Судьба- злодейка

           Зима не сдавалась, и хотя на дворе уже был март месяц, дороги подмерзали так, что машины бросало из стороны в сторону. Накануне вечером замело дорогу, и только к утру, когда солнце осветило все вокруг, два трактора разгребли участок дороги от снега, чтобы жители окрестных деревень могли добраться до райцентра. Дорога стала узкой, по ней едва могли проехать одновременно два автобуса, но люди радовались и этому, потому что кому-то надо было срочно посетить поликлинику, другим - доехать до работы, а третьим – отправиться дальше, следуя маршрутом до города.
         Узнав о движении автобусов в данном направлении, Наташа  купила билет в деревню, откуда она была родом. Ездить на малую родину ей было очень тягостно. Она предпочитала большой миллионный город своей небольшой деревушке, бывшей когда – то населенной, но теперь опустевшей и угрюмой, словно какой-то злой волшебник заколдовал навеки это царство тружеников полей, фермы и всего сельского хозяйства. Теперь же жители занимались своими огородами: выращивали картофель, помидоры в огромном количестве, огурцы, свеклу, морковь и все то, что пригодится для того, чтобы прокормиться. Коров уже держали мало, в магазин привозили  молоко в упаковках, но спрос на «домашнее молоко», как его называли, не исчезал. Вот и Наташа всегда при удобном случае любила испить теплого парного молочка, купленного у соседки. Это единственное, что так притягивало, манило своей домашностью и всегда напоминало ей о прошлом, отчего становилось  так тоскливо на душе.
         Автобус, проехав полторы сотни километров, свернул к деревне и остановился возле автостанции. Наташа смотрела в окно, желая увидеть хотя бы одно знакомое лицо, но, увы, никого из знакомых не оказалось. Она вышла из автобуса, поправила волосы под беретом и пошла по дороге к дому, где прошло ее детство.  Дома ждал ее неожиданный сюрприз…   
           Матушка ее совсем слегла и не вставала уже более месяца, врач – терапевт, единственный на всю округу, осмотрев больную, прописал ей несколько уколов, которые впоследствии оказались просто витаминами и лекарствами, которые никак не могли помочь больной выздороветь. Да и что тут говорить, матери уже было за семьдесят, не молода - то, поди, уже, наверное, отплясала свое. А уж как ей хотелось еще походить по своему огороду, выращивать сорта гладиолусов и георгин, которые были тщательно упакованы и подписаны ее заботливой хозяйской рукой.  «Пропадет ведь все без меня, ох, пропадет. Кто эту красоту будет сажать, поливать, лелеять и дарить от  души»,- сокрушалась Мария Александровна, изливая душу своей свояченице, жившей в семидесяти пяти километрах от нее. Горе сблизило этих двух немолодых женщин, очень редко звонивших друг другу ранее, а теперь, словно наверстывая упущенное, они могли часами говорить по телефону, рассказывая о своей жизни, ее проблемах и заботах. Может быть, эти разговоры и мешали бы раньше, но сейчас нужно было как-то скоротать время, отпущенное Богом и подаренное на определенное время, и Мария Александровна говорила и говорила на дню по десять раз с Надеждой, а вернее, говоря  с ней о надежде на свое  скорое выздоровление.
- Ой, доченька приехала! – воскликнула она радостно, увидев Наташу на пороге своей маленькой комнаты. – Дочка приехала, потом перезвоню, - сказала она своей собеседнице и положила трубку.- Надолго к нам?
- Да нет, не могу надолго. Так, на недельку отпустили, - как бы виновато сказала Наташа. Ей больше всего хотелось убежать быстрее отсюда, лишь бы не видеть страдания матери. Но это было бы глупо с ее стороны, да и что скажут люди, ведь наверняка кто-нибудь ее узнал, и как обычно водится на деревне, разнесут эту новость по всему селу. Наталья рассказала немного о своей жизни, о своих детях, которые уже выросли и разлетелись кто куда, о своей вдовьей жизни и что так иногда становится тоскливо на душе, что просто хоть волком вой.
- А мы тоже вот живем помаленьку, скоро сойдет снег и забот и хлопот прибавится еще больше,- подытожила Мария Александровна. – Я и в колхозе работала, и в совхозе, теперь вот на пенсии своим хозяйством занялась. Вот поправлюсь немного и айда в огород копать, сажать, полоть. Так и буду доживать свой век.
- Ну, зачем тебе такой большой огород? Отдала бы часть соседям. На что тебе все это? А картошки и купить можно, сейчас все ее продают. Много ли тебе надо – то,- упрекала ее дочь. – Я вот в городе все покупаю и ничего, жить можно.
- Как это покупать? Я всегда все сама сажала, и ни на кого не надеялась, дай бог здоровья, посажу и сейчас,-  обиженно сказала Мария Александровна.
- Но теперь – то времена изменились. Посмотри, ведь ты ходить совсем не можешь, какая тут картошка и все прочее.
- И картошка вырастет, и цветы мои и все остальное, вот посмотришь. Только бы моя болезнь отступила,- не успокаивалась Мария Александровна. Ей не хотелось, чтобы дочь знала ее переживания, и старалась даже смеяться от души, показывая своим видом, что это так, ненадолго, и все само собой образуется. Больше всего ей не хотелось быть обузой ни для кого, а тем более для дочери: она считала, что ей и так достается от жизни.
- Ладно, живи, как хочешь, дело твое. Знаю одно, что здесь тебе жить очень трудно, а в городе ты совсем пропадешь,- миролюбиво сказала Наташа.- Ты же не можешь жить без своей деревни, ты просто в нее вросла.
- Срослась. Здесь прошла моя юность, здесь я родила своих детей, трудилась не покладая рук. Медаль вот имею, просто так ведь не дают, как ты думаешь. Куда я поеду из нее, тут и помирать, наверное, буду,- с тихой грустью проговорила Мария Александровна.
- Не хорони себя раньше времени, а то вот отец уже на погосте, а тебе еще рановато. Пойду, приготовлю что–нибудь вкусненькое, - заторопилась Наташа, обнимая мать за плечи.
…За работой и домашними хлопотами незаметно пролетела неделя, они даже успели немного поссориться, так как жизненные интересы и взгляды на жизнь матери и дочери совсем не совпадали, и каждая  жила так, как ей хотелось. Поэтому, очередной раз выслушав мать, Наташа заторопилась домой, на работу, чтобы дальше заботиться о своих детях, помогать им в трудную минуту. На прощание поцеловав мать, она пообещала приезжать чаще, и с чувством выполненного долга отправилась на автостанцию, все-таки тоже надеясь, что соседи и родственники  не оставят мать одну наедине со своей бедой. Наташа еще не знала, что она очень ошибалась на этот счет…
…Прошло два года, но мать так и не встала с кровати. Ничего не изменилось в ее жизни, разве только добавилась социальный работник, которая приходила три раза в неделю и помогала по не мудреному домашнему хозяйству и за это получала соответствующую плату от государства. Благо, что она была порядочной женщиной и никогда не пререкалась с хозяйкой дома, когда та ворчала и сердилась на нее. Исчезли подруги, которым она так нужна была в той жизни, когда все вертелось и крутилось, на праздники тоже никто не приходил и к себе не звал. И это маленькое пространство ее комнаты, единственной комнаты этого большого деревянного дома, где даже ночью всегда горел свет, было утешением и радостью в жизни Марии Александровны. Неизменный телефон всегда был под рукой, и она могла общаться в любое время суток, когда ей становилось не по себе. В больницу ее не брали, объясняя это тем, что она «не ходячая», единственный врач навещала крайне редко, и обращение к богу не приносило ей облегчения. Как-то пыталась развлечь себя при помощи крепких напитков, но это лишь было на время. Да и мужичок шестидесяти лет, который был намного младше ее, был в роли пай- мальчика. Он охотно покупал все необходимое за ее деньги, и так ему это понравилось, что он и себя любимого никогда не обделял. Пенсия у него была маленькой, особо не расшикуешься, а тут деньги плывут прямо в руки. Грех не отказаться от навалившегося такого счастья, тем более он, так сказать, морально уже приготовился к похоронам своей «возлюбленной» и только ждал, когда это все закончится, и все, что есть в доме, да и сам дом достанется ему. Дочь жила далеко, и ее нечастые визиты его совсем не обременяли. Витек пытался прихлестнуть и за ней, но Наташа так на него посмотрела, что все его желание вмиг улетучилось. Он опять принял вид «бедного, несчастного, прошедшего, якобы, Афган», а на самом деле в его «богатом прошлом» была служба в милиции, «темные делишки», за которые он отсидел положенный срок в тюрьме и жалкое прозябание без жилья, работы и семьи. Но Мария Александровна жалела его, потому что знала его мать, тихую кроткую женщину, воспитавшую его в одиночку, без отца, родившую в пятидесятом году от мужчины, который не захотел бросать свою семью и, будучи врачом, уехал с глаз долой в неизвестном направлении. Так что Витек так никогда и не увидел своего отца, а знал о нем только понаслышке. Да и сам он был никудышным отцом: детей своих он тоже не видел, потому что жена после развода продала свой дом и уехала подальше от этих мест в теплые края. Сын иногда наведывался к нему, но Витек на радостях так напивался, что ему уже не было дела ни до сына, ни до кого еще другого. Он даже не помнил, как подарил на память своему сыну часы в день отъезда: он потом долго искал эти свои часы, думая, что кто-то украл их, пока не сказали, что он сам, со слезами на глазах, собственноручно надел их на руку сына. Мария Александровна тогда подарила ему свои часы, и он ходил долгое время в женских часах, веселя своим видом честной народ. У него вообще была манера одеваться во что попало: он мог носить женские туфли, оставшиеся после Наташи, куртку ярко-желтого цвета Марии Александровны, рубашки и брюки ее умершего мужа – ничем не брезговал и ни от чего не отказывался. В деревне его уже все знали в лицо, относились с пренебрежением, глядя, как он тут же в магазине распивает бутылку пива, которая с грохотом падает на пол. Домой возвращался уже на «автопилоте», и участковый время от времени вызывал его к себе, но это не давало никаких результатов. Прописки в этом селе у него не было, а документы на дом, почуяв неладное, увезла Наталья в город. Так что «пропащая душа» Витек болтался, как осиновый листок на ветру, и ждал с нетерпением следующего дня, чтобы взять деньги и опохмелиться. Мария Александровна иногда ругала его за его беспечный неряшливый вид, и даже дала ему денег на дорогую электрическую бритву, но Витька хватило ненадолго: через три дня он опять пьяный упал по дороге домой и полз уже потом по-пластунски. Соседи с любопытством смотрели это «кино», так как было послеобеденное время, и многие возвращались по дороге на свои рабочие места. В конце концов, Витек свалился в канаву, заросшую бурьяном, и проспал там до вечера. Мария Александровна вся извелась. Позвонила в магазин, там ей сказали, что был и ушел, родни у него здесь нет, куда мог подеваться? И когда вечером, весь помятый и грязный, но живой Витек стоял на пороге ее комнаты, у Марии Александровны отлегло на сердце. Он был единственным собеседником, который мог часами слушать ее, время от времени поддакивая или смахивая слезу,  утирая рукавом глаза.  Мария Александровна принимала его слезы за чистую монету, еще больше жалела. Она, конечно, не знала, что слезы наворачивались сами собой ни с того ни с сего, и Витек не испытывал никакого душевного потрясения. Ей  было все равно, что про него говорят все вокруг, так как она боялась одна оставаться по ночам после смерти мужа. Ей все казалось, что он ходит по большому дому и даже зовет ее, постукивает своим костылем по деревянному полу. Как подобает, она громко оплакивала его, разговаривала с его фотографией, но с появлением Витька она перестала плакать и убрала фотографию в свою сумочку. Дочь, конечно, приезжала на похороны своего отца вместе с детьми, но, пробыв с ней недельку, уехала домой. Перед отъездом она увидела такую сцену: большая рыжая кошка, запрыгнув на стол, свалила рюмку, в которой стояла поминальная свеча. Когда Наталья нагнулась, чтобы убрать все это, она увидела, что свечка разделилась на три части. «Быть еще покойникам. Значит, еще двое умрут из родни, те, у которых имя начинается на такую же букву, как и моего отца Александра»,- подумала Наталья и сказала об этом матери.  Прошел месяц, и, действительно, упала на пол и больше не встала родная сестра Марии Александровны-Александра. Она страдала от ожирения, и такой вес мешал ей двигаться. Ей постоянно хотелось есть, особенно по ночам. Организм не выдержал,  все заплыло жиром, и, как говорили врачи, смерть наступила мгновенно.  Через три месяца Мария Александровна узнает о смерти родной сестры мужа Анны. У нее остановилось сердце. Три человека с буквой А закончили свое существование на этой земле. Иногда так не хочется верить каким-то приметам, предрассудкам, но жизнь доказывает совсем обратное. Невольно вспоминается фраза: «Все мы в этом мире тленны, и у каждого свой срок на этой земле».
         А жизнь Марии Александровны между тем продолжалась. Она была моложе своего мужа на пять лет и умирать пока еще не собиралась. Но и лежать вот так целыми днями на кровати тоже ей было в тягость, она любила действия, полезную работу, чтобы видеть потом результат своего труда.
-  Мань, что пригорюнилась?- Витек налил себе стаканчик. – Хошь за компанию? Что-то в горле пересохло, освежиться надо.
- А, давай! Выпью за мужа, пусть ему земля пухом будет, сорок четыре года как - никак прожили,- Мария Александровна подставила маленькую рюмочку, ту самую из набора,  подаренного ей за первое место в конкурсе цветов пять лет назад. Как пылали тогда ее георгины, гладиолусы! «Жаль, что цветы долго не живут, и такая красота, срезанная рукой человека, быстро увядает. Вот так и человек. Пока красив  и молод, любо - дорого смотреть, а как жизнь подрежет, так не то, что люди, а и самому на себя смотреть не хочется,  - думала про себя  Мария Александровна, глядя на Витька, как он опять вытирает свои слезившиеся глаза.  – Вот и этого жизнь подрезала. Ох, как подрезала. Слабоват мужичок, да и не ровня моему Александру».
- Что, Маня, опять грустишь? Давай по второй, все веселей на душе будет,- приободрился Витек.
- Да мне все одно, вторая, десятая, легче-то не станет,- откликнулась Мария Александровна.
- А мне вот завсегда легчает,- проговорил Витек.- Не будем нарушать закон. Бог любит троицу. Немного погодя третью налью.
- Да мне, пожалуй, уже хватит. Ты себе наливай, коли надобно.
- Да как же! Я все-таки мужчина. Так сказать, извольте поухаживать за дамой.
- Да какой ты ухажер! Так, получеловек. Тяжелое тебе нельзя поднимать - пластина в руке, ноги тебя уже не держат, по канавам валяешься, по мужской части от тебя никакого толку. Странно, почему в твоих черных кудрявых волосах нет ни одной седой волосинки?
- Природа, матушка, меня пожалела, дала крепкие нервы. Вот ты мне сейчас говоришь глупости, а я ну ничуть не расстроился. А зачем жизнь себе усложнять? От того, что много думаешь, что-то изменится? Нет. Значит, и нечего забивать свою голову. Ты, Мань, медаль имеешь, а что толку? Что она поможет тебе встать на ноги? Нет. Вот и получается, что работала – работала, а как слегла, то никому и не нужна стала.
- Детям нужна.
-Где твои дети? Ау!- скривился Витек.- Что не едешь к своей дочери? Там тепло и уютно в городской квартире, печку топить не надо, воду возить не надо из колодца. Благодать. Я бы тоже с тобой поехал. Возьмешь с собой-то?
- Я люблю это место, здесь похоронен мой отец, сестра, это моя земля, мой дом. Я сама его с мужем строила по бревнышку, глину после работы месила и по ночам мазала. Тебе этого не понять. Ты все в этой жизни профукал.
- Может и так, но ты вот лежишь, а я еще бегаю. Давай я еще за одной сбегаю,- попросил Витек. – Не сердись.
- На сегодня тебе уже хватит, отбегался, - обиженно сказала  Мария Александровна.- Да и я отдохнуть хочу.
Она укрылась одеялом с головой, чтобы Витек не видел ее слез. Сильные женщины не плачут на людях…
       Утром ее разбудил непонятный звук, доносящийся из другой комнаты. Это, как потом оказалось, упал Витек с кровати и застонал от боли. Он, видимо, всю ночь пил и под утро уснул, но во сне шлепнулся на пол. Дверь комнаты Марии Александровны была открыта, и она могла наблюдать за всем, что происходило. Витек ползал на четвереньках возле кровати, пытаясь все-таки залезть на кровать, но это, увы, ему не удавалось. Он падал в очередной раз и снова повторял свою попытку. На это смотреть было просто невозможно. Даже повидавшая многое на своем веку Мария Александровна не могла выдержать такое.
- Виктор, ты уже превращаешься в четвероногого друга – собаку, только еще не лаешь. Где ты взял водку?- устало спросила она.
- В бане. Я вспомнил, что спрятал там заначку. Вот она как раз и пригодилась мне, пока ты спала,- с трудом вспоминая вчерашнее,  сказал Витек.
- Чудо ты цыганское! Возьми подушку, да укройся чем-нибудь, на полу прохладно. Выспись по- человечески, а то язык еле поворачивается,- с материнской заботой наставляла  Мария Александровна.
       Но в это время в дверь кухни постучали, и вошла Светлана, женщина лет пятидесяти, которая ухаживала за стариками и старухами, оставшимися одни на деревне. Увидев лежащего Витька на полу,  она сняла куртку, поправила  вьющиеся волосы под платком и помогла ему лечь на кровать. От него разило на километр, но ей было не привыкать видеть его в таком состоянии, пусть лежит, хоть не будет теперь мешать ей заниматься делами. Обмолвившись с хозяйкой несколькими фразами, она приступила к выполнению своих обязанностей.
      Через три часа Витек, проснувшись, увидел, что Светлана на кухне моет пол, а Мария Александровна лежит, прикрыв глаза. Он полушепотом сказал Светлане: «Когда умрет, похороним и будем жить дальше.  Выйдешь за меня замуж, а?» «Типун тебе на язык.  Да кому ты нужен, алкаш контуженный,- ответила Светлана.- И не ходи пока, видишь: пол еще мокрый». Она и сама хотела быстрее все закончить и уйти, чтобы не видеть этого смрада. Когда наконец-то она все сделала, то подошла к хозяйке и, легонько дотронувшись до ее плеча, попросила: «Мария Александровна, распишитесь, да я пойду, еще к Кузьминым зайти надо, заждались уже, наверное». Мария Александровна очнулась, взяла ручку, расписалась в ведомости и напомнила: «Ты приходи в четверг, Светлана, буду ждать». «Непременно приду, это моя работа»,- отозвалась Светлана, искоса поглядывая на Витька, который уже был тут как тут и принял ангельский вид.
- Мария, я, наверное, тоже схожу в магазин. Что-то в горле все пересохло, да и печень беспокоит, в аптеку надо зайти,- пояснил Витек.- А то еще загнусь раньше времени.
- Какие мы нежные стали, сразу про болезни свои вспомнил. Зачем тогда так пьешь, если тебе потом так плохо?- упрекнула Мария Александровна.
-Все от тоски по прошлому,- озадаченно проговорил Витек.- Что мне с ним делать, не знаю.
- Не сочиняй, пожалуйста, только. У тебя ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. Да и у меня неизвестно что,- с тоской сказала  Мария Александровна. – Сходи, на вот, деньги. Не трать попусту, до пенсии еще далеко.
- Я быстро: туда и обратно. Одна нога здесь, другая-там,- обрадовался Витек.
- Не задерживайся, обед скоро. Светлана борщ сварила, остывает. И хлеба, хлеба не забудь!- вдогонку крикнула Мария Александровна. 
-И хлеб не забуду, и тебя век не забуду, от смерти спасаешь, голубушка,- весело отозвался Витек.
-Лети, голубь сизокрылый, крылья только свои не обломай,- с грустью сказала Мария Александровна.
     Но ни в этот день, ни в другой  Витек так и не появился.  Он был очень сильно избит по дороге домой, и его решили отвезти в районную больницу. Об этом сообщила Светлана, которая пришла навестить вечером  Марию Александровну. Судьба - злодейка распорядилась по-своему, и каждый теперь стал жить своей жизнью, и пути их больше не пересекались никогда…