Осень

“Осень”.

Осень. Волшебная пора, когда в воздухе кружат и парят листья, оторвавшиеся со своих мест и пустившиеся в какой-то неведомый путь. Интересно, куда они все летят, эти листочки? Куда, да и зачем? Ведь их дом здесь, на этом вот дереве, на котором они родились и выросли. И вот, повзрослели и сразу сбежали. А куда? В какие края и дали летят листья? Может быть, там, где-то далеко-далеко, куда путь знают лишь листья, может там ждет их миссия всей жизни, а может, нечто еще более важное. Ведь они улетают без всяких сомнений. Как человек, получающий то, что он ждал и желал всю жизнь, берет это цепкой хваткой, берет намертво, не раздумывая, ни в коем случае не разжимая рук, так решают и листья сорваться с места и полететь. Они не думают о том, что их ждет, просто – раз – и полетели. Может глупые они, а может наоборот, очень сильные, стремящиеся к лучшей жизни. И все-таки, не понимаю, почему они все, все до единого, стремятся покинуть свое деревцо, свою родительницу.
Ну конечно, ветер. Эта заблудшая душа, потерявшаяся в мире. Ведь ветер срывает эти листочки, засохшие и ослабевшие, и носит, и носит, носит их по миру. Он неумолим. Противиться ему невозможно. Когда он хочет, он носит по миру все, что не сможет оставить себя в не движении. Но… зачем? Потому что он ветер? Но почему он в таком беспокойстве, почему не остановится? И где его дом? В каких местах, в каких белых точках на карте нашей планеты? И зачем он тревожит листочки, заставляет их мчаться куда-то?
И опять, как много вопросов… Столько вопросов, а ответов совсем мало, их почти нет. Вот и получается, что в воздух вырываются эти “зачем” да “почему”, а в ответ ничего. Напрасное ожидание и трата времени. Может быть, когда пройдет время и человек впитает в себя больше мудрости, можно будет что-то понять, понять ответы хоть на несколько вопросов. И уж наверняка остальные ответы придут с упокоением души. Это, наверно, один из планов Господа. План или шутка. И в таком случае, пока мы молоды и на земле, ответ для нас один: пути Господни неисповедимы. Ну а если… если не Господь стоит за этими загадками? Что ж тогда? Безнадежность…
Он встал со скамейки под деревом, оглядел мельком просторы парка в округе и, медленно шелестя ногами по листьям, пошел. Он проходил мимо небольшого озера, над ним проплывали густые облака, норовившие превратиться в грозные тучи, мимо пробегали дети, влюбленные, собаки. В воздухе пролетали птицы, а на некоторых деревьях отсчитывали время: дятел своим мерным стуком  и кукушка, своими короткими речёвками.  В воздухе застыло нечто невообразимое. Сгущающиеся тучи, рисковавшие обрушить на город грозу, сливались с чувством осеннего веселья в душах и на лицах людей, причем всех, от мала до велика. Но вот, парк кончился, а мужчина, одетый так, как он, вероятно, одевался все последнее время, шел все так же медленно, все так же шаркая ногами, будто по-прежнему взбивал кучи опавших листьев.
Его скорее несло, чем он шел сам. Его походка говорила всем своим видом о нежелании идти туда, куда влечет. Но влечение подобного рода, как известно, всегда сильнее нас. И вот, он уже зашел в дом и поднимался на нужный этаж по лестнице. Открыв дверь в квартиру, он на секунду замер, увидев у себя то, что обычно люди не хотят видеть. Повсюду были хаотично разбросаны разные вещи, они явно лежали не там, где должны бы. Но главным объектом внимания был большой дубовый стол, стоявший между двух огромных шкафов, забитых полностью книгами. Книги были и около стола на полу. И возле дивана, и у окна, словом, повсюду. Книги лежали и на столе. Причем в таком количестве, что интригующая мысль невольно возникает в голове. Почему и зачем так много книг? Большая часть из них была раскрыта, они лежали друг на друге, другие, закрытые, были составлены в стопки, намеревавшиеся вот-вот упасть. На небольшом клочке стола, который остался свободным от книг, лежала другая стопка – бумаг. Обычная белая бумага.
 На полу, на коврике перед дверью, лежала газета и она то и не оставляла душу мужчины спокойной. Он уже знал, что там написано, но надо было прочитать, докончить, в некотором смысле, издевку над собой. Надо было совершить некий акт мазохизма над собой, ведь он знал уже, что там написано, а значит, заслуживал большей боли за счет прочтения газеты. Единственным вопросом было незнание номера страницы, где надо было открыть. Но долго мучиться не пришлось.
Он сел за стол и с тяжелым вздохом развернул газету. На первой же странице красовалась его физиономия. И сверху заголовок большими буквами: “Писатель Виновен”,  и ниже буквами помельче: “в плагиате, воровстве идеи, корыстном посягательстве на божье дело, а так же во лжи, сказанной прямо со страниц книги и из собственных уст ”.  И еще ниже сама статья обычными буквами: “Мы не раз сомневались в том, что целью данного субъекта является приобщение себя к культуре, к писательству. Теперь, когда его обман открыт, можно с твердостью утверждать, что он возгордился, что он работал лишь ради прибыли, пытаясь написать то, что срубит побольше денег. Он и не думал выносить что-то важное и стоящее на бумаге. Ему на это наплевать. Так блестяще начав свою карьеру, он сдулся, испортился и в итоге превратился в чудовище, не заслуживающее ни прощения, ни славы, ни денег, ни хоть какого-нибудь упоминания. Да, первые его книги, с которыми он вошел в свет, были пропитаны честью и честностью, а потому так здорово были приняты обществом. Но его обман раскрыт теперь. Последняя книга была плагиатом, да еще и исковерканным, названным своей историей, дабы людям было интереснее. Весь тираж изымается из продажи, а так же, все печатные студии отказываются контактировать с данным писателем…”.
Дальше читать не хотелось. Писателю, читавшем о себе, было и так тошно, и решение причинить себе еще больше вреда, как бы в наказание за содеянное, было неверным. Стало совсем худо. Он отбросил газету в сторону и схватился за голову. Слова в статье были подобраны исключительно точно и метко.  Блестящее начало… Да, оно и в прям было блестящим, три книги – три бестселлера. Всеобщая слава, которую даже нельзя было ожидать. Он и не стремился к ней, никогда. В планах было лишь создание книги, хотя бы одной, потому что для него это было мечтой. Он всегда лелеял свою мечту, гораздо сильнее заботился о ней, чем оружейник, вычищающий каждый день дуло, об оружии. Сильнее, чем кесарь, с дрожью вцепившийся жестокой хваткой в свой трон, о своем положении. И так свято чтил он мечту и Бога, что повторял часто себе строчки из Книги Исход, глава 3, стих 12: “И сказал Бог: Я буду с тобою”. Он читал и образовывался. Читал очень много, образовывался многократно. Без преувеличения можно сказать, что вот этот, разбитый в данный момент, человек является и являлся раньше одним из умнейших в своем веке. Он обладал колоссальным знанием, но не воспользовался им.
Где-то вдалеке на улице треснул гром. Его раскаты были мощными, но далекими. Гроза пока не подошла, но была на подходе. Она идет. В комнате стало темнеть. Терзаемый муками совести и сожаления, мужчина с трудом сдерживал слезы. Теперь-то он понимал все, что натворил в жизни, но исправить уже ничего было нельзя.
Но как же так? Как же так произошло? Почему ему выпала такая судьба? Почему именно он свернул с пути праведного и встал на дорогу, ведущую явно не к просветлению? Опять одни вопросы, ответы на которые найти сложно. Конечно, виновен лишь он сам и никто больше, и писатель это понимал. Это одно из свойств людей искусства  -  понимать. К сожалению, иногда это понимание приходит слишком поздно. Но что теперь делать? Как исправить ситуацию так, чтобы хотя бы можно было выносить себя дальше, чтобы можно было жить?
Никак. Ничего не изменить уже, ввиду последнего события, которое поставило точку в дальнейшем пути скандального писателя. Его муза погибла. Она завладела им всецело уже давно, а теперь, отпустив его из своих объятий, отправила его в пропасть, откуда не выбраться, куда падать очень мучительно и долго. Он остался один, теперь рядом с ним нет никого. Глаза, устремленные на стену, были пусто живыми. На стене висела фотография, сделанная на пике душевной радости писателя. После третьей книги, третьего бестселлера, он связал себя узами брака, дав клятву Богу о верности супруге во веки веков. И фотография как раз запечатлела тот самый момент, когда оба они, талантливый писатель и его муза-супруга счастливы и расслаблены настолько, что мысли и вообще любая смысловая деятельность отходит на второй план, предоставляя пьедестал чувствам и ощущениям. Часто люди слишком много думают, забывая  о том, что помимо мыслей есть много других дел.
Но теперь ничто, кроме собственных мученических мыслей и осмыслений не могло занимать его. Его муза ушла. Она была его жрицей, благодаря ей он создавал все свои шедевры. Она как проводник, посылала ему импульсы свыше, дабы он излил их на бумаге. Но теперь ее нет. Она ушла, не выдержав потрясения от того бесчинства, кое совершил ее возлюбленный. Она не могла видеть его, видя в нем лишь лжеца, не достойного гордого имени писателя. Быть может, не покинь она его, все могло сложиться в данный момент несколько иначе. Но не покинуть его означало предать свои принципы, а это мало кто может сделать. И вот он один, в темнице своего разума, пораженного огненной стрелой яда. И нет спасения.
Он потерял себя. Во всех этих вспышках фотокамер, пестрящих перед носом, как саранча, набегающая на пастбища и сельскохозяйственные поля, во всех контрактах, приглашениях, разноцветном конфетти и славе, он просто потерял себя. Слушав раньше лишь свое сердце и создавая то, что оно ему подсказывало, он создавал по-настоящему стоящие вещи. Но теперь, когда его прижимали к себе то одни, то другие продюсеры, рекламщики, пиарщики и прочие убийцы правды и искусства, он потерял себя. Потерял то необходимое для письма качество, которое делает из обычного графомана истинного писателя. Он потерял способность видеть. Видеть истину, видеть то, что не видит обычный человек. Вся бессмысленная болтовня, лившаяся в уши писателя, как помои в выгребную яму, засорили его разум, его взгляд, его осознание мира. Его превратили из человека искусства, в человека бизнеса. И он не смог остановится в этом потоке и идти своей тропой. Он выбрал широкую и комфортную магистраль простоты, вместо узкой и колючей, терновой тропы счастья и праведности. И теперь, когда он все это понимал, держа свою разгоряченно-спокойную голову,  сожалению не было предела. Ведь он растрачивал себя, свой талант, свое Я в том, что презирал.
Он поддался тому искушению, которому поддаваться не хотел. Этот наркотик оказался сильнее. И все его последние работы, все его творчество, которое растрачивалось не только в писательстве, но и в музыке, живописи и архитектуре, все было направлено не на создание культуры, не на создание чего-то монолитного, а на банальную популярность. Его творчество стало продиктовываться законами бизнеса, законами светского продажного мира. И этот мир поглотил писателя, оказавшегося неспособным к борьбе за свое мнение.
Все было кончено. Потеряно. Разбито. Ничего больше не осталось. Поднялся слабый ветерок, который смог прибить к окну писателя желто-красный лист клена, приклеившийся к нему моросящим дождем, начавшимся за окном. Листик был красивым и пестрым, странно играющий своими красками на фоне дождика и еще пока пробивающихся лучей уходящего на вечный покой солнца. Порыв ветра растянул небольшой порез на листе так, что теперь он стал заметнее и доходил почти до центра листа. Все было кончено. Бежать теперь некуда.
“И не войдет в него [в Небесный Иерусалим] ничто нечистое и никто преданный мерзости и лжи” и “всех лжецов участь в озере, горящем огнем и серою. Это смерть вторая”.  Откровение 21:27, Откровение 21:8. Он не заслужил света, но не заслужил и покоя. Гнев праведных, гнев Божий обрушится на него опосля смерти, такова участь нечестивого, запятнанного во лжи. И теперь нет выхода точно. Он стал молиться Господу, безнадежно прося прощения. Но он не мог больше выносить этого позорного презрения к себе. Его выбор был сделан. Он решил, что должен сделать дальше. 
Он встал и прошел к фотографии, которая висела в одиночестве на небольшой стене. Надо сказать, что остальные стены были завешаны различными картинами, как подлинными, так и репродукциями. Он ударил со всей силы по стеклу рамки. Стеклышко треснуло, кровью обагрилась фотография и земля под ногами. Он взял фотографию и вернулся к столу. Уже много лет он не приступал к работе по зову изнутри, как делал он раньше, но теперь нужно было внести последний штрих в своей жизни. Он взял ручку и подвинул к себе стопку бумаг, фотографию он положил рядом. Эту работу он должен написать сам, от руки, без печатных средств. Явка к Богу с повинной. Он знал, что прощения уже не заслужил и в Его саду ему никогда не удастся погулять. Но напоследок, о себе он решил оставить то, что могло быть великим искусством. Он принялся писать о себе, ведь в творчестве важна искренность и правда. Раскаявшийся в грехе человек способен написать лишь так, как требует искусство. Он не был уверен в положительном исходе, однако, решил довериться себе, своим чувствам. Он был уверен, что где-то там, на подкорке, он помнил все, что ему было нужно. Он помнил, как должен писать. “И сказал Бог: Я буду с тобою”.
Он принялся писать. Рьяно, быстро, с остервенением, в глазах его искрился огонь, по ошибке который можно было бы назвать безумием. Но это было лишь праведное искусство. Он писал так, как писал тысячи дней назад, и от этого чувствовал прилив, колоссальный прилив сил. А ветер дул в окно сильнее и сильнее. Лист клена расползался все больше. По нему пошла еще одна трещина, с другой стороны, а первая трещина почти разделила лист на два отдельных кусочка. Эта ли та миссия, которая была у него, когда отделился от клена, дерева мощного, и полетел? К этому ли должен был привести ветер листочек? Простой вопрос…
Полыхнула молния, осветив все вокруг, раздался громогласный гром. Писатель поставил точку в своем произведении. Он работал хорошо и быстро, и кратко, и полно. Работа была завершена, и ею писатель был относительно доволен. Ему понравилось написанное, но не понравилось, что он так может. Ведь если бы у него не было таких способностей, то не так обидно и больно было бы принимать растраченную впустую жизнь. Ему было больно осознавать, что он, ветер по натуре, тот, кто ведет, стал ведомым, подобно листочку. Его повели, а не он. И это вынести было тяжело.
Последняя рукопись была окончена. Но это было его предпоследнее дело. Перед ним лежала книга. Единственная книга еще ни разу не прочитанная им из тех, что были здесь. Сколько сотен и тысяч книг он прочитал, неизвестно. Чтение вошло в привычку еще в очень раннем возрасте, и отказаться от этой привычки невозможно. Книги – залог знания. А знание – сила. Чтение всегда было самым важным ритуалом и это было последним делом. Он открыл книгу. Виктор Васкес Фигероа - “Туарег”. Он был обучен технике скорочтения, но  в этот раз не прибегал к этому. Он читал быстро, но с наслаждением, каждое слово. Через два часа книга была дочитана. Он сделал большую паузу перед последним предложением и прочел его медленно. “Автомобиль резко ускорил ход, завыли сирены, расчищая дорогу к ближайшему госпиталю, в тщетной попытке спасти жизнь президента Абдуля эль-Кебира в знаменательный день его триумфального возвращения к власти”.
 Всё. Последняя книга была дочитана. Он закрыл книгу, посмотрел на нее несколько секунд, положил рядом со своей рукописью. На улице начался настоящий ливень. Гроза окончательно пришла в город. Молния полыхала очень часто, а гром заставлял дрожать стекла в окнах. Писатель взглянул на стекло и увидел, как от некогда красивого листочка, расползались в разные стороны его части. Перед ним теперь располагались три куска листа, расплывшиеся и порваны. Его миссия была окончена. Писатель встал из-за стола, прошел к комоду, выдвинул ящик и достал оттуда коробочку довольно внушительных размеров. Все его движения были подобны королю, твердо знавшего, что все находится у него под контролем. Он был спокоен и благочестив. Больше он никого не обманет. Он больше не совершит подлых деяний.
С коробочкой, сделанной из красного дерева, он сел обратно за стол. Коробка была выполнена настоящим мастером, посередине ее красовалась печать, выжженная специально по заказу писателя. Когда-то давно он придумал свой герб. На этом гербе располагалась книга, а из-под нее торчали, заворачиваясь внутрь, листы бумаги. Рядом стояла чернильница, а сверху, на книге, лежал дымящийся пистолет. Писатель открыл коробку и достал содержимое, отложив коробку на край стола. В его руках оказался пистолет, давней работы, очень качественной и профессиональной. Этот пистолет не раз участвовал в боях, а позже, переходил из поколения в поколение. И, несмотря на то, что в семейном древе писателя были люди далеко не богатые, драгоценные камни, которыми пистолет был инкрустирован, по-прежнему были на своих местах. В коробке так же лежала баночка с порохом и 10 ядер маленького калибра. Он насыпал порох, закатил в дуло ядро, взвел курок. Через мгновение раздался выстрел. Душа, не заслужившая жизни и покоя, отправилась туда, куда ей следовало.
Постскриптум.
“…Я не хочу более мучить себя, своих близких и всех, кто бы это ни был. Я внимаю слову Божьему и совершаю суд над собой. Огненное озеро меня ждет, и Я не должен заставлять высшие силы ждать меня. Я отправляюсь туда прямо сейчас. Мне нет более смысла находиться на земле. Я ее не достоин. Я виноват во многих злодействах и посему, не хочу более ставить под угрозу людей, могущих попасть под мои деяния. Вряд ли Я кого-то задену своим поступком, но если вдруг - извините. Так лучше для всех. Счастливой вам жизни. Я же пойду трапезничать: меня ждет последняя книга”.
Последнею волею писателя было именно это. Прочтение на похоронах его последней рукописи. Она произвела на немногочисленных действие. Она была хороша. На похороны пришли  его бывшая супруга, бывший лучший друг, бывший издатель, бывшие поклонники. В общей сложности около 10 человек, включая священника. Рукопись читала его муза. Читала так, как надо было читать, ведь лишь она знала его настоящего. Не сказать, что люди, пришедшие сюда, были сильно расстроены, однако, рукопись заставила некоторых растрогаться. Хотя бы немного.  Гроза уже кончилась. Ее не было с тех пор, как писатель умер. Вышло солнце, но было ветрено, и волосы музы развевались на ветру.
Могилу положили в гроб, закопали, установили надгробие. “Здесь лежит писатель”. А над словами его герб. Все разошлись. Остались лишь листья, непонятно зачем падающие на могилу, прилетев не только с рядом стоящих деревьев, но и издалека. Наверное, их блуждание по миру бессмысленно и никому не нужно. И бедные листья, ведомые чем-то более властным, будут поддаваться, не понимая, что их судьбы напрасны. Жизнь коротка. И это понимаешь, когда сгораешь. Лететь глупо, если не знаешь, зачем летишь. А остановившись – страдаешь. И так всегда. Всё мы мечемся, проходим мимо жизни, забывая про нее. Мы попадаем в мир и существуем. А смысла в этом нет никакого. Как нет смысла в этом листе, который упал на могилу писателя, полежал немного, сорвался вновь с места и улетел дальше. Гроза кончилась. Теперь все было спокойно.