Вовочка

 
   

   Мы всё больше и больше сталкиваемся с понятием «Война». На всех столбах висят репродукторы, у которых часто останавливаются прохожие и слушают вести с фронта. Наши войска уже сдали тот-то и тот-то город. Всегда находится кто-нибудь, имеющий там своих родственников. Начинаются переживания: что с ними?

 А тут стали перед фильмами крутить журналы №….- документальные кадры с фронта, с оккупированных территорий. Мы стали узнавать, что наших людей угоняют в Германию, скот – тоже. А значит – грядёт голод. Комментатор по репродуктору так же, как раньше,заканчивал своё выступление словами: «Враг будет разбит, победа будет за нами!»

 Но, если раньше эту фразу встречали аплодисментами, и расходились, подбадривая друг друга взглядом с улыбкой: дескать: ничего, ничего, мы ещё покажем этим фрицам, где раки зимуют; теперь же расходились молча, потупив глаза, будто чувствовали себя виноватыми.

  А в целом, жизнь продолжалась, учебные тревоги продолжались. Но теперь уже они не вызывали раздражения, будто действительно немцы могут нас бомбить.

  Как-то вечером мама послала меня пригласить тётю Ядю к ужину. Надо сказать, Ядвига ужас как не любила готовить, а потому и не умела. Готовила абы как, абы быстрее. И мы частенько приглашали её «на борщечок». Я радостно побежала, так как обожала тётю Ядю, и всегда была рада её видеть. Я уже предвкушала удовольствие: сейчас поужинаем, и она будет петь какую-нибудь из своих любимых песенок.

 Особенно мне нравилось, как она поёт песенку Золушки из фильма «Светлый путь» в исполнении Л.Орловой. Я этот фильм не видела и воспринимала песню, как «тёть Ядину». «….Вечно в саже, сажа даже на носу у ней была….» А вот «Кукарача» - была любимая песенка самой тёть Яди. «За Кукарачу, за Кукарачу я отомщу. Нет, не заплачу, нет, не заплачу, но и обиды не прощу…».

  Бежать-то особенно некуда. Мы жили в смежных комнатах, абсолютно одинаковых во всех домах этого посёлка, который так и назывался: «стандартный». Только это были и не дома, а кирпичные длинные бараки. Комнаты выходили по обе стороны здания: ряд комнат (квартир) выходил во двор, а другой ряд -  в никуда, то есть упирался в глухой забор.

  Наши комнатки выходили как раз во двор. Вдоль здания с обеих сторон шли навесы – веранды с глинобитными полами. Сюда выставлялись керосинки на табуретках, где готовилась еда. Здесь же вдоль стены ставилась обувь в рядочек. На ночь сюда выставлялось ведро для интимных нужд, так как уборная была далеко посередине двора.

 Света там не было, а грязи было много, а потому ходить по ночам было рискованно. Между отдельными «квартирами» был заборчик – штакетник. Такой же тянулся вдоль всего навеса. Я переползала через заборчик, и оказывалась у двери в комнату тёти Яди.

  Я открыла дверь и увидела тётю Ядю, лежащей головой к двери на полу на спине, как мёртвую. Я выскочила и закричала: «Мама, тётя Ядя умерла!» Мама перемахнула через заборчик. «Ядвига жива, но без сознания. У неё – жар». Она велела мне прикладывать ко лбу тряпку, смоченную в холодной воде, а сама побежала за доктором.

 Телефонов не было, скорой помощи – тоже. До больницы бежать минут сорок. Думаю, что мама добежала быстрее. Вот и едут врачи с мамой.
  Послушали, пощупали и вынесли вердикт: корь! Нам объяснили, что человек, не переболевший корью в детстве, может легко заразиться, будучи взрослым. А для взрослых эта болезнь очень опасна, и может привести к смерти.

 Положили её на носилки, погрузили в машину и уехали. Мы остались осиротевшими. Мы так растерялись, что не знали, что нам теперь делать.
  Ночь прошла как в дурмане. На другой день мама с работы пошла в больницу. Там её успокоили: «кризис миновал, подруга ваша женщина и физически, и духом сильная, так что справится». И она справилась.

 Недели через три она пришла из больницы: тощая, похудевшая наполовину. Но все такая же жизнерадостная. В почтовом ящике её ждало письмо из Ленинграда. Писала мама: «Ленинград окружен, все время его обстреливают, бомбят. Жить опасно.

 Детей срочно эвакуируют. Я не хотела, чтоб мои дети уезжали, но на днях они попали под бомбежку, и Вовочка пострадал. Вот я и решилась отправить их к тебе. Папа на фронте в обороне Ленинграда. Я постараюсь его найти, чтобы быть рядом».

  Конечно, это письмо не дословное, но близкое к тексту. Ядвига засуетилась. Надо всех как-то расположить. Семья Шадурских - поляки по происхождению. Они проживали в России с незапамятных времён: «Еще при царе Горохе»- шутила Ядвига. Естественно, они были совершенно обрусевшие, но что-то польское явно чувствовалось: какая – то нерусская интеллигентность.

 У них было четверо детей: три девочки и мальчик. Старшая – Ядвига была самая красивая: отточенные правильные черты лица. Темно-русые волосы, густые, вьющиеся собраны в интеллигентную причёску, тонко очерченный рот, выточенный нос и потрясающе красивые тёмные глаза. Мама ей говорила: «Ядя, почему ты не пошла в актрисы? Ведь ты красивей Окуневской (Для мамы в ту пору Окуневская была символом красоты)».

 Ядя широко, весело хохотала: « Так ещё талант нужен». Но мама считала, что и таланта ей не занимать. Когда в 1937 году отца арестовали, Ядвига уехала в Среднюю Азию, да так тут и осталась. Почему? Она никогда при мне не говорила, да я в силу своего возраста все равно бы не поняла.

Вторая дочь – Александра. Тоже красивая девушка, но обаяния Ядвиги ей явно не хватало. Она была слишком строга и к себе, и к другим. Она вся была немного светлее Ядвиги внешне: волосы русые, глаза серые, немного суровые. Не улыбчивая, серьёзная не по годам.

  Третья – Стаси. Девочка – солнышко! Белокурые сильно вьющиеся волосы обрамляли её милое личико, источающее море света. Голубые глазки под пушистыми белёсыми ресницами искрились. Курносый носик в окружении симпатичных веснушек придавал всему облику сходство с подсолнухом – солнечным цветком.
 
  Мальчик – Вовочка был поздним ребёнком. Худенький, болезненный, он много требовал внимания, в чем ему, естественно, не было отказа. Все девочки его очень любили, носились с ним, баловали. Он для них был своего рода живой куклой. Одним словом – любимчик в семье. И вот теперь с Вовочкой что-то произошло.

 
  Выл сигнал: «Воздушная тревога!» Все побежали в бомбоубежище. Сначала Александра держала Вовочку за ручку. Но, бежать так было неудобно: под ногами много мусора от прежнего попадания бомбы. Вовочка вырвался и побежал самостоятельно. В это время где-то, совсем рядом, разорвалась бомба. Девочек раскидало по сторонам.

 Александра обернулась и не увидела Вовочки. Немного возвратившись назад, она увидела любимого братика лежащим навзничь среди обломков. Она очень испугалась, решив, что Вовочка погиб. Но, присмотревшись, поняла, что он просто без сознания. Подхватив когда-то лёгенькое, а теперь странным образом потяжелевшее тело мальчика, она метнулась в убежище.

 Там то ли врач, то ли медсестра оказывала помощь пострадавшим. Александра подозвала её. Женщина, сделала массаж сердца, подула в рот, и Вовочка открыл глазки.
  - Ничего страшного, - сказала женщина. - Это контузия. Со временем пройдет. Организм молодой, быстро справится.
   
  Девочки успокоились. Вечером пришла с работы мама, хотела отнести ребёнка в больницу, но девочки заверили, что это, всего-навсего, контузия. И скоро пройдёт. А тут стали в срочном порядке вывозить детей из Ленинграда. Назревала блокада. Никто ещё не предполагал, ЧТО это будет, и многие не вывезли детей, надеясь на «авось».

 Вот и мама этих детей, не хотела расставаться с ними, но после взрыва этой бомбы решилась. Хорошо, что было куда. Теперь сестры воссоединились. Они никак не могли насмотреться друг на друга, наговориться. Столько воспоминаний нахлынуло!

  Они рассказывали Яде, что папа ушёл на фронт добровольцем на второй же день войны. Пока что, они защищали подступы к Ленинграду, и ему удавалось иногда заскакивать домой. В последнее время его визиты прекратились. Мама работала на заводе, хотя она была учительница. Но сейчас нужно работать там, где нужнее.

  Девочки по ночам дежурили на крышах, сбрасывали «зажигалки». Сначала было очень страшно. Только стали привыкать, как вот пришлось уехать.

  У Ядвиги на работе нашлись в хозчасти кровать железная, ватный матрац и три табуретки. Всё это под расписку Ядвига и получила. В целом устроились неплохо, хотя и непривычно. Здесь, как говорится : «Не до жиру, были б живы». Александра и Стаси спали на одной кровати, Ядвига с Вовочкой – на другой.

 Все были уверены, что это не надолго. Александра сразу устроилась работать в госпиталь, Стаси пошла в школу. Они быстро получили продуктовые карточки, и жизнь стала входить в своё новое русло.

  Вскоре получили от мамы письмо, что раз девочек нет, то её в городе ничто не держит, и она решила пойти на фронт. Пока папа где-то рядом, она его найдет, и они будут вместе бить фашистов, чтоб скорее всем снова жить вместе. Девочкам было не понятно, как это маму взяли в армию: ведь у неё достаточно пожилой возраст – 45 лет. Мама спрашивала, как себя чувствует Вовочка, всё ли восстановилось.

 К сожалению, у Вовочки улучшения не отмечалось. Сёстры начали волноваться, но ничего не предпринимали, надеясь, что само по себе всё придёт в норму. А ведь в городе было уже столько госпиталей, где работали военные врачи. Это их больной. Сколько контуженных было во время войны! Но ни одной из сестёр не пришло в голову обратиться за помощью к врачам, так они поверили женщине в убежище.

   А время шло. Вовочка почти ничего не говорил. Иногда казалось, что он ничего не слышит. Взгляд у него был совершенно отрешённый, и он всё время качался, как маятник: вперёд-назад, вперёд-назад. Без остановки, без передышки.

  Мы с Таткой приходили к ним и стояли у двери, слушая их разговоры. Они нас как будто и не замечали. Однажды Татка спросила: «Т. Ядя, а Вовочка болеет?» «Нет,- ответила Ядвига. – Он просто контужен. А вы, девочки, помогите ему выздороветь. Играйте с ним, разговаривайте, веселите. Он, тогда, скорее поправится».

  И мы с энтузиазмом взялись за дело. Начали с того, что пытались научить его ловить мячик. Безуспешно. Потом мы усаживались на холодный глиняный пол под навесом, образуя треугольник, расставляли ножки и катили мячик от одного другому. Друг другу мы катили с большой скоростью, а к Вовочке – толкали чуть-чуть. Но он и в этом случае не мог поймать мячик: ручки еле-еле шевелились.

 Очень заторможенные были движения. Вовочка был, как я говорила очень худенький, ножки тоненькие, а трусы огромные: черные и на три, а то и более размера больше. Ножки в штанинах как спички болтались, и туда постоянно закатывался мячик. Вовочке трудно было почему-то его оттуда извлекать.

 Иногда ему удавалось выкатить мячик из другой штанины, но и на это уходило много времени. Тогда кто-нибудь из нас вскакивал, вытаскивал мячик из его трусов, садился снова на свое место и снова аккуратно катили ему мячик, стараясь, чтоб он подкатился к ручке.

  Тогда Вовочка отталкивал его в нашу сторону, быстро-быстро качал головой (она у него постоянно качалась, как бы отрицая что-то) и делал попытку улыбнуться. Во всяком случае, глазки веселели. Мы тогда радовались, вскакивали со своих мест и целовали его в щёчку, на что следовала почти такая же реакция.

 А ещё мы с Таткой любили играть «в школу». Поочередно, мы изображали нашу первую учительницу Александру Федоровну. Подражая её голосу, интонациям, одна из нас вела урок. А другая была ученицей. Таким образом, мы изучили букварь от корочки до корочки. По идее, нам в первом классе уже нечего было делать.

 Теперь мы занялись образованием Вовочки. Мама Таты купила дощечку, на которой можно было писать особым мелом и стирать. И мы стали учить с Вовочкой буквы. «Это – «А». Скажи: «а-а-а». И он сказал! Сказал! Ну, всё. Ободрённые первым успехом, мы рьяно взялись за другие буквы. «И»- не пошло. Никак! Зато, пошло «О». Потом: «У». Стали играть: «АУ». Скажи: «АУ». Сказал!

  Мы так увлеклись, что свои письменные уроки делали уже почти по ночам. Но это стоило того. Вовочка стал хотя бы мычать. Уже можно было четко уловить: доволен он чем-то или нет. А, значит, он стал меньше нервничать. Через месяц таких настойчивых занятий, он мог произносить односложные слова: «Да, не-е, дай, на, ка-ка, ку-ка, пи-и-и (пить и писать). Стал называть по-своему какие-то вещи.

 Дальше пошло быстрее. Как жаль: столько времени упущено! Нам всего по семь с половиной лет. Нам стало надоедать, и мы стали заниматься не так долго. А тут пришла беда в Таткину семью: привезли с фронта тяжело раненого отца-лётчика. Дней через десять он в госпитале скончался. Так что, было не до Вовы.

 Я, конечно, одна с ним занималась, но это уже было не так эффективно. Потом, подготовка к Новому Году: Мы подолгу занимались с Александрой Федоровной, подготавливая программу выступления перед ранеными. А в зимние каникулы наша семья переехала в отдалённый поселок, расположенный на границе с Афганистаном, куда маму перевели на работу по партийной линии.

 Вернулись в город только в 1945году. Мама с Ядвигой опять работали вместе, только жили мы теперь в разных районах города. Вообще-то, не очень далеко, но каждый день не походишь на встречу. Ядвига рассказала, что девочки, уехали в Ленинград, как только сняли блокаду. К счастью, ни дом в Ленинграде, ни дача в пригороде в войну не пострадали.

 Вот только Вовочка так и не поправился, хотя понемногу говорил. «Благодаря Лорочке с Таткой. Это они заложили фундамент». И мне, и маме приятно было это слышать. Родители их погибли на Ленинградском фронте в 1943 году. Так что они осиротели. Т. Ядя опять была весёлая, жизнерадостная. Она вышла замуж за д. Толика, тоже весёлого человека.

 У них родилась дочка, которую назвали «Стаси». Семья Яди оказалась очень дружной. Теперь в отпуск Ядвига ездит к ним в Ленинград. Александра  со Стаси подгадывают свои отпуска, и они все вместе проводят время на даче, где постоянно проживает контуженный когда-то Вовочка. Какая-то сердобольная женщина беззаветно и бесплатно ухаживает за ним. Беда, что с возрастом он начинает понимать свою неполноценность и все больше тянется к алкоголю.

 
  Так что, хоть жили мы далеко от войны, но наши самые близкие друзья оказались прямым образом серьёзно, очень серьёзно пострадавшими. Горе не обошло их стороной.

  Война! Будь она не ладна. И до самой перестройки страна жила под лозунгом: «Лишь бы не было войны!» Пусть всего 15-16 сортов колбасы, пусть 6-8 сортов сыра, пусть ещё есть коммуналки: все потихоньку нормализуется: ЛИШЬ БЫ НЕ БЫЛО ВОЙНЫ!

P. S.
 Но, война в Таджикистане, увы, началась. Глупая война, кровопролитная, необъяснимая с точки зрения человеческой логики. На сына Ядвиги было нападение. И только благодаря его занятиям борьбой, ему удалось отбиться, отобрать нож. Но, теперь угроза нависла над всей семьей, и им пришлось срочно покинуть когда-то гостеприимный Таджикистан.  Теперь Ленинградцы приютили семью Ядвиги.