Ярослав 15. Бабушкин двор

                Глава  6. Бабушкин двор

Вверху план двора и бабушкиного дома, составленный в 1932 году ещё при жизни прадедушки, Шадлуна Терентий Архиповича (умер в 1935 году).
 Двор, огорожен от улицы стеной высотой в 4 метра и такой широкий, что я свободно бегал по верху. Огромные, как в старинных замках ворота, изнутри оплетённые виноградными лозами,  заползшими наверх забора и крышу дома.
За время прошедшее с тех пор и до нашего появления во дворе добавились новые постройки.
К  левой стене каменной ограды двора примыкал сарай для коз, овец  и запасов сена. Сарай был тёплый, стены сложены из камня ракушечника, через окно проникал дневной свет. Для освещения в сумерки под потолком висел фонарь «летучая мышь», для корма скота оборудованы ясла, чтобы корм не растаскивался по полу. Для курей сделана отдельная  выгородка.
Когда вечером попадал туда, меня охватывала волна безмятежности и покоя. Лёгкий размеренный хруст сена в губах овец и коз, на насестах дремлют куры..

Сарай внизу и справа двора расширился почти до колодца (обозначен кружочком)и состоял из трёх секций.
Секция слева - склад отживших вещей. Плетёные садовые стулья, коробки с дамскими шляпками, узлы с платьями давно вышедшими из моды, портрет бабушки маслом на шёлковой ткани, несколько фотоаппаратов разных типов, сабля с отломанным кончиком и вычурным эфесом..
 На лезвии сабли красивый рисунок  чернением со всадниками и какая-то надпись, которую  я уже не помню. Потом эту саблю выпросил у меня сосед. Я понимал, что это семейная реликвия  и не следовало отдавать её в чужие руки. Но он был одноглаз,  и так меня упрашивал, что мне стало жалко его.
Немного повзрослев, я опять попал в Евпаторию, и мне захотелось вернуть саблю. Я стал расспрашивать о его судьбе, но он к тому времени покончил с собой.   
Нашёл я в сарае и тетрадку со стихами и с юмористическим рассказом. Автором оказался мой дядя Ярослав.

В сарае справа стеллаж во всю стену, уставленный книгами и журналами. Среди журналов несколько на французском языке, в основном дамские журналы мод, что-то о вышивке и вязании. Книг на французском языке было совсем немного: запомнилась бородатая физиономия Виктора Гюго и изящная книжечка в красном переплёте Марселя Пруста.
Большинство же -  в солидных переплётах подшивки дореволюционных журналов и приложений к ним. Журналы: «Нива», «Вестник иностранной литературы», «Родина». Часть приложений  являла собой небольшие книжечки, на которых указывалось, что это полное собрание сочинений. Но выглядели они очень скромно: плохонькая, пожелтевшая от времени бумага, без иллюстраций. В таком виде были Андреев, Бунин, Вересаев и другие.
Несмотря на острый послевоенный дефицит на книжном рынке сокровища книжного сарая не вызвали у меня особого интереса. Разве что, изредка полистаю журналы с иллюстрациями или прочитаю новеллу  в «Вестнике».
Другим же изданиям повезло больше, мягкие отдельные книжечки были одеты в кожанные солидные переплёты.
Мне ещё рано было читать и андреевского  «Иуду Искариота» и бунинские «Тёмные аллеи». Впрочем, последние ещё  не были написаны ко времени издания.
Между этими двумя сарайчиками летняя кухня с примыкавшим к ней навесом, где стоял стол с лавками по бокам. Край стола оккупировал керосиновым запахом примус. Для борьбы с полчищами мух в центре стола сложный стеклянный сосуд, на донышко которого подливался сладкий сироп. Мухи  лакомились сиропом, но, пытаясь взлететь, попадали в ловушку, и были обречены летать в ловушке до издыхания.
За этим же столом, когда мне поручали, я сбивал масло. Это нудная работа, когда крутишь до бесконечности долго ручку, выходящую из деревянного ящичка. Внутри крыльчатка, на лопастях которой сливки сбивается в масло. Тонкий слой масла выбивается в зазор вращающейся ручки. Периодически я подбираю и отправляю его в рот. Это плата за монотонность работы.
Колодец во дворе был очень глубок. Вода в нём была горькая и для питья не годилась. Разве что для полива.