Память об одной прогулке

Когда-то в молодости,  читая Джека Лондона, я восхищалась его героями сильными  и смелыми людьми. Они умели преодолевать самые неожиданные  природные катаклизмы или препятствия, созданные человеком. Сама же я не попадала в такие передряги и понятия не имела, смогу ли лично я или кто-то из моих товарищей вынести подобные испытания. О себе я всё ещё ничего не знаю: могу или нет быть по-настоящему сильной, когда это потребуется. Но вот моя близкая приятельница действительно оказалась очень мужественным человеком. А узнала я это так.

  Лариса долго болела. Потом она попала в больницу. Врачи нашли рак. Болезнь была уже в той стадии, когда  медицина не могла даже уменьшить страдания больной. Женщину выписали из больницы фактически умирать. Она была  умный человек, и всё прекрасно понимала. Доктора при выписке говорили ей, что надо посещать поликлинику, принимать лекарства, что всё пройдёт. Но Лариса знала - дни её уже сочтены. И вот тут я открыла, что женщина, с которой мы дружили почти 20 лет, ничуть по силе духа не уступает самым сильным мужчинам-героям Джека  Лондона.

Её выписали в середине марта. Через неделю наступили школьные каникулы. Мы с ней работали много лет в школе и привыкли ориентировать своё свободное время на каникулы. У Ларисы был больничный,  у меня из-за каникул стало больше свободного времени.

Вечером Лара позвонила мне, предложив с ней поехать в мой любимый музей в Подмосковье - «Мураново», буквально завтра же. Пока она лежала в больнице я навещала её несколько раз и поэтому знала, что Лариса всё время испытывает сильные боли. Кроме того, бывали частые приступы ужасной слабости, когда её в прямом смысле не держат ноги. Однако отговаривать её от поездки я не могла. Нам обеим было ясно, что для неё  это путешествие последний раз в жизни. Я предложила заехать за  Ларисой, чтобы потом отправиться на вокзал вместе. Но она отказалась. Договорились встретиться на станции «Лось» Ярославского направления в 10 утра.  К «Лосю»  от её дома и от моего шли автобусы каждые 10-15 мин.

Утром на станции я оказалась первой. Ларисы не было до 10ч30мин. Надо знать её пунктуальность по жизни, чтобы понять, что я передумала, за эти  полчаса, ожидая подругу. Гордая женщина не хотела даже передо мной показывать, как ей больно, а потому она, извинившись, объяснила своё опоздание задержкой автобуса. Мы подошли к расписанию поездов и узнали, что нужного нам поезда не будет теперь два часа. Зато сразу же шёл поезд до «Софрино», от которого одна остановка,   до нужной нам «Ашукинской». Мы решили ехать до «Софрино», а там подумать, как быть дальше. Два часа на вокзале сидеть не хотелось.

 В «Софрино» выяснилось, что  автобусов ни в сторону «Мураново», ни в «Ашукинскую» нет. Не успела я подумать о каком-нибудь такси, как Лариса скомандовала: «Пошли потихоньку. Три километра по лесу – это же удовольствие!» Я напомнила, что до музея потом ещё почти три км, но она и слушать не захотела. Мы углубились в лес. Заблудиться было невозможно, так как тропинка шла близко от железной дороги.

 Примерно через полчаса я увидела, что Лара идёт через великую силу. Моё предложение привала, она сразу приняла. (Зная её гордость, я придумала, что у меня неудобная обувь.) Мы сели под каким-то деревом, я усиленно возилась со своими сапогами, она в изнеможении легла на землю, даже не подстелив ничего под спину. У меня едва не слетело с языка: «Что ты делаешь, ты же простудишься ?» Но я заставила себя  промолчать: вероятно, от холода  боль стихала. Примерно минут через 15 Лариса замёрзла, поменяла позу, хотела сесть, но руки не подчинялись. Они были очень слабые, не держали тело. Я хотела помочь, но женщина  напряглась, собрав все силы и села самостоятельно. В  глазах больной было страдание. Я отвернулась, чтобы не разреветься.

-         Ну, пошли что ли? – в её голосе зазвучал  вызов то ли мне, то ли себе, то ли своей слабости.

-         Пошли.

Мы двинулись дальше.  Был конец марта, в лесу снег кое-где лежал, как зимой, ещё не начал таять. На нашей тропинке часто встречались наледи. Тогда ноги разъезжались. Ларисе приходилось очень трудно, но она мужественно сражалась со своей слабостью. Наконец, этот бой её утомил, и подруга устало произнесла: 

-         Давай передохнём.

 Сравнительно недалеко лежало поваленное дерево, которое послужило нам диваном.

-         Если бы ты знала, как я рада, что попала в лес! Я уже думала, что в своей жизни не увижу  ничего кроме больничной палаты, - сказала она, улыбаясь.

-         Ты ещё не то запоёшь, когда мы придём в «Мураново», долой пессимизм, да здравствует этот чудесный лес, никаких болезней не существует!

Я  ещё говорила какие-то глупости, которых сама стыдилась, но видела, что   ей сейчас именно это и нужно, а не сочувствие.

Три километра мы шли более  двух часов.  Но этот путь был  для неё не только тяжкий труд, но и стремление продлить себе настоящую жизнь. При каждой остановке она не жаловалась на боль или слабость, а  только радовалась красоте пейзажей. Вспоминала свои прогулки в прежние годы по  лесам с семьёй или друзьями за грибами, ягодами. Рассказывала мне об интересных людях, с которыми  когда-то  была знакома. Словом, боролось с предающим её телом всей своей богатой душой и сильным характером. Из тех её историй мне запомнился рассказ об одном деревенском чудаке, который умел своими руками сделать из ничего буквально всё. Ребятам он мастерил разные забавы, соседям чинил утварь, на колхозном амбаре установил ветряную мельницу, чтобы лучше сушилось зерно, сено или что-то другое, что требовало просушки. О нем Лариса рассказывала с замечательным юмором и одновременно с восхищением, было видно, как любит она наших русских умельцев и вообще тех, кто имеет  руки – «не крюки». Сама она тоже могла сделать любую работу, начиная от гвоздя, если его надо вбить, кончая трактором, если его надо починить. Лара  пришла как бы из тех женщин  « из русских селений», которыми любовался Некрасов. Ещё и потому ей так тяжело  было ощущение предательства собственного больного тела, когда совсем недавно оно было иным, и она могла любому мужику дать 100 очков вперёд в любой физической работе.

На косогоре у какого-то  ручья мы устроили  большой привал на обед.  Потом с теми же передышками почти через каждые 15-20 минут одолели следующие три километра. Наконец, показался дом-музей «Мураново».

На территории усадьбы у входа в дом сели на скамейку.

Вокруг властвовала тишина, людей видно не было. Старинный дом выглядел нежилым, заброшенным. Меня это даже поразило. Я сюда возила школьников десятки раз и всегда говорила ребятам, что этот дом удивительный тем, что, кажется, будто хозяева вышли куда-то и вот-вот вернутся. Их надо просто подождать.

 Сейчас же ощущения были совсем иные. Тишина, безлюдье, не то галки, не то вороны вдали за рекой гуляют по льду, крошечная церквушка прямо в усадьбе, всё ещё со снегом на крыше. Вспомнилась картина «Над вечным покоем». Здесь было что-то похожее. Лариса нарушила мои раздумья:

- Узнай, когда музей закрывается, в шесть или  позже?

 Я посмотрела на часы. Действительно, следовало спешить,

  времени было уже половина шестого. Но оказалось, что музей вообще сегодня не работал – «Санитарный день», последняя среда месяца.

-         Ну, и хорошо, что не работает, а то обидно было бы бегать по залам, когда на это сил не осталось. Зато сейчас спокойно посидим. Ты ведь в доме много раз бывала, расскажи о нём, а я дух переведу, - Лариса повернула ко мне измученное лицо.

Я, стараясь не смотреть ей в глаза, начала рассказ о жизни Баратынского и Тютчева в этой усадьбе, вспоминала убранство комнат, читала стихи.  Мне было безумно стыдно, что я  забыла о последней среде месяца. И хоть формально моей прямой вины не было, но фактически Лариса промучилась напрасно, чтобы так и не увидеть музей, в котором она не была прежде. Мы же с ней знали, что она его уже никогда не увидит.

Стало холодно, стемнело. Предстояло двигаться в обратный путь. Рядом с музеем находилась остановка автобуса, который шёл до станции и обратно. От нашей скамейки до остановки - 200 метров. Это маленькое расстояние было самое трудное за весь день и для меня, и для Ларисы. Нам мучительно не хотелось уходить из усадьбы, будто мы знали, что это дорога – уход навсегда из  жизни в никуда. Но последний автобус должен был идти в 18 ч 35м. Рисковать не следует. До станции  три километра Лариса не пройдёт. Это мы понимали обе.

В автобус  я  её почти внесла. Хорошо, что он был пустой. Меня больная уже не стеснялась, не скрывала того, что силы  кончились, а боли очень сильные,  лекарства больше не помогали.

Электричка пришла быстро. Потом я довезла Ларису домой.

-         Спасибо тебе за прогулку! Больше, наверно, не выбраться, а хотелось бы, - тихо проговорила она на прощанье.

-         Отдохни несколько дней - и поедем ещё куда-нибудь, - бодро ответила я.

Захлопнув дверь, я ощутила всей кожей, как сейчас ужасно  больно и тоскливо той, что осталась дома.  Она, конечно, как и я не верит, что возможна ещё раз такая поездка, и как ей обидно, что жизнь закончилась. Впереди же ждут лишь страдания моральные и физические.

На другой день у себя я нашла открытки о доме-музее «Мураново». Там были виды самой усадьбы, природы вокруг и убранство комнат. Ещё я захватила стихи Баратынского, зная, что Тютчев у Ларисы есть. Всё это принесла ей. Больная с интересом разглядывала открытки, потом перелистала стихи.

-         А там недалеко есть музей «Абрамцево», - подняла она на меня глаза, в которых стоял вопрос: не успею увидеть, умру?

-         Я тебе завтра принесу буклеты из «Абрамцева», у меня есть и сам дом-музей, и скамья Врубеля, и Домик на «курьих ножках», - поспешила я ответить, чтобы подруга не поняла, что я при этом подумала.

-         Да, как много было рядом такого, чего я не видела.

-         Ну, пару дней отдохнёшь и сбегаем, какие наши годы? – голос мой меня не выдал, и Лариса промолчала. Мне даже показалась, что она поверила в такую возможность.

Конечно, больше мы никуда не поехали. Лара день ото дня теряла силы и больше из дома не выходила, а чуть позже даже  и по дому передвигаться уже не могла. Этой же весной Лариса умерла.

Я стояла у  гроба и вспоминала  лесные просторы, которые она настолько любила, что полуживая поехала в последний раз полюбоваться ими. Эта женщина была родом из деревни, и хотя имела высшее образование и много лет жила в городе, родная деревня всегда угадывалась в её чувствах, пристрастиях, интересах. Лариса любила русскую природу по особому, по-деревенски, каждой своей клеточкой. У Паустовского в «Мещёрской стороне» есть такое наблюдение, что  жителей  края нельзя спрашивать дорогу, если заблудился, потому что они настолько  любят свою землю, что начнут расписывать каждую берёзку по пути, и найти дорогу станет ещё труднее.  Лариса была такая же. А ещё она была очень наблюдательна не только к природе, но и к людям, поэтому  прекрасно разбиралась в них. Школьники  её за это  уважали, а   самые «хитромудрые» из ребят как бы ни старались,  никогда не могли обмануть свою учительницу ни в пустяках, ни в серьёзном. Она всегда безошибочно знала, кто у кого что списал, а если случалась в школе кража, сразу находила воришку. И ещё можно припомнить тысячи случаев, когда её наблюдательность и педагогическое чутьё были удивительны.  Я счастлива, что имела возможность десятки лет работать и дружить с этим человеком. В ней была настоящая крестьянская бережливость, особенно к общественному достоянию, советская широта во взглядах на мир вообще и умение видеть отдельного человека. Лариса могла  иногда, если её возмутил чей-то поступок, по-русски, по-деревенски совсем, забыв приличия высказаться так, что мало кто, смог бы такое повторить, да ещё в школе. Но это всегда было оправдано, хоть и неожиданно по форме и как ни смешно, никто  в этом случае не обижался, не осуждал её за «крепость» выражений. Ларисе это даже шло. Она была настоящая во всём: в чувствах, мыслях, работе. Ей удивительно подходили стихи А.К. Толстого:

 

                Коль любить, так без рассудку,

                Коль грозить, так не на шутку,

                Коль ругнуть, так сгоряча,

                Коль рубнуть, так уж сплеча!

                Коли спорить, так уж смело,

                Коль карать, так уж за дело,

                Коль простить, так всей душой,

                Коли пир, так пир горой!

Со дня смерти Ларисы прошло уже много лет, но память наша – это продолжение жизни тех, о ком мы помним. В моей памяти она жива и думаю, что будет жива, пока я сама хожу по земле. А когда становится очень грустно, я повторяю стихи Жуковского:

 

О милых спутниках, которые наш свет

Своим сопутствием для нас  животворили,

     Не говори с тоской: их нет;

     Но с благодарностию: были.