Чак Паланик Прелесть Beautiful You Часть 3

Когда она проснулась, Максвелла в постели не оказалось. Дверь в ванну была закрыта, и оттуда доносился звук льющейся воды.
Кто это сказал? Бетти Фридан или Глория Стейнем? Наверняка уже не вспомнить, но вроде кто-то из них писал про «секс нараспашку» – совершенный в интимном плане половой акт без эмоциональной привязанности. Точь-в-точь как с Максвеллом. По итогу Пенни чувствовала себя страшно измотанной, как после гриппа. Но вялость быстро сменилась неуемной прожорливостью. Они ели и трахались. Ели и трахались. На износ. Нараспашку. 
Да, теперь можно уверенно заявлять: до сегодняшнего дня Пенни Харриган никогда не испытывала оргазма. Ничего похожего на то непередаваемое наслаждение, которое Максвелл извлекал из ее жаждущего тела. Впервые фразы про фейерверки и взрыв эмоций, какими пестрит «Космо», казались не преувеличением, а наоборот.
– Нужно тебя побрить, – заметил Максвелл, поглаживая ей лобок. – Так мы исключим погрешности в опыте.
Пенни безропотно согласилась. Подумаешь. Ей приходилось бриться и раньше, даже делать эпиляцию воском в преддверии пляжного сезона.
– Правда, волосы больше не отрастут, – предупредил Максвелл.
Он использовал особый рецепт узбекских кочевников, дошедший до нас через тысячелетия; уникальная формула на основе сока алое вера и размельченных кедровых орешков навсегда сделала лобок Пенни девственно чистым и гладким, как у младенца. Она с тоской смотрела на рассыпанные по простыне кудрявые завитки, и мысленно внушала себе, что давно мечтала избавиться от этих зарослей.
В сексе все предпочтения Максвелла сводились к тому, чтобы доводить ее до еще большего исступления. Похоже, это был единственный источник его удовольствия. На все вопросы Пенни, не хочет ли он сам кончить, любовник лишь отмахивался со словами «как-нибудь в другой раз». После той памятной ночи в Париже он даже не удосуживался раздеться – максимум до пояса, а затем и вовсе стал напяливать на себя врачебных халат, боясь запачкать одежду.
Неудивительно, что Алуэтта так злилась: для обольстительницы, привыкшей сводить мужчин с ума, нежелание Максвелла участвовать в процессе было прямым оскорблением. Пенни пыталась не думать о французской красавице и ее угрозах, но одна мысль не давала ей покоя: Алуэтта наслаждалась близостью любовника ровно сто тридцать шесть дней. Принцесса Гвендолин – ровно столько же. «Нэшнл инкуайрер» никогда не врет. Если она не ошиблась в своих вычислениях, ей осталось сто три дня. Но при таком убийственном сексе не факт, что она доживет. Ах, как сладка будет смерть!
Для полного счастья требовалось лишь найти ту жуткую запись и удалить к чертям. Дверь в ванную по-прежнему оставалась закрытой; вода по-прежнему лилась.
Схватив с тумбочки диктофон, Пенни отмотала назад, нажала «плей». «Не будь тупой ханжой…», раздалось из динамика. Пусть так, но нельзя, чтобы хоть кто-нибудь услышал нечеловеческую мерзость, лившуюся у нее изо рта. Она снова ткнула «плей», и на сей раз услышала крик.
Оставалось надеяться, что Максвелл ничего не расслышит за шумом льющейся воды.
Кричали по-французски. Языка Пенни не знала, но по собственному опыту догадалась, о чем речь. Вопила Алуэтта, находясь под действием розового шампанского пополам с секретными ингредиентами. Пенни перемотала вперед и снова включила запись.
«Не умирай, Пенни!»
Момент истины нарушила громкая трель. Диктофон на поверку оказался еще и сотовым! От страха Пенни едва не уронила устройство, но в итоге бросила его обратно на тумбочку. Мелодия звучала снова и снова; на дисплее вместо имени абонента высветилось «номер скрыт».
Спрыгнув с кровати, Пенни постучалась в ванную
– Макс, телефон!
Подергала ручку – заперто. Максвелл принимал душ и неразборчиво мурлыкал какую-то песенку.
Трель не смолкала. После пары звонков любопытство пересилило, и Пенни взяла трубку.
– Алло?
В ответ – тишина.
Дверь в ванную распахнулась, и на пороге возник Максвелл в одном полотенце, повязанном на бедрах. С мокрых волос капала вода. Застукав Пенни с поличным, он грозно нахмурился и выразительно щелкнул пальцами: повесь трубку. 
– Алло? Корни? – раздался голос.
Очень знакомый голос. Женский.
– Макс, я не виновата, – умоляла неведомая женщина. – Не наказывай меня.
Пенни молча отдала ему телефон. Женщина на том конце провода продолжала упрашивать. Жалобно. Слезно. Максвелл прижал трубку к уху. Постепенно раздражение на его лице сменилось глубокой задумчивостью.
– Не вижу проблемы, – заявил наконец он. – Активные вещества не попадают ни под один действующий акт о запрещенных или опасных компонентах. – Трубка снова заверещала, но он лишь покачал головой: – Тогда просто назначь нового главу комиссии по санитарному надзору. Такого, чтобы сразу дал добро на выпуск.
Пенни знала таинственную собеседницу, помнила по многочисленным телеэфирам. Ее выдал голос. Он прочно ассоциировался с респектабельной, по плечи укладкой. Синим костюмом. Жемчужным ожерельем. С женщиной, выступающей перед лесом микрофонов.
– Я уже на последней стадии испытаний, – проговорил Максвелл, пристально глядя на Пенни. – Массовое производство назначено на лето. Через месяц мы охватим порядка полумиллиона розничных точек продаж. – Развернувшись, он шагнул обратно в ванную. – Ты ведь понимаешь, сколько поставлено на карту. Не вынуждай меня идти на крайние меры.
Дверь захлопнулась. Следом душ включился на полную мощность – наверное, чтобы заглушить разговор.
Если ее догадка верна, голос в трубке принадлежал президенту США. Президенту Клариссе Хайнд.
Интересно, какое уникальное изобретение они готовили к запуску?



Дни и ночи слились в бесконечную череду секс-кульбитов. Всякий раз Максвелл предлагал ей на пробу новую игрушку, или снадобье, или совершенно потрясающую смазку.
Он доводил ее до такого оргазма, что спина выгибалась, ноги отказывались двигаться, и всё время поддразнивал, приговаривая:
– Мы почти закончили. Осталось только кое-что подправить.
Или:
– Нельзя выбиваться из графика…
Он погружал в нее руку до запястья со словами:
– Поищем-ка твое половое сплетение. Кажется, оно где-то здесь.
Случалось, он терялся; тогда на помощь ему, точно карта дорог, приходил анатомический атлас, лежавший тут же на кровати.  Будучи левшой, он запускал пальцы левой во влагалище, словно отмечая точку на карте. Вы сейчас здесь. Свободная рука разглаживала замятые сгибы атласа, палец скользил по неведомому маршруту, и всё это сопровождалось тихим бормотанием:
– Ответвления nervi pelvici splanchnici расположены рядом с твоими nervi erigentes… – Обнаружив искомое, Максвелл шевелил что-то глубоко внутри и торжественно провозглашал: – Пенни, ты в курсе, что твое копчиковое сплетение сместилось на два сантиметра к поверхности? – А пошарив еще немного, добавлял: – Не волнуйся, смещение в пределах нормы.
С досадной регулярностью он извлекал из нее очередной инструмент наслаждения, который испытывал, клал на угол тумбочки и сгибал металлический или пластмассовый корпус. Иногда для этой цели приходилось прибегать к плоскогубцам или пассатижам, хранившимся в верхнем ящике. Хуже всего, когда Максвелл принимался с размаху лупить неподдающейся конструкцией по тумбочке, с каждым ударом чудовищно уродуя прекрасную мебель, и лупил до тех пор, пока не получал желаемый изгиб.
В такие моменты происходящее в спальне напоминало Пенни старые, в коричневых тонах фотоснимки лаборатории «Менло-Парк» Томаса Эдисона. Или мастерской Генри Форда. Сама же Пенни чувствовала себя не возлюбленной, а больше помощницей-лаборанткой. Как доктор Ватсон или Игорь. Или как собака Павлова. Когда, вопреки ее мрачному настрою и  стремительно нарастающей брезгливости, Макс дарил ей новые всплески наслаждения, она отчасти ждала, что он вот-вот воскликнет: «Эврика!»
К задаче он подходил с серьезностью швейцарского часовщика и нейрохирурга вместе взятых. По его приказу дворецкий или мажордом прикатывали прямиком к постели столик со стерильными инструментами, чтобы Макс мог вообще не отрываться от процесса.
– Зажим! – рявкал он, и слуга молниеносно вкладывал в протянутую руку искомое.
– Промокни лоб! – следовал очередной приказ, и бедолага в ливрее торопливо стирал бумажным полотенцем капли пота с чела сурового магната.
Случалось, Макс ковырялся у нее между ног с фонариком в зубах, ювелирной лупой в глазу и выражением сосредоточенности на лице.
– Мой выбор пал на тебя, потому что ты никогда не испытывала оргазм, – пояснил он. – Меня не проведешь. Ты – Спящая красавица, которую некому разбудить, что характерно для всех женщин, кому я пытаюсь помочь.



– «Веками женщины получали лишь малую толику удовольствия, отмеренного им природой», – зачитывал Максвелл распечатку. Пресс-релиз. – «Я разделяю мнение профессиональных медиков, что основная масса хронических заболеваний у слабого пола вызвана постоянным стрессом, избавиться от которого довольно просто при наличии грамотного средства...»
Даже для неискушенного уха Пенни речь звучала набором эвфемизмов. По словам Максвелла, так и задумывалось. Ведь продавали секс. И не просто секс, а интимные приспособления, гарантирующие женщинам качественное наслаждение, какое не может дать ни один мужчина. Кто-то сочтет пресс-релиз ерундой, замыленной рекламой вагинального спрея. А кто-то, в частности мужчины, зацикленные на собственных ненасытных пристрастиях, прочтут в нем смертный приговор.
Они сидели в постели, откуда последнее время не вылезали. Теперь Пенни одевала раз что пижаму, да и то, чтобы не щеголять голой перед мажордомом, доставлявшим  изысканные кушанья. 
– «Поэтому мы с гордостью представляем серию средств личной гигиены «Прелесть/Милашка», – продолжал Макс.
К.Линус Максвелл собирался расширить свою корпорацию и с размахом покорить сферу пустых вагин. Сверкающие гели и смазки на тумбочке. Волшебное спринцевания розовым шампанским. Лосьоны для корректировки коэффициента фрикций. Всем этим он готовился осчастливить одиноких потребительниц.
Упаковка будет розовой, но не пошлой. Продукция серии появится на прилавках под общим названием «Прелесть». Скользя пальцами по сенсорной панели смартфона, Максвелл продемонстрировал Пенни рекламный образец: на розоватом фоне белые с завитушками буквы «Прелесть», а снизу надпись «Больше, чем любовь». Раствор для спринцевания будет продаваться в конвертике под видом порошка, который можно смешивать с водой или шампанским. И это только первое в череде уникальнейших средств личной гигиены. Скоро любая женщина сможет насладиться головокружительным оргазмом по умеренной цене.
Все те знания и сексуальное искусство, какие Максвелл почерпнул у мудрецов, шаманов и куртизанок, все сексуальные секреты древнего мира, с его подачи станут доступными каждой современной женщине. Еще немного, и от Омахи до Осло не найдется такой, которая не познала бы сногсшибательный бурный оргазм, открывшийся Пенни лишь недавно. Поистине это открытие перевернет мир. И наглядное подтверждение тому – бывшие возлюбленные Макса. Своим примером они доказали, что сексуально удовлетворенная женщина расцветает, легко избавляется от лишнего веса и наркозависимости. Каких-то несколько недель отделяли прекрасную половину человечества от полной самореализации.
Всего за пару дней, проведенных в парижском пентхаусе, Пенни скинула восемь фунтов. Спала как младенец и чувствовала себя как никогда прекрасно. 
Втайне она даже гордилась своим вкладом в столь значимый проект. Макс продолжал колдовать над рецептами. Отшлифовывал грани. В недалеком будущем девушки, подобные ей – обычные, с заурядным телом и лицом, – получат зубодробительное наслаждение, прежде доступному лишь звездам экрана.
– Почему «Прелесть»? – спросила Пенни, разглядывая снимки с прототипами секс-игрушек, смазок и ночных сорочек.
Максвелл пожал плечами.
– Зануды-маркетологи говорят, самый идеальный вариант. Плюс, переводится на все языки.
Молодые и старые. Толстушки и коротышки. Миллиарды женщин научатся любить свое тело в его нынешнем виде. «Прелесть» станет для них настоящим благословением. Если массовая продукция хотя бы вполовину не будет уступать прототипам, чье действие Пенни испытала на собственной шкуре, совсем скоро К.Линус Максвелл удвоит и без того колоссальное состояние.
– Тебе что, недостаточно денег? – поддразнила она.
И снова на его губах мелькнула грустная улыбка.
– Дело не в деньгах. Я делаю это не ради выгоды.
А ради покойной матери, догадалась Пенни. Разве каждый мальчишка не мечтает одним махом облагодетельствовать несчастную родительницу? Мать Максвелла работала на износ, чтобы обеспечить ему достойное будущее, и умерла, не успев вкусить плоды сыновьей благодарности. Настораживало, правда, что почтить ее память он собирался, обрушив на женщин всего мира потоки качественного секса… однако от этого его мотивы не становились менее благородными или трогательными.
Внезапно Пенни осенило. Конечно, ее это не касается, но всё же…
– Ты еще скучаешь по ней? По маме?
Он не ответил и снова углубился в чтение пресс-релиза.
Она порывисто наклонилась и поцеловала его в щеку.
– С чего такая любезность? – удивился он.
– За то, что ты такой замечательный сын.
И вновь по его лицу тенью скользнула робкая улыбка маленького сироты.




 – Ничего общего со шпанской мушкой, – горячился он. – И близко нет.
Разговор состоялся во время одного из их редких выходов в свет. Они ужинали в шикарном ресторане Сен-Жерменского предместья в шестом округе Парижа. По обыкновению их столик был центром всеобщего внимания. Даже надменные парижане таращились на них без зазрения совести.
Знаменитый афродизиак, получивший название шпанская мушка, добывали из изумрудно зеленых жуков-нарывников Lytta vesicatoria. Насекомых сушили и перемалывали в порошок, чтобы потом добавлять в питье. Однако такой коктейль грозил серьезным воспалением мочевыводящих путей. Отведав чудодейственного напитка, женщины якобы начинали молить о сексе. На деле же эффект был как от ударной дозы токсикодендрона.
– Это, – заключил Макс, катая по ладони розовую капсулу, – совершенно иное.
Очередную новинку он достал из кармана пару секунд назад. Подобно прочим игрушкам, розовая пилюля была из косметической линии «Прелесть». Размером с яйцо малиновки, она смахивала на леденец – хоть сейчас в пасхальную корзинку, – а цветом напоминала жвачку.
Пенни с любопытством взяла пилюлю.
– Мне ее глотать?
Макс только рассмеялся ее наивности и покачал головой.
– Нет, дорогая. Это вагинальный суппозиторий, разработанный специально, чтобы стимулировать эротическое влечение. – Он немного помолчал, наблюдая, как Пенни вертит пилюлю между пальцами, и продолжил: – Обрати внимание на липковатую текстуру поверхности. Слой силикона, смешанный со щадящим стимулятором на травах. При проникновении пениса во влагалище, оба партнера разделят удовольствие.
Пенни сжала шарик. Он оказался мягким, и на удивление тяжелым. Лукаво улыбнувшись, она промокнула рот салфеткой и окликнула проходящего официанта:
– Excusez moi, не подскажете, где у вас toilette?
На обратном пути ее настигло возмездие в лице Алуэтты д’Амбрози. Актриса устроилась в уединенном кабинете, дабы не привлекать к себе внимания. Выглядела она неважно: осунулась, похудела, глаза ввалились.
Сексуальные пытки странным образом умиротворяли Пенни, придавая уверенности  в себе. Она решительным шагом двинулась к сопернице. Розовая бусина уже творила в ее недрах чудеса, задуманные предприимчивым Максвеллом. Пенни взглянула на изможденную кинодиву:
– Здравствуй, Алуэтта. Отлично выглядишь.
– Глупости, – парировала та. – Выгляжу – краше в гроб кладут. А всё Макс виноват.
– Ты что, следишь за мной? – прищурилась Пенни.
Алуэтта со вздохом запустила пальцы в роскошную гриву. Волосы целыми прядями посыпались на пол. От Пенни не ускользнуло, что ими завален весь стол и обивка кабинки.
– Я хотела спасти тебя, мышка, – начала актриса. – Но опоздала. Тебя уже уподобили тупой шлюхе. – (Пенни вздрогнула от такого хамства). – Ты пренебрегла моим советом и позволила Максу околдовать себя. – Алуэтта смотрела на нее с откровенной жалостью и беззлобно заключила: – Раньше ты была личность. Да, быстро же ты отказалась от своих целей и стала тупой голодной conass.
Пенни развернулась, чтобы уйти, но француженка остановила ее.
– Скажи, он уже давал тебе черную бусинку?
– Что за бусинка? – насторожилась Пенни.
Но ее собеседница только ухмыльнулась:
– Сюрприз-сюрприз.
У столика Макс не спешил подняться ей навстречу. Вместо этого сделал знак подойти поближе и дать руку. Потом взял ее ладонь, нежно поцеловал и вложил туда что-то. Разжав пальцы, Пенни увидела пресловутую черную бусину. По форме и размеру она ничем не отличалась от первой, разница была лишь в цвете.
– Розовая для влагалища, – объявил Макс, – а черная – для твоего чудесного ануса. Помни, простота – залог успеха. Аналогичную маркировку мы используем для всей продукции марки «Прелесть».
Пенни покорно направилась в уборную.
Объединившись, бусины мгновенно принялись за дело. По возвращению Максвелл усадил ее за столик, а сам устроился напротив. Парочка углубилась в меню.
Сначала Пенни чудилось, будто у нее в паху полыхает сладостный пожар. Его сменили легкие судороги; щемящие спазмы стремительно нарастали, и вот словно мягкие зубы впиваются во внутренности, пожирая их изнутри.
Стон, сорвавшийся с ее губ, привлек посетителей ресторана. Все головы разом повернулись в ее сторону. Пенни прижала салфетку ко рту, делая вид, что закашлялась. Пусть лучше думают, что у нее туберкулез, чем догадаются про множественные оргазмы.
– Не переживай, – успокоил Максвелл, – твой организм не пострадает. Силикон – достаточно нежный материал.
У нее под кожей бурлило и кипело.
– В шарики вживлен магнит, – объяснил Максвелл. – Не мог дать их тебе одновременно, поскольку притяжение слишком велико. – Он взял ручку и явно приготовился записывать. – Древнее перуанское племя чичлачи называло их «брачные камни»: обретя друг друга, они сливаются воедино так, что расцепить практически невозможно.
Как выяснилось, черная бусина упиралась в переднюю стенку прямой кишки, а розовая – в заднюю стенку влагалища. Даже покрытые силиконом и помещенные в разные отверстия, камни нашли друг друга, и теперь на разделяющую две полости тонкую стенку со всем хитросплетением нервных окончаний активно воздействовали два мощных магнита, сдавливая самые чувствительные точки.
Наслаждаясь ее муками, злобный гений жестом подозвал официанта.
– Между шариками только чувствительная промежностная губка. Не пытайся сопротивляться. Атака идет на все эрогенные нервы разом.
Чтобы не застонать, Пенни прикусила тщательно наманикюренный ноготь. Соски возбудились настолько, что грудь так и норовила выпрыгнуть из пуш-апа.
– Ты слишком молода, – наставительно заметил Максвелл, наблюдая за ее реакцией, – и просто в силу возраста не способна в полной мере постичь все возможности организма.
Он нарочно дразнил ее, провоцировал поддаться искушению у всех на глазах. Пока элегантные пары чинно ужинали и беседовали, она страдала под натиском бешеного вожделения.
К столику подскочил официант.
– Мадам готова сделать заказ?
В ее чреве сталкивались и разбивались вдребезги планеты. Моря вздымались волнами, начисто смывая рассудок. Тщетно она сжимала ноги, силясь удержать рвущийся наружу поток.
– Мадам желает толстый стейк, – насмешливо сообщил Макс официанту и, повернувшись к Пенни, добавил: – Или тебе больше по вкусу порция сочного языка?
Содрогаясь в экстазе, Пенни почувствовала, как носок его ботинка скользнул по ее ноге вверх – от лодыжки к коленям, и вскоре уперся в промежность. Ей невольно вспомнилась их первая встреча: как она, распластавшись на ковре, поймала свое отражение в отполированной глади мужской туфли ручной работы. Слова застряли в горле. Трясущимися руками она поправила юбку и внезапно обнаружила мокрое пятно. Салфетка тоже промокла насквозь. Забыв про официанта, Пенни сбросила ногу Макса, кое-как поднялась и, хватаясь за спинки стульев к вещему неудовольствию их состоятельных обитателей, направилась в туалет. Колени подгибались и дрожали от бесконечных оргазмов. Почти у самой двери она не выдержала и упала. Встать не было сил. Последние метры до отделанного кафелем убежища пришлось ползти на карачках. Закрывшись в кабинке, Пенни задрала мокрую юбку и сунула два пальца во влагалище. Вскоре ей удалось нащупать розовый шарик, но тот никак не давался в руки. Слишком скользким был силикон.
Выгнувшись дугой, Пенни запустила пальцы в анус, пытаясь найти черную бусину, но тщетно.
Внезапно за спиной послышалось:
– Зря стараешься, всё равно не вытащишь.
Голос принадлежал Алуэтте. Без тени смущения кинодива шагнула в кабинку.
– Год назад я так же корчилась в этом самом туалете. От помешательства меня спас официант. Такой отважный юноша. Высосал черную бусину, как змеиный яд, прямо из задницы.
Выставив обнаженный лобок, Пенни еле слышно взмолилась:
– Помоги…
Алуэтта обозрела гладко выбритый пах и тихонько присвистнула:
– Неудивительно, что Макс тобой увлекся. Такую прекрасную киску еще поискать, – облизнулась она. – Потрясающе.
От выделений на полу образовалась небольшая лужица.
– Расслабься, – посоветовала Алуэтта. – Сдвинуть этот чертов камень можно только мощной струей.
Опустившись на кафельный пол, она обхватила Пенни за бедра и припала звездным ртом к истекающей соками вагине. Оседлав это прекрасное лицо, Пенни отчаянно тужилась, чувствуя, как тонкие пальцы исследуют задний проход.
Возбуждение постепенно спало. Наконец Алуэтта оторвалась от своего занятия и выплюнула в унитаз розовый шарик. Без второй половинки черная бусинка поддалась на удивление легко. Актриса вытащила ее наружу и, повертев перед носом Пенни, тоже выбросила в унитаз. Оба магнита сомкнулись с чудовищной силой, и Алуэтта нажала на смыв.
– Не благодари меня, мышка, – вздохнула она, бросив оценивающий взгляд на соперницу. – Настанет день, и ты пожалеешь, что не умерла сегодня, – повернувшись к зеркалу, она принялась поправлять смазанный макияж. – Теперь уже слишком поздно, тебя всё равно не спасти.  Скоро ты станешь его рабой, как и мы.



В перерывах между светскими раутами с изысканным угощением и шикарной публикой, они кочевали из парижского пентхауса Макса в его шато в долине Лауры. Там она бродила по гулким залам, разглядывая бесценный антиквариат, принадлежавший многим знаменитостям задолго до Максвелла. Между славой и одиночеством там много общего… Пенни гуляла по прилегающим к шато садам под пристальным взором охранников с автоматами наперевес, а камеры наблюдения фиксировали каждый ее шаг.
Пенни кусала ногти до мяса, пытаясь приглушить крики блаженства. По идее, если так злоупотреблять сексом на протяжении нескольких месяцев, запасов удовольствия должно хватить до конца дней. Временами ее посещали серьёзные мысли – о голоде в Судане, например, – но стоило Максу ввести в нее очередной потрясающий продукт, и в голове воцарялась пустота. Эйфория стирала всё. Не хватало сил даже думать о застопорившейся карьере, о будущем родителей, доживавших свой век в Небраске. Или о глобальном потеплении. Теперь центром вселенной было тело, а время сузилось до сладостного здесь и сейчас. Прошлое и будущее исчезли, и Макс уверенно держал ее в тисках настоящего. От его прикосновений мир рушился. Казалось, на свете нет ничего, кроме Парижа, этой постели и отчаянно пульсирующего клитора.
У нее было всё, что считалось нужным для счастья: наряды от Гуччи, умопомрачительный секс, слава, – однако с каждым днем она чувствовала себя всё более несчастной. Вдобавок, все без исключения думали, как ей повезло; никто и слышать не желал о невзгодах разочарованной Золушки, ведь в сказках полагается жить долго и счастливо. Вот только… это ни капли не походило на те великие достижения, к которым она всегда стремилась.
Чуть ли не с энтузиазмом она считала дни до неизбежной развязки.
Еще восемьдесят семь.
Умом Пенни понимала, что в ее возрасте можно и нужно отрываться на полную, общаться, страдать. Очутиться бы на искрометной вечеринке, какую ее подруга Моник наверняка устраивает в эту секунду. Чего скрывать, сейчас Пенни не побрезговала бы даже пивной мешаниной из кегов в духе «Сигма Чи», и студентами-мажорами, нарочно пугающими своей вечной эрекцией первокурсниц.
Наедине с ней в пентхаусе и шато Макс никогда не хотел разговаривать, только испытывать свои тантрические штучки-дрючки. Пенни списывала такое поведение на стресс. До запуска «Прелести» оставался месяц, тут не расслабишься. И тем не менее, она старалась поднять настроение любовнику. Рассказывала анекдоты, нахваливала его машины, прическу, чувство юмора, однако тот пропускал ее лесть мимо ушей.
Даже пресловутый парижский шопинг не приносил радости. Особенно если несколько недель подряд гулять по бутикам. Лучшие дизайнеры соперничали за право одевать новоиспеченную Золушку. На примерках ей только и твердили, как шикарно она выглядит, и даже предлагали взятку, если их лейбл «засветится» на особо значимом мероприятии. Короче, сплошное лицемерие и фальшь. Пенни отчетливо понимала, что в дорогих тряпках выглядит ужасно, а ее «благодетели» просто-напросто жаждут славы. В очередном платье от кутюр шея казалась короткой и толстой, грудь – маленькой, а бедра – чересчур широкими. Зеркала в ателье не лгут.
До того, как стать знаменитой, в Нью-Йорке ее фигуру открыто критиковали все, кому не лень. Но по крайней мере, не врали.
К сожалению, ее красота ограничивалась интимной зоной. Язык не повернется попросить того же Лакруа сшить наряд, чтобы подчеркивал столь пикантное достоинство.
Всякий раз, оправляясь по магазинам, Пенни искала, чем бы порадовать Макса – миссия невыполнимая априори. Что можно подарить человеку, который имеет всё? И всех. Похоже, единственное, что его радовало – это видеть, как новый прототип или формула увеличивает децибелы ее экстаза. Чем лучше ей, тем приятней ему. Придя к такому выводу, Пенни твердо решила любой ценой доставить Максвеллу удовольствие.
Случай представился однажды ночью, когда очередное приспособление – на сей раз вагинальный расширитель в виде шишки, сделанный по образцу колумбийских племен, – вдруг не сработало. Нет, было хорошо, но не более. Пенни даже испугалась, что перегорела. Или у нее атрофировались эрогенные центры. Заметив, что любовник разочарован, она устроила целый спектакль. Она каталась по кровати и сучила руками как тюлень. Лаяла как собака и голосила петухом.
В самый разгар ее благородной симуляции Максвелл рявкнул:
– Хватит! – бросив на нее негодующий взгляд, он потянул за шелковистый шнурок, привязанный к игрушке, и та легко выскочила наружу. Надувшись, как ребенок, Максвелл смотал шнур, приговаривая: – Даже не пытайся меня обмануть. Ученый – это в первую очередь дотошный наблюдатель. Твой пульс не превышал сто пять ударов в минуту, давление тоже не изменилось.
Он в сердцах швырнул бесполезную игрушку на тумбочку.
– В тебе меня подкупила искренность и естественная реакция, – Максвелл нажал кнопку вызова дворецкого. – Давай забудем сегодняшнюю ночь. Всё равно коту под хвост.
По щелчку пульта на стене ожил телевизор. Комнату вмиг наполнили звуки пальбы и скрежет шин. Не отрывая взгляд от экрана, Макс произнес:
– Не смей больше притворяться.
И по-прежнему не отрываясь от экрана, добавил:
– Захоти я «левых» результатов, обратился бы к проституткам.



Той же ночью Пенни проснулась как от толчка. Вернее, от шума. Затаив дыхание, она вслушивалась в безмолвие спальни. Потоки воздуха из кондиционера колыхали занавески на окне. Максвелл дремал рядом, растянувшись на шелковых простынях. Будильник на тумбочке показывал три восемнадцать утра. Пенни снова потянуло в объятия Морфея, как вдруг до нее донеслось приглушенное бормотание.
Макс разговаривал во сне. В череде невнятных стонов промелькнуло «пока». А может, это было два слова: «покорми меня». Наверняка не поймешь. Приподнявшись на локте, Пенни наклонилась ближе и отчетливо услышала:
– Полюби меня.
Она наклонилась еще ближе. Слишком близко. Предупреждающей сиреной в ухо ей ворвался истошный вопль.
– Фиби!
От надрыва в его голосе Пенни остолбенела. Слово эхом звучало у нее в голове. Фиби. А затем снова воцарилась тишина.
Похоже, в глубине души К.Линус Максвелл был не чужд человеческому. В худощавой груди ученого билось горячее сердце. Доверься он ей, тогда их отношения смогли бы выйти за рамки фантастического секса и перерасти в искренние чувства.
Ее несказанно поражала его мелочность. Внешне он казался придурковатым, сдвинутым на науке мальчишкой с замашками взрослого. Хладнокровным тираном, тщательно скрывающим свои истинные эмоции. Его абсолютно без запаха кожа была ледяной на ощупь, как у робота в научно-фантастическом фильме. Но стоило ему дотронуться до нее…
Когда Макс дотрагивался до нее, ощущения были, словно слушаешь знаменитого тенора в парижской опере или ужинаешь в открытом итальянском ресторане. Пусть Макс ее не любил, но стоило ему коснуться бартолиниевых желёз, и Пенни улетала на небеса. Его равнодушие и холодность разом забывались, уступая место мимолетной влюбленности. Извиваясь от страсти, Пенни смотрела в бесстрастные голубые глаза и всей душой жаждала его близости. Макс словно околдовал ее.
Ей хотелось верить, что секс – это нечто большее, нежели стимуляция нервных окончаний до тех пор, пока какие-то там вещества не брызнут в лимбическую систему. Настоящая любовь куда прочнее и интимней. Она поддерживает и питает человека. А та «любовь», какую стимулировал Максвелл, испарялась вместе с последней струей оргазма. Вопреки многочисленным преимуществам, линия «Прелесть» была лишь мощным любовным заменителем. Больше всего Пенни боялась, что другие женщины не поймут разницы.



Утром на Пенни снизошло озарение, и она позвонила матери в Омаху.
– Как там Париж? – игриво поинтересовалась та. – Умоляю, скажи, что у тебя задержка.
– Откуда ты знаешь про Париж?
На том конце провода мать прищелкнула языком.
– Милая, «Нэшнл инкуайрер» каждый день печатает твои снимки на фоне Эйфелевой башни.
Пенни содрогнулась: на работу она не ходила, сказавшись больной, а Бриллштейну наплела, что у нее гепатит С. Если народ в конторе не ослеп и не оглох, правда уже давно выплыла наружу.
– Газеты назвали тебя гиковской Золушкой, – надрывалась мать. Она всегда кричала по межгороду.
– Мам…
– Видела недавние фото президента Хайнд? – захлебывалась та. – До чего жутко выглядит!
– Может, у нее гепатит? – промямлила Пенни.
– С Алуэттой д’Амбрози еще хуже. Не вздумай бросить Максвелла, – предупредила мать. – Иначе гореть тебе в аду.
– Собственно поэтому я и звоню, – Пенни воспользовалась моментом, чтобы направить разговор в нужное русло. – У тебя сохранились старые номера «Инкуайрер»?
– Говори дату, – горделиво бросила мать. – У меня все подшивки, начиная с семьдесят второго года.
– Шутить!
– Всю жизнь собирала.
– Хочу сделать Максу сюрприз, но есть проблема – я ведь толком его не знаю. Ну понимаешь, детство там, предпочтения…
– А чем плоха вики-как-ее-там?
– Википедия, мам. Нет, не годится. – Пришлось объяснить, что «король оргазмов» нанял целую бригаду хакеров, чтобы те прочесывали интернет и следили за имиджем магната. Так он контролировал каждую деталь своей биографии. – Мне нужно что-то из старенького, когда интернета не было и в помине.
– Милая, это ведь «Инкуайрер», а не «Нью-Йорк таймс», – с сомнением протянула мать.
– Ну мамуль, пожалуйста.
– Что конкретно интересует?
Пенни на секунду задумалась.
– Клички домашних питомцев. Хобби. Может, что-нибудь трогательное про маму. Кстати, ее звали не Фиби?
– Она умерла.
– Да, я в курсе, но было бы так здорово найти его детское прозвище, – настаивала Пенни. – Любимый сорт мороженого. Колыбельную. Короче, любую мелочь, помимо официальной информации.
Под конец беседы мать с энтузиазмом воскликнула:
– Поняла! Немедленно отправляюсь в подвал.
– Спасибо, мамуль.
 


На деле стоило раз симулировать оргазм, чтобы начать сомневаться в искренности остальных. Пенни больше не доверяла реакции организма и каждую ночь терзалась страхом, что в своих восторгах либо переигрывает, либо наоборот. Она никогда не любила Макса, только то наслаждение, которое он ей дарил. Теперь даже оргазмы утратили над ней власть.
Не потому ли прекратился его роман с Клариссой Хайнд. И принцессой Гвен. И с Алуэттой.
Осталось всего шестьдесят семь дней.
Нарочно или нет, Пенни продолжала симулировать. Бывали ночи, когда даже воспоминание о горячих губах Алуэтты не могло довести ее до оргазма. Иногда ей удавалось обмануть Максвелла, но по большей части – нет. Ее тело он знал лучше нее самой.
Когда случалась неудача – а выдавали ее исходная частота сердечных сокращений, pH потовых выделений и нарушенная пигментация кожи, – Макс бесцеремонно извлекал прототип, вырывал свежеисписанные листки из блокнота, а после демонстративно рвал их и швырял в корзину. Затем открывал ноутбук и в сотый раз просматривал рекламные материалы «Прелести».
Однажды, чтобы хоть как-то поднять ему настроение, Пенни выразительно кивнула на блокнот:
– Они там все?
– Кто? – спросил Макс, не отрываясь от экрана с очередной рекламой. Для Пенни все видеоролики были на один лад: женщины с маниакальной улыбкой и лихорадочно горящими глазами мчатся домой из магазина или с почты, прижимая к груди ярко-розовую коробку с затейливым логотипом «Прелесть». В конце закадровый голос эротично мурлычет: «Миллиарды мужей пакуют вещи».
– Твои бывшие, – уточнила Пенни. – Они все там? – она ткнула в блокнот, исписанный мелким паучьим почерком. – Президент, принцесса, наследница стального концерна?
Впрочем, ответ заранее известен, ведь Макс подбирал любую информацию как сорока.
– Здесь только недавние записи, – откликнулся тот, пристрастно изучая шаблоны рекламных постеров, которые вот-вот появятся в каждом женском журнале по всему миру. Логотип «Прелести» уже перевели на баскский, французский, хинди, африкаанс, китайский. – Уверена, что хочешь послушать?
Пенни сомневалась, но утвердительно кивнула.
– У меня индексированы и переиндексированы аналитические показатели семи тысяч восьмисот двадцати четырех женщин в возрасте от шести до двухсот семи лет. – Наткнувшись на ее изумленный взгляд, он хмыкнул: – Прежде, чем ты кинешься звонить в комиссию по делам несовершеннолетних, сообщаю: контакт с шестилетней состоялся, когда нам обоим было по столько же и мы играли в доктора в подвале ее дома в Балларде.
Двухвековая старуха была колдуньей, жившей на вершине Эвереста, с улыбкой пояснил Макс.
– Я научился доставлять наслаждение любой женщине, – признался он без тени хвастовства в голосе. – Молодые и старые, худые и толстые, из разных стран и культур – неважно. Сейчас я могу быстро и эффективно довести каждую до такого оргазма, о каком она даже не мечтала.
Уткнувшись в монитор, он продолжал:
– Я изучал половую восприимчивость у старшеклассниц, студенток и молодых специалисток. Постигал искусство секса у проституток из таджикистанского храма… у немецких сексологов… суфийских танцовщиц живота. Женщины, известные тебе – богатые и знаменитые, – это лишь верхушка моего сексуального айсберга. Укладывая их в постель, я уже в совершенстве владел техникой наслаждения.
Пенни догадалась, что при таком количестве партнерш, ощутимую толику внимания можно уделить лишь единицам.
– И поэтому ты предпочел Клариссу Хайнд?
– Нет. С Клариссой,  Алуэттой и прочими всё упиралось уже не в исследования, а непосредственно в опыты. Практика плюс связи. Ну и реклама, конечно. Очень выгодно иметь в загашнике президента США и английскую королеву. Их престиж притягивал ко мне всё новых подопытных.
– Вроде меня? – уточнила Пенни, польщенная и уязвленная одновременно.
Макс ласково посмотрел на нее.
– Нет, милая. Ты мой круг почета.
Его коллекция эротических инструментов не знала себе равных. Причем все экспонаты работали. Некоторые даже слишком хорошо. Объем получаемого от них удовольствия мог запросто убить среднестатистическую Джейн Доу. Последний виток испытаний был направлен на то, чтобы притупить действие особо опасных игрушек. «Прелесть» появится на свет без страха судебных исков. 
– Прежде, чем строить из себя униженную и оскорбленную, – вещал Макс, – вспомни, сколько ты выиграла от нашего совместного времяпрепровождения. Твое имя во всех газетах, гардероб не умещается в шкафу.
Пенни не могла не согласиться с его доводами, хотя в душе понимала, почему Алуэтта потребовала пятьдесят миллионов долларов в качестве компенсации за моральный ущерб.
– Если тебе станет от этого легче, девочка моя, знай, что ты спасла множество невинных душ, – добавил он и, пощелкав по клавишам, открыл новый файл с рекламными роликами. – Хотя «невинные» в данном случае понятие весьма и весьма относительное.



После очередного изматывающего марафона эротического блаженства каменели и ныли все мышцы. Ощущения, как будто покорил Эверест или переплыл Ла-Манш. После особо изощренных игрищ Пенни чувствовала себя больной, недавно перенесшей полиомиелит. Ни о каком сексе не могло быть и речи до полного восстановления организма. Макс это понимал и не настаивал. Некоторые позы требовали от Пенни гибкости на уровне профессиональной гимнастки. Потянутая мышца или порванная связка могли надолго парализовать ход испытаний.
Плеяда терапевтов наводнила пентхаус. Дабы пациентка скорее пошла на поправку, опытные массажисты часами мяли ее умащенное ароматическими маслами тело, глубоко проникая под кожу своими сильными интуитивными пальцами. Акупунктурщики творили настоящие чудеса, вживляя в каждую ее клеточку тонкие иглы. Только убедившись, что Пенни окончательно выздоровела, Макс принимался терзать ее новым инструментом или афродизиаком. После сладострастной, но добровольной пытки боль возвращалась, и команда докторов спешила поставить Пенни на ноги для очередной партии разрушительного наслаждения.
– Нельзя, чтобы усталость притупляла твои чувства, – пояснил Макс.
Пока турок-костоправ безжалостно массировал ей ноющие бедра, Макс, полностью одетый, в сшитом на заказ костюме за двенадцать тысяч долларов, стоял рядом и исследовал ее обнаженное тело на предмет синяков.
– Для дальнейших экспериментов тебе необходимо отдохнуть и вернуть восприимчивость.
Он приблизился к массажному столу, где она распростерлась лицом вниз. Кожа девушки блестела от масла, половые губы опухли и покраснели после недавнего перевозбуждения. Наклонившись, Макс обхватил губами воспаленный клитор.
Пенни вздрогнула.
– Молочная кислота еще не выветрилась. Организм нуждается в отдыхе, – объявил он. – Отложим испытания на два дня.
За последние несколько недель Пенни потеряла счет «Прелестям», побывавшим в ее утробе. Некоторые имели весьма посредственный, слабый эффект, но большинство оставляли ее совсем измотанной и полумертвой от удовольствия. Опасаясь за собственное здоровье, она даже попросила Макса уменьшить воздействие ряда препаратов и аппаратов. Даже ей, крепкой молодой выпускнице юридического колледжа, становилось нехорошо, чего тогда говорить о дамах постарше и послабее – для них подобное могло кончиться весьма и весьма плачевно.
Вечерами, обессилев после сексуальных игрищ, Пенни просила Макса почитать ей записи. Выдержав очередной сеанс массажа, она калачиком сворачивалась в постели с бокалом «Кот-дю-Рон». Макс, в смокинге и белой манишке, усаживался напротив в кресло с высокой спинкой и, облизнув пальцы, листал взад-вперед страницы, пока не находил подходящий пример.
– «Дата: семнадцатое июня 20– года. Место: торговый центр «Америка» в Миннеаполисе, штат Миннесота. Изделие: образец серии «Прелесть» за номером двести шестнадцать «Овощной проказник» – кухонный комбайн, быстро преобразующий сырые овощи в секс-игрушку», – монотонным, с механическими интонациями голосом Макс описывал, как стоял за раскладным столиком в ожидании потенциальных клиентов. Несколько человек задержались у столика, наблюдая, как продавец сунул в пластиковый прибор морковь и цуккини, и ловким движением надавил на рычаг. После обработки невидимыми лезвиями агрегат явил на свет огромный фаллос. Вокруг уже собралась толпа любопытных. На радость зевакам Макс продемонстрировал, как закрепленные под корпусом ножи регулируют размер и объем игрушки. Дополнительные лезвия вырезали желобки и выемки, стимулирующие раскрытие влагалища. Публика хихикала и ахала, но расходиться никто не спешил.
– А баклажаны туда совать можно? – выкрикнули из толпы.
Максвелл заверил, что да.
– А картошку? – спросил кто-то.
Макс вызвал добровольца.
Сидя в кресле с высокой спинкой, нога на ногу, он, не отрываясь от блокнота на коленях, зачитывал:
– «Подопытная номер тысяча семьсот шестьдесят девять, представилась Тиффани Дженнифер Сполдинг. Возраст – двадцать пять лет, мать троих детей, домохозяйка. Рост – метр семьдесят. Вес – шестьдесят один килограмм».
В торговом павильоне «Америки» Макс под личиной продавца потыкал в кнопки.
– Какую толщину предпочитаете? – похабно оскалился он. – Для клубня, разумеется.
Девушка вспыхнула.
– Не очень толстый. Средний.
– Гладкий или ребристый?
Тиффани потерла висок и на секунду задумалась.
– Ребристый.
– С выемками или точками?
– А можно и то, и то?
Толпа, затаив дыхание, смотрела, как он поднял крышку комбайна и поместил внушительный клубень в отверстие для резки. Затем, подражая фокуснику, церемонно попросил добровольца нажать на рычаг.
– Волнуетесь?
Та, вся дрожа, кивнула. Время застыло, словно в предвкушении секса.
Успокаивающим жестом Максвелл приобнял Тиффани Дженнифер, положил ее ладони на рычаг и свободной рукой накрыл их сверху.
– Жмем быстро и плавно.
На счет три оба надавили на рычаг; толпа зачарованно ахнула.
Приподняв защитный экран, Макс продемонстрировал идеальных размеров фаллос. Гладкий, с изящными изгибами, он нисколько не походил на грубый корнеплод, служивший исходным материалом. Далее последовало сообщение, что вымытому или приготовленному овощу ничто не мешает курсировать из огорода в спальню, а оттуда – на стол. Для молодой матери с ограниченным бюджетом такое приобретение окупится за считанные недели.
– Отныне овощами можно и побаловаться и наесться, – похвастал в заключение Макс.
Кто-то засмеялся. Все зрители бурно аплодировали и, вытащив деньги, ринулись к торговцу. Его никто не узнал. Впрочем, как всегда. Довольно незамысловатая маскировка, действовала безотказно. Даже когда фальшивые усы слетали в ходе кунилингуса – а такое случалось частенько, – подопытные по-прежнему не догадывались, кто перед ними. Никто и представить не мог, чтобы К.Линус Максвелл, богатейший человек на земле, собирал бутафорскую растительность с их простыней.
В своем парижском пентхаусе Максвелл, не прерывая чтения, придвинул стул ближе к кровати. Сунув свободную руку под покрывало, он быстро нащупал ноющую промежность Пенни.
– «Овощного проказника» разобрали влет. Когда вся партия была распродана, одна покупательница задержалась.
– А как же я? – с интимной хрипотцой спросила подопытная номер тысяча семьсот шестьдесят девять.
В спальне пентхауса Макс поглаживал плавные изгибы перенасыщенной вагины, мелкими круговыми движениями стимулируя потоки влаги в ее недрах.
Подопытная 1769 крепко сжимала преображенный клубень. Стреляя глазками из-под опущенных ресниц, она промурлыкала:
– Вы просто гений торговли.
Картофелина очутилась прямо у ее рта, накрашенного помадой «Розовый дворец» от «Эйвон». По цвету ее кожи Макс установил, что через семнадцать дней у подопытной начнется течка. Если верить записям, номер1769 спросила:
– У вас не найдется чего-нибудь лично для меня? Другой самодрючки, к примеру?
Продолжая читать всё тем же ровным монотонным голосом, Макс глубже погрузил пальцы в истекающую соком промежность. Однако на сей раз Пенни не вздрогнула, а только глухо застонала и стала тереться распухшими губами о нахальную руку.
– Подопытная за номером 1769 высказала откровенное желание поучаствовать в предварительном испытании вагинального душа на основе шампанского…
И так далее. Чтение затягивалось на долгие часы. Но Пенни не слушала, поддавшись привычной магии рук.