Чак Паланик Прелесть Beautiful You Часть 4

Во время другой восстанавливающей ночи Максвелл придвинул стул к изголовью кровати. Той ночью, в череде рассказов о гейшах, певичках и куртизанках, прозвучал пассаж о безымянной домохозяйке, выбранной почти наугад.
– Подопытная три тысячи восемьсот девяносто один. Место: Бейкерсфилд, штат Калифорния. Испытательная площадка: классная комната начальной школы Хиллшир. Время: семь вечера. Дата: второе октября 20– года.
Для испытания образца за номером двести сорок один требовалась крупная самка. Вагинальная ткань идеально впитывает влагу, на основании чего Макс создал «Взрывной бластер», вибратор с четырьмя внутренними полостями, каждая из которых заполнялась жидкостью. Оператор задавал устройству определенный объем выброса, будь то кофе для быстрого тонуса, или сироп от кашля для более стойкого возбуждения. Антибиотик или эфирные масла для дополнительной смазки. В нужный момент вибратор впрыскивал из кончика заданную дозировку. Для проверки прибора Макс подкатил к матери-одиночке и завязал непринужденную беседу. Дабы изолировать объект от толпы других матерей, он сделал комплимент ее внешности. Тактика оправдалась, и вскоре парочка уединилась в пустой классной комнате.
– Там, посреди клеток с грызунами, я добился расположения подопытной.
Не открывая глаз, Пенни тяжело вздохнула. Агрегат номер 241 она знала не понаслышке. Его кофеиновые секреции держали ее в тонусе долгими любовными ночами.
– Вопреки массе тела, подопытная бурно отреагировала на прибор. – Голос Макса был по обыкновению монотонным. Манера изложения – бесстрастной. – Уже на начальном этапе подопытная принялась регулярно выкрикивать имя «Фабио».
Пенни улыбнулась явной неспособности Макса понять культурную отсылку.
– Пульс подопытной участился до ста пятидесяти семи ударов в минуту, – зачитывал он. – Электропроводимость кожи стремительно возросла. – Макс умолк, переворачивая страницу. – Стоит отметить, что исследователь на протяжении всего времени испытывал большие трудности с контролированием прибора. Влагалище подопытной номер 3891, обладая невероятной силой, пыталось поглотить прибор для единоличного завершения эксперимента.
Пенни живо представила картину: одинокая дамочка вступает в схватку с тощим Максвеллом за брызгающую во все стороны секс-игрушку, а из решетчатого партера на это безобразие покорно смотрят хомяки и кролики.
– На самом пике оргазма испытуемой (дыхание – двадцать пять вздохов в минуту, артериальное давление сто семьдесят пять на сто два), условия эксперимента резко изменились. – Макс нахмурился, разбирая собственные потускневшие каракули. – Если предмет исследования не обманул ожидания, то выбранное место для опыта оказалось недостаточно уединенным.
Кто-то вломился в класс.
Словно в подтверждение догадки, Максвелл прочел:
– Без предупреждения в аудиторию вошли старосты церковной школы, явно привлеченные шумом процедуры.
– К слову, – добавил он с типичным юмором ученого, – подопытная может похвастаться внушительными объемами губчатого тела:  при появлении посторонних она окатила их с ног до головы мощным потоком выделений из мочеиспускательного канала.
Макс потер гладкими безволосыми костяшками гиперчувствительный клитор Пенни – жест, буквально сводивший ее с ума. Она тихонько хихикнула. Бедная подопытная из Бейкерсфилд! Изверглась прямо на цвет духовенства. Хочется верить, что мимолетное удовольствие того стоило. Впрочем, зная «Бластер» по собственному опыту, Пенни ни секунды не сомневалась, что дама не пожалела о «мокром» конфузе.
На пороге спальни возник мажордом с серебряным подносом. Нежась на шелковых простынях и мягких подушках, Пенни потянулась за бокалом шампанского. Отхлебнув ледяного игристого вина, она указала на блокнот.
– Почитай еще.



Не только травмы и усталость мешали опытам Макса. Месячные Пенни он воспринял спокойно, а сопутствующие им судороги колики снимал таблетками морфина и малыми стимулирующими дозами сладкого шерри. Под действием коктейля Пенни проваливалась в тягучий полусон, не воспринимая ничего и никого, кроме Максвелла с его монотонным чтением.
– Подопытная номер три тысячи восемьсот двадцать восемь. Местоположение: Нижний Манхеттен, Зукотти-Парк. Дата: семнадцатое сентября 20– года. – Далее Максвелл подробно описывал, как соблазнил молоденькую идеалистку, недавно приехавшую в город из Оклахомы, чтобы поучаствовать в акции протеста «Захвати Уолл-стрит».
– На вопрос о возрасте подопытная ответила «девятнадцать». Я потребовал предъявить водительские права, поскольку не имел ни малейшего желания портить статистику данными на основе несформировавшихся, неполовозрелых гениталий.
Случилось всё глубокой ночью. Пока основная масса митингующих спала, Макс испробовал на девушке прототип двести двадцать три под названием «Любовная ящерица» – простой в применении, но чудодейственный язык-удлинитель. Силиконовый протез обеспечивал глубокое проникновение во время орального секса, интенсивно стимулируя при этом шейку матки.
Даже в наркотическом дурмане Пенни сразу вспомнила потрясающую новинку, и какие чудеса творил с ее помощью обделенный в этом плане Максвелл. Девушка корчилась и извивалась от похоти, навеянной образами его оральных ласк.
– В знак протеста подопытная потребовала от ученого, проводящего эксперимент, приковать ее с широко раскинутыми руками и ногами к воротам здания «Банк Америки».
Перед затуманенным взором Пенни немедленно возникла картина: в лунном свете обнаженная девушка распростерлась на решетке. Подопытная 3828 положила свое юное тело на алтарь капитализма. Присев рядом с ней, Максвелл ввел протез на полную длину и жадно припал к половым губам. 
– Главное, правильно водить языком, как будто поёшь. Во избежание судорог, челюсть должна быть расслаблена. Спустя короткое время подопытная выразила свое одобрение криком: «Возьми мое тело в полную собственность, на все девяносто девять процентов!»
Вопли привлекли внимание толпы бородатых радикалов, явно желающих принять участие в эксперименте.
– После краткого инструктажа, – зачитывал Макс, – вновь прибывшие легко управлялись с образцом номер двести двадцать три. 
Пенни уже не различала, где сон, а где явь. Утопая в морфиновых грезах, она каждой клеточкой ощущала ненасытные языки легиона рьяных активистов. Сквозь пелену до нее доносился голос Макса, повествующий о том, как на место событий прибыл особый отряд полиции Нью-Йорка. Безликие стражи порядка, скрытые от мира забралом шлема, расчехлили дубинки и поколотили бесстыдную наготу подопытной.
– По окончанию эксперимента подопытная, находясь в сознании, приняла неустановленную дозу вещества, именуемого ЛСД, после чего попросила освободить ее и дать денег на билет в один конец до Тулузы, – заключил Макс.
Тренировочные лагери для олимпийских чемпионов. Непримечательные книжные клубы. Кружки кройки и шитья. Именно там Макс находил подопытных, и теперь Пенни тоже стала частью этого элитного братства.



Устав от бесконечных упреков, Пенни сменила тактику – вместо того, чтобы симулировать оргазм, притворялась безучастной и, вопреки  всем стараниям Макса, не давала пронзительному подтверждению его таланта сорваться с губ. Пусть это и жестоко, плевать. В ней постепенно нарастало отвращение к происходящему. Противно, когда тебя считают всего лишь инструментом для измерения чужого успеха.
Однажды вечером Макс испытывал на ней клеммы для сосков. От низкого заряда тока по позвоночнику забегали синусоидальные волны наслаждения и лучами расходиись по всему телу. Электрический экстаз искрами вылетал из-под ногтей, образуя над головой подобие нимба. На протяжении всего процесса Пенни лежала тихо, сосредоточившись на горстке вопросов по юриспруденции, какие только могла вспомнить, и мысленно цитируя «Геттисбергскую речь» Авраама Линкольна.
Внезапно Макс выключил ток, бесцеремонно сдернул клеммы и, аккуратно смотав провода, положил устройство на тумбочку. И только затем приступил к допросу:
– Ты злишься на меня, да?
– Не в этом дело, – буркнула Пенни. – Просто эта штучка – полная хрень.
– Хрень? – хмыкнул он и, сверившись с записями, объявил: – Твой пульс участился до ста восьмидесяти ударов в минуту. Ректальная температура – до ста трех по Фаренгейту. Сработай «штучка» чуть мощнее, у тебя случился бы инсульт или смертельная закупорка сосудов.



Последний раз они с Алуэттой д’Амбрози увиделись во время вечеринки на рю Сен-Жермен. Актрису сопровождал симпатичный романист Пьер Ликёрж, прошлогодний лауреат Нобелевской премии по литературе. Вместе они составляли колоритную пару. В какой-то момент Пенни выпустила их из виду, но в конце мероприятия Алуэтта сама подошла к ней и, опасливо оглядевшись, спросила:
– Где Макс? – и не дожидаясь ответа, продолжала: – Зря я сомневалась в тебе. Мы можем стать союзницами. Если не объединимся, нам грозит страшная опасность.
Это была их первая встреча после памятного происшествия в туалете. Француженка сильно похудела – кожа да кости. Хоть от нее и не пахло алкоголем, но глаза лихорадочно блестели. На раскрасневшейся груди сверкал огромный сапфир.
– Он испортит тебя для других мужчин, – внушала актриса.
На том конце зала появился Макс. Голова по обыкновению опущена, взгляд прикован к блокноту. Еще не замеченная, Алуэтта настойчиво шептала:
– Мы, наше братство отвергнутых возлюбленных, и есть его гарем.
Завидев приближающегося Макса, она резко напряглась.
– Меня снова номинировали на «Оскар». Придется ехать, но в следующем месяце непременно встретимся и поговорим по-человечески. Хорошо?
– С удовольствием, – пробормотала Пенни, невольно вспомнив прикосновение этого дивного рта к своей промежности. 
– Тебе не понравится то, что я скажу, – предупредила актриса, однако в ее взгляде не было и намека на угрозу, лишь искренняя симпатия. – Станем лучшими подругами. Хорошо? – Стоило Максу подойти ближе, она расцеловала Пенни в обе щеки и поспешила к своему спутнику.




Пожирая взглядом ее извивающееся тело, Макс достал что-то из тумбочки и, словно маску, приложил к глазу. Как выяснилось, видеокамеру. Объектив плавно скользил вверх-вниз, фиксируя каждый миллиметр девичьей наготы. 
Пенни не испугалась, инстинктивно чувствуя, что ей ничто не угрожает. Макс никогда не выложит эти кадры на всеобщее обозрение, в противном случае его репутация пострадает куда больше. По утрам он тщательно подбирал очередную штучку, чтобы доставить удовольствие партнерше и, плавно орудуя инструментом, рассказывал о древних сексуальных ритуалах суданских племен. Теперь предпочтение отдавалось более стандартным приспособлениям, вроде щадящих аналогов хирургического зажима для разведения и последующей фиксации ягодиц.
– Вот умница, не дергайся, – предупредил Макс, пристально глядя в объектив. – В камере нет пленки. Тут главное почувствовать, что за тобой наблюдают.
Пенни даже не задумывалась, соврал он или нет, настолько ей льстило внимание. Интересно, другие подопытные тоже ставили удовлетворенное самолюбие превыше физического удовлетворения?



По утрам, когда из высоких окон в спальню струился солнечный свет, Пенни устраивалась в постели с чашкой латте и сдобной булочкой, и штудировала старые учебники по гражданскому кодексу. Наряды теперь доставляли ей на дом. Ведущие дизайнеры лично являлись на примерку. После долгих уговоров Макс соглашался отвезти ее в оперу или театр, но большую часть времени она проводила в пентхаусе.
До запуска «Прелети» оставался месяц, и Пенни гадала, что будет дальше. Она не тешила себя напрасными иллюзиями. Холодность Максвелла не допускала и мысли о любви. Впрочем, уже неплохо, что есть человек, понимающий тебя с полуслова. Макс частенько распускал массажистов и сам заступал на их место, точно зная, что творится у нее в теле и на душе. Он вслушивался в ее дыхание, как в живую речь.
Максвелл знал ее так хорошо, что никакие слова не требовались.
Он стал первым, кто оценил ее по достоинству, помог почувствовать себя по-настоящему живой.
Миллиарды людей жадно наблюдали за ним, а самый богатый, если не самый могущественный человек на свете наблюдал за Пенни. Объектив камеры и торопливые каракули в блокноте наполняли ее жизнь еще большим смыслом. Под его неусыпным взором возникало ощущение надежности. Заботы. Но только не любви, нет.



За две недели до запуска «Прелести» Макс внезапно прервал любовные игры прямо на середине. Затем с небрежной медлительностью извлек очередной агрегат и положил на тумбочку.
– Ты мне больше не нужна, – заявил он, снимая перчатки и берясь за блокнот. – Единообразие… достоверность… твои показатели скомпрометированы от и до!
Сделав пометку, он глянул на часы.
– Самолет ждет. Твои личные вещи и гардероб уже на борту.
Пенни замерла на подушке, лицом к нему. Макс прижал два пальца к шее и проверил пульс.
– Пилот проинструктирован доставить тебя в любую точку земного шара, куда пожелаешь.
Пенни не успела возразить. Да что там возразить, даже не успела сдвинуть ноги.
Напоследок он записал ее пульс и температуру.
– В швейцарском банке на твое имя положены пятьдесят миллионов долларов. Доступ к счету получишь позднее при условии, что впредь исключишь все контакты со мной. – Подводя черту, он добавил: – В случае разглашения подробностей наших отношений счет будет заблокирован.
Повисла пауза длиною в вечность. Несмотря на ледяной тон, Пенни чувствовала, что мальчишеское сердце разрывается от боли.
– Тебе ясно? – спросил он наконец.
Сморгнув набежавшие слезы, Пенни прижимала колени к груди и молчала, ошеломленная внезапностью происходящего.
– Тебе! Ясно? – завопил он.
Шок сменился пониманием, и она кивнула.
– Подопытная не отвечает, – буркнул Макс, продолжая конспектировать. На сей раз ошибки никакой – в его голосе отчетливо звучала тоска.
Пенни свернулась калачиком, лицом к стене. Всё кончено. Золушке пора очнуться от сладких грез.
– Помни, ты сделала огромный вклад в разработку «Прелести», и в знак моей признательности на борту самолета тебя ожидает скромный подарок. Надеюсь, тебе понравится.
Скрипнул матрас – Макс поднялся с постели и босыми ногами зашлепал по ковру.
– Просьба покинуть мой дом в течение часа.
Дверь в ванну захлопнулась.
Прошло ровно сто тридцать шесть дней.

 
В салоне «Гольфстрима» на единственном не занятом багажом кресле лежала коробочка, перевязанная бантом. Из пентхауса Пенни выдворили в одной шубе (шиншилла в пол) и босоножках «Прада» на голую ногу. Сейчас она пристроила коробочку на колени и пристегнула ремень. Самолет вырулил на взлетную полосу.
Очутившись в воздухе, Пенни развязала бант и подняла крышку. Внутри оказался рубин на тонкой золотой цепочке. Тот самый, который Максвелл носил на пальце; третий по величине рубин, добытый в Шри-Ланке, из кольца превратился в подвеску. На дне коробочки обнаружилась ярко-розовая пластмассовая стрекоза. Мягкие плотные крылья украшал логотип «Прелести». Пенни внимательно оглядела усики и брюшко насекомого.
Стрекоза была секс-игрушкой. Массовой версией прототипа, какой Макс испытывал на девушке не раз. Трепет маленьких крыльев доставлял поистине незабываемое, ни с чем несравнимое наслаждение. При одном воспоминании об этом к щекам прилила краска.
Трастовый фонд на пятьдесят миллионов долларов. Нарядов на целый магазин. Язык не повернется сказать, что с ней обошлись несправедливо. Сунув стрекозы в карман, Пенни застегнула цепочку и, ощущая на груди приятную тяжесть рубина, принялась планировать первый день новой жизни. Рядом с креслом в ведерке со льдом остывала бутылка шампанского. Стюардесса наполнила бокал и покорно приглушила свет в салоне.
Попивая искристое вино, Пенни с тоской думала, что каких-то пару месяцев назад этот напиток казался роскошью. Жизнь с Максом, насыщенная множественными оргазмами и шампанским, испортила ее окончательно и бесповоротно.
Испортила, но не сломала. Будущее по-прежнему рисовалось яркими красками. Радостное предвкушение не давало уснуть, сегодня ей требовалось нечто большее, нежели шампанское.
Убедившись, что экипаж не видит, Пенни распахнула шубу и ловким подсмотренным у Макса движением вставила стрекозу между ног. В качестве дополнительной рекламной фишки игрушка автоматически нагревалась до идеальной температуры. Пенни не глядя ткнула в кнопку, активирующую устройство.
Интересно, чем займется Макс после запуска линии? Будет убивать время, разрабатывая бесконечные новинки? Найдет очередную пассию с «идеальными» гениталиями, чтобы испытывать на ней прототипы? Такую, чтобы не стеснялась выражать свои восторги.
Хотя «пассия» – не совсем верное слово. Подопытная свинка куда точнее.
Пролетая в чернильной мгле над Атлантическим океаном, Пенни вновь наполнила бокал и, откинувшись на спинку кресла, погрузилась в сладостную негу.



Первые недели в Нью-Йорке прошли как в тумане. Банковский депозит Максвелл оформил под ренту, что не давало снимать всю сумму разом. Однако депозитов на безбедную жизнь хватало с лихвой. Поразмыслив, Пенни приобрела скромный особняк в Верхнем Ист-Сайде. Увидев светлую облицованную плиткой кухню, изысканный, в резных завитушках лифт и мраморные камины, Пенни немедленно выписала чек. Гардеробная в доме поражала размерами, и всё равно едва вместила бесконечные наряды новой хозяйки.
В первый же рабочий день Пенни нашла себе соседку.
Несмотря на тщательно поддерживаемый имидж богемной барышни, Моник с превеликой радостью выехала из захудалой квартирки-студии под мостом Косиуско, которую делила с двумя этническими товарками. Не успела Пенни взвесить все за и против, как Моник уже таскала коробки из такси в элегантный вестибюль особняка. От запаха сандалового дерева было не продохнуть, но странные индусские напевы помогали заполнить пустоту. Дабы отпраздновать начало совместного быта, самозваная неохиппи приготовила шикарный ужин из тофу. Потом обе девушки, прихватив попкорн, устроились перед домашним кинотеатром смотреть прямую трансляцию «Оскара».
Глядя на экран, Пенни невольно искала глазами бледное мальчишеское лицо и тусклые светлые волосы. С краю сидел Пьер Ликёрж, бойфренд Алуэтты. Впрочем, неудивительно, ведь его вторая половина готовилась получить статуэтку как лучшая актриса. Среди публики Пенни различала богатых и знаменитых, кто совсем недавно косился на нее, одни злобно, другие – с презрением. В голове не укладывалось, что когда-то они стояли бок о бок. Воспоминания о той жизни таяли, словно эротический сон. С Максвеллом она находилась во власти пагубного наслаждения без намека на искренние чувства, и вот наконец обрела долгожданную свободу.
Закаленная вниманием Макса и косыми взглядами пассажиров чартерных рейсов, Пенни избавилась от страха публичности. Ее больше не пугало щелканье затворов папарацци. Привыкшая быть у всех на виду, она теперь держалась на людях удивительно спокойно и естественно. 
Причиной ли тому уверенность в себе или умопомрачительные наряды, но Пенни всё чаще ловила на себе восхищенные взоры мужчин. Гуляя по Лексингтон-авеню она ловила свое отражение в зеркалах и не узнавала себя в этой длинноногой амазонке. Жировая прослойка исчезла. Волосы струящейся пелериной падали на плечи.
Какое счастье, что в столице моды слыхом не слыхивали про сливочное мороженое в ведерках!
Перед домашним кинотеатром развернулись шутливые баталии за пульт. Обе девушки передразнивали малоизвестных деятелей киноискусства с их многословными благодарностями. Но вот со сцены выпроводили победителя за «Лучший документальный фильм», и включилась реклама.
На первом кадре компания юных улыбающихся девушек сидит за столом. Самая красивая задувает свечи на именинном пироге, остальные протягивают ей подарки. И – надо же какое забавное совпадение! – во всех свертках обнаруживаются одинаковые розовые коробочки с затейливым логотипом «Прелесть». Подружки пожимают плечами, хихикают и начинают загадочно перешептываться. Именинница радостно повизгивает, словно в розовой упаковке таится нирвана.
Пенни откровенно недоумевала: вряд ли у красоток с оленьими глазами и бархатистой кожей есть проблемы с поиском партнера. Такие точно не кинутся сметать с прилавков максвелловские штучки-дрючки.
Внезапно ей представилось, как миллиарды одиноких женщин и несчастных жен, отринув мечты о прекрасных принцах, запираются у себя в гетто или на фермах и коротают свой век наедине с причиндалами «Прелесть». Вместо того, чтобы стать шлюхами или мадоннами, они обрекают себя на верность главному распутнику. Словом, ничего похожего на социальный прогресс.
Реклама кончилась под аккомпанемент знакомого мурлыканья:
– Миллиарды мужей пакуют вещи… 
– У них магазин на Пятой авеню, – пробормотала Моник с полным ртом попкорна. – Завтра открытие. Жду не дождусь.
Торговая точка пользовалась успехом. Очередь растянулась на два квартала вплоть до Пятьдесят пятой улицы. Фасад бы облицован розовым стеклом – сколько ни вглядывайся внутрь, увидишь только свое отражение.
Хотелось верить, официальная продукция будет качественней той стрекозы в «Гольфстриме». Пенни задремала под убаюкивающую пульсацию, но, очнувшись на подлете к Ла-Гуардия, обнаружила, что игрушка сломалась. Пластиковые крылья отломились, брюшко развалилось надвое. Как у куколки при метаморфозе. Но это гусеница становится бабочкой. Взрослое насекомое гибнет. Отложит личинки на капустные листья и умирает. Пока пилот готовился к посадке, Пенни незаметно выгребла кусочки силикона из промежности и спрятала в карман.
Она мысленно поклялась начать новую, нормальную жизнь и завести любовника из плоти и крови, иначе не успеешь и глазом моргнуть, как окажешься в очереди на Пятой авеню.
– Эй, Омаха, смотри! – Моник швырнула в нее пригоршню соленого попкорна.
В телевизоре Алуэтта д’Амбрози грациозно поднималась на сцену за вожделенной статуэткой. Подол длинного вечернего платья развевался, демонстрируя загорелые ноги. С оголенными покатыми плечами и открытым декольте француженка была олицетворением успеха и уверенности в себе. Поистине великолепное зрелище.
– Обожаю ее! – вздохнула Моник. – Интересно, а камушек настоящий?
На высокой груди актрисы горел огромный сапфир.
Камера взяла крупным планом Максвелла, сидящего в десятом ряду. Милый зануда, похоже, развлекался тем, что играл в электронную игру. Скользя пальцами по кнопкам черного устройства, он словно не замечал триумфального шествия Алуэтты.
Зато прочая публика не скупилась на бурные овации. Стоя у прозрачной трибуны, французская красавица с ослепительной улыбкой выслушивала аплодисменты. Несколько человек поднялись с места. Их примеру последовал весь зал. Шквал восхищений нарастал. Когда восторги улеглись и актриса склонилась к микрофону, ее лицо исказила легкая гримаса боли: губы и веки чуть заметно дрогнули. Но в следующий миг Алуэтта вновь лучезарно улыбнулась. Слой грима не скрывал лихорадочного румянца, влажные от пота пряди липли к щекам. Актриса выглядела слегка ошалевшей, но оно и понятно.
– Merci, – проворковала она в микрофон, и опять содрогнулась. – Alors…
Ей явно не хватало воздуха. Прижимая к груди позолоченную статуэтку, Алуэтта шагнула к проходу, но вдруг покачнулась на высоченных «шпильках».
Сделала еще шаг, споткнулась и рухнула на пол. «Оскар» с грохотом упал и откатился в сторону. Публика сочувственно загудела.
– Помогите даме встать, – крикнула Моник в экран.
Алуэтта приподнялась на локтях и тут же забилась в странных конвульсиях. Судороги нарастали от ступней к коленям, и вскоре охватили всю нижнюю половину туловища до талии. Обращенные к зрителям ноги медленно раздвигались, платье поползло вверх. Алуэтта вцепилась в подол, пытаясь прикрыться, но натяжение было слишком велико. Секунда – и весь зал мог лицезреть звездную промежность. Белья на актрисе не было. Да и кто станет надевать трусики под облегающий наряд.
– Ты это видишь? – прошептала Моник. Рука застыла между чашей с попкорном и разинутым ртом.
Пятикратная обладательница «Оскара» была явно не в себе. Голова мотается из стороны в сторону, волосы разметались по сцене. Глаза закатились так, что виднелись одни белки. Пышная грудь вздымалась и опускалась. Но вот актриса выгнула спину и задрала бедра, словно тянулась навстречу невидимому любовнику.
– Нет! – с тягучим акцентом воскликнула она по-английски. – Умоляю, нет! – Ее голос сорвался на визг. – Только не здесь. – Казалось, страдалица смотрит прямо на К.Линуса Максвелла.
Наконец пустили рекламу. Вместо изнемогающей актрисы, демонстрирующей свои прелести на миллионную аудиторию, очередная партия юных красоток агитировала приобретать ярко-розовые коробочки.



В конторе Бриллштейна только и судачили о скандальном происшествии. Алуэтта д’Амбрози умерла. Если верить первой полосе «Пост», у нее случилась аневризма головного мозга; актриса скончалась еще до прибытия «скорой помощи».
Поговаривали, что во время прерванной трансляции камеры продолжали съемку. На глазах у сливок общества Алуэтта вела себя как сучка в течке, апофеозом же стала бурная мастурбация с позолоченной статуэткой. Пенни отказывалась верить слухам. Не хотела. Дополнительные кадры якобы выложили в сеть, но смотреть  их не было ни сил, ни желания. Выходит, Алуэтта и впрямь страдала психическим расстройством. Печально, но похоже актриса попала в ловушку алкоголя и наркотиков.
Невосполнимая потеря. Причем, в широком смысле.
Бриллштейн надеялся сделать Пенни компаньоном. Расчет был прост: на слушанье дела о моральном ущербе она выступит в роли ведущего защитника клиента фирмы, то есть Алуэтты. На редкость эффектная комбинация – недавняя возлюбленная борется за честь бывшей соперницы на свидетельской трибуне. При таком раскладе истица смотрелась бы несчастной жертвой коварного ловеласа. «Бриллштейн и Ко» с легкостью выигрывают процесс и получают чек с большим количеством нулей. Однако со смертью актрисы тяжба приказала долго жить. Конторе срочно требовалось очередное громкое дело, а Бриллштейну – новая витрина, где можно выставить адвокатские таланты Пенни.
Но не только босс уделял ей повышенное внимание. Тед снова замаячил на горизонте. Тед Смит, прозвавший ее «крестьяночкой». Молодой специалист по патентному праву, чье мужское достоинство Моник окрестила головастиком. Тед едва узнал Пенни после парижского преображения в «Прелесть». В нынешнем виде отчаянная прелестница никак не походила на чужую толстую вонючую болонку. Даже если Тед и продолжал сохнуть по Моник, то ни разу о ней не обмолвился и пригласил Пенни на свидание.
Расположившись за столиком в «Ла Гренуль», он развлекал ее забавными историями из редакторской практики в «Юридическом вестнике Йеля». После обеда они наняли экипаж прокатиться по парку. На прогулке Тед преподнес ей связку гелиевых шариков – простой романтический жест, до которого Максвелл при всех его мозгах ни разу не додумался.
Тед и не думал дразнить ее гиковской Золушкой. «Нью-Йорк Пост» давно перешел на другие темы. Смерть Алуэтты, к примеру. Лесной пожар во Флориде. Конфуз с английской королевой, забившейся в судорогах прямо посреди переговоров с китайскими поставщиками.
Выехав на Пятую авеню, Пенни сталась не смотреть на облицованный розоватым стеклом фасад, особняком возвышающийся в конце Пятьдесят седьмой улицы. Снаружи толпились покупательницы. Очередь растянулась на много кварталов.
– Смотри, это же Моник! – ахнул Тед.
Их коллега и впрямь тосковала в толпе страждущих, скрестив руки на груди. К слову, очередь целиком состояла из женщин. Пенни съежилась на сиденье коляски и, морщась от злости и негодования, спрятала лицо в шары. 
– Мо! – окликнул Тед и махал до тех пор, пока его не заметили.
– Жуть, да? – взвизгнула Моник. – Народу больше, чем в свое время за «Блэкберри»! – В свете полуденного солнца стразы на ее ногтях и косичках сияли и переливались.
Тед велел вознице притормозить.
Вновь низвергнутая до положения вонючей шавкой при местной королеве красоты, Пенни притворилась, будто впервые увидела соседку. Самое интересное, Моник заранее составила список вожделенных «Прелестей». Интернет пестрел хвалебными отзывами первых покупательниц. Да что там хвалебными – это больше напоминало массовую истерию! Невзирая на огромные объемы производства, спрос в разы превышал предложение; фабрики работали день и ночь, едва справляясь с потоком заказов. Молва распространилась со скоростью света. С телеэкранов ерничали, что пока основная масса женского населения, сказавшись больными, занимается самоудовлетворением, валовый национальный продукт может временно накрыться медным тазом.
Особенно изгалялись мужчины-журналисты: комментируя ситуацию, не скупились на похабные шуточки, сально подмигивали, а в красноречивых паузах буквально слышалось «да, детка, да!»
– Прибереги свои денежки, – прокричал Тед. – Джеральд из отдела авторского права давно положил на тебя глаз.
Лошадь недовольно фыркнула. Сзади посигналили.
– Ты разве не в курсе? – завопила в ответ Моник. – Все мужики – козлы!
Очередь одобрительно загудела.
Моник продолжала играть на публику.
– Как мужик не старайся, у меня то же самое получится в разы лучше! – Она щелкнула пальцами, и стразы на ногтях ярко вспыхнули.
Товарки поддержали ее бурными овациями и свистом.
Им посигналили снова. Очередь медленно стала продвигаться.
– Разве самотык оплатит тебе ужин? – поддразнил Тед, явно заигрывая.
– Ужин я сама себе оплачу! – Еще один шаг, и Моник с ближайшими соседками скрылись в недрах розового здания.



Словно в доказательство ее возвращения с небес на порочную землю Нью-Йорка, в первый же месяц Пенни едва не изнасиловали. В тот день она задержалась на работе и, спустившись на пустынную платформу, стала ждать поезд, прикидывая, стоит ли заказать тайскую кухню или пиццу, как вдруг сильные руки схватили ее со спины. У нее перехватило дыхание, в груди всё сжалось, помутневший взгляд различал лишь флуоресцентные лампы под потолком.
Пенни распростерлась на грязном полу, слаксы от Донны Каран спущены до босоножек от Джимми Чу. От насильника в памяти остался лишь запах застарелой мочи и персиковой бормотухи. Поражало, как стремительно всё произошло. Всего секунду назад Пенни мечтала о цыпленке в лимонном соусе, а следующий миг в нее уже вонзается чей-то пенис.
На ум невольно пришел Максвелл. С нападавшим его роднило не любопытство или хладнокровие, а полная безучастность.
Не в силах помешать грубому проникновению, она вдруг услышала крик.
Насильник отпрянул быстрее, чем нападал, придерживая грязный член, торчащий из расстегнутых штанов и, с воплями и слезами, принялся рассматривать свое достоинство.
Первая мысль была, что нежную кожицу прищемило «молнией». Пока Пенни собиралась с духом, чтобы закричать или убежать прочь, в глаза ей бросилась огромная капля крови, вытекающая из раны на головке пениса.
Заметив кровотечение, незнакомец в ужасе воззрился на несостоявшуюся жертву и прохныкал:
– Дамочка, что там у тебя между ног? Бенгальский тигр?
Кровь уже лилась тоненькой струйкой, и на полу постепенно образовалась лужа. Пенни попятилась, успев разглядеть на насильнике презерватив; сверху латекс был порван в клочья.
Подъехал поезд, и незнакомец исчез. Вот, собственно, и всё, что Пенни рассказала полицейскому из 911. 
Гинеколог обследовавшая ее на предмет венерических заболеваний, заверила, что инфекции нет, но уговорила прийти показаться еще через полтора месяца. Вдобавок, эта милейшая старушка с седеющей копной вьющихся рыжих волос уговорила сдать мазок на ДНК. Дождавшись, когда Пенни устроит ноги в стременах, врач натянула перчатки и на выходе ввела зеркало.
Пока хирургический фонарик исследовал промежность, Пенни попросила рентген влагалища.
– Этот совсем не обязательно, – успокоила гинеколог.
– Пожалуйста. – Страх придал пациентке настойчивости.
– А в чем дело? – удивилась та, продолжая осмотр.
Пришлось рассказать про изувеченный пенис и дыру в презервативе.
– Это не твоя вина, – улыбнулась докторша. – Скорее всего, ты права: его хозяйство защемило «молнией», – она медленно извлекла зеркало и заключила: – И поделом ублюдку.
Рентген сделали.
Снимки не показали ничего.
Пенни убеждала себя, что ничего и не было. Насильника действительно подвела ширинка. Но стоило смириться с этой мыслью, как следом явилось страшное откровение. Ангелы-хранители в строгих костюмах и зеркальных очках… впервые они не пришли ей на помощь.



На работе Пенни вкалывала как проклятая, полная решимости получить адвокатскую степень. Бриллштейн не оставлял надежд подыскать ей громкий коллективный иск, но прежде необходимо стать полноценным адвокатом.
Пока этого не случилось, Пенни по-прежнему бегала за кофе и таскала стулья для совещаний.
Ко всем прочим радостям, Моник вообще не появлялась в конторе, сказавшись больной. Вернувшись домой с двумя ярко-розовыми пакетами, девушка заперлась в спальне и с тех пор ни разу не выходила. Даже поесть. Круглые сутки из-за двери доносилось до боли знакомое жужжание. Стоило Пенни постучать, и звук прекратился.
– Мо?
Тишина.
Пришлось стучать снова.
– Проваливай, Омаха.
– Бриллштейн справлялся о тебе.
– Сказано же, проваливай.
Жужжание возобновилось.
Пенни ничего не оставалось, как развернуться и уйти.
В среду Моник выползла на кухню и, щурясь от яркого света, словно бывалый шахтер, достала из холодильника пакет молока.
– Гребаная хрень, – проворчала она, сделав жадный глоток прямо из упаковки. – Надо срочно покупать новую.
Пенни подняла взгляд от учебника.
– Сломалась?
– Ага, – кивнула Моник. – Крылья отвалились.
Пенни обмерла за столом, обложенным книгами и блокнотами.
– У стрекозы? – уточнила она.
Присосавшись к пакету, Моник невнятно булькнула «да». С ее ногтей отвалились стразы. Косы свалялись в паклю.
– А пополам она треснула? – выспрашивала Пенни.
– Угу. Когда я спала.
Пенни решила непременно переговорить с Бриллштейном. Грех упускать такой шанс. Учитывая объем продаж «Прелести», даже мизерный процент брака может поставить крест на всей серии. Если доказать ущерб и набрать порядочно истиц из женщин, пострадавших от бракованных стрекоз, получится сногсшибательный групповой иск. Разумеется, случай не беспрецедентный. С появлением на рынке нового прототипа тампонов или противозачаточных средств обязательно умирали женщины. Эндотоксиновый шок. Повреждение стенок влагалища. Создателями нововведений выступали мужчины, но всегда страдают почему-то женщины.
Взять Алуэтту. Она ведь была в числе подопытных свинок Максвелла. Где гарантия, что аневризму не спровоцировало какое-нибудь высокотоксичное силиконовое покрытие? Кто сказал, что в качестве свидетелей нельзя привлечь королеву Англии и президента США? Пенни уже видела себя новой Эрин Брокович. Если дело выгорит, почет и слава ей обеспечены.
Максвелл наверняка придет в ярость и перекроет денежный кран. Ну и пускай! Доход и лавры в случае победы окупят его подачки в разы.
Выделяя маркером абзацы по патентному праву, Пенни покосилась на подругу:
– Я уж подумала, ты умерла.
– Раз так миллион, – съехидничала Моник.
– Спринцевание пробовала?
Моник открыла йогурт и стала ложкой перемешивать содержимое стаканчика.
– На случай, если решишь попробовать, – продолжала Пенни, – внимательно читай инструкцию. Шампанское бери только импортное, никакой местной шипучки. Особенно брют. Следи, чтобы температура не превышала сорок-сорок пять по Фаренгейту. – Интересно, Макс чувствовал то же самое, когда поучал ее?
Выписав цитату на полях страницы, она вдруг ощутила себя Максвеллом и, не глядя на Моник, пустилась в подробные разъяснения.
– С продуктом номер тридцать девять начинай с пятнадцати колебаний в минуту, потом увеличишь до сорока пяти. Наибольший эффект сохраняется в промежутке от двадцати семи с половиной до тридцати пяти с половиной.
Моник разинула рот от удивления. Забыв про йогурт, она откинула с лица спутанные пряди и уселась за стол.
– Какой, говоришь, номер?..
– «Сладкий медовый шарик», – подсказала Пенни. – Кстати, ты в курсе, где находится уретральная губка?
– В ванной? – наугад брякнула Моник. – На полочке в душевой кабинке?
Пенни бросила на нее поникший взгляд.
– Покупала уже перуанские брачные камни?
– Чего?!
– Вот и славно, – отрезала Пенни, вспомнив унизительную сцену с Алуэттой в ресторане. – Не вздумай покупать.
Моник поставила йогурт на стол, стараясь не запачкать разложенные учебники.
– Ты как будто сама придумала эти штуки.
«Так и есть», подумала Пенни, но промолчала. Презрение к соседке резко сошло на нет. Жизнь так коротка. От затяжного экстаза еще никто не умирал. После она сообразит, что удовольствие без любви того не стоит, и перерастет это пагубное увлечение.
– Короче, так, – решительно начала Пенни. – Станешь пользоваться «Стебельком маргаритки», следи за коэффициентом фрикций. И непременно купи крем «Гладкое скольжение».
Моник вытаращила глаза.
– Чует мое сердце, эта хрень напрочь изменит канву общества.
Вырвав чистый лист из блокнота, Пенни взяла ручку.
– Не волнуйся. Сейчас всё подробно распишу.



Тем же днем в офисе она пригласила Теда вместе перекусить. В его ухаживаниях было больше настойчивости, нежели навыка. Он веселил ее, удивлял, украдкой норовил поцеловать или сунуть руку под юбку в переполненном вагоне метро. Устроившись с хот-догами на скамейке, Пенни незамедлительно перешла к делу. Может, всему виной паранойя, но ей чудилось, будто процентов пятьдесят встреченных женщин разгуливают с ярко-розовыми фирменными пакетами. Даже если допустить, что половину использовали не по прямому назначению, а как сумку для ланча, например, они уже стали новым символом раскрепощенных и независимых женщин на Юнион-сквер.
Похоже, настоящим достижением Максвелла стали не сами игрушки, а умение объединить два главных женских увлечения – шоппинг и секс. Как «Секс в большом городе», только теперь четырем подругам не нужен ни ремень от Гуччи, ни очередной нервотреп-бойфренд. Эконом-вариант без коктейлей и девичьих болтовни.
– Предположим, чисто теоретически, – начала Пенни, избегая смотреть Теду в глаза, – на рынке появился новый, чрезвычайно востребованный продукт. Настолько востребованный, что правообладатель не успевает стричь купоны.
Тед внимательно слушал, его бедро почти касалось ее.
Она старалась не думать, из чего сделана сосиска в хот-доге.
С появлением «Прелести» Нью-Йорк охватило странное умиротворение. По крайней мере, его прекрасную половину, успевшую посетить розовый магазин. Напряженная атмосфера сохранялась лишь в перебранках и томительном ожидании, царившем в очередях. К слову, желающих на секс-игрушки прибавлялось с каждым днем. Сегодняшний «Пост» опубликовал на первой полосе статью про женщину, рискнувшую пролезть без очереди. Разгневанная толпа избила несчастную чуть ли не до полусмерти.
– Предположим, – снова закинула удочку Пенни, – наш потенциальный клиент сыграл значительную роль в испытаниях и разработке этой продукции. 
Розовые пакеты и впрямь были повсюду. Мимо проехал автобус со слоганом «Миллиарды мужей пакуют вещи».
Пенни предпочла бы опустить подробности своих «опытов» с Максом, но тут не до ложной скромности – слишком многое поставлено на карту.
– Предположим, речь идет о женщине. Молодой и невинной, по неопытности позволившей мужчине испытать на ней прототипы секс-игрушек.
– Чисто теоретически, – шепотом подхватил Тед, вопросительно вскинув брови, – скажу, что звучит заманчиво.
– Опять-таки, теоретически, – гнула свое Пенни, – подопытная имеет право на совладение патентом?
Тед слизнул капельку горчицы, едва не заляпавшую его брюки от Армани.
– Истица старше двадцати одного? – полюбопытствовал он.
Пенни сосредоточенно выковыривала лук из булочки.
– Да, на пару лет.
– Вы с ней лично знакомы?
Пенни мрачно кивнула.
– А она симпатичная? – подтрунивал Тед. – Случаем не красавица-юрист?
– Хватит! – возмутилась Пенни. – Она не шлюха и действительно нуждается в совете.
Возможно, воображение сыграло с ней злую шутку, но казалось, будто дамы с розовыми пакетами заметно прихрамывают. Не получится так, что отсудив права на «Прелесть», она возьмет на себя вину за бракованную продукцию – в частности, за «Стрекозу». Доля от прибылей может обернуться приговором в соучастии.
Тед сочувственно посмотрел на нее.
– Клиентка готова пойти в суд и подробно рассказать о ходе испытаний?
– А это обязательно? – содрогнулась Пенни.
– Боюсь, что да. И еще – нужны свидетели. Как с этим?
Пенни задумалась. Конечно, есть личный экипаж частного самолета Макса. Многочисленная прислуга в шато и пентхаусе. Многочисленные шоферы и помощники, кому не редко приходилось держать ее за ноги в момент наивысшего блаженства. Но вряд ли кто-то из них даст показания против хозяина.
Внезапно ее лицо просветлело.
– Существуют записи, которые можно приобщить к делу!
– Что за записи?
Пенни мысленно перебирала варианты из блокнота Максвелла, где безымянные женщины перемежались с мировыми лидерами.
– Процесс усложнится, если записи расценят как угрозу национальной безопасности?
– Иными словами, они могут скомпрометировать президента США? – приуныл Тед.
Молодец, быстро уловил суть. Тед Смит всегда смотрел на вещи с уверенным оптимизмом. Даже приятно сбить с него жизнерадостную спесь.
Видя, что подруга молчит, он снова заговорил:
– Если истица даст показания под присягой, можно взять их за основу и потихоньку собирать доказательную базу. – Тед отхлебнул содовой. – Если раздобыть записи ответчика, и они совпадут с показаниями, у твоей теоретической клиентки все шансы выиграть.
Ответ последовал незамедлительно.
– С чего начнем?



Не прошло и суток, как Бриллштейн вызвал Пенни к себе в кабинет. Кто-то из конторских успел настучать. Начальству донесли о готовящемся процессе, и шеф был явно не в восторге. Вдобавок, на саммит ООН прибыла госпожа президент, и город погряз в сплошных пробках. Станции метро наводнили антитеррористические бригады с собаками-кинологами. Не поддавались суматохе лишь умиротворенные дамочки с ярко-розовыми пакетами, глядя на которых Пенни самой хотелось присоединиться к очереди на Пятой авеню.
Зато мужская половина Нью-Йорка – особенно ее гетеросексуальная часть, – окончательно скуксилась. Ни один мужчина на свете не мог соперничать с сексуально неистощимыми приборами Максвелла и плодами его эротических познаний, продаваемых по ярко-розовой кредитке «Прелесть».
Тед предлагал немедленно заняться поиском истиц. После череды рекламных роликов, заточенных на розыск покупательниц бракованных стрекоз, выяснилось, что у всех игрушка ломалась прямо в процессе страсти. Счет пострадавших шел на миллионы. Множество женщин по всему миру засыпали под убаюкивающую пульсацию, а проснувшись, обнаруживали, что штучка-дрючка развалилась на части. По описанию выходило одно и то же: отвалившееся крылья и треснувшее брюшко. В точности, как у Пенни с Моник.
Вопрос, как доказать ущерб, поскольку все потребительницы отделывались максимум парой царапин. Да и медицинское обследование не показало никаких застрявших внутри деталей.
В кабинете у Теда Пенни убрала свои записи в папку и уложила в баул от «Фенди», чтобы потом забрать домой, а после опрометью посмешила в офис Бриллштейна и вскоре уже вступила в коврово-панельное святилище шестьдесят четвертого этажа, где состоялась их первая встреча с Максом.
Пенни постучала в дверь
– Войдите, – послышался знакомый голос. Женский.
Повернув ручку, Пенни очутилась лицом к лицу с той, кого постоянно видела по телевизору. Высокие, широко расставленные скулы и маленький острый подбородок придавали их обладательнице улыбчивый вид. Золотисто-карие глаза лучились добродушием.
Вечно недовольный босс по обыкновению восседал за полированным столом.
Президент Хайнд одарила Бриллштейна проникновенной улыбкой.
– Вы не оставите нас с мисс Харриган наедине?



– Мисс Харриган… – начала она.
– Пенни, – поправила юная собеседница.
Президент жестом пригласила ее сесть. С виду ровесница ее матери, но более элегантная. Костюм сидит точно по фигуре, на лацкане красуется серебряная брошь тонкой работы. Дождавшись, когда Бриллштейн выйдет, госпожа президент закрыла за ним дверь и заперла на замок, а после кивнула на красное кожаное кресло. Пенни покорно села. Теперь они обе устроились напротив, почти касаясь друг друга коленями, словно задушевные подруги.
– Дорогая, – ласково проговорила мисс Хайнд, – я здесь по чрезвычайному вопросу национальной безопасности. – Она как будто произносила речь в Овальном кабинете. – Прошу, не затевай тяжбу против К.Линуса Максвелла.
Пенни ошеломленно внимала. В голове не укладывалось, что лидер крупнейшей сверхдержавы поучаствовала в пылких забавах Макса. Неужели эту изысканную во всех отношениях женщину свели к неразборчивым каракулям в блокноте!.. Невероятно. Кларисса Харриган всегда была ее кумиром, но образ отважной главы государства никак не сочетался с особой, сидящей сейчас напротив и украдкой посматривающей на дверь.
– Как адвокат я горячо поддерживаю твое стремление к справедливости, – продолжала президент, – но не стоит выносить это дело на публичное обсуждение. Поверь мне на слово: миллионы людей окажутся в страшной опасности, заикнись ты о своих подозрениях в суде. Любая попытка привлечь Максвелла к ответственности или оспорить его права на патенты поставит под угрозу множество жизней, включая твою.
Она уже мало походила на красавицу, улыбающуюся с обложки «Нэшнл инкуайрер». Три года в Овальном кабинете избороздили некогда гладкий лоб глубокими складками.
– Насколько мне известно, пару недель назад на тебя напали в метро, – в ее голосе звучало неподдельное сочувствие. – Ужасное происшествие, но отнюдь не случайное. Впрочем, Макс сделал это без злого умысла, просто хотел продемонстрировать свою власть. – Честные карие глаза смотрели с мольбой. – Пойми раз и навсегда: где бы ты не находилась, ему под силу отыскать тебя и уничтожить.
Пенни вдруг осенило, что президент сидит в том же кресле, что и Макс во время их «знакомства». Правда сейчас на ковре не осталось и следа кофейного наводнения. Пенни старалась вспомнить, когда в последний раз слышала этот сдержанный голос. Страшное подозрение обострило ее собственный голос до предела.
– Сколько Макс вам платит? – выпалила она. – Вы его сообщница. Тогда в Париже я нечаянно сняла трубку – звонили вы. – Она замерла, предвкушая возражения, но их не последовало. – Вы заставили комиссию по саннадзору дать добро на его… штучки-дрючки, – негодовала Пенни. – Людям продают бракованные, опасные секс-игрушки, и всё с вашей подачи.
Ее собеседница невозмутимо продолжала:
– Взамен предлагаю тебе стать моей протеже.
Пенни сразу сообразила, в чем соль. Дабы избежать огласки Макс и президент решили соблазнить ее сочным куском политического пирога, а после сделать достойной преемницей их коррумпированной династии. Личность послабее может и купилась бы, но у Пенни такой бартер вызывал лишь стойкое отвращение.
– Совершенно неважно, какую партию ты представляешь, – внушала мисс Хайнд. – С нашей поддержкой тебе обеспечены голоса всех избирательниц в возрасте от семнадцати до семидесяти.
Даже отринув политику, обещание смахивало на бред.
– Вы не можете этого гарантировать.
– Я – нет, – призналась мисс Хайнд, – а вот Макс вполне. – Изящным движением сдвинув манжет, она посмотрела на часы. – У меня выступление перед ООН. Закончим разговор в машине.



За окнами лимузина мелькал унылый манхэттенский пейзаж. Президент прикрыла глаза и помассировала виски, словно у нее случился внезапный приступ мигрени.
– Сначала он сделает тебя знаменитой, – устало вещала женщина. – Настолько знаменитой, что носа на улицу не высунешь. – По ее словам выходило, что с самой первой вспышки папарацци Макс целенаправленно натравливал прессу на Пенни. Подогревал общественное любопытство. Намеренно создавал такие условия, чтобы она сидела взаперти. – В итоге, – с мрачной ухмылкой заключила мисс Хайнд, – тебе не хочется никуда, кроме пентхауса. Впереди – полная изоляций, и Макс – единственный оплот доверия и заботы.
Таблоиды, вылившие на него ушат грязи, и вдруг пляшут под его дудку? Президент уверяла, что газеты куплены им на корню. Случилось это пару лет назад, когда журналисты, заинтересовавшись его персоной, копнули слишком. Став тайным совладельцем, Макс не скупился публиковать о себе небылицы. Байки одна хлеще другой надежным заслоном скрывали истину.
– Даже если сумеешь узнать правду, тебе не донести ее до людей, – предупредила президент. – Никто не поверит, – пояснила она и ни с того ни с чего добавила: – В жизни не хотела стать президентом чего-либо.
На подъезде к зданию ООН у нее загудел сотовый. В кожаном салоне, отгороженном от водителя звуконепроницаемой перегородкой, Пенни молча уставилась в тонированное стекло.
– Постараюсь ее переубедить, – объясняла президент в трубку. – Прошу, ничего не предпринимай. – Она помешкала, глядя на Пенни. – Нет, я ей не сказала. А если скажу, всё равно не поверит.
Даже не слыша голос на том конце провода, Пенни не сомневалась, что звонит Макс.
Кортеж беспрепятственно катил по пустынным улицам. Проезжая мимо Брайант-парк, Пенни заметила длинную очередь, выстроившуюся к магазину на Шестой авеню под названием «Башмачок». Странным образом, та же демографическая прослойка, что скупала «Прелесть», теперь жаждала приобрести новый фасон туфель. Причем совершенно дичайший. Обувь была громоздкой, неуклюжей, с широкими ремешками и толстым каблуком, но при этом имела большой спрос у пресловутой группы потребительниц. С их подачи примитивные романы о вампирах теперь сметали с прилавков как мегабестселлеры.
Президент нажала отбой и спрятала телефон в карман. Ее взгляд упал на вереницу женщин в очереди за туфлями.
– Наш роман с Максвеллом начался с безумного увлечения, – вспоминала она. – Я была твоего возраста. Макс казался мне воплощением идеального мужчины. – Ее лицо исказила гримаса горечи и тоски по утраченной юности. В голосе звучало неприкрытое отвращение. – Я ему верила.
Пенни заерзала на сиденье, ощутив внезапный прилив возбуждения. Под действием неведомого сексуального раздражителя ее соски затвердели и терлись о кружевную ткань лифчика, словно об наждачку. То ли от вибрации колес, то ли от запаха кожи в паху стало горячо и влажно.
– Ты пробовала заняться сексом с кем-то после него? – спросила президент Хайнд.
У Пенни мелькнула мысль о насильника, но она помотала головой: нет.
– Он думает, что защищает нас, а на самом деле – контролирует. Для Максвелла это одно и то же.
К Ленсингтон-авеню у Пенни участилось дыхание, приходилось ловить ртом воздух.
Мисс Хайнд сочувственно посмотрела на нее.
– Я умоляла его не делать этого. – Для злобного конспиратора она выдала нечто неестественное: наклонилась и крепко сжала трепещущую ладонь. – Расслабься и дыши. Как можно глубже. – Ее голос гипнотизировал, убаюкивал. – Представь, что попала под стихию. В грозу. Просто смирись и жди, пока пройдет. – Два теплых пальца легли девушке на шею, проверить пульс. – Ну вот и всё. Гроза миновала.
Крепко сжав руку Пенни, она взмолилась:
– Слушай! Только один человек в состоянии спасти всех женщин мира. Она живет в пещере на склоне Эвереста. Ее зовут Баба Седая-Борода. Она величайшая из ныне живущих сексуальных пророков.
Президент заключила Пенни в объятия и горячо зашептала:
– Разыщи ее! Овладей нужными знаниями и сразись с Максвеллом на его же поле!
Хайнд разжала руки и откинулась на спинку сиденья.
Пенни потихоньку отпускало неведомое наваждение. К месту назначения она прибыла в растерянности, но уже оклемавшаяся. Единым фронтом они с Хайнд миновали заградительный кордон. Охранники спецслужбы ООН, кстати, ничем не отличались от телохранителей Алуэтты, сопровождавших ее для дачи показаний. Их провели в гримерку. Президента усадили к трюмо и стали накладывать макияж.
Ее отражение обратилось к Пенни:
– Тебе я рассказала всё, что могла. Еще одно мое слово, и он убьет нас обеих. – Разом посуровев, она открыла сумочку и вытащила пузырек с таблетками. Проглотив две пилюли, спрятала бутылочку и застегнула «молнию». – Настанет день, и ты поймешь, – скосив глаза, президент добавила: – Поймешь, что другого выхода нет.