Чтобы помнили!
- Марта! Ты куда собралась, Марта не молчи, ты куда? –
На пороге хаты появилась соседка Ирка и за её спиной толпились четверо её детей. Сама Ирка была ранена в ногу осколком при бомбёжке на прошлой неделе и рана ещё кровила. Ирка была бледной, аж белой и еле волочила ноги. Повязка на голени из грязной тряпки с засохшей кровью и потеками свежей привлекала мух и гноилась. Нога сильно болела и муки этой боли отражались на лице Ирки. А Марта пеленала второго своего младенца, семимесячного Димку, в пеленку из мешковины, рядом лежал спелёнанный такой же мешковиной старший на десять минут Ромка как посылка с почты и уже сладко спал, насосавшись мамкину грудь.
- Я пойду к партизанам, не дам убить детей. Сейчас и уйду, пока немцы не кинулись, пока старосту ещё не нашли.
- Марта, забери и моих. Марта, спаси и моих,- Ирка, белая с почти черными губами, глубоко запавшими глазами, худая, измождённая, измученная и видно в лихорадке, шатаясь, держалась за косяк двери, дети хватали её за юбку, не плакали, но скулили как щенки и от страха и от предстоящей разлуки.
- Я взяла верёвку, обвяжу каждого за пояс и всего лишь привяжу к тебе и они будут бежать быстро и молча, никто и не услышит от них ни звука, а Гейка, если что, и поможет нести и твоих близнецов, - она погладила по мягким волосам старшенького Гейку, которому было почти шесть лет. Мальчик плакал, но плакал молча, по мокрым и красным его щекам текли слёзы, - Марта прошу спаси. Ты ж видишь, я сама не смогу, не смогу уже может и домой вернуться от боли и слабости, может и умру вообще. Не дай детям погибнуть в огне.
Марта склонилась над кроватью и возилась со своими малышами, рубаха на неё ещё была расстёгнута после кормления и почти видны были большие груди, а лицо тоже было блелным и от страха и от голода последних дней. Наконец она разогнулась уложив рядом своих малышей и повернулась к соседке и давней подруге и стала застёгивать свою рубаху. Вид у компании у дверей был жалким, пропитан горем, отчаянием и страхом. Особенно жалко было скуливших малышей
- Я им строго настрого приказала, чтобы звука слышно не было, да и когда побегут не до плача будет. Марта, Христом Богом прошу спаси детей.
Со стороны улицы доносились женские крики, плач детей, удары плетей, немецкая речь и матерные крики полицаев. Два дня назад партизаны сильно потрепали, даже почти уничтожили весь гарнизон в райцентре и в месть за поражение фашисты расправлялись с женщинами, детьми и стариками по всей округе, что остались в сёлах и хуторах.
- Марта, они всех сгоняют в новый амбар, что построен прошлой осенью и ещё и зерна не видел. Деревянный. Ясно – сожгут заживо. Пойми – это дети, - она опять провела рукой по головкам жмущихся к ней малышей. Глаза её были полны слёз, но слёзы не текли, страх держал их за веками, только сине-черные губы дрожали и лицо передергивалось судорогой ужаса предстоящего.
Марта взяла на руки своих ребятишек и двинулась к двери было, где толпились соседи, но остановилась вдруг. Серьезное и готовое к действию лицо её смягчилось, красные глаза её потеплели и слёзы ринулись к уголкам искривившегося рта. Она замерла.
- Вяжи, вяжи только быстро, - только и сказала она и подняла повыше над поясницей своих детей.
Ирка подскочила к ней на одной ноге и ловко обхватив тонкую талию соседки и завязала на узел веревку, потрогала не туго ли и так же быстро, примерно на метр друг от друга связала такими же узлами четверых своих ребят. Из кармана вынула нож с чехлом и сунула его в рубаху Марте, под полные ещё остатками молока груди.
-Мало ли что, - только и сказала. А Марта двинулась с «поездом» своим к двери и сразу быстро повела весь «состав» через непаханый огород за пустой баз к плетню перед лесом. Ирка как могла скакала сзади, поглаживала своих ребятишек и обливалась слезами, ведь понимала, что прощается с ними на всегда. И дети тоже чувствовали, что это последняя минута их с мамой и скулили, но не громко и уже почти бежали за Мартой.
А с другой стороны к дому подъезжал грузовик и крики солдат вызывали жителей наружу.
Марта как танк завалила плетень и кинулась к лесу и через секунду другую весь «состав» исчез среди деревьев. Бледная Ирка подняла завалившийся плетень, перекрестилась и поплелась обратно к дому, припадая на раненную ногу. Испачканное пылью и мокрое от слёз лицо совсем изменилось от боли и горя и было уже скорее лицом мертвеца, ведь простившись с четырьмя своими детьми, она и умерла уже и шла навстречу немцам, шла на смерть, лишь бы отвлечь их от уходящих в лес детей и Марты.
« Может насиловать опять будут, да дадут уйти глубже моим деткам», - мелькнула мысль в её голове, и, утерев лицо рукавом рваной рубахи от пыли и слёз, она натужно постаралась придать лицу привлекательный вид, но привлекательности в ней осталось мало, скорее отвращение могло вызвать то, что осталось в Ирке от женской привлекательности. Спутанные нечесаные грязные черные волосы, испачканное лицо, бледное даже почти белое, черные губы, худое изможденное тело, прикрытое рваной рубахой, грязная юбка с пятнами крови из под которой выглядывала перебинтованная и промокшая кровью повязка на грязной ноге. И запах… считай уже запах смерти , вонь гниющего человеческого тела исходил от неё. Наврядли, такое могло привлечь сытых и мытых фашистов и полицаев, которые уже рвались в дом. Один из них в черной полицайской форме утянутый ремнями и портупеей увидел плетущуюся из огорода Ирку и окрикнув сотоварищей пошёл ей навстречу. Узнав в оборванке Ирку, он злобно закричал:
-Где Марта с младенцами, где твои выродки, сучка недобитая? Чего ты по огороду лазишь?- и, поняв вдруг, что Ирка идёт от леса, что все названные им люди уже скрылись среди пышных сосен и уходят от расправы вглубь, что есть силы перетянул Ирку плетью так, что сбил её с ног, попав по шее и пнув в живот сапогом, вернулся быстро в дом. А приговорённая к мучительной смерти Ирка, поднялась, разогнулась, выпрямила спину и, словно перестав чувствовать боль в ноге и шее, ровно с гордым выражением лица пошла к дому, навстречу со смертью. Черные губы её теперь улыбались от бесстрашия и гордости за свою маленькую, но все же победу над лютым врагом. Немецкий солдат не поняв ещё, что ему лепечет полусогнувшийся полицай, указывающий кнутом в сторону леса, подал Ирке руку и улыбаясь помог забраться в кузов грузовика, где уже сидели человек десять схваченных стариков, женщин и детей
- Добро пожалуста в ад, на смерт, - отворачивая своё лицо от дурно пахнущей Ирки с издёвкой проговорил он.
Но полицай сообразив, что этот немец не понял его, уже объяснял, указывая в сторону леса, другому полицаю, а тот сразу по-немецки стал переводить холёному немцу и надменная холёная улыбка сразу исчезла с лица того и он громко закричал солдатам что-то по- немецки, махая рукой в сторону леса. Те впрыгнули в мотоцикл с коляской и помчались опять вглубь деревни. Полицаи залезли в кузов, а холёный немец уселся в кабину и машина с пойманными крестьянами покатила в сторону нового амбара. А минуту спустя через засохший огород Марты к покосившемуся плетню опять подъехал мотоцикл с коляской с тремя немцами и собакой . Завалив плетень двое из них передёрнули затворы автоматов и влекомые рвущейся вперёд огромной голодной и злой собакой исчезли среди деревьев. Оставшийся за рулём мотоцикла немец закурил, затянувшись глубоко и с удовольствием, опёрся на руль и стал ждать, вскоре в лесу раздались первые выстрелы…
А машина с пойманными словно зверьём крестьянами подъехала к амбару, куда уже немцы и полицаи загнали почти всех жителей. Ирка легла на край кузова и только потом опустив на землю здоровую ногу встала и больной. Когда-то иссиня черные волосы ровными волнами ниспадали на плечи, а челка опускалась по белому лбу почти до глаз, огромных, голубых, бездонных, влекущих и счастливых. Маленькая родинка в уголочке рта слева, словно кусочек Арабского оникса стояла на охране ровного ротика своей хозяйки и слегка изгибавшиеся при улыбке губки, малиново-красные и аппетитные, манили к себе взгляды всех мужчин и настораживали в тоже время двумя рядами ровных и белых зубов, что наблюдали из глубины рта и блистали своей амуницией, готовые в любой момент отразить непрошенное вторжение во владения своей повелительницы. Нижняя губка чуть выгибалась наружу и была чуть больше верхней. Яркие и сочные от природы они не нуждались в помаде, а маленький носик с еле заметной бороздкой посередине как генерал контролировал всю красоту лица, отделяя друг от друга глаза. Красота её груди тогда была видна даже через застёгнутое на все пуговицы пальто. Стройные бёдра, по-детски большие икры и маленькая ножка, тонкая талия, грация походки, поволока глаз, осанка, наклон головы, лебединая шейка ещё и не думали о том ужасе в который превратит их война. И все четверо детей её родились в великой любви и каждые роды только возвеличивали величие её Величества Красоты этой женщины. Вот и сейчас к ней грязной, оборванной, раненной, дурно пахнущей измученной и почти мёртвой Ирке, нет Ирине вернулась вдруг грация и величие Русской женщины и она вошла в амбар как раньше входила Русская женщина в Храм для венчания, шагала своей маленькой ножкой мягко и вальяжно и изящно гордо подняв голову и устремив взгляд ввысь, словно смотрела в лицо самому Богу. Грудь её заколыхалась при каждом шаге, словно готовая вскормить всю силу детей – будущих богатырей земли русской. Губы налились красным цветом и глаза блестели и горели как божественные свечи даже во мраке амбара. Она готова была к смерти , потому что поняла, что дети её уже вне опасности. А мужчина от которого она родила детей, для которого ростила, лелеяла, создавала свою красоту, обязательно, непременно и жестоко отомстит и покарает убийц…
А Марта тем временем на пределе сил бежала по лесу, неся на руках два свёртка из мешковины с самой большой своей ценностью, своими близнецами, которым ещё не было и семи месяцев от роду и тянула за собой крепко связанных верёвкой четверых детей подруги и соседки. Ребятишки и младенцы, конечно. тормозили её. Да и голодная жизнь последних месяцев не предавала сил, но желание спасти и уберечь детей всё сильнее и сильнее гнало её вперёд и вперёд. Лес, где каждое деревце было знакомо ей с детства, легко открывал им дорогу и тут же смыкал стволы деревьев за их спинами, надёжно пряча их от преследователей, от убийц. И первые выстрелы в ещё заметные фигуры приняли в себя сосны и берёзы, защитив людей и закрыв их собой от смерти. Но спущенный с поводка злой и голодный пёс не знал преград. Его вел вперёд нюх, запах добычи, еда, вкусное человеческое мясо, к которому долгое время приучали его нелюди в форме вермахта и гестапо. Деревья, кусты и высокие травы были не в силах удержать этого зверя и он, набирая скорость мчался вперёд, оглашая тишину леса громким звериным лаем, пытаясь запугать и остановить в страхе беглецов. Но страх наоборот гнал Марту с детьми вперёд. Туда, к пруду, к болоту, перебравшись через которые она собьет со следа собаку-зверя и уйдёт от погони. Вот уже и вода пред болотом стала чавкать под ногами. Ребятишки сзади пыхтели, но начинали слабеть и Марта всё сильнее и сильнее натягивала верёвку. Гейка в связке был последним и , если что подталкивал и поднимал упавших малышей. Руки у Марты болели, гудели, немели от груза младенцев, они при каждом шаге становились тяжелее и тяжелее, скорость падала, а лай собаки раздавался всё ближе. Шесть человеческих душ ещё не знавших жизни, счастья любви, радости, успеха, горя и неудач зависели сейчас от Марты и её сил и она неслась, летела «из всех сухожилий», вперёд, туда за пруд и болото, туда, где были партизаны, там был её отец, к которому она и ходила раньше со сведениями о немцах и именно она, Марта, женщина с немецким именем и помогла устроить побоище для гарнизона фашистов в райцентре и, если бы не сегодняшняя облава, то завтра она с детьми всё равно должна была бы уйти к партизанам. Но вдруг она оступилась и упала, удержав на весу Ромку и ударив Димку о землю. Он заплакал, сначала тихо . а потом громче. Она поднялась и понеслась быстрее, а Димка заплакал громче и, словно решив помочь брату, заплакал Ромка и оба закричали навзрыд. И тут же на звук крика раздалась автоматная очередь, ветки над самой головой Марты надломились, свистанули пролетевшие пули и младенцы закричали вовсю. Марта свернула в сторону, в кустарник, но вода под ногами затрудняла путь, ветки кустов жестко били по лицу. Хорошо что дети сзади хоть и тяжело дышали, но бежали молча, только Гейка иногда покрикивал на ни х. И вот наконец пруд. Вода всё выше и выше поднималась: до колен, до бедер, почти по пояс. Марта взяла левее, чтобы малыши сзади могли идти, а не плыть. Скорость упала, младенцы кричали. И тут… конвертик с Димкой в её руках вздрогнул и лопнул и только красная кровь быстро наполнила мешковину и только потом раздался звук выстрела. Ребёнок умолк. Марта удивилась, что у ребёнка больше нет головы. Она остановилась и поняла, что Димки тоже больше нет. Только кровь стекала по конверту и вода вокруг неё становилась красной на глазах . Ещё не успев испугаться она уронила останки ребёнка в воду. Конверт нырнул, но тут же всплыл. Вместо головы Димки торчали косточки и две струйки крови били из шеи по бокам. А под грудью захолодел нож. Она вырвала его освободившейся рукой, зубами сняла чехол. Лай собаки был близко в кустах, даже шлепки солдатских сапог по воде были слышны. Гейка сзади крикнул по взрослому: « Вперёд, тетя Марта» И словно очнувшись и поняв, что с ней ещё пять детей, Марта опять рванула вперед по воде. А сзади остался плавать труп её сыночка Димочки, без головы – готовое пиршество для лютой собаки. Пройдя метров пятьдесят, Марта вдруг услышала как гложет, рвёт на куски ест её мальчика огромная собака, услышала немецкие крики и удары кнута по псу, чтобы тот продолжал погоню и сразу раздались выстрелы автоматов. И опять погоня, опять бег, уже почти бессмысленный наполненный горем, которое комком застряло в горле, схватило железной холодной рукой за сердце , вонзилось копьем в душу, но ведь ещё пять жизней было с ней и она бежала, несла младенца и тащила верёвку с детьми, а в свободной руке теперь был нож. Пробежав немного по сухой земле, она опять стала погружаться в воду. Марта поняла, что слабеет и пошла куда-то не туда. В голове всё кружилось от страха, горя, усталости и беспомощности, который всё больше овладевал ей….Косточки, две струйки крови из шейки Димки, красная вода, гавканье пса, стук сапог солдат, крики , удары плети… и вот уже опять слышен собачий рык и её злобное дыхание сзади. Нет, она слабеет, она не спасет детей, зверь оказался сильнее, зверь победил. Но она не может отдать зверю живого Ромку на растерзание, ни за что, она себя отдаст, но убив её, они, эти звери: и люди и собака, надругаются над всеми детьми и её Ромкой. Рык был уже рядом, прямо за спиной Марты. Гейка уже кричал от страха, другие ребятишки подхватили и закричали все. Марта увидела боковым зрением нагоняющего их пса с красной от крови Димки мордой. Решение возникло мгновенно: не дать лютому зверю растерзать Ромку заживо.
И она вонзила нож во второй «свёрток» … и лишилась чувств.
Она не слышала как с другого берега раздался выстрел и, заскулив, сдох зверь, как очередь партизанского автомата порезала на куски фашистов. Она не видела как двое партизан подхватили и вынесли из воды детей Ирки и её, Марту…
Свет коптилки прорезался сквозь тьму и мрак смерти, где пребывала Марта, где было никак- не больно, не обидно, где не было железной хватки смерти за сердце, разорванной в клочья души… На неё смотрел Отец, Папа..
Ирка вошла в амбар, где уже было полно народу. Люди стояли плотно прижавшись друг к другу и Ирку тут же придавили сзади, заталкиваемые солдатами старики, женщины, дети. Здесь были не только свои из деревни, но и чужие из других хуторов и деревень, близких и далёких. Если немцы находили мужчин или молодых парней, они расстреливали их сразу, не гнали в амбар. Трупы лежали во дворах, в огородах и даже в домах, на улицах с пробитыми пулями головами, когда с одной стороны было одно маленькое отверстие, входное, а с другой – вообще не было по полголовы и осколки костей черепа валялись вокруг как арбузные шкорки, все было испачкано мозговой кашей: немцы « любили» убивать в голову, надёжно, но попадались трупы с дырочкой над самым сердцем – маленькой и аккуратной, с множественными отверстиями над животом или грудью от автоматной очереди. Ветер шевелил ещё волосы убитых. Одежда у всех грязная пропитанная кровью, кровь действительно лилась на землю из ран, образуя лужи вокруг убитых. Трупы давно уже не пугали ни взрослых, ни детей, стали обычным явлением в военной жизни населения страны. И если где-то встречался труп без рук или ног или вообще половина человеческого тела, то это вызывало даже интерес, правда уродливый какой-то, неестественный для нормальных людей. А ведь все кого так или иначе коснулась война, эта жестокая бойня и были ненормальными, озверевшими, одеревеневшими и, как сейчас сказали бы, отмороженными. Бесконечные зверства фашистов: расстрелы, показательные повешения, просто убийства бессмысленные сделали людей и злыми, полными лютой ненависти к врагу, действительно « ярость благородная вскипала как волна» и тогда русский мужик « брал дубину и гвоздил врага» беспощадно и безжалостно.
Вот и Ирка стояла уже больше часа в тесноте амбара, а думала не о том, что вот напхают сюда ещё немного людей, запрут ворота и подожгут амбар и она совершит переход в никуда и навсегда. А думала она о своих мальчиках, четырёх сыночках, единствен ном и самом большом счастье в жизни, ведь они сейчас наверное уже у партизан, в безопасности. Она верила в Марту, в её волю и силу, верила, что эта молодая ещё девчонка обязательно доведёт до партизан её мальчиков. И Марта была достойной этой веры: ценой жизни своих младенцев она спасла жизнь Иркиных детей.
Только нога болела очень. Сесть хотя бы на пол, да люди так тесно прижаты были друг к другу, что и сесть было негде. Гул разговоров всё ещё витал над толпой: кто-то молился, кто-то плакал, кто-то читал стихи. И вот :
- Живущий под кровом всевышнего,
- Под сенью всемогущего покоится.
- И говорит Господу: «Прибежище моё и защита моя,
- Бог мой на которого я уповаю.
Послышался откуда-то из центра амбара зычный певучий голос скорее всего священника, четко, выразительно, нараспев произносившего каждое слово, забираясь словами в душу каждого приговорённого. И толпа поддержала все громче и громче слова Христианской молитвы и даже ничего не понимавшие палачи внемли звукам и застыли в недоумении и опасаясь гнева слова, гласа Божьего, передергивали затворы автоматов и ружей, словно готовились стрелять в самого Господа Бога. Руководивший этим актом вандализма офицер, решил не ждать пока дополна набьют амбар людьми и крикнул на своем мерзком языке команду и солдаты быстро закрыли ворота амбара и стали обливать бревенчатые стены бензином из канистр и подожгли… Пламя, словно ждало своего времени, вмиг взметнулось ввысь так быстро, что нелюди побежали прочь от горящего амбара и жара огня. Псалом 50 вдруг оборвался, только кашель, вой и стон наполнили всё вокруг да слышен был треск разгоравшихся сухих брёвен и тут из глубины горящего амбара, как из ворот рая, раздался женский мягкий голос, нежный и ласковый, полный любви и ненависти, отчаяния и злобы, лютой злобы к врагу, нежности к своим детям, любви к Родине. Это пела Ирина. Это её губы и два ряда зубов, вооруженных амуницией песни, и кусочек Арабского оникса в уголочке рта, стоящий на страже хозяйки вступили в последний бой со смертью:
- Вставай проклятьем заклеймённый,
- Весь мир голодных и рабов
И весь амбар громыхнул могучей «молитвой», главной песней коммунизма :
- Кипит наш разум возмущенный,
- И смертный бой вести готов.
Да смертный бой уже шел по всей России от Балтийского до Черного морей. Смерть справедливая рубила уже, косила нечисть фашизма ненавистью , благородной яростью , справедливой местью Великого народа. Главная «молитва» страны ринулась сквозь пламя и треск брёвен, обрушилась гневом слова на окаменевших нелюдей. «Отзвук мыслей благородных» словно колокол « на башне вечевой» звучал в округе, приводя в ужас палачей.
А внутри амбар наполнялся едким дымом и « могучий стих» начал гибнуть в жаре и дыму и люди стали хрипеть и падать, Ирка прижала ворот рубахи ко рту, стараясь спастись от едучей, вязкой, вонючей и тяжелой смерти рвущейся внутрь её измученного тела. И тут пришло просветление. Осознание, что стена, к которой её подогнали палачи, и не стена вовсе, а дверь в новый мир, откуда лился и лучился Божественный свет и ангелы в белых одеждах открывали эту дверь и манили её вовнутрь и голос, который звучал у неё внутри, говорил ей, что она не Ирка, а Великая Ирина, Мир, переходит в иную вечную жизнь. Сразу у открывшейся двери стоял её Мужчина, Муж в рваной и красной от крови шинели, с маленькой дырочкой над самым сердцем и разводом крови вокруг, руки его призывали Ирину, все его существо влекло её к себе и она с облегчением и радостью шагнула в вечность навстречу к отцу своих детей…
Мягкое пламя медленно плавало над расплющенным краем большой гильзы, наполняя помещение землянки черным и едучим дымом, где в самом углу на топчане сделанном из берёзовых стволов лежала Марта, а рядом сидел и держал её за руку седой, но крепкий ещё её Отец. Глаза воина были полны слёз…
Бледная Марта дышала тяжело и всё ещё была без сознания, капельки пота выступали по горячему лбу и скатывались по вискам смачивая волосы, щеки горели нехорошим румянцем, пересохшие губы потрескались. Но вот Марта зашевелилась, застонала и открыла глаза. Она не сразу поняла где она и что с ней произошло, а когда поняла, то опять потеряла сознание: в памяти всплыл удар ножа в маленькое тельце её Ромки, туда где билось его сердечко, удар того ножа, что дала ей Ирка, чтобы защищать детей, а не убивать и ещё память предъявила ей две струйки крови по краям тонкой шейки её Димки на месте его головы и косточки посередине…и всё опять погрузилось во тьму, покрылось болью, отчаянием и горем. Железная холодная рука опять сдавила её сердце и стала дорывать на куски остатки её души. Отец сидел рядом, гладил холодную руку дочери и прикрывал её солдатской шинелью.
В черном ночном небе над лесом в стороне деревни полыхало зарево пожара горевшего нового амбара и огоньки сотен человеческих душ покинувших тела заживо сожженных озаряли ночное небо Божественным светом величия Господа исходящего из открытых ворот Рая.
В партизанском отряде после последнего боя в райцентре осталось пятнадцать человек и только двое из них были не ранены. Сил и возможности отстоять и спасти сейчас своих из амбара не было. Да и немцы действовали быстро, так быстро, что о происходившем в деревне в отряде узнали только с приходом Иркиных детей и полумёртвой Марты. Сил не было, но была уверенность, что завтра же со всей округи из сожженных сел и хуторов, из разрушенного райцентра тайком, незаметно для врага в отряд придут новые бойцы, старики и дети, что спаслись от карателей и сейчас уже в дороге. А значит будет опять сила в русской Земле и значит опять будут дубасить врага всегда и везде сущие партизаны, а значит не будет покоя палачам, карателям и их прихвостням ни днем ни ночью до самой их смерти.
К утру обессилевший отец Марты уснул и выпустил дочкину руку. Марта пришла в себя вновь. Теперь она четко осознала весь ужас происшедшего: Димку убили немцы, убили у неё на руках, а она сама, не желая отдать на растерзание собакам, убила ножом своего плачущего Ромку. Как жить теперь после этого? Ясно, что жить теперь нельзя. Нужно умереть и следовать к своим детям, туда в тот свет, что называется небытием. Но тут смерть ослабила свою хватку за сердце Марты, комок из горла исчез и из глубины души стали подниматься Ярость и Ненависть, все сильнее и сильнее завладевали умом и сердцем, придавали силу и жажду действия, жажду мести. Марта села на топчане, на ней была одна влажная ещё нижняя рубаха, остальные вещи, вернее лохмотья, были разложены вдоль стены землянки. Отец спал, сидя на стуле, и лоб его был перевязан промокшей кровью сбоку повязкой. Марта поняла, что она оказалась всё- таки у партизан, что кто-то спас и принёс её сюда, значит и дети Ирки спасены. А её мальчики – нет. Они мертвы. Теперь мертва и она сама. А у мёртвых нет страха, нет боли, они не хотят есть, не хотят спать. У мертвых остается только злоба, злость , ненависть и месть. Она поднялась тихо, чтобы не разбудить отца, взяла шинель, которой была укрыта, потихоньку одела влажную свою одежду и вышла из землянки. Зарево пожара на горизонте потухло, в жизнь просился новый день, освещая уже небо над шумящими от гнева соснами. Пламя человеческих душ вознёсшихся в эту ночь постепенно тушило звёзды и призывало новый день на грешную землю. Природа притихла в напряженном ожидании нового горя, нечеловеческих мучений, тяжелейших страданий и лишений, что несла в мир война. У затухающих костров спокойно спали раненные партизаны, постанывая во сне от болевших ран и страшных снов. Марта прошлась тихо вдоль костров, взяла два автомата Дегтярёва и два магазина с патронами к ним у спящих, нашла нож на поясе у спящего, совсем ещё мальчика, но пока пыталась вытащить его, мальчик проснулся и Марта прижала ладонью его губы:
- Дай мне свой нож. Я пойду в деревню мстить, - сказала она ему тихо, чтобы не разбудить никого. Мальчик отпустил нож.
- Я с тобой, - он встал, отряхивая с одежды хвою.
- Нет. Это моя личная месть. Я должна одна. А ты, ты займись раненными, детьми. Где дети? Ты знаешь.
- Вон там, в той землянке,- мальчик указал на появляющуюся из темноты гору земли с входом, завешенным тряпкой, - они там, все четверо, спят. А я в карауле, да приснул немного, но я сразу проснулся как только ты приблизилась!
-Молодец! Как тебя звать?
- Димка. Мы пришли сюда с отцом неделю назад. Воевали в райцентре. Да его убили. Я тоже должен мстить. Возьми меня с собой.
- А кто будет в карауле? Кто тебя поставил?
- Командир.
- Вот только командир и снять с караула может.
Марта потуже утянула пояс вокруг шинели. Пристегнула один магазин к автомату, а другой положила за пазуху, нож засунула за пояс, подвернула рукава большой ей шинели и, потрепав Димку по волосам, повернулась и исчезла в предрассветном сумраке.
- И за тебя и за твоего папку тоже отомщу, не сомневайся, Димка, - прошептала она уходя.
Никто не видел как в утренней дымке по лесным тропам тихо, почти бесшумно ступая большими сапогами по мягкой хвое, поглащавшей все звуки, одетая в старую испачканную чужой кровью, рваную солдатскую шинель, под которой была только тоже грязная и рваная пропитанная потом и кровью сорочка, Марта шла назад в своё село. За спиной у неё висели два автомата Дегтярёва, за поясом торчал нож. Молодая женщина русская, с немецким именем, она шла теперь стараясь найти то место, где плавал ещё в воде спелёнанный мешковиной мёртвый её Ромка. Вот недалеко от берега и знакомый «свёрток» плавал, зацепившись за ветку. Разувшись и раздевшись она вошла в холодную утреннюю воду и приблизилась к Ромке, взяла на руки как живого холодное тельце сына и бережно, словно, боясь разбудить, пошла к берегу. Ребёнок был будто каменный теперь, а над грудкой зияла рана от удара ножом. Сердце Марты опять сдавила холодной лапой своей смерть и трудно было дышать, слёзы душили душу, изливались потоком горя и отчаяния из опухших глаз, комок непоправимой беды опять перекрыл горло. Выбравшись на сушу, она уселась на землю, достала набрякшую грудь, желая покормить ребёнка, открыла мешковину с лица малыша и увидела сморщенное серое личико с открытыми и мутными глазками, из приоткрытого ротика вытекала грязная вода… Мертвый. Стон, натужный и протяжный вой вырвался из самого сердца Марты, такой жуткий, что деревья вокруг задрожали от страха и завыли в ответ… Отчаянно и упрямо она ножом вырыла маленькую могилку для своего Ромки, уложила его на дно, словно, в колыбельку и закопала. Верёвочкой нательного своего крестика связала две молодые веточки, сделав крест на могилку сына и став на колени и сложив руки на груди стала молиться:
– Отче наш, иже еси на небеси,
– Да святится имя твое,
– Да придет царствие твое,
– Да будет воля твоя…- шептала она слова молитвы и потоки слёз текли по её худым щекам и капали на свежую землю могилки…
Простившись с Ромкой, она пошла дальше, туда где был убит её Димка. Еще издали увидела она кусок мешковины плавающий среди трав и веток заводи. Как ни старалась, но не нашла останков ребёнка: голодный зверь все съел… На дно другой могилки был уложен кусок мешковины пропитанный кровью убитого ребёнка и опять деревья услышали: «Да будет воля твоя… и избави нас от лукавого». Теперь осталось Марте избавить Мир от Лукавого, от лютого зверя, от фашистской нечести.
Марте было всего 22 года. Весной сорокового она вышла замуж за сельского тракториста Петра Попова и через девять месяцев родила ему двойню, двух мальчиков Димку и Ромку, как раз к Новому 1941 году. Тот случай, как шутил счастливый её муж, когда первоапрельская шутка превратилась в Новогодний подарок, а через семь месяцев похоронила обоих своих малышей в болотистых лесах неподалёку от своей деревни. И на Петю похоронка не придёт, потому что теперь ей некуда прийти будет, так, наверное, и хранится до сих пор где-нибудь, в архивах Советской Армии. Петя воевал с первых дней войны и погиб вскоре, так и не узнав о трагедии постигшей и деревню, и детей его, и жену Марту. Марта была худенькая девочка с тонкими руками и пальцами, но хорошо развитой грудью, словно с ранних лет готовилась она вскармливать сразу двоих детей. Русые волосы, пышные, мягкие и волнистые, ниспадали гораздо ниже спины, подчеркивая аккуратность и элегантность форм её тела, и, если заплести их в косу, превращали Марту в сказочную красавицу. Широколобая с открытым лицом украшенным огромными голубыми глазами и пухлыми щечками с ямочками посередине каждой. Маленький ротик с тонкими губками, слегка заострённый и вздёрнутый носик. Она была красивая, писаной красоты, яркой, заметной, привлекательной, доброй, всегда улыбалась и, как оказалось на деле, очень сильной женщиной.
Теперь по лесу пробиралась хмурая, убитая горем, со спутанными и давно нечёсанными волосами, бледная, аж синяя, с запавшими пустыми глазами тень Марты. Рот перекошен в злобном оскале, так что зубы словно звериные клыки выглядывали из под зелёных губ, с трудом хватавших воздух. Голодная, измученная, смертельно уставшая, но полная решимости и ярости. Теперь Эта писанная красавица шла мстить, убивать уничтожать фашистскую нечисть и было ясно, что нет в свете силы способной остановить её.
В деревню она пришла когда солнце уже поднялось над горизонтом как огромный красный шар, наполненный пролитой кровью убитых вчера людей, и освещало жудкое зрелище, учинённое нелюдями на святой земле. Трупы людей с простреленными головами, дырками от пуль в телах, в запёкшейся крови валялись то тут, то там в самых необычных позах в каких их настигла смерть. Земля была обильно полита и пропитана кровью людской. Сгоревшие хаты с остовами труб и печей и ещё дымящимися бревнами стен и крыш. Вонь, запах смерти, горелого мяса и волос, вскипевшей крови наполнял воздух ужасом случившегося здесь побоища. Марта пошла к амбару, который когда-то строили всем миром. Теперь это была куча обгорелых брёвен и изуродованных пламенем трупов людей, ещё тлеющих и испускающих дым, вонь и смрад. Она упала на колени перед невинно погибшими односельчанами, слёзы больше не текли по её щекам, слёзы кончились, вой, больше похожий на рык раненой пантеры, вырвался из изуродованной, порубанной в клочья души девушки. Живых нигде никого не было. Деревня мёртвых. Красивое название «Цветково» теперь было, вернее не было больше именем деревни. И деревни больше не было.
Она решила двигаться в райцентр, уже выходя из останков деревни, она наткнулась на труп немца с прорубленной головой, рядом валялся и окровавленный топор, а чуть дальше труп мальчика Сашки Герасимова с простреленной автоматной очередью грудью, который наверное, нет наверняка и убил нелюдя. На поясе у мертвеца Марта нашла три гранаты и забрала их. Но вдруг гробовую тишину утра нарушил звон гремящей собачей цепи и раздался тонкий щемящий сердце вой, где-то скулила и выла собака. Марта быстро нашла за уцелевшим сараем семьи Ивановых привязанную на цепь небольшую дворняжку с пушистым хвостом по имени Жучка. Жучка эта и оказалась единственным существом во всей деревне оставшимся в живых после бесчинства фашистов. Собачка, почуяв живого человека активно призывала на помощь и оплакивала односельчан одновременно. Увидев подходящую Марту, она радостно завиляла своим пушистым хвостом и извиваясь всем телом от счастья натянула цепь и припала к ногам девушки. Марта сразу отрезала ошейник острым ножом партизана Ромки. Теперь во всей убитой деревне их было двое живых существ и Марта и Жучка. Но и они сразу покинули свою Родину и отправились по дороге в райцентр. Пути было 18 верст. Ходу на целый день и через лес и меж погорелых и неубранных полей и вдоль озера по поруганной и истерзанной земле Русской. Они шли вдвоем Марта и Жучка. Шли мстить врагу. Солнце уже вовсю палило с небес и без того пересушенную землю. Было жарко. Марта расстегнула шинель, но не снимала её, ведь в любой момент на опустевшей дороге могли появиться немцы и нужно было быть готовой к бою. Оба «Дегтярёва» за спиной словно каменные давили плечи, большие сапоги натёрли ноги, Хотелось есть. Голод. Она уже не видела еды несколько дней, но ярость и ненависть были сильнее голода и Марта пыталась как настоящие солдаты идти строевым шагом, размахивая в такт шагам руками, но быстро сбивалась, почти падала от усталости и изнеможения но опять переходила на строевой шаг и через несколько километров тихо напевая строевую песню «Вставай страна огромная» уже быстро и уверенно строевым шагом шагала вперёд. Она прекрасно понимала, что идёт навстречу своей смерти, потому что жить после смерти своих детей она не будет, но уйти из этого мира оставив не наказанным зло, она не могла, поэтому шла строевым шагом и пела:
– вставай страна огромная,
– вставай на смертный бой,
–…
– Пусть ярость благородная вскипает как волна,
– Идёт война народная, священная война!
У поля с незрелой ещё пшеницей, она жадно ела колосья, тщательно разжевывая и высасывая муку и выплевывая скорлупу, затем из пруда ничком напилась воды, поспала минут сорок в тени начавшегося опять соснового леса и опять пошла.
И вдруг за соснами она увидела немцев. Три человека с мотоциклом. Они мирно отдыхали на травке в тени дерева, покуривали ароматные сигареты и вели спокойную беседу на своём собачьем языке. Мотоцикл стоял в стороне, тоже в тени, со склоненным набок рулём, на коляске был установлен пулемёт. Марта потихоньку подобралась поближе в кусты метрах в десяти и легла на живот, поглаживая между ушей жучку, чтобы та не выдала её присутствие. «Дегтяревых» она сняла с плеча, приготовила к бою и положила рядом, нож засунула в рукав шинели. Время потянулось медленно, она лежала в тени и через пространство между стволами наблюдала за врагом. Вот один немец, маленький и толстый, под смех сотоварищей, поднялся и направился к Марте и, став у соседней сосны начал мочиться, блаженно закинув голову вверх. Решение возникло мгновенно: мягко и быстро, словно кошка долго выслеживавшая мышь, она в два шага оказалась за спиной у немца и - одно движение ножом от уха до уха по запрокинутой шее и на сосну брызнули две струи крови, точно как из шейки Димки. Немец захрипел тихо и осел Марте на руки, она аккуратно опустила его, так что он уткнулся лицом в землю, в Русскую землю, словно склонился в поклоне прося прощения и умер.
–Первый, - прошептала Марта и также тихо как кошка исчезла в кустах, вернулась к своим «Дегтярёвым» готовым к бою и направила один в сторону других двоих. Два одиночных выстрела, словно удары хлыста о воздух, точно достигли цели: над ухом одного из красного пятнышка потёк ручеек крови, а у второго на мундире в области сердца расползалось красное пятно. Марта подошла к убитым. У того, что с дыркой над ухом с другой стороны не оказалось головы, как шкорки арбуза в стороне валялись два куска черепа, а трава вокруг была забрызгана мозгом «мучителя людей». Второй был ещё мертвее, но разве что целее первого: только дырочка над сердцем «душителя». Марту никто никогда не учил стрелять и убивать ножом. Разве что обращаться с «Дегтярёвым» её научили в школе на уроках по военной подготовке, там же она видела в киноролике как стреляют солдаты и управляются с ножом. А теперь навыки и умение делать это, замешанные на лютой ненависти и жажде мести раскрылись в ней сами собой, раскрылись ещё с ударом Иркиного ножа в «пакетик» с Ромкой.
– Три,- прошептала она.
Немец оставшийся без головы был небольшого роста, чуть может выше Марты. Она смело раздела труп, переоделась в его одежду и сапоги, потуже затянула ремень, уложила в коляску мотоцикла и «Дегтярёвых» и немецкие «Шмайсеры» убитых и гранаты, а самое главное поела немецких мясных консервов и покормила оголодавшую совсем Жучку. В ногах коляски оказался и запас патронов для пулемёта установленного на люльке. Полный боекомплект. Она видела как немцы заводят свои мотоциклы и сделала точно также: нажала кнопку на фаре , наступила ногой на ручку у мотора и завела мотоцикл, села и поехала… Правда сначала назад, но поупражнявшись ещё немного двинулась вперёд опять в сторону райцентра, а метров через триста вполне уверенно ехала по дороге на приличной скорости. Собака Жучка поудобнее умостилась в люльке, тоже быстро освоившись и подставляла с наслаждением сытую морду навстречу ветру, вывалив язык для охлаждения.
Добрались до райцентра к вечеру, когда огромное оранжевое солнце опять спускалось к горизонту и светило прямо в лицо Марте. Она с сожалением смотрела на вечное светило потому как увидеть его восход завтра утром не надеялась. Но всё же въезжать в занятый врагом городок в светлое время не решилась, укрылась в лесочке и стала ждать наступления темноты. А как только светило опустилось за край земли и сумерки покрыли воздух, Марта вновь завела мотоцикл и двинулась в город, освещая дорогу фарой. Въехала со стороны маленьких улочек, чтобы не встречаться до поры с патрулями и постами. На её счету было три убитых немца и одна спасённая жизнь – собаки Жучки, которая в знак благодарности не покидала Марту и сидела тихо под сиденьем в мотоциклетной люльке…
Всё таки Марта дожила до рассвета и, когда вечное светило выглянуло из-за края Земли с другой стороны Мира, на счету у Марты было пятьдесят шесть убитых немцев, убитых ударом Мартиного ножа прямо в сердце, как погиб её Ромка, сгоревших заживо в жилых домах, как сгорела её подруга Ирка и сотни односельчан в новом амбаре, простреленных автоматной очередью через грудь и живот, как был прострелен мальчик Саша Герасимов, зарубивший врага «рода человеческого», нескольким она смогла просто отстрелить яйца за изнасилованных Русских женщин, подорвала гранатами несколько маши и с наслаждением смотрела как из кузовов вылетали куски разорванных в клочья фашистских тел. И ещё был убитый офицер, убитый ударом приклада «Дегтярёва» по голове, она взяла из кобуры убитого пистолет Парабеллум, взяла хотя отлично понимала, что в том бою, что она ведёт сейчас он будет мало эффективен, сейчас нужнее пулемёты, а лучше пушки и танки, но чувствовала, что именно пистолет понадобится ей обязательно, понимала, хоть и бессознательно, что именно это и есть главное оружие в её личной войне, в войне с самой собой. И вот в предрассветной мгле она выбралась из города. Она была ранена в правую ногу и управлять мотоциклом ей было трудно и больно. Кроме того у мотоцикла была разбита фара и Марта почти ничего не видела, спицы во многих местах перебиты пулями и колёса виляли и скрипели, оружия для ведения боя больше не осталось. Вот только один Парабеллум. Она остановилась у края дороги возле кустарника. Прошло больше суток после гибели её мальчиков. Отомстила ли Она? Наверное, нет. Потому что полностью отомстить за это нельзя, просто невозможно! Потому что месть за это будет вечной. Она достала Парабеллум, попробовала как он работает, ощутив холод вороненого металла изощрённого орудия убийства, и похромала за кустарник. Верная Жучка выскочила из своего укрытия и побежала следом.
Марта опустилась на колени, положила рядом на землю взведённый пистолет и, глядя на восходящее солнце, стала читать слова единственной известной ей молитвы:
– Отче наш, иже еси на небеси,
– Да святится имя твоё,
– Да придет царствие твоё,
– Да будет воля твоя…
Взяла пистолет и вставила ствол в рот. Вот для этого последнего боя ей и понадобился Парабеллум, для этого она и взяла его у убитого Офицера…
Выстрела она не услышала, только крик первым родившегося Ромки слышался где-то вдали, только второй её мальчик Димка жадно сосал её грудь, только муж, самый лучший из мужчин, отец её детей, нежно касался губами её губ и ещё тишина и покой и счастье…
Жучка тихо скулила и пыталась лизать мёртвые щеки Марты. Она опять осталась одна…
Послесловие
Эта история имела место быть на самом деле в те жуткие дни, что назывались Войной. Марта и её двойняшки, Ирка и её четверо детей, мальчик –партизан Ромка, собака Жучка посетили действительно наш неуютный Мир и каждый оставил в нём свой след
Марта совершила поступок, который неоднократно повторился в будущем, стала основательницей понятия носящего в современной психогенетике название –ПАТРН: Повторение Модели Поведения и история эта, правда несколько в ином виде, приводится в учебниках. Так племянница Марты в 1953 году совершила самоубийство в результате послеродовой депрессии, когда её детям было по семь месяцев и старшая дочь этой племянницы в том же возрасте, в результате той же болезни пыталась покончить с собой. Патрн как правило унаследуется старшим ребёнком в семье: мальчик повторяет модель поведения дедушки по материнской линии, а девочка – бабушки по линии отца. Обратите внимание, поройтесь в прошлом своей семьи. Если дед погиб в Войну, то и сын его дочери очень часто подойдёт к рубежу жизни в этом возрасте, если бабушка страдала от тяжелой болезни, то и дочь её сыны будет мучиться о т такой же болезни…
Ген – это биологическая структура несущая информацию о строении нашего тела, о признаках будущего потомства, но, оказывается, он несет сведения и о судьбе наших потомков, передает их от наших предков нам, а от нас нашим детям. Вот так ужасы той Войны проросли в нашу жизнь и пускают корни в будущие поколения.
Я хочу чтобы люди помнили об этом! И не допустили повторения Модели той Войны!
Добрунов С.Д.
Чтобы помнили!
- Марта! Ты куда собралась, Марта не молчи, ты куда? –
На пороге хаты появилась соседка Ирка и за её спиной толпились четверо её детей. Сама Ирка была ранена в ногу осколком при бомбёжке на прошлой неделе и рана ещё кровила. Ирка была бледной, аж белой и еле волочила ноги. Повязка на голени из грязной тряпки с засохшей кровью и потеками свежей привлекала мух и гноилась. Нога сильно болела и муки этой боли отражались на лице Ирки. А Марта пеленала второго своего младенца, семимесячного Димку, в пеленку из мешковины, рядом лежал спелёнанный такой же мешковиной старший на десять минут Ромка как посылка с почты и уже сладко спал, насосавшись мамкину грудь.
- Я пойду к партизанам, не дам убить детей. Сейчас и уйду, пока немцы не кинулись, пока старосту ещё не нашли.
- Марта, забери и моих. Марта, спаси и моих,- Ирка, белая с почти черными губами, глубоко запавшими глазами, худая, измождённая, измученная и видно в лихорадке, шатаясь, держалась за косяк двери, дети хватали её за юбку, не плакали, но скулили как щенки и от страха и от предстоящей разлуки.
- Я взяла верёвку, обвяжу каждого за пояс и всего лишь привяжу к тебе и они будут бежать быстро и молча, никто и не услышит от них ни звука, а Гейка, если что, и поможет нести и твоих близнецов, - она погладила по мягким волосам старшенького Гейку, которому было почти шесть лет. Мальчик плакал, но плакал молча, по мокрым и красным его щекам текли слёзы, - Марта прошу спаси. Ты ж видишь, я сама не смогу, не смогу уже может и домой вернуться от боли и слабости, может и умру вообще. Не дай детям погибнуть в огне.
Марта склонилась над кроватью и возилась со своими малышами, рубаха на неё ещё была расстёгнута после кормления и почти видны были большие груди, а лицо тоже было блелным и от страха и от голода последних дней. Наконец она разогнулась уложив рядом своих малышей и повернулась к соседке и давней подруге и стала застёгивать свою рубаху. Вид у компании у дверей был жалким, пропитан горем, отчаянием и страхом. Особенно жалко было скуливших малышей
- Я им строго настрого приказала, чтобы звука слышно не было, да и когда побегут не до плача будет. Марта, Христом Богом прошу спаси детей.
Со стороны улицы доносились женские крики, плач детей, удары плетей, немецкая речь и матерные крики полицаев. Два дня назад партизаны сильно потрепали, даже почти уничтожили весь гарнизон в райцентре и в месть за поражение фашисты расправлялись с женщинами, детьми и стариками по всей округе, что остались в сёлах и хуторах.
- Марта, они всех сгоняют в новый амбар, что построен прошлой осенью и ещё и зерна не видел. Деревянный. Ясно – сожгут заживо. Пойми – это дети, - она опять провела рукой по головкам жмущихся к ней малышей. Глаза её были полны слёз, но слёзы не текли, страх держал их за веками, только сине-черные губы дрожали и лицо передергивалось судорогой ужаса предстоящего.
Марта взяла на руки своих ребятишек и двинулась к двери было, где толпились соседи, но остановилась вдруг. Серьезное и готовое к действию лицо её смягчилось, красные глаза её потеплели и слёзы ринулись к уголкам искривившегося рта. Она замерла.
- Вяжи, вяжи только быстро, - только и сказала она и подняла повыше над поясницей своих детей.
Ирка подскочила к ней на одной ноге и ловко обхватив тонкую талию соседки и завязала на узел веревку, потрогала не туго ли и так же быстро, примерно на метр друг от друга связала такими же узлами четверых своих ребят. Из кармана вынула нож с чехлом и сунула его в рубаху Марте, под полные ещё остатками молока груди.
-Мало ли что, - только и сказала. А Марта двинулась с «поездом» своим к двери и сразу быстро повела весь «состав» через непаханый огород за пустой баз к плетню перед лесом. Ирка как могла скакала сзади, поглаживала своих ребятишек и обливалась слезами, ведь понимала, что прощается с ними на всегда. И дети тоже чувствовали, что это последняя минута их с мамой и скулили, но не громко и уже почти бежали за Мартой.
А с другой стороны к дому подъезжал грузовик и крики солдат вызывали жителей наружу.
Марта как танк завалила плетень и кинулась к лесу и через секунду другую весь «состав» исчез среди деревьев. Бледная Ирка подняла завалившийся плетень, перекрестилась и поплелась обратно к дому, припадая на раненную ногу. Испачканное пылью и мокрое от слёз лицо совсем изменилось от боли и горя и было уже скорее лицом мертвеца, ведь простившись с четырьмя своими детьми, она и умерла уже и шла навстречу немцам, шла на смерть, лишь бы отвлечь их от уходящих в лес детей и Марты.
« Может насиловать опять будут, да дадут уйти глубже моим деткам», - мелькнула мысль в её голове, и, утерев лицо рукавом рваной рубахи от пыли и слёз, она натужно постаралась придать лицу привлекательный вид, но привлекательности в ней осталось мало, скорее отвращение могло вызвать то, что осталось в Ирке от женской привлекательности. Спутанные нечесаные грязные черные волосы, испачканное лицо, бледное даже почти белое, черные губы, худое изможденное тело, прикрытое рваной рубахой, грязная юбка с пятнами крови из под которой выглядывала перебинтованная и промокшая кровью повязка на грязной ноге. И запах… считай уже запах смерти , вонь гниющего человеческого тела исходил от неё. Наврядли, такое могло привлечь сытых и мытых фашистов и полицаев, которые уже рвались в дом. Один из них в черной полицайской форме утянутый ремнями и портупеей увидел плетущуюся из огорода Ирку и окрикнув сотоварищей пошёл ей навстречу. Узнав в оборванке Ирку, он злобно закричал:
-Где Марта с младенцами, где твои выродки, сучка недобитая? Чего ты по огороду лазишь?- и, поняв вдруг, что Ирка идёт от леса, что все названные им люди уже скрылись среди пышных сосен и уходят от расправы вглубь, что есть силы перетянул Ирку плетью так, что сбил её с ног, попав по шее и пнув в живот сапогом, вернулся быстро в дом. А приговорённая к мучительной смерти Ирка, поднялась, разогнулась, выпрямила спину и, словно перестав чувствовать боль в ноге и шее, ровно с гордым выражением лица пошла к дому, навстречу со смертью. Черные губы её теперь улыбались от бесстрашия и гордости за свою маленькую, но все же победу над лютым врагом. Немецкий солдат не поняв ещё, что ему лепечет полусогнувшийся полицай, указывающий кнутом в сторону леса, подал Ирке руку и улыбаясь помог забраться в кузов грузовика, где уже сидели человек десять схваченных стариков, женщин и детей
- Добро пожалуста в ад, на смерт, - отворачивая своё лицо от дурно пахнущей Ирки с издёвкой проговорил он.
Но полицай сообразив, что этот немец не понял его, уже объяснял, указывая в сторону леса, другому полицаю, а тот сразу по-немецки стал переводить холёному немцу и надменная холёная улыбка сразу исчезла с лица того и он громко закричал солдатам что-то по- немецки, махая рукой в сторону леса. Те впрыгнули в мотоцикл с коляской и помчались опять вглубь деревни. Полицаи залезли в кузов, а холёный немец уселся в кабину и машина с пойманными крестьянами покатила в сторону нового амбара. А минуту спустя через засохший огород Марты к покосившемуся плетню опять подъехал мотоцикл с коляской с тремя немцами и собакой . Завалив плетень двое из них передёрнули затворы автоматов и влекомые рвущейся вперёд огромной голодной и злой собакой исчезли среди деревьев. Оставшийся за рулём мотоцикла немец закурил, затянувшись глубоко и с удовольствием, опёрся на руль и стал ждать, вскоре в лесу раздались первые выстрелы…
А машина с пойманными словно зверьём крестьянами подъехала к амбару, куда уже немцы и полицаи загнали почти всех жителей. Ирка легла на край кузова и только потом опустив на землю здоровую ногу встала и больной. Когда-то иссиня черные волосы ровными волнами ниспадали на плечи, а челка опускалась по белому лбу почти до глаз, огромных, голубых, бездонных, влекущих и счастливых. Маленькая родинка в уголочке рта слева, словно кусочек Арабского оникса стояла на охране ровного ротика своей хозяйки и слегка изгибавшиеся при улыбке губки, малиново-красные и аппетитные, манили к себе взгляды всех мужчин и настораживали в тоже время двумя рядами ровных и белых зубов, что наблюдали из глубины рта и блистали своей амуницией, готовые в любой момент отразить непрошенное вторжение во владения своей повелительницы. Нижняя губка чуть выгибалась наружу и была чуть больше верхней. Яркие и сочные от природы они не нуждались в помаде, а маленький носик с еле заметной бороздкой посередине как генерал контролировал всю красоту лица, отделяя друг от друга глаза. Красота её груди тогда была видна даже через застёгнутое на все пуговицы пальто. Стройные бёдра, по-детски большие икры и маленькая ножка, тонкая талия, грация походки, поволока глаз, осанка, наклон головы, лебединая шейка ещё и не думали о том ужасе в который превратит их война. И все четверо детей её родились в великой любви и каждые роды только возвеличивали величие её Величества Красоты этой женщины. Вот и сейчас к ней грязной, оборванной, раненной, дурно пахнущей измученной и почти мёртвой Ирке, нет Ирине вернулась вдруг грация и величие Русской женщины и она вошла в амбар как раньше входила Русская женщина в Храм для венчания, шагала своей маленькой ножкой мягко и вальяжно и изящно гордо подняв голову и устремив взгляд ввысь, словно смотрела в лицо самому Богу. Грудь её заколыхалась при каждом шаге, словно готовая вскормить всю силу детей – будущих богатырей земли русской. Губы налились красным цветом и глаза блестели и горели как божественные свечи даже во мраке амбара. Она готова была к смерти , потому что поняла, что дети её уже вне опасности. А мужчина от которого она родила детей, для которого ростила, лелеяла, создавала свою красоту, обязательно, непременно и жестоко отомстит и покарает убийц…
А Марта тем временем на пределе сил бежала по лесу, неся на руках два свёртка из мешковины с самой большой своей ценностью, своими близнецами, которым ещё не было и семи месяцев от роду и тянула за собой крепко связанных верёвкой четверых детей подруги и соседки. Ребятишки и младенцы, конечно. тормозили её. Да и голодная жизнь последних месяцев не предавала сил, но желание спасти и уберечь детей всё сильнее и сильнее гнало её вперёд и вперёд. Лес, где каждое деревце было знакомо ей с детства, легко открывал им дорогу и тут же смыкал стволы деревьев за их спинами, надёжно пряча их от преследователей, от убийц. И первые выстрелы в ещё заметные фигуры приняли в себя сосны и берёзы, защитив людей и закрыв их собой от смерти. Но спущенный с поводка злой и голодный пёс не знал преград. Его вел вперёд нюх, запах добычи, еда, вкусное человеческое мясо, к которому долгое время приучали его нелюди в форме вермахта и гестапо. Деревья, кусты и высокие травы были не в силах удержать этого зверя и он, набирая скорость мчался вперёд, оглашая тишину леса громким звериным лаем, пытаясь запугать и остановить в страхе беглецов. Но страх наоборот гнал Марту с детьми вперёд. Туда, к пруду, к болоту, перебравшись через которые она собьет со следа собаку-зверя и уйдёт от погони. Вот уже и вода пред болотом стала чавкать под ногами. Ребятишки сзади пыхтели, но начинали слабеть и Марта всё сильнее и сильнее натягивала верёвку. Гейка в связке был последним и , если что подталкивал и поднимал упавших малышей. Руки у Марты болели, гудели, немели от груза младенцев, они при каждом шаге становились тяжелее и тяжелее, скорость падала, а лай собаки раздавался всё ближе. Шесть человеческих душ ещё не знавших жизни, счастья любви, радости, успеха, горя и неудач зависели сейчас от Марты и её сил и она неслась, летела «из всех сухожилий», вперёд, туда за пруд и болото, туда, где были партизаны, там был её отец, к которому она и ходила раньше со сведениями о немцах и именно она, Марта, женщина с немецким именем и помогла устроить побоище для гарнизона фашистов в райцентре и, если бы не сегодняшняя облава, то завтра она с детьми всё равно должна была бы уйти к партизанам. Но вдруг она оступилась и упала, удержав на весу Ромку и ударив Димку о землю. Он заплакал, сначала тихо . а потом громче. Она поднялась и понеслась быстрее, а Димка заплакал громче и, словно решив помочь брату, заплакал Ромка и оба закричали навзрыд. И тут же на звук крика раздалась автоматная очередь, ветки над самой головой Марты надломились, свистанули пролетевшие пули и младенцы закричали вовсю. Марта свернула в сторону, в кустарник, но вода под ногами затрудняла путь, ветки кустов жестко били по лицу. Хорошо что дети сзади хоть и тяжело дышали, но бежали молча, только Гейка иногда покрикивал на ни х. И вот наконец пруд. Вода всё выше и выше поднималась: до колен, до бедер, почти по пояс. Марта взяла левее, чтобы малыши сзади могли идти, а не плыть. Скорость упала, младенцы кричали. И тут… конвертик с Димкой в её руках вздрогнул и лопнул и только красная кровь быстро наполнила мешковину и только потом раздался звук выстрела. Ребёнок умолк. Марта удивилась, что у ребёнка больше нет головы. Она остановилась и поняла, что Димки тоже больше нет. Только кровь стекала по конверту и вода вокруг неё становилась красной на глазах . Ещё не успев испугаться она уронила останки ребёнка в воду. Конверт нырнул, но тут же всплыл. Вместо головы Димки торчали косточки и две струйки крови били из шеи по бокам. А под грудью захолодел нож. Она вырвала его освободившейся рукой, зубами сняла чехол. Лай собаки был близко в кустах, даже шлепки солдатских сапог по воде были слышны. Гейка сзади крикнул по взрослому: « Вперёд, тетя Марта» И словно очнувшись и поняв, что с ней ещё пять детей, Марта опять рванула вперед по воде. А сзади остался плавать труп её сыночка Димочки, без головы – готовое пиршество для лютой собаки. Пройдя метров пятьдесят, Марта вдруг услышала как гложет, рвёт на куски ест её мальчика огромная собака, услышала немецкие крики и удары кнута по псу, чтобы тот продолжал погоню и сразу раздались выстрелы автоматов. И опять погоня, опять бег, уже почти бессмысленный наполненный горем, которое комком застряло в горле, схватило железной холодной рукой за сердце , вонзилось копьем в душу, но ведь ещё пять жизней было с ней и она бежала, несла младенца и тащила верёвку с детьми, а в свободной руке теперь был нож. Пробежав немного по сухой земле, она опять стала погружаться в воду. Марта поняла, что слабеет и пошла куда-то не туда. В голове всё кружилось от страха, горя, усталости и беспомощности, который всё больше овладевал ей….Косточки, две струйки крови из шейки Димки, красная вода, гавканье пса, стук сапог солдат, крики , удары плети… и вот уже опять слышен собачий рык и её злобное дыхание сзади. Нет, она слабеет, она не спасет детей, зверь оказался сильнее, зверь победил. Но она не может отдать зверю живого Ромку на растерзание, ни за что, она себя отдаст, но убив её, они, эти звери: и люди и собака, надругаются над всеми детьми и её Ромкой. Рык был уже рядом, прямо за спиной Марты. Гейка уже кричал от страха, другие ребятишки подхватили и закричали все. Марта увидела боковым зрением нагоняющего их пса с красной от крови Димки мордой. Решение возникло мгновенно: не дать лютому зверю растерзать Ромку заживо.
И она вонзила нож во второй «свёрток» … и лишилась чувств.
Она не слышала как с другого берега раздался выстрел и, заскулив, сдох зверь, как очередь партизанского автомата порезала на куски фашистов. Она не видела как двое партизан подхватили и вынесли из воды детей Ирки и её, Марту…
Свет коптилки прорезался сквозь тьму и мрак смерти, где пребывала Марта, где было никак- не больно, не обидно, где не было железной хватки смерти за сердце, разорванной в клочья души… На неё смотрел Отец, Папа..
Ирка вошла в амбар, где уже было полно народу. Люди стояли плотно прижавшись друг к другу и Ирку тут же придавили сзади, заталкиваемые солдатами старики, женщины, дети. Здесь были не только свои из деревни, но и чужие из других хуторов и деревень, близких и далёких. Если немцы находили мужчин или молодых парней, они расстреливали их сразу, не гнали в амбар. Трупы лежали во дворах, в огородах и даже в домах, на улицах с пробитыми пулями головами, когда с одной стороны было одно маленькое отверстие, входное, а с другой – вообще не было по полголовы и осколки костей черепа валялись вокруг как арбузные шкорки, все было испачкано мозговой кашей: немцы « любили» убивать в голову, надёжно, но попадались трупы с дырочкой над самым сердцем – маленькой и аккуратной, с множественными отверстиями над животом или грудью от автоматной очереди. Ветер шевелил ещё волосы убитых. Одежда у всех грязная пропитанная кровью, кровь действительно лилась на землю из ран, образуя лужи вокруг убитых. Трупы давно уже не пугали ни взрослых, ни детей, стали обычным явлением в военной жизни населения страны. И если где-то встречался труп без рук или ног или вообще половина человеческого тела, то это вызывало даже интерес, правда уродливый какой-то, неестественный для нормальных людей. А ведь все кого так или иначе коснулась война, эта жестокая бойня и были ненормальными, озверевшими, одеревеневшими и, как сейчас сказали бы, отмороженными. Бесконечные зверства фашистов: расстрелы, показательные повешения, просто убийства бессмысленные сделали людей и злыми, полными лютой ненависти к врагу, действительно « ярость благородная вскипала как волна» и тогда русский мужик « брал дубину и гвоздил врага» беспощадно и безжалостно.
Вот и Ирка стояла уже больше часа в тесноте амбара, а думала не о том, что вот напхают сюда ещё немного людей, запрут ворота и подожгут амбар и она совершит переход в никуда и навсегда. А думала она о своих мальчиках, четырёх сыночках, единствен ном и самом большом счастье в жизни, ведь они сейчас наверное уже у партизан, в безопасности. Она верила в Марту, в её волю и силу, верила, что эта молодая ещё девчонка обязательно доведёт до партизан её мальчиков. И Марта была достойной этой веры: ценой жизни своих младенцев она спасла жизнь Иркиных детей.
Только нога болела очень. Сесть хотя бы на пол, да люди так тесно прижаты были друг к другу, что и сесть было негде. Гул разговоров всё ещё витал над толпой: кто-то молился, кто-то плакал, кто-то читал стихи. И вот :
- Живущий под кровом всевышнего,
- Под сенью всемогущего покоится.
- И говорит Господу: «Прибежище моё и защита моя,
- Бог мой на которого я уповаю.
Послышался откуда-то из центра амбара зычный певучий голос скорее всего священника, четко, выразительно, нараспев произносившего каждое слово, забираясь словами в душу каждого приговорённого. И толпа поддержала все громче и громче слова Христианской молитвы и даже ничего не понимавшие палачи внемли звукам и застыли в недоумении и опасаясь гнева слова, гласа Божьего, передергивали затворы автоматов и ружей, словно готовились стрелять в самого Господа Бога. Руководивший этим актом вандализма офицер, решил не ждать пока дополна набьют амбар людьми и крикнул на своем мерзком языке команду и солдаты быстро закрыли ворота амбара и стали обливать бревенчатые стены бензином из канистр и подожгли… Пламя, словно ждало своего времени, вмиг взметнулось ввысь так быстро, что нелюди побежали прочь от горящего амбара и жара огня. Псалом 50 вдруг оборвался, только кашель, вой и стон наполнили всё вокруг да слышен был треск разгоравшихся сухих брёвен и тут из глубины горящего амбара, как из ворот рая, раздался женский мягкий голос, нежный и ласковый, полный любви и ненависти, отчаяния и злобы, лютой злобы к врагу, нежности к своим детям, любви к Родине. Это пела Ирина. Это её губы и два ряда зубов, вооруженных амуницией песни, и кусочек Арабского оникса в уголочке рта, стоящий на страже хозяйки вступили в последний бой со смертью:
- Вставай проклятьем заклеймённый,
- Весь мир голодных и рабов
И весь амбар громыхнул могучей «молитвой», главной песней коммунизма :
- Кипит наш разум возмущенный,
- И смертный бой вести готов.
Да смертный бой уже шел по всей России от Балтийского до Черного морей. Смерть справедливая рубила уже, косила нечисть фашизма ненавистью , благородной яростью , справедливой местью Великого народа. Главная «молитва» страны ринулась сквозь пламя и треск брёвен, обрушилась гневом слова на окаменевших нелюдей. «Отзвук мыслей благородных» словно колокол « на башне вечевой» звучал в округе, приводя в ужас палачей.
А внутри амбар наполнялся едким дымом и « могучий стих» начал гибнуть в жаре и дыму и люди стали хрипеть и падать, Ирка прижала ворот рубахи ко рту, стараясь спастись от едучей, вязкой, вонючей и тяжелой смерти рвущейся внутрь её измученного тела. И тут пришло просветление. Осознание, что стена, к которой её подогнали палачи, и не стена вовсе, а дверь в новый мир, откуда лился и лучился Божественный свет и ангелы в белых одеждах открывали эту дверь и манили её вовнутрь и голос, который звучал у неё внутри, говорил ей, что она не Ирка, а Великая Ирина, Мир, переходит в иную вечную жизнь. Сразу у открывшейся двери стоял её Мужчина, Муж в рваной и красной от крови шинели, с маленькой дырочкой над самым сердцем и разводом крови вокруг, руки его призывали Ирину, все его существо влекло её к себе и она с облегчением и радостью шагнула в вечность навстречу к отцу своих детей…
Мягкое пламя медленно плавало над расплющенным краем большой гильзы, наполняя помещение землянки черным и едучим дымом, где в самом углу на топчане сделанном из берёзовых стволов лежала Марта, а рядом сидел и держал её за руку седой, но крепкий ещё её Отец. Глаза воина были полны слёз…
Бледная Марта дышала тяжело и всё ещё была без сознания, капельки пота выступали по горячему лбу и скатывались по вискам смачивая волосы, щеки горели нехорошим румянцем, пересохшие губы потрескались. Но вот Марта зашевелилась, застонала и открыла глаза. Она не сразу поняла где она и что с ней произошло, а когда поняла, то опять потеряла сознание: в памяти всплыл удар ножа в маленькое тельце её Ромки, туда где билось его сердечко, удар того ножа, что дала ей Ирка, чтобы защищать детей, а не убивать и ещё память предъявила ей две струйки крови по краям тонкой шейки её Димки на месте его головы и косточки посередине…и всё опять погрузилось во тьму, покрылось болью, отчаянием и горем. Железная холодная рука опять сдавила её сердце и стала дорывать на куски остатки её души. Отец сидел рядом, гладил холодную руку дочери и прикрывал её солдатской шинелью.
В черном ночном небе над лесом в стороне деревни полыхало зарево пожара горевшего нового амбара и огоньки сотен человеческих душ покинувших тела заживо сожженных озаряли ночное небо Божественным светом величия Господа исходящего из открытых ворот Рая.
В партизанском отряде после последнего боя в райцентре осталось пятнадцать человек и только двое из них были не ранены. Сил и возможности отстоять и спасти сейчас своих из амбара не было. Да и немцы действовали быстро, так быстро, что о происходившем в деревне в отряде узнали только с приходом Иркиных детей и полумёртвой Марты. Сил не было, но была уверенность, что завтра же со всей округи из сожженных сел и хуторов, из разрушенного райцентра тайком, незаметно для врага в отряд придут новые бойцы, старики и дети, что спаслись от карателей и сейчас уже в дороге. А значит будет опять сила в русской Земле и значит опять будут дубасить врага всегда и везде сущие партизаны, а значит не будет покоя палачам, карателям и их прихвостням ни днем ни ночью до самой их смерти.
К утру обессилевший отец Марты уснул и выпустил дочкину руку. Марта пришла в себя вновь. Теперь она четко осознала весь ужас происшедшего: Димку убили немцы, убили у неё на руках, а она сама, не желая отдать на растерзание собакам, убила ножом своего плачущего Ромку. Как жить теперь после этого? Ясно, что жить теперь нельзя. Нужно умереть и следовать к своим детям, туда в тот свет, что называется небытием. Но тут смерть ослабила свою хватку за сердце Марты, комок из горла исчез и из глубины души стали подниматься Ярость и Ненависть, все сильнее и сильнее завладевали умом и сердцем, придавали силу и жажду действия, жажду мести. Марта села на топчане, на ней была одна влажная ещё нижняя рубаха, остальные вещи, вернее лохмотья, были разложены вдоль стены землянки. Отец спал, сидя на стуле, и лоб его был перевязан промокшей кровью сбоку повязкой. Марта поняла, что она оказалась всё- таки у партизан, что кто-то спас и принёс её сюда, значит и дети Ирки спасены. А её мальчики – нет. Они мертвы. Теперь мертва и она сама. А у мёртвых нет страха, нет боли, они не хотят есть, не хотят спать. У мертвых остается только злоба, злость , ненависть и месть. Она поднялась тихо, чтобы не разбудить отца, взяла шинель, которой была укрыта, потихоньку одела влажную свою одежду и вышла из землянки. Зарево пожара на горизонте потухло, в жизнь просился новый день, освещая уже небо над шумящими от гнева соснами. Пламя человеческих душ вознёсшихся в эту ночь постепенно тушило звёзды и призывало новый день на грешную землю. Природа притихла в напряженном ожидании нового горя, нечеловеческих мучений, тяжелейших страданий и лишений, что несла в мир война. У затухающих костров спокойно спали раненные партизаны, постанывая во сне от болевших ран и страшных снов. Марта прошлась тихо вдоль костров, взяла два автомата Дегтярёва и два магазина с патронами к ним у спящих, нашла нож на поясе у спящего, совсем ещё мальчика, но пока пыталась вытащить его, мальчик проснулся и Марта прижала ладонью его губы:
- Дай мне свой нож. Я пойду в деревню мстить, - сказала она ему тихо, чтобы не разбудить никого. Мальчик отпустил нож.
- Я с тобой, - он встал, отряхивая с одежды хвою.
- Нет. Это моя личная месть. Я должна одна. А ты, ты займись раненными, детьми. Где дети? Ты знаешь.
- Вон там, в той землянке,- мальчик указал на появляющуюся из темноты гору земли с входом, завешенным тряпкой, - они там, все четверо, спят. А я в карауле, да приснул немного, но я сразу проснулся как только ты приблизилась!
-Молодец! Как тебя звать?
- Димка. Мы пришли сюда с отцом неделю назад. Воевали в райцентре. Да его убили. Я тоже должен мстить. Возьми меня с собой.
- А кто будет в карауле? Кто тебя поставил?
- Командир.
- Вот только командир и снять с караула может.
Марта потуже утянула пояс вокруг шинели. Пристегнула один магазин к автомату, а другой положила за пазуху, нож засунула за пояс, подвернула рукава большой ей шинели и, потрепав Димку по волосам, повернулась и исчезла в предрассветном сумраке.
- И за тебя и за твоего папку тоже отомщу, не сомневайся, Димка, - прошептала она уходя.
Никто не видел как в утренней дымке по лесным тропам тихо, почти бесшумно ступая большими сапогами по мягкой хвое, поглащавшей все звуки, одетая в старую испачканную чужой кровью, рваную солдатскую шинель, под которой была только тоже грязная и рваная пропитанная потом и кровью сорочка, Марта шла назад в своё село. За спиной у неё висели два автомата Дегтярёва, за поясом торчал нож. Молодая женщина русская, с немецким именем, она шла теперь стараясь найти то место, где плавал ещё в воде спелёнанный мешковиной мёртвый её Ромка. Вот недалеко от берега и знакомый «свёрток» плавал, зацепившись за ветку. Разувшись и раздевшись она вошла в холодную утреннюю воду и приблизилась к Ромке, взяла на руки как живого холодное тельце сына и бережно, словно, боясь разбудить, пошла к берегу. Ребёнок был будто каменный теперь, а над грудкой зияла рана от удара ножом. Сердце Марты опять сдавила холодной лапой своей смерть и трудно было дышать, слёзы душили душу, изливались потоком горя и отчаяния из опухших глаз, комок непоправимой беды опять перекрыл горло. Выбравшись на сушу, она уселась на землю, достала набрякшую грудь, желая покормить ребёнка, открыла мешковину с лица малыша и увидела сморщенное серое личико с открытыми и мутными глазками, из приоткрытого ротика вытекала грязная вода… Мертвый. Стон, натужный и протяжный вой вырвался из самого сердца Марты, такой жуткий, что деревья вокруг задрожали от страха и завыли в ответ… Отчаянно и упрямо она ножом вырыла маленькую могилку для своего Ромки, уложила его на дно, словно, в колыбельку и закопала. Верёвочкой нательного своего крестика связала две молодые веточки, сделав крест на могилку сына и став на колени и сложив руки на груди стала молиться:
– Отче наш, иже еси на небеси,
– Да святится имя твое,
– Да придет царствие твое,
– Да будет воля твоя…- шептала она слова молитвы и потоки слёз текли по её худым щекам и капали на свежую землю могилки…
Простившись с Ромкой, она пошла дальше, туда где был убит её Димка. Еще издали увидела она кусок мешковины плавающий среди трав и веток заводи. Как ни старалась, но не нашла останков ребёнка: голодный зверь все съел… На дно другой могилки был уложен кусок мешковины пропитанный кровью убитого ребёнка и опять деревья услышали: «Да будет воля твоя… и избави нас от лукавого». Теперь осталось Марте избавить Мир от Лукавого, от лютого зверя, от фашистской нечести.
Марте было всего 22 года. Весной сорокового она вышла замуж за сельского тракториста Петра Попова и через девять месяцев родила ему двойню, двух мальчиков Димку и Ромку, как раз к Новому 1941 году. Тот случай, как шутил счастливый её муж, когда первоапрельская шутка превратилась в Новогодний подарок, а через семь месяцев похоронила обоих своих малышей в болотистых лесах неподалёку от своей деревни. И на Петю похоронка не придёт, потому что теперь ей некуда прийти будет, так, наверное, и хранится до сих пор где-нибудь, в архивах Советской Армии. Петя воевал с первых дней войны и погиб вскоре, так и не узнав о трагедии постигшей и деревню, и детей его, и жену Марту. Марта была худенькая девочка с тонкими руками и пальцами, но хорошо развитой грудью, словно с ранних лет готовилась она вскармливать сразу двоих детей. Русые волосы, пышные, мягкие и волнистые, ниспадали гораздо ниже спины, подчеркивая аккуратность и элегантность форм её тела, и, если заплести их в косу, превращали Марту в сказочную красавицу. Широколобая с открытым лицом украшенным огромными голубыми глазами и пухлыми щечками с ямочками посередине каждой. Маленький ротик с тонкими губками, слегка заострённый и вздёрнутый носик. Она была красивая, писаной красоты, яркой, заметной, привлекательной, доброй, всегда улыбалась и, как оказалось на деле, очень сильной женщиной.
Теперь по лесу пробиралась хмурая, убитая горем, со спутанными и давно нечёсанными волосами, бледная, аж синяя, с запавшими пустыми глазами тень Марты. Рот перекошен в злобном оскале, так что зубы словно звериные клыки выглядывали из под зелёных губ, с трудом хватавших воздух. Голодная, измученная, смертельно уставшая, но полная решимости и ярости. Теперь Эта писанная красавица шла мстить, убивать уничтожать фашистскую нечисть и было ясно, что нет в свете силы способной остановить её.
В деревню она пришла когда солнце уже поднялось над горизонтом как огромный красный шар, наполненный пролитой кровью убитых вчера людей, и освещало жудкое зрелище, учинённое нелюдями на святой земле. Трупы людей с простреленными головами, дырками от пуль в телах, в запёкшейся крови валялись то тут, то там в самых необычных позах в каких их настигла смерть. Земля была обильно полита и пропитана кровью людской. Сгоревшие хаты с остовами труб и печей и ещё дымящимися бревнами стен и крыш. Вонь, запах смерти, горелого мяса и волос, вскипевшей крови наполнял воздух ужасом случившегося здесь побоища. Марта пошла к амбару, который когда-то строили всем миром. Теперь это была куча обгорелых брёвен и изуродованных пламенем трупов людей, ещё тлеющих и испускающих дым, вонь и смрад. Она упала на колени перед невинно погибшими односельчанами, слёзы больше не текли по её щекам, слёзы кончились, вой, больше похожий на рык раненой пантеры, вырвался из изуродованной, порубанной в клочья души девушки. Живых нигде никого не было. Деревня мёртвых. Красивое название «Цветково» теперь было, вернее не было больше именем деревни. И деревни больше не было.
Она решила двигаться в райцентр, уже выходя из останков деревни, она наткнулась на труп немца с прорубленной головой, рядом валялся и окровавленный топор, а чуть дальше труп мальчика Сашки Герасимова с простреленной автоматной очередью грудью, который наверное, нет наверняка и убил нелюдя. На поясе у мертвеца Марта нашла три гранаты и забрала их. Но вдруг гробовую тишину утра нарушил звон гремящей собачей цепи и раздался тонкий щемящий сердце вой, где-то скулила и выла собака. Марта быстро нашла за уцелевшим сараем семьи Ивановых привязанную на цепь небольшую дворняжку с пушистым хвостом по имени Жучка. Жучка эта и оказалась единственным существом во всей деревне оставшимся в живых после бесчинства фашистов. Собачка, почуяв живого человека активно призывала на помощь и оплакивала односельчан одновременно. Увидев подходящую Марту, она радостно завиляла своим пушистым хвостом и извиваясь всем телом от счастья натянула цепь и припала к ногам девушки. Марта сразу отрезала ошейник острым ножом партизана Ромки. Теперь во всей убитой деревне их было двое живых существ и Марта и Жучка. Но и они сразу покинули свою Родину и отправились по дороге в райцентр. Пути было 18 верст. Ходу на целый день и через лес и меж погорелых и неубранных полей и вдоль озера по поруганной и истерзанной земле Русской. Они шли вдвоем Марта и Жучка. Шли мстить врагу. Солнце уже вовсю палило с небес и без того пересушенную землю. Было жарко. Марта расстегнула шинель, но не снимала её, ведь в любой момент на опустевшей дороге могли появиться немцы и нужно было быть готовой к бою. Оба «Дегтярёва» за спиной словно каменные давили плечи, большие сапоги натёрли ноги, Хотелось есть. Голод. Она уже не видела еды несколько дней, но ярость и ненависть были сильнее голода и Марта пыталась как настоящие солдаты идти строевым шагом, размахивая в такт шагам руками, но быстро сбивалась, почти падала от усталости и изнеможения но опять переходила на строевой шаг и через несколько километров тихо напевая строевую песню «Вставай страна огромная» уже быстро и уверенно строевым шагом шагала вперёд. Она прекрасно понимала, что идёт навстречу своей смерти, потому что жить после смерти своих детей она не будет, но уйти из этого мира оставив не наказанным зло, она не могла, поэтому шла строевым шагом и пела:
– вставай страна огромная,
– вставай на смертный бой,
–…
– Пусть ярость благородная вскипает как волна,
– Идёт война народная, священная война!
У поля с незрелой ещё пшеницей, она жадно ела колосья, тщательно разжевывая и высасывая муку и выплевывая скорлупу, затем из пруда ничком напилась воды, поспала минут сорок в тени начавшегося опять соснового леса и опять пошла.
И вдруг за соснами она увидела немцев. Три человека с мотоциклом. Они мирно отдыхали на травке в тени дерева, покуривали ароматные сигареты и вели спокойную беседу на своём собачьем языке. Мотоцикл стоял в стороне, тоже в тени, со склоненным набок рулём, на коляске был установлен пулемёт. Марта потихоньку подобралась поближе в кусты метрах в десяти и легла на живот, поглаживая между ушей жучку, чтобы та не выдала её присутствие. «Дегтяревых» она сняла с плеча, приготовила к бою и положила рядом, нож засунула в рукав шинели. Время потянулось медленно, она лежала в тени и через пространство между стволами наблюдала за врагом. Вот один немец, маленький и толстый, под смех сотоварищей, поднялся и направился к Марте и, став у соседней сосны начал мочиться, блаженно закинув голову вверх. Решение возникло мгновенно: мягко и быстро, словно кошка долго выслеживавшая мышь, она в два шага оказалась за спиной у немца и - одно движение ножом от уха до уха по запрокинутой шее и на сосну брызнули две струи крови, точно как из шейки Димки. Немец захрипел тихо и осел Марте на руки, она аккуратно опустила его, так что он уткнулся лицом в землю, в Русскую землю, словно склонился в поклоне прося прощения и умер.
–Первый, - прошептала Марта и также тихо как кошка исчезла в кустах, вернулась к своим «Дегтярёвым» готовым к бою и направила один в сторону других двоих. Два одиночных выстрела, словно удары хлыста о воздух, точно достигли цели: над ухом одного из красного пятнышка потёк ручеек крови, а у второго на мундире в области сердца расползалось красное пятно. Марта подошла к убитым. У того, что с дыркой над ухом с другой стороны не оказалось головы, как шкорки арбуза в стороне валялись два куска черепа, а трава вокруг была забрызгана мозгом «мучителя людей». Второй был ещё мертвее, но разве что целее первого: только дырочка над сердцем «душителя». Марту никто никогда не учил стрелять и убивать ножом. Разве что обращаться с «Дегтярёвым» её научили в школе на уроках по военной подготовке, там же она видела в киноролике как стреляют солдаты и управляются с ножом. А теперь навыки и умение делать это, замешанные на лютой ненависти и жажде мести раскрылись в ней сами собой, раскрылись ещё с ударом Иркиного ножа в «пакетик» с Ромкой.
– Три,- прошептала она.
Немец оставшийся без головы был небольшого роста, чуть может выше Марты. Она смело раздела труп, переоделась в его одежду и сапоги, потуже затянула ремень, уложила в коляску мотоцикла и «Дегтярёвых» и немецкие «Шмайсеры» убитых и гранаты, а самое главное поела немецких мясных консервов и покормила оголодавшую совсем Жучку. В ногах коляски оказался и запас патронов для пулемёта установленного на люльке. Полный боекомплект. Она видела как немцы заводят свои мотоциклы и сделала точно также: нажала кнопку на фаре , наступила ногой на ручку у мотора и завела мотоцикл, села и поехала… Правда сначала назад, но поупражнявшись ещё немного двинулась вперёд опять в сторону райцентра, а метров через триста вполне уверенно ехала по дороге на приличной скорости. Собака Жучка поудобнее умостилась в люльке, тоже быстро освоившись и подставляла с наслаждением сытую морду навстречу ветру, вывалив язык для охлаждения.
Добрались до райцентра к вечеру, когда огромное оранжевое солнце опять спускалось к горизонту и светило прямо в лицо Марте. Она с сожалением смотрела на вечное светило потому как увидеть его восход завтра утром не надеялась. Но всё же въезжать в занятый врагом городок в светлое время не решилась, укрылась в лесочке и стала ждать наступления темноты. А как только светило опустилось за край земли и сумерки покрыли воздух, Марта вновь завела мотоцикл и двинулась в город, освещая дорогу фарой. Въехала со стороны маленьких улочек, чтобы не встречаться до поры с патрулями и постами. На её счету было три убитых немца и одна спасённая жизнь – собаки Жучки, которая в знак благодарности не покидала Марту и сидела тихо под сиденьем в мотоциклетной люльке…
Всё таки Марта дожила до рассвета и, когда вечное светило выглянуло из-за края Земли с другой стороны Мира, на счету у Марты было пятьдесят шесть убитых немцев, убитых ударом Мартиного ножа прямо в сердце, как погиб её Ромка, сгоревших заживо в жилых домах, как сгорела её подруга Ирка и сотни односельчан в новом амбаре, простреленных автоматной очередью через грудь и живот, как был прострелен мальчик Саша Герасимов, зарубивший врага «рода человеческого», нескольким она смогла просто отстрелить яйца за изнасилованных Русских женщин, подорвала гранатами несколько маши и с наслаждением смотрела как из кузовов вылетали куски разорванных в клочья фашистских тел. И ещё был убитый офицер, убитый ударом приклада «Дегтярёва» по голове, она взяла из кобуры убитого пистолет Парабеллум, взяла хотя отлично понимала, что в том бою, что она ведёт сейчас он будет мало эффективен, сейчас нужнее пулемёты, а лучше пушки и танки, но чувствовала, что именно пистолет понадобится ей обязательно, понимала, хоть и бессознательно, что именно это и есть главное оружие в её личной войне, в войне с самой собой. И вот в предрассветной мгле она выбралась из города. Она была ранена в правую ногу и управлять мотоциклом ей было трудно и больно. Кроме того у мотоцикла была разбита фара и Марта почти ничего не видела, спицы во многих местах перебиты пулями и колёса виляли и скрипели, оружия для ведения боя больше не осталось. Вот только один Парабеллум. Она остановилась у края дороги возле кустарника. Прошло больше суток после гибели её мальчиков. Отомстила ли Она? Наверное, нет. Потому что полностью отомстить за это нельзя, просто невозможно! Потому что месть за это будет вечной. Она достала Парабеллум, попробовала как он работает, ощутив холод вороненого металла изощрённого орудия убийства, и похромала за кустарник. Верная Жучка выскочила из своего укрытия и побежала следом.
Марта опустилась на колени, положила рядом на землю взведённый пистолет и, глядя на восходящее солнце, стала читать слова единственной известной ей молитвы:
– Отче наш, иже еси на небеси,
– Да святится имя твоё,
– Да придет царствие твоё,
– Да будет воля твоя…
Взяла пистолет и вставила ствол в рот. Вот для этого последнего боя ей и понадобился Парабеллум, для этого она и взяла его у убитого Офицера…
Выстрела она не услышала, только крик первым родившегося Ромки слышался где-то вдали, только второй её мальчик Димка жадно сосал её грудь, только муж, самый лучший из мужчин, отец её детей, нежно касался губами её губ и ещё тишина и покой и счастье…
Жучка тихо скулила и пыталась лизать мёртвые щеки Марты. Она опять осталась одна…
Послесловие
Эта история имела место быть на самом деле в те жуткие дни, что назывались Войной. Марта и её двойняшки, Ирка и её четверо детей, мальчик –партизан Ромка, собака Жучка посетили действительно наш неуютный Мир и каждый оставил в нём свой след
Марта совершила поступок, который неоднократно повторился в будущем, стала основательницей понятия носящего в современной психогенетике название –ПАТРН: Повторение Модели Поведения и история эта, правда несколько в ином виде, приводится в учебниках. Так племянница Марты в 1953 году совершила самоубийство в результате послеродовой депрессии, когда её детям было по семь месяцев и старшая дочь этой племянницы в том же возрасте, в результате той же болезни пыталась покончить с собой. Патрн как правило унаследуется старшим ребёнком в семье: мальчик повторяет модель поведения дедушки по материнской линии, а девочка – бабушки по линии отца. Обратите внимание, поройтесь в прошлом своей семьи. Если дед погиб в Войну, то и сын его дочери очень часто подойдёт к рубежу жизни в этом возрасте, если бабушка страдала от тяжелой болезни, то и дочь её сыны будет мучиться о т такой же болезни…
Ген – это биологическая структура несущая информацию о строении нашего тела, о признаках будущего потомства, но, оказывается, он несет сведения и о судьбе наших потомков, передает их от наших предков нам, а от нас нашим детям. Вот так ужасы той Войны проросли в нашу жизнь и пускают корни в будущие поколения.
Я хочу чтобы люди помнили об этом! И не допустили повторения Модели той Войны!
Добрунов С.Д.
Чтобы помнили!
- Марта! Ты куда собралась, Марта не молчи, ты куда? –
На пороге хаты появилась соседка Ирка и за её спиной толпились четверо её детей. Сама Ирка была ранена в ногу осколком при бомбёжке на прошлой неделе и рана ещё кровила. Ирка была бледной, аж белой и еле волочила ноги. Повязка на голени из грязной тряпки с засохшей кровью и потеками свежей привлекала мух и гноилась. Нога сильно болела и муки этой боли отражались на лице Ирки. А Марта пеленала второго своего младенца, семимесячного Димку, в пеленку из мешковины, рядом лежал спелёнанный такой же мешковиной старший на десять минут Ромка как посылка с почты и уже сладко спал, насосавшись мамкину грудь.
- Я пойду к партизанам, не дам убить детей. Сейчас и уйду, пока немцы не кинулись, пока старосту ещё не нашли.
- Марта, забери и моих. Марта, спаси и моих,- Ирка, белая с почти черными губами, глубоко запавшими глазами, худая, измождённая, измученная и видно в лихорадке, шатаясь, держалась за косяк двери, дети хватали её за юбку, не плакали, но скулили как щенки и от страха и от предстоящей разлуки.
- Я взяла верёвку, обвяжу каждого за пояс и всего лишь привяжу к тебе и они будут бежать быстро и молча, никто и не услышит от них ни звука, а Гейка, если что, и поможет нести и твоих близнецов, - она погладила по мягким волосам старшенького Гейку, которому было почти шесть лет. Мальчик плакал, но плакал молча, по мокрым и красным его щекам текли слёзы, - Марта прошу спаси. Ты ж видишь, я сама не смогу, не смогу уже может и домой вернуться от боли и слабости, может и умру вообще. Не дай детям погибнуть в огне.
Марта склонилась над кроватью и возилась со своими малышами, рубаха на неё ещё была расстёгнута после кормления и почти видны были большие груди, а лицо тоже было блелным и от страха и от голода последних дней. Наконец она разогнулась уложив рядом своих малышей и повернулась к соседке и давней подруге и стала застёгивать свою рубаху. Вид у компании у дверей был жалким, пропитан горем, отчаянием и страхом. Особенно жалко было скуливших малышей
- Я им строго настрого приказала, чтобы звука слышно не было, да и когда побегут не до плача будет. Марта, Христом Богом прошу спаси детей.
Со стороны улицы доносились женские крики, плач детей, удары плетей, немецкая речь и матерные крики полицаев. Два дня назад партизаны сильно потрепали, даже почти уничтожили весь гарнизон в райцентре и в месть за поражение фашисты расправлялись с женщинами, детьми и стариками по всей округе, что остались в сёлах и хуторах.
- Марта, они всех сгоняют в новый амбар, что построен прошлой осенью и ещё и зерна не видел. Деревянный. Ясно – сожгут заживо. Пойми – это дети, - она опять провела рукой по головкам жмущихся к ней малышей. Глаза её были полны слёз, но слёзы не текли, страх держал их за веками, только сине-черные губы дрожали и лицо передергивалось судорогой ужаса предстоящего.
Марта взяла на руки своих ребятишек и двинулась к двери было, где толпились соседи, но остановилась вдруг. Серьезное и готовое к действию лицо её смягчилось, красные глаза её потеплели и слёзы ринулись к уголкам искривившегося рта. Она замерла.
- Вяжи, вяжи только быстро, - только и сказала она и подняла повыше над поясницей своих детей.
Ирка подскочила к ней на одной ноге и ловко обхватив тонкую талию соседки и завязала на узел веревку, потрогала не туго ли и так же быстро, примерно на метр друг от друга связала такими же узлами четверых своих ребят. Из кармана вынула нож с чехлом и сунула его в рубаху Марте, под полные ещё остатками молока груди.
-Мало ли что, - только и сказала. А Марта двинулась с «поездом» своим к двери и сразу быстро повела весь «состав» через непаханый огород за пустой баз к плетню перед лесом. Ирка как могла скакала сзади, поглаживала своих ребятишек и обливалась слезами, ведь понимала, что прощается с ними на всегда. И дети тоже чувствовали, что это последняя минута их с мамой и скулили, но не громко и уже почти бежали за Мартой.
А с другой стороны к дому подъезжал грузовик и крики солдат вызывали жителей наружу.
Марта как танк завалила плетень и кинулась к лесу и через секунду другую весь «состав» исчез среди деревьев. Бледная Ирка подняла завалившийся плетень, перекрестилась и поплелась обратно к дому, припадая на раненную ногу. Испачканное пылью и мокрое от слёз лицо совсем изменилось от боли и горя и было уже скорее лицом мертвеца, ведь простившись с четырьмя своими детьми, она и умерла уже и шла навстречу немцам, шла на смерть, лишь бы отвлечь их от уходящих в лес детей и Марты.
« Может насиловать опять будут, да дадут уйти глубже моим деткам», - мелькнула мысль в её голове, и, утерев лицо рукавом рваной рубахи от пыли и слёз, она натужно постаралась придать лицу привлекательный вид, но привлекательности в ней осталось мало, скорее отвращение могло вызвать то, что осталось в Ирке от женской привлекательности. Спутанные нечесаные грязные черные волосы, испачканное лицо, бледное даже почти белое, черные губы, худое изможденное тело, прикрытое рваной рубахой, грязная юбка с пятнами крови из под которой выглядывала перебинтованная и промокшая кровью повязка на грязной ноге. И запах… считай уже запах смерти , вонь гниющего человеческого тела исходил от неё. Наврядли, такое могло привлечь сытых и мытых фашистов и полицаев, которые уже рвались в дом. Один из них в черной полицайской форме утянутый ремнями и портупеей увидел плетущуюся из огорода Ирку и окрикнув сотоварищей пошёл ей навстречу. Узнав в оборванке Ирку, он злобно закричал:
-Где Марта с младенцами, где твои выродки, сучка недобитая? Чего ты по огороду лазишь?- и, поняв вдруг, что Ирка идёт от леса, что все названные им люди уже скрылись среди пышных сосен и уходят от расправы вглубь, что есть силы перетянул Ирку плетью так, что сбил её с ног, попав по шее и пнув в живот сапогом, вернулся быстро в дом. А приговорённая к мучительной смерти Ирка, поднялась, разогнулась, выпрямила спину и, словно перестав чувствовать боль в ноге и шее, ровно с гордым выражением лица пошла к дому, навстречу со смертью. Черные губы её теперь улыбались от бесстрашия и гордости за свою маленькую, но все же победу над лютым врагом. Немецкий солдат не поняв ещё, что ему лепечет полусогнувшийся полицай, указывающий кнутом в сторону леса, подал Ирке руку и улыбаясь помог забраться в кузов грузовика, где уже сидели человек десять схваченных стариков, женщин и детей
- Добро пожалуста в ад, на смерт, - отворачивая своё лицо от дурно пахнущей Ирки с издёвкой проговорил он.
Но полицай сообразив, что этот немец не понял его, уже объяснял, указывая в сторону леса, другому полицаю, а тот сразу по-немецки стал переводить холёному немцу и надменная холёная улыбка сразу исчезла с лица того и он громко закричал солдатам что-то по- немецки, махая рукой в сторону леса. Те впрыгнули в мотоцикл с коляской и помчались опять вглубь деревни. Полицаи залезли в кузов, а холёный немец уселся в кабину и машина с пойманными крестьянами покатила в сторону нового амбара. А минуту спустя через засохший огород Марты к покосившемуся плетню опять подъехал мотоцикл с коляской с тремя немцами и собакой . Завалив плетень двое из них передёрнули затворы автоматов и влекомые рвущейся вперёд огромной голодной и злой собакой исчезли среди деревьев. Оставшийся за рулём мотоцикла немец закурил, затянувшись глубоко и с удовольствием, опёрся на руль и стал ждать, вскоре в лесу раздались первые выстрелы…
А машина с пойманными словно зверьём крестьянами подъехала к амбару, куда уже немцы и полицаи загнали почти всех жителей. Ирка легла на край кузова и только потом опустив на землю здоровую ногу встала и больной. Когда-то иссиня черные волосы ровными волнами ниспадали на плечи, а челка опускалась по белому лбу почти до глаз, огромных, голубых, бездонных, влекущих и счастливых. Маленькая родинка в уголочке рта слева, словно кусочек Арабского оникса стояла на охране ровного ротика своей хозяйки и слегка изгибавшиеся при улыбке губки, малиново-красные и аппетитные, манили к себе взгляды всех мужчин и настораживали в тоже время двумя рядами ровных и белых зубов, что наблюдали из глубины рта и блистали своей амуницией, готовые в любой момент отразить непрошенное вторжение во владения своей повелительницы. Нижняя губка чуть выгибалась наружу и была чуть больше верхней. Яркие и сочные от природы они не нуждались в помаде, а маленький носик с еле заметной бороздкой посередине как генерал контролировал всю красоту лица, отделяя друг от друга глаза. Красота её груди тогда была видна даже через застёгнутое на все пуговицы пальто. Стройные бёдра, по-детски большие икры и маленькая ножка, тонкая талия, грация походки, поволока глаз, осанка, наклон головы, лебединая шейка ещё и не думали о том ужасе в который превратит их война. И все четверо детей её родились в великой любви и каждые роды только возвеличивали величие её Величества Красоты этой женщины. Вот и сейчас к ней грязной, оборванной, раненной, дурно пахнущей измученной и почти мёртвой Ирке, нет Ирине вернулась вдруг грация и величие Русской женщины и она вошла в амбар как раньше входила Русская женщина в Храм для венчания, шагала своей маленькой ножкой мягко и вальяжно и изящно гордо подняв голову и устремив взгляд ввысь, словно смотрела в лицо самому Богу. Грудь её заколыхалась при каждом шаге, словно готовая вскормить всю силу детей – будущих богатырей земли русской. Губы налились красным цветом и глаза блестели и горели как божественные свечи даже во мраке амбара. Она готова была к смерти , потому что поняла, что дети её уже вне опасности. А мужчина от которого она родила детей, для которого ростила, лелеяла, создавала свою красоту, обязательно, непременно и жестоко отомстит и покарает убийц…
А Марта тем временем на пределе сил бежала по лесу, неся на руках два свёртка из мешковины с самой большой своей ценностью, своими близнецами, которым ещё не было и семи месяцев от роду и тянула за собой крепко связанных верёвкой четверых детей подруги и соседки. Ребятишки и младенцы, конечно. тормозили её. Да и голодная жизнь последних месяцев не предавала сил, но желание спасти и уберечь детей всё сильнее и сильнее гнало её вперёд и вперёд. Лес, где каждое деревце было знакомо ей с детства, легко открывал им дорогу и тут же смыкал стволы деревьев за их спинами, надёжно пряча их от преследователей, от убийц. И первые выстрелы в ещё заметные фигуры приняли в себя сосны и берёзы, защитив людей и закрыв их собой от смерти. Но спущенный с поводка злой и голодный пёс не знал преград. Его вел вперёд нюх, запах добычи, еда, вкусное человеческое мясо, к которому долгое время приучали его нелюди в форме вермахта и гестапо. Деревья, кусты и высокие травы были не в силах удержать этого зверя и он, набирая скорость мчался вперёд, оглашая тишину леса громким звериным лаем, пытаясь запугать и остановить в страхе беглецов. Но страх наоборот гнал Марту с детьми вперёд. Туда, к пруду, к болоту, перебравшись через которые она собьет со следа собаку-зверя и уйдёт от погони. Вот уже и вода пред болотом стала чавкать под ногами. Ребятишки сзади пыхтели, но начинали слабеть и Марта всё сильнее и сильнее натягивала верёвку. Гейка в связке был последним и , если что подталкивал и поднимал упавших малышей. Руки у Марты болели, гудели, немели от груза младенцев, они при каждом шаге становились тяжелее и тяжелее, скорость падала, а лай собаки раздавался всё ближе. Шесть человеческих душ ещё не знавших жизни, счастья любви, радости, успеха, горя и неудач зависели сейчас от Марты и её сил и она неслась, летела «из всех сухожилий», вперёд, туда за пруд и болото, туда, где были партизаны, там был её отец, к которому она и ходила раньше со сведениями о немцах и именно она, Марта, женщина с немецким именем и помогла устроить побоище для гарнизона фашистов в райцентре и, если бы не сегодняшняя облава, то завтра она с детьми всё равно должна была бы уйти к партизанам. Но вдруг она оступилась и упала, удержав на весу Ромку и ударив Димку о землю. Он заплакал, сначала тихо . а потом громче. Она поднялась и понеслась быстрее, а Димка заплакал громче и, словно решив помочь брату, заплакал Ромка и оба закричали навзрыд. И тут же на звук крика раздалась автоматная очередь, ветки над самой головой Марты надломились, свистанули пролетевшие пули и младенцы закричали вовсю. Марта свернула в сторону, в кустарник, но вода под ногами затрудняла путь, ветки кустов жестко били по лицу. Хорошо что дети сзади хоть и тяжело дышали, но бежали молча, только Гейка иногда покрикивал на ни х. И вот наконец пруд. Вода всё выше и выше поднималась: до колен, до бедер, почти по пояс. Марта взяла левее, чтобы малыши сзади могли идти, а не плыть. Скорость упала, младенцы кричали. И тут… конвертик с Димкой в её руках вздрогнул и лопнул и только красная кровь быстро наполнила мешковину и только потом раздался звук выстрела. Ребёнок умолк. Марта удивилась, что у ребёнка больше нет головы. Она остановилась и поняла, что Димки тоже больше нет. Только кровь стекала по конверту и вода вокруг неё становилась красной на глазах . Ещё не успев испугаться она уронила останки ребёнка в воду. Конверт нырнул, но тут же всплыл. Вместо головы Димки торчали косточки и две струйки крови били из шеи по бокам. А под грудью захолодел нож. Она вырвала его освободившейся рукой, зубами сняла чехол. Лай собаки был близко в кустах, даже шлепки солдатских сапог по воде были слышны. Гейка сзади крикнул по взрослому: « Вперёд, тетя Марта» И словно очнувшись и поняв, что с ней ещё пять детей, Марта опять рванула вперед по воде. А сзади остался плавать труп её сыночка Димочки, без головы – готовое пиршество для лютой собаки. Пройдя метров пятьдесят, Марта вдруг услышала как гложет, рвёт на куски ест её мальчика огромная собака, услышала немецкие крики и удары кнута по псу, чтобы тот продолжал погоню и сразу раздались выстрелы автоматов. И опять погоня, опять бег, уже почти бессмысленный наполненный горем, которое комком застряло в горле, схватило железной холодной рукой за сердце , вонзилось копьем в душу, но ведь ещё пять жизней было с ней и она бежала, несла младенца и тащила верёвку с детьми, а в свободной руке теперь был нож. Пробежав немного по сухой земле, она опять стала погружаться в воду. Марта поняла, что слабеет и пошла куда-то не туда. В голове всё кружилось от страха, горя, усталости и беспомощности, который всё больше овладевал ей….Косточки, две струйки крови из шейки Димки, красная вода, гавканье пса, стук сапог солдат, крики , удары плети… и вот уже опять слышен собачий рык и её злобное дыхание сзади. Нет, она слабеет, она не спасет детей, зверь оказался сильнее, зверь победил. Но она не может отдать зверю живого Ромку на растерзание, ни за что, она себя отдаст, но убив её, они, эти звери: и люди и собака, надругаются над всеми детьми и её Ромкой. Рык был уже рядом, прямо за спиной Марты. Гейка уже кричал от страха, другие ребятишки подхватили и закричали все. Марта увидела боковым зрением нагоняющего их пса с красной от крови Димки мордой. Решение возникло мгновенно: не дать лютому зверю растерзать Ромку заживо.
И она вонзила нож во второй «свёрток» … и лишилась чувств.
Она не слышала как с другого берега раздался выстрел и, заскулив, сдох зверь, как очередь партизанского автомата порезала на куски фашистов. Она не видела как двое партизан подхватили и вынесли из воды детей Ирки и её, Марту…
Свет коптилки прорезался сквозь тьму и мрак смерти, где пребывала Марта, где было никак- не больно, не обидно, где не было железной хватки смерти за сердце, разорванной в клочья души… На неё смотрел Отец, Папа..
Ирка вошла в амбар, где уже было полно народу. Люди стояли плотно прижавшись друг к другу и Ирку тут же придавили сзади, заталкиваемые солдатами старики, женщины, дети. Здесь были не только свои из деревни, но и чужие из других хуторов и деревень, близких и далёких. Если немцы находили мужчин или молодых парней, они расстреливали их сразу, не гнали в амбар. Трупы лежали во дворах, в огородах и даже в домах, на улицах с пробитыми пулями головами, когда с одной стороны было одно маленькое отверстие, входное, а с другой – вообще не было по полголовы и осколки костей черепа валялись вокруг как арбузные шкорки, все было испачкано мозговой кашей: немцы « любили» убивать в голову, надёжно, но попадались трупы с дырочкой над самым сердцем – маленькой и аккуратной, с множественными отверстиями над животом или грудью от автоматной очереди. Ветер шевелил ещё волосы убитых. Одежда у всех грязная пропитанная кровью, кровь действительно лилась на землю из ран, образуя лужи вокруг убитых. Трупы давно уже не пугали ни взрослых, ни детей, стали обычным явлением в военной жизни населения страны. И если где-то встречался труп без рук или ног или вообще половина человеческого тела, то это вызывало даже интерес, правда уродливый какой-то, неестественный для нормальных людей. А ведь все кого так или иначе коснулась война, эта жестокая бойня и были ненормальными, озверевшими, одеревеневшими и, как сейчас сказали бы, отмороженными. Бесконечные зверства фашистов: расстрелы, показательные повешения, просто убийства бессмысленные сделали людей и злыми, полными лютой ненависти к врагу, действительно « ярость благородная вскипала как волна» и тогда русский мужик « брал дубину и гвоздил врага» беспощадно и безжалостно.
Вот и Ирка стояла уже больше часа в тесноте амбара, а думала не о том, что вот напхают сюда ещё немного людей, запрут ворота и подожгут амбар и она совершит переход в никуда и навсегда. А думала она о своих мальчиках, четырёх сыночках, единствен ном и самом большом счастье в жизни, ведь они сейчас наверное уже у партизан, в безопасности. Она верила в Марту, в её волю и силу, верила, что эта молодая ещё девчонка обязательно доведёт до партизан её мальчиков. И Марта была достойной этой веры: ценой жизни своих младенцев она спасла жизнь Иркиных детей.
Только нога болела очень. Сесть хотя бы на пол, да люди так тесно прижаты были друг к другу, что и сесть было негде. Гул разговоров всё ещё витал над толпой: кто-то молился, кто-то плакал, кто-то читал стихи. И вот :
- Живущий под кровом всевышнего,
- Под сенью всемогущего покоится.
- И говорит Господу: «Прибежище моё и защита моя,
- Бог мой на которого я уповаю.
Послышался откуда-то из центра амбара зычный певучий голос скорее всего священника, четко, выразительно, нараспев произносившего каждое слово, забираясь словами в душу каждого приговорённого. И толпа поддержала все громче и громче слова Христианской молитвы и даже ничего не понимавшие палачи внемли звукам и застыли в недоумении и опасаясь гнева слова, гласа Божьего, передергивали затворы автоматов и ружей, словно готовились стрелять в самого Господа Бога. Руководивший этим актом вандализма офицер, решил не ждать пока дополна набьют амбар людьми и крикнул на своем мерзком языке команду и солдаты быстро закрыли ворота амбара и стали обливать бревенчатые стены бензином из канистр и подожгли… Пламя, словно ждало своего времени, вмиг взметнулось ввысь так быстро, что нелюди побежали прочь от горящего амбара и жара огня. Псалом 50 вдруг оборвался, только кашель, вой и стон наполнили всё вокруг да слышен был треск разгоравшихся сухих брёвен и тут из глубины горящего амбара, как из ворот рая, раздался женский мягкий голос, нежный и ласковый, полный любви и ненависти, отчаяния и злобы, лютой злобы к врагу, нежности к своим детям, любви к Родине. Это пела Ирина. Это её губы и два ряда зубов, вооруженных амуницией песни, и кусочек Арабского оникса в уголочке рта, стоящий на страже хозяйки вступили в последний бой со смертью:
- Вставай проклятьем заклеймённый,
- Весь мир голодных и рабов
И весь амбар громыхнул могучей «молитвой», главной песней коммунизма :
- Кипит наш разум возмущенный,
- И смертный бой вести готов.
Да смертный бой уже шел по всей России от Балтийского до Черного морей. Смерть справедливая рубила уже, косила нечисть фашизма ненавистью , благородной яростью , справедливой местью Великого народа. Главная «молитва» страны ринулась сквозь пламя и треск брёвен, обрушилась гневом слова на окаменевших нелюдей. «Отзвук мыслей благородных» словно колокол « на башне вечевой» звучал в округе, приводя в ужас палачей.
А внутри амбар наполнялся едким дымом и « могучий стих» начал гибнуть в жаре и дыму и люди стали хрипеть и падать, Ирка прижала ворот рубахи ко рту, стараясь спастись от едучей, вязкой, вонючей и тяжелой смерти рвущейся внутрь её измученного тела. И тут пришло просветление. Осознание, что стена, к которой её подогнали палачи, и не стена вовсе, а дверь в новый мир, откуда лился и лучился Божественный свет и ангелы в белых одеждах открывали эту дверь и манили её вовнутрь и голос, который звучал у неё внутри, говорил ей, что она не Ирка, а Великая Ирина, Мир, переходит в иную вечную жизнь. Сразу у открывшейся двери стоял её Мужчина, Муж в рваной и красной от крови шинели, с маленькой дырочкой над самым сердцем и разводом крови вокруг, руки его призывали Ирину, все его существо влекло её к себе и она с облегчением и радостью шагнула в вечность навстречу к отцу своих детей…
Мягкое пламя медленно плавало над расплющенным краем большой гильзы, наполняя помещение землянки черным и едучим дымом, где в самом углу на топчане сделанном из берёзовых стволов лежала Марта, а рядом сидел и держал её за руку седой, но крепкий ещё её Отец. Глаза воина были полны слёз…
Бледная Марта дышала тяжело и всё ещё была без сознания, капельки пота выступали по горячему лбу и скатывались по вискам смачивая волосы, щеки горели нехорошим румянцем, пересохшие губы потрескались. Но вот Марта зашевелилась, застонала и открыла глаза. Она не сразу поняла где она и что с ней произошло, а когда поняла, то опять потеряла сознание: в памяти всплыл удар ножа в маленькое тельце её Ромки, туда где билось его сердечко, удар того ножа, что дала ей Ирка, чтобы защищать детей, а не убивать и ещё память предъявила ей две струйки крови по краям тонкой шейки её Димки на месте его головы и косточки посередине…и всё опять погрузилось во тьму, покрылось болью, отчаянием и горем. Железная холодная рука опять сдавила её сердце и стала дорывать на куски остатки её души. Отец сидел рядом, гладил холодную руку дочери и прикрывал её солдатской шинелью.
В черном ночном небе над лесом в стороне деревни полыхало зарево пожара горевшего нового амбара и огоньки сотен человеческих душ покинувших тела заживо сожженных озаряли ночное небо Божественным светом величия Господа исходящего из открытых ворот Рая.
В партизанском отряде после последнего боя в райцентре осталось пятнадцать человек и только двое из них были не ранены. Сил и возможности отстоять и спасти сейчас своих из амбара не было. Да и немцы действовали быстро, так быстро, что о происходившем в деревне в отряде узнали только с приходом Иркиных детей и полумёртвой Марты. Сил не было, но была уверенность, что завтра же со всей округи из сожженных сел и хуторов, из разрушенного райцентра тайком, незаметно для врага в отряд придут новые бойцы, старики и дети, что спаслись от карателей и сейчас уже в дороге. А значит будет опять сила в русской Земле и значит опять будут дубасить врага всегда и везде сущие партизаны, а значит не будет покоя палачам, карателям и их прихвостням ни днем ни ночью до самой их смерти.
К утру обессилевший отец Марты уснул и выпустил дочкину руку. Марта пришла в себя вновь. Теперь она четко осознала весь ужас происшедшего: Димку убили немцы, убили у неё на руках, а она сама, не желая отдать на растерзание собакам, убила ножом своего плачущего Ромку. Как жить теперь после этого? Ясно, что жить теперь нельзя. Нужно умереть и следовать к своим детям, туда в тот свет, что называется небытием. Но тут смерть ослабила свою хватку за сердце Марты, комок из горла исчез и из глубины души стали подниматься Ярость и Ненависть, все сильнее и сильнее завладевали умом и сердцем, придавали силу и жажду действия, жажду мести. Марта села на топчане, на ней была одна влажная ещё нижняя рубаха, остальные вещи, вернее лохмотья, были разложены вдоль стены землянки. Отец спал, сидя на стуле, и лоб его был перевязан промокшей кровью сбоку повязкой. Марта поняла, что она оказалась всё- таки у партизан, что кто-то спас и принёс её сюда, значит и дети Ирки спасены. А её мальчики – нет. Они мертвы. Теперь мертва и она сама. А у мёртвых нет страха, нет боли, они не хотят есть, не хотят спать. У мертвых остается только злоба, злость , ненависть и месть. Она поднялась тихо, чтобы не разбудить отца, взяла шинель, которой была укрыта, потихоньку одела влажную свою одежду и вышла из землянки. Зарево пожара на горизонте потухло, в жизнь просился новый день, освещая уже небо над шумящими от гнева соснами. Пламя человеческих душ вознёсшихся в эту ночь постепенно тушило звёзды и призывало новый день на грешную землю. Природа притихла в напряженном ожидании нового горя, нечеловеческих мучений, тяжелейших страданий и лишений, что несла в мир война. У затухающих костров спокойно спали раненные партизаны, постанывая во сне от болевших ран и страшных снов. Марта прошлась тихо вдоль костров, взяла два автомата Дегтярёва и два магазина с патронами к ним у спящих, нашла нож на поясе у спящего, совсем ещё мальчика, но пока пыталась вытащить его, мальчик проснулся и Марта прижала ладонью его губы:
- Дай мне свой нож. Я пойду в деревню мстить, - сказала она ему тихо, чтобы не разбудить никого. Мальчик отпустил нож.
- Я с тобой, - он встал, отряхивая с одежды хвою.
- Нет. Это моя личная месть. Я должна одна. А ты, ты займись раненными, детьми. Где дети? Ты знаешь.
- Вон там, в той землянке,- мальчик указал на появляющуюся из темноты гору земли с входом, завешенным тряпкой, - они там, все четверо, спят. А я в карауле, да приснул немного, но я сразу проснулся как только ты приблизилась!
-Молодец! Как тебя звать?
- Димка. Мы пришли сюда с отцом неделю назад. Воевали в райцентре. Да его убили. Я тоже должен мстить. Возьми меня с собой.
- А кто будет в карауле? Кто тебя поставил?
- Командир.
- Вот только командир и снять с караула может.
Марта потуже утянула пояс вокруг шинели. Пристегнула один магазин к автомату, а другой положила за пазуху, нож засунула за пояс, подвернула рукава большой ей шинели и, потрепав Димку по волосам, повернулась и исчезла в предрассветном сумраке.
- И за тебя и за твоего папку тоже отомщу, не сомневайся, Димка, - прошептала она уходя.
Никто не видел как в утренней дымке по лесным тропам тихо, почти бесшумно ступая большими сапогами по мягкой хвое, поглащавшей все звуки, одетая в старую испачканную чужой кровью, рваную солдатскую шинель, под которой была только тоже грязная и рваная пропитанная потом и кровью сорочка, Марта шла назад в своё село. За спиной у неё висели два автомата Дегтярёва, за поясом торчал нож. Молодая женщина русская, с немецким именем, она шла теперь стараясь найти то место, где плавал ещё в воде спелёнанный мешковиной мёртвый её Ромка. Вот недалеко от берега и знакомый «свёрток» плавал, зацепившись за ветку. Разувшись и раздевшись она вошла в холодную утреннюю воду и приблизилась к Ромке, взяла на руки как живого холодное тельце сына и бережно, словно, боясь разбудить, пошла к берегу. Ребёнок был будто каменный теперь, а над грудкой зияла рана от удара ножом. Сердце Марты опять сдавила холодной лапой своей смерть и трудно было дышать, слёзы душили душу, изливались потоком горя и отчаяния из опухших глаз, комок непоправимой беды опять перекрыл горло. Выбравшись на сушу, она уселась на землю, достала набрякшую грудь, желая покормить ребёнка, открыла мешковину с лица малыша и увидела сморщенное серое личико с открытыми и мутными глазками, из приоткрытого ротика вытекала грязная вода… Мертвый. Стон, натужный и протяжный вой вырвался из самого сердца Марты, такой жуткий, что деревья вокруг задрожали от страха и завыли в ответ… Отчаянно и упрямо она ножом вырыла маленькую могилку для своего Ромки, уложила его на дно, словно, в колыбельку и закопала. Верёвочкой нательного своего крестика связала две молодые веточки, сделав крест на могилку сына и став на колени и сложив руки на груди стала молиться:
– Отче наш, иже еси на небеси,
– Да святится имя твое,
– Да придет царствие твое,
– Да будет воля твоя…- шептала она слова молитвы и потоки слёз текли по её худым щекам и капали на свежую землю могилки…
Простившись с Ромкой, она пошла дальше, туда где был убит её Димка. Еще издали увидела она кусок мешковины плавающий среди трав и веток заводи. Как ни старалась, но не нашла останков ребёнка: голодный зверь все съел… На дно другой могилки был уложен кусок мешковины пропитанный кровью убитого ребёнка и опять деревья услышали: «Да будет воля твоя… и избави нас от лукавого». Теперь осталось Марте избавить Мир от Лукавого, от лютого зверя, от фашистской нечести.
Марте было всего 22 года. Весной сорокового она вышла замуж за сельского тракториста Петра Попова и через девять месяцев родила ему двойню, двух мальчиков Димку и Ромку, как раз к Новому 1941 году. Тот случай, как шутил счастливый её муж, когда первоапрельская шутка превратилась в Новогодний подарок, а через семь месяцев похоронила обоих своих малышей в болотистых лесах неподалёку от своей деревни. И на Петю похоронка не придёт, потому что теперь ей некуда прийти будет, так, наверное, и хранится до сих пор где-нибудь, в архивах Советской Армии. Петя воевал с первых дней войны и погиб вскоре, так и не узнав о трагедии постигшей и деревню, и детей его, и жену Марту. Марта была худенькая девочка с тонкими руками и пальцами, но хорошо развитой грудью, словно с ранних лет готовилась она вскармливать сразу двоих детей. Русые волосы, пышные, мягкие и волнистые, ниспадали гораздо ниже спины, подчеркивая аккуратность и элегантность форм её тела, и, если заплести их в косу, превращали Марту в сказочную красавицу. Широколобая с открытым лицом украшенным огромными голубыми глазами и пухлыми щечками с ямочками посередине каждой. Маленький ротик с тонкими губками, слегка заострённый и вздёрнутый носик. Она была красивая, писаной красоты, яркой, заметной, привлекательной, доброй, всегда улыбалась и, как оказалось на деле, очень сильной женщиной.
Теперь по лесу пробиралась хмурая, убитая горем, со спутанными и давно нечёсанными волосами, бледная, аж синяя, с запавшими пустыми глазами тень Марты. Рот перекошен в злобном оскале, так что зубы словно звериные клыки выглядывали из под зелёных губ, с трудом хватавших воздух. Голодная, измученная, смертельно уставшая, но полная решимости и ярости. Теперь Эта писанная красавица шла мстить, убивать уничтожать фашистскую нечисть и было ясно, что нет в свете силы способной остановить её.
В деревню она пришла когда солнце уже поднялось над горизонтом как огромный красный шар, наполненный пролитой кровью убитых вчера людей, и освещало жудкое зрелище, учинённое нелюдями на святой земле. Трупы людей с простреленными головами, дырками от пуль в телах, в запёкшейся крови валялись то тут, то там в самых необычных позах в каких их настигла смерть. Земля была обильно полита и пропитана кровью людской. Сгоревшие хаты с остовами труб и печей и ещё дымящимися бревнами стен и крыш. Вонь, запах смерти, горелого мяса и волос, вскипевшей крови наполнял воздух ужасом случившегося здесь побоища. Марта пошла к амбару, который когда-то строили всем миром. Теперь это была куча обгорелых брёвен и изуродованных пламенем трупов людей, ещё тлеющих и испускающих дым, вонь и смрад. Она упала на колени перед невинно погибшими односельчанами, слёзы больше не текли по её щекам, слёзы кончились, вой, больше похожий на рык раненой пантеры, вырвался из изуродованной, порубанной в клочья души девушки. Живых нигде никого не было. Деревня мёртвых. Красивое название «Цветково» теперь было, вернее не было больше именем деревни. И деревни больше не было.
Она решила двигаться в райцентр, уже выходя из останков деревни, она наткнулась на труп немца с прорубленной головой, рядом валялся и окровавленный топор, а чуть дальше труп мальчика Сашки Герасимова с простреленной автоматной очередью грудью, который наверное, нет наверняка и убил нелюдя. На поясе у мертвеца Марта нашла три гранаты и забрала их. Но вдруг гробовую тишину утра нарушил звон гремящей собачей цепи и раздался тонкий щемящий сердце вой, где-то скулила и выла собака. Марта быстро нашла за уцелевшим сараем семьи Ивановых привязанную на цепь небольшую дворняжку с пушистым хвостом по имени Жучка. Жучка эта и оказалась единственным существом во всей деревне оставшимся в живых после бесчинства фашистов. Собачка, почуяв живого человека активно призывала на помощь и оплакивала односельчан одновременно. Увидев подходящую Марту, она радостно завиляла своим пушистым хвостом и извиваясь всем телом от счастья натянула цепь и припала к ногам девушки. Марта сразу отрезала ошейник острым ножом партизана Ромки. Теперь во всей убитой деревне их было двое живых существ и Марта и Жучка. Но и они сразу покинули свою Родину и отправились по дороге в райцентр. Пути было 18 верст. Ходу на целый день и через лес и меж погорелых и неубранных полей и вдоль озера по поруганной и истерзанной земле Русской. Они шли вдвоем Марта и Жучка. Шли мстить врагу. Солнце уже вовсю палило с небес и без того пересушенную землю. Было жарко. Марта расстегнула шинель, но не снимала её, ведь в любой момент на опустевшей дороге могли появиться немцы и нужно было быть готовой к бою. Оба «Дегтярёва» за спиной словно каменные давили плечи, большие сапоги натёрли ноги, Хотелось есть. Голод. Она уже не видела еды несколько дней, но ярость и ненависть были сильнее голода и Марта пыталась как настоящие солдаты идти строевым шагом, размахивая в такт шагам руками, но быстро сбивалась, почти падала от усталости и изнеможения но опять переходила на строевой шаг и через несколько километров тихо напевая строевую песню «Вставай страна огромная» уже быстро и уверенно строевым шагом шагала вперёд. Она прекрасно понимала, что идёт навстречу своей смерти, потому что жить после смерти своих детей она не будет, но уйти из этого мира оставив не наказанным зло, она не могла, поэтому шла строевым шагом и пела:
– вставай страна огромная,
– вставай на смертный бой,
–…
– Пусть ярость благородная вскипает как волна,
– Идёт война народная, священная война!
У поля с незрелой ещё пшеницей, она жадно ела колосья, тщательно разжевывая и высасывая муку и выплевывая скорлупу, затем из пруда ничком напилась воды, поспала минут сорок в тени начавшегося опять соснового леса и опять пошла.
И вдруг за соснами она увидела немцев. Три человека с мотоциклом. Они мирно отдыхали на травке в тени дерева, покуривали ароматные сигареты и вели спокойную беседу на своём собачьем языке. Мотоцикл стоял в стороне, тоже в тени, со склоненным набок рулём, на коляске был установлен пулемёт. Марта потихоньку подобралась поближе в кусты метрах в десяти и легла на живот, поглаживая между ушей жучку, чтобы та не выдала её присутствие. «Дегтяревых» она сняла с плеча, приготовила к бою и положила рядом, нож засунула в рукав шинели. Время потянулось медленно, она лежала в тени и через пространство между стволами наблюдала за врагом. Вот один немец, маленький и толстый, под смех сотоварищей, поднялся и направился к Марте и, став у соседней сосны начал мочиться, блаженно закинув голову вверх. Решение возникло мгновенно: мягко и быстро, словно кошка долго выслеживавшая мышь, она в два шага оказалась за спиной у немца и - одно движение ножом от уха до уха по запрокинутой шее и на сосну брызнули две струи крови, точно как из шейки Димки. Немец захрипел тихо и осел Марте на руки, она аккуратно опустила его, так что он уткнулся лицом в землю, в Русскую землю, словно склонился в поклоне прося прощения и умер.
–Первый, - прошептала Марта и также тихо как кошка исчезла в кустах, вернулась к своим «Дегтярёвым» готовым к бою и направила один в сторону других двоих. Два одиночных выстрела, словно удары хлыста о воздух, точно достигли цели: над ухом одного из красного пятнышка потёк ручеек крови, а у второго на мундире в области сердца расползалось красное пятно. Марта подошла к убитым. У того, что с дыркой над ухом с другой стороны не оказалось головы, как шкорки арбуза в стороне валялись два куска черепа, а трава вокруг была забрызгана мозгом «мучителя людей». Второй был ещё мертвее, но разве что целее первого: только дырочка над сердцем «душителя». Марту никто никогда не учил стрелять и убивать ножом. Разве что обращаться с «Дегтярёвым» её научили в школе на уроках по военной подготовке, там же она видела в киноролике как стреляют солдаты и управляются с ножом. А теперь навыки и умение делать это, замешанные на лютой ненависти и жажде мести раскрылись в ней сами собой, раскрылись ещё с ударом Иркиного ножа в «пакетик» с Ромкой.
– Три,- прошептала она.
Немец оставшийся без головы был небольшого роста, чуть может выше Марты. Она смело раздела труп, переоделась в его одежду и сапоги, потуже затянула ремень, уложила в коляску мотоцикла и «Дегтярёвых» и немецкие «Шмайсеры» убитых и гранаты, а самое главное поела немецких мясных консервов и покормила оголодавшую совсем Жучку. В ногах коляски оказался и запас патронов для пулемёта установленного на люльке. Полный боекомплект. Она видела как немцы заводят свои мотоциклы и сделала точно также: нажала кнопку на фаре , наступила ногой на ручку у мотора и завела мотоцикл, села и поехала… Правда сначала назад, но поупражнявшись ещё немного двинулась вперёд опять в сторону райцентра, а метров через триста вполне уверенно ехала по дороге на приличной скорости. Собака Жучка поудобнее умостилась в люльке, тоже быстро освоившись и подставляла с наслаждением сытую морду навстречу ветру, вывалив язык для охлаждения.
Добрались до райцентра к вечеру, когда огромное оранжевое солнце опять спускалось к горизонту и светило прямо в лицо Марте. Она с сожалением смотрела на вечное светило потому как увидеть его восход завтра утром не надеялась. Но всё же въезжать в занятый врагом городок в светлое время не решилась, укрылась в лесочке и стала ждать наступления темноты. А как только светило опустилось за край земли и сумерки покрыли воздух, Марта вновь завела мотоцикл и двинулась в город, освещая дорогу фарой. Въехала со стороны маленьких улочек, чтобы не встречаться до поры с патрулями и постами. На её счету было три убитых немца и одна спасённая жизнь – собаки Жучки, которая в знак благодарности не покидала Марту и сидела тихо под сиденьем в мотоциклетной люльке…
Всё таки Марта дожила до рассвета и, когда вечное светило выглянуло из-за края Земли с другой стороны Мира, на счету у Марты было пятьдесят шесть убитых немцев, убитых ударом Мартиного ножа прямо в сердце, как погиб её Ромка, сгоревших заживо в жилых домах, как сгорела её подруга Ирка и сотни односельчан в новом амбаре, простреленных автоматной очередью через грудь и живот, как был прострелен мальчик Саша Герасимов, зарубивший врага «рода человеческого», нескольким она смогла просто отстрелить яйца за изнасилованных Русских женщин, подорвала гранатами несколько маши и с наслаждением смотрела как из кузовов вылетали куски разорванных в клочья фашистских тел. И ещё был убитый офицер, убитый ударом приклада «Дегтярёва» по голове, она взяла из кобуры убитого пистолет Парабеллум, взяла хотя отлично понимала, что в том бою, что она ведёт сейчас он будет мало эффективен, сейчас нужнее пулемёты, а лучше пушки и танки, но чувствовала, что именно пистолет понадобится ей обязательно, понимала, хоть и бессознательно, что именно это и есть главное оружие в её личной войне, в войне с самой собой. И вот в предрассветной мгле она выбралась из города. Она была ранена в правую ногу и управлять мотоциклом ей было трудно и больно. Кроме того у мотоцикла была разбита фара и Марта почти ничего не видела, спицы во многих местах перебиты пулями и колёса виляли и скрипели, оружия для ведения боя больше не осталось. Вот только один Парабеллум. Она остановилась у края дороги возле кустарника. Прошло больше суток после гибели её мальчиков. Отомстила ли Она? Наверное, нет. Потому что полностью отомстить за это нельзя, просто невозможно! Потому что месть за это будет вечной. Она достала Парабеллум, попробовала как он работает, ощутив холод вороненого металла изощрённого орудия убийства, и похромала за кустарник. Верная Жучка выскочила из своего укрытия и побежала следом.
Марта опустилась на колени, положила рядом на землю взведённый пистолет и, глядя на восходящее солнце, стала читать слова единственной известной ей молитвы:
– Отче наш, иже еси на небеси,
– Да святится имя твоё,
– Да придет царствие твоё,
– Да будет воля твоя…
Взяла пистолет и вставила ствол в рот. Вот для этого последнего боя ей и понадобился Парабеллум, для этого она и взяла его у убитого Офицера…
Выстрела она не услышала, только крик первым родившегося Ромки слышался где-то вдали, только второй её мальчик Димка жадно сосал её грудь, только муж, самый лучший из мужчин, отец её детей, нежно касался губами её губ и ещё тишина и покой и счастье…
Жучка тихо скулила и пыталась лизать мёртвые щеки Марты. Она опять осталась одна…
Послесловие
Эта история имела место быть на самом деле в те жуткие дни, что назывались Войной. Марта и её двойняшки, Ирка и её четверо детей, мальчик –партизан Ромка, собака Жучка посетили действительно наш неуютный Мир и каждый оставил в нём свой след
Марта совершила поступок, который неоднократно повторился в будущем, стала основательницей понятия носящего в современной психогенетике название –ПАТРН: Повторение Модели Поведения и история эта, правда несколько в ином виде, приводится в учебниках. Так племянница Марты в 1953 году совершила самоубийство в результате послеродовой депрессии, когда её детям было по семь месяцев и старшая дочь этой племянницы в том же возрасте, в результате той же болезни пыталась покончить с собой. Патрн как правило унаследуется старшим ребёнком в семье: мальчик повторяет модель поведения дедушки по материнской линии, а девочка – бабушки по линии отца. Обратите внимание, поройтесь в прошлом своей семьи. Если дед погиб в Войну, то и сын его дочери очень часто подойдёт к рубежу жизни в этом возрасте, если бабушка страдала от тяжелой болезни, то и дочь её сыны будет мучиться о т такой же болезни…
Ген – это биологическая структура несущая информацию о строении нашего тела, о признаках будущего потомства, но, оказывается, он несет сведения и о судьбе наших потомков, передает их от наших предков нам, а от нас нашим детям. Вот так ужасы той Войны проросли в нашу жизнь и пускают корни в будущие поколения.
Я хочу чтобы люди помнили об этом! И не допустили повторения Модели той Войны!
Добрунов С.Д.
Чтобы помнили!
- Марта! Ты куда собралась, Марта не молчи, ты куда? –
На пороге хаты появилась соседка Ирка и за её спиной толпились четверо её детей. Сама Ирка была ранена в ногу осколком при бомбёжке на прошлой неделе и рана ещё кровила. Ирка была бледной, аж белой и еле волочила ноги. Повязка на голени из грязной тряпки с засохшей кровью и потеками свежей привлекала мух и гноилась. Нога сильно болела и муки этой боли отражались на лице Ирки. А Марта пеленала второго своего младенца, семимесячного Димку, в пеленку из мешковины, рядом лежал спелёнанный такой же мешковиной старший на десять минут Ромка как посылка с почты и уже сладко спал, насосавшись мамкину грудь.
- Я пойду к партизанам, не дам убить детей. Сейчас и уйду, пока немцы не кинулись, пока старосту ещё не нашли.
- Марта, забери и моих. Марта, спаси и моих,- Ирка, белая с почти черными губами, глубоко запавшими глазами, худая, измождённая, измученная и видно в лихорадке, шатаясь, держалась за косяк двери, дети хватали её за юбку, не плакали, но скулили как щенки и от страха и от предстоящей разлуки.
- Я взяла верёвку, обвяжу каждого за пояс и всего лишь привяжу к тебе и они будут бежать быстро и молча, никто и не услышит от них ни звука, а Гейка, если что, и поможет нести и твоих близнецов, - она погладила по мягким волосам старшенького Гейку, которому было почти шесть лет. Мальчик плакал, но плакал молча, по мокрым и красным его щекам текли слёзы, - Марта прошу спаси. Ты ж видишь, я сама не смогу, не смогу уже может и домой вернуться от боли и слабости, может и умру вообще. Не дай детям погибнуть в огне.
Марта склонилась над кроватью и возилась со своими малышами, рубаха на неё ещё была расстёгнута после кормления и почти видны были большие груди, а лицо тоже было блелным и от страха и от голода последних дней. Наконец она разогнулась уложив рядом своих малышей и повернулась к соседке и давней подруге и стала застёгивать свою рубаху. Вид у компании у дверей был жалким, пропитан горем, отчаянием и страхом. Особенно жалко было скуливших малышей
- Я им строго настрого приказала, чтобы звука слышно не было, да и когда побегут не до плача будет. Марта, Христом Богом прошу спаси детей.
Со стороны улицы доносились женские крики, плач детей, удары плетей, немецкая речь и матерные крики полицаев. Два дня назад партизаны сильно потрепали, даже почти уничтожили весь гарнизон в райцентре и в месть за поражение фашисты расправлялись с женщинами, детьми и стариками по всей округе, что остались в сёлах и хуторах.
- Марта, они всех сгоняют в новый амбар, что построен прошлой осенью и ещё и зерна не видел. Деревянный. Ясно – сожгут заживо. Пойми – это дети, - она опять провела рукой по головкам жмущихся к ней малышей. Глаза её были полны слёз, но слёзы не текли, страх держал их за веками, только сине-черные губы дрожали и лицо передергивалось судорогой ужаса предстоящего.
Марта взяла на руки своих ребятишек и двинулась к двери было, где толпились соседи, но остановилась вдруг. Серьезное и готовое к действию лицо её смягчилось, красные глаза её потеплели и слёзы ринулись к уголкам искривившегося рта. Она замерла.
- Вяжи, вяжи только быстро, - только и сказала она и подняла повыше над поясницей своих детей.
Ирка подскочила к ней на одной ноге и ловко обхватив тонкую талию соседки и завязала на узел веревку, потрогала не туго ли и так же быстро, примерно на метр друг от друга связала такими же узлами четверых своих ребят. Из кармана вынула нож с чехлом и сунула его в рубаху Марте, под полные ещё остатками молока груди.
-Мало ли что, - только и сказала. А Марта двинулась с «поездом» своим к двери и сразу быстро повела весь «состав» через непаханый огород за пустой баз к плетню перед лесом. Ирка как могла скакала сзади, поглаживала своих ребятишек и обливалась слезами, ведь понимала, что прощается с ними на всегда. И дети тоже чувствовали, что это последняя минута их с мамой и скулили, но не громко и уже почти бежали за Мартой.
А с другой стороны к дому подъезжал грузовик и крики солдат вызывали жителей наружу.
Марта как танк завалила плетень и кинулась к лесу и через секунду другую весь «состав» исчез среди деревьев. Бледная Ирка подняла завалившийся плетень, перекрестилась и поплелась обратно к дому, припадая на раненную ногу. Испачканное пылью и мокрое от слёз лицо совсем изменилось от боли и горя и было уже скорее лицом мертвеца, ведь простившись с четырьмя своими детьми, она и умерла уже и шла навстречу немцам, шла на смерть, лишь бы отвлечь их от уходящих в лес детей и Марты.
« Может насиловать опять будут, да дадут уйти глубже моим деткам», - мелькнула мысль в её голове, и, утерев лицо рукавом рваной рубахи от пыли и слёз, она натужно постаралась придать лицу привлекательный вид, но привлекательности в ней осталось мало, скорее отвращение могло вызвать то, что осталось в Ирке от женской привлекательности. Спутанные нечесаные грязные черные волосы, испачканное лицо, бледное даже почти белое, черные губы, худое изможденное тело, прикрытое рваной рубахой, грязная юбка с пятнами крови из под которой выглядывала перебинтованная и промокшая кровью повязка на грязной ноге. И запах… считай уже запах смерти , вонь гниющего человеческого тела исходил от неё. Наврядли, такое могло привлечь сытых и мытых фашистов и полицаев, которые уже рвались в дом. Один из них в черной полицайской форме утянутый ремнями и портупеей увидел плетущуюся из огорода Ирку и окрикнув сотоварищей пошёл ей навстречу. Узнав в оборванке Ирку, он злобно закричал:
-Где Марта с младенцами, где твои выродки, сучка недобитая? Чего ты по огороду лазишь?- и, поняв вдруг, что Ирка идёт от леса, что все названные им люди уже скрылись среди пышных сосен и уходят от расправы вглубь, что есть силы перетянул Ирку плетью так, что сбил её с ног, попав по шее и пнув в живот сапогом, вернулся быстро в дом. А приговорённая к мучительной смерти Ирка, поднялась, разогнулась, выпрямила спину и, словно перестав чувствовать боль в ноге и шее, ровно с гордым выражением лица пошла к дому, навстречу со смертью. Черные губы её теперь улыбались от бесстрашия и гордости за свою маленькую, но все же победу над лютым врагом. Немецкий солдат не поняв ещё, что ему лепечет полусогнувшийся полицай, указывающий кнутом в сторону леса, подал Ирке руку и улыбаясь помог забраться в кузов грузовика, где уже сидели человек десять схваченных стариков, женщин и детей
- Добро пожалуста в ад, на смерт, - отворачивая своё лицо от дурно пахнущей Ирки с издёвкой проговорил он.
Но полицай сообразив, что этот немец не понял его, уже объяснял, указывая в сторону леса, другому полицаю, а тот сразу по-немецки стал переводить холёному немцу и надменная холёная улыбка сразу исчезла с лица того и он громко закричал солдатам что-то по- немецки, махая рукой в сторону леса. Те впрыгнули в мотоцикл с коляской и помчались опять вглубь деревни. Полицаи залезли в кузов, а холёный немец уселся в кабину и машина с пойманными крестьянами покатила в сторону нового амбара. А минуту спустя через засохший огород Марты к покосившемуся плетню опять подъехал мотоцикл с коляской с тремя немцами и собакой . Завалив плетень двое из них передёрнули затворы автоматов и влекомые рвущейся вперёд огромной голодной и злой собакой исчезли среди деревьев. Оставшийся за рулём мотоцикла немец закурил, затянувшись глубоко и с удовольствием, опёрся на руль и стал ждать, вскоре в лесу раздались первые выстрелы…
А машина с пойманными словно зверьём крестьянами подъехала к амбару, куда уже немцы и полицаи загнали почти всех жителей. Ирка легла на край кузова и только потом опустив на землю здоровую ногу встала и больной. Когда-то иссиня черные волосы ровными волнами ниспадали на плечи, а челка опускалась по белому лбу почти до глаз, огромных, голубых, бездонных, влекущих и счастливых. Маленькая родинка в уголочке рта слева, словно кусочек Арабского оникса стояла на охране ровного ротика своей хозяйки и слегка изгибавшиеся при улыбке губки, малиново-красные и аппетитные, манили к себе взгляды всех мужчин и настораживали в тоже время двумя рядами ровных и белых зубов, что наблюдали из глубины рта и блистали своей амуницией, готовые в любой момент отразить непрошенное вторжение во владения своей повелительницы. Нижняя губка чуть выгибалась наружу и была чуть больше верхней. Яркие и сочные от природы они не нуждались в помаде, а маленький носик с еле заметной бороздкой посередине как генерал контролировал всю красоту лица, отделяя друг от друга глаза. Красота её груди тогда была видна даже через застёгнутое на все пуговицы пальто. Стройные бёдра, по-детски большие икры и маленькая ножка, тонкая талия, грация походки, поволока глаз, осанка, наклон головы, лебединая шейка ещё и не думали о том ужасе в который превратит их война. И все четверо детей её родились в великой любви и каждые роды только возвеличивали величие её Величества Красоты этой женщины. Вот и сейчас к ней грязной, оборванной, раненной, дурно пахнущей измученной и почти мёртвой Ирке, нет Ирине вернулась вдруг грация и величие Русской женщины и она вошла в амбар как раньше входила Русская женщина в Храм для венчания, шагала своей маленькой ножкой мягко и вальяжно и изящно гордо подняв голову и устремив взгляд ввысь, словно смотрела в лицо самому Богу. Грудь её заколыхалась при каждом шаге, словно готовая вскормить всю силу детей – будущих богатырей земли русской. Губы налились красным цветом и глаза блестели и горели как божественные свечи даже во мраке амбара. Она готова была к смерти , потому что поняла, что дети её уже вне опасности. А мужчина от которого она родила детей, для которого ростила, лелеяла, создавала свою красоту, обязательно, непременно и жестоко отомстит и покарает убийц…
А Марта тем временем на пределе сил бежала по лесу, неся на руках два свёртка из мешковины с самой большой своей ценностью, своими близнецами, которым ещё не было и семи месяцев от роду и тянула за собой крепко связанных верёвкой четверых детей подруги и соседки. Ребятишки и младенцы, конечно. тормозили её. Да и голодная жизнь последних месяцев не предавала сил, но желание спасти и уберечь детей всё сильнее и сильнее гнало её вперёд и вперёд. Лес, где каждое деревце было знакомо ей с детства, легко открывал им дорогу и тут же смыкал стволы деревьев за их спинами, надёжно пряча их от преследователей, от убийц. И первые выстрелы в ещё заметные фигуры приняли в себя сосны и берёзы, защитив людей и закрыв их собой от смерти. Но спущенный с поводка злой и голодный пёс не знал преград. Его вел вперёд нюх, запах добычи, еда, вкусное человеческое мясо, к которому долгое время приучали его нелюди в форме вермахта и гестапо. Деревья, кусты и высокие травы были не в силах удержать этого зверя и он, набирая скорость мчался вперёд, оглашая тишину леса громким звериным лаем, пытаясь запугать и остановить в страхе беглецов. Но страх наоборот гнал Марту с детьми вперёд. Туда, к пруду, к болоту, перебравшись через которые она собьет со следа собаку-зверя и уйдёт от погони. Вот уже и вода пред болотом стала чавкать под ногами. Ребятишки сзади пыхтели, но начинали слабеть и Марта всё сильнее и сильнее натягивала верёвку. Гейка в связке был последним и , если что подталкивал и поднимал упавших малышей. Руки у Марты болели, гудели, немели от груза младенцев, они при каждом шаге становились тяжелее и тяжелее, скорость падала, а лай собаки раздавался всё ближе. Шесть человеческих душ ещё не знавших жизни, счастья любви, радости, успеха, горя и неудач зависели сейчас от Марты и её сил и она неслась, летела «из всех сухожилий», вперёд, туда за пруд и болото, туда, где были партизаны, там был её отец, к которому она и ходила раньше со сведениями о немцах и именно она, Марта, женщина с немецким именем и помогла устроить побоище для гарнизона фашистов в райцентре и, если бы не сегодняшняя облава, то завтра она с детьми всё равно должна была бы уйти к партизанам. Но вдруг она оступилась и упала, удержав на весу Ромку и ударив Димку о землю. Он заплакал, сначала тихо . а потом громче. Она поднялась и понеслась быстрее, а Димка заплакал громче и, словно решив помочь брату, заплакал Ромка и оба закричали навзрыд. И тут же на звук крика раздалась автоматная очередь, ветки над самой головой Марты надломились, свистанули пролетевшие пули и младенцы закричали вовсю. Марта свернула в сторону, в кустарник, но вода под ногами затрудняла путь, ветки кустов жестко били по лицу. Хорошо что дети сзади хоть и тяжело дышали, но бежали молча, только Гейка иногда покрикивал на ни х. И вот наконец пруд. Вода всё выше и выше поднималась: до колен, до бедер, почти по пояс. Марта взяла левее, чтобы малыши сзади могли идти, а не плыть. Скорость упала, младенцы кричали. И тут… конвертик с Димкой в её руках вздрогнул и лопнул и только красная кровь быстро наполнила мешковину и только потом раздался звук выстрела. Ребёнок умолк. Марта удивилась, что у ребёнка больше нет головы. Она остановилась и поняла, что Димки тоже больше нет. Только кровь стекала по конверту и вода вокруг неё становилась красной на глазах . Ещё не успев испугаться она уронила останки ребёнка в воду. Конверт нырнул, но тут же всплыл. Вместо головы Димки торчали косточки и две струйки крови били из шеи по бокам. А под грудью захолодел нож. Она вырвала его освободившейся рукой, зубами сняла чехол. Лай собаки был близко в кустах, даже шлепки солдатских сапог по воде были слышны. Гейка сзади крикнул по взрослому: « Вперёд, тетя Марта» И словно очнувшись и поняв, что с ней ещё пять детей, Марта опять рванула вперед по воде. А сзади остался плавать труп её сыночка Димочки, без головы – готовое пиршество для лютой собаки. Пройдя метров пятьдесят, Марта вдруг услышала как гложет, рвёт на куски ест её мальчика огромная собака, услышала немецкие крики и удары кнута по псу, чтобы тот продолжал погоню и сразу раздались выстрелы автоматов. И опять погоня, опять бег, уже почти бессмысленный наполненный горем, которое комком застряло в горле, схватило железной холодной рукой за сердце , вонзилось копьем в душу, но ведь ещё пять жизней было с ней и она бежала, несла младенца и тащила верёвку с детьми, а в свободной руке теперь был нож. Пробежав немного по сухой земле, она опять стала погружаться в воду. Марта поняла, что слабеет и пошла куда-то не туда. В голове всё кружилось от страха, горя, усталости и беспомощности, который всё больше овладевал ей….Косточки, две струйки крови из шейки Димки, красная вода, гавканье пса, стук сапог солдат, крики , удары плети… и вот уже опять слышен собачий рык и её злобное дыхание сзади. Нет, она слабеет, она не спасет детей, зверь оказался сильнее, зверь победил. Но она не может отдать зверю живого Ромку на растерзание, ни за что, она себя отдаст, но убив её, они, эти звери: и люди и собака, надругаются над всеми детьми и её Ромкой. Рык был уже рядом, прямо за спиной Марты. Гейка уже кричал от страха, другие ребятишки подхватили и закричали все. Марта увидела боковым зрением нагоняющего их пса с красной от крови Димки мордой. Решение возникло мгновенно: не дать лютому зверю растерзать Ромку заживо.
И она вонзила нож во второй «свёрток» … и лишилась чувств.
Она не слышала как с другого берега раздался выстрел и, заскулив, сдох зверь, как очередь партизанского автомата порезала на куски фашистов. Она не видела как двое партизан подхватили и вынесли из воды детей Ирки и её, Марту…
Свет коптилки прорезался сквозь тьму и мрак смерти, где пребывала Марта, где было никак- не больно, не обидно, где не было железной хватки смерти за сердце, разорванной в клочья души… На неё смотрел Отец, Папа..
Ирка вошла в амбар, где уже было полно народу. Люди стояли плотно прижавшись друг к другу и Ирку тут же придавили сзади, заталкиваемые солдатами старики, женщины, дети. Здесь были не только свои из деревни, но и чужие из других хуторов и деревень, близких и далёких. Если немцы находили мужчин или молодых парней, они расстреливали их сразу, не гнали в амбар. Трупы лежали во дворах, в огородах и даже в домах, на улицах с пробитыми пулями головами, когда с одной стороны было одно маленькое отверстие, входное, а с другой – вообще не было по полголовы и осколки костей черепа валялись вокруг как арбузные шкорки, все было испачкано мозговой кашей: немцы « любили» убивать в голову, надёжно, но попадались трупы с дырочкой над самым сердцем – маленькой и аккуратной, с множественными отверстиями над животом или грудью от автоматной очереди. Ветер шевелил ещё волосы убитых. Одежда у всех грязная пропитанная кровью, кровь действительно лилась на землю из ран, образуя лужи вокруг убитых. Трупы давно уже не пугали ни взрослых, ни детей, стали обычным явлением в военной жизни населения страны. И если где-то встречался труп без рук или ног или вообще половина человеческого тела, то это вызывало даже интерес, правда уродливый какой-то, неестественный для нормальных людей. А ведь все кого так или иначе коснулась война, эта жестокая бойня и были ненормальными, озверевшими, одеревеневшими и, как сейчас сказали бы, отмороженными. Бесконечные зверства фашистов: расстрелы, показательные повешения, просто убийства бессмысленные сделали людей и злыми, полными лютой ненависти к врагу, действительно « ярость благородная вскипала как волна» и тогда русский мужик « брал дубину и гвоздил врага» беспощадно и безжалостно.
Вот и Ирка стояла уже больше часа в тесноте амбара, а думала не о том, что вот напхают сюда ещё немного людей, запрут ворота и подожгут амбар и она совершит переход в никуда и навсегда. А думала она о своих мальчиках, четырёх сыночках, единствен ном и самом большом счастье в жизни, ведь они сейчас наверное уже у партизан, в безопасности. Она верила в Марту, в её волю и силу, верила, что эта молодая ещё девчонка обязательно доведёт до партизан её мальчиков. И Марта была достойной этой веры: ценой жизни своих младенцев она спасла жизнь Иркиных детей.
Только нога болела очень. Сесть хотя бы на пол, да люди так тесно прижаты были друг к другу, что и сесть было негде. Гул разговоров всё ещё витал над толпой: кто-то молился, кто-то плакал, кто-то читал стихи. И вот :
- Живущий под кровом всевышнего,
- Под сенью всемогущего покоится.
- И говорит Господу: «Прибежище моё и защита моя,
- Бог мой на которого я уповаю.
Послышался откуда-то из центра амбара зычный певучий голос скорее всего священника, четко, выразительно, нараспев произносившего каждое слово, забираясь словами в душу каждого приговорённого. И толпа поддержала все громче и громче слова Христианской молитвы и даже ничего не понимавшие палачи внемли звукам и застыли в недоумении и опасаясь гнева слова, гласа Божьего, передергивали затворы автоматов и ружей, словно готовились стрелять в самого Господа Бога. Руководивший этим актом вандализма офицер, решил не ждать пока дополна набьют амбар людьми и крикнул на своем мерзком языке команду и солдаты быстро закрыли ворота амбара и стали обливать бревенчатые стены бензином из канистр и подожгли… Пламя, словно ждало своего времени, вмиг взметнулось ввысь так быстро, что нелюди побежали прочь от горящего амбара и жара огня. Псалом 50 вдруг оборвался, только кашель, вой и стон наполнили всё вокруг да слышен был треск разгоравшихся сухих брёвен и тут из глубины горящего амбара, как из ворот рая, раздался женский мягкий голос, нежный и ласковый, полный любви и ненависти, отчаяния и злобы, лютой злобы к врагу, нежности к своим детям, любви к Родине. Это пела Ирина. Это её губы и два ряда зубов, вооруженных амуницией песни, и кусочек Арабского оникса в уголочке рта, стоящий на страже хозяйки вступили в последний бой со смертью:
- Вставай проклятьем заклеймённый,
- Весь мир голодных и рабов
И весь амбар громыхнул могучей «молитвой», главной песней коммунизма :
- Кипит наш разум возмущенный,
- И смертный бой вести готов.
Да смертный бой уже шел по всей России от Балтийского до Черного морей. Смерть справедливая рубила уже, косила нечисть фашизма ненавистью , благородной яростью , справедливой местью Великого народа. Главная «молитва» страны ринулась сквозь пламя и треск брёвен, обрушилась гневом слова на окаменевших нелюдей. «Отзвук мыслей благородных» словно колокол « на башне вечевой» звучал в округе, приводя в ужас палачей.
А внутри амбар наполнялся едким дымом и « могучий стих» начал гибнуть в жаре и дыму и люди стали хрипеть и падать, Ирка прижала ворот рубахи ко рту, стараясь спастись от едучей, вязкой, вонючей и тяжелой смерти рвущейся внутрь её измученного тела. И тут пришло просветление. Осознание, что стена, к которой её подогнали палачи, и не стена вовсе, а дверь в новый мир, откуда лился и лучился Божественный свет и ангелы в белых одеждах открывали эту дверь и манили её вовнутрь и голос, который звучал у неё внутри, говорил ей, что она не Ирка, а Великая Ирина, Мир, переходит в иную вечную жизнь. Сразу у открывшейся двери стоял её Мужчина, Муж в рваной и красной от крови шинели, с маленькой дырочкой над самым сердцем и разводом крови вокруг, руки его призывали Ирину, все его существо влекло её к себе и она с облегчением и радостью шагнула в вечность навстречу к отцу своих детей…
Мягкое пламя медленно плавало над расплющенным краем большой гильзы, наполняя помещение землянки черным и едучим дымом, где в самом углу на топчане сделанном из берёзовых стволов лежала Марта, а рядом сидел и держал её за руку седой, но крепкий ещё её Отец. Глаза воина были полны слёз…
Бледная Марта дышала тяжело и всё ещё была без сознания, капельки пота выступали по горячему лбу и скатывались по вискам смачивая волосы, щеки горели нехорошим румянцем, пересохшие губы потрескались. Но вот Марта зашевелилась, застонала и открыла глаза. Она не сразу поняла где она и что с ней произошло, а когда поняла, то опять потеряла сознание: в памяти всплыл удар ножа в маленькое тельце её Ромки, туда где билось его сердечко, удар того ножа, что дала ей Ирка, чтобы защищать детей, а не убивать и ещё память предъявила ей две струйки крови по краям тонкой шейки её Димки на месте его головы и косточки посередине…и всё опять погрузилось во тьму, покрылось болью, отчаянием и горем. Железная холодная рука опять сдавила её сердце и стала дорывать на куски остатки её души. Отец сидел рядом, гладил холодную руку дочери и прикрывал её солдатской шинелью.
В черном ночном небе над лесом в стороне деревни полыхало зарево пожара горевшего нового амбара и огоньки сотен человеческих душ покинувших тела заживо сожженных озаряли ночное небо Божественным светом величия Господа исходящего из открытых ворот Рая.
В партизанском отряде после последнего боя в райцентре осталось пятнадцать человек и только двое из них были не ранены. Сил и возможности отстоять и спасти сейчас своих из амбара не было. Да и немцы действовали быстро, так быстро, что о происходившем в деревне в отряде узнали только с приходом Иркиных детей и полумёртвой Марты. Сил не было, но была уверенность, что завтра же со всей округи из сожженных сел и хуторов, из разрушенного райцентра тайком, незаметно для врага в отряд придут новые бойцы, старики и дети, что спаслись от карателей и сейчас уже в дороге. А значит будет опять сила в русской Земле и значит опять будут дубасить врага всегда и везде сущие партизаны, а значит не будет покоя палачам, карателям и их прихвостням ни днем ни ночью до самой их смерти.
К утру обессилевший отец Марты уснул и выпустил дочкину руку. Марта пришла в себя вновь. Теперь она четко осознала весь ужас происшедшего: Димку убили немцы, убили у неё на руках, а она сама, не желая отдать на растерзание собакам, убила ножом своего плачущего Ромку. Как жить теперь после этого? Ясно, что жить теперь нельзя. Нужно умереть и следовать к своим детям, туда в тот свет, что называется небытием. Но тут смерть ослабила свою хватку за сердце Марты, комок из горла исчез и из глубины души стали подниматься Ярость и Ненависть, все сильнее и сильнее завладевали умом и сердцем, придавали силу и жажду действия, жажду мести. Марта села на топчане, на ней была одна влажная ещё нижняя рубаха, остальные вещи, вернее лохмотья, были разложены вдоль стены землянки. Отец спал, сидя на стуле, и лоб его был перевязан промокшей кровью сбоку повязкой. Марта поняла, что она оказалась всё- таки у партизан, что кто-то спас и принёс её сюда, значит и дети Ирки спасены. А её мальчики – нет. Они мертвы. Теперь мертва и она сама. А у мёртвых нет страха, нет боли, они не хотят есть, не хотят спать. У мертвых остается только злоба, злость , ненависть и месть. Она поднялась тихо, чтобы не разбудить отца, взяла шинель, которой была укрыта, потихоньку одела влажную свою одежду и вышла из землянки. Зарево пожара на горизонте потухло, в жизнь просился новый день, освещая уже небо над шумящими от гнева соснами. Пламя человеческих душ вознёсшихся в эту ночь постепенно тушило звёзды и призывало новый день на грешную землю. Природа притихла в напряженном ожидании нового горя, нечеловеческих мучений, тяжелейших страданий и лишений, что несла в мир война. У затухающих костров спокойно спали раненные партизаны, постанывая во сне от болевших ран и страшных снов. Марта прошлась тихо вдоль костров, взяла два автомата Дегтярёва и два магазина с патронами к ним у спящих, нашла нож на поясе у спящего, совсем ещё мальчика, но пока пыталась вытащить его, мальчик проснулся и Марта прижала ладонью его губы:
- Дай мне свой нож. Я пойду в деревню мстить, - сказала она ему тихо, чтобы не разбудить никого. Мальчик отпустил нож.
- Я с тобой, - он встал, отряхивая с одежды хвою.
- Нет. Это моя личная месть. Я должна одна. А ты, ты займись раненными, детьми. Где дети? Ты знаешь.
- Вон там, в той землянке,- мальчик указал на появляющуюся из темноты гору земли с входом, завешенным тряпкой, - они там, все четверо, спят. А я в карауле, да приснул немного, но я сразу проснулся как только ты приблизилась!
-Молодец! Как тебя звать?
- Димка. Мы пришли сюда с отцом неделю назад. Воевали в райцентре. Да его убили. Я тоже должен мстить. Возьми меня с собой.
- А кто будет в карауле? Кто тебя поставил?
- Командир.
- Вот только командир и снять с караула может.
Марта потуже утянула пояс вокруг шинели. Пристегнула один магазин к автомату, а другой положила за пазуху, нож засунула за пояс, подвернула рукава большой ей шинели и, потрепав Димку по волосам, повернулась и исчезла в предрассветном сумраке.
- И за тебя и за твоего папку тоже отомщу, не сомневайся, Димка, - прошептала она уходя.
Никто не видел как в утренней дымке по лесным тропам тихо, почти бесшумно ступая большими сапогами по мягкой хвое, поглащавшей все звуки, одетая в старую испачканную чужой кровью, рваную солдатскую шинель, под которой была только тоже грязная и рваная пропитанная потом и кровью сорочка, Марта шла назад в своё село. За спиной у неё висели два автомата Дегтярёва, за поясом торчал нож. Молодая женщина русская, с немецким именем, она шла теперь стараясь найти то место, где плавал ещё в воде спелёнанный мешковиной мёртвый её Ромка. Вот недалеко от берега и знакомый «свёрток» плавал, зацепившись за ветку. Разувшись и раздевшись она вошла в холодную утреннюю воду и приблизилась к Ромке, взяла на руки как живого холодное тельце сына и бережно, словно, боясь разбудить, пошла к берегу. Ребёнок был будто каменный теперь, а над грудкой зияла рана от удара ножом. Сердце Марты опять сдавила холодной лапой своей смерть и трудно было дышать, слёзы душили душу, изливались потоком горя и отчаяния из опухших глаз, комок непоправимой беды опять перекрыл горло. Выбравшись на сушу, она уселась на землю, достала набрякшую грудь, желая покормить ребёнка, открыла мешковину с лица малыша и увидела сморщенное серое личико с открытыми и мутными глазками, из приоткрытого ротика вытекала грязная вода… Мертвый. Стон, натужный и протяжный вой вырвался из самого сердца Марты, такой жуткий, что деревья вокруг задрожали от страха и завыли в ответ… Отчаянно и упрямо она ножом вырыла маленькую могилку для своего Ромки, уложила его на дно, словно, в колыбельку и закопала. Верёвочкой нательного своего крестика связала две молодые веточки, сделав крест на могилку сына и став на колени и сложив руки на груди стала молиться:
– Отче наш, иже еси на небеси,
– Да святится имя твое,
– Да придет царствие твое,
– Да будет воля твоя…- шептала она слова молитвы и потоки слёз текли по её худым щекам и капали на свежую землю могилки…
Простившись с Ромкой, она пошла дальше, туда где был убит её Димка. Еще издали увидела она кусок мешковины плавающий среди трав и веток заводи. Как ни старалась, но не нашла останков ребёнка: голодный зверь все съел… На дно другой могилки был уложен кусок мешковины пропитанный кровью убитого ребёнка и опять деревья услышали: «Да будет воля твоя… и избави нас от лукавого». Теперь осталось Марте избавить Мир от Лукавого, от лютого зверя, от фашистской нечести.
Марте было всего 22 года. Весной сорокового она вышла замуж за сельского тракториста Петра Попова и через девять месяцев родила ему двойню, двух мальчиков Димку и Ромку, как раз к Новому 1941 году. Тот случай, как шутил счастливый её муж, когда первоапрельская шутка превратилась в Новогодний подарок, а через семь месяцев похоронила обоих своих малышей в болотистых лесах неподалёку от своей деревни. И на Петю похоронка не придёт, потому что теперь ей некуда прийти будет, так, наверное, и хранится до сих пор где-нибудь, в архивах Советской Армии. Петя воевал с первых дней войны и погиб вскоре, так и не узнав о трагедии постигшей и деревню, и детей его, и жену Марту. Марта была худенькая девочка с тонкими руками и пальцами, но хорошо развитой грудью, словно с ранних лет готовилась она вскармливать сразу двоих детей. Русые волосы, пышные, мягкие и волнистые, ниспадали гораздо ниже спины, подчеркивая аккуратность и элегантность форм её тела, и, если заплести их в косу, превращали Марту в сказочную красавицу. Широколобая с открытым лицом украшенным огромными голубыми глазами и пухлыми щечками с ямочками посередине каждой. Маленький ротик с тонкими губками, слегка заострённый и вздёрнутый носик. Она была красивая, писаной красоты, яркой, заметной, привлекательной, доброй, всегда улыбалась и, как оказалось на деле, очень сильной женщиной.
Теперь по лесу пробиралась хмурая, убитая горем, со спутанными и давно нечёсанными волосами, бледная, аж синяя, с запавшими пустыми глазами тень Марты. Рот перекошен в злобном оскале, так что зубы словно звериные клыки выглядывали из под зелёных губ, с трудом хватавших воздух. Голодная, измученная, смертельно уставшая, но полная решимости и ярости. Теперь Эта писанная красавица шла мстить, убивать уничтожать фашистскую нечисть и было ясно, что нет в свете силы способной остановить её.
В деревню она пришла когда солнце уже поднялось над горизонтом как огромный красный шар, наполненный пролитой кровью убитых вчера людей, и освещало жудкое зрелище, учинённое нелюдями на святой земле. Трупы людей с простреленными головами, дырками от пуль в телах, в запёкшейся крови валялись то тут, то там в самых необычных позах в каких их настигла смерть. Земля была обильно полита и пропитана кровью людской. Сгоревшие хаты с остовами труб и печей и ещё дымящимися бревнами стен и крыш. Вонь, запах смерти, горелого мяса и волос, вскипевшей крови наполнял воздух ужасом случившегося здесь побоища. Марта пошла к амбару, который когда-то строили всем миром. Теперь это была куча обгорелых брёвен и изуродованных пламенем трупов людей, ещё тлеющих и испускающих дым, вонь и смрад. Она упала на колени перед невинно погибшими односельчанами, слёзы больше не текли по её щекам, слёзы кончились, вой, больше похожий на рык раненой пантеры, вырвался из изуродованной, порубанной в клочья души девушки. Живых нигде никого не было. Деревня мёртвых. Красивое название «Цветково» теперь было, вернее не было больше именем деревни. И деревни больше не было.
Она решила двигаться в райцентр, уже выходя из останков деревни, она наткнулась на труп немца с прорубленной головой, рядом валялся и окровавленный топор, а чуть дальше труп мальчика Сашки Герасимова с простреленной автоматной очередью грудью, который наверное, нет наверняка и убил нелюдя. На поясе у мертвеца Марта нашла три гранаты и забрала их. Но вдруг гробовую тишину утра нарушил звон гремящей собачей цепи и раздался тонкий щемящий сердце вой, где-то скулила и выла собака. Марта быстро нашла за уцелевшим сараем семьи Ивановых привязанную на цепь небольшую дворняжку с пушистым хвостом по имени Жучка. Жучка эта и оказалась единственным существом во всей деревне оставшимся в живых после бесчинства фашистов. Собачка, почуяв живого человека активно призывала на помощь и оплакивала односельчан одновременно. Увидев подходящую Марту, она радостно завиляла своим пушистым хвостом и извиваясь всем телом от счастья натянула цепь и припала к ногам девушки. Марта сразу отрезала ошейник острым ножом партизана Ромки. Теперь во всей убитой деревне их было двое живых существ и Марта и Жучка. Но и они сразу покинули свою Родину и отправились по дороге в райцентр. Пути было 18 верст. Ходу на целый день и через лес и меж погорелых и неубранных полей и вдоль озера по поруганной и истерзанной земле Русской. Они шли вдвоем Марта и Жучка. Шли мстить врагу. Солнце уже вовсю палило с небес и без того пересушенную землю. Было жарко. Марта расстегнула шинель, но не снимала её, ведь в любой момент на опустевшей дороге могли появиться немцы и нужно было быть готовой к бою. Оба «Дегтярёва» за спиной словно каменные давили плечи, большие сапоги натёрли ноги, Хотелось есть. Голод. Она уже не видела еды несколько дней, но ярость и ненависть были сильнее голода и Марта пыталась как настоящие солдаты идти строевым шагом, размахивая в такт шагам руками, но быстро сбивалась, почти падала от усталости и изнеможения но опять переходила на строевой шаг и через несколько километров тихо напевая строевую песню «Вставай страна огромная» уже быстро и уверенно строевым шагом шагала вперёд. Она прекрасно понимала, что идёт навстречу своей смерти, потому что жить после смерти своих детей она не будет, но уйти из этого мира оставив не наказанным зло, она не могла, поэтому шла строевым шагом и пела:
– вставай страна огромная,
– вставай на смертный бой,
–…
– Пусть ярость благородная вскипает как волна,
– Идёт война народная, священная война!
У поля с незрелой ещё пшеницей, она жадно ела колосья, тщательно разжевывая и высасывая муку и выплевывая скорлупу, затем из пруда ничком напилась воды, поспала минут сорок в тени начавшегося опять соснового леса и опять пошла.
И вдруг за соснами она увидела немцев. Три человека с мотоциклом. Они мирно отдыхали на травке в тени дерева, покуривали ароматные сигареты и вели спокойную беседу на своём собачьем языке. Мотоцикл стоял в стороне, тоже в тени, со склоненным набок рулём, на коляске был установлен пулемёт. Марта потихоньку подобралась поближе в кусты метрах в десяти и легла на живот, поглаживая между ушей жучку, чтобы та не выдала её присутствие. «Дегтяревых» она сняла с плеча, приготовила к бою и положила рядом, нож засунула в рукав шинели. Время потянулось медленно, она лежала в тени и через пространство между стволами наблюдала за врагом. Вот один немец, маленький и толстый, под смех сотоварищей, поднялся и направился к Марте и, став у соседней сосны начал мочиться, блаженно закинув голову вверх. Решение возникло мгновенно: мягко и быстро, словно кошка долго выслеживавшая мышь, она в два шага оказалась за спиной у немца и - одно движение ножом от уха до уха по запрокинутой шее и на сосну брызнули две струи крови, точно как из шейки Димки. Немец захрипел тихо и осел Марте на руки, она аккуратно опустила его, так что он уткнулся лицом в землю, в Русскую землю, словно склонился в поклоне прося прощения и умер.
–Первый, - прошептала Марта и также тихо как кошка исчезла в кустах, вернулась к своим «Дегтярёвым» готовым к бою и направила один в сторону других двоих. Два одиночных выстрела, словно удары хлыста о воздух, точно достигли цели: над ухом одного из красного пятнышка потёк ручеек крови, а у второго на мундире в области сердца расползалось красное пятно. Марта подошла к убитым. У того, что с дыркой над ухом с другой стороны не оказалось головы, как шкорки арбуза в стороне валялись два куска черепа, а трава вокруг была забрызгана мозгом «мучителя людей». Второй был ещё мертвее, но разве что целее первого: только дырочка над сердцем «душителя». Марту никто никогда не учил стрелять и убивать ножом. Разве что обращаться с «Дегтярёвым» её научили в школе на уроках по военной подготовке, там же она видела в киноролике как стреляют солдаты и управляются с ножом. А теперь навыки и умение делать это, замешанные на лютой ненависти и жажде мести раскрылись в ней сами собой, раскрылись ещё с ударом Иркиного ножа в «пакетик» с Ромкой.
– Три,- прошептала она.
Немец оставшийся без головы был небольшого роста, чуть может выше Марты. Она смело раздела труп, переоделась в его одежду и сапоги, потуже затянула ремень, уложила в коляску мотоцикла и «Дегтярёвых» и немецкие «Шмайсеры» убитых и гранаты, а самое главное поела немецких мясных консервов и покормила оголодавшую совсем Жучку. В ногах коляски оказался и запас патронов для пулемёта установленного на люльке. Полный боекомплект. Она видела как немцы заводят свои мотоциклы и сделала точно также: нажала кнопку на фаре , наступила ногой на ручку у мотора и завела мотоцикл, села и поехала… Правда сначала назад, но поупражнявшись ещё немного двинулась вперёд опять в сторону райцентра, а метров через триста вполне уверенно ехала по дороге на приличной скорости. Собака Жучка поудобнее умостилась в люльке, тоже быстро освоившись и подставляла с наслаждением сытую морду навстречу ветру, вывалив язык для охлаждения.
Добрались до райцентра к вечеру, когда огромное оранжевое солнце опять спускалось к горизонту и светило прямо в лицо Марте. Она с сожалением смотрела на вечное светило потому как увидеть его восход завтра утром не надеялась. Но всё же въезжать в занятый врагом городок в светлое время не решилась, укрылась в лесочке и стала ждать наступления темноты. А как только светило опустилось за край земли и сумерки покрыли воздух, Марта вновь завела мотоцикл и двинулась в город, освещая дорогу фарой. Въехала со стороны маленьких улочек, чтобы не встречаться до поры с патрулями и постами. На её счету было три убитых немца и одна спасённая жизнь – собаки Жучки, которая в знак благодарности не покидала Марту и сидела тихо под сиденьем в мотоциклетной люльке…
Всё таки Марта дожила до рассвета и, когда вечное светило выглянуло из-за края Земли с другой стороны Мира, на счету у Марты было пятьдесят шесть убитых немцев, убитых ударом Мартиного ножа прямо в сердце, как погиб её Ромка, сгоревших заживо в жилых домах, как сгорела её подруга Ирка и сотни односельчан в новом амбаре, простреленных автоматной очередью через грудь и живот, как был прострелен мальчик Саша Герасимов, зарубивший врага «рода человеческого», нескольким она смогла просто отстрелить яйца за изнасилованных Русских женщин, подорвала гранатами несколько маши и с наслаждением смотрела как из кузовов вылетали куски разорванных в клочья фашистских тел. И ещё был убитый офицер, убитый ударом приклада «Дегтярёва» по голове, она взяла из кобуры убитого пистолет Парабеллум, взяла хотя отлично понимала, что в том бою, что она ведёт сейчас он будет мало эффективен, сейчас нужнее пулемёты, а лучше пушки и танки, но чувствовала, что именно пистолет понадобится ей обязательно, понимала, хоть и бессознательно, что именно это и есть главное оружие в её личной войне, в войне с самой собой. И вот в предрассветной мгле она выбралась из города. Она была ранена в правую ногу и управлять мотоциклом ей было трудно и больно. Кроме того у мотоцикла была разбита фара и Марта почти ничего не видела, спицы во многих местах перебиты пулями и колёса виляли и скрипели, оружия для ведения боя больше не осталось. Вот только один Парабеллум. Она остановилась у края дороги возле кустарника. Прошло больше суток после гибели её мальчиков. Отомстила ли Она? Наверное, нет. Потому что полностью отомстить за это нельзя, просто невозможно! Потому что месть за это будет вечной. Она достала Парабеллум, попробовала как он работает, ощутив холод вороненого металла изощрённого орудия убийства, и похромала за кустарник. Верная Жучка выскочила из своего укрытия и побежала следом.
Марта опустилась на колени, положила рядом на землю взведённый пистолет и, глядя на восходящее солнце, стала читать слова единственной известной ей молитвы:
– Отче наш, иже еси на небеси,
– Да святится имя твоё,
– Да придет царствие твоё,
– Да будет воля твоя…
Взяла пистолет и вставила ствол в рот. Вот для этого последнего боя ей и понадобился Парабеллум, для этого она и взяла его у убитого Офицера…
Выстрела она не услышала, только крик первым родившегося Ромки слышался где-то вдали, только второй её мальчик Димка жадно сосал её грудь, только муж, самый лучший из мужчин, отец её детей, нежно касался губами её губ и ещё тишина и покой и счастье…
Жучка тихо скулила и пыталась лизать мёртвые щеки Марты. Она опять осталась одна…
Послесловие
Эта история имела место быть на самом деле в те жуткие дни, что назывались Войной. Марта и её двойняшки, Ирка и её четверо детей, мальчик –партизан Ромка, собака Жучка посетили действительно наш неуютный Мир и каждый оставил в нём свой след
Марта совершила поступок, который неоднократно повторился в будущем, стала основательницей понятия носящего в современной психогенетике название –ПАТРН: Повторение Модели Поведения и история эта, правда несколько в ином виде, приводится в учебниках. Так племянница Марты в 1953 году совершила самоубийство в результате послеродовой депрессии, когда её детям было по семь месяцев и старшая дочь этой племянницы в том же возрасте, в результате той же болезни пыталась покончить с собой. Патрн как правило унаследуется старшим ребёнком в семье: мальчик повторяет модель поведения дедушки по материнской линии, а девочка – бабушки по линии отца. Обратите внимание, поройтесь в прошлом своей семьи. Если дед погиб в Войну, то и сын его дочери очень часто подойдёт к рубежу жизни в этом возрасте, если бабушка страдала от тяжелой болезни, то и дочь её сыны будет мучиться о т такой же болезни…
Ген – это биологическая структура несущая информацию о строении нашего тела, о признаках будущего потомства, но, оказывается, он несет сведения и о судьбе наших потомков, передает их от наших предков нам, а от нас нашим детям. Вот так ужасы той Войны проросли в нашу жизнь и пускают корни в будущие поколения.
Я хочу чтобы люди помнили об этом! И не допустили повторения Модели той Войны!
Добрунов С.Д.
Чтобы помнили!
© Copyright: Сергей Добрунов 78, 2015
Свидетельство о публикации №215050101358
Свидетельство о публикации №215050101358
Рецензии