Философ на вышке

     Севка Курдюмов перед демобилизации из армии долго раздумывал, куда ему  податься. Валька Старцев, с которым он сдружился за время службы, предлагал ему ехать с ним в его родной Нижний Новгород. В его словах была определенная доля логики: все-таки в большом городе работу найти значительно проще. А там, как он говорил:
     - Найдем тебе девушку, женишься и закрепишься, а потом, глядишь, и свой бизнес откроешь.
     - Черт его знает, - сомневался Севка. - Все-таки я привык к нашим просторам, к нашей реке Чусовой, а потом у меня дома пожилые родители...
     - А у нас Волга и Ока - всем рекам реки!
     - Да вашу Волгу уже так загадили, что в ней не то что рыбу ловить или купаться, подходить близко опасно.
     - Ну, не совсем уж так загадили, - неуверенно произнес Валька. - Хотя, если честно, эти заводы здорово ее испоганили. Я сам в ней не рыбачил - страшно есть эту рыбу.
     - Ты уж лучше сам к нам приезжай. Я тебе такую рыбалку и охоту устрою - обзавидуешься! А какая у нас природа - сказка! Тетерева и глухари за лето так объедаются за лето, что становятся, как поросята...
     - Ага, и летать уже не могут и на деревья лазят, как медведи, - захохотал Валька. - Здоров же ты заливать!
     - Да ты живого медведя видел только в зоопарке. А рыба у нас...
     - Величиной с белугу, - продолжал веселиться приятель. - Увидит рыбака и сама на берег сигает.
     - Да ну тебя, - засмеялся и Севка. - Я тебе дело говорю, а ты все в шутку переводишь.
     - А вот возьму однажды и приеду, - уже серьёзно сказал Валька. - Вообще-то ты прав. Все как с ума посходили - никто не хочет работать, бизнес им подавай! А в чем этот бизнес состоит? Торговля и всё, потому что организовать собственное производство невозможно без хорошего стартового капитала. А где его взять? Если в банке, то он обдерет тебя, как липку, и охнуть не успеешь. Во, блин, жизнь пошла - все торгуют, никто работать не хочет. У нас город был на третьем месте после Москвы и Ленинграда. А сейчас какие-то ухари умудрились купить заводы, где работали десятки тысяч человек и... свернули производство, выбросив людей на улицу.
     - Вот видишь, а ты зовешь меня к себе, - сказал Севка. - Сам-то наверняка не представляешь, как устроишься.
     - Это точно, - посерьёзнел Валька. - А чего, специальности у меня нет, так что придется устраиваться либо охранником, либо грузчиком.
     - Только в бандиты не ходи. Это хоть и доходное дело, но уж очень чреватое.
     - Я что, похож на идиота? - обиделся Валька. - Да и какие у нас в деревне бандиты? Я ведь не из самого города, а из сельской местности. Так в деревне молодежь похулиганит немного, подерётся и все. Правда, в пяти километрах находится лагерь для заключенных...
     - В банды не все идут от дури или ради лёгкой жизни, - в раздумье проговорил Севка. - Иной раз жизнь так прижмёт, что хоть черту лысому пойдешь служить.
     - А ты не пойдешь?
     - Я лучше с голоду сдохну, чем пойду воровать и грабить. Сейчас этой шпаны развелось видимо-невидимо. С чего бы это вдруг? Жили тихо-спокойно, а после этой чертовой перестройки людей словно подменили...
     - Народ остался тот же, другого не появилось, - философски заметил Валька. - Просто раньше люди были зажаты дисциплиной и совестью. А когда дали полную свободу, начался бардак.
     - Знаешь, я одного понять не могу. Вон на Западе - если народ чем-то недоволен, сразу забастовка и на улицу выходят сотни тысяч людей. И бастуют, пока не добьются своего. А у нас...
     - У нас особый народ, - усмехнулся Валька. - Как писал поэт, у него особенная стать, отличная от всех других.
     - Это какая же особенная?
     - Я недавно взял книжку в нашей библиотеке и наткнулся на интересное определение русских, относящееся ко временам татаро-монгольского ига. Но, как мне кажется, это справедливо и для сегодняшнего времени.
     Валька полез в тумбочку, достал книжку, о которой упоминал, и, найдя нужную страницу, начал читать: "Посмотри на поганых (погаными в то время называли людей иной веры, татар). Они не знают истинного закона Божия, но они не убивают и не грабят своих, не клевещут на них, поганый не продаст брата своего. А если кого постигнет такая беда, то выкупят его и еще дадут ему на первое обзаведение. Если они найдут потерянную вещь, то объявляют об этом на торговой площади. Мы же, православные, преисполнены неправды, зависти, немилосердия: братью свою ограбляем, убиваем, в погань продаем. Обидами, завистью, аще бы можно, снели бы друг друга, да Бог боронит".
     - Ну, не все же мы такие, - проговорил Севка.
     - Не все, - согласился Валька. - Только у других народов - это норма, общее для всех самоограничение, а у нас - разовые случаи, которые возводятся едва ли не в ранг подвига или исключения. Или такого человека называют... чокнутым.
     - Ну, ты философ, - усмехнулся уралец.
     - Я же закончил первый курс философского университета у нас, в Нижнем.
     - Вернешься из армии, снова пойдешь учиться?
     - Нет, - после небольшой паузы ответил Валька. - Когда я поступал туда, думал изменить мир.
     - А сейчас?
     - В армии поумнел,- усмехнулся волжанин. - В нашей стране правят жадные до богатств циники. Идти против них - все равно, что со штыком против танка.
     - И что, никакой надежды нет, что все устаканится? - с какой-то отрешенностью спросил Севка.
     - Я не вижу. Понимаешь, жадность и глупая самонадеянность - это как раковая болезнь: чем дальше, тем больше она дает метастаз. Казалось: наворовал,  остановись - хватит и внукам и правнукам! Ан нет, жадность пожирает человека изнутри. И лекарств об этой болезни человечество за всю историю своего существования не придумало, да и не хочет придумывать. Слишком уж соблазнительно это - богатство, власть В конце концов, казалось бы, удачное изобретение - деньги и их эквивалент золото, но именно они и погубят человечество.
     - Ты не преувеличиваешь?
     - Боюсь, что нет, - Валька хлопнул приятеля по плечу. - Стремление к обогащению, стремление возвыситься над другими не умом, так наворованным богатством, слишком заразно и непреодолимо... Так что мы погибнем не от природных катаклизмов, не из-за космических катастроф - мы съедим сами себя.
     - Почему именно "наворованных"? - удивился Севка.
     - Просто: чтобы получить, надо что-то отнять у другого. Огромные зарплаты у чиновников и нуворишей - это значит, что кому-то недодали, у кого-то забрали. Например, завысили цену на товар или платя гроши за труд. Или платят за продажный античеловечный труд...
     - Мне кажется, ты перегибаешь палку, - неуверенно произнес приятель.

     - Вот тебе пример. Что, ученые, создающие оружие массового уничтожения, не понимают, что творят, что они - человеконенавистники? Но им платят, раздают награды, их прославляют и за это они готовы на все - создавать атомные, водородные, гафниевые, вакуумные бомбы, хотя должны прекрасно понимать, что при использовании этого оружия погибнут не только солдаты - будущие отцы, но и старики, женщины, дети, как это было в Хиросиме и Нагасаки. Да и они сами, поскольку потенциальный противник разрабатывает аналогичные средства уничтожения. И как назвать таких ученых в таком случае? Или вот автомат Калашникова, который выдают нам на руки. Эти автоматы расползлись по всему миру, их изготавливают во многих странах. А считал ли кто, сколько людей убито из него? Войны практически не заканчиваются - треск этого автомата звучит то в одной стране, то в другой, гибнут люди, дети остаются сиротами, женщины - вдовами, материи бессильно оплакивают своих павших сыновей. А что же изобретатель этого оружия?
     - Что? - растерянно спросил Севка, оглушенный этим монологом.
     - Мало того, что ему присвоили звание генерала и Героя Советского Союза, так еще наш бывший вечно пьяный президент наградил орденом Святого Апостола Андрея Первозванного, усыпанного бриллиантами. Ты только вообрази всю чудовищность этого - создателя оружия, из которого убиты сотни тысяч, если не миллионы людей, награждают орденом Святого! И церковь проглотила это издевательство! По-моему, ничего более кощунственного придумать нельзя. А моя бабушка около сорока лет проработала врачом на Скорой помощи, спасла тысячи жизней. И что она получила? Однажды сунули раскрашенную бумажку с названием "Грамота", а когда вышла на пенсию, ей назначили такую, как инвалиду-вахтеру...
     - Да, - только и смог вымолвить Севка.
     - Вот ты спросил, почему я не хочу продолжать учиться на философа? - продолжил разгоряченный Валька. - Я не хочу быть проституткой при таком мировом правительстве, где собрались нелюди.
     - Ну, не все же они того, - Севка покрутил пальцем у виска.
     - Не все, но большинство. А умному объяснять что-либо идиоту - занятие бесперспективное, - Валька на мгновение задумался, а потом спросил:
     - Ты вот ответь мне: на кой черт таких лопухов, как мы, послали воевать в Афганистан?
     - Ну, чтобы пресечь поток наркотиков оттуда, - пожал плечами Севка.
     - А ты до той войны что-нибудь слышал об этих самых наркотиках оттуда?
     - Нет, - подумав, ответил Севка.
     - А после тог, как мы вывели из Афгана войска, наркотик оттуда повалил к нам эшелонами. Так спрашивается, ради чего была эта война, за что мы положили пятнадцать тысяч таких, как мы, ребят? А ведь они могли бы жить, иметь семьи и быть счастливыми людьми...
     Севка не ответил ничего...

     Поезд приехал в Чусовой среди ночи. Выйдя из вагона, Севка сразу же увидел встречающего его отца. Тот стоял на перроне едва ли не в одиночестве, прислонившись с зданию старенького вокзала.
     - Ты чего, в здании вокзала дожидался? - спросил Севка, обняв и расцеловав отца.
     - Так, а боле негде, - пожал плечами тот. - Даже вздремнул малость, чуть не проспал тебя. Пойдем в зал ожиданий, автобус будет только через три часа. Проголодался, поди?
     - А мы с тобой сейчас в буфете чего-нибудь перекусим, - весело ответил сын.
     Сонная буфетчица, недовольная тем, что ее побеспокоили, довольно грубовато спросила:
     - Чего вам, полуночники?
     - Дай-ка нам пару пива и что-нибудь пожевать, - попросил ее Севка.
     - Что, в армии не кормили, что ли? - пробурчала та и подала пару бутылок пива и какие-то залежалые бутерброды.
     - Бутерброды-то с прошлого года остались? - съехидничал солдат.
     - Не хочешь, не ешь, - огрызнулась та и уселась на стул в углу прилавка, видимо, досыпать.
     - Гляди, как бы не отравиться, - предостерег отец. - Может быть, потерпишь до дома?
     - Солдатский желудок еще и не то переваривал, - усмехнулся сын.
     - Ну. гляди, - только и сказал отец, принимаясь за пиво, а от бутербродов категорически отказался.
     В свою деревню Осинники они въехали, когда утренний туман с реки почти рассеялся. По деревенской улице бродили куры, а мальчишки играли в войну.
     - Наконец-то дома! - выдохнул Севка.
     - Да уж ждут тебя, все жданки кончились, - ответил отец. - Слава богу, живой-здоровый возвернулся.
     - Так а чего волноваться-то было, чай не война!
     - Вон, поговаривают, что в армии-то ныне творится, похлеще, чем на войне.
     - Да полно тебе. Если и случилось что-то где-то, то это не значит, что вся армия такая. Нормальные пацаны там служат. Я вот с одним, считай, сдружился.
     - Отколь он?
     - С Нижнего Новгорода, - ответил сын. - Приглашал его в гости. Не знаю, приедет ли?..
     - А чё, пусть приезжает, примем, как положено...
     По случаю возвращения сына из армии в доме Курдюмовых было устроено гуляние. Собралась едва ли не вся деревня - Севку любили за покладистый характер и посему застолье получилось поистине праздничным и веселым.
     После того, как отзвучали положенные по этому случаю тосты, взрослые начали переговариваться, на ком его лучше женить, а парни - немногочисленные сверстники - вышли на крыльцо подышать свежим воздухом.
     - Что собираешься делать? - спросил Севку Толя Медякин, вернувшийся из армии в прошлом году.
     - Да я как-то не задумывался, - ответил Севка. - Надо отдохнуть чуток.
     - Мы с отцом решили заняться фермерством и самим торговать в городе, -        вступил в разговор Славка Чумаченко. В прошлом году насажали огурцов и отвозили на рынок на машине.
     - Хорошо, что у вас машина есть, а если ее нет? На горбу таскать? - спросил Толя. - Потом на огурцах много не заработаешь - разве что бензин оправдаешь.
     - В общем-то так, - согласился Славка. - Мы решили увеличить площадь теплицы - земли пустой вокруг предостаточно.
     - Если уж заниматься фермерством, то надо делать с размахом, переходить на промышленное производство. А так - только себя насиловать, - рассудил Севка. - Сколько не увеличивай посадки, а с лопатой и лейкой многого не достигнешь. А на технику денег нет.
     - А кредит? - не отставал Славка.
     - В банке такие проценты дерут, что скоро пустят тебя по миру, - усмехнулся Анатолий. - Это все равно, что головой в петлю.
     - Меня приятель приглашал в Нижний Новгород, - вспомнил Севка. - Обещал помочь с работой.
     - А сам-то он устроился? - снова усмехнулся Толька.
     - Не знаю, - признался приятель.
     - Вот то-то. Большие города оккупировали приезжие. Хрен там пробьёшься, тем более иногороднему. Так что лучше сидеть дома и не чирикать, - заключил Толя.
     - А ты-то сам как устроился, - спросил его Севка.
     - Он у нас цербером работает, - засмеялся Славка.
     - Как это? - не понял Славка.
     - Охранник в лагере, - пояснил тот.
     - Ну и что? Чего ты ржёшь? - Только укоризненно глянул на Славку. - Кто-то должен там работать. А зарплата довольно приличная, выплачивается без задержек.
     - Главное, не пыльная, - не отставал Славка.
     - Не всем же землю ковырять, - огрызнулся Толька.
     - Да ладно вам, парни, - остановил спор Севка. - Пошли лучше в хату.   
     Несколько дней Севка откровенно бездельничал, отдыхая от армии. А однажды, возвращаясь с рыбалки, случайно услышал разговор матери с отцом.
     - Сколько же можно болтаться без дела? - ворчала мать. - Здоровый бугай, на нем пахать можно.
     - Да чего ты взъелась? - нехотя ответил отец. - Дай ему отдохнуть, придти в себя...
     - Чай не на лесоповале работал, от чего уставать-то? - не унималась мать.
     Но, услышав через неплотно прикрытую дверь, как сын шебуршит в сенях, старики прекратили разговор, а отец вышел к сыну.
     - Ого! - воскликнул он, увидев улов. - Сазанчиков надергал! Мать, готовь жарёху!
     - Чистите сами, а то я палец чем-то уколола, - отозвалась та.
     Отец с сыном устроились возле крыльца, потроша и очищая рыбу от чешуи. Оба некоторое время молчали, а потом Севка заговорил:
     - Схожу к Только, узнаю - не нужны ли в лагере охранники?
     - А чего, - охотно откликнулся отец. - И то дело, кто-то должон и эту работу работать.
     В этот же день Севка зашел к приятелю и попросил разузнать того о работе.
     - Я завтра выхожу на смену, поговорю с начальником лагеря, - охотно согласился тот.
     И уже вечером следующего дня, не заходя домой, Толька забежал к Севке.
     - Поговорил я, - сообщил он. - Он просил зайти к нему с документами.
     - Когда придти? - уточнил Севка.
     - Так завтра же, чего тянуть кота за хвост? Я к тебе утречком заскочу. Лады?
     - Лады, - буркнул Севка.
     - Тогда бывай, - бросил на прощанье Толька и направился к себе домой.
     Севку приняли на работу без проволочек - охранников в лагере не хватало, приезжих в этих глухих местах не было, а деревенская молодежь укатила искать счастье в городе.
     В один из дней, когда Севка дежурил на вышке, он разглядел среди заключенных вроде бы знакомую фигуру. Двое распиливали привезенные на зиму бревна, не обращая внимания на торчащего на верхотуре "попку".
     Когда на вышку поднялся сменявший его Толька, Севка не удержался и спросил, указывая на знакомую фигуру:
     - Слушай, кто это? Кажется, знакомый...
     - А, это Колька Буренин из Калиновки, - ответил сменщик.
     Калиновка находилась в шести километрах от их родной деревни. И селяне нередко пересекались, тем более, что в обеих деревнях жили родственники, а в Осинниках находилась средняя школа, где учились ребята из Калиновки.
     - За что его? - спросил Севка.
     - Дурак, напился, стащил барашка у участкового и с друзьями его сожрали.
     - И всё? - удивился Севка.
     - А ты что, не знаешь их участкового? Решил, что он в наших краях пуп земли, а тут такое! Ну, и озлобился.
     - И сколько же ему впаяли?
     - По-свойски, три года.
     - Ни хрена себе! Вон я смотрел по телевизору, какая-то сволота, дочка городской начальницы, на машине сдуру задавила насмерть девчушку и ей присудили четырнадцать лет условно. А тут за паршивого барашка - реальных три года!
     - А чего ты удивляешься? - спокойно ответил Толька. - Здесь сидят подонки, которые изнасиловали и убили малолетних девчонок и им дали срок немногим больше Колькиного.
     - Это что же за судьи у нас? - возмутился Севка. - Да за изнасилование и убийство малолетки надо расстреливать к чертовой матери!
     - Ты, брат, с такой психологией с ума сойдешь. Смотри на жизнь проще - они там, внизу, мы с тобой над ними, наверху. Вот и весь расклад. А судьи? Да хрен с ними со всеми! Наше дело телячье...
     - Но так же нельзя! Это же неправильно! Людей простых сажают за мелочь, а те, кто может откупиться, спокойно живут на свободе.
     - Ты наивный или дурак? Тебе-то какое дело? У нас у каждого своё стойло. Вот и торчи в нем, хрумкай сено, если тебе его дадут, конечно.
     - Толька, ты придуриваешься или не понимаешь, что это несправедливо?
     - Слушай, философ хренов. Ты сообрази своей тупой головой: кто мы, а кто они, - он ткнул пальцем в небо. - Тоже мне - Моська на слона взъелась!
     - Но тут и там одинаковые люди, а значит все должны подчиняться единому закону.
     Толька покачал головой.
     - Нет, ты явно больной на всю голову, - сказал он. - Ты в детстве не ударялся головкой об угол печи? Или тебя в армии контузило?
     - Иди ты, - огрызнулся Севка.
     - Ладно, ползи отсюда, а то начальство подумает, что мы о чем-то сговариваемся на вышке. Топай домой, прими стакан стенолаза и выспись. Может быть, дойдет до тебя, что к чему.
     После этого Севка понял, что не сможет работать охранником в лагере, и начал задумываться о новом месте работы...

     В конце весны Севка получил письмо из Нижнего от Вальки, который писал, что работает в автосервисе, зарабатывает довольно неплохо и звал Севку к себе.
     После недельного раздумья, Севка выпросил отпуск о поехал в волжскую столицу.
     Вернулся он через несколько дней и ошарашил родителей известием о том, что решил уехать туда, чтобы начать новую жизнь.
     - Куда ты, сынок, в чужие-то края? - заплакала было мать, но отец, повздыхав, рассудил:     - Вырос птенец, не удержишь теперь в гнезде.
     - А мы как же? - не отставала мать.
     - Не одни остаёмся - вон сколь родных и соседей. Чать не в глухом лесу живём, - гнул свое отец. - А ему надо свою жизнь налаживать.
     А когда легли спать, он продолжал утешать свою старую подругу:
     - Конечно, родителю всегда хочется, чтобы дитё было под боком. Ан как ведь выходит: настоим на своём, привяжем его к себе, а он проклянет все на свете за то, что послушал нас. И жизнь ему будет не в радость, а в муку вечную. Нельзя же всю жизнь держать его рядом - он давно уже отвалился от мамкиной сиськи.
     - Жалко же, не чужой ведь, - продолжала горевать мать.
     - Конечно жалко, ай не жалко! А он молодой, здоровый, не пропадет. А не заладится там, куда ему вертаться, как не домой?
     Как его не уговаривали, Севка рассчитался-таки с работы и вот он уже катил в поезде, направляясь в новую для себя жизнь...
     Родителям Севка писал часто, сообщая, что Валька помог ему устроиться на хорошую работу в том же автосервисе, где работал и он сам, помог снять комнату относительно недорого. Иногда он присылал немного денег, на что отец отписывал ему: "Ты не тратил бы на нас деньги, у нас все есть. Тебе в чужом городе они нужнее..."
     А через несколько месяцев в очередном письме старики обнаружили фотографию девушки. Сын писал, что познакомился с ней и, вероятно, сделает ей предложение.
     С фотографии на стариков косилась довольно симпатичная девушка, державшая во тру сигарету.
     - Господи, до чего же худющая, в чем только душа держится, - недовольно ворчала мать. - Еще и курит!..
     - Дак в городе, почитай, все поголовно курят с малолетства, - неуверенно защищал ее отец, хотя плоскогрудая девица явно не произвела на него должного впечатления. Критерием оценки женщин он считал широкие бёдра и полную грудь - такая и рожает легко и молока у ней достаточно, чтобы выкормить дитё.
     - Не наша это порода, - мать отложила фотографию.
     - Не нам с ней жить, а ему, - неуверенно пробормотал отец. - Только вот отписывать ему, что мы о ней думаем, не стоит - обидится.
     - А чего же делать-то?
     - Отколь я знаю, - сердито проворчал старик и, спрятав фотографию в конверт, положил его за божницу - подальше от глаз.
     Забежавшему Тольке старики решили показать Севкину избранницу. Мельком глянув не нее, парень засмеялся:
     - Он что, совсем сдурел? Да таких на трассе за сотню пару штук дают!
     - Как это? - растерянно посмотрела на него мать. - Как - пару за сотню?
     - Да проститутка она, - рубанул Толька. - У ней и глаза-то бл...ские.
     - О, Господи, - мать бессильно опустилась на скамью. - Это что же такое? Что будет-то?
     - А чего вы волнуетесь? - уже откровенно хохотал Толька. - Она ему на панели такие деньги зашибет!
     - Да ну тебя, обормот, - замахал на него отец. - Не видишь, что с матерью творится?
     Толька бросил фотографию на стол и, откровенно хохоча, вышел из избы.
     А еще через пару месяцев сын сообщил в письме, что жениться решил повременить, пока не заработает на собственный угол, а там видно будет...
     - Слава тебе, Господи, - мать начала креститься на икону. - Отвел от нас беду... Спаси и помилуй, один он ведь у нас, без родительской опеки...
     - Вот видишь, а ты не верила, - тихонько ворчал старик. - Чай не глупый, не в кого... У нас в родне николи вертопрахов бездумных не было...