Блудный сын. Часть первая. Глава 4

4
     Якоб ван Сваненбюрх и Ян Ливенс ввели Рембрандта в круг лейденских художников и торговцев искусством. Как и задумал, Рембрандт прежде всего навестил своего первого учителя. Только он вошёл в гостиную, его встретила радостными восклицаниями и сердечными объятиями жена ван Сваненбюрха –  чувствительная и эмоциональная неаполитанка Маргарита или Марго, как звал её муж и ученики за её спиной.
 
     Якоб ван Сваненбюрх и Маргарита были счастливой парой. Всю жизнь горячо любимая мужем, Марго отвечала ему тем же. Благодаря любви, их разные характеры и темпераменты не противоречили друг другу, а гармонично дополняли. Иногда уравновешенная рассудительность Якоба гасила взрывчатость Марго, иной раз огненная страстность Марго зажигала спокойного Якоба. Их дети выросли в атмосфере не всегда согласия, но всегда любви и открытости. Рембрандт вспоминал своего первого мастера добрым словом и преклонялся перед упорством, с которым Якоб ван Сваненбюрх продолжал писать то, что считал нужным и что его волновало, невзирая на отсутствие спроса, хотя картины учителя в стиле Босха* не производили впечатления на Рембрандта.
Растрогавшись, Марго заключила его в объятия:

  - Ах, Рембрандт, дорогой мой, как любезно с твоей стороны посетить нас. Якоб будет безумно счастлив снова тебя увидеть. Он сейчас выйдет.
Якоб ван Сваненбюрх заставил себя ждать всего несколько минут. Он выражал свои эмоции гораздо сдержаннее, чем итальянка Марго:
  - Надолго ли в Лейден, Рембрандт? Приехал навестить семью?
Ван Сваненбюрх знал об обучении Рембрандта у Питера Ластмана. Ученик не делал тайны из отъезда в Амстердам. Изучение живописи у двух или даже более мастеров являлось вполне обычным делом. Ван Сваненбюрху было приятно, что бывший ученик не забыл о нём, своём первом учителе.
  - Я вернулся в Лейден, учитель. Буду здесь работать.

     Удивление отразилось на благостном лице Якоба ван Сваненбюрха. Он думал, Рембрандт, по крайней мере, год проведёт в известной мастерской Ластмана. «Не слишком ли юноша самонадеян?», - спросил себя старый мастер. Рембрандт, рассчитывавший на помощь бывшего мастера, не стал ничего скрывать, а, напротив, обстоятельно изложил ван Сваненбюрху их с Яном планы. Он и Ливенс рассудили: ван Сваненбюрх, пишущий средневеково-босхский Ад и пляски ведьм, пытающийся продать свои картины в Утрехт, не посмотрит на них как на конкурентов. Рембрандт увидел как в течение его рассказа глаза бывшего мастера зажигаются любопытством:

- Работать вместе, в одной мастерской? Это...необычно.
Слушая Рембрандта, Якоб ван Сваненбюрх, не столько умный и проницательный, сколько добрый и опытный в житейских делах, сразу смекнул зачем пришёл к нему бывший ученик. Приглашение на ближайший приём в его доме последовало незамедлительно:
  - Думаю, не помешает, если я представлю и порекомендую тебя нескольким друзьям.
  - Благодарю вас, учитель, вы так великодушны, – искренне поблагодарил Рембрандт, ибо это была истинная правда.


     На вечере у Якоба ван Сваненбюрха Рембрандт заново познакомился с Петрусом Скривериусом, ван Сваненбюрх представил ему Рембрандта как начинающего, подающего большие надежды художника:
 - Дорогой Петрус. Позволь представить моего бывшего ученика, даровитого Рембрандта ван Рейна. Он только что закончил обучение у Питера Ластмана в Амстердаме и теперь обосновался в Лейдене.
Якоб ван Сваненбюрх знал, что делал, упоминая Ластмана. Скривериус благоговел перед стилем Питера Ластмана и имел в своей коллекции картины художника. Вместе с интересом к новым именам в живописи, это вполне могло обеспечить Рембрандту его первое внимание, а далее... Всё произошло даже быстрее, чем рассчитывал Якоб ван Сваненбюрх. Уже в конце приёма Скривериус обратился к Рембрандту:

   - Господин ван Рейн, у меня есть для вас предложение, точнее говоря, заказ. Будет удобнее обсудить его у меня дома, если вы готовы зайти ко мне в ближайшие дни.
- К вашим услугам, господин Скривериус.

     Его представили другу Скривериуса, Каспару Барлеусу*. Как и Скривериус, Барлеус читал лекции в лейденском университете. Рембрандт терпеливо выслушивал их проникновенные речи о состоянии искусства и литературы – оба покровительствовали и начинаюшим поэтам – в Голандии, ходил с Ливенсом на вечеринки и приемы, если отказ трактовался невежливостью и мог повлиять на его будущее художника. Но главным по возвращению в Лейден стала работа без продыху, ради которой он жертвовал приемами, знакомствами и развлечениями. 
Скривериус заказал Рембрандту две картины для своей коллекции, по всеобщему признанию - одной из лучших в Лейдене.  Рембрандт и Ян убедились в этом, увидев известное на весь город собрание живописи на одном из вечеров у Скривериуса.

В своём доме Петрус Скривериус перешёл на более свободный тон:
- Вы позволите называть вас просто по имени, Рембрандт? – и, дождавшись незамедлительного кивка Рембрандта, продолжал, – Виллем поведал мне, что вы вместе учились в латинской школе.
- Да, господин Скривериус, овладевали латинской грамматикой.
 - Полагаю, латынь пошла вам обоим только на пользу, - вежливо рассмеялся Скривериус и тут же перешёл к делу. - Я хотел бы заказать вам две картины. На одной -  изобразить христианского мученика. Определённых предпочтений у меня нет, поэтому выбор ваш. Что же касается другой картины, мне нужен сюжет из новой поэмы Йоста ван ден Вондела* о Паламеде*. Вам придётся прочитать её.
 - Я уже читал поэму, господин Скривериус.
 - Чудесно. Надеюсь, она произвела на вас впечатление. Дело пойдёт быстрее. Вы уже знаете сюжет и можете приступать к работе.

    Рембрандт не раздумывал долго о первой картине, его выбор сразу пал на одного из первых христианских мучеников, фактически – первого, Святого Стефана. Он напишет момент страшной казни святого побиением камнями, это должно выглядеть драматично. Что до второй картины, то как раз на днях Рембрандт, по совету искушённого в литературе Каспара Барлеуса, закончил чтение упомянутой Скривериусом, недавно вышедшей и мгновенно ставшей модной поэмы Йоста ван ден Вондела – одного из самых великолепных современных поэтов страны, по словам Барлеуса – о бедняге греческом воине Паламеде. Невинный, но оклеветанный и несправедливо обвиненный  в измене хитроумным, мстительным Одиссеем, припомнившим Паламеду развенчание его хитрости и вынужденный поход на войну.  Йост ван ден Вондел написал поэму для постановки в театре и художник собирался поехать в Амстердам посмотреть представление. Рембрандт благодарил Барлеуса, он теперь точно знал сюжет, который напишет:  Паламед, стоящий на коленях перед греческим царем Агамемноном, приговорившим воина к казни побиением камнями, и пытающийся оправдать себя.

        Он написал обе картины в стиле Питера Ластмана – Скривериус высоко ценил его историческую живопись и Рембрандт понимал, что заказчик рассчитывает на ластмановский стиль. Ливенс, увидев картины, рассмеялся, присвистнул и шутливо спросил:

_- Кто их писал? Ты или Ластман?
   - Значит Скривериус будет вполне удовлетворён, – со смехом же парировал Рембрандт.

     Он входил в свои картины, изображая себя одним из действующих лиц, и жил в них: становился участником неистовствующей толпы, казнящей Святого Стефана, или проживал античную историю о несправедливо обвенённом Паламеде. Его семью, пришедшую посмотреть на заказ Скривериуса, очаровала красочность картин и выразительные позы фигур. Они сосредоточенно рассматривали наряды и лица персонажей. На лице отца вдруг отразилось удивление, он увидел знакомую физиономию на картинах:

  - Это ведь ты, Рембрандт!
Рембрандт улыбнулся и согласно кивнул.
- Почему ты изобразил себя в толпе казнящих святого? – изумленно воскликнул Хармен, глядя то на сына, то на картину, словно не до конца веря тому, что он видит.
- Я попытался представить себя актёром, играющим роль палача, – объяснял Рембрандт, -  кроме того, художники иногда изображали себя на своих картинах,  это что-то вроде подписи.
- И многие из них изображали себя злодеями? – с любопытством и некоей иронией в голосе спросил Адриан.
- Изобразить себя святым было бы слишком самонадеянно с моей стороны,  –
отшутился Рембрандт.


     Он работал неистово, не замечая ни дней, ни ночей, ни Ливенса рядом, забывая о еде, сне и смене одежды, в иные дни и ночуя в мастерской. Нелтье сокрушённо качала головой, видя как сын добровольно изнуряет себя, и, в конце-концов, не выдержав, стала приносить ему обеды в мастерскую. Выходя на улицу, Рембрандт всегда имел при себе бумагу и карандаши  – сделать быстрый набросок, если придётся увидеть интерестный типаж, сценку или пейзаж.
Он много, без устали писал: заказаые портреты лейденских бюргеров, отца с матерью, братьев и сестёр, просил позировать Яна.

     Вспомнив однажды картины Яна, изображающие пять чувств, выполненные и проданные несколько лет назад, Рембрандт написал свои пять чувств – пять сатирических картин, над которыми Ливенс хохотал до упаду, вылетавшие одна за другой из под его кисти с необычайной скоростью. Всегда стремительно писавший Ян диву давался, видя такую прыть, нехарактерную и неожиданную для Рембрандта, работавшего медленно. Впрочем, Рембрандт снова и снова возвращался к казалось бы уже законченным картинам: что-то ему не нравилось, что-то он переделывал, что-то подправлял.

     Рядом с Рембрандтом изо дня в день с усердием трудился Ян Ливенс, но, в противовес компаньону, он не забывал о развлечениях, всегда находил время покутить. То и дело Рембрандт отклонял приглашение Ливенса посетить вечером какой-нибудь кабачок и поболтать с собратьями по кисти за кружкой пива. Ян неизменно издавал театрально-безнадёжный вздох и выразительно крутил пальцем у виска. Тотальная занятость Рембрандта не оставляла времени для знакомств с женщинами да и не отличался он большими умениями по этой части. На помощь пришёл всё тот же неунывающий Ливенс:

- Посещение борделей, -  разглагольствовал приятель, размахивая руками, - выглядит нереспектабельно. Лучше иметь подружку – даму сердца, или подружек, -  тут же со смехом поправлялся он.
Весёлый, пронырливый Ян, поспевающий везде, познакомил его с миловидной Маргаретой, продающей цветы в цветочной лавке. Молодая женщина, тольконесколькими годами старше Рембрандта, она испытала уже вдовью долю – её муж погиб в морском сражении с испанцами, когда закончилось перемирие и снова началась война.
Однажды Ян принёс в мастерскую задумчивость и рассеянность вместо обычной весёлости, еле возил кистью по доске. Рембрандт, прекрасно знавший приятеля, оторвался от своей работы:
  - Ян, отложи кисть и выкладывай, что у тебя на уме.

     Ян будто ждал этих слов, тут же отбросил кисть, вскочил со стула и без предисловий начал с главного:
  - Что ты скажешь, Рембрандт, если нам заняться гравюрой вместе с живописью? Все гравировали: ван Лейден, Дюрер. А Раймонди* известен только своими гравюрами.
«Эко тебя понесло, приятель...Дюрер», - мысленно усмехнулся Рембрандт. Но предложение Яна пришлось ему по душе. Он не раз задумывался о гравюре,но очередная срочная рабрта то и дело отрывала от этих мыслей.
  - Скажу, что полностью тебя поддерживаю. Гравировать и производить эстампы стоит дешевле и это гораздо быстрее живописи. Хорошие эстампы всегда пользуются спросом.

      Они, как правило, травили медные пластины кислотой, но сухой иглой и резцом тоже работали. На первых порах компаньоны отдавали печатать эстампы, но со временем купили станок и сами печатали со своих пластин.  Иногда глухими, промозглыми зимними вечерами Рембранд шёл на берег Рейна и, прикрыв глаза, подставлял лицо суровым лейденским ветрам или мягким осенним днем ловил опадавшие с деревьев листья, ощущая их невесомо-лёгкие прикосновения, а затем стремглав мчался в мастерскую и пытался изобразить линиями, штрихам и точками в пейзаже на медной пластине, то что чувствовал несколько минут назад.

     Он рисовал неисчеслимые автопортреты. Карандашом и красками. В разных образах, в разных позах. Вот здесь он – нищий попрошайка, а там – вальяжный господин в роскошных восточных одеждах. Стоя перед зеркалом, он корчил гримасы, рассматривал, изучал различные выражения лица: удивленное, сердитое, нахмуренное, испуганное и делал быстрые наброски карандашом, а иногда красками под смешки Яна, сидящего перед своим холстом или доской. Рембрандт написал себя в военном металлическом нагруднике. Война с Испанией за независимость родной страны продолжалась, и сюда, в Лейден, быстро доходили вести о победах и поражениях голландских войск, которыми командовал штатгальтер** Фредерик Хендрик, принц Оранский. Последняя весть – о победе при Хертогенбосе. По этому случаю Якоб ван Сваненбюрх и Марго устроили шумную вечеринку. Рембрандту пришлось пойти, не хотелось обижать бывшего учителя неблагодарностью. Победа имела для учителя особое, символическое значение: давным-давно в Хертогенбосе жил и творил боготворимый ван Сваненбюрхом художник – Иероним Босх.

      Когда-то учитель все уши им прожужжал о таинственном, непостижимом маэстро Босхе;все работы мастера пытался скупить набожный и жестокий испанский король Филипп*, рассылая повсюду своих агентов.
Ян, в порыве патриотизма, написал портрет Рембрадта в кирасе, выглядывающей из-под одежды, а затем похожий автопортрет. Рембрандт находил время позировать Яну, нравилась идея побывать «внутри» картин не только своих но и Яна. Он любил светлые, эффектные, стремительно написанные картины Ливенса.


     Студёным февральским вечером, когда Рембрандт работал один в промозглой мастерской, где тепло сохраняли только до такой степени, чтобы не замерзали краски, в дверь постучали. Рембрандт недовольно оторвал взгляд от только что подготовленной для очередной картины дубовой доски и прокричал чтобы вошли. Вошедший, не мешкая, прошёл к Рембрандту:
 - Доброго вам вечера. Я ищу художника Рембрандта ван Рейна, не вы ли это?
 - Да, ван Рейн – это я.
 - Прекрасно. Быстро разыскал вас. Я уже побывал у вас дома, но меня отправили сюда, сказали - я обязательно найду здесь или вас или Яна Ливенса, вы ведь работаете вместе.
Рембрандт молча кивнул. Вошедший, наконец, представился:
 - Я Йоханес Доу, мастер стеклянных витражей.
 - Я много слышал о ваших умениях, мастер Доу.
 - Прекрасно. Я пришел, чтобы покорнейше просить вас, господин ван Рейн, взять в обучение моего сына – Геррита.
 - У меня нет учеников, мастер Доу.

 - Прекрасно. Геррит будет вашим первым учеником, если вы согласитесь, господин Ван Рейн. Моему сыну четырнадцать лет, он учился витражной росписи и помогал мне в работе, поэтому он много знает о красках и умеет их приготовить. Он хочет стать живописцем. Вот я и пришел к вам...

     Так в мастерской Рембрандта появился его первый ученик – Геррит Доу*. В  следующем году пришел второй – сирота Исаак де Йодервиль. Его отец – француз, осевший в Голландии и женившийся на голландке, вместе в французской внешностью оставил сыну приличное состояние, дожидавшееся его совершеннолетия. Их стало четверо в мастерской.

     Рембрандту пришлось привнести в свою работу и жизнь определенный режим: Исаак де Йодервиль, с согласия назначенных ему опекунов, жил теперь в доме ван Рейнов. Работа с учениками требовала каждодневного времени и внимания. Рембрандт заново вспоминал всё, чему и как его учили собственные учителя. Подготовленность учеников стояла далеко друг от друга. Геррита, помогавшего расписывать витражи перед приходом к Рембрандту, подготовил отец. Он разбирался в красках и кистях, знал азы живописи и хорошо писал.

     Исаак умел кое-как рисовать, но ничего не смыслил в живописи, ему требовалось обучение с самых простейших основ. Малыш Геррит смотрел сверху вниз на высокого Исаака и беспрестанно поучал, но обезоруживающе добродушный Исаак воспринимал слова Геррита не как назидания, а как советы. Пришло время, когда Геррит сам устал от постоянного поучительно-покровительственного тона.
 
      Жизнь и работа под одной крышей не всегда была безоблачной. Геррит изводил всех своей болезненной приверженностью к безукоризненной чистоте и опрятности. Его рабочие принадлежности неизменно должны быть безупречно начищены, лежать в сторого определённых местах, в раз и навсегда заведённом порядке. Любое несоответствие вызывало у него раздражение. Остальные обитатели мастерской только глаза к небу закатывали. Рембрандт не раз порывался выгнать в шею противного мальчишку. Но всякий раз его останавливало одно обстоятельство: несносный зануда Доу был невыносимо талантлив.  Он мог часами сидеть, кропотливо выписывая под увеличительным стеклом какую-нибудь бусину или ноготь. « Тоже мне, ван Эйк*» - ворчливо бормотал себе под нос Рембрандт, а глаза его смеялись.

     Исаак научился делать отличные копии. На одном из уроков Рембрандт усадил обоих учеников копировать свой автопортрет в богатом восточном костюме. Прождав определённое на задание время,он взглянул на результаты и не с первого взгляда смог отличить свой автопортрет от копии Исаака, так она получилась точной. Ян веселился от души. Через несколько дней Рембрандт красноречиво нарисовал на своем автопортрете собаку. Исаак не решился быть столь дерзким, чтобы повторить то же самое на своей копии.*
Босх (1450(?) – 1516) – нидерландский художник. Один из самых загадочных и непостижимых в истории живописи. Знаменит в том числе изображениями ада. Эту традицию продолжил Якоб ван Сваненбюрх.
*Каспар Барлеус или Каспар ван Барле (1584 -1648) – голландский поэт, писатель, философ, медик. 
*Йост ван ден Вондел (1587 – 1679) – выдающийся голландский поэт.
*Паламед – герой греческой мифологии, участник Троянской войны.  Герой трагедий Эсхила, Еврипида, Софокла. Более всего известен конфликтом с Одиссеем.
* Маркантонио Раймонди (1470 – 1534) – выдающийся итальянский гравёр Возрождения.
*статхаудер ( германское - штатгальтер) – один из главных постов исполнительной власти в республиканской Голландии. Являлся также главнокомандующим армии. По традиции этот пост занимали представители дома Оранских.               
*Филипп II Габсбург Испании (1527 – 1598)
* В разных источниках можно встретить Геррит Доу или Герард Доу.
*Ян ван Эйк (1385(?) – 1441) – выдающийся ранненидерландский художник. Был в том числе известен яркостью и чистотой цвета и особой тчательностью выпысывания каждой детали.
* Копия дожила до наших дней и находится в Лейдене, оригинал Рембрандта - в Музее Изящных  Искусств в Париже.