Это было недавно, это было давно

                1.

Цыганский табор остановился возле большого села на ночлег. Цыганки с детьми отправились на «добычу пропитания», кто за счёт гадания, кто заставляя цыганят петь и плясать ради того, чтобы их покормили. Весь тёплый летний вечер ходили они по селу, заглядывая в каждый дом. За ними из любопытства увязались сельские ребятишки. Только поздно ночью с полными сумками вернулись цыганки в табор. Наутро кибитки двинулись дальше. Цыганята спали, дремали цыгане помоложе, лишь отцы семей следили за лошадями. Когда проехали километров 20, увидели чистый родник, который бил из земли, мужчины предложили остановиться, чтобы поесть и набрать воды  на дорогу. Цыгане стали выбираться из кибиток, выпрыгивая на траву, как вдруг услышали, что в одной из них громко заплакал малыш.  Роза, хозяйка кибитки, заглянула внутрь неё и  нашла там маленькую девочку примерно трёх лет. Это была совершенно чужая девочка, как она сюда попала, никто из цыган не знал. Посоветовавшись, решили, что, вероятно, они нечаянно увезли  ребёнка из вчерашнего села, наверное, дети привели малышку с собой. Что делать? Ехать обратно? Не хотелось гонять зря лошадей, но  и оставлять девочку нельзя. Тогда муж Розы, взяв ребёнка, пошёл  пешком обратно в село. Табор остался отдыхать, дожидаясь его возвращения.

Вечером цыгане увидели, что  он идёт, неся на руках, спящую девочку. Цыган рассказал, что в сельсовете его попросили довезти Анюту до города, попробовать найти там её сестру, а если не получится, то отдать её в детский дом.  Все документы  Анны Георгиевны Кожиной, трёх лет, председатель Совета отдал цыгану.

У девочки нет ни отца, ни матери, сестра давно уехала из села, на письма не отвечает.   А поехать с ней в город председатель никак  не мог: то сев, то уборка, то другие дела. Цыган согласился помочь.

До города было километров двести. Кони шли, не торопясь, а цыгане рассуждали о судьбе ребёнка. И чем ближе был город,  тем всё чаще Роза предлагала оставить девочку у них, а не отдавать её никому. Бойкая на язык цыганка была очень доброй.

Она уговорила мужа оставить  Аню в таборе. У Розы было своих семеро детей, но, услыхав о сиротстве девочки, её доброе сердце пожалело ребёнка,  захотелось согреть девочку, приласкать, накормить её.

 С первых же  дней Роза стала называть Анюту дочкой. Аня была спокойная послушная девочка, её полюбили все, и уже через месяц никто не вспоминал, что девочка им не родная.

 Прошло три года. Однажды  летним вечером приехали в деревню, где на окраине её играла гармошка, а рядом толпились люди. Цыганки с детьми по обыкновению пошли на поиски еды. Мужчины остались в таборе возле лошадей.

Роза тоже пошла с детьми в деревню. Увидев симпатичную девушку, цыганка решила  погадать ей. Но  парень, стоявший рядом, прикрикнул на Розу, мол, убирайся и не морочь людям голову. Кто-то  из подруг девушки заступился за цыганку:

- Ты не веришь  гаданиям и не надо, а нам интересно. Давай, милая, расскажи, что  нас ждёт.

Роза  уже хотела  погадать девушкам, но парень грубо оттолкнул её:

- Тебе, ведьма, что было сказано? Уходи или я тебе морду набью! –  он был пьян и попытался ударить цыганку.

Соседи хотели унять пьяного, но тот распалился ещё больше.  На беду удерживать его надумал не старый ещё мужик, тоже изрядно подвыпивший. Приближаясь к парню, он не удержался на ногах и чуть сам не свалился на забияку, задев его рукой по лицу. Началась  драка, от которой Роза постаралась поскорее увести детей,  драчун же, заваливаясь на землю, схватил за ногу Аннушку. Девочка упала, ударилась и громко заплакала. Собравшийся народ стал  ругать хулигана, грозить ему милицией.

Кто-то и в самом деле сбегал к телефону,  позвонил  участковому. Прибыв на место и увидев драку, которая всё продолжалась, милиционер отвёл  всех участников в деревенский клуб. Здесь он потребовал документы драчунов, свидетелей и цыганки.  Выслушав все объяснения,  он составил акт о правонарушениях  драчунов, обещая на всех наложить штраф.

Пока составлялся протокол, маленькая Анечка всё плакала, потому что у неё на коленке была огромная ссадина,  из которой сочилась кровь. Посмотрев на ребёнка, пожилой участковый милиционер взял её за руку и повёл к своему мотоциклу.

-  Я довезу её до деревни Силуяново, там есть фельдшер, хотите, поедем вместе, - обратился он к цыганке.

Роза села в коляску мотоцикла вместе с Аней, а своим детям велела идти в табор за деревню.

Вскоре они были уже у фельдшера. Доктор сначала промыл рану, а потом наложил ребёнку повязку на ножку. Он сказал Розе, что, если будет болеть колено,  надо прикладывать  к ранке тряпочки с различными лекарственными травами, назвал ей травы. Она  сама всегда так делала своим детям.

 Девочка и цыганка поблагодарили врача и уже собрались уходить, когда фельдшер спросил фамилию ребёнка. Ему надо было заполнить карту и журнал. Милиционер был рядом. Роза смутилась.  Первой её мыслью было, назвать настоящую фамилию Ани, но цыганка испугалась, вдруг милиция ищет ребёнка, тогда она себя выдаст. Её смущение  длилось минуту, не более, уже в следующую секунду она назвала свою фамилию,  участковый же успел понять, что что-то тут не так. Когда они втроём вышли от фельдшера, милиционер предложил довести их назад, туда, где находился табор.

Мотоцикл быстро домчал Аню и Розу до деревни. Цыганка с девочкой сошли, а пожилой участковый пошёл за ними в табор.

Там он объяснил, что хочет знать, откуда у цыган ребёнок. Пришлось во всём признаться. Милиционер ушёл, потребовав  у цыган никуда не двигаться дальше до тех пор, пока он не даст на то разрешение.

Утром участковый забрал все документы Анны и уехал. Он видел, что Анюта и Роза привязаны друг к другу, поэтому, чтобы не травмировать девочку заранее, решил сначала выяснить всё сам у начальства  в городе.

Ближе к вечеру милиционер вернулся, сказав, что ребёнка следует отвезти в детский дом. Услышав о том, что ей придётся уехать от названных родителей и братьев с сёстрами к чужим людям, Аннушка стала горько плакать.  Пожилой участковый уже был не рад, что ввязался в это дело. Ему стало жаль девочку, но он теперь был обязан выполнить  распоряжение начальства.

Через час, всё ещё рыдающую Аню старшина привёз в городской детский дом. Пока участковый оформлял документы, Аннушка плакала, ей было страшно оставаться в чужом месте одной без Розы, без братьев и сестёр.

В детском доме было тихо, все дети находились за городом в пионерских лагерях. Лето ещё не кончилось.

Милиционер ушёл, а к ребёнку подошла  полная женщина  средних лет. Она взяла девочку за руку и повела по коридору. Они пришли в какую-то комнату, оказалось, что в душевую. Женщина раздела Аню, вымыла её, помогла ей из шкафа, что стоял рядом, выбрать подходящую по размеру одежду.

- Меня зовут Анастасия Юрьевна. Я - воспитательница. Тебя, я знаю, зовут Аннушкой. Давай дружить! Тебе у нас плохо не будет, не бойся. А друзья твои, если захотят, смогут тебя навещать.

Аня, переставшая  было плакать, когда её мыли и переодевали, при словах воспитательницы о друзьях, снова заплакала. Она вспомнила своих цыган, кибитку, лошадей, песни, под которые так приятно ехать по дороге и ей захотелось побежать и тут же прижаться к доброй Розе. От этого она громко всхлипнула. Анастасия Юрьевна посадила ребёнка к себе на колени, погладила по мокрым волосам:

- Не надо грустить, девонька, всё у тебя будет хорошо. Пойдём смотреть, где твоя комната.

Они поднялись на второй этаж и вошли в одну из дверей. Анюта увидела большую спальню, где никого не было. Здесь стояли три ряда кроватей, застеленные все белыми покрывалами. Кровати отделялись друг от друга тумбочками.

- Вот, тут у окошка тебе будет хорошо, - воспитательница подвела девочку к кровати. Аня потрогала подушку, посмотрела в окно.

- Запомнила, где твоя постель? – Девочка кивнула.

- Вот и хорошо, теперь пойдём кушать.

Анастасия Юрьевна снова взяла её за руку и повела Аннушку по коридору дальше. У одной из дверей они остановились, зашли в просторную столовую.  Комнату заливали лучи заходящего солнца. От этого столовая была освещена красным светом. Отблески потухающего дня отражались на  стёклах окон, посуде, самоваре, что украшал центральный стол. Аня остановилась, поражённая этим зрелищем, ничего подобного она никогда не видела.

Недалеко от двери были накрыты два стола.  К одному из них воспитательница подвела Аню, посадила девочку, пододвинула к ней тарелку с гречневой кашей и стакан молока. Сама тоже села и подвинула к себе другую тарелку, взяла стакан с молоком:

- Ешь, ребёнок! Ешь, пока каша тёплая, - глаза женщины улыбались очень по-доброму.

 Аннушка стала есть. Под взглядом этих добрых глаз  девочке стало как-то спокойнее, было уже не так страшно, как сначала. После ужина они опять вернулись в спальню. По дороге из столовой Анастасия Юрьевна показала девочке, где умывальник, туалет, библиотека, где можно смотреть телевизор. В углу спальни стоял шкаф, в котором оказались игрушки. Увидев столько игрушек сразу, Аня очень удивилась. В кибитке почти не было игрушек, они с братьями и сёстрами играли чаще шишками, цветами, ветками, хотя у них   была кукла с растрёпанными волосами и машина-грузовик.

- Выбирай, что тебе нравится, - воспитательница подошла с  девочкой поближе.

 На полках стояли игрушечные чашки и чайники, столы и стулья, сидели куклы, лежали и сидели разные звери. Ане понравился небольшой коричневый мишка. Анюта погладила его мягкую шкурку.

- А можно, он будет всегда со мной, даже ночью?

- Конечно, можно.

Аннушка прижала к себе медвежонка покрепче и вдруг услышала звук, похожий на рычание. Это её развеселило. Она снова и снова нажимала живот у медведя,  а он рычал. Потом случайно девочка перевернула игрушку вверх ногами, мишка опять зарычал. Аня поворачивала зверя без конца, так забавляло её это рычание.

В постели она положила мишку рядом с собой, головой на подушку и, обняв его, как друга, заснула.

Так в шесть лет Аня Кожина стала жить в детском доме.

                2

Прошли четыре года. Аня училась в третьем классе, когда в детский дом приехали представители Ленфильма.

Они искали исполнительницу главной роли для фильма «Странные взрослые». Это была история о девочке из детского дома, взятой в семью добрыми людьми. Аня режиссёрам понравилась. Чтобы девочку увезти с собой в Ленинград, требовалось разрешение директора  детского дома. Но директор сказал, что за ребёнка кто-то должен отвечать. Ей надо где-то жить, спать, есть, как можно увозить в чужой город десятилетнего человека без гарантии, что всё будет нормально. Помощник режиссёра позвонил на Ленфильм, оттуда пришла телеграмма, что девочка будет жить в семье художника по костюмам Галины Петровны Деевой, и она же берёт на себя всю ответственность за ребёнка на  время съёмок. В детском доме осталось заявление от киностудии, а Аня поехала в Ленинград.

 Играла она с удовольствием, проявила актёрские способности настолько, что во время съёмок возле павильона всегда была масса зрителей. Вместе с ней пробовали на ту же роль Риту Сергеечеву, девочку из обычной семьи. Поскольку в фильме героиня жила прежде в детском доме, пока её не усыновили, то у Ани поведение было более близким к жизни, чем у Риты. Большинство присутствовавших на пробах актёров и сам режиссёр сделали выбор в пользу Ани.

Началась работа. Но Анюте не повезло. Она – южное создание, прожившее все свои 10 лет в теплом климате, на сыром питерском ветру подхватила воспаление лёгких. Вместо съёмок и киностудии девочка оказалась в больнице. Болела она долго и тяжело. Галина Петровна, взявшая опекунство над ней, сначала посещала Аню в больнице, потом забрала её к себе домой, чтобы окончательно долечить. За эти два месяца её болезни девочка и Галина Петровна очень понравились друг  другу. Деевы решили не отдавать Аннушку. Они с мужем три года назад похоронили своего сына, студента , попавшего под машину на Невском проспекте. Все эти годы  они оплакивали своего мальчика. О другом ребёнке не могло быть речи, возраст обоих супругов был за сорок, ей 45, мужу 49, начинать всё сначала в такие годы  страшно. Привязанность к Анечке как бы открыла шлюз, в который устремились их чувства материнства и отцовства. Девочка была сиротой, они тоже осиротели. Им всем нужна была полноценная семья.

В Ленинграде Деевы оформили документы удочерения, написали директору детского дома, чтобы им выслали свидетельство о рождении девочки. Таким образом, Анна Георгиевна Кожина, десяти лет стала ленинградкой.

Роль в «Странных взрослых» сыграла Рита Сергеечева, Аня же с новыми родителями с удовольствием смотрела фильм, когда он вышел на экраны.

Сюжет  фильма был очень похож на то, что фактически произошло с ней в жизни, чему девочка  была очень рада.

Её новая мама Галя родилась в Ленинграде. Она знала и любила все улицы и музеи Питера. Когда Галя была девочкой, мама все свободные дни проводила с ней в музеях и на выставках. Теперь  Галина Петровна считала своим долгом показать все богатства Ленинграда приёмной дочери.  Деева запомнила, что Аня артистична и музыкальна, а так как сама она имела среднее музыкальное образование, то стала заниматься с  приёмной дочкой музыкой. Эти занятия доставляли им  массу удовольствия. Через год Аня смогла поступить в музыкальную школу в третий класс. Мать прекрасно шила, ведь она была художник по костюмам на Ленфильме, хорошо готовила. Анюта с радостью всё, что только могла, перенимала у матери.

 Но, окончив музыкальную школу, девочка  не захотела продолжать заниматься музыкой. Ей гораздо больше нравилось дело, которому посвятил себя  отец. Деев работал реставратором-резчиком в Павловске. С первого дня, когда отец отвёз Аню к себе на работу, ей  захотелось помогать ему.

Удивительный Павловск стал потрясением для ребёнка, не видевшего  ни одного музея в своей жизни до приезда в Ленинград. Быть реставратором захотелось ей ещё сильнее, когда отец показал девочке фотографии того , что осталось от Павловска после фашистов. Он рассказал дочке, как перед фашистской оккупацией работники музея спасали всё возможное. Перед самой войной Иван Деев, отец Ани, проходил практику вместе с другими студентами художественного училища именно в Павловске.  В первые  дни войны они получили постановление правительства спасти всё  возможное от гибели. Сутками  будущие художники и реставраторы вместе с работниками музея упаковывали в ящики различные экспонаты, чтобы потом отправить их вглубь страны. Это были, прежде всего, собрания живописи, скульптуры, тканей, бронзы, фарфора и стекла. Удалось вывезти все уникальные предметы мебели, образцы и части мебельных гарнитуров дворцовых залов.  Однако богатства Павловска были огромны, а фронт приближался. Пришлось коллекции античной скульптуры, изделий из цветного камня и значительное количество мебели замуровать в  тайниках подвалов Большого дворца.  Сначала  студенты обошли и облазили все подвалы, какие-то подземные лазы и ходы. Те, что подошли по размерам специально расширили, углубили, чуть ли не руками выгребая землю. Потом долго выносили из подвалов землю, грязь, разный мусор, прежде чем стали заносить туда скульптуру и всё остальное. Потом зацементировали входы, возле них постарались создать впечатление запущенной территории. Работники музея и молодёжь, рискуя жизнями, под бомбёжками до последнего дня, до 17 сентября 1941 года, спасали, как только было возможно,  ценности Павловска.

Когда Советская армия в январе 1944 года освободила Павловск, ещё не было ни денег, ни сил, чтобы сразу начать восстанавливать эту жемчужину русской культуры. Но все, кто были тогда в городе живыми из работников музея, занялись консервацией всего, что уцелело после пожара, устроенного фашистами при отступлении.  Опять они работали день и ночь, не жалея сил и падая от голода. Настоящих музейщиков почти не было, кто-то воевал, кто-то погиб на войне, зато у всех  работающих тогда в музее и парке людей было огромное  желание во что бы то ни стало вернуть Павловск в довоенное состояние. Отец рассказывал Ане, как всем им, добровольцам-спасателям, кроме консервации всего, что осталось от пожара и разрушений, приходилось производить археологические раскопки завалов, архитектурные обмеры, фотографировать уцелевшие части, снимать копии с обгоревших фрагментов живописи, лепного декора, независимо от того, умели они  всё это делать или нет. Других людей или каких-то специалистов всё равно не было. Аня услышала, как буквально в руках рассыпались от первого прикосновения к ним десятки тысяч уникальных деталей отделки дворцовых залов, выжженных огнём. Вот в каких условиях началось восстановление этого чудесного дворцового ансамбля  и парка 18 века.

Когда извлекали ценности из подвалов, боялись того, что они пострадали от пожара и бомб. А ещё все «кладоискатели» ужасно боялись, что что-то не найдут. Ведь перед тем, как цементировали входы в подвалы, была страшная спешка. Немцы наступали, бомбили. Работники музея не смогли даже составить план расположения запрятанных предметов. К радости добровольцев  ничего из ценностей не пострадало, даже хрупкая скульптура. Но наползались «работнички» по грязи от всей души и на много лет вперёд.

 О том, как велись работы, что сделано, и что ещё надо сделать, девочка слушала отца, затаив дыхание, с десяти лет. Поэтому она выбрала профессию, близкую к его работе.

Анна Кожина закончила Архивный институт и  попросила распределить её в Специальные научно-реставрационные мастерские при Ленгорисполкоме, среди которых был отдел, занимающийся  Павловском. Когда-то маленькая Аннушка превратилась в красивую девушку, тоненькую, черноволосую и чернобровую. Ежедневно отправлялась она теперь  с отцом в Павловск, чтобы вместе с ним  работать, занимаясь одним делом – возвращать людям красоту прошлых веков. Отец  целыми днями трудился над  украшениями золочёных резных дверей из Зала войны. Эти двери надо было выполнить заново по воспоминаниям и картинам, так как после  пожара, устроенного немцами, от них остались лишь головешки.

 Аня искала чертежи и картины утраченных произведений, писала письма людям, охранявшим во время эвакуации сокровища музея.

 Например, при восстановлении Египетского вестибюля, отделанного знаменитым Чарлзом Камероном в 18 веке, выяснилось, что многочисленные люстры дворца, канделябры и другие крупные предметы из хрусталя, бронзы, цветного камня были в 1941 году работниками музея разобраны, чтобы отправить их в другие города подальше от войны и бомбёжек. Однако в 1946 году вернулись из эвакуации совсем не все ценности, какие-то по пути «домой» затерялись. Аня звонила, писала в тысячи организаций, чтобы найти концы пропажи. Она  запрашивала не только взрослые организации, но и детские, так как по своему опыту  знала, что порой дети быстрее, чем взрослые отреагируют на её просьбу. Так вышло и на этот раз. «Юные следопыты» из небольшой сельской школы на Урале нашли ящики с канделябрами на железнодорожном складе, о чём радостно телеграфировали Кожиной. Она ответила им благодарностью и приглашением на экскурсию в

Ленинград и Павловск.

 Когда канделябры добрались «домой», Анюта собственными руками вскрывала ящики, так ей не терпелось взглянуть на них. Здесь, в музее, Кожина познакомилась со множеством удивительных людей, имеющих золотые руки. Девушка любила смотреть, как они работают, и, как умела, помогала в их работе. Например,  она помогала собирать люстры для второго этажа дворца замечательному мастеру-универсалу Анатолию Ивановичу Иванову. Он вместе с Аней радовался её удаче в поисках деталей от люстр. Мастер рассказал ей множество удивительных историй, связанных с его работой в Павловске. Анна поняла, что через руки этого талантливого самоучки, начавшего работать здесь 40 лет назад, прошли все сложные предметы дворцового убранства. Иванов мог смонтировать всё на свете. Аня восхищалась  его работой, как и трудолюбием и мастерством множества других художников-реставраторов, возвращавших людям Красоту. Всеми силами Аня Кожина старалась помогать им своими руками, письмами в разные инстанции, звонками в другие города, если это требовалось.

Отец рассказал, что до войны  ансамбль Зала войны, где он воссоздавал резные золочёные двери, дополняли резные золочёные светильники-торшеры из ликторских связок, мечей, щитов и шлемов римских воинов. Здесь же стояли банкетки в форме римских курульных кресел. Он мечтал всё это опять сделать. Но для этого требовалось найти образцы или хотя бы часть от них. Аня перерыла гору литературы, пока выяснила, где в других музеях можно отыскать образцы, нужные отцу. Как они обрадовались, когда Аня узнала, что что-то похожее можно посмотреть в Русском музее! Много энергии понадобилось от девушки, чтобы  «изъять» всё это из одного музея, и временно поместить в другом.

Резчики начали  огромную работу, исполняя сложнейшие резные рисунки.

Ане больше всего понравился торшер,  целиком вырезанный отцом. Он ничуть не выбивался  из стиля 18 века. Отцовский светильник встал рядом со столом-треножником со столешницей, облицованной сибирской турчаниновской яшмой, выполненным ещё мастерами18 века. С этим столом новый папин торшер составил потрясающий по красоте ансамбль!

Много приходилось Ане писать в музеи и частным лицам в Германии, чтобы возвратить похищенные  фашистами богатства. Так, во Втором проходном кабинете второго этажа дворца была до войны мраморная скульптура младенца Ганимеда итальянской работы 18 века. Там же, на стенах, в старинных резных золочёных рамах были барельефы «Клятва Ахилла у урны с прахом Патрокла» и « Встреча Ореста и Пилада с Электрой». После бесконечной переписки с музеями Германии Кожина получила весьма нахальный ответ от одного немца. Смысл письма заключал в себе примерно следующее: « Что в  руки берётся, назад не отдаётся!» Она не стала больше просить, а решила выяснить, кто из советских скульпторов может сделать по фотографиям копии. Прошло совсем немного времени, и Анна Кожина нашла прекрасного скульптора Григорьева. Он-то и сделал взамен украденных фашистами оригиналов  изумительные копии, которые и сегодня украшают Второй проходной кабинет  дворца в  Павловске.

                3.

Служение Красоте, Искусству, восхищение умельцами-мастерами прошлых веков и их талантливыми правнуками, желание сохранить всё это для потомков- вот цель, которой служили отец и дочь до 1991 года. До этого времени была Советская власть, стремившаяся сделать культуру, искусство достоянием  всего трудового народа.

Вход в любые музеи был почти бесплатный. В музеях посетители  всегда надевали специальные тапочки, чтобы не портить старинный паркет дворцов и не приносить лишнюю уличную пыль в залы, хранящие уникальные шедевры прошлого. Людям прививалась культура и уважение к Искусству.

Как на всю страну осмеял Аркадий Райкин пьяницу, надумавшего в Греческом зале выпить и закусить! Что бы он сказал сегодня, когда из Эрмитажа сотнями штук воруют мировые шедевры?!

Министр позволяет себе  в музее, как богатый купчик, снимать дворцовые залы для своих увеселений!

Отец Ани, всю жизнь отдавший Павловску, вытерпел при новых порядках всего три года. Он не мог видеть, как разрушается дело его жизни. Замечательный резчик-реставратор ушёл на пенсию в 70 лет, хотя мог бы ещё работать и работать.

 Анна Георгиевна Кожина тоже покинула любимый музей.

 Несколько лет назад она  вышла замуж, у неё сейчас два сына, которых надо кормить, в Павловске же зарплату давно не платят. Муж-лётчик при современном режиме - безработный. Ане пришлось устроиться в  частную фирму экскурсоводом  по Ленинграду.

Мать постарела, часто болеет, сейчас не работает. Двое детей, отец, мать, бабушка с дедом живут все вместе.  Материально  трудно. Проживают  они всё в той же ленинградской двухкомнатной квартире, в которой они жили и 30 лет назад, полученной ими ещё в советские времена. О семье Деевых, а теперь и Костиных можно сказать в прямом и переносном смысле, что живут  обе семьи в тесноте, но не в обиде. Взрослые тоскуют по счастливому советскому времени, когда можно было творчески работать, принося радость людям. Все четверо рассказывают об этом подрастающим мальчишкам, объясняя на примере своих жизней, чем лучше  для нормального трудового человека была Советская власть по сравнению с  нынешним капитализмом.