На распутье. Глава 8

ПЕТЮНЯ - ШАРИКОВ
*
Н. Некрасов
Замечательно странное свойство
В нас суровый наш климат развил –
Забываем явивших геройство,
Помним тех, кто себя посрамил…


...На другой день я привез на дачу металлическую сетку, трубы, арматуру и Петюню. Здоровый жилистый мужик объявлялся в моем поле зрения обычно весной, когда на городских дачных участках появлялись хозяева, и поживиться на дачах было нечем, да и накостылять могли ненароком. Познакомились мы с Петюней по «телефону доверия». Тогда эта служба входила в моду. Городской вуз выпустил первых психологов, а высокопоставленные папы и мамы, насмотревшись американских фильмов о семейных психологах, создали рабочие места для своих чад. Рассчитывали на то, что по телефону доверия будут звонить нормальные люди с рассказами о своих домашних собачках и кошечках  с просьбами помочь их четвероногим животным.
Но у нас не Америка, а в городе три тюрьмы, и тем, кто обращался в службу «телефон доверия», было глубоко напле-вать на четвероногих спутников человека: они интересовали их только как корм.
Туда-то и позвонил Петюня в надежде решить свои проблемы. На двух концах телефонного провода встретились две эпохи, два поколения, два характера. Двадцатидвухлетняя чистая, возвышенная девушка и грубый мужик, отсидевший в тюрьме 22 года. Какой совет она могла дать этому мужику? Что ответить на несвязную речь? Она даже не понимала слов, которые он произносил вроде бы по-русски. В отчаяньи она в слезах бросала трубку, а он звонил снова и требовал справедливости, в противном случае обещал прийти и убить всех, начиная с главврача. В конце концов доведенная до истерики девушка позвонила мне, умоляя защитить ее от маньяка-убийцы.
– Дайте ему мой номер телефона, как только позвонит в следующий раз, – предложил я.
Не прошло и тридцати секунд, как раздался звонок:
– Я мокрушник. 22 года чалился. А козлы на меня хотят краны повесить. Это не мой профиль. Мне западло гайки тырить. Пусть документы отдают. Иначе порешу всех. Главврача, завхоза, козлов и тебя заодно, – неразборчивой  скороговоркой выпалили на том конце провода.
– Из твоего рассказа я понял, что ты работаешь в больнице? – спросил я.
– О! Мужик?! А где та, с ангельским голоском, которая мне башку лечила о моем Божественном начале, смысле жизни и всеобщем равенстве душ? Я выполнял все, как она гово-рила. Так теперь эти козлы вместе с завхозом на меня как на дурака смотрят. Сразу их валить надо было, – пробухтел в трубке хриплый голос.
– Девушку мою ты своим гнилым базаром до инфаркта довел. Я тебе сегодня стрелку забью!  Попробуй свинтить – из-под земли достану. А сейчас погоняло назови.
– Натаха Петюней кличет, а вообще…
Он хотел продолжить, но я перебил его:
– Кончай базар, Петюня.
 Я назначил место встречи, назвал время и добавил более сдержанным тоном:
– Ты ведь не хочешь лишний срок мотать за своего зав-хоза? Вот и подумаем, как от него избавиться.
– Базара нет. Буду, как договорились. Я вижу, ты с понятием, – сказал Петюня и бросил трубку.
Встреча состоялась в спортзале, где я тренировал городскую молодежь. Днем я съездил в Гор здравотдел, встретился с главврачом, который не знал, как избавиться от такого работничка, и с удовольствием отдал мне все Петюнины документы, справки и причитающийся расчет:
– Вы знаете, он нас всех запугал. Приходит с ножом, говорит на непонятном языке. Работяг, которые сказали, что он украл краны, избил до полусмерти. Милиция его не берет: говорят, что мы сами виноваты. Завхоз не выходит на работу, где-то скрывается. Короче говоря, находимся на осадном положении.
Проведя тренировку, я сидел в своем кабинете и пил чай. Ровно в назначенное время дверь широко распахнулась. Я сразу понял, что в дверях – Петюня. Узкий лоб, нависшие надбровные дуги, широкие скулы, приплюснутый череп, огромные руки-крюки. В нем чувствовалась недюжинная сила. Но бегающие глазки выдавали его сломленный дух. «С такой внешностью только Кинг-Конга играть», – подумал я.
-Ну чо, начальник, посмотрел я на твоих пацанов, как они там по воздуху ногами машут. А вот против этого слабо? – Он выхватил из кармана рукоятку финки, нажал на кнопку. В руке у Петюни образовался обоюдоострый нож, какие де-лают в тюрьмах.
Я был готов к такому знакомству. Выхватил из стола приготовленный короткий самурайский меч, сделал небольшой выпад и легким движением срезал все пуговицы у Петюни на куртке. Приставил меч к нижней части подбородка, поставил Петюню на цыпочки и процедил сквозь зубы:
– Брось железо, сволочь.
Петюня разжал дрожащий кулак, и нож воткнулся в пол. Резким движением я полоснул мечом по Петюниной ширинке. Он двумя руками схватился за падающие штаны и, получив удар левой рукой в солнечное сплетение, с хрипом упал на колени, подставив свой затылок под меч. Я сделал вдох и занес меч над головой.
– Пощади, начальник. Не убивай! – закричал Петюня нечеловеческим голосом. В кабинет вбежали двое дежурных по клубу.
– Все нормально. Все свободны. Мы просто репетируем смерть Кинг-Конга, – я театральным жестом опустил меч тупой стороной лезвия на дрожащую Петюнину шею и произнес:
– Кто с ножом к нам придет, от меча самурайского и погибнет.
Дверь за дежурными закрылась. Я вставил Петюнин нож между половицами и наступил поперек рукоятки. Лезвие со звоном обломилось и упало под пол. Я вставил меч в ножны и положил в стол.
– Вот и познакомились, – сказал я. Достал из стола конверт с  документами и деньгами, бросил на стол. – Забирай и проваливай. Еще раз услышу твой голос на «телефоне доверия» – исполню приговор.
Он собрал с пола обрезанные пуговицы, с опаской взял документы и, поддерживая штаны, быстро вышел.
На другой день Петюня вновь пришел в клуб. Это был совершенно другой человек – скромный и застенчивый. Он долго извинялся за вчерашнее недоразумение. Благодарил за документы и деньги. Божился в вечной преданности и считал меня своим «авторитетом»:
– Я просто хотел пошутить, а нож вам в подарок принес.
– Считай, что твоя шутка удалась. Только вот следующая может закончиться для тебя в тюрьме или на кладбище. С оружием в руках не шутят, даже если это оружие холодное, – сказал я и попросил дежурных принести чай.
Петюня, успокоился, расслабился, пил чай и рассказывал свою биографию:
 – По малолетке во мне был центнер живого веса. Пацаны скручивали колеса с машин, оставленных во дворах, а меня брали в качестве домкрата. По спору я любую легковушку приподнять мог.  Попались на машине дубака – надсмотрщика из тюрьмы. Первый срок самый тяжелый был. Жирный воспитатель обещал сделать из меня человека. Он надевал на меня наручники и подвешивал на ночь на крюк. Утром руки были как мочалки. Все завтракают, а я ложку держать не могу. Из чашки, как собака, жрал. Все на работу, а у меня из рук все валится. За отказ от работы меня в карцер, по щиколотку в ледяную воду. Через месяц еле ноги таскал. Злой был, как черт, на своего «воспитателя». Последнее время он меня за правую руку подвешивал, чтоб я левой работать мог. Когда срок подошел на взрослую тюрьму переходить, пацаны стилет, сделанный из напильника, подсунули. Типа того, что отомстить обидчику надо, иначе на взрослой тюрьме уважать не будут. Вечером, когда дубак пришел меня подвешивать, я всадил ему стилет с левой руки в печень, да так, что он до левой почки достал.
 Тюрьма по сравнению с малолеткой показалась мне раем. Отоспался, отъелся, руки болеть перестали, ревматизм прошел, все, как на собаке, зажило. Сила вернулась. Работал за троих. В конце срока познакомился с Натахой по переписке. Освободился, а она у ворот встречает. С водкой, с конфетами шоколадными. Я тогда первый раз в жизни ночь с бабой провел. А утром она мне и говорит:
– Петюня, я ведь тебе писала, что замужем. А слабо тебе моего мужика завалить?
И тут он, как черт из табакерки, с ночной смены прихо-дит. Здоровый был бугай. Я его хрясть топором по голове. Садимся с Натахой на поезд – и в Москву. На полпути входят в вагон два гэбэшника. Я даже глазом моргнуть не успел, как из меня ласточку сделали. Это когда одну руку снизу заламывают, а вторую сверху и наручниками стягивают. Спина аж трещит. Натаха давай кричать, что я силой ее увез, а сама мне на ухо шепчет:
 – Век ждать буду.
 Одну ночь на воле погулял. Мне только в тюрьме мужики растолковали, что Натаха заранее все рассчитала. Моими руками от мужа избавилась и меня под вышку (смертную казнь) подвела.
 Припаяли мне, что мужика убил, Натаху насиловал, а потом в заложницы ее взял. Повезло мне: вышку в тот год отменили. Вот так всю жизнь на хозяина и проработал. Как жить на воле, не знаю и в тюрьму больше не хочу.
Этот здоровый сильный мужик мог бы стать чемпионом мира в единоборствах, но судьба распорядилась так, а не иначе.
 С нашего знакомства прошло уже несколько лет. Я стал для него как духовный наставник, которого не хватало ему на протяжении всей жизни. В период осенне-весенних обострений Петюня приходил ко мне и просил работу.
Приехав с Петюней в Коммуну, я заметил, что время здесь течет совершенно по-другому. Оно как бы затормаживает свой стремительный городской бег. По-прежнему светило солнце, а весенние ручейки, весело журча, протекали сквозь дома коммунаров. По-прежнему на железной кровати валялся пьяный Леха, а его драный «Москвич» стоял на моем погребе. Попрежнему пьяная Верка бесцельно бродила в грязном халате по двору. Бабка сидела на своем ящике. Сметанок подглядывал за ними из-за своей приоткрытой двери. Время словно остановилось на вчерашнем дне.
Натянув шпагат, я наметил, где нужно рыть ямы под столбы. Попросил Петюню не обижать коммунаров и отправился в березовую рощу за соком.  Вернулся после обеда и не поверил своим глазам: Лехин «Москвич» стоит на его подвале, а сам Леха приваривает арматуру к вкопанным столбам. Петюня натягивает металлическую сетку, пропускает сквозь нее арматуру и, прижав к столбу, громко командует: «Вари, бык колхозный, пока под второй глаз не получил». Под глазом у Лехи действительно налился свежий фиолетовый синяк.
Я, нахмурив брови, посмотрел на Петюню.
– Ляксандрыч, это не я. Он сам с кровати упал. Когда решил помочь мне забор установить. Мы ведь с ним знакомы. Он в городе сварщиком работал. Там и машину свою купил. Задолжал мне маленько, да и скрылся. Я гляжу: рожа знакомая. Ба! А это Леха. Увидел меня. Узнал. Обрадовался. Давай, говорит, Петюня, я тебе помогу. Вдвоем-то сподручнее. Вот на радостях-то и ударился об кровать. Ну, чо молчишь? Отвечай хозяину. Так все было?! – Петюня ткнул Леху в бок. Тот утвердительно закивал головой:
– Точно так, Ляксандрыч. Поможем, чем сможем. Я вот и аппарат сварочный достал, – протрезвевшим голосом сказал Леха. В дверях своего дома показалась Верка  и томным голосом прохрипела:
– Петюнь, иди кваску попей, а то притомился небось.
Петюня сделал нерешительный шаг и остановился, глядя на меня.
– Смотри, напьешься – навек со мной дружбу потеряешь, – сказал я и пошел в свой дом.
– Не напьюсь. Мне ведь, окромя чифиря, ничто в глотку не лезет. А вот бабы, окромя Натахи, у меня сроду не было. Так что я по другой линии, – бормотал Петюня.
Через несколько секунд из раскрытых дверей послышался скрип панцирной сетки и страстные крики Верки, задыхающейся от жарких Петюниных объятий и поцелуев. Леха достал из кармана часы на замызганном ремешке, со вздохом посмотрел и печально сказал:
 – И так каждые полтора часа. Вот Верка сука.
 Он схватил электрод, натянул сварочную маску и начал варить арматуру. Через несколько минут скрипы и вздохи закончились. В дверях появился Петюня. Сверкая на солнце, как новенький целковый, поправив рубаху, он подошел к Лехе и, похлопав его по спине, сказал:
– Не горюй, Леха, Верка сказала, что только тебя любит, а со мной ей просто интересно беседовать. Я ведь со многими знаменитыми людьми сидел.
Обняв Леху, как родного брата, Петюня приступил к работе. К концу дня дом был огорожен с трех сторон. Петюня за это время еще несколько раз сходил к Верке «попить квасу», каждый раз успокаивая Леху, что она просто хочет позлить его, вызвать в нем ревность, а на самом деле любит только его – Леху.
Веркин и бабкин двор отделили от моего высоким глухим забором из шифера. Осталось не загорожено только со стороны огорода, который начинался прямо от дома. Я решил сделать перед домом уютный закрытый дворик. Для этого нужно было сделать насыпь и выровнять его, так как огород горкой спускался к реке. Наевшись пельменей, которые я привез из города,  Петюня с радостью начал возить на тележке землю от дороги и выравнивать двор.
 Я наметил ему план работы на несколько дней: вырыть яму для туалета, вскрыть полы и вырыть небольшой подпол. Всю землю использовать для выравнивания двора. Оставил ему продукты и уехал в город, сказав, что, возможно, несколько дней не появлюсь.
Вечером следующего дня решил все же проверить своего работника и отвезти продукты. Беспокоился не столько за него, сколько за Верку с Лехой.
 На вырытой яме стоял новенький, сколоченный из досок туалет. Двор был выровнен. Уклон поднят почти на 80 сантиметров. Войдя в дом, я позвал Петюню.
Где-то из подземелья донесся голос: «Ляксандрыч, я тут, в подполье».
Из-под разобранных, беспорядочно разбросанных по-ловиц пробивался тусклый свет электрической лампы. Заглянув вниз, я ужаснулся. Яма была три метра в глубину и почти на полдома в ширину. На дне стоял Петюня, держа в руках полные ведра с глиной. Лицо его было потным и грязным, на лбу красовалась огромная шишка.
– Ты, Ляксандрыч, смотри поосторожней, а то я уже два раза падал в эту яму, – прокричал довольный собой и своей работой Петюня. Он поднялся по хлипко сколоченной из жердей лестнице и, улыбаясь во весь рот, спросил:
– Ну как?!
У меня не было слов. На уме крутилась одна лишь поговорка: «Заставь дурака Богу молиться –  он и лоб расшибет».
– Ты что, в этот котлован решил дом завалить? Неужели не видишь, что до фундамента полметра осталось?
Счастливая улыбка исчезла с лица Петюни, но появилась новая гримаса – недоумение.
– Ты мне сказал вырыть яму. Вот я и рою. Посмотрю, а мне все кажется – маленькая. Думаю, подрою еще малость. Если чо, то можно назад зарыть. Я люблю с землей работать.
Я представил, что было бы, если бы я приехал через несколько дней.

С появлением Петюни местные жители резко изменили отношение ко мне. На мой вопрос, как ему удалось настроить коммунаров на дружеский лад, Петюня ответил откровенно, с философским раздумьем:
– Ты очень добрый и честный, а народ таких боится и не любит. Доброту твою они воспринимают как слабость, а честность – как ложь. Они привыкли рассказывать друг другу небылицы о своих «подвигах», вот и считали, что тебя мили-ция подослала за ними следить. А я им  глаза раскрыл. Рассказал то, что они хотели знать о тебе. Ну, кое-что от себя добавил – как ты в сибирских тюрьмах зэков каратэ обучал. Леха подтвердил, что тебя в городе уважают. А чо, разве не так?


 НОВОСЕЛЬЕ

Однажды в моем дворе появилась старушка – Божий одуванчик, совершенно не похожая на коммунаров. Опрятно одетая. В чистом беленьком платочке, прикрывающем чистые седые пряди волос. Она передала мне через Петюню баночку меда и скрылась. Через несколько дней пришла вновь с гостинцами и  лишь на третий раз обратилась непосредственно ко мне:
– На шо вам этот дом? Одни пьяницы вокруг. Огород маленький. В саду – две яблоньки торчат. Машины всю ночь спать не дают. Разбойничий придорожный приют какой-то, а не деревня.
Бархатный колдовской говорок пробежал по моей спине холодком. Бабуся словно вслух читала мои мысли. Действительно, я не раз задумывался о тех неудобствах, которые доставляла и шумная пыльная дорога, и вечно пьяные соседи, постоянно требующие к себе внимания.
Поправив цветастый ситцевый фартук, скрестив на животе морщинистые руки, бабуся продолжила очаровывать своим щебетанием:
– А вот в нашей деревне, что в полутора километрах отсюда, все зажиточно живут. Мой дом самый первый, как отдельный хуторок, стоит. При нем и сад огромный, и огород немереный. Во дворе скважина пробурена, и колонка рядом. Для того, чтобы отдыхать, лучшего места не найдете. Купите мой дом – не пожалеете. 
В тот же вечер я был в соседней деревне. А через несколько дней, оформив купчую, мы перебрались на новое место, которое ныне покойный журналист М. Фролов назвал Швейцарией. 

Из газеты «Красное Знамя»
Руководитель подросткового клуба на собственные средства в одном из хозяйств приобрел строения, где его воспитанники устроили для себя оздоровительную базу отдыха.
Редчайший случай. Пожалуй, ни в этом году и никогда ранее местная история внешкольного воспитания такого случая не знала. Люди стараются вкладывать деньги в недвижимость все больше в личных интересах. Сергей Александрович сделал это для детей. А ведь мог бы и для себя постараться. Дачку отгрохать: места там живописнейшие, рельеф богатый, две речушки, островок, лесок – Швейцария. Или земличку распахать под картошку. Нет же: нашли там источник воды святой, откопали – заструилась живительная влага. Домик под баньку восстановили, палатки разбили, природу обихаживают, впитывают в себя энергию ее. Живут с ней в согласии, следуя наставлениям древней культуры тибетских монахов под названием "Цигун", В городе, значит, стало на полусотню больше ребят не курящих, не наркоманящих, не ворующих и водку по подъездам не глотающих из импортных жестянок.
М. Фролов

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ:http://www.proza.ru/2015/05/01/293