Товарищество

50 лет назад все горожане, пожелавшие иметь сад-огород, могли получить   бесплатно «6 соток» земли недалеко от города. Смысл этих садов-огородов заключался в обеспечении себя и своей семьи овощами и фруктами, которых тогда даже в Москве было в магазинах мало. Чтобы превратиться в «хозяина» земли, надо было  принять на себя обязательство: посадить 10 плодовых деревьев, столько же ягодных кустов и иметь огород. Большие дома строить  не разрешалось. Можно было иметь сарай, именуемый «хозблоком», кроме того небольшой домишко для  ночевки и  деревенский туалет. На плане участка, вручаемом каждому «хозяину», указывались места данных построек, чтобы они не  затеняли ни свой участок, ни участок соседей. 100-200  участков в одном месте объединялись в  единое садовое товарищество. Ему присваивалось наименование. Мои родители вошли в  товарищество «Москворечье», по названию созвучному Замоскворечью, где располагались все предприятия и учреждения, в которых в Москве работали будущие огородники. Товарищество из своих членов выбрало правление. Оно строго следило за выполнением всех обязательств, взятых на себя членами «Москворечья». В противном случае  общим собранием садовода могли лишить участка. Но ни тогда, ни потом я не слышала, чтобы у кого-то отобрали землю, хотя правление проверяло, у кого, сколько посадок на 6-ти сотках и контролировало размер строений, возводимых садоводами. «Нарушителей» того или другого на каждом собрании воспитывали, но и только.

Например, наша соседка была женщина спокойная, неторопливая, она любила природу, обожала говорить о высоких материях, так как была кандидатом экономических наук, лопату же в своей жизни ранее в руках никогда не держала. Получив «6 соток», она не спешила посадить плодовые деревья или грядку лука. Зато в каждый свой приезд на лоно природы дама расстилала на траве одеяло, укладывалась на него в полуобнажённом виде, доставала пачку папирос и выкуривала их одну за другой несколько штук подряд, наслаждаясь жизнью. Когда через  пару месяцев большинство огородников предъявляли свои посадки  правлению, «наша мадам», как прозвали её соседи, ещё к посадкам не приступала.

Услыхав на очередном собрании, что она отстающая, соседка купила пять

( вместо обязательных десяти) яблонь, посадила их, пригласив для этой цели сына-аспиранта и, как только деревца стали видны каждому прохожему, она  с чувством выполненной работы вновь распласталась на одеяле.

Участки, которые получили садоводы, различались числом деревьев и пней на них.  Пни требовалось выкорчевать, а деревья, смотря по размеру, либо срубить, либо оставить. Если дерево небольшое - его срубали. Если росла настоящая, многолетняя ель, сосна или берёза, то уничтожать такое дерево по инструкциям лесничества  запрещалось. У этих деревьев можно было лишь обрубать сучья, чтобы тень от дерева уменьшилась и не мешала грядкам. На нашем, например, участке росли две огромные ели. Из елей мы сделали «сосны», обрубив на них все нижние ветки. Тем самым наши «сосны» уже не мешали ни нашим посадкам, ни соседям. Территория «мадам» представляла собой целый лес. Правление просило её поскорее заняться деревьями, так как тень от них закрывала все огороды окружавшие соседский участок. Но лес у неё стоял стеной и никто к нему не прикасался, несмотря на собрания. Зато у «мадам»  началась «стройка века».

Сын-аспирант  привёз стройматериал и своих друзей, которые стали возводить «нечто». Эти друзья-товарищи никогда прежде не работали строителями, даже на практике в студенческие годы. Архитекторов среди них тоже не было, поэтому сооружение, поднимающееся день за днём «всё выше и выше, и выше», напоминало по размерам двухэтажный дом, по внешнему виду сарай, а пропорций сие здание не имело вовсе. Главное достоинство того, что возводилось: умение «объекта» не падать. Когда правление что-то попыталось выяснить о размерах «дачи» соседка сказала, что всё получилось случайно. Строили де сарай, а получилось вот такое сооружение.

В этом «доме» она с семьёй прожила потом 40 лет. Никто так и не решился настоять на сносе неуставного строения.

Пока не было ни на одном участке даже «хозблока»,  всем дачникам приходилось возить свой инструмент из Москвы и забирать его назад в Москву. Каждое воскресенье горожане с топорами, пилами и лопатами осаждали вокзалы, чтобы доехать до своего пригородного «рая».  Если же при этом вспомнить, что в 1956 году на Рижском направлении не было ещё электропоездов, а ходили лишь паровики за четыре часа один раз, да подумать о том, что дорога была одноколейка,  легко догадаться об удобствах еженедельного проезда! К тому же на разъездах поезд  обычно стоял минут по 15-ти, чтобы пропустить встречный состав и лишь, когда тот проходил,  можно было ехать дальше. Однажды за 4 км до наших «дач» поезд, как всегда остановился, пропуская, встречный. Он для этого заехал на специальный разъезд. Все пассажиры спокойно ждали, когда встречный состав пройдёт мимо. Через 15 минут, поезд прошёл, а народ стал радостно надеяться, что теперь, наконец, поедем. Особенно не терпелось нам, чьи участки находились уже совсем близко. Но прошли ещё 15 минут, потом ещё полчаса, а мы не двигались. Самые нетерпеливые  пошли в тамбур, открыли двери, благо тогда они не закрывались и к своему ужасу увидели, что весь поезд давно ушёл, а наш  последний вагон отцепился и теперь один стоит на рельсах. Переполох начался ужасный. Ну, ладно мы, у которых до участков 4 км, а что делать тем, у кого участки за десятки километров!?

Мы же, взвалив лопаты, топоры и прочее себе на спину двинулись по шпалам в сторону «дач». Пока шли, руки затекали, ноги спотыкались о шпалы, но все 4 км садоводы хохотали над собой, над машинистом, над теми, кто теперь сидит в отцепленном вагоне на разъезде. Из всех «пешеходов» на счастье не нашлось ни одного ворчуна, хотя среди шагающих по шпалам, были и люди пожилого возраста, а не только молодёжь. Юмор, смех и даже песни сопровождали наш вынужденный  и  сверх всякой меры  нагруженный «поход».

Первый сарай на всей улице построили мои родители. Отныне все соседи приносили свой инвентарь в наш «хозблок». Теперь больше никому не надо было возить пилы и лопаты туда и обратно. Это уже было счастье! Образовалась коммуна, как шутили огородники. «Коммуна» наша не только оставляла весь деревенский инвентарь в этом сарае, но и потом пользовалась им, не разбирая, чьи грабли, чей топор. Если же требовалось кому-то выкорчевать большой пень, весь народ собирался на помощь соседу. Это товарищество проявлялось и позже  десятки лет в самых разных формах буквально во всём. Например, на второй год существования «Москворечья»  начались постройки домиков и туалетов. Кто-нибудь в связи со строительством на своём участке привозил машину тёса, кирпичей, горбыля, мешков цемента. Вся «коммуна» дружно собиралась на разгрузку машины. Интересно, что никогда никто не просил о помощи. Все люди как-то сами собой собирались в той точке, где требовалась эта самая помощь. Однажды кто-то из садоводов купил самосвал песка. Водитель же ссыпал песок не там, где удобно было хозяину участка, а где удобно было ему, водителю самосвала. Тут же вся «улица» пришла  помогать. Целый самосвал песка перекидали дружно туда, куда требовалось. Или другой пример: в соседнюю деревню привезли керосин. Деревня от участков находилась в трёх километрах. Электричества ещё на садах-огородах не было, газовых баллонов тоже. Готовили еду на кострах, керосинках и примусах. Народ ринулся за керосином. Но тащить 5-10-литровую канистру с керосином три километра тяжело, особенно пожилым людям (тележек тогда ещё никто не имел). И тут всегда находились желающие «прихватить» ещё одну канистру для пожилых соседей, не гоняя их ни туда, ни обратно с тяжёлым грузом.

Современному человеку трудно понять, сколько радости может принести обыкновенное оцинкованное ведро. Мы же, наверное, целую неделю, а может быть, и больше радовались его приобретению. Дело в том, что  в 60-ые годы наша советская промышленность почему-то вёдер выпускала мало, а дачников «развелось»  тогда очень много. А, как известно, «без воды и ни туды, и ни сюды!» особенно в огороде. И вот, набегавшись напрасно по хозяйственным магазинам Москвы в поисках ведра, мы вдруг узнаём, что этот потрясающий предмет цивилизации продаётся в неограниченном количестве на одном из полустанков по дороге на наши участки! Едем туда. Вёдер в магазине полным, полно и никто их не берёт. Мы радостно покупаем сразу три штуки. Неважно, что руки уже заняты всякими необходимыми для дачи предметами, что эти вёдра надо тащить чуть ли не в зубах. Зато радость от приобретения вёдер переполняет нас и компенсирует все неудобства. Счастливые мы штурмуем переполненный вагон дачного поезда. Рассовываем всё прихваченное из дома по полкам, под лавку устанавливаем ненаглядные вёдра, и  поезд мчит нас навстречу огороду. В голове планы полива посадок, а душа поёт от предвкушения трудовых «подвигов». Доехав до станции назначения, выгружаем множество вещей разложенных на верхние полки вагона и совершенно забываем о драгоценных вёдрах, которые преспокойно уезжают от нас под лавкой. Мы о них вспоминаем слишком поздно. Поезд пошёл дальше, увозя их от нас. Сначала ругаем друг друга растяпами, потом успокаиваемся – всё равно ничего уже не исправишь. А у самых «дач»  рождается мысль: зачем нервничать, ведь теперь известно, где этих вёдер много. Значит, через неделю снова купим.  И вот спустя неделю вёдра достигают-таки участка. Все  мы чувствуем себя просто именинниками!

Для постройки «хозблоков» и прочего нужны деньги, а для посадки огорода только лопата и энтузиазм. Поэтому очень скоро  все москвичи имели грядки с картофелем, луком, морковкой, которыми они радостно хвастали друг перед другом.  Места для ночлега не было ни у кого, вместо домов весной и летом ставились туристические палатки. Но и на огороде бывало разнообразие. Один наш сосед, кандидат географических наук пропагандировал среди садоводов посадку репы. Он вычитал, что она полезна и вкусна. Несколько человек послушали его, однако таких нашлось немного. Когда репа у географа на огороде поспела, сосед собрал весь свой урожай в рюкзак и пошёл по участкам угощать народ. Ради общественной пользы человек раздарил весь свой урожай, но добился, таким образом, что на следующий год уже ценителей репы в «Москворечье» стало его стараниями много.

Современные владельцы огромных  коттеджей, отхвативших себе в придачу участки муниципального леса, первым делом обносят «свою» территорию высоченным забором, за которым сажают вооруженную стражу и цепного пса. Прелесть нашей коммуны была в том, что заборы всем были нужны лишь со стороны улицы, чтобы огородники нечаянно не вскопали землю, принадлежащую проезжей части. С трёх же других сторон никто никаких заборов не строил и не хотел строить. Даже теперь, через 50 лет все мы можем пройти по участкам друг друга в любую сторону, потому что никаких заборов между нами по-прежнему не существует. Зато до сих пор живо наше советское отношение к трудностям соседей, стремление помочь каждому, поделиться результатами трудов и урожаем.

Среди тех, кто «осваивал земли» была  молодая семья в прошлом альпинисты. Эти весёлые энергичные люди при любых ситуациях первыми приходили всем на помощь. На дальнем участке надо было «обкорнать» высоченную ель. Эта ёлка росла в лесу, вероятно, лет сто, а теперь требовалось, чтобы её тень не мешала посадкам хозяина и соседей. Рубить большие деревья запрещало лесничество, значит, оставалось уменьшить число сучьев. Для этого пришлось забраться на большую высоту с пилой. Топором на такой высоте работать ещё труднее. Наш альпинист, вооружившись «кошками», как на восхождение Эвереста, залез на высоченную ель и трудился там несколько часов, пока не отпилил всё, что мешало садам-огородам.

Перед зимними холодами все обычно  обвязывали свои молоденькие деревца лапником, который спасал их от холода и от зайцев, обгладывающих молодую кору. Лапник рубили, чуть ли ни на всё «Москворечье» опять-таки альпинисты.

А с появлением на территории молодой семьи домика, где можно стало переночевать, всевозможные друзья, родные, знакомые знакомых то и дело проводили ночь в гостях у альпинистов.

Какие дивные костры  устраивали они по вечерам для всех тех садоводов, кто хотел придти к ним, отдохнуть после трудов на грядках! Гитара, задушевные песни, пахнувший лесом чай из ведра. Всё это и в самом деле рождало отношения настоящей коммуны, в самом высоком смысле этого понятия.

Сейчас, когда люди обезумели от стремления к наживе, когда деньги, стали мерилом отношений между людьми, мне всё чаще хочется вспомнить те счастливые времена. Мы тогда жили материально бедно, но какими же духовно богатыми мы были! Нет у тебя лопаты? Бери мою! Нет у тебя хлеба? Иди ко мне, поешь! Нет у тебя ночлега? Приходи в мой дом! Хочешь петь, пой вместе с нами. Ты что-то знаешь или умеешь такое, чего не знаем и не умеем мы, научи, мы с радостью будем у тебя учиться. У тебя есть хорошая, добрая книга. Дай мне прочитать, а я дам тебе свою. И никто не подсчитывал, кто кому, что отдал. Кто больше помог, кто меньше. Кто кого и чем накормил. Доброта, отзывчивость были у нас в крови. Сейчас многие смеются над нашими теми правилами жизни, а мы усвоили ещё в школе: «сам погибай, а товарища выручай». В полном смысле слова «погибать» приходилось лишь во фронтовых или экстремальных условиях, но чувство товарищества было неотъемлемой частью всей нашей  жизни того замечательного времени. Существовала общность «советские люди». Этот советский человек и теперь такой же, хотя сегодня он  постарел, устал, пережил много горя личного и вместе с Родиной.

 Но и через 50 лет между нашими участками нет заборов. И сегодня в случае беды мы бежим к каждому на помощь. До сих пор угощаем соседей результатами своих трудов, приглашаем на обеды и ужины друг друга, не желая высчитывать, хватит или нет грошовой пенсии  до конца месяца.