Шляпа Пушкина или ошибки-3

В отличие от Жуковского Пушкин свою шляпу для переноски бумаг не использовал. Но это вовсе не значит, что его шляпа к «Коньку» никак не относится. Относится и к «Коньку», и к «Путешествию в Арзрум»!! Однако всё по порядку.
Столкнувшись с невидимкой Пушкиным и с невидимкой Иваном, у нас, естественно, возник вопрос: а в чём же тут дело? А «ДЕЛО В ШЛЯПЕ»!!! Вот какой ответ мы получили от самого Пушкина, выстроив в один ряд слова-сигналы: «Пушкин», «ошибки», «Путешествие в Арзрум», «шляпа», и наткнувшись после этого на его письмо со следующим текстом: «Если в неделю можно будет отпечатать по пяти листов, то это славно - и дело наше в шляпе. Корректуру путешествия прикажите однако присылать ко мне. Тут много ошибок в рукописи» (1). Читаем комментарий пушкинистов: «Какие «ошибки в рукописи» имеет в виду Пушкин, установить невозможно, т.к. наборные рукописи «Современника» - и «Путешествия в Арзрум» в частности – не сохранились. Возможно, могли быть ошибки в писарской копии «Путешествия», сделанной для типографии» (2).
А вот и нет! Зная метод намеренных ошибок Пушкина, мы можем смело утверждать, что «ошибки в рукописи» умышлено были вставлены им (а не переписчиками!) в изначальный текст «Путешествия в Арзрум», т.е. в беловую рукопись, которая готовилась ещё в 1835г.
Однако Пушкин в своём коротеньком письме дополнительно заморочил голову и по поводу слов «корректура» и «рукопись», поскольку слово «рукопись» противоположно слову «печатный», отчего слова комментаторов о т.н. «наборных рукописях» представляются неуместными. Само же слово «корректура», как говорит В.И.Даль, это «исправленье погрешностей печатного набора; справа, правка», что нам подтверждают и современные словари («Корректура – исправление типографских ошибок на оттиске набора, а также самый оттиск» - С.И.Ожегов). Так почему же Пушкин обозначил сочетание корректуры с рукописью? Вероятно, чтобы привлечь внимание будущих исследователей к своим ошибкам именно в «Путешествии в Арзрум». А об этом нам даёт подсказку и то, что изначально Пушкин вроде бы хотел писать о корректуре всего первого тома «Современника», в котором немало разных произведений, но затем выделил только одно произведение из числа других - «Путешествие в Арзрум», о чём прямо намекает то обстоятельство, что слово «путешествия» сверху им вписано!
Идём дальше и замечаем, что в народных сказках герои становятся невидимыми всегда с помощью шапок-невидимок. Такая шапка была и в пушкинском «Руслане». И понятно, что Пушкин-Плюшкин никак не мог позабыть отброшенную на землю шапку-невидимку Черномора, под которой Руслан нашёл спящую Людмилу. А потому данный отброс, хоть и нескоро, и, главное, неявно, т.е. в намёке, но всё же появился как в правках «Конька», так и в «Путешествии в Арзрум» (и, правда, зачем такой нужной вещи валяться на земле лишь из-за того, что коварный Черномор смолчал и вовремя не крикнул Руслану: «Ты ж мою шапку подбери!»?).
Но в какой степени подсказка Пушкина «дело в шляпе» относится к правкам «Конька»? Ответ таков: в большой степени, поскольку при этих правках со словом «шапка» началась такая суета, которая в какой-то степени может напомнить и «суету вокруг дивана» братьев Стругацких. Так, упоминание шапки в отношении братьев Ивана («Деньги царски получили, В шапку накрепко зашили», ст.681-682) было убрано и стало «В опояски их зашили». В стих №173 вместо «Ни за яхонт, ни за злато» было вставлено «Ни за пояс, ни за шапку». При этом удалено краткое слово «злато». О тенденции же к удалению кратких слов я уже писал. Так же, как и о том, что возврат Ивану украденной спальником шапки – это улучшенная в смысловом отношении правка, поскольку первоначально было непонятно, почему же Иван не заметил исчезновения такой важной вещи как шапка. Однако теперь можно отметить, что тут имеет значение не только смысловое улучшение, но и сам факт возврата Ивану шапки, которую он впоследствии мог одеть при ловле Жар-птиц, а не только использовать её, чтобы подкладывать под ухо (ст.849 «Шапку под ухо – и лёг», хотя до правок было «И спокойно тут прилёг»).
Для того чтобы у Ивана был выбор нужной ему в тот или иной момент шапки автор правок «Конька» вместо описания платьев героя вставил упоминание о множестве его «красных шапок» (было «У Ивана разных платьев Красных, с вышивкой цветов Чуть не десять коробов», а стало «У Ивана красных платьев, Красных шапок, сапогов Чуть не десять коробов», ст.740-742). Добавил автор правок и слова старшему брату, решившему сказать о своём намерении привезти необычную «обнову» - «Красну шапку с позвонком» (ст.406-407) именно для Ивана. «Шапок с пять найдётся свету», - стал говорить Иван после правок в стихе №473 (было «Много блеску, много свету»). В одном же случае автор правок, говоря всё о том же Иване и не лишая его головного убора, просто заменил «шапку» на слово-синоним «малахай» (было «Шапку набок надевает», стало «Малахай свой надевает», ст.114). В целом же мы видим, что при правках «Конька» шапкам Ивана было уделено большое внимание, а при подсказке «дело в шляпе», имеющей отношение и к Пушкину-невидимке в тифлисской бане, и к Ивану при ловле Жар-птицы, понимаем, что стать невидимым для Жар-птиц Иван смог благодаря своей шапке-невидимке, о которой, правда, автор правок прямо и не сказал. .
Хотя в смысловом отношении многое и перевернул, поскольку сам по себе всплыл резонный вопрос: ну, а зачем же конёк советовал, а Иван вёз с собой вино, пшено, два корыта, затем подлазил под одно из них и т.д., если при наличии шапки-невидимки можно было без всего этого обойтись? Т.е. подойти невидимым и схватить любую Жар-птицу! Могу предположить, что автор правок как раз и рассчитывал, что когда-нибудь кто-нибудь, да и обратит внимание на все созданные им несуразицы и при этом задумается над их смыслом и возможными перекличками именно с «Путешествием в Арзрум». Время это пришло! И я не могу согласиться, когда исследователи, замечая в «Путешествии в Арзрум» ошибки (например, - Пушкин «отнёс перевал через Безобдал ко времени до выезда из укрепления Гергеры»), в конце приходят к неверному выводу о том, что «фактические неточности или ошибки, сделанные им в «Путешествии», незначительны» (3). А это уж как сказать! Мы вот уже одну значительную ошибку, связанную с баней, нашли во второй главе, но ведь там же, т.е. во второй главе, есть и другие. И причём связанные со всё теми же Жар-птицами из «Конька»!
Задаём вопрос: а откуда же прилетели Жар-птицы к «ручью, воды испить»? Уж не из Тифлиса? Да, и нет ли тогда чего-нибудь общего между Жар-птицами и Тифлисом, в бане которого помылся Пушкин? Есть! И это общее - в самом названии этих птиц, т.е. в слове «жар». Не зря же в «Коньке» это слово всячески варьируется и выделяется не совсем обычными, странными сочетаниями типа «птица-жар» (4) или «жары-птицы» (5). А что же это, как не очередные пушкинские намеренные ошибки, призванные привлечь к ним наше внимание? Это так, но как их разгадать?
А разгадка-то заключается… тоже в ошибке, которая тоже связана со словом «жар»! И вот её-то заметили грузинские пушкинисты, и в частности, Л.В.Чхаидзе, который в статье «К источникам «Путешествия в Арзрум» деликатно назвал эту ошибку «неточностью в переводе названия города Тбилиси», написав о Пушкине следующее: «Он переводит его как «Жаркий Город», что не соответствует грузинскому значению первого слова. Гораздо правильнее, конечно, сказать «тёплый город... Здесь, по-видимому, сказались личные впечатления Пушкина, который писал: “Тифлис находится на берегах Куры, в долине, окружённой каменистыми горами. Они укрывают его со всех сторон от ветров и, раскаляясь на солнце, не нагревают, а кипятят недвижный воздух. Вот причина нестерпимых жаров, царствующих в Тифлисе” (VIII, 458). Сказанное нисколько не удивительно. Пушкин был в Тбилиси в самое жаркое время года – около 1 августа (по старому стилю), когда в дневные часы температура воздуха может достигать 40*C, что совершенно непривычно для жителя средних широт. Вот эта жара (и в особенности сопутствующая ей, при отсутствии ветров, духота) и могла трансформировать в восприятии Пушкина слово «тёплый» в «жаркий» (6).
А теперь я смотрю глазами следователя и говорю: «нет, ребята, всё не так»! Во-первых, Чхаидзе не заметил то, что свои рассуждения о жаре в Тифлисе Пушкин сделал отнюдь не «в самое жаркое время года около 1 августа», т.е. не в момент возвращения из своего путешествия, а в момент первого приезда в Тифлис, куда он прибыл 27 мая 1829-го года. Т.е. когда и лета ещё не было! А во-вторых, жара в Тифлисе хоть весной, хоть летом, могла навеять Пушкину воспоминания об одесском зное в такие же месяцы 1824-го года, а заодно - и о соответствующих тому времени «милых южных дамах». И мы замечаем, что восхищение Ивана Жар-птицами («страх красивы») прямо перекликается со словами о женщинах в тифлисской бане: «Многие из них были в самом деле прекрасны» (7) А видя всё это, мы и начинаем понимать, почему Пушкин перевёл «Тбилис-калак» не как «тёплый город» (о чём, кстати, ему мог сказать любой его житель!), а как «жаркий город». И тогда выходит, что в том, что Чхаидзе назвал «неточностью» Пушкина, виновны ни кто иные, как «жары-птицы» из «Конька», скрытно перекликающиеся не только с красивыми женщинами из тифлисской бани, но и с тифлисскими «жарами царствующими». Ну а когда сходятся все эти «жары», то и какой же город будет? Правильно, - «жаркий». Т.е. всё сделано в соответствии с творческой игрой Великого Мистификатора, который намеренно исказил перевод названия города, и так же намеренно и необычно назвал Жар-птиц «жарами-птицами».
Однако я упомянул о красивых грузинках, что, конечно же, сразу заставляет вспомнить грузинку Зарему из «Бахчисарайского фонтана», о которой Пушкин писал: «Но кто с тобою, Грузинка, равен красотою?» (8). Но сейчас нам более интересна черкешенка из «Кавказского пленника», поскольку в отношении неё Пушкиным тоже была совершена ошибка. Об этом И.К.Еникополов пишет так: «Свою героиню-черкешенку … он изображает поющей “и песни гор и песни Грузии счастливой”. Позднее крупный исследователь Пушкина П.О.Морозов обратил на это внимание; он объяснял такую “этнографическую ошибку” Пушкина “недостаточным знакомством с местными условиями”. В данном случае, конечно, здесь можно видеть лишь поэтическую вольность – желание отметить то, что его больше всего интересовало» (9). Однако посмотрев глазами следователя, я говорю, что это не совсем так, поскольку тут ошибка не простая, как считал Морозов, а намеренная. Т.е. связанная с пушкинскими заготовками на будущее: ведь от черкешенки, поющей «песни Грузии», впоследствии будет создан образ грузинки Заремы, а та в свою очередь будет позднее как бы объединена с прекрасными грузинками из тифлисской бани.
Но о Зареме отдельно, а пока отметим, что единственной правдой при описании тифлисской бани можно считать лишь сам факт посещения её Пушкиным и отнюдь не в «женский», а в «мужской день», поскольку такой любитель бани как Пушкин вряд ли бы пропустил возможность побывать в ней после трудной дороги.
Примечания. Данный отрывок взят из второй книги «Пушкин глазами следователя», которая пока не опубликована.
1. Пс В.Ф.Одоевскому №1152, конец февраля – первая половина марта 1836г. СПб.
2. «Переписка А.С.Пушкина» в 2-х т., М., «Худ. лит-ра», 1982, т.2.,с.435.
3. XIX 1224.
4. Ст.1129,1219.
5. Ст.1092,1144.
6. «Временник ПК-1976», Л., «Наука», 1979, с.138-139.
7. П-3, с.386.
8. БФ 144.
9. И.К.Еникополов «Пушкин в Грузии», Тбилиси, «Заря Востока», 1950, с.26.