Мысли покойного рабиновича, дословно записанные в

,Не успел Рабинович попасть на тот свет, как понял, что сильно попал! Загробная жизнь ему сразу не понравилась. Тот свет оказался тем еще светом! Света там не было даже на входе и даже дежурного! Потом сказали, что какая-то сволочь все время выкручивает лампочки, а у них лампочки не казенные, потому что завхоз все казенное считал там своим!
Кое-как устроившись на том свете, Рабинович начал наблюдать, что будет происходить на этом. Он ощутил, что сразу после смерти в нем ожили телепатические способности! И хотя расстояние между тем светом и этими значительное, длиной в целую жизнь, Рабинович вдруг начал читать мысли, причем, не только родни, но даже и соседей! Так, сосед снизу оказался полной сволочью. Тяжело вздыхая и принося искренние соболезнования, он думал, что слава Б-гу, что Рабинович дал дуба! А ведь, подонок, всегда приходил одолжить до получки, а стоило Рабиновичу однажды его трижды залить, как уже «Слава Б-гу!»...
А еще Рабинович сразу отметил, что и родня горюет не сильно искренно, хотя руки заламывает натурально, что больно смотреть! У Рабиновича еще не успели по сути остыть ноги, как разгорелся спор, какой ему ставить памятник? Тетя Соня по телефону из Америки сказала, что нужно поставить шикарный памятник из гранитной крошки! И хотя Рабинович считал, что лучше ставить менее шикарный, но хотя бы из черного мрамора, все приняли сторону тети Сони, потому что она была главным спонсором памятника. Потом разгорелся спор, как должен быть на портрете Рабинович, в профиль или анфас? Но тут всех убил своей логикой Рабиновича троюродный брат по линии командировок Гриша, у которого очередная командировка совпала с кончиной Рабиновича. Свое родство он вспоминал только, когда его заносило в город к Рабиновичу, и тогда он жил у Рабиновича от двух до трех недель и Рабинович частенько возмущался про себя, почему государство закрывает глаза на расточительство и не ограничивает сроки командировок? Так этот Гриша Шмулерман, который в паспорте писался по жене, Григорий Прицепов, сказал, что в профиль нельзя, так как это будет злить антисемитов, и они разнесут памятник вдребезги. Поэтому решили памятник ставить вообще без фотографии и фамилию писать не сильно крупными буквами, чтобы не бросалась в глаза. Рабинович возмутился и хотел им ехидно предложить вообще хоронить его тайно под покровом ночи. Он сам никогда не скрывал, что он Рабинович, хотя и скрыть это было нереально, так как у него была типичная внешность!
Потом, слово за слово, начали обсуждать, что делать с жилплощадью Рабиновича, потому что после него оставалась полуторка с видом на цементный завод, чтоб она опохла, эта власть, которая дала разрешение этот завод тут строить! Конечно, Рабинович предпочел бы, чтобы родня в этот час лучше бы повспоминала, какой он был хороший человек, но понимал, что и квартиру сбрасывать со счетов тоже нельзя. А тетя Соня из Америки по телефону сказала, чтобы немедленно проверили все страховки. Она, по-видимому, думала, что Рабинович представился в Америке, где, как известно, страховка жизни важнее даже самой жизни!
В общем, Рабиновичу было не скучно, и он подумал, что помереть довольно любопытное дело, когда читаешь мысли!
Искреннее всех по Рабиновичу горевал Петрович с четвертого этажа! Раньше, «после вчерашнего» он всегда приходил к Рабиновичу, и тот никогда не отказывал Петровичу опохмелении, так как это было бы не по-человечески. Рабинович открывал шифоньер, где стояла не только не плохая водка «Палёнка», но и чисто французский семи-звездочный коньяк "Чисто-Месье" местного вино-водочного завода и возвращал Петровича к жизни, хотя он был совсем мертвый!.. И вот теперь Петрович стоял над Рабиновичем и все время повторял: «На кого ты нас покинул?!».
Потом начали приносить венки. С бывшей работы написали «Дорогому товарищу Рабиновичу от скорбящего коллектива!..». Но если бы Рабинович мог, он бы дописал, что, например, скорбящая Люба Гуськова не очень-то охотно сдавала рубль, и думала про себя, что люди мрут, как мухи и на всех не напасешься рублей!
Потом пришла бывшая жена Рабиновича, Люся, с которой они не сошлись характерами лет шесть назад и только из-за того, что когда Люся однажды не вовремя пришла домой, Рабинович был не один, а втроем! А как он мог поступить иначе, если влюбился сразу в Надежду и в Любовь?! В общем, Люся тогда не проявила гибкость и разорвала семейные узы!
И тут Рабинович понял, что она его, все-равно, сильно любит, буквально до гроба, так как просто так такие роскошные букеты, как она принесла, приносят только за казенный счет на похороны ветеранов партии! Однако, теперь Люся была очень рада, что они с Рабиновичем развелись, потому что быть вдовой не такое уж сладкое дело. Ее мысли немного разочаровали Рабиновича. А потом он почувствовал, что хочет Люсю! Но он начал гнать от себя эти мысли, потому что это уже было бредом и вообще граничило черт знает с чем!
... На гражданской панихиде дольше всех от имени профкома говорил заместитель Пантелеев. Сообщив, что это тяжелая утрата, он мельком посмотрел на часы и заговорил быстрей и лаконичней, так как была угроза прозевать по телевизору хоккей с шайбой. В заключение Пантелеев поклялся, что Лев Соломонович всегда будет жить в его сердце, при этом он еще раз посмотрел на часы. А Рабинович начал сомневаться, его ли конкретно хоронят, потому что он был не Лев Соломонович, а Лев Абрамович, хотя в данной ситуации это было не принципиально.
Но тут заморосил мелкий дождик, и начали торопиться даже те, кто, по сути, похороны любил, а хоккей, так себе. Поэтому, мероприятие начали по-тихому сворачивать! А Пантелеев закончил вообще красиво, продекламировав, что даже природа плачет в этот трагический миг! Тут даже Рабинович не сдержался и у него выступили натуральные слезы, хотя это мог быть и дождь.
Потом два слабо-трезвых бугая из похоронного бюро «Вечность» схватили крышку гроба и начали ее заколачивать с таким остервенением, будто тут проходил турнир по забиванию гвоздей. Кстати, гвозди были не хилые, как минимум «сотка», по-видимому, боялись, что Рабинович предпримет попытку выбраться наружу. На третьем гвозде бугай саданул себе по пальцу молотком, и разразился таким многоэтажным с виньетками , что Рабинович понял, что находится пока еще на родине, а не на том свете.
... Когда же Рабиновича опускали, эти два бугая его уронили, будто хоронили дрова. Впрочем, это у них было по определению. Они всегда на этом этапе роняли усопшего, но честь при этом не роняли никогда и делали потом скорбное лицо и сильно переживали, что так вышло! И даже потом напивались с горя до смерти!
... И вот Рабинович погрузился в полный мрак. Было темно, как у негра в чулане. Телепатическая связь с большой землей прервалась. И он почувствовал себя не очень уютно, как однажды в детстве, когда заблудился в лесу и стемнело... Рабинович молча шел по длинному туннелю в неизвестность, стояла мертвая тишина, и даже в конце туннеля не было света. И тогда он поклялся, что при первой же возможности обязательно поймает того козла, который выкручивает лампочки у входа на тот свет, и оторвет ему, как минимум, голову!..
А.К.