Дети сороковых

…С утра неистовствовал дождь, отнюдь не майский. Такой, беспробудный, более пристал немилосердному ноябрю, но никак не маю. К тому же ужасно хотелось спать, да и разворот к 9 Мая был уже закрыт, так что ещё одна статья была совсем даже необязательна… Усилием воли отбросив крамольную мысль позвонить и извиниться, влезла-таки в первое, что попалось под руку – чёрные джинсы и чёрная же водолазка, наскоро привела себя в относительный порядок (всё равно на улице проливной дождь) и, вооружившись стареньким зонтом, выбралась в не-весеннюю промозглость… И теперь, пятнадцать лет спустя, мне становится стыдно от мысли, что могла не прийти… Мне открыла двери нарядная женщина с самой радостной улыбкой, которую только можно представить – Валентина Васильевна Селезнёва. Она передвигалась даже по квартире с большим трудом, однако нашла в себе силы с помощью соседки дойти до парикмахерской сделать причёску к моему приходу, та же подруга-соседка помогла ей накрыть на стол. Каких яств на нём только не было! Ожидали не иначе царицу, а не меня, в мрачном одеянии записывавшую в блокнот историю четырнадцатилетней девочки, «СЛУЧАЙНО» спасшей шестерых раненых солдат.
Они почему-то любят это слово «случайно», добавляя, словно оправдываясь, что-то вроде «что я мог, совсем тогда ребёнок был».
Также скромно, умаляя свой подвиг, несколько лет спустя описывал свой «случайный» подвиг (помог сбить «мессершмитт») другой «ребёнок войны», сын полка Леонид Михайлович Помогаев – ещё одна встреча, щедрый дар судьбы, который забыть нельзя.
О том, что война – это страшно, я узнала в раннем детстве от бабушки, и само слово «немцы» до солидного школьного возраста казалось чем-то устрашающе-ругательным.
О детях войны можно говорить очень долго… И моей бабушки, Валентины Селезнёвой, и Леонида Помогаева нет уже в живых, но может погаснуть звезда, но не свет. Свет всегда остаётся в памяти тех, кому посчастливилось их знать, передаётся, как пламя, от одной свечи к другой. Их судьбы остались вписанными в народную книгу памяти.