Элементарно, Ватсон!

- «Холмс, а не можете ли вы точно назвать место, где Иван ловил Жар-птиц?
- Элементарно, Ватсон! Это Пятигорск.
– Да, но с чего вы это взяли?
- Ватсон! Следите за моими рассуждениями: о том, что «Конёк» пушкинский сообщил нам Лацис, о том, что «Конёк» написан осенью 1833г. – ершовед Утков, а от его фамилии мы выходим на кого? Правильно, - на уток! Ой, извините, это уже к женской логике, которая к моей дедуктивной никакого отношения не имеет. А на уток мы, конечно же, выйдем от написанной той же осенью пушкинской «Сказки о мёртвой царевне», в которой богатыри охотились именно на них. А что там писал Пушкин сразу после упоминания охоты на уток? Правильно: «Или вытравить из леса Пятигорского черкеса»!
- Ну, и что?
- И вы, Ватсон, думаете, что у Пушкина, которого царь назвал «умнейшим человеком в России», герои настолько глупы, что будут ездить на охоту далеко от своего дома? Да у него даже Балда ходит ловить зайцев «в ближний лесок». Нет, пятигорского черкеса надо «вытравливать» из леса, расположенного рядом с Пятигорском, а не с Москвой и Петербургом!
- Да, но разве серые утки похожи на блистательных и ярких Жар-птиц?
– У русских, Ватсон, всё может быть. Однако я англичанин и не знаток русского фольклора, а потому передам дальнейшие объяснения своему коллеге из Ростова-на-Дону. Благо он русский, да и Ростов к Пятигорску находится поближе, чем наш туманный Лондон».
Ну, что ж, приму эстафету от Шерлока Холмса и выдуманный разговор переведу в реальный, потянув ниточку от одного к другому.
Итак, доктор Ватсон возразил, что серые утки не похожи на красивых и ярко светящихся Жар-птиц из «Конька». Ну, это как сказать! Ведь если эти утки присутствуют в русских народных сказках, то это не так. Возьмём, например, сказку «Царевна – сера утица» (1). Именно в этой сказке «сделалась Марья-царевна серой утицею». Именно в ней: «приходит время к полуночи, стала сера утица с моря подыматься, полетела к родимому братцу – всё царство собой осияла: крыльями машет, а с них словно жар сыпется!» А с таким сиянием да жаром чем же она не косвенный аналог Жар-птицы? Да и выезжают-то за утками богатыри в «Мёртвой царевне» «перед утренней зарёю», что сразу же напоминает нам слова конька: «До восхода, слышь, зарницы Прилетят сюда жар-птицы» (2).
Отдельно же отмечу, что в народных сказках традиционное похищение невест зачастую связано именно с серыми утками. И не раз сюжет строится на том, что серые утки сбрасывают на берегу оперенье, превращаясь в прекрасных девиц, которые идут купаться (а в тифлисской бане женщины пришли за тем же, т.е. за купанием), а в это время подсмотревший их герой похищает оперенье наиболее понравившейся ему девицы, после чего утицы-девицы улетают, а оставшаяся без одежды девица становится его женой. И поэтому охота за сказочными птицами-девицами и может подразумеваться в пушкинских словах «Серых уток пострелять». Тем более что и приведены они не где-нибудь, а в сказке!
А теперь для определения места ловли внимательно посмотрим, что перед поездкой за Жар-птицей конёк говорит Ивану «Мы отправимся в поход» (3) и что Иван после этого «поехал на восток» (4). Однако восток бывает разный: и ближний, и дальний, а потому, не отрывая слово «восток» от слова «поход» мы ненадолго отложим его, прежде всего сконцентрировавшись на важнейшем слове-сигнале «поход», которое, несмотря на три поездки Ивана, присутствует ТОЛЬКО при поездке за Жар-птицей. И слово это прямо направляет нас к путешествию Пушкина, которое он отразил в своём произведении под названием «Путешествие в Арзрум во время похода 1829 года». Ещё раз выделю, «во время похода 1829 года»!
Само же слово «поход» в любых словарях начинается со значения военного (у Даля: «отправка и самый путь войск», у Ожегова: «передвижение войск или флота» и т.д.). И поэтому употребление в отношении поездки Ивана, во время которой по сюжету сказки никакой войны и близко нет, такого «военного» слова обращает на себя внимание некоторой своей неуместностью. А вот на прямую близость слова «поход» со словом «война» легко можно выйти в стихотворении Пушкина всё того же 1829-го года «Был и я среди донцов», когда в пятом стихе он пишет «На походе, на войне».
Ловить же Жар-птицу Иван, как уже сказано выше, «поехал на восток». Ну, а то, что Кавказ – это восток не дальний, а тот, который поближе, я думаю, ясно. Тем более что и начинает-то своё «Путешествие в Арзрум» Пушкин ссылкой на книгу, описывающую «поход 1829 года» под примечательным названием: «Voyages en Orient..». Переводится же это (внимание!) как «Путешествия на Восток».
При указании же горы, возле которой Иван ловит Жар-птицу, мы, конечно, догадываемся, что речь идёт об одной из гор Кавказа, что, кстати, подтверждается и правкой стиха №1104 в 4-м издании «Конька» при сравнении горы - «словно облачные станы», мгновенно уводящей нас к образу облаков – гор из «Путешествия в Арзрум»: «В Ставрополе увидел я на краю неба облака, поразившие мне взоры ровно девять лет назад. Они были всё те же, всё на том же месте. Это – снежные вершины Кавказской цепи» (5). А девять лет назад, 24.09.1820г., Пушкин писал о том же в письме к своему брату: «Жалею, мой друг, что ты со мною вместе не видал великолепную цепь этих гор; ледяные их вершины, которые издали, на ясной заре, кажутся странными облаками, разноцветными и недвижными; жалею, что не всходил со мною на острый верх пятихолмного Бешту, Машука, Железной горы, Каменной и Змеиной». Тогда же Пушкин и создал образ облаков-гор в своём «Кавказском пленнике»: «Очам казались их вершины Недвижной цепью облаков» (6).
Не менее важно и то, что перед тем, как увидеть снежные горы-облака, Пушкин, говоря о переходе от Европы к Азии, увидел ещё и неких птиц, дав им сказочный эпитет «неведомые». Т.е. написал: «показываются птицы, неведомые в наших местах» (7). При этом имеет значение и то, что эти неведомые птицы всего лишь показываются, но живут ли они тут постоянно – автор ничего не говорит. Так же, как и об утках, на которых охотились богатыри из «Мёртвой царевны». Всё это птицы дикие, а потому вольные и имеющие возможность прилетать даже и от своего неблизкого гнездовья. Но при этом - и не очень далёкого! Например, из Грузии через Кавказский хребет.
Женщины же в тифлисской бане местные и, судя по всему (хотя бы по тому, что они самостоятельно пришли в баню!), более или менее свободны. Во всяком случае никаких признаков, что они пришли из гарема, нет. Гарем будет у Пушкина в Арзруме и вот его обитательниц вполне можно сравнивать с невольными птицами, в одном ряду с которыми могут оказаться и райские птицы из «Конька», находящиеся в клетках в тереме Царь-девицы, и все одомашненные птицы типа уток, гусей, индеек, кур и т.д. Но они не свободны и потому сейчас нам не нужны. Так же, как и не нужны грязные пушкинские ручьи, которые непригодны как для питья (а Жар-птицы прилетели всё же «из ручья воды испить»), так и для мытья в бане.
Т.е. вода должна быть не такая, которая под грязным тающим снегом («Лошади наши вязли в рыхлом снегу, под которым шумели ручьи» (8). Или когда перед Пушкиным «глинистая грязь, образуемая источниками» (9). Или когда «С окрестных гор уже снега Сбежали мутными ручьями На потопленные луга» (10). Или когда Пушкин наблюдает «Источник быстрый Каломоны, Бегущий к дальним берегам, Я зрю, твои взмущенны волны Потоком мутным по скалам При блеске звезд ночных сверкают» (11). Или когда пушкинский Фарлаф обедает у ручейка, а рядом «Весной растопленного снега Потоки бурные текли» (12). Все эти бурные и мутные ручьи, повторю, нам не нужны, т.к. они ни для питья, ни для мытья!
Важнейшей подсказкой Пушкина являются его слова о том, что в тифлисской бане был горячий, железо-серный источник, поскольку само слово «источник» направляет нас к ручью, из которого пили Жар-птицы. А то, что слово «ручей» перекликается со словами «родник» и «ключ» говорит нам словарь Даля: «Ручей .небольшой поток воды, от родника или из болота; …Ручевая, ручьевая вода, из ручья, ключевая, проточная. ..Ручеистыя места, обильныя ключами, ручьями».  Словарь языка Пушкина определяет же источник и в значениях Родник, ключ.
Однако в тифлисской бане от горячего железо-серного источника только принимают ванны. А Жар-птицы только пьют воду. А если мы видим перекличку между женщинами в бане и Жар-птицами из «Конька», то вправе задаться вопросом: а где на Кавказе в пушкинское время можно было одновременно и «воды испить», и принять горячие железо-серные ванны? - Ответ: конечно, на Кавказских водах! Именно там описанный в «Путешествии Онегина» «зеленеющий Машук, Машук, податель струй целебных; Вокруг ручьёв его волшебных Больных теснится бледный рой». А ведь где по определению настоящее место всяким «ручьям волшебным»? Ответ понятен – в сказках. И спустя три года такой ручей появился в «Коньке». Изначально же след сказочных ручьёв можно найти ещё в 1820г., т.е. при первом посещении Пушкиным Кавказа, когда он написал: «[Ужасный край чудес]!... там жаркие ручьи Кипят в утесах раскаленных, Благословенные струи! Надежда верная болезнью изнуренных… близ дивных берегов» (13). И «край чудес», и «дивные берега» близко перекликаются с такими сказочными понятиями как «чудо» и «диво».
Но что особо примечательно, так это то, что Пушкин сразу же после упоминания необычных облаков-гор пишет: «Из Георгиевска я заехал на Горячие воды» (14), т.е. в Горячеводск, который ныне называется Пятигорском и является одним из городов т.н. Кавказских минеральных вод (КМВ), которые в пушкинское время назывались просто Кавказскими водами и, куда хотела поехать Томская со своей дочерью (см. об этом пушкинский «Роман на Кавказских водах»). И не просто «воды попить», но и принять «горячие ванны». В своё первое путешествие на Кавказ Пушкин прожил в Горячеводске с 4 июня по 5 августа 1820-го года, о чём писал так: «2 месяца жил я на Кавказе; воды мне были очень нужны и черезвычайно помогли, особенно серные горячие» (15).
Но где в «Путешествии в Арзрум» рядом с Горячеводском спрятаны Жар-птицы? Конечно, они появились у Пушкина в качестве намёка на «неведомых птиц» при подъезде к горам. Но это было днём, а не ночью. В «Коньке» же Жар-птицы появляются ночью! В чём дело?
Смотрим в «Путешествии в Арзрум» ещё раз описание Горячеводска и особенно тот момент, когда Пушкин пишет о ночном отъезде из него: «Скоро настала ночь. Чистое небо усеялось миллионами звёзд» (16). Однако, что делает Пушкин, говоря «миллионы»? Он всего лишь обращает внимание на неисчислимое количество звёзд. Давайте и мы по его примеру обратим внимание на звёзды, но шире, т.е. и в других пушкинских произведениях, поскольку мне кажется, что не зря (совсем не зря!) он их упомянул. Итак, вопрос «на засыпку»: а разве сцена с Жар-птицами, которых надо Ивану «стеречь» (ст.1116 «И тебе стеречь придётся») не перекликается с сценой, когда тот же Иван в начале сказки спрятался, чтобы «Злого вора подстеречь»? Ведь тут даже и глаголы «стеречь» и «подстеречь» почти одинаковые, не говоря уж и об иных обстоятельствах: ночь, спрятался, разговор сам с собой, восхищение «воришкой» как и Жар-птицами, и т.д. Уловили??
А что именно считал Иван, будучи в той аналогичной ночной засаде? Ответ таков: «Звёзды на небе считает» (ст.121). А что делает тот же Иван в засаде на Жар-птиц? Он их считает и говорит: «Чай, их тут десятков с пять» (ст.1153). А где эти «десятков пять» выплывают как не в тифлисской бане в словах примерного подсчёта «более пятидесяти женщин»? (Подумаем в будущем над этим числом!).
Сравнение же в «Онегине» московских красавиц со звёздами: «У ночи много звёзд прелестных, Красавиц много на Москве» (17) показывает возможность видения Пушкиным любых красавиц, хоть московских, хоть грузинских под видом звёзд. Благо он, описывая женщин в тифлисской бане, не забывает ещё и привести стихи Т.Мура о грузинских красавицах.
Кстати, звёзды вынужден замечать и пушкинский гусар, который в одноимённом стихотворении, написанном в одно время с «Коньком», летя по небу, кричал встречным звёздам (и причём ночью!): «Правей». Этот гусар тоже попал на гору, но не на Кавказе, а в Киеве. Это была, как можно угадать, всем известная Лысая гора, где обычно собирается всякая нечисть и куда прилетела сожительница гусара, оказавшаяся ведьмой. А разве в сцене ловли Жар-птиц Иваном он не называет их «дьявольской силой»? Называет! А если мы подразумеваем под Жар-птицами женщин, то кто же это будет? Понятно, это будут «ведьмы». А разве не упоминает ведьм Пушкин в тбилисской бане? Упоминает!!
Однако тема «Ведьмы Пушкина» столь обширна, что по ней можно написать книгу, а то и не одну. А потому вернёмся к Горячеводску и проверим версию о нём, как о возможном месте ловли Жар-птиц. И сделаем это через время действия, поскольку в правках «Конька» нам, хоть и под большим камуфляжем, но всё же дано одно обстоятельство времени. Подобное, как я уже говорил, не присуще сказкам, где все обстоятельства и места, и времени обычно неопределённы («негде», «когда-то» и т.д.).
Речь идёт о Царь-девице, которая «приводит Долгий день на землю к нам» (18). День этот хорошо известен астрономам – это самый длинный в Северном полушарии день, называемый днём летнего солнцестояния. Он приходится сейчас на 22 июня. Известен он был и Наполеону с Гитлером, которые именно в этот день и начинали с нами войну, стремясь за самый долгий день в году побольше навредить. Но как начинали одинаково, так одинаково и кончили.
А вот в 1829-м году день летнего солнцестояния, если я не ошибаюсь, приходился по старому стилю на 10 июня. Однако про долгий день конёк ещё сказал Ивану: «Вот увидишь завтра сам» (19), из чего выходит не 10-е, а 9-е июня. Отсюда и будем плясать, правда, в обратном отсчёте. Т.е. учтём, что до океана, где жила Царь-девица, Иван с коньком «едут целую седмицу» (20), а до этого после возвращения с Жар-птицей прошёл 21 день: «Через три потом недели Вечерком одним сидели» (21). Т.е. четыре недели или 28 дней у нас набралось. А вот дальше загвоздка, т.к. автор «Конька» не указал в нём - сколько же времени затратил Иван на возвращение с Жар-птицей. Конечно, тут мне могут сказать, что раз на дорогу за Жар-птицей было затрачено семь дней, то и на обратный путь должно уйти столько же. Однако это по нашей логике, а не по сказочной. Тем более если присмотреться, что скорость-то конька отнюдь неоднородна: в первый раз на дорогу «на окиян» он затратил неделю, а во втором случае - всего один день, перемещаясь с невероятной сказочной скоростью: «И в почин на первый вечер Вёрст сто тысяч отмахал» (22).
Да к тому же, как я уже говорил, при правках была скоординирована в большую сторону и его скорость при погоне за братьями Ивана, когда вместо нескольких часов, стало «И в два мига, коль не в миг» (23). А именно эта переменчивая скорость и заставляет быть осторожным. Да и время обратного пути Ивана с похищенной Царь-девицей, как и в случае с пойманной Жар-птицей, автор «Конька» тоже не сообщил, а лишь заставил нас подозревать, что оно может быть меньшим, чем время на дорогу к океану. Почему? Да потому, что сразу же по приезду в столицу Царь-девица говорит лишь о трёх, а не о семи днях «сокрытия» Месяца Месяцовича, который, как чуть позже мы узнаем, «по три ночи, по три дня» прятался в облаке именно из-за «потери» царевны.
И поэтому с учётом умолчания автора о времени обратной дороги Ивана с Жар-птицей и с учётом скорости конька, позволившей ему при поездке за перстнем Царь-девицы затратить на дальнюю дорогу всего один день, мы вполне можем допустить и то, что на возвращение с Жар-птицей он затратил тоже один день. И тогда выходит, что время ловли Жар-птиц в «Коньке», а это - 11 мая, СОВПАДАЕТ со временем нахождения Пушкина в Горячеводске, поскольку известно, что 15 мая он после заезда туда уже покидал соседний Георгиевск. О последнем же городе, кстати, пишут, что «поэт проезжал это место между 10 и 15 мая 1829 года» (24), тем самым давая нам нижний предел времени именно 10 мая. Концы вроде бы и сходятся!
Кстати, там же, в Горячеводске, и «гора из сребра» чётко вырисовывается в виде самой большой горы на Кавказе - Эльбруса, который со своей постоянной снежной шапкой хорошо виден в Горячеводске и о котором Пушкин писал в «Кавказском пленнике»: «В венце блистая ледяном, Эльбрус огромный, величавый, Белел на небе голубом» (25).
 
Примечания. Отрывок из второй книги «Пушкин глазами следователя», готовящейся к печати.
1. №264 в сб. Афанасьева, т.2, с.256-257
2. Ст.1123-24
3. Ст.1057.
4. Ст.1082.
5. П-3, с.376.
6. П-2, 9.
7. П-3, 375.
8. ПА 453.32.
9. ПА 455.6.
10. ЕО VII 1.3.
11. С1 5.1.
12. РЛ II 38, 61-62.
13. C2 95.
14. П-3,376.
15. Пс 16.15.
16. П-3,376.
17. ЕО VII 52.1-2.
18. Ст.1417.
19. Ст.1418.
20. Ст.1408.
21. Ст.1235-36.
22. Ст.1666-67.
23. Ст.379.
24. «Тропа к Пушкину», М., «Художественная литература», 1974, с.279).
25. П-2, 9.