Царство небесное. Ягуар

Тогда я был слабым. Почти больным, сонным. Подолгу сидел на заднем дворе этой оставленной на окраине тропического леса виллы. В мутной воде давно зацветшего бассейна плескалось, беспокоемое лягушками небо. С деревьев пели птицы, можно было просто сидеть и слушать их, и еще шум городка, звуки музыки, доносившиеся даже до этой части, которую жрали наступающие джунгли. Смех и голоса, пьяные вскрики, звон бутылок и сигналы старых автомобилей, которые раскачивались перегруженным огромными и неуместными колонками.
Кто меня спасет? Какой – нибудь дедок, который намажет чудодейственным жиром, перетертым со звездами мою ссохшуюся грудь? Напоит до утопления мертвой водой, а потом вольет в бездыханные губы живой? Смешно надеться, я просто не доберусь до такого дедка. А местная ведьма, единственная надежда здесь – почернела глазами, глухо захрипела и провалилась в кипящий котел неестественной комы от моего прикосновения.
Слабым быть было непривычно. Быть…Человеком, что ли. Простым, хрупким, которого кусают комары и может «протянуть от сквозняка», который мокрый то ли от того, что здесь душно, то ли от того, что температура повышена. Во рту неприятный, не здоровый привкус, дыхание больше не пахнет свежестью, сердце бьется тяжело, отработав свое за столетия без передышки. Хоть и останавливалось иногда, но это были скорее желанные передышки, чем вот такое вот. Слабость. Сжирающая слабость. Желание лежать и не двигаться. Сначала хватало сил хотя бы приготовить себе простую человеческую пищу, вроде перетертой каши, потом стал откладывать и это, пил воду, а потом и за водой вставать стало невмоготу. В туалет два раза за такой липкий и болезненный день. Зачерпнуть ладонью воды из под крана, еще более ядовитой чем воздух, не смотреть в мутное зеркало на осунувшегося, с серой кожей и ввалившимися глазами с пожелтевшими белками. На сколько лет  сейчас выгляжу? Печень пришла в негодность, желудок не работал, легкие были словно наполнены пылью, из тела ушло здоровье, такое естественное и от этого совсем не ценное. Меня выпили, выжрали, заразили самым противным, чем можно было – обычной человеческой жизнью. Ленью, глупостью и не способностью придумать, как от этого избавиться.
Потянуло же меня в тот храм, к тому алтарю. Заигрался, расслабился, привыкнув быть баловнем и любимцем судьбы, получающим все, сразу, сполна, под музыку, самое лучшее. Бессмертие это смешно для того, кто столько раз забирал жизненные силы и при этом полагал, что нечего бояться. И чужой территории в том числе. Ходил как дома, с удовольствием ощущая все  - нагретые, отполированные камни пола под ногами, солнечные блики в дырах полуобвалившихся стен храма, плетущиеся растения, наполняющие воздух густым ароматом и россыпи рубинов на золотых пластинах жертвенников. Тихую вибрацию накопившейся энергии, которая была готова влиться в меня, только дай ход и под завязку забирай с собой. А потом вышел он, или оно, человеческая фигура в пятнах ягуаровой шкуры и мягким, коротким мехом по всему телу. И от неосторожного шага на камень – магнит, камень – высушенную и запертую в спрессованном песке черной дыре, миг, и к кишащей от переизбытка силе добавилась почти безразмерная моя.  Заболело все и сразу, голова, почему – то зуб, позвоночник и ноги, бросило в холод, так, что я как в бреду брел по улице, обхватив себя руками, в промокших и грязных штанах и обуви, потому что из джунглей этих пришлось долго выбираться пешком, блуждать и нехорошо замирать от обезьяньего крика. Думал, что пройдет, что смогу отлежаться, найти способ силу вернуть, если надо – ждать. Стать уличным торговцем, жарить кукурузные лепешки, закатав рукава и загорая доступной теперь солнцу кожей. Уставать. Спать по ночам. Ждать, ждать, ждать. Год, два, десять лет. Сила придет, вернется, снова наполнит мое тело, настолько идеально подходящее для  нереального, изнаночного, сумеречного, божественного.
Живот скручивает пустыми рвотными позывами, сердце болит, тело сводит судорогой, каждый удар это боль, каждый вздох это тяжелая работа. Сила не придет, она только сильнее утекает из меня. И вот я уже просто дикорастущая ветка плюща в том храме, ловлю спинами и ладонями своих листов солнечный свет, я рубин на жертвенной чаше, я камень и пыль, мне просто, я почти не помню о том, что когда то был самой жизнью, жадной, ненасытной, многогранной, вечной, всесильной, равнодушной и радостной, безжалостной. Я вижу его, склонившегося надо мной, лицо у него не покрыто шерстью, как все остальное тело, оно раскрашено натуральными красками, пальцами и кистями, золотом, глаза подведены, они старые, это так некрасиво заметно вблизи, как и поры кожи и потемневшие от времени клыки, потрескавшиеся губы, которые он облизывает раздвоенным языком, собираясь впиться в мою шею. Берет своей когтистой полу – лапой полу – рукой мою бессильно болтающуюся голову, обнажает горло и в этот момент я открываю глаза, улыбаясь и вонзая в его грудь свою ладонь. Кожа натягивается, трескается с характерным звуком, под пальцами хлюпает что – то черное и холодное, интересно, моя кровь такая же, как и у этого всеми забытого, одичавшего и забывшего себя божества? Держу за огромное, еще бьющееся сердце и все мое тело ликует – поймал.
Дергаю на себя, вырывая его жизнь из грудной клетки, облизываю, смотря на полные ужаса, не понимания а потом смирения глаза. Ну да, он понимает, все правильно, один из нас был охотником, а другой – жертвой. Кто оказался сильнее – тот и победил, тот забирает все, что положено, и музыка на улицах этого города теперь звучит для него, жарятся самые жирные лепешки и подчиняются обезьяны и ягуары, и даже дикорастущий плющ знает, что сейчас, этой влажной тропической ночью у них другой хозяин.
Сила наполняет меня, я расправляю плечи, с наслаждением чувствуя каждый мускул и каждую клетку тела, мне спокойно и весело, губы растягиваются в улыбке. Может и правда, заняться уличной торговлей, соединить то, что я люблю – празднества, алкоголь, звуки, готовых накормить меня собой людей и не людей, открыть для них двери? Что – то после этой привычной людям слабости и безысходности во мне остался новый опыт, новые ощущения, ненавязчиво просящие реализации. Стираю с губ загустевшие остатки крови, снимаю с лежащего у ног тела широкую золотую полоску с зазубринами, одеваю на  голову эту корону, закрывая глаза и запоминая все  это.