Ангел мой...

 "Ангел мой..."
(О поэзии Виктора Дронникова)

Я всегда поражался метафорам поэта.
Я уже писал об этом. Но только другими словами. Ему даны были интуиции, которые сродни откровению, вскрывающие бытие, приподнимающие завесы над тайной нашего существования и самое сущего…
Так я был поражён последним его прижизненным поэтическим сочинением («Бьют из облака горнии светы»), написанным на краю бездны, на рубеже между жизнью и подступающей смертью, в августе 2008-го, в промежутке между химиотерапией и операционным столом, сочинением, которое, на мой взгляд, представляет собой одну сплошную метафору, приоткрывающую и передающую тайну творения…
Как если бы он вживе перешагнул некий рубеж и почувствовал то, что дано чувствовать, может быть, только душе бестелесной…
Помню мурашки, побежавшие у меня по спине и пузырьки, взошедшие из головы (для меня признак истины), когда он по телефону из Москвы, из больницы – (мы созванивались с ним почти каждый день) – прочитал мне это стихотворение, очень личное, тогда тайное (в его понимании), оттого прочитанное им не без смущения и не без дрожи… Но в одно время в его голосе я услышал восторг богооткровения… Он жил и умирал по Пушкину: «– Есть упоение в бою, И мрачной бездны на краю…» И по Фету: «Офелия пела и гибла…»
Меня и самого охватили дрожь и восторг, в особенности от последнего двустишия, где он просит белокрылого ангела о своей душе:
Помоги ей на свет опереться
Перед тем, как покинет меня.

Вот это меня вогнало в дрожь: на свет опереться…
Конечно, поэту было известно, что по евангельским и библейским притчам, по христианским канонам свет это одежды, в которые облекается Бог. Что Иисус при своём преображении превратился собственно – в чистый сияющий свет. Можно, конечно, просьбу к ангелу и так понять. Как просьбу опереться о Бога… Как о чистый свет…
Но есть в миру и иные толкования… Есть научные исследования… Теории и опыты, благополучно забытые и воскрешённые только в последние годы… Во всяком случае, в сознании некоторых кругов нашей общественности. Наука о них никогда не забывала.
В 2008 году поэт ещё не мог знать, что каждую секунду на землю из космоса – падает 2 килограмма света. В пересчёте на частицы это 10 в 36-й степени (кошмарное число) фотонов. Что свет обладает не только давлением, о чём предположил в 17-м веке ещё Кеплер, электромагнитными свойствами (гипотеза Максвелла), что под давлением света как при механическом воздействии можно заставить крутиться пропеллер, помещённый в вакууме (опыты русского учёного Петра Николаевича Лебедева в начале 20-го века), а в будущем, скажем, с помощью солнечного паруса разогнать межзвёздный корабль… Но что свет, по последним высказываниям учёных, имеет вес. Следовательно, массу… И – сопротивление…
То есть. На него действительно можно опереться…
Но, конечно, не человеку…
Обозначенные величины столь ничтожно малы, что едва ли подвластны уму и воображению нашему… И едва ли найдётся в мире вещь, которая не провалится сквозь свет…
Но речь в стихотворении и не идёт о человеке. Ни о вещи. Речь идёт о душе. А душа не есть плоть. Плоть была никакой, пока Бог не вдунул в неё душу… Следовательно речь идёт о дыхании Божьем… Если же Бог свет, то, не исключено, о чистом свете… И очевидно же. Душа обладает теми же, идентичными дыханию или свету параметрами…
Она у человека столь лёгкая, немыслимо лёгкая, что ей вполне по своей воздушности и невесомости опереться на свет…
Вот она какова, столь простая и в то же время непостижимая для меня метафора. Она подобна научной формуле, но выведенной с помощью одной интуиции, на одном озарении… Как если бы здесь Бог поучаствовал…
Когда бы поэт был учёным, да ещё и признанным, это (в своё время) была бы гипотеза, которая ошеломила бы мир…
Для меня очевидно. Творчество поэта нуждается в пристальном, в глубоком изучении и исследовании. Но на том уровне, который, может быть, для нас ещё невидим и непостижим. Для этого в мир должен придти жертвенный и преданный его творчеству исследователь, чей критический и аналитический дар был бы равновелик таланту поэта. Такое в истории литературы происходит нечасто. Нужно учиться ждать.
Да, нам ещё многое предстоит открыть в Викторе Петровиче Дронникове, как в поэте и в человеке, и многое сказать о нем. Разговор, по существу, только начинается. Но, уверен, длиться этот разговор будет долго, десятилетия, может быть, века, когда сами-то мы исчезнем… Он останется… Ибо таков потенциал его творчества.
На мой взгляд, главное, что ему удалось сделать, это совместить в своей поэзии фетовскую традицию, то есть наличие света, необычайной тонкости и прозрачности письма с дрожью и катаклизмами 20-го железного и атомного века.
В этом заслуга поэта. В этом его поэтический гений.
И как бы там ни было. Разговор этот, так я с некоторых пор чувствую, не в одну сторону. Он будет обоюдным. И не просто многоплановым, но – многомерным. Он будет идти не на одной земле… У меня уже есть голос с той стороны света…
Его голос…
Объяснюсь.
Год назад Анна Петровна Дронникова, разбирая архив мужа, обнаружила незнакомую фотографию поэта. На обороте были стихи, записанные рукой Вити, с посвящением… В соответствии с последним как бы по желанию завещателя Аннушка передала фотографию со стихами Вити в дар мне…
Так неизвестные стихи поэта – уже после его смерти – пришли ко мне, как к адресату их…
С формальной точки зрения все понятно. А не с формальной…
Случайный ли знак?..

И глядит человек в небеса
Затуманенным оком…
С потаённой слезинкой глаза,
Как же вам одиноко…

Для меня в отношении этих строчек время как бы перевернулось. И самое бытие. Будто он не отсюда, но – оттуда – смотрит. Смотрит и говорит.
Я так и прочёл эти стихи – (или услышал?) – будучи в шоке… Как послание с того света…
Я всегда верил в это. Я знаю.
Поэт незримо присутствует среди нас, проявляясь из неизреченной глубины…
Что бы там ни было. Он здесь, в этом воздухе, вот в этом падающем на нас свете…
2009, август