Глава из книги С высоты птичьего полёта

Пасха

Пасха Христова! Как по-разному именуют её
церковные песнопения! Пасха Красная, Пасха
Великая, Пасха Таинственная, Пасха, двери
райские нам отверзающая… Я хочу рассказать
вам о тайне Пасхи, райские двери которой рас-
крываются перед каждым из нас в час, ведо-
мый лишь одному Богу…

С детства крещёный, я, конечно, слышал не-
что о Пасхе. Моя бабушка – человек старин-
ного воспитания, всегда пекла к Пасхе куличи.
Ах, эти бабушкины куличи! Сейчас таких уже
не пекут. Многие думают, что куличи делать
должно лёгкими, почти невесомыми, похо-
жими на бисквиты. Когда я был маленьким,
куличи были очень большими. Бабушка выпе-
кала их из плотного, тяжёлого янтарного теста,
столь благоуханного и ароматного, что можно
было едва-едва втянуть ноздрями воздух около
такого чудо-кулича и уже почувствовать себя
сытым. Ваниль, кардамон, цедра, миндаль –
какие только специи ни входят в настоящий
«бабушкин» кулич! Всем теперь, надеюсь, по-
нятно, что мы, трое внуков, с особенным не-
терпением ждали приближения Пасхи и узна-
вали её… по запаху.

Убеждён, что и нынешние дети хорошо
знают, как красить пасхальные яйца, а многие
наши маленькие читатели разводят при этом
на столе целые лужи-моря: красное море, жёл-
тое море, синее… Но сколько бы ныне ни изоб-
ретали химических красителей, лучше Богом
данной луковой шелухи всё равно ничего не
найдёшь. Только вскипяти воду с луковой
«одёжкой», а затем, широко
раскрыв глаза от усердия, осто-
рожно опускай в бурую влагу
одно варёное яйцо за другим…
Какие же чудные они выходят
после этого «купания»! С глад-
кими боками, загорелые, до-
вольные, одно посветлее, дру-
гое потемнее. Такие яйца
смело можно есть на Пасху, не
боясь расстройства желудка:
шелуха – это вам не искус-
ственные красители!

Был у нашей бабушки знако-
мый – знаменитый в Москве ре-
гент, руководитель церковного
хора. Храм, где регентовал Нико-
лай Васильевич Матвеев, нахо-
дится на улице Большая Ордынка
и известен москвичам по чудо-
творной иконе Божией Матери
«Всех скорбящих Радость». Тогда
я ещё ничего не знал ни об иконе,
ни о Самой Пречистой Деве Ма-
рии… Ведь бабушка водила нас в
церковь один раз в год, на Пасху.
Сейчас вспоминаю всю гамму
чувств, которыми наполнялось
мальчишеское сердце в далёких-
далёких и многим моим читате-
лям неведомых шестидесятых годах ушедшего
столетия.

Попасть на Пасху в действующий храм сто-
лицы подростку было не менее трудно, чем ар-
гонавтам добыть золотое руно, а Иванушке из
русской сказки обрести чудо – жар-птицу.
Нужно было пройти, поистине, «лабиринт Ми-
нотавра» в виде заслонов и препон, составлен-
ных из патрулей милиции и комсомольцев –
молодёжи, присланной с нарочитой целью –
не пускать в храм подростков. Нам с братом-
близнецом не исполнилось тогда и восьми-де-
вяти лет. Если бы не таинственный Николай
Васильевич, казавшийся мне почти добрым
волшебником, живые стены и цепи блюсти-
телей «порядка» (что это за порядок – не пус-
кать детей в храм Божий!) никогда бы не раз-
двинулись, не разомкнулись. Но, о чудо! Им
было произнесено почти никому не слышное,
но могущественное слово – и проход свободен!
Уже тогда я уразумел, что советская власть не
всесильна, а тем более не вечна…

Другое переживание было связано с местом
в церкви, куда нас отводили во время пасхаль-
ной утрени. Как сейчас понимаю, этот укром-
ный уголок обретался рядом с правым клиро-
сом, которым «командовал» тот же
удивительный Николай Васильевич. Вокруг
меня молились люди со светлыми, радостными
лицами; чуть поодаль огромный хор, как один
человек, громогласно славил Христово Воскре-
сение, а я стоял… и боялся. Мне казалось тогда,
что кто-то из близ находившихся мужчин по-
дослан с целью следить за нами и затем со-
общить «куда следует». Недетская тревога бе-
редила мою бедную душу, ещё не обращённую
ко Господу в живой и радостной вере. И ка-
жется сейчас, что благодать сходила на сердце,
лишь когда мы оказывались дома у ближайших
родственников, живших на Большой Молча-
новке, у Нового Арбата. В хорошо знакомой
мне огромной квартире (читатели ещё о ней
услышат) с длинным-длинным коридором
было много картин-подлинников известного
русского художника Валентина Серова. Мы са-
дились за праздничный стол, а на меня глядело
со стены знаменитое полотно «Похищение Ев-
ропы» (и о нём речь впереди). На быке, разре-
зающем волны своей могучей грудью, сидела
грациозная женщина – Европа – и смотрела
на меня загадочным взором.

Не знаю, как Европа, а русские люди даже в
те нелёгкие годы умели праздновать дома Свет-
лое Христово Воскресение! Здесь не было ни
милиции, ни комсомольских патрулей, зато со-
бирались сродники и друзья. О эти милые
сердцу лица! На стол ставили ароматную пасху
в форме трёхгранной пирамиды, на боках ко-
торой отпечатывались голубки и заветные
буквы «ХВ». Разрезались куличи (почти такие
же вкусные, как у бабушки), и все начинали
«разговляться», хотя пост моя родня тогда ещё
не соблюдала. Подлинная церковность пришла
к нам позднее…

Детская душа ликовала; я старался вслуши-
ваться в оживлённые разговоры взрослых, вби-
рал в сердце пасхальное веселье, с его празд-
ничными яствами, радостью семейного
общения, ночным временем, когда почему-то
совсем не хотелось спать… – но не понимал
лишь одного: почему, почему хор в
церкви без умолку, не переставая,
на все лады пел «Христос вос-
кресе»? Почему родственники,
ничего нам, маленьким, не объ-
ясняя, троекратно целовали друг
друга в щёки с теми же словами
«Христос воскресе»? Что означал
ответ, который я повторял устами,
не понимая смысла слов, в нём со-
держащегося: «Воистину вос-
кресе!»?..

Спаситель наполнял мою душу ощущением
пасхального торжества, но Сам покуда не являл
Своего светлого лика; Он, наш смиренный и
кроткий, долготерпеливый Господь, ведал, что
время ещё не пришло… И лишь годы, годы спу-
стя душе моей суждено будет припасть со сле-
зами покаяния и исповедания к стопам Того,
Кто оставался неизреченно милостивым, но до
времени неузнанным…__