Колбаса-3

В городе с крупным химическим комбинатом я провёл не более полутора дней, но этого времени оказалось достаточно, чтобы понять, что ситуация складывается не в мою пользу. Химзавод, который я увидел, выглядел как заброшенный и забытый всеми уголок промышленной зоны. Его ржавые корпуса, обветшалые стены и чёрные трубы, из которых в небо постоянно выползал жёлтенький дымок, создавали гнетущую атмосферу. В Москве меня бы не поняли, увидев такое состояние предприятия, и, скорее всего, заставили бы расторгнуть все подписанные договоры. Поэтому я не подписал их сразу, сославшись на необходимость совета с товарищами.

Единственное здание, которое можно было бы как-то «украсить», — это центральная заводская контора. Даже она выглядела мрачно и неуютно, но всё же имела хоть какое-то архитектурное достоинство. В отличие от остальных строений, которые больше походили на скопление строительных лесов, установленных вокруг огромных цилиндрических резервуаров, контора напоминала о былом величии завода. Её серые стены, украшенные скромными колоннами, и узкие окна создавали ощущение полного аскетизма. Однако даже это здание, казалось, не вызывало ощущения необходимости хоть как-то "украшаться".

Внутри конторы царила та же унылая атмосфера. Стёртые полы, скрипучие двери и тусклое освещение делали пребывание здесь невыносимым. Я прошёл по коридорам, заглядывая в кабинеты, и каждый раз видел одно и то же: пустые столы, пыльные полки и немытые окна. Это место, когда-то полное жизни и активности, теперь напоминало о том, как быстро может исчезнуть всё, что кажется вечным...

После целого дня блужданий по этим лабиринтам у меня было лишь одно желание: как можно скорее покинуть это место и никогда больше не возвращаться. Каждый поворот, каждая лестница, каждый коридор, казалось, были созданы специально, чтобы запутать и измотать. Стены, покрытые пылью и грязью, давили на психику, а непонятные запахи, казалось, проникающими из каждой щели, создавали ощущение, будто я нахожусь в утробе какого-то монстра.

Единственным светлым пятном в этой мрачной картине был мой «гид» — девушка с добрыми глазами и мягкой улыбкой. Её звали Таней, и она была сотрудницей этого промышленного гиганта. Мы шли по узким коридорам, и я не мог не удивляться, как она вообще способна работать здесь. Но её присутствие привносило свет в этот сумрачный потусторонний мир.

Я смотрел на неё и думал: как можно находиться здесь больше одного дня? Как можно не сойти с ума от этого запаха, этой тесноты, этого постоянного напряжения? Но Татьяна, казалось, не замечала ничего из этого. Она уверенно шла вперёд, объясняя мне, что есть что, и как ориентироваться в этом лабиринте. Её голос был спокойным и ровным, а улыбка — искренней. А я старался делать кое-какие зарисовки. Она в свою очередь удивлялась, как без линейки и циркуля можно проводить прямые линии и рисовать окружности...

Вечером, когда солнце скрылось за горизонтом, погружая город в мягкие сумерки, я сидел в гостиничном номере, наслаждаясь тишиной и спокойствием. После посещения химзавода любой уголок в этом городе казался раем. Напротив разместился мой сосед, с которым мы познакомились накануне. Он предложил чашку чая, и я с радостью согласился.

Чай благоухал, имел лёгкую горчинку, а в воздухе витал аромат домашнего яблочного пирога. Сосед достал увесистый свёрток, развернул его и показал лакомство. Его глаза сияли от удовольствия, пока он рассказывал о том, как сам пёк пирог. Я с радостью принял угощение, чувствуя, как желудок предвкушает очень вкусную трапезу.

Мы разговорились о жизни, путешествиях и том, что нас связывает. Вдруг я вспомнил о колбасе. Она лежала в холодильнике, но я сомневался, что колбаса может быть в порядке. Опасаясь, что она испортилась и стала скользкой, я решил не предлагать её.

На следующее утро я отправился на встречу с заводским начальством. В воздухе витало напряжение, но мы обменялись тёплыми, но натянутыми словами, словно танцевали некий танец, когда нужно было выверять каждое движение. Руководители учтиво расшаркивались передо мной, как будто я был важной персоной, и с преувеличенным вниманием слушали меня. Они просили передавать привет Квасову и не забывать их. С надеждой заглядывали в глаза, когда просили приезжать ещё, если будет желание.

Я понимал, что если бы не был ставленником Алёшкиного отца, они бы не стали и пяти минут на меня тратить. Это осознание давило на плечи, словно невидимый груз. Но я смиренно ждал, когда этот фарс закончится и я смогу наконец-то спокойно уйти.

Нужно было ехать на вокзал. Там меня ждал прицепной вагон — обычный плацкартный вагон.

Это был идеальный выбор, хотя он и не был таким комфортным, как купе. Но на «купейный» у меня не хватало денег, и я был вынужден довольствоваться тем, что дают. Билет был куплен по великому блату. Я устроился на верхней полке, наблюдая за тем, как мимо проносятся знакомые пейзажи. В голове крутились мысли о том, что ждёт меня впереди, и я старался не думать о том, что произошло за последние дни.

В этот раз компания в вагоне была примерно такой же, как и в прошлый. Но теперь это была семья: муж, жена и их пятнадцатилетняя дочь. Они ехали с юга Ставропольского края.

Можно было представить, что они приготовили на обед! Стол ломился от обилия блюд, каждое из которых казалось произведением кулинарного искусства. В центре красовалась огромная тарелка с почти идентичным набором продуктов, что и в прошлый раз: картофель, запечённый до золотистой корочки, сочное мясо, тушёное с овощами, и ароматная каша, от которой исходил тёплый, домашний запах. Но здесь были и новые гости — домашняя колбаса в толстой кишке и настоящее сало с розовой прослойкой, которое так и манило к себе.

Они ели, как мне показалось, всю дорогу до Москвы, словно это был их единственный способ поддерживать силы в долгом пути. Их трапезы были похожи на ритуалы: неспешные, с длинными паузами, во время которых они обменивались короткими фразами. Я пытался уловить смысл их слов, но большинство из них ускользало от меня, как вода сквозь пальцы. Иногда я ловил обрывки слов о жизни, о прошлом, о мечтах и планах, но они казались далёкими и совсем непонятными мне.

На этот раз мне сразу предложили присоединиться к ним, словно я был давно знакомым человеком, а не случайным пассажиром. В воздухе витал аромат прекрасно приготовленного мяса, смешанный с нотками специй и зелени. Моя колбаса даже не рассматривалась, оставленная без внимания, она покрылась белым налётом, и я устыдился предлагать её. Возможно, я вызывал у них недоумение, как тот солдатик, который возвращается домой после долгого отсутствия, чтобы наконец обнять свою маму.

Я лежал на верхней полке, ощущая, как тепло летнего дня постепенно уступает место прохладе ночи. Вагон поезда, покачиваясь, уносил меня всё дальше от «злобно дышащего монстра», а я, сытый и довольный, погружался в блаженное состояние. Взгляд мой скользил по потолку, словно по холсту, и мысли становились всё более лёгкими и свободными.

На меня напала дрёма, и, растворившись в ней, словно в сладком тумане, я предавался мечтам. Так незаметно для себя уснул. Сны уносили меня в иные миры, где не было ни суеты, ни жары, ни надоедливых мух. В этих снах я был успешным художником, чьё имя было у всех на устах. Люди улыбались, протягивая мне буклеты, прося мой автограф. Они восхищались моими работами, пожирая меня своими восхищёнными взглядами.

Моя мастерская была светлой и просторной, с огромными окнами, выходящими на Кремль. Солнечные лучи играли на стенах, создавая причудливую графику. На полках стояли сотни книг и журналов, а на мольберте — незаконченная картина с портретом какого-то высокопоставленного лица, а я плавал во всём этом, и мне было просто хорошо.

Время пролетело незаметно, словно в вихре воспоминаний. Мы подъезжали к Москве, и я чувствовал, как сердце сжимается от волнения и предвкушения встречи с домом. Но вместе с тем меня охватило горькое осознание: поездка оказалась неудачной. Я знал, что жена будет разочарована, подсчитывая убытки на транспорт и содержание «командировочного». Холодный приём был обеспечен, и я готовился к этому, как к чему-то неизбежному. Пусть я ничего не выиграл, но и не проиграл — это уже что-то. И, конечно, плюс ко всему — я вёз домой нетронутый батон колбасы, который, как мне казалось, мог ещё и пригодиться.   

— Саша, зачем ты привёз эту "улитку" назад? — жена скептически разглядывала заплесневелый батон, её голос звучал устало. — Лучше бы ты денег привёз! Что мне твоя экономия? Куда я теперь её дену?

— Галя, как будто это впервые… Промой её, вытри, и всё будет в порядке. Можно есть, —   пытался успокоить я, хотя сам понимал, что в данном случае это бесполезно.

Судьба колбасы была предрешена — она отправилась в сковородку, и вскоре мы наслаждались прекрасной солянкой, в которой её вкус растворялся, уступая место теплому чувству домашнего уюта.  На столе красовалась бутылка белого сухого, которую  мы приберегли ещё с защиты дипломного проекта. Подняли бокалы и произнесли тосты за то, что у нас всё ещё впереди. Пусть жизнь полна трудностей, но мы молоды, а это питает надежду...

                2015г.*)*