Моя Москва

Я - коренная москвичка: родилась здесь.  В Москве пережила вместе с мамой и бабушкой войну. Потом училась в школе, в вузе, работала, дважды выходила замуж, дважды рожала детей. В 1991 году вместе со всеми потеряла СССР, хотя 17 марта с 85% жителей  страны голосовала за его сохранение.   3 октября 1993 года с

 300 000 москвичей шла пешком от Октябрьской площади в Останкино, надеясь возродить Советскую власть, где нас встретили ельцинские подручные выстрелами на поражение. Товарищи мои многие были убиты и ранены в этом чёрном октябре. Я физически не пострадала, но на всю жизнь запомнила, что в этой, теперь чужой мне Москве, можно безнаказанно расстреливать безоружных людей.

 Вся жизнь моя связана с Москвой. Вся она  проходила и проходит в Москве. Есть  два места на кладбищах Москвы, где можно меня похоронить, когда придёт время. Одно место - это у стен Донского монастыря, где находится Донское кладбище, здесь прежде был крематорий. Там в нише лежит прах моей прабабушки, бабушки, мамы и отчима. Мой муж ещё при жизни не хотел, чтобы его кремировали после смерти, поэтому есть ещё могила мужа, она на Домодедовском кладбище, там очевидно и мне лежать, целиком или прахом в урне мне всё равно. Я – атеистка и в загробную жизнь не верю.

А пока я жива, могу сравнить мою любимую советскую Москву с этой чужой мне капиталистической. Кто-то может подумать, что мои эмоции связаны с возрастом. Мол, в молодости всё окрашено ярче. Но в 1991 году, когда не стало СССР, мне было чуть больше 50 лет. Болезний каких-то серьёзных я не имела, работала там же, в школе. Дочь окончила к этому времени институт, вышла замуж, год назад родила мне внука, сын имел уже хорошую специальность по самолётостроению. И если бы существовал СССР, моя семья в материальном смысле существовала бы  прекрасно. Одно огорчало – здоровье мужа. Он умер в этом проклятом 1991 году. Не стало его и не стало моей  Родины СССР.  Я осиротела дважды.

Казалось бы, почему жизнь в СССР лучше, чем без него? Я как жила в Москве, так и живу. Квартира у меня есть, дети тоже имеют свои квартиры. Материально мы , вроде бы , все приспособились к этой капиталистической жизни. Чего же ещё? Чего мне не достаёт?

Но вот иду я по свой любимой прежде улице Большая Полянка, где я родилась и провела первые свои 20 лет жизни. Вспоминаются военные годы. По нашей улице тогда ходил трамвай №19. Рельсов была всего одна пара, встречной пары не было. Трамвай состоял из одного вагона, где спереди и сзади находилась кабина вагоновожатого. Трамвай шёл от Библиотеки Ленина до Даниловского рынка. Он доходил до любого из этих двух концов маршрута, вагоновожатый переходил в кабину ту, что в данный момент находилась в конце трамвая, и ехал обратно. Двери не закрывались. Мы, жители Б. Полянки, девчонки и мальчишки во время войны и после неё играли в вообще-то опасную и хулиганскую игру. Она заключалась в том, что надо было на ходу трамвая впрыгнуть в него, потом выпрыгнуть. Кто ухитрялся больше других это сделать за то время, что трамвай двигался по Большой Полянке ,был победителем в игре на этот день. Иногда победитель оказывался в милиции, но игра продолжалась всё равно. Нам, детям войны, надо было доказать друг другу свою смелость, особенно мальчишкам.

Ловкость, физическая выносливость, настоящая дружба, когда за товарища пойдёшь в огонь и в воду – вот были наши ценности в детстве. В школе тоже не было желания обмануть учителя, дав списать домашнее задание подруге, которая не смогла его сделать. А наоборот, мы распределяли, кто и с кем позанимается после уроков с теми, кто чего-то не мог, не понимал. Так было в нашей женской школе, так было и у мальчишек. Это тоже был наш подход к понятию – дружба.

Сейчас можно услышать о том  времени, что, мол, жили мы бедно, в магазинах продуктов не было. Да, во время войны и сразу после неё все жили скромно, порой и голодали. Но лишь отменили карточки, купить можно было всё, что хочешь. В магазине продукты были, ведь я жила в Москве. Конечно, на периферии это было не так.  Но я-то жила в Москве. Однако мы не могли себе покупать всё, что продавали магазины, каждый день. Зарплаты, во всяком случае, у служащих были более, чем скромные. Помню, как мама поссорилась со своей сестрой, приехавшей из Ленинграда к нам с дочкой, из-за того, что та истратила все свои деньги за один день. Ей захотелось пожить , как до войны, накупить разных вкусностей, и сестра не подумала  о том, как мы все проживём остаток месяца до следующей зарплаты моей мамы.

На праздники даже в 40-х годах застолье бывало по нашим меркам роскошное. Все мы собирались у тёти Насти, маминой двоюродной сестры. Она пекла вкуснейшие пироги, кроме того, на столе стояла всегда тарелка с любительской колбасой, возле которой усаживали нас с двоюродным братом. Мы с ним очень её любили. Понятно, что к концу трапезы, тарелка оставалась пустой. К тому же по  праздникам мама  покупала  чёрную икру. А ещё только по праздникам мы ели ветчину и осетрину. За ними  меня посылала мама в соседний гастроном, где я просила продавца, и то и другое порезать. Не было случая, чтобы меня обвесили или подсунули что-нибудь плохое, хоть я в то время была младшей школьницей. Конечно, всё это было лишь по праздникам общим советским или в связи с чьим-то днём рождения из нашей семьи. В обычные дни мы жили скромно, но после войны никогда не голодали. Москва, конечно же, снабжалась хорошо.

Сейчас в продуктовых магазинах тоже много товаров, но сейчас некоторые из них не доступны и по праздникам. Например, я с советских времён не покупала чёрную икру или осетрину, такая у них теперь цена. Да и сами продукты непонятно из чего сделаны. Разве сравнишь вкус любительской колбасы той, что делалась в советские времена из натурального мяса и теперешней, с кучей непонятных составляющих. Даже молоко, творог, хлеб – всё неведомо из чего производится.

Моя Большая Полянка была улица неширокая, поэтому, когда по ней пустили троллейбусы, то трамвай сняли. Троллейбусы ходили редко. Народу после войны было в Москве мало. Многие москвичи мужчины не вернулись на московские улицы, одни остались лежать под Москвой, другие на прочих полях сражений. Много вернулось калек. До сих пор помнится, как после войны по маленькой уличке Полянский рынок, выходящей на мою Полянку ( рынка в моём детстве там уже не было) ездили инвалиды на низких колясках с двумя упорами, похожими на утюги. Ими они отталкивались от мостовой. В Полянском рынке был продуктовый магазин, булочная, молочная и инвалидам всегда кто-нибудь помогал купить еду. При этом  покупали часто на свои деньги, а не на деньги инвалида. К 50-ым годам  почти все инвалиды пропали. То ли поумирали, то ли им надоело демонстрировать всем свои увечья. Но инвалидов на этих низких колясках  можно стало увидеть редко.

Несмотря на то, что троллейбусы уже ходили по Б. Полянке мы всегда шагали большими группами по мостовой, если собирались вместе. Отойдём на тротуар, пропустим троллейбус и снова идём по середине улицы. Например, когда нас принимали в комсомол в 14 лет, мы большой группой от школы сначала шли к Москворецкому райкому партии, там же был и райком комсомола, а потом обратно и почему-то нам нравилось идти именно по мостовой. Может быть потому, что приём в комсомол был для нас праздником, а в праздники все улицы занимали демонстранты, транспорт тогда не ходил вообще. Эти праздничные советские демонстрации - тоже приятное воспоминание из молодости. На Добрынинской площади ( тогда Серпуховке) и на соседней Октябрьской площади ( тогда Калужской) собирались демонстранты тех организаций и учебных заведений, что были расположены на соседних с ними улицах и переулках. Мои родители работали в Совете по изучению производительных сил

( сокращённо СОПС). Он располагался в Старо-монетном переулке рядом с Б. Полянкой, поэтому сотрудники его собирались на Серпуховке. А по всей Полянке стояли разные продавцы бог знает чего праздничного. Здесь продавались свистульки, воздушные шары, разные прыгающие на резинке мячики, какие-то цветные бумажные фонарики, всевозможные ириски, мороженое, бутерброды, газировка с разного рода сиропами. Народ всё это покупал, дети свистели в свистульки, теряли свои «летучие» шары, сосали конфеты, пили воду. А рядом какой-нибудь лихой гармонист играл плясовую. А не менее лихие танцоры плясали, кто во что горазд. Стояли в ожидании движения часами, потому, что на демонстрации ходила вся Москва. От моей Б. Полянки до Красной площади ходу минут 15 быстрым шагом, ну, 30 минут, если идти медленно. Демонстранты из-за постоянных остановок шли целый день , но пляски, песни, шутки не кончались и москвичи и не думали уходить домой. Мимо Мавзолея шли  в несколько рядов, наш Москворецкий район шёл всегда у самого Мавзолея, чем мы  очень гордились. Нам всегда было видно, кто на трибуне стоит в этот раз. И если стоял Сталин, то ощущение было, что не зря пошли на демонстрацию. Позже , когда на трибуне были Хрущёв, Брежнев, Черненко, Андропов уже такой радости, что не зря шагали не было. К Сталину было особое отношение.

Мы росли, стали влюбляться, потом закончили школу, пошли, кто работать, кто учиться в вузы, но ценности наши не менялись.  Любовь к Родине, понятие дружбы, ради которой можно многим поступиться, стремление созидать, ради страны, в которой живём и многое другое, что отличает чёрное от белого – что дозволено порядочному человеку, а что нет – всё входило в наш подход к жизни. Мы это впитали с детства и с этим росли, взрослели. Это же потом внушали и собственным детям. « Относись к людям так, как ты хотела бы, чтобы относились к тебе!» Эти мамины слова из детства до сих пор помогают мне жить.

Ни в одной из школ, где мне пришлось работать в общей сложности 43 года, у меня не было серьёзных столкновений с коллегами. Мы умели найти в любом случае компромисс. То же было и в ИОХе, и на телеграфе, где я тоже работала до школы.

Сейчас, в капиталистической Москве, начальники позволяют себе разговаривать с подчинёнными в хамском тоне и даже используя, ненормативную лексику. Недавно моя дочь, возмущённая тем, как с ней говорит начальница, подала заявление об уходе из предприятия, где она работает уже 7 лет. И это несмотря на то, что найти сейчас работу чрезвычайно трудно в Москве. Слушать матерщину этой молодой хамки, только что купившей данное «ООО», дочь не захотела. А «хозяева жизни» себе позволяют всё. Ведь беречь кадры им не требуется, а наоборот, сейчас такой рынок безработных, что можно увольнять людей направо и налево, не платить месяцами им зарплату, или платить уменьшенную во много раз по сравнению с тем, что в договоре. С людьми же из бывших республик, приехавших в Москву сейчас тысячами, гонимых голодом, безработицей из своих семей, вообще можно не церемониться. Таким даже жить негде, их можно эксплуатировать за гроши и выгонять при первом же удобном случае, ничего не уплатив. В суд могут обратиться лишь москвичи, да и то для суда нужны такие деньги, чтобы отстоять свои права, что не захочешь идти в суд. Приезжие никуда не пойдут, их эксплуатировать  выгодно. Новая , уже не моя Москва, переполнена приезжими. Я росла в стране, где культивировалась дружба между народами. Сейчас я живу в городе, где только и слышу: понаехали эти чёрные ( это относится  не к неграм, а к когда-то дружественным народам бывших республик СССР). А так как капитализм благоденствует, то среди этих «чёрных» полно несчастных забитых, замученных жизнью и отношением к ним москвичей людей, но есть и «баре», вернее господа. Эти господа скупают поликлиники, целиком бывшие колхозными рынки, больницы, разные торговые центры и т.д. и т.п. И тут я уже разделяю возмущение женщины, что подошла ко мне на пикете в эту пятницу. Она – детский врач в московской поликлинике. Их поликлинику купил азербайджанец, врачей русских он планомерно увольняет, придираясь к мелочам, а их места отдаёт своим из родной ему республики. Как говорила эта женщина, люди, которых он уволил, были настоящие специалисты своего дела, а те, кого теперь набрали, даже по-русски не понимают. От них родители детей шарахаются, стремясь к прежним врачам. Хозяин же обещал уволить всех до единого, кто скажет хоть слово против его приказов. Словом, к таким господам, что «чёрным», что русским я отношусь резко отрицательно.

Теперь Российское правительство придумало новый праздник «День единства», подразумевается день единения всех народов, населяющих Россию. Но каждое 4 ноября по Москве, с разрешения властей, шагает огромная толпа русских националистов, выкрикивая: «Россия для русских», такие же плакаты у них в руках. На улицах, в электричках, в метро эти «русские» набрасываются группами на людей других национальностей и избивают их. Естественно бьют не господ, разъезжающих в машинах, а бедных трудяг других национальностей. Были случаи даже со смертельным исходом. Вот такое «единение»!

Не удивительно, что по пятницам , когда мы стоим на пикете у Ярославского вокзала к нашему красному флагу то и дело подходят узбеки, таджики и люди прочие «нерусские», со слезами на глазах вспоминают прекрасные порядки в СССР ,просят разрешения постоять у красного советского флага.