Цивилизация синтеза. Часть 8. Глава. 2

Часть 8. Последняя песнь адмирала.

Глава 2. Возвращение – на круги своя.

Все попытки связаться с Солески, или с кем–нибудь из ее отряда оканчивались безрезультатно. Вместо ожидаемого голоса Катрэн из динамиков скафандра лилась лишь скороговорка выстрелов, что как не странно радовало Мишельга. Отряд Солески вел бой. А это могло означать лишь одно – ей «посчастливилось» найти экипаж крейсера. Правда Мишельгу надо было уповать на то, чтобы к моменту его появления в реакторном зале, отряд Солески еще не был бы разбит, и она была бы жива. – Солески! Солески! Катрен, отзовись! Это адмирал... Кто меня слышит, отзовитесь!
Но динамики упорно молчали, транслируя лишь канонаду жаркого боя и бранную перепалку солдат. Очевидно, в пылу жаркой схватки, ни Солески, ни ее солдаты не обращали внимание на проблемы динамиков связи. Вот в такие–то мгновения Мишельг и начинал жалеть о том, что войска оппозиции имеют устаревшие модели скафандров. Скафандров, в которых вся связь обеспечивалась лишь посредством микрофона и динамиков, в то время как на более совершенных образцах при «облачении» устанавливались автоматически вживляющиеся в мозг телепатические электроды, самостоятельно считывающие с «человеческих извилин» нужную информацию, и выдающие ее в эфир по первому требованию.

– Да. Надо было в свое время поупорствовать, и добиться принятия на вооружение, хотя бы гвардейских частей, стандартных войсковых скафандров...
 – Поупорствовать где и когда? – поинтересовалось у Мишельга его «Я-2».
– На Совете… Галактолет пять назад.
– Ага, поддерживая связь с Советом из катакомб Асмиде–18... – съехдничало «второе-Я»
– Ах, да!– словно вновь после многолетнего забвения, вспомнив все случившееся с ним, чуть ли не взвыл Мишельг. – Найти бы тогда тех, кто решил сэкономить на скафандрах и наших жизнях! Я бы им устроил...
– Ну, если пороешься в руинах Транона возможно ты и найдешь останки этих доброхотов...

– Адмирал, осторожно! Пригнись!

За тревожившими его думами, и беседой со своим вторым–Я, Мишельг не заметил как миновав пролет последнего эскалатора, пройдя крутой поворот, влетел в залитый светом выстрелов пост управления энергетикой корабля, стены пол и потолок которого были посечены трассами огня, залиты кровью и перепачканы ошметками внутренностей погибших. Кто–то, очевидно тот, кто предупредительно окрикнул адмирала, вцепился в Мишельга железной хваткой, навалился ему на спину и прижал к палубе, выдернув его из под летящей трассы пуль. Мишельг спиной почувствовал, как чье–то твердое облаченное в скафандр тяжелое тело навалилось на него, вздрогнуло, раз, второй, третий и быстро обмякнув разжало свои могучие объятия. На его глазах рукава скафандра еще секунду назад наполненные упругой атмосферой, съежилась, и обжавшись повторив форму скрываемых в них рук, вдруг  резко вздулись словно внутри них что–то взорвалось. Еще секунду назад бывший идеально прозрачным вакуум перед камерами шлема замутился, окрасился в темно красный переходящий в черный цвет и наполнился какими–то бесформенными ошметками
– О, великая галактика! Да что же это твориться?! – Мишельг видал смерть во множестве ее ликов, но вот чтобы собственным телом, собственной кожей чувствовать как внутреннее давление разрывало человека, превращая его в нечто плывущее и растекающееся, было для него впервые.
Не в силах перетерпеть этого и перебороть нахлынувшую брезгливость, Мишельг с легкостью оттолкнул облепившийся превращенный в рванину скафандр, дал длинную очередь в первого же попавшегося на глаза врага, и метнулся вперед,проторяя себе дорогу вновь вспыхнувшим штыком.
Ноги, несшие тело, сами без указки свыше, меняли одну плоскость опоры на другую, крепя магнитные подошвы обуви-то к палубному настилу, то к вертикале переборок, то вовсе уводя тело под потолок. Огибая препятствия и схватившихся в рукопашной схватке бойцов, Мишельг искал и находил для своего автомата и прикрепленного к нему штыка все новые и новые цели. Внезапно появляясь из-за спин сражающихся, камнем падая со стен и приведением выходя из кровавого тумана разорванных останков, адмирал быстро расправлялся со встающими на его пути врагами, не забывая по старой привычке считать их количество, словно отрабатывая приемы на полигоне, а не ведя бой в лабиринте вражеского крейсера. Правда довести счет побед хотя бы до десятка ему так и не удалось. Несколько минут ожестого натиска, и вовремя подошедшее подкрепление окончились тем, что Мишельг перестал находить себе цели, то и дело натыкаясь на спины своих же. Он едва сдержал себя, чтобы в пылу боя  не нанести кому–нибудь из своих смертельного удара или столь же рокового выстрела.

– Катрэн! Ты где?!

Среди бойцов, попадавшихся на глаза, Мишельг не видел той чей скафандр обозначался лиловыми огоньками.

– Солески! Отзовись! Кто видел комиссара ?!
– Адмирал... Адмирал... Она здесь!
– Где?! – Мишельг судорожно завертел головой в поисках того кто указывал на Катрен. – Она хива?
– Не знаю, мой адмирал.
– Да где она?! Кто со мной говорит? Подними руку... – в толчее, среди помутневшего вакуума, адмирал никак не мог определить кто с ним говорит. – Я здесь, мой адмирал. Вот она...

В гонце концов Мишельгу удалось обнаружить, зовущего его солдата. Протолкнувшись сквозь спины, все еще находящихся в боевой позиции и осматривающих пространство захваченного отсека солдат, Мишельг смог увидеть Солески. Собравшись в один единый комок, оцепенев в неподвижной скорченной позе, она покачивалась поблизости, не подавая признаков жизни
– Катрен... Солески... Что с вами комиссар? – вымуштрованная еще в молодые годы субординация в присутствии низших чинов, вынудила Мишельга отказаться от фамильярности и перейти на более жесткий официальный язык. – Комиссар вы ранены?!
– Да не кричи ты, адмирал, – как можно тише, словно боясь спугнуть кого–то, сдавленным голосом произнесла Солески. – Мне пробили скафандр.
– Пробили скафандр?! – чего–либо более жудкого чем разрыв оболочки скафандра, на еще живом человеке, Мишельг и представить себе не мог. – Где?!
– Адмирал, противник закрепляется в реакторном зале...
– Их там человек сорок – шестьдесят...
– А...? Что...? – адмирал, выбитый из боевого настроя словами Солески, не был готов принять и мгновенно переварить тревожного смысла брошенных ему слов. – Закрепляются?
– Так точно, мой адмирал! Очевидно это остатки бравого экипажа!
– Выбить! Немедленно выбить их из зала! И постарайтесь взять живым кого–нибудь из старших офицеров, – быстро собравшись с мыслями, распорядился Мишельг, которому, к счастью, хватило ума и времени на то, чтобы понять, что запирать обреченного противника в реакторном зале более чем опасно. Но лишь на мгновение оторвав свое внимание от Солески он тут же вернулся к ней. – Где разрыв...?!
– Вот здесь, – не сделав ни одного движения, хотя бы в общих чертах указывающего на место пореза, ответила Солески.
– Где? Покажи же?
– Да здесь! На животе! – нервно пояснила Солески. – Я не могу двинуться, так как сжимаю
дыру.
– И большая дыра? – начиная соображать чем можно было бы ей помочь, продолжал Мишельг.
– Не знаю. Но я с трудом сдерживаю давление, рвущегося из нее воздуха. Ты сможешь мне помочь?

– Молчи! Молчи! – чуть не расстроив все нейронные связи мозга, заорало «второе–Я», оборвав Мишельга уже открывшего рот, чтобы произнести обнадеживающее: «смогу».
– Ау–у! Зачем же так орать! С какой стати...
– Не торопись. Попробуй копнуть ее.
– Копнуть что? – искренне не понимал ход мыслей второго–Я  Мишельг.
– Спроси ее о своем прошлом. О том, почему у тебя две разных памяти. О том, как ты капитан линкора Его Величества стал адмиралом оппозиционного флота. Сейчас ее жизнь в твоих руках... Пользуйся этим.
– Вселенские ветры, кто ты? То ты упрекаешь меня в малодушии. То призываешь к предательству. То напоминаешь о совести. А сейчас ты призываешь меня воспользоваться трагедией этой женщины. Кто ты на самом деле?
– Я, твое «второе–Я», а она сейчас для тебя ничто иное, расчетливое, человекоподобное существо, без зазрения совести   ранее   пользовавшееся   тобой   и   твоими способностями. Надави на нее!
– Мишельг, Мишельг... – видя как в бездвижностн застыл над ней скафандр с оцепеневшем внутри него Мишельгом, со страхом в голосе позвала Солески. – Ты поможешь мне?
– Помогу. Но сначала ты расскажешь мне о том, что вы – члены Совета Четырех сделали со мной, – пересиливая себя, вымолвил Мишельг требуемые от него «вторым–Я» жестокие слова.
– Что?!
Наверное если бы сейчас можно было видеть лицо Солески, то Мишельг увидал бы ее широко раскрывшиеся глаза и скривившиеся тонкие губы, мгновенно побелевшие в сравнявшиеся по яркости с цветом лица.
– Я хочу, чтобы ты мне все рассказала. И чем быстрее тем лучше. А пока ты будешь рассказывать я подготовлю жгуты для стяжки. Итак, я слушаю – начинай.
– Ты? Ты адмирал! – сбиваясь с дыхания, не в силах подобрать слова чтобы озвучить ту мысль, которую она пока еще не могла и сформулировать, заговорила Катрэн, решившая не играть с судьбой и как ей казалось с твердо настроенным адмиралам. – Ты изначально был каторжником на одной из планетарных колоний империи. Там-то тебя и заметили наши люди – личный представитель губернатора Тарик Зор и адмирал Карси Зу. После нескольких успешных провокаций им удалось заполучить твои данные...
– Какие данные?
– Матрицу. Твою матрицу. По которой ты и был воссоздан вновь.
– Вновь?
– Да, вновь. После того как кто–то из этих двоих: Тарих Зор или Карси Зу провалил операцию, тебя пришлось убить.
Мишельг был в шоке. Ни он, ни его «второе–Я»даже не догадывались о таком повороте событий.
– Я был убит?
– Да. Не далее как пятьдесят – шестьдесят дней назад.
– Что? А как же те десять лет, что я в служу в рядах оппозиции?
– Все это было заложено в твою память.
– Но зачем?
– У нас – у оппозиционного Совета всегда были натянутые отношения с имперской властью. А пол галактогода назад они и вовсе обострились, грозя перерасти в военные действия. В этот время нам и понадобился профессиональный, преданный военный офицер. Офицер который бы смог повести наш флот на бой с имперским флотом. И создать такого офицера, нам пообещал Тинк Зак.
– А флот–то у вас откуда?! Нищая оппозиция, имеющая всего одну планету, даже в теории не может обладать флотом в пять и более десятков вымпелов.
– Это Тинк. Это все Тинк. Он за сорок дней создал все эти корабли.
– Что значит создал? Купил что ли?
– Не знаю. Как–то он объяснял нам о своем открытие, которое позволяло ему из элементарных частиц собирать все, что не заблагорассудиться.
– Синтез?
– Да, да! Синтез. Но не такой к которому мы привыкли – дорогой, малопроизводительный, создающий малогабаритный ширпотреб. А другой – быстрый, дешевый и позволяющий синтезировать объекты любого размера и любого происхождения.
– Я, синтезированная Заком игрушка оппозиции...?
– Нет. Это не так...
– Значит моя память и «второе–Я» с его памятью это не паранойя или шизофрения, а следствие грязных игр Совета... – не столько Катрен, сколько себе ответил Мишельг, потрясенный услышанным.
В прострации, погрузившись в думы, Мишельг выпрямился и не обращая внимания на «лежащую» у его ног Солески, в задумчивости зашагал куда–то, не заботясь о том что по соседству, за ближайшей переборкой все еще идет бой. Бредя по коридору, уводящему его от пульта энергоуправления, Мишельг не почувствовал как с его плеча соскользнул автомат, не заметил, что его ноги оторвавшись от палубного настила, начали отмерять шаги по вертикале переборки и не услышал как закричала Солески.
– Адмирал! Адмирал! Вернись. Не бросай меня...

–... – «Я–2» молчало, не находя подходящих слов чтобы описать свои чувства.
–... – молчал и Мишельг, меньше всего сейчас думающий о чувствах второго–Я.
– Вот это новость...
– Новость? Ты же кажется с самого начала знал об этом?
– Нет. Я догадывался что, что–то здесь не так. Но чтобы знать всю правду, а уж тем более скрывать ее от тебя? Ну уж нет! – ответило не менее ошарашенное услышанным «Я–2». – И что теперь ты собираешься делать?
– А что - есть какая–то разница в том, что я сейчас буду делать? Чтобы я теперь не делал, это делать буду не я, а напичканный необходимыми знаниями и воспоминаниями дублер. Я – мертв, вот уже как пятьдесят галактосуток.
– Да–а. Удобную ты выбрал философию. И что самое главное надежную. Против таких доводов и сказать-то не чего, а не-то чтобы там как-то переубедить.
– А зачем? Зачем что–то говорить? Зачем кого–то переубеждать? Мне не повезло в той жизни – я был убит врагами. Или пусть даже погиб от несчастного случая. Какая разница. Признаюсь честно - не повезло. Но вот теперь те же самые враги, не спросив моего мнения, воскрешают меня. Точнее сказать собирают заново из мельчайших частичек, которые возможно никогда и не являлись частью моего тела. Так вот, они собирают кого–то очень похожего на меня. Наделяют это тело моим разумом и вновь, не спросив моего мнения, бросают это что–то, что сейчас и являет собой мое тело, в бой с гегемонией. С гегемонией, против которой я никогда, ничего не имел. Даже, насколько я припоминаю, всю свою прошлую жизнь я отдал на служение ее интересам. И после всего этого я еще должен думать, что делать дальше?! Для чего? Для того чтобы на какое–то время продлить свои мучения. Ведь оппозиция разгромлена. Совет уничтожен. Остался только я – адмирал военизированного крыла Совета Четырех, на которого и посыплются все обвинения, попади я в руки империи.
 Судейскую машину ведь не будет интересовать тот факт, что я насильно вновь появился на этот свет, и изначально получил установку на войну. По отношению к тем фактам, которые уже собраны на меня трибуналом, мои слова, похожие на бред сумасшедшего, будут приняты в лучшем случае за детский лепет...
– У тебя есть свидетели!
– Кто?! Кто подпишется под моими словами?
 – Солески...
– Солески? – в груди Мишельга словно что–то оборвалось, он вспомнил, что оставил ее на верную погибель где–то в коридоре. – Великие звезды, она же погибает?
В мгновение ока, полностью придя в себя, Мишельг резко развернулся на сто восемьдесят градусов, и сменив вялую походку на быстрый четко печатаемый шаг, поспешил назад. Ему можно было бы перейти на бег, но он боялся этого, из-за опасности отрыва от поверхности переборки. Отрыв от опорной поверхности стремглав несущегося к цели человека, непременно привел бы к началу неуправляемого парения в узком коридоре, что могло окончиться плачевно. Появись в это время в коридоре хоть один вражеский боец - и судьба, вновь оставшегося без оружия, беспорядочно кувыркающегося в невесомости адмирала, была бы решена.
Не смотря на то, что Мишельг за несколько секунд полностью развенчал основные ценности и смысл своей жизни, он не торопился растаться с последней, как могло это показаться еще мгновение назад. А это говорило лишь о том, что он полностью владел собой и отдавал отчет своим действиям. Единственное, чего он не сделал из того, что поспешил бы сделать всякий нормальный человек, так это, не прекратил своего противоестественного движения по вертикали переборки. И как не странно, это–то если и не спасло ему жизнь, то по крайней мере уберегло его от травм и ощутимых ушибов.
 Внезапно тело обрело массу. Большую массу. Более чем неприятными ощущениями дали о себе зныть внутренности. Все органы пищеварения, вместе со всем содержимым опрокинулись, и изнутри надовили на правый бок, вызвав несерпимую боль в задавленной ими почке. Ноги, лишь благодаря магнитным подошвам удерживавшим тело на плоскости переборки, подломились под массой падающего тела и массой надетого на него скафандра. Магнитные подошвы оторвались от стены и Мишельг сорвался вниз. В низ, который наконец таки появился у крейсера. От неожиданности Мишельг не успел ни сгрупироваться, ни принять безопасной при паденнии позы. Единственное на что его хватило так это на то  чтобы выкрикнуть одно из своих ругательств и беспомощно распластаться на потолке, который теперь заменял палубу.
– Что за шутки?! Кто там на посту управления? – не в силах набрать в легкие сдавленной груди подольше воздуха, прохрипел Мишельг. – Не можете исправить вектора силы, так хотя бы ослабьте само притяжение! Нас сейчас раздавит.
– Сейчас, сейчас, мой адмирал. – в ответ послышался столь же сдавленный вопль, пришедший в наушники адмиральского скафандра из поста управления. – Сейчас все исправим. Только доберемся до кресел.
Внезапная трагедия превращалась в фарс. Очевидно не посчитавшие нужным надежно пристигнуться к гравитационно–компенсирующим креслам новые “ хозяева “ поста, перепутав направление вектора силы притяжения и не расчитав его величену, были вырваны из своих лож. Сейчас же от только одного представления картины того как эти люди, подобно червям копошащиеся на потолке, пытаются допрыгнуть до кресел и вновь влезть в их ремни, Мишельг начинал улыбаться не смотря на перегрузку, и на тяжело переносимые, как и само внезапно появившееся притяжение, черные мысли.
– Что вы делаете?
– Пытаемся добраться до кресел, мой адмирал!
– Быстрей! Быстей! Не забывайте, что здесь все еще идет бой.
– Они – кресла, висят в трех–четырех метрах над нами. Сейчас мы попытаемся развернуть мобильный пульт дистанционного управления …
– Ну, ну. Успехов вам. – Мишельг не мог сдержаться. В один из самых трагических и переломных моментов в его жизни  он искренне, от души веселился, думая о несчастных, незадачливых офицерах, борющихся с притяжением, и со следствиями своей глупости.
Мишельг явно был на гране психического срыва. Основным признаком его приближения был этот несдержанный смешок. Смешок, вырвавшийся в тот момент, когда для него и места-то не было. Рушилось все: карьера, судьба, привычное мировозрение … В этот самый момент, когда за одной переборкой погибала Солески, а за другой гибли бойцы, должно было быть не до шуток и смеха. Но Мишельг смеялся.  Все потому, что в последнее время он так часто сталкивался со смертью, и как оказалось прошел через нее, то теперь ее зрелище уже ничуть его не трогало. Но это не означало, что он опустил руки и прекратил бороться с судьбой. Просто у Мишельга не хватало сил чтобы продолжать ее.
Мало того, что Мишельг не мог подняться с потолка, прижатый к нему искусственным притяжением, так к тому же и дверной проем оказался метрах в двух над годовой. Добраться до него можно было только чудом. Единственное чем Мишельг сейчас мог помочь столь нужной ему Солески, так это поддерживающим ее словом.
– Катрэн, держись! Держись! Сейчас снизят притяжение и я к тебе вернусь. Ты меня слышишь?!
Но в ответ Мишельг не получил Ничего. То ли Катрен была не в силах ответить, прилагая максимум усилий на то  чтобы удержать рвущийся к из скафандра воздух. То ли просто отвечать было уже не кому.
– Пост управления! Что у вас там?! Чем вы занимаетесь ?!
– Сейчас, мой адмирал! Исправляем! Уже исправили...!
В подтверждение этих слов, Мишельг вновь ощутил, как его внутренности начали выворачиваться наружу. Руки судорожно дернулись, пытаясь удержать выскочивший из под их хозяина потолок. Но потолок, наконец-таки ставший потолком, сбросил с себя Мишельга, тело которого мгновенно достигло палубы. Мишельг даже не успел вскрикнуть или хотя бы вздохнуть, как его буквально растерло по палубе. Сильнейший удар потряс тело. Глаза опять застлала кровавая пелена. Сознание помутилось. А во рту появился отвратный вкус рвоты. Наверное только поэтому Мишельг не сразу почувствовал, что предательский вектор притяжения вновь изменил свое направления.
Новый удар, оповестил о том, что потолок опять стал настилом палубы.
– Что за шутки?! Ало, пост...
Ответом на его невысказанный гневный вопрос, стадо очередное падение с высот пята метров. Вектор притяжения вернулся к истинному, естественному своему направлению.
Последнее падение стоило Мишельгу сознания, покинувшего его тело на добрую галактоминуту. К счастью продолжения падений и связанных с ними полетов не последовало. Мишельг смог спокойно отлежаться и перенести полученное им сотрясение мозга. Но стоило только сознанию или точнее подсознанию вернуться в тело, как оно тут же растолкало все еще спящий мозг:

– Подъем! Подъем! Не время разлеживаться!

– А? Что? Ах да – Солески, – едва очнувшись, вспомнил Мишельг. – Сейчас, сейчас... Уже встаю...

Ноги, руки, да и само тело с трудом слушались все еще шальной головы. Вялыми движениями Мишельг с трудом поднялся с палубы, так и не прочувствовав, что притяжение вернулось в свою норму. Шаткой походкой он вошел в дверной проем, за которым и должна была находиться Солески. Но Солески там не было. Лишь обрывки нескольких скафандров и растекшиеся по поверхностям переборок, палубы и потолка окровавленные внутренности.
От подобного зрелища Мишельга едва не вывернуло. Он мгновенно протрезвел. В мозг вернулась острота восприятия и быстрота мысли. Они-то и помогли ему понять, что он опоздал.

– Ну, вот и все... – проконстатировало «второе–Я». – Мы потеряли последнего свидетеля.
– Бери выше. Среди этих останков, скапывающих с потолка и стекающих со стен не только останки нашего последнего свидетеля, но и останки последнего члена Совета Четырех.
– Да. С оппозицией покончено. Т–Дёрн может праздновать победу.