Облегчение мозгов

Венеция   Облегчение мозгов
 Глава из Дизайнера

 Десятидневное турне по Европе подходило к концу. Последний день в Венеции, городе древней истории и культуры, вызывающем восторг и благоговение у туристов со всех концов света, на Арского произвёл, наоборот, – гнетущее впечатление.

  Каналы среди серых домов с истёртыми подоконниками и порогами в старом городе, мосты и мостики между домами напоминали ему картинки со старинных гравюр или страниц энциклопедий и альбомов. И в силу таких ассоциаций дома выглядели мрачными и неживыми. От них не исходил живой дух, а от каналов веяло мифологическим холодком реки Стикс, по которой снуют многочисленные перевозчики, перевозя очередных в подземное царство мёртвых.

   Этот образ города возник в его сознании с первого шага по старинным улочкам Венеции. И, усиленный желанием хозяев города подчеркнуть древность традиций и культуры города, сохранённых в образах гондол, одежде гондольеров, в выступлениях уличных музыкантов и других, назойливо предлагаемых услугах, город окончательно разочаровал его ожидания.

  Арский не испытал восторга от встречи с таким прошлым цивилизации. Он ёжился от ощущения присутствия призраков в этом городе древности и решительно отказался прокатиться на гондоле под музыкальное сопровождение исполнителей итальянских серенад. Это для него оказалось слишком мрачным.
Именно здесь, в этом месте, он впервые остро почувствовал материальность времени как некого субстанционального объёма ментального пространства, наполненного душами ушедших поколений людей, невидимого, но ограниченного объёма пространства, похожего на облака.

  Нет – на голографические размытые образы фрегатов, цепеллинов, на различные геометрические фигуры объёмом от ящиков до больших блоков ментальности прошлого, плывущих друг за другом, как эти гондолы по реке времени. И они не смешивались своими расцветками, а частично проникали друг в друга, словно вели хоровод вечности. Он передёрнул плечами. Он увидел свой небесный дом, который раньше не мог себе даже представить. Ему стало жутко от этой мысленной ассоциации. «К чему бы это?»

  Он остался в кафе, пока Дана и Леонид удовлетворяли своё тщеславие и любопытство, воспользовавшись этой мрачной услугой гондольеров. Арский не стал объяснять, почему он остался. Закурив трубку с ароматным итальянским табаком, он сидел в уличном кафе, будто на краю света, обняв свою походную сумку и закрыв глаза. Попыхивая трубкой, Арский просто грелся на солнышке и подводил итоги своей попытки с помощью этой поездки возродить своё чувство любви. Любовь была ему нужна для вдохновения. Это ему не удалось.

   «Горчайшая истина: одиночество может быть и с тем, кого ты любишь».
Наполняя сознание облаками ароматного дыма, Арский почувствовал такое одиночество, словно его замуровали в этот замкнутый квадрат каменных зданий Венеции, разделённых каналом-улицей. И выход из него – только на тот берег… через реку Стикс.

  «И ведь ничто не помогает мне выйти из этого состояния одиночества: ни этот отдых, ни лекарство, ни психолог, ни водочный наркоз, ни работа до самосожжения – ничто. Одиночество – это отсутствие тебя в наполненности бытия. Ты что-то делаешь красивое или некрасивое, совершаешь поступки справедливые или несправедливые, всё равно – никто не замечает. Упадёшь – переступят и пойдут дальше, –

  Арский подставил лицо Солнцу, не вынимая трубки изо рта. – Люди живут инстинктами. Вот Солнце: оно светит, греет, даёт жизнь. Но к его существованию все привыкли и вспоминают о нём тогда, когда его нет, взывая к нему дать тепла и света, не отдавая ничего взамен. Так и обо мне вспоминают, когда нет денег, требуя внимания и заботы, не отдавая ничего взамен. А хочется внимания и признания, простого человеческого, домашнего тепла».
Арский понял: «Есть и глупейшая истина: ничего в природной сущности человека не меняется. Современные гетеры ничем не отличаются от римских. И это печальный признак разрушения цивилизации. Чего уж тут говорить о разрушении моей семьи».

  А эти развалины прошлого, эти свидетели разрушения, только история, плохого или хорошего, но история для экскурсий, воспоминаний и ассоциаций. Как уроки на этих вечных каналах Венеции, практики прошлого для новых поколений. В масштабах истории человек обезличен и не несёт ответственности перед ней. Он совершает свои поступки в потоке своего времени жизни в зависимости от хода истории «блока времени» его поколения, его цивилизации.
Но везде и всегда «каждый в ответе за свои поступки и за тех, «кого приручил». Все могут совершать свои ошибки на своём витке жизни и времени.
 
  Но ответственность с каждого не снимается, а передаётся от поколения к поколению, создавая и храня его историю, причинно-следственные связи, влияя на ход жизни потомства, семьи, государства, человечества. Это тоже истина, истина связи поколений!
«Да, я выполняю свой долг ответственности за Дану, сына, родителей. Но почему же я так безмерно одинок?»

  Арский затянулся, выпустил длинную струю дыма и вдруг совершенно ясно услышал внутренний голос: «Одиночество – это один в поиске своей чести, истины в самом себе! Это твои душа, талант и творчество требуют реализации, признания, чуткости, что приводит к выживанию! Через боль и страдания к свету жизни! И что же? Я давно одинок и давно занимаюсь поиском своей истины. И где же свет моей жизни?»

  Он улыбался и пыхтел трубкой. Его сознание, как и тогда, десять дней назад, когда он стоял в очереди паспортной проверки во Франкфурте, без медитации вышло в информационное поле космического сознания. Это оно превратило канал Венеции, против которого он сидит и курит, в картину реки Стикс, а гондольеров – в перевозчиков. Это оно подсказало ему, что одиночество – это поиск своей чести, своей истины!

  «Я понял! Моя истина в том, что я влюблён в красоту мира, в гармонию божественной красоты и любви. Я творю её, живу ею и предан ей! Это высшая, небесная мера любви – любовь Бога! Дар Бога – творить красоту для человека! В этом моё счастье! И моя истина! Поэтому я одинок: я имею честь и счастье служить своей истине!

  И не беда, что я не получил земную любовь, не нашёл своей гармонии в земной жизни – в любви! У нас с Даной – нет гармонии! А нет гармонии – нет любви! Но жизнь-то есть! И ничего тут не поделаешь! Надо расстаться! Что ж! Отпускаю тебя, Дана, из души. Отпускаю, любя! Жаль, что не смог дать тебе счастья. Работаю на износ. Мы оба вправе искать свою гармонию и жить счастливо. Расслабься и найди своё счастье!»

  Арский даже подскочил от ясности и простоты пришедшего решения.
«Я имею счастье в своём творчестве, а гондолы на каналах приплыли не по мою душу. Эта страница жизни перевёрнута. И как хорошо, что я завершил её здесь, на древних каналах Венеции, отправив всё прошлое на тот берег реки Стикс!.. Но почему образ Стикса? К чему бы это? Это знаки оттуда? Не пора ли домой?!»
Эта неведомая другим среда тонкого мира космического сознания, которая помогала ему всю жизнь, всегда тянула его к себе!
Зазвонил телефон.

  – Ты где? – спросил младший Арский.
– А вы где?
– Нас высадили на площади.
– Ждите меня. Я сейчас подойду, –

  Арский знал, куда идти. По дороге он зашёл в платный туалет, облегчился и с радостью почувствовал полную лёгкость на душе, в мыслях и в теле.
«Ум, как и мочевой пузырь, надо периодически опорожнять для сохранения здоровья!» – уже с юмором думал он о жизни, выходя на площадь.