Подвиг Народа

... И перед новою столицей / Склонилась гордая Москва,
Как перед юною царицей / Парфироносная вдова...

"Во всем свете у нас только два верных союзника — наша армия и флот. Все остальные, при первой возможности, сами ополчатся против нас."
Александр III (1845-1894) - император Российской империи в 1881-1894 годах.

Никто не может отрицать важности Российского Флота, и в частности - Балтийского Флота в становлении России как Державы.
Европейской Державы.
А без Петербурга не было бы ни Флота, ни "окна в Европу"...

Обращая взгляд назад, мы прежде всего спрашиваем себя: почему Пётр Великий не мог оставаться в старой Москве? Почему он вдруг устремился на север и во тьме лесов и топи болот заложил и построил новую столицу, названную им иностранным именем – Санкт-Петербург?  Приписать такое деяние Великого Преобразователя его личной прихоти – это невежество.
Были, значит, причины глубокие, которые заставили царя совершить этот чрезвычайный подвиг, потребовавший необыкновенного напряжения народных сил. Тут не воля и гений одного. Тут изнутри истории и народной жизни идущие, напирающие и прорывающиеся тайные, великие силы, подобные тем, которые колеблют земную кору.
Как сейсмические явления и процессы земного шара в своей внутренней сущности таинственны, так загадочны и внутренние процессы народной жизни, исторических судеб, великих движений и великих народных деяний. Мы можем лишь описывать внешние следствия хода внутренних движений. Сущность их – тайна.

В истории России настал день и час, и исторические силы с чудодейственной быстротой в очередной раз воскресили Новгород, но уже на новом месте, при устье Невы. Это не оговорка.
Этот новый городок, этот выскочка – Санкт-Петербург, не тот же ли самый Нов-Город, которому в своё время суждено было, по-видимому, цвести и развиватья, и который был так ужасно стёрт с лица земли Грозным? Так же беспощадно, как Грозный с Новгородом, разделался и распрощался с Москвою и царь Пётр Алексеевич, оставляя за собою старую столицу смердящей тысячью трупов повешенных и обезглавленных стрельцов.

А Москва XVII-го века представляла замечательный культурный центр. Однако, как пишет Забелин, «... То была эпоха последних дней для нашей домашней и общественной старины, когда всё, чем была сильна и богата эта старина, высказалась и закончилась в такие образы и формы, с которыми по тому же пути дальше идти было НЕВОЗМОЖНО. Москва, сильнейшая из жизненных сил старой Руси, отжила свой век при полном господстве исторического начала, которое ею было выработано, и водворение которого в жизни стоило стольких жертв и такой долгой и упорной борьбы.

  Политическое единство Русской земли, к которому неизбежно вели московские стремления и предания, являлось уже неоспоримым и несомненным делом и в умах самого народа, и для всех соседей, когда либо протягивавших руку за нашими землями.

Представитель этого единства, московский великий государь, самодержец всея Руси, стал в отношении к земству на недосягаемую высоту, о которой едва ли и помышляли далёкие предки. Ничего соответствующего этому «пресветлому царскому величеству» в древней нашей жизни мы не видим».

Трудно было уходить России на северный пустырь, где, как принято думать, ничего небыло, где предстояло строить с фундамента.
Однако, в самом ли деле на новом месте ничего не было? И новое ли то место?
Нет, это была старая вотчина русская, где протекли столетия исторической жизни и борьбы. Это был край, где русское дело остановилось, а затем и погибло. А сломленная сила Ливонского ордена сменилась силой шведов, угрожавшей развиться и захватить гегемонию над всем русским севером. В быстром созидании Петербурга сказалась великая историческая нужда и потребность; потому-то полная и привольная жизнь московская не могла остановить отлив жизни и сил государственных на далёкую окраину, на берега пустынных вод широкой царственной Невы.

Только царь, страстно жаждущий моря, мог так двинуть вперёд страну и открыть перед нею новые горизонты.

Только Великий Человек, понимающий, что Великий Народ немыслим без моря, и Великое Государство должно обладать и Великим Флотом, мог подвинуть на подвиг страну.

Пробиться к морю, найти путь к нему – вот первая потребность России последней четверти XVII-го столетия. Государство, замкнутое со всех сторон и лишённое выхода к открытому морю, неминуемо должно задохнуться, захиреть, уступить соседям первенство.

Был ли Пётр первым в понимании этой необходимости для России?
Нет, и до Петра была сознана необходимость моря и флота для России.

Царь, Алексей Михайлович строил корабли в Дединове, мало того, - предлагал герцогу курляндскому строить корабли для России в его гаванях.

Об этом говорил сам Пётр: «монархию русскую дед наш очистил и успокоил, отмщение же (врагам) и распространение сыну своему оставил, который тщание к тому прилагал, а особливо в воинских делах, - о том всем есть известно, и не точию на земле, но и на море покушался, как то из осады города Риги и из строения двух кораблей в Дединове на Каспийское море видеть можно. Но чего ради тогда тому не исполнится и на нас сие бремя воля Вышняго Правителя возложить изволила, то оставляем непостжимым судьбам Его».

С.М.Соловьёв так объясняет казавшееся непостижимым самому Петру Великому.   Дело строения кораблей при царе Алексее Михайловиче не пошло. Чтобы оно пошло, нельзя было сидеть в Кремлёвском дворце и слать указы: надобно было, чтобы в царе разгорелась страсть к морскому делу, чтобы он сам взялся за топор и начал строить корабли, чтобы ему печальные болотистые места при устье Невы казались земным раем, "парадизом", потому только, что они были близки к морю, что на них можно было строить корабли».

(От Автора: Читатель, всю дипломатическую работу Петра по поготовке войны со Швецией с целью возвращения вотчин России я в данном очерке приводить не стану. Об это в основной моей работе).

Немного о том месте, которое не вникающие в вопрос «историки» представляют не иначе как «болото». Да, действительно река, занимающая в длину не более шестидесяти вёрст, носила имя – newa или newo, что по-фински означает – болото.

Но именно в том регионе уже в 1293 году шведы стали твёрдой ногой в Карелии, заложив здесь город Выборг.

В 1295 году шведы построили другой город на карельской же земле; но этот город новгородцы "раскопали", истребивши шведский гарнизон. Шведы, однако, не отстали от своего намерения, и в 1300 году вошли в Неву с большими военными силами. Они привезли с собой мастеров-строителей, не только из своей страны, но и из Италии, которые и поставили город при устье Охты, «утвердили его твёрдостью несказанною», по словам летописца, и назвали Ландскрона (Венец земли).

Знаменитый маршал Тюркель Кнутсон, правивший Швецией в малолетство короля Биргера, сам присутствовал при постройке Ландскроны. По сооружении укрепления маршал оставил в нём сильный гарнизон с воеводою Стеном.
Однако и русские не дремали. Они поняли, что надо употребить все усилия к уничтожению шведского города.

В следующем году великий князь Андрей с полками низовыми и новгородскими подступил к Ландскроне. Город был взят. Укрепления раскопаны. Гарнизон частью истреблён, частью отведён в плен. Так русская сила одолела первую попытку шведов «ногою твёрдой стать у моря».
Так  же неудачна была и попытка датчан из Ревеля поставить город на русской стороне Наровы.
Четыре столетия затем протекли в неустанной борьбе, пока Пётр заложил свой Петербург.

... Итак, это было место старое, давнее, освящённое русской кровью. Здесь русская сила не раз "переведывалась" со шведской.

... Литовцы, поляки, шведы и датчане, псковичи и новгородцы, ливонские рыцари – ВСЁ это здесь четыре века толклось, боролось, сражалось, проливало кровь...

Шестнадцатое столетие стало роковым для преобладания русского влияния. Но через сто лет Пётр возвращает своё исконное наследие.
Ничего, значит, необыкновенного в стремлении сюда Петра не было, никакого новшества, как мнилось (и мнится) некоторым историкам. Напротив, древняя традиция утвердила его в устье Невы, и построение Петербурга было математически точным пунктом, назначенным историческим центром тяжести.

На карте Ингерманландии, составленной в 1676 году по распоряжению шведского правительства,  Ландскрона означена там, где ныне Александро-Невская лавра. По разрушению Ландскроны идея маршала Торкеля оставалась три столетия без исполнения. Знаменитый Яков Делагарди в 1611 году опять воскресил мысль о построении в устье Невы сильного укрепления. Оперируя по берегам Ладожского озера и поставив целью завоевание всей земли Новгородской, Яков Делагарди хотел создать опорный центр на Неве. Он вошёл к королю с представлением о необходимости заложить город при устье Охты.

Особенно ярко выразилось понимание шведами всего великого значения невского устья в речи Густава II Адольфа к государственным чинам, произнесённой им по случаю договора в Столбове, по которому Швеция приобретала прибалтийские берега и всю Ингерманландию с четырьмя крепостями - Иван-Городом, Ямою, Копорьем и Орешком. В речи своей проницательный король изложил нижеследующее:

«Как много областей плодородных и рек, богатых рыбою, важных для торговли, присоединено к Швеции! Нарова и Нева могут служить для собственной ея торговли воротами, которые легко во всякое время запереть для русских. Последние совершенно отрезаны от Балтийского моря, так что они на волны его не могут спустить даже лодки. Сверх того, граница сделалась безопаснее. Ингерманландию защищают Пейпус и Нарова; Финляндия - сени Швеции - ограждается Невой и широким озером Ладожским - рвом, через который русским не легко будет перескочить».

В 1632 году Густав II Адольф повелел при впадении речки Охты в Неву заложить город, который впоследствии был укреплён и назван Нюэсканцом, или по немецкому выговору, Ниэшанцем, то-есть "Невским укреплением".

Речь Густава  превосходно выясняет все значения для России Невы.
Эта река - ворота! И раз эти ворота заперты - Россия совершенно отрезана от моря, от торговли, от Запада. Затем, чтобы эти ворота не были заперты, долгое время следили псковичи и новгородцы. Но они были раздавлены Грозным, шведы овладели этими воротами. Затем Финляндия превосходно названа «сенями» Швеции, а Нева и Ладога – «рвом», ограждающим эти «сени».

Раз только Нева и Ладога делались собственностью России, для неё не только открывались «ворота» для торговли и выхода в море, но и «сени» Швеции оставались беззащитными и должны были непременно, рано или поздно, перейти в руки России.
Наоборот, доколе Швеция владела «воротами» и «рвом» - она не только охраняла свои «сени» и отбрасывала русских от моря, уничтожала или забирала в руки всю торговлю, но и имела возможность постепенно теснить Россию и, господствуя на севере, опираясь на развивавшийся в устье Невы торговый, укреплённый приморский город, постепенно отторгать одну область за другой. Значит, овладеть «воротами» невского устья значило сломить власть шведов на севере России.

2-го марта1700 года, за две недели до объявления войны Швеции, Пётр пишет Головину, приказывая послать стольника Корчмина, обученного инженерному делу за границей, который «детина, кажется, не глуп и секрет может снесть», - в Ругедев (то-есть в Нарву), чтобы присмотрел города и места кругом», так же чтоб побывал и в Орешке, «а буде в него нельзя, хоть возле его». «А место тут зело нужно; проток из Ладожского озера в море (посмотри в картах), и зело нужно».

Гениальный человек одним взглядом на карте определил центральный пункт - «проток из Ладожского озера в море», место древней Ландскроны.
Война объявлена 19-го марта 1700 года, а 16-го мая 1703 года на одном из островков невского устья уже стучит топор. То русские рубили деревянный городок.

Этот городок и был - Петербург...

«В IX веке по Р.Х., - отмечал С.М.Соловьёв, - устьем Невы начинался великий путь из Варяг в Греки; этим путём в половине века началась Россия. В продолжение восьми с половиною веков шла она всё на Восток; дошла вплоть до Восточного океана, но сильно наконец встосковалась по Западном море, у которого родилась, и снова пришла к нему за средствами к возрождению»...

... А из-за колоссальной фигуры Петра, встаёт другая мифическая фигура – фигура НАРОДА, русского народа. Да, того великого и многострадального народа, который шёл за своим царём и помогал осуществить ему гениальные его замыслы; того народа, который и сражался, и рубил, и строил, и гнил в болотах, и умирал от лихорадок и дезинтерий среди ингермаландских болот.
Этот народ понял своего царя и воспел его; а сам, этот кроткий младенец-богатырь, Народ, остался в тени, в стороне, как статист блестящей исторической сцены.

Этот истинный герой, тот, на чьих костях построен великий город Петра, должен быть признан, должно, чтобы раздалась ему нелицемерная хвала.
Не даром сын народа, благоговевший перед Петром, гениальный Ломоносов назвал русский народ «в труде рождённым».
Да, это труд – создания новой столицы - "... был страшно громаден, не по плечу одному..."
Народная легенда в личности Петра соединяет и воплощает всю бесконечную мощь народную.
И перед нами полубог, от голоса которого "скопляется вокруг «темень Божия», чреватая громами и всесокрушающими молниями".
Но мы знаем, что Пётр был только вождём.
А за ним шёл, двигался несметной тучей - Народ.
Он-то безмолвно, безнаградно переболел, перестрадал этот колоссальный урок, который задала ему история, и не в первый уже раз.
«Навалились народом» - и всё вынесла народная грудь. Великий и кроткий на чествовании Петра, он первый в красном углу ПОДВИГА.
И если народ встал и пошёл за своим вождём; если он совершил и всё преодолел, то значит, дело, которого потребовал от него Пётр, было дело великое и необходимое.
 
«Сила народная, Сила могучая:
Совесть спокойная, Правда живучая!
Сила с неправдою - Не уживаются,
Жертва неправдою - Не вызывается!
 
Вся мудрость, весь подвиг Народа, всё значение его для России наглядно здесь выясняется для нас, и мы благоговеем пред его гением...