Татьяна

«Её сестра звалась Татьяна…» Перед началом этих слов на 35-м листе пушкинской тетради №2369 – «большой рисунок Елизаветы Воронцовой в чепце и шали» (1). Т.Г.Цявловская, представляя только на одной странице пушкинской рукописи всё той же второй главы «Онегина», где впервые появляется Татьяна Ларина, шесть (!) портретов Е.К.Воронцовой, нарисованных Пушкиным (2), никакого удивления не проявляет!
Смотрим другой пушкинский рисунок, где Татьяна изображена с её письмом Онегину, и с удивлением читаем комментарий Н.Н.Петруниной об этом письме и о стихотворении «Сожжённое письмо»: «Сожжённое письмо» написано в Михайловском в конце 1824 – начале 1825 г.г. Однако ещё П.В.Анненков справедливо поставил в связь с «Сожжённым письмом» запись, обнаруженную им в рабочей тетради Пушкина (ПД, №835): «5 сентября 1824 u.i.d. <E.W.> В настоящее время общепризнано, что запись эта памятная заметка о получении письма от Е.К.Воронцовой и что «Сожженное письмо» входит в длинный ряд стихов Пушкина, связанных с её именем. …Несомненная связь «Сожженного письма» с реальными событиями жизни Пушкина заслонила от исследователей элегии другой важный момент, который проясняется при изучении второй масонской тетради. Заметка о письме от Воронцовой соседствует здесь, на л.11 об, с черновиками XXXII строфы третьей главы «Евгения Онегина», строфы, где Татьяна изображена с оконченным письмом к Онегину в руке» (3).
Вот так вот, и здесь Татьяна и Воронцова рядом, правда, со своими письмами! Задумаемся над этим, но всё же зададим такой вопрос: А почему «Татьяна»? Почему Пушкин, прекрасно понимая, что имя это простонародное, о чём он и сказал в своём примечании, всё же дал его своей героине-дворянке? Комментатор Н.Л.Бродский пишет: «С именем Татьяны у Пушкина связывалось «воспоминанье старины»: одна из московских барынь старого поколения – Татьяна Юрьевна в «Горе от ума», другая – в романе А.Измайлова «Евгений, или Пагубные следствия дурного сообщества и воспитания» (1799-1801) – подтверждают это наблюдение» (4). Однако в «этом наблюдении» Бродского непонятно - каким образом у Пушкина могли быть какие-либо «воспоминания», если он дал своей героине имя ещё до того, как прочитал «Горе от ума», а также - читал ли он роман А.Измайлова?
Из всех пояснений Бродского по поводу имени главной героини безоговорочно можно принять только одно: «В годы написания романа это имя, видимо, употреблялось преимущественно «между простолюдинами», было редким в барской усадьбе» (там же). Тут уж я согласен, тем более что и Ю.М.Лотман, ссылаясь на подсчеты исследователя В.А.Никонова, подтверждает это. Хотя, собственно говоря, важным является не столько установление факта простонародности имени Татьяна, сколько то, что сам автор считал его таковым. И главное тут – это прямой умысел Пушкина на его «ошибку», т.е. на присвоение героине не совсем правдоподобного для её статуса имени. А ведь «Онегин» всё-таки роман реалистический, «энциклопедия русской жизни» и т.д. Слишком уж фантазировать автору вроде бы и неуместно.
Кроме того, несмотря на указанный Бродским роман А.Измайлова, всё же отметим важные слова Ю.М.Лотмана о том, что «Имя Татьяна литературной традиции не имело» (5). Беда вот только в том, что, констатируя факты, связанные с простонародностью имени и отсутствием у него литературной традиции, Лотман при этом не делает конечного вывода о том, что причины, заставившие Пушкина выбрать именно это имя, так окончательно и не установлены. Видимо, неудобно было признать бессилие, как своё, так и других профессионалов, в данном вопросе. Вот и промолчал.
Кстати, такое же стремление не ударить в грязь лицом видно у Лотмана и при комментировании слов Онегина о Татьяне «Как! Из глуши степных селений…» (6), когда он пошёл на обман, утверждая, что «Степной иногда употребляется у П в значении «сельский» как антоним понятия «цивилизованный» (7). Да нет такого у Пушкина и Лотман абсолютно не прав, утверждая, что «стих следует понимать как: «из глуши простых, бедных селений» (там же). Вместо того чтобы признать в данном случае намеренную (т.к. при повторном издании она не была исправлена!) ошибку Пушкина, смысл которой неясен, Лотман взялся выдумывать, что слово «степные» якобы означает «сельские» (ну, надо же: «Сельские селения»!), а также - «простые, бедные». Однако бедные в данном случае совсем не «селенья», а те школьные учителя, которые подобную ахинею Лотмана вынуждены повторять своим ученикам. Ведь всё-таки его книга имеет подзаголовок «Пособие для учителя».
Комментарий же В.В.Набокова в большей степени предназначен для переводчиков «Онегина» на иностранные языки и поэтому его собственная ахинея по поводу «степных селений», когда он утверждает, что «Пушкин подразумевал пейзаж, открывшийся ему в Болдине», выглядит более безобидной. Правда, Набоков так и не пояснил, - а какое же отношение Болдино имеет к Татьяне, но зато весьма подробно рассказал, сколь много произведений Пушкин там написал и что такое степь вообще (8). А то никто этого до него будто бы и не знал! Даже переводчики.
В то же время причины, по которым Набоков поселил Татьяну в Болдино, вполне понятны, поскольку в своих письмах к жене из Болдина Пушкин называл его окрестности «степью». Однако степь степи рознь, и в Болдино вовсе нет той «нагой степи», о которой говорит Пушкин в «Онегине», заставляя читателя удивляться – а почему же Татьяна перед отъездом в Москву думает, что «лучше и верней В глуши лесов остаться ей» (9)? А ведь и о глуши, и о соседской деревне, где живёт Онегин, Пушкин пишет: «В глуши что делать в эту пору? Гулять? Деревня той порой Невольно докучает взору Однообразной наготой. Скакать верхом в степи суровой?» (10). Ну, а чтобы ни у кого не осталось сомнений, что нагие степи это обычный пейзаж южных, и в частности, украинских степей, Пушкин в черновик «Полтавы» вписывает стих о бегстве от Полтавы Мазепы и шведского короля – «Верхом среди степей нагих» (11).
Комментируя же 1-ю строфу 5-й главы «Онегина», В.Набоков удивляется, что в предыдущей главе «лето чудесным образом завершается в ноябре, что расходится с постулированной краткостью северного лета (гл.4, XL,3), поскольку осенняя погода в тех краях, где было поместье Лариных, устанавливалась не позднее последних чисел августа (по старому стилю, разумеется)». Мы же, зная о намеренных ошибках Пушкина, ничуть не удивляясь, понимаем, что автор намекает нам о южном лете, которое длиннее северного, названного им «карикатурой южных зим». А когда там же Набоков добавляет, что «пушкинский «1820-й» отличается от реального 1820 г., который на северо-западе России был отмечен чрезвычайно ранним снегопадом», то нам остаётся ещё раз напомнить о скрытом месте действия, ничего общего с «северо-западом России» не имеющим.
В то же время вопрос о месте действия романа легко решается, если внимательнее вникнуть в следующие его строки: «Наш друг Туманский… Очаровательным пером Сады одесские прославил. Всё хорошо, но дело в том, Что степь нагая там кругом» (12). Вот вам и «степь нагая», т.е. степь настоящая, степь вокруг Одессы, а не та лесостепь, что окружала Болдино в пушкинские времена. И выходит-то, что Набоков поселил Татьяну, как говорится, «не в ту степь», поскольку не заметил к этому слову такого важного эпитета как «нагая».
Однако оставим пока «степные селенья» и вернёмся к тому, что, конечно же, я не просто так остановился на имени Татьяны Лариной. Ведь говоря о том, что имя «Татьяна» «приятно, звучно», Пушкин просто-напросто забалтывает читателей (помните: «я забалтываюсь»?) Я, конечно же, верю Пушкину, но одновременно и сомневаюсь, что главная причина выбора этого имени только в этом.
А всё дело в том, что само по себе это имя содержит загадку, разгадав которую можно совершенно уверенно назвать тот основной прототип, которое оно под собой скрывает. До сих пор это имя никем не расшифровывалось, а потому и была непонятна основная причина выбора его Пушкиным. Но мы-то с вами, дорогие читатели, его обязательно расшифруем! И в этом нам, конечно же, поможет «Конёк», заглянув в который, мы в стихе №132 заметим такое важное слово-сигнал как «вор», которое в устах Ивана превратилось в уменьшительно-ласкательное «воришко», обращенное к белой кобылице. Причину ласковости мы пока оставим в стороне, но зато обратим внимание на то, что Пушкин в письмах, дневнике и черновиках не раз использовал при сокращенном написании фамилии графини Е.К.Воронцовой три первые буквы её фамилии. И подобные сокращения у него отнюдь не единичны (13), но важно отметить то, что он при возможности использовал начальные буквы фамилий для выделения новых слов, которыми уже активно манипулировал в отношении владельцев этих фамилий. Ярким примером этого является его знакомый С.Д.Киселёв, о котором известно следующее: «Пушкин всячески обыгрывал первый слог фамилии будущего мужа Елизаветы Ушаковой («кис»), изображая её среди симпатичных котят, символизирующих многочисленное потомство» (14). Точно такое же обыгрывание мы видим и в стихе №132 «Конька», когда три первых буквы фамилии графини Воронцовой использованы автором в слове «воришко»! И так же, как фамилию Киселёва Пушкин в своих вариациях использовал в значении слова «кис», так же и с фамилией Воронцовой им было выбрано в «Коньке» короткое слово «вор».
А далее мы смотрим, что слово «вор» в русском языке имеет синоним в виде слова «тать», которое в наше время довольно сильно устарело и существует в основном в слове «святотатец». Однако во времена Пушкина это слово было распространено, и даже привычное для нас выражение «Вор у вора дубинку украл» у Даля, например, звучит как «Тать у татя дубинку украл». Таким образом, получается, что имя главной героини «Онегина», скрывая в себе под своей частью «тать» слово «вор», прямо говорит нам - «тать я», т.е. «вор я», что в свою очередь при дальнейшем раскрытии можно понимать как - «Воронцова я»! Ну, а окончание «на», если угодно пошутить, можно представить и как «нате вам, получите». Правда, такая расшифровка немного напоминает анекдот о допросе старого еврея, которого следователь спрашивает: «Как фамилия? – Сахаров. – А точнее? – Сахарович. – А ещё точнее? – Цукерман». Так и тут: «тать» - «вор» - Воронцова.
Именно то, что слово «Татьяна» скрывает в себе фамилию основного прототипа, и есть главная причина присвоения дворянке Лариной этого простонародного имени. До знакомства же с Воронцовой у Пушкина не было никакого желания присваивать такое имя своим героиням. Тогда ему вполне хватало и других.
Однако тут я предвижу возражение о том, что полное имя героини Пушкин в «Онегине» использует не всегда, поскольку называет её и Таней, где, конечно же, никаких «татей» нет. Ответ мой таков: действительно имя «Таня» используется, поскольку было бы странно, если бы на протяжении довольно большого романа главная героиня называлась только своим полным именем, что могло бы привлечь к нему излишнее и ненужное для автора внимание. И поэтому он пошёл по пути одновременного использования полного и краткого имени, выделив (или выпятив?) при этом полное имя большим числом использования! И вот это-то и заметил внимательный В.Набоков, написавший: «Пушкин назовёт её Таней … всего тридцать восемь раз, примерно втрое реже, чем Татьяной»! (15) Отмечу: «втрое реже», что, конечно же, могли не заметить простые читатели, но рано или поздно должны были заметить (и Набоков тому пример!) исследователи. И, я думаю, понятно, что подлинную причину трёхкратного преобладания полного имени над кратким Набоков не мог установить уже хотя бы потому, что пренебрежительно относился к установлению исторических прототипов.

Примечания: отрывок из книги Пушкин глазами следователя".

1.Комментарий В.Набокова к 23-й строфе второй главы ЕО. Выделено мной. С.Ш. 2.«Прометей», т.10, с.2. 3.«Временник ПК-1977», Л.,1980, с.108. Выделено мной. С.Ш. 4.Бродский, с.160. 5.Лотман, с.198. 6.ЕО 8, XVII, 3. 7.Лотман, с.355. 8.Набоков, с.730-732. 9.ЕО 7.27.13-14. 10.ЕО 4.43. Выделено мной. С.Ш. 11.ПСС, т.5, с.293. Выделено мной. С.Ш. 12.П-2, 345. 13.См., например, «Кар» от фамилии Карамзина в письме №214, ПСС, XIII. 14.«Друзья Пушкина», М., «Правда», 1985, т.2, с.378-379. 15.Набоков, с.363.