Говорить

Вот выхожу на берег. Харитона со мной уже нет – убежал, как обычно. Солнечные лучи рассыпаются бликами по поверхности реки. День сегодня жаркий. Оглядываюсь по сторонам. Справа небольшая группа студентов, а у стены здания из красного кирпича играют два мальчика лет семи. Однако, мне кажется, что людей слишком много для такого места... Какого места? По спине пробегают мурашки.
Куда же я пойду? Чужой город, и ни гроша в кармане. Чужой ли? Почему-то он кажется мне странно знакомым. Но я точно знаю, что никогда раньше здесь не бывал. Ладно, что стоять, надо осмотреться. Я иду по направлению к жилой части города, как мне кажется. Открывающиеся виды всё более смущают меня: я точно знаю, что никогда не видел этих зданий, улиц и людей, но они кажутся мне до боли знакомыми. Хочется подбежать к кому-то и сказать: «Вы знаете меня? Прошу, скажите, что знаете!» Но я не успеваю этого сделать, потому что из-за угла совершенно незнакомого здания выскакивает ресторан, в котором я работал несколько лет кряду. Да, это точно он, я знаю.
Получается, я вернулся в свой родной город, в котором прожил почти всю жизнь... Но разве здесь был порт? Неужели я не знал о нём?
Когда я вижу это кривенькое здание, встречавшее меня каждое утро столько времени, просыпается странное чувство нежности. Хоть и не хотел признаваться, я всё-таки скучал по этому месту. Но легкое смятение всё же остаётся. Я подхожу ко входу в ресторан, толкаю обшарпанную деревянную дверь и оказываюсь в главном зале. Сколько раз я его мыл! Прохожу мимо столиков, сворачиваю к барной стойке. Странно, что здесь никого нет: ни посетителей, ни персонала...
Совершенно неожиданно передо мной оказывается мой начальник.
– Где ты был всё это время, оболтус?! – кричит он, покраснев от напряжения. Ниже меня на две головы, с рыхлым лицом и шарообразной фигурой, он всегда выглядел смешно, когда ругал меня. И сейчас я невольно улыбаюсь. Совершенно никакой обиды и раздражения не чувствую, даже странно.
– Я в отпуске был, – отвечаю, слегка помедлив.
– В отпуске?! – он подскакивает на месте и краснеет ещё больше. – Кто тебя отпускал в этот отпуск?
– Да я пять лет на вас работаю и ещё ни разу не отдыхал.
– Вы поглядите, отдыхать ему вздумалось! Отпуск у тебя будет, когда я скажу. А теперь живо за работу, чтобы зал блестел и кухня сверкала!
Я снова улыбаюсь в ответ на его речь и неспешно иду в подсобку за шваброй.
Уже вечер. Я сижу на пороге моей старой халупы и скребу ложкой по дну опустевшей консервоной банки. Эта третья. Закрыв глаза от удовольствия, прислоняюсь спиной к стене дома. Через некоторое время ощущаю легкое покалывание в ногах. Открываю глаза и вдруг вижу, что я уже не на пороге дома, а в кровати. Укрытый тяжелым одеялом, вкусно пахнущим сосновыми иголками, я полулежу на мягких подушках. А ноги зудят и ноют, это очень неприятно, надо заметить. Напротив меня – окно. Оно слегка приоткрыто, и с улицы веет свежестью. Повернув голову, замечаю высокое зеркало, прислонённое к стене. Но... что это со мной? Если верить зеркалу, то я тут сижу в виде мальчишки лет десяти. Смуглая кожа и коротко подстриженные тёмные волосы, как... как у Калеки! Да я же точная копия его, только младше. Что за чертовщина? Я крепко закрываю глаза и трясу головой. Выждав несколько мгновений, открываю и вновь смотрю в зеркало. Ничего не изменилось, я по-прежнему десятилетний Калека.
Я пытаюсь встать, но всё ещё зудящие ноги отказываются меня слушаться. Шипя, откидываюсь на подушку. В комнату входят двое: высокая худая женщина и мужчина в  докторском халате.
– Так, так, – произносит второй вошедший, – давай-ка тебя ещё раз осмотрим.
Он присаживается на стул возле кровати и мягко дотрагивается до моих ног, выглядевших слишком костлявыми. Что странно, я чувствую боль, но очень слабо ощущаю прикосновения, как будто на мне несколько плотных штанов. Доктор мнёт ноги, сгибает в суставах, щупает в разных местах и всё время многозначительно хмыкает. Женщина как-то незаметно оказывается у меня за спиной и крепко сжимает моё плечо. После продолжительного осмотра, который показался мне довольно бессмысленным, они оба идут к выходу. Женщина у двери  поворачивается ко мне, и за очками блестят её серые глаза. Мужчина в халате, выходит за ней и оставляет дверь слегка приоткрытой.
Они стараются говорить тише, но я слышу всё довольно отчётливо.
– Доктор, вы ведь просто так его осматривали. Всё настолько плохо, да? – в её голосе слышатся горькие нотки.
– Анализы совсем плохие. Боюсь, ему ничто уже не поможет. Остаётся только ампутация...
Ампутация... Только ампутация... Эти жуткие слова эхом разносятся у меня в голове. Ампутация... Я закрываю глаза и сжимаю голову руками. А открыв, оказываюсь на болничной койке. Знакомая женщина стоит рядом.
– Не бойся, малыш, всё будет хорошо, – она гладит меня по голове, а в глазах блестят слёзы.
Приходят санитары и вывозят меня из комнаты. Операционный стол, яркий свет ламп бьёт по глазам. Веки тяжелеют, и всё ближе подкрадывается забытье.
 Я прихожу в себя от собственного безумного крика. Как будто в пропасть падаю – кричу и не могу остановиться. По спине скатываются капли холодного пота, колотит озноб. Что это было? Сон или видение? Я видел своими глазами, чувствовал то, о чём Калека так не хотел говорить. Я проживал часть его жизни. Самую важную часть.
Становится невыносимо холодно, и ужас всё не отступает. Я хочу позвать кого-то, но губы шевелятся совершенно беззвучно. Однако, откуда-то прибегает сосед.
– Это ты кричал, – испуганно спрашивает он. – Я услышал случайно.
Надо что-то ему ответить, чтобы он поскорее ушёл. Почему-то теперь мне совсем не хочется видеть людей. Я хочу что-то произнести, но не могу выдавить ни звука, только открываю и закрываю рот, как рыба. Страх забирается под кожу. Я чувствую, что разучился... говорить.