Картина

Картина.
(новелла - фантазия)
                1
Дачный домик был стар, но крепок и прочен.
Когда разыгрывалась непогода, и ветер  налетал яростными порывами, домик  напрягал свои дубовые мышцы-шпалы, и словно летел навстречу волнам ветреного моря. В сырую погоду он темнел, источая  запах морского прибоя, и казался одинокой хижиной на берегу океана.
Но  выходило из-за туч солнце, и дом светлел, наливаясь мягким теплом;  из единственного соснового бревна, случайно попавшего в компанию с дубом, текла янтарная смола, запах которой был знаком и вечен, как мамины руки.
Но больше всего Пашка любил его летней ясной ночью, когда высокая тишина стояла над миром.  Отдыхая,  дом расправлял старые деревянные кости, они тихонько хрустели, пощелкивали, и тогда  казалось, что он разговаривает о чем-то с луной, чье сияние окружало его легкой сетью...
На глухой северной стене, в самом углу, висела большая  картина. В простой гладкой раме.
Пашка спрашивал у мамы, откуда она у них, но мама не помнила, и говорила только, что картина была всегда.
А между тем картина была замечательной, и  Пашка не сомневался в этом. Он мог рассматривать ее часами.
Слева далеко в море вдавался скалистый мыс. Высокая сосна с закрученными мощными ветвями росла на самой его верхушке.
У подножия мыса лежала разбитая лодка. Что-то было написано на ее борту, но что? он никак не мог разобрать. Это мучило его временами,  и он обращался к взрослым с просьбой помочь ему, но те, посмотрев, только качали головой.  Рядом с лодкой валялось весло, чуть поодаль – бочонок. Они казались целыми, и Пашка думал, что может, моряк в лодке тоже спасся. 
С правой стороны скалы уступами спускались к морю, и волны веером разбивались о камни. Легкий ручеек стекал едва заметной светлой лентой, исчезая в тени.
Но лучше всего были море и небо над ним.
 У самого берега море волновалось совсем немного, но в темнеющей дали уже готовилось что-то. Пашка всматривался в грозовое небо, и ему казалось, что там притаился ураган, натягивающий тетиву воздуха стрелами ветра, и готовый взорваться в любое мгновение…
На сосне лежал последний луч уходящего солнца. Он золотил кору, высвечивал крону и уходил вдаль к легкому одинокому облаку, очерчивая слабым золотом.  Сверкающая стрела кое-где пронзила парящих птиц,  и они вспыхивали ярким белым оперением.
Ему очень хотелось заглянуть за края картины, чтобы увидеть что там, за мысом и за скалами. Она снилась ему по ночам, и странная логика снов оживляла ее. Чайки летали в сумрачном небе, волны бились о берег неторопливым дыханием моря, и ветер летел над морем.
Однажды,  когда Пашка,  наверное,  в трехсотый раз рассматривал картину, он увидел у самого края синее пятно - словно лоскут материи. Это так поразило его, что он даже задохнулся от волнения. Он увидел внутренним взглядом, как моряк ползет среди камней,  и их острые края рвут одежду.
 - Он не пропадет, - решил Пашка, - здесь  есть вода,  и можно собирать рыбу после шторма.
 А в следующий раз он увидел неясную высокую тонкую линию на вершине мыса.
- Наверное,  это сигнальный шест, - догадался Пашка, - только ветер сорвал с него белый платок.
Пашка рос без отца, и боялся спрашивать о нем, потому что глаза мамы тогда наливались слезами, а видеть, как плачет мама, было выше его мальчишеских сил. И потому моряк из картины превратился в его отца. Он спасся и ждет помощи. Он высокий и сильный, у него крепкие руки, и он может с одного удара забить гвоздь или расколоть полено.  У него серые глаза, которые смотрят прямо и уверенно,  и он никогда, никогда не бывает пьян, как отцы многих знакомых мальчишек.
                2
Ясным летним днем, когда так мягки все краски, небо спокойно, а жизнь кажется вечной, мама с таинственным видом повела его в «одно место», как она сказала. Они вошли в высокое здание, и вскоре оказались в зале, где были только картины и рассматривающие их люди.
Пашка недоуменно посмотрел по сторонам, а потом упрямо буркнул:
- Не пойду.
 - Почему? – удивилась мама, и тут только заметила, какая тревога бьется в глазах сына. Он побледнел, и губы сжались складкой боли.
- Паша, - мягко сказала она,- в мире тысячи прекрасных картин,  ими восхищаются,  их любят.
- Нет! – крикнул  вдруг Пашка и слезы брызнули у него из глаз. Он неожиданно рванулся из ее рук и помчался к выходу.
Она торопливо пошла следом и когда,  наконец, оказалась на улице, то увидела,  как легкая фигурка сына скрылась в конце длинной аллеи…
Растерянная, стояла она посреди улицы. Редкие прохожие недоуменно косились на нее, и тогда, рассердившись на весь мир и на себя, она стремительно пошла домой.
… Пока мать металась по городу в поисках сына, Пашка действительно попал в беду. Он шел крайней улицей городка, прижимая к себе драгоценную картину, когда дорогу ему преградили несколько подростков.
- А ну покажь, что несешь! – сплюнул один прямо под ноги Пашке.
- Нет! – прошептал Пашка, отступая.
- Да оставь его, Игорь, - хмуро заметил другой, стоявший поодаль, - еще с малышней не связывались. Их взгляды скрестились,  как шпаги,  и Игорь упрямо пробурчал:
- А вдруг у него порно.  Детям не положено.
- Дай!- протянул он руку.
Пашка посмотрел на раскрытую ладонь с согнутыми пальцами, готовыми превратиться в клешню, хватающую картину,  и  крикнул  «Нет!» с таким отчаянием, что подростки оторопели.
А Пашка исчез.
- Куда он делся-то? – недоуменно спросил Игорь и добавил: - Ненормальный какой-то.
- Дэвид Копперфильд! – с усмешкой отозвался его соперник,  и глаза их опять столкнулись в немом поединке.
...Пашка так и стоял, зажмурившись, прижимая к себе картину, ожидая удара. Как вдруг ветер донес до него свежий соленый запах,  и крики чаек резко и щемяще отозвались в его сердце. Пашка поднял голову и  замер. Он увидел море и скалистый выступ, одинокую сосну, гордо стоящую на  его вершине. Запах моря, такой незнакомый и такой родной ударил ему в лицо, и он захлебнулся от счастья.
Чья-то тяжелая рука легла на его плечо, Пашка оглянулся: рядом стоял моряк с обветренным лицом. Пашка ошеломленно отступил на шаг назад, и только сказал:
- Я сейчас, я сейчас...- и помчался вниз, туда, где на берегу лежала разбитая лодка. Ветер нес ему навстречу запах водорослей и морскую соленую пыль.Он добежал, запыхавшись, упал на колени и схватил доску.
- Святая Анна... - сложились буквы в имя его матери.
- Мама...- растерянно проговорил он, - плачет, наверное.
Послышался звук шагов по осыпающимся камням, и моряк уселся рядом. Его одежда была изорвана об острые камни, но заштопана крепко и прочно, а глаза смотрели спокойно и уверенно.
- Я знаю тебя, - сказал он неожиданно звучным голосом, - это ты спас меня. Я так хотел тебя увидеть и вдруг понял: тебе нужна помощь. Я позвал тебя, и ты - здесь.
И тут Пашка вспомнил, как в нем прозвучало: Иди ко мне. Иди. Я жду тебя, сын.
- А разве ... я Ваш сын? - не дыша, смотрел в его лицо Пашка.
- О таком сыне, как ты, можно только мечтать, - негромко ответил моряк.
- "И о таком отце ...тоже" - хотел добавить Пашка, но не посмел.
... Они собрали рыбу во влажном песке, пойманную каменными ловушками в часы отлива. Моряк высек кремнем искру, сухой мох вспыхнул ярким пламенем, и вскоре Пашка уплетал рыбу невероятной вкусности. Он взял протянутую ему раковину, в которой плескалась вода из ручья, и выпил ее залпом...
Два великана - море и небо - сошлись в вечном поединке. Чем ярче разгоралось небо, тем ярче пылало море. Небо хамелеоном меняло краски, но море не уступало, зажигаясь блеском.
Пашка бегал по берегу, увертываясь от волн, с коварной неторопливостью накатывающих на берег. Песок пил их с шипением - тише, ишь, расшумелись.
-Ой, а сигнал! - вспомнил Пашка.
Он взобрался наверх, нашел шест, торчащий среди камней, и привязал к нему белый платок. Мама всегда  напоминала ему, что  в кармане должен быть чистый платок, мало ли что.
Маленькое знамя отважно затрепетало на ветру, и Пашка, счастливый, спустился вниз, прыгая по камням. чайки вились над его головой, падая вниз в стремительном пике, и тут же взмывая вверх.
Вечернее солнце уже зажгло сосну на выступе, когда Пашка, притомившись, привалился к крепкому плечу. Незнакомое чувство защищенности  охватило его: он и не знал, какая тоска по отцу прячется в нем.
-Что, сын, пора возвращаться? - и широкая ладонь взъерошила Пашкины волосы.
Сердце у Пашки упало, но моряк тут же добавил: - Вместе.
- Но я не знаю, как... - растерянно взглянул на него Пашка.
- Я думаю, надо по-настоящему захотеть, - негромко проговорил моряк.
И тогда Пашка, крепко прижав к себе картину, зажмурился. Он вспомнил дачный домик, его прочную  крепость, цветы по краям дорожек, маму, которая, наверное, собирает цветы, всегда так делает, когда расстроится, ... и отчаянно захотел туда, к маме.
... Внезапно наступила тишина. Исчез свист ветра, шелест волн, крик чаек. Пашка открыл глаза и тут же зажмурился вновь, чувствуя спиной тепло моряка. Потом медленно открыл сначала один, потом другой глаз. Он стоял посреди комнаты, и рядом был его отец, и картина висела на стене, такая же, как всегда, но и другая.
- Смотри, папа, смотри! - вдруг закричал Пашка, весь в сиянии этого слова, и показал на картину. Белая сверкающая точка увенчала шест.
- Сигнал! Мой сигнал! - и Пашка, счастливый, прижался лицом к плечу моряка.  Тот широко улыбнулся, обняв мальчишку за плечи. Он оглядел комнату и вдруг напрягся. Пашка поднял голову: моряк, замерев, смотрел в окно. А за окном, вся залитая вечерним солнцем, Анна собирала цветы.
- Кто это? - неожиданно хрипло прозвучал его голос.
- Это мама... - недоуменно отозвался Пашка, еще не знавший тайн взрослой жизни. Только много позднее, когда любовь властно ворвется в его сердце, он поймет, что Анна была первой женщиной в жизни его чудом обретенного отца, а потом и единственной.
... Но это уже совсем другая история.