы-матери девушек на выданье от него дочек охраняли: больно жених хорош, нам бы попроще.
Ехал как-то из города Андрей домой, припозднился, в потёмках к Уйме подъезжал. Мотоцикл возьми да и заглохни. Оглядывается парень: место незнакомое. Возле дороги колодец диковинный – журавликом. По  поперечине деревянной девушка прогуливается, как по набережной городской. В руках зонтик ажурный, а сама – красавица писаная, глаз не отвести.
Замер Андрей, дышать боится: не спугнуть бы ненароком. А незнакомка руки тонкие к луне протянула, зонтик перевернула, и луна скатилась в зонтик-то, повертелась как котёнок махонький и замерла. А девушка луну оглаживает, мех лунный меж пальцев пропускает. Губы улыбаются, а в глазах -  северное сияние.
Ахнул парень, не удержался. Луна в небо прыгнула, девушка покачнулась и вниз полетела, прямо в руки Андрею. Зонтик в траву укатился. Никто на него внимания не обратил: глазами друг друга разглядывают, не дышат оба.
- Ты кто, чьих будешь? – насилу протолкнулись слова Андрею в горло.
Незнакомка молчит, улыбается. Кожа у неё тонкая-претонкая, пахнет особо, луной, что ли. А губы – земляникой, волосы – росами летними. Голова у парня кругом, туманом всё заволокло и пропало разом. Дорога пустая и луна за тучками схоронилась. Не помнил, как домой добрался.
Наутро Пикалиха доктора зовёт – лихорадка у сыночка, бормочет неразумное.
- Отстаньте, мамаша, здоров я, - кричит больной, - я невесту нашёл! Жениться хочу!
- Кто такая? – интересуется Пикалиха. – Городская или нашенская? Звать как? Чьего роду-племени?
А сама в голове подсчитывает, сколько расходов на свадьбу, да кого пригласить, да во что наряжаться будет.
- Не знаю, - досадует сынок. Губы кусает, в глазах пламя, в сердце боль сладкая. Себя не помнит.
Невесту искал месяц и другой, толку нет. Себя потерял, лежит на кровати, в стенку глядит. Доктор городской приезжал, диагноз поставил – меланхолия. Вылечить не взялся, развлекать велел. А тут и новогодний праздник как раз поспел. Танцы в клубе, гулянья. На них и высмотрел незнакомку-то!
Увидел, что библиотекарка стенку подпирает, пожалел, на танец пригласил. Подошёл и – столбом соляным застыл. Сквозь привычный образ черты другие проступают, запах лунный от волос, на губах – росы летние. Обнял крепко – не сбежит! В губы поцеловал: мягки губы как пух гагачий, вкусны, словно сок берёзовый по весне…
Пикалиха едва на ногах: Что за новость! Не бывать этого сраму! Без роду, без племени да за первого парня на деревне какая-то пигалица! Да не тут-то было: сынок в мамкину породу пошёл, она слово, он два. Сдалась Пикалиха. Свадьбу сыграли.
Первые годы вместе жили. Молодая послушной невесткой оказалась. По дому крутилась с утра до ночи. Всё ловко  у неё: пироги пышные, половики стираные, зелень в огороде по струночке вверх тянется. Андрей тоже старается, зимой лес валит, летом с рыбаками: денежку заработать хочет, дом свой поставить.
У Маруси козули ладные печёт, на Маргаритинской ярмарке первая распродаётся.  Или варежки узором особым вывязывает - из городу к ней за рукоделием приезжают, нахваливают мастерицу. От работы домашней Маруся в тело вошла, руки-ноги силой налились, на земле плотно стоит. Никто уж Синичкой её не кличет, какая синичка – женщина в самом соку!
- Птичка моя, синица махонькая, - ластится Андрей к жене, обнимает крепко, словно страшится: выпорхнет из рук птичка малая.
Год прошёл, дом новый справили. Ладный дом, просторный. Двор большой: поросёнок хрюкает, телёнок мычит, куры кудахчут. Пикалиха королевой по Уйме шествует в платье кримпленовом, на плечах накидка ажурная – подарок невестушкин.
Сын с женой на крылечке гостью важную встречают. Руки черны от солнечных лучей у сыночка, футболка белоснежная, как снег первый: старается Маруся. Сама в платьице ситцевом, воротничок крахмальный кружевной, а кажется – наряд царский. А сама простушка простушкой, коса тугая через плечо перекинута, а в глазах -  маята полощется, как небо перед грозой сильной.
Поугощались, почаёвничали,  Пикалиха к разговору важному приступает. Про библиотеку – пустая трата времени, про второго поросёночка или коровку – пора задуматься об автомобиле. Она поможет, но и невестка пусть навстречу идёт, не всё мужику на свои плечи взваливать.
Знала мамаша про сыновью мечту – машину собственную! Андрей во всём соглашается, Маруся молчит, к разговору не пристаёт. Пикалиха губы в ниточку стянула, серчает. Андрей жену в бок пихает, поддакни. Она весь вечер молчала, не спорила. Лишь в глазах полыхало грозовым вроде.
Спать молча легли, обиды затаили.
Полночь спустилась. В небе луна полная серебрится, в окошки заглядывает. Слышит Андрей: Маруся встала тихонько и за порог. Он за ней. Видит: стоит его Маруся посреди  журавликовой перекладины, луна в ладонях ровно мячик детский.
- Маруся! – кричит Андрей, - птичка моя, синичка-невеличка!
 - Иди сюда, не бойся, милый, - смеётся Маруся, невесёлый смех, из глаз слёзки капают в колодезную глубь. Кап-кап, кап-кап.
Осмелел Андрей, к жене поднялся. И стали они как на качелях над бездной. Вверх легко, словно птицы, да потом вниз – камушком. Дух у Андрея перехватывает, а уйти нельзя. А Маруся с каждым взлётом тоньше, воздушней делается, будто в прежний образ возвращается. И всё выше и выше взлетает.
- Не синица я, любимый. Журавлику не стать ручным. А ты не удержишь…
***
Очнулся Андрей поутру: мамаша квохчет наседкой. Какая такая Маруся? Он не женат ещё...
Говорят, на окраине Архангельска домик невеликий стоит. Сквозь два оконца видны книжные полки вдоль стен. Мама с дочкой в нём живут. Первая простушка обличьем, вторая – красавица писаная. А на дворе колодец старинный – журавлик.