Всего одна жизнь

     Передо мной необычный документ, напечатанный на серой шершавой бумаге.  По краям листа – лозунги: «Слава лучшим ударникам канала  Москва-Волга!», «Каждый человек на стройке должен стать героем!», «Труд в  СССР  - дело чести, дело славы, дело доблести и геройства!», «Без энтузиазма строить нельзя!».


     Документ – выписка из какого-то постановления, в нем говорится, что Кузнецов Александр Васильевич за выполнение апрельского задания на 130  % премируется толстовкой. Сначала написано – рубахой, но затем зачеркнуто.

     Это был 1934 год. И не по комсомольской путевке, не по зову сердца попал на стройку Александр Васильевич Кузнецов. Да и был он уже немолодым человеком – исполнилось тридцать семь лет, имел троих детей. И много всего оставалось у него  за спиной. Он был «зэком»…

     В чем только тогда его не обвинили! В эксплуатации чужого труда, в злоупотреблении властью, в пьянстве… Чужой труд – няня у младшего ребенка, да якобы кого-то заставлял он свою картошку копать. Это и по сей день Александра Васильевича смешит:  выращивали-то всего по сорок мешков, им с Марией самим в охотку была работа. А вина он никогда в рот не брал.

     Но тем не менее тогда перечеркнули  всю его работу по организации колхоза «Красный маяк», первым председателем которого он был, из партии исключили. Марию из колхоза вывели, а из дома взяли всё: женин теплый платок, дочкины валенки, посуду, диван, лампу-молнию, фонарь «летучая мышь». Такое вот богатство, немного председатель нажил.

     Первый раз пять месяцев продержали его в тюрьме.

     - Ничего мы не делали,  только ели и пили! – сожалеет о зряшных расходах наш собеседник. Через пять месяцев отпустили домой, а там снова стали его в председатели агитировать. Но тут Кузнецов уперся: будет работать только на рядовых должностях.

     Его заставляли, он упорствовал. И доупрямился, нашлись дополнительные  обвинения,  взяли упрямца  под стражу, осудили на семь лет лагерей. И, кажется, уже все разрушилось в жизни,  и обида должна захлестнуть человека. А он – в ударниках? Почему? Откуда силы брались?

     - Не мог я иначе работать, - убеждает Александр  Васильевич.
     - С детства к труду приучен. А на канале еще четкое расслоение было: уголовники и все остальные. Так вот, уголовники злорадствовали: вы, коммунисты, вот и расплачивайтесь за ваши порядки. А чем мы в таких условиях могли им себя противопоставить? Только ударной работой.

     Пришел в редакцию с крепкой палкой, в валенках, в клетчатой фланелевой рубашке  и жилетке. Учтиво представился и попросил рассказать в газете о его жизни, потому что его девяносто один год вместил в себя все этапы  нашего беспокойного века. Не для личной  славы, как пример. И стал доставать пакеты  и папки. Это был настоящий музей одного человека,  а вернее – музей одной жизни.

     Родился Александр Васильевич в борисоглебском селе Неверкове в 1897 году. И никогда, даже после самых тяжких и несправедливых событий, когда и дети не хотели выходить за порог дома, не было у него мысли уехать из этих мест. 

     Здесь до недавнего времени целая улица Кузнецовых была, а  предки  самого Александра Васильевича прожили в Неверкове более полутора веков. Впрочем, главную свою школу прошел он в Петрограде, куда многие деревенские подростки отправлялись за профессией и заработком. Александру довелось быть «мальчиком»  в кожевенном торговом заведении. Но вскоре обнаружилось у него редкостное, как говорили тогда, «чутье рук». При самом мимолетном прикосновении  мог подросток  определять качество кож, научился раскраивать их, как заправский мастер. Но кроить ему выпало в основном ружейные ремни, солдатскую амуницию.

     Началась первая мировая война. Осталось на память дореволюционное удостоверение, что являлся он членом профсоюза всех работающих иглой.  Иглу пришлось сменить на ружье, а амуниция, которую шил, оказалась по плечу и ему,  солдату первого стрелкового полка. «Семь месяцев был у царя на фронте».

     В февральскую революцию он вошел, как считает, по стечению обстоятельств. Был командирован из своей роты на завод «Арсенал», а застал в Петрограде солдатские пикеты, баррикады  и добровольческие отряды. В один из таких отрядов и привела его судьба, а из него по воле истории шагнул неверковский крестьянин  в гражданскую войну.

     Есть среди его уникальных документов самодельный блокнотик. В нем перечень городов, по которым в разные годы проходил солдат Александр Кузнецов, незаметная единица великой революционной армии. Склонность к  точной фиксации всех событий и цифр помогла ему сделать уникальные  подсчеты. Десять лет заняли войны в его жизни. Пятнадцать тысяч километров проехал и прошел он по военным дорогам, Германию трижды пересекал. Удивительные эти подсчеты подтверждаются не менее  удивительными документами. Солдатский отпускной билет 1920 года, когда после ранения в ногу на сибирской реке Вайгай и лечения в тюменском госпитале  отпустили Кузнецова на кратковременную побывку в Неверково.
 
     Пройдя через горнило революции, он и в мирное время вошел с тем же представлением: отдан приказ – надо выполнять. Поэтому, когда из неверковских  брандмейстеров в апреле 1930 года односельчане избрали его председателем  колхоза «Красный маяк», принял это как необходимость: он имел какой-никакой опыт в экономике, умел писать, считать. 76 гектаров лужков  по реке Яксуре, приписанные к крестьянским наделам, составили территорию молодого колхоза, 26 обобществленных  коров и лошадей – его первое стадо.  А два с половиной года бессонных председательских ночей из-за постоянных угроз и обещаний расправы, -  кто брал в расчет?  Большинство председателей несли эту ношу. Но вот слова из приговора по делу № 1324 о его «корыстной заинтересованности» и нанесении колхозу «материального ущерба в колоссальной сумме» до сих пор тревожат душу старика. Потому что, на день передачи колхоза новому председателю, тоже Кузнецову, было в «Красном маяке» 280 голов скота, 70 единиц разного инвентаря: сеялок, веялок, плугов, борон и «зигзаг».

     Через год и четыре месяца  Александра Васильевича полностью оправдали, и он приехал в Неверково.

     - Вернулся, вот и хорошо, - говорили ему при встрече  те, кто еще недавно вешал на него всех собак.
     - А разве не было у Вас обиды на них? – задаю вопрос.
     - Обида была и есть. К тому же я знал, кто написал анонимный навет. Теперь в живых нет никого из них, так что уж и говорить. А тогда работать надо было, семью кормить.

     Злопамятность вроде бы у него совсем отсутствует. Рассказал, как выйдя на пенсию, получал всего 43 рубля 60 копеек.  Доброжелатели сообщали ему, что потомки тех семей, которые он тогда раскулачивал, радовались: так, мол, ему и надо, коммунисту. Было это уже спустя годы после войны. А перед войной снова, категорически отказавшись от председательства, и восстановив  этим  против себя  районное начальство, с превеликим трудом устроился Кузнецов в Ростовский лесхоз, организовывал лесничество в Неверкове. Подсобное хозяйство наладил,  изготавливали дранку, столярку,  жгли уголь, деготь. Надомники-кустари ладили колеса,  лохани, грабли, дуги гнули. Имел бывший неверковский председатель незаурядный организаторский талант, поэтому и любое дело в его руках горело. Но и сам себя сжигал, сил не жалея. Поэтому и при высоком жизненном тонусе начались у него странные обмороки, бывало, замертво домой привозили. И врачи запретили ему работать в лесу: случись что, кто его в еловых чащобах найдет.

     О Великой Отечественной войне  - особый разговор. Ему уже было 44 года, и на  фронт он мог не идти. Но неверковские коммунисты добровольно уходили в Коммунистическую дивизию. Исключенный из партии почти десять лет тому назад, он все равно не считал себя от нее отринутым. Нелегко было убедить командование, что старый солдат всегда солдат. Разрешили встать в строй. И вот они доказательства, что с «сухим порохом в пороховнице» прошагал пехотинец  Кузнецов от Москвы до Эльбы. Впрочем, весь его фронтовой путь увесистой разноцветной горкой лежит передо мной:  ордена Красной Звезды,  Отечественной войны II степени, две медали «За отвагу»,  медали «За боевые заслуги», «За оборону Москвы», «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина», «За победу над Германией». Да еще есть шрамы от немецких пуль на голове и на руке. Но может самым значительным событием тех лет  была дата вступления в партию в октябре 1943 года.

     И после войны без дела не сидел. Брал на себя работы невидные, не высокооплачиваемые, а людям нужные.  Первый прифермский участок он создал,  выращивал куузику,  свеклу, морковь. Больше всех работать заставлял жену  и детей. Потом выводил из прорыва захудалую Раменскую ферму. Начал с того, что вместе с доярками всех коров, заросших навозной коркой, перемыл, теплые помещения для новорожденных телят оборудовал. Летом  зеленую подкормку наладил.

     В семьдесят восемь лет закончил он работу в колхозе. Но вот в солнечный зимний день по насту привел его председатель Муриков к развалинам старой бани.

     - Может, возьмешься, Васильич, восстановить? – осторожно поинтересовался.
     - Плохо без бани.

     Месяц под въедливым присмотром  Кузнецова  шел ремонт,  проводилось электричество, монтировались насосы, на пасху  первыми женщины пошли  пробовать новый пар.

     - Песни потом в Неверкове пели, - гордится мой собеседник.

     Ну а тогда, ему этого показалось мало. Из невеликих семейных сбережений выделил деньги на покупку стиральной машины.  И привез ее не в свою избу, а в баню. Пошли бабы стирать белье обильной водой с Яксуры. А из собранных за это денег приобрел банщик еще одну машину, потом еще…  Одиннадцать стиральных машин работали в колхозе. Возможно было это первым  сельским бытовым заведением в  нашей области.

     - Но когда я ушел, машины сломали и растащили, - печально отметил Александр Васильевич.

     - Так всегда бывало. Он разбивается в лепешку, а потом всё бурьяном без него зарастает, - согласилась дочь его Антонина Александровна.

     - Жить с ним всем нам непросто. И к чужим подходил с высокой меркой. От того и было у него в достатке недругов.

     Да, он умел раздражать людей. Сравнительно недавно, выступая на партийном собрании, критиковал одного из сельчан. И неожиданной цифрой огорошил всех сельчан:  сказал, что с образования колхоза выпил тот человек 25 тысяч литров вина, да еще подсчитал, сколько  автомашин потребовалось бы это зелье перевезти. Никто тогда его не поддержал, и с собрания все ушли молчаливые и хмурые. Обиделись соседи. Но он о сказанном не жалел, как в молодости был напорист,  таким и остался после  сорока пяти лет в партии, после восьми сроков пребывания  депутатом сельсовета.

     Не раз жестко била его судьба. Не вернулся, погиб на фронте брат, пережив Ленинградскую блокаду, умерла сестра. Сын-танкист  вернулся с войны больным и  похоронен в Неверкове. Недавно погиб в Афганистане любимый племянник. 

     Обветшал  и осел построенный им шестьдесят лет назад, и теперь опустевший дом. Не на зеленой околице, откуда раньше  грозили председателю обрезами злопыхатели, а почти в центре села стоит теперь изба на искореженной разной техникой улице. Честно признать надо: выросло, расстроилось Неверково, неузнаваемо изменилось, но красоты себе не прибавило. А Кузнецов не унимается. Вяжет и вяжет нити, скрепляющие прошлое с настоящим. 

     «Голо жить нельзя», - подчеркивает он отнюдь не материальную сторону  жизни. И вот уже шестьдесят лет следит за могилой убитого врагами председателя волисполкома, коммуниста с 1919 года Н.Н. Воронина, похороненного в Неверковском парке. В библиотеке  хранится удивительная  рукописная книга на 120 листах - история Неверкова, записанная  А.В. Кузнецовым.

     И все это без каких-либо для себя привилегий и славы.  При своем почти 60-летнем стаже даже пенсию он многие годы получал минимальную: 43, 45, 50 рублей, и  только осенью прошлого года установили ему пенсию областного значения – 95 рублей. С болью душевной уезжает он из Неверкова и большую часть года живет у дочери и зятя в тесной однокомнатной квартире. А ровесников его в области, как не поленился выяснить Александр Васильевич, осталось 150 человек.

     Что и говорить, не очень-то бережно относимся к старикам.

     А не в их ли  мудрой стойкости, безоглядной и уязвимой приверженности идее, -  живительная сила, которой сторонится история нашего общества?


     Северный Край, 3 апреля  1988