7. Прошу повернуть! Теймураз

        Мама не поощряла наше увлечение нардами.  Отца игра отвлекала от работы, меня - от школьных заданий.  Уже после третьей партии мы чувствовали ее нетерпение: она начинала спрашивать, сколько страниц диссертации написано сегодня,  как идут дела в институтской лаборатории?... Отец сначала отшучивался, потом раздражался - можно  хотя бы  после десяти часов вечера  позволить себе какой-нибудь отдых?               
        Хорошо, что счет в нардах ведется до пяти,  максимум до шести очков:  мы успевали закончить игру до того,  как мамино недовольство достигало точки кипения.  Хуже бывало,  когда в гости приходил товарищ отца, Темо.  В нарды он не играл,  предпочитал шахматы.  А шахматы,  как известно,  игра куда более долгая.  Даже одну партию  можно играть часами - если, конечно,  игроки не любители, а профессионалы.  А несколько партий?  Матч затягивался порой до утра...
        Отец выступал за команду Политехнического на первой доске.  Теймураз, зав. лабораторией ядерной физики Университета, не уступал ему ни в мастерстве,  ни в азарте.  Обычно я уже ложился спать,  а они все еще сидели в кабинете отца,   иногда переигрывая сложную комбинацию заново,  рассматривая разные варианты. Не записывая ходы,  оба помнили их и могли на память восстановить интересную позицию.  Мама приносила им  кофе,  а сама ложилась,  не позволяя себе до поры  выказывать недовольство:  Теймураз был сыном известного академика,  внуком первой в Грузии профессиональной киноактрисы,  снимавшейся в главных ролях с 1916-го года...               
        Правда, спала мама в такие ночи плохо - если спала вообще - и наутро давала наконец волю накопившемуся раздражению.  Может быть поэтому чайный сервиз, тот,  что  со скрещенными голубыми мечами,  и хранился у нас не на кухне,  где происходили обычно все семейные скандалы,  а от греха подальше в гостиной,  в буфете,  рядом с обеденной  посудой?               
        Однако проходила неделя,  Теймураз появлялся у нас снова, и шахматные баталии разгорались  пуще прежнего.  Я догадывался об одной еще причине маминого негодования. Она любила общество, любила оказываться в центре внимания,  даже устраивала одно время "четверги", следуя традициям   "галантного века".  "Наша мадам Рекамье"  прозвал ее в результате художник Бажбеук,  и мама не могла решить для себя - обижаться ли на несомненную иронию портретиста,  или все-таки быть польщенною этим сравнением?               
        И вот появляется гость.  Во всех смыслах интересный:  молодой  кандидат наук,  из очень известной семьи,  окончивший   помимо Университета   еще и Консерваторию.  И, не уделяя ей положенного внимания, садится за эти проклятые шахматы!  Хорошо, если удастся уговорить его сыграть что-нибудь на стоящем в гостиной фортепьяно - маминых любимых Шопена, Сен-Санса...  Но чаще всего мужчины сразу же после ужина удаляются в кабинет, к этим своим вожделенным шахматам!    
        А главное -  в "четверги" я не видел Теймураза ни разу.               
               
        У нас в те годы было два барометра.  Один, старинный анероид, со стрелкой, прикипевшей к выцветшей надписи  "ВЕЛИКАЯ  СУШЬ" на желтоватом стекле,  висел на стене в гостиной.  Второй, шуточный, самодельный,  был изготовлен отцом для того, чтобы смягчать приступы маминого раздражения.  Это был круг,  вырезанный из ватмана  с длинной, вращающейся на гвоздике стрелкой.  То, на что указывала стрелка,  не имело никакого отношения к погоде.  По кругу можно было прочитать надписи, соответствующие сегодняшнему маминому состоянию духа. "Барометр" этот висел на двери в кухню,  и проснувшись,  мама могла убедиться,  насколько точно, повертев  на оси стрелку,  угадал  отец:  "divertente", "contenta", "gioviale"*, - если мы могли рассчитывать на улыбку, или "triste", "lacrimosa", "furiosa"** - только итальянский мог достаточно вежливо обозначить будущее мамино настроение.            
        После очередного шахматного турнира на этом "барометре" красовалось обычно "ФУРИОЗА", кофе мы пили молча и разбегались по своим делам, стараясь не попадаться  маме на глаза - Теймураз, он уже ушел час назад  и ему повезло:  он даже не видел,  как отец проворачивал свою магическую стрелку.               
               
        Вообще же Теймуразу не повезло с самого начала. Еще даже до его рождения. Он был невысок, но статен, движения быстры и точны, взгляд больших карих глаз, удивительно живых и лучистых, сразу располагал к нему - в нем читались искренний, ничем не замутненный интерес, сочувствие и доброжелательность.  Но поперек этого прекрасного лица шел шрам,  глубокий шрам от щипцов:  и ему, и его матери рождение  его чуть не стоило жизни.               
        Он не комплексовал из-за шрама.  Пользовался даже успехом у женщин.  Правда, в свои сорок не был женат,  но вовсе не из-за дефекта внешности - любящая мама не давала ему жениться.  Ни одна избранница не могла оказаться достойной ее сына - так он с вызывающей уважение иронией описывал результаты  всех своих попыток добиться родительского благословления.               
        Отец, менее терпеливый и покладистый,  ушел от них,  когда Темо еще учился в школе.  Он помогал - издали,  встречался с сыном,  но жил отдельно. Оставить мать одну? Бросить ее,  вслед за отцом?  Теймураз не мог позволить себе такого.          
               
        На какое-то время я потерял его из виду. Учился - в Ленинграде.  Потом женился.  Перебрался с женой-одноклассницей  в первое свое отдельное жилье...
               
        Теймураз появился там неожиданно.  Отношения с родителями у нас не складывались, и его, как мы поняли, избрали  "послом доброй воли".  Он сидел, немного постаревший,  чуть потускневший и очень странно объяснял нам,  что "родителей не выбирают"  и у него самого положение еще хуже,  потому что он не может позволить себе ни жениться, ни даже  "развестись с собственной мамой".
               
        - Кто мы такие, чтобы судить своих родителей?...      
               
        Миссия его, как он понял сразу, оказалась невыполнимой, и он, теперь уже с легким сердцем,  перевел разговор с семейных дел на дела служебные.               
               
        - Скука! - вот что угнетает больше всего, - жаловался он, и его можно было понять.  Университетская лаборатория, которой он заведовал,  серьезными исследованиями не занималась,  работники перепробовали  уже все доступные настольные игры,  все возможные развлечения  в виде сплетен и розыгрышей.  Интернет изобрели позже - а скука,  она досаждала ежедневно  и лечить ее было нечем.  Невзначай он упомянул имя одного из своих сотрудников - мы знали его,  он вел когда-то семинар у моей жены   и славился своей необычной походкой:  широкой, скользящей,  будто танцующей.               
               
        - Так он же действительно танцор, - заметила жена.  Даже закончил балетное училище!               
               
        - Балетное училище?! Бесподобно! -  Об этом же никто  не знает!  Так!  Завтрашний день  начнется с просьбы  продемонстрировать нам все известные  па, антраша и пируэты!!    
               
        Теймураз был в восторге и словно помолодел на 10 лет:  в эти сонные, неподвижные дни в его распоряжении оказался новый повод для насмешек и шуток.               
               
        - Знаете, - вдруг начал он, - а ведь не всегда моя жизнь текла так безмятежно и вяло! В позапрошлом году познакомился я на  семинаре с одним американцем, тоже ядерщиком...               
               
        Знание английского и дружелюбие привлекли к нему заокеанского коллегу. Они охотно беседовали в кулуарах, не выходя, конечно, за рамки дозволенного в общении с иностранцами.               
        Все бы обошлось, но на очередном международном  симпозиуме, уже в Харькове, там, кстати, где в свое время Темо защищал свою диссертацию, они встретились снова - совершенно случайно, конечно. И было бы неприличным для обоих сделать вид, что они не знают друг друга...               
               
        Неудивительно,  что по возвращении домой  Темо получил приглашение - ну,  вы сами понимаете,  куда именно.               
        О чем он думал,  направляясь на встречу с ответственными работниками известного ведомства?  Можно только удивляться его предусмотрительности.               
        Нет, ему не предъявили никаких претензий,  его,  сына академика,  награжденного орденом Ленина,  даже заверили в том,  что его лояльность и принципиальность известны.  Только вот ... в создавшейся ситуации ... они  требуют некоторого подтверждения.  Какого именно?  Ну понятно, какого - согласия на сотрудничество.               
        Как он обрадовался, Темо!               
        Стал  рассказывать,  что давно,  с юности мечтал об этом - о таком ... сотрудничестве!               
               
        - Но почему же он не искал этой возможности сам, раньше?!               
               
        - Стыдно, очень стыдно признаваться, - стал сокрушаться Темо, - но у него есть один большой недостаток...               
               
        - Вы любите выпить, - улыбнулись его собеседники.               
               
        - Но это простительно, - сказал один.               
               
        - И даже может помочь делу в некоторых случаях, - заметил другой.          
               
        - Нет, - ответил хитроумный Темо, - дело гораздо хуже!  Я  БОЛТЛИВ!       
        И даже сейчас, зная, что этого делать нельзя, чувствую, что не смогу удержаться и расскажу о нашей беседе своей тёте, которая ждет меня в машине на улице...               
               
        Кувшин, стоявший на столе, опустел.  Я спустился вниз, в сарай, где находились покрытые пылью 20-литровые баллоны с розоватым, недавно только перебродившим вином  с легким,  чуть заметным ароматом цветущего персика. Наполнил кувшин и вернулся к нашему неожиданному гостю.               
        Темо  уже собирался уходить.  Но не отказался выпить на прощание за наше здоровье, за здоровье всех без исключения наших органов - тех,  что дают нам возможность  собирать виноград,  делать  такое чудесное вино,  наслаждаться его вкусом, цветом, ароматом...  И даже за те органы, что так бдительно заботятся о нашем здоровье, особенно нравственном.               
               
        Через  неделю мы узнали,  что Темо умер.  Скончался неожиданно,  на работе,  во время обеденного перерыва.  Положил голову на руки -  и не поднял ее снова.  Какое-то время  его не беспокоили,  думали,  что он просто вздремнул.  Вскрытие показало смерть от внезапной остановки сердца.  Внезапной?  Еще через неделю стало известно,  что накануне он снова,  в последний раз  пытался получить от мамы согласие на женитьбу.               
               
        Похоже, иной раз  родительская любовь может оказаться  просто убийственной.      
               
               
       * веселая, довольная, жизнерадостная               
       ** грустная, cлезливая, яростная  /ит./