Забыть Лилс Уилсон. Глава 1

Острая боль пронзает затылок. Веки словно налились свинцом и их невозможно открыть.

Правильно ли говорить, что веки могут налиться свинцом? Что такое свинец? Всего лишь элемент таблицы Менделеева с номером восемьдесят два?
Я где-то читала, что в падении Рима повинно отравление свинцом. По мнению ученых токсикологов, быстрое вымирание римской аристократии связано с отравленной посудой. Свинец использовали для изготовления сосудов, в которых хранилось вино. Так что они каждый день получали систематическое отравление малыми дозами.
О, еще один интересный факт. Ученые, которые исследовали после смерти Бетховена его волосы, были очень удивлены, придя к заключению, что причиной его смерти могли стать препараты, которые покойному прописал его врач. Патологоанатомом, было обнаружено, что в тканях композитора содержалось большое количество свинца.
Правильно ли говорить, что токсичные соединения свинца расположены прямо на моих веках?

Я прилагаю все усилия, чтобы разлепить глаза.
Слишком ярко. Белый потолок в дополнении с ярким светом ламп режет мои глаза.
Рука затекла.
Тихо стону, пытаясь удобнее улечься на твердой кровати.
Перед глазами пляшут черные точки, но я все равно держу глаза открытыми. Щурюсь, заставляю свои глаза привыкнуть к освещению.
Какой-то аппарат гудит справа от меня. Голова раскалывается, и я не могу заставить свое тело подняться, чтобы сесть.

Что происходит?

Медленно поворачиваю голову, не понимая, где я нахожусь.
Горло дерет.
Хочу кого-то позвать, но вместо букв из горла выходят жалкие хрипы.
Поворачиваю голову вправо, и левое плечо пронзает боль. Сцепляю зубы, чтобы не заплакать.
Замечаю свою маму на кресле возле кровати. Она сидит, листая журнал.

— Мам, — выдыхаю я, прочищая горло.

Поднимаю левую руку, чтобы убрать волосы с лица, но тут же роняю ее. Боль, словно электричество проходит от плеча к запястью.
Мое тело растекается по твердой кровати лужицей боли, через которую время от времени проходят импульсы. Мое тело пульсирует, и кто-то увеличивает мощность электрических зарядов.
Как только она слышит мой голос, она подскакивает с кресла и останавливается возле моей кровати. Она не дотрагивается до меня и не поправляет мои волосы упавшие мне на глаза. Она как будто боится причинить мне боль. Она стоит возле кровати и на ее лице застывает испуг.

— Дорогая, как ты себя чувствуешь? Нужно что-нибудь? Может воды? Мне позвать врача?

Я делаю еще одну попытку подняться, но терплю неудачу. Голова опускается на подушку, а изо рта вырывается полу-стон полу-рык.
Мама продолжает говорить, но я отвлекаюсь на ее внешний вид. Мятая одежда и облупленный синий лак на ногтях. Ее роскошные светлые кудри превратились в гнездо на голове. Мешки под глазами больше напоминают синяки. Потёкшая туш, которую она пыталась вытереть, сохранилась в уголках ее распухших и заплаканных глаз, которые внимательно изучают меня.
Я посылаю ей легкую улыбку. Но тут же хмурюсь, когда она повторяет:

— Мне позвать врача?

Мне позвать врача?

Мне позвать врача?

Мне позвать врача?

Дорогая, как ты себя чувствуешь?

Мне позвать врача?

Мне позвать врача?

Ее слова эхом отдаются в моей голове. О чем, черт побери, она говорит? Я не знаю. Кому позвать врача?
Понимание предоставляет мне новую порцию боли.
Белая комната. Запах фармацевтических препаратов. Это белоснежное постельное белье. Маленький санузел в углу комнаты.
Позвать врача для меня. Мне нужен врач?

— Я заболела? — неуверенно спрашиваю я, пытаясь игнорировать колотящееся сердце.

Ее глаза полны сочувствия и удивления в одном флаконе. Она проводит рукой по своим волосам и тяжело вздыхает.

— Милая, ты не помнишь?

Я отрицательно качаю головой, которая вот-вот треснет. Если закрыть глаза и наклонить голову, то мозг вытечет через ухо на эту белоснежную постель. Мне жалко тех, кому придется отстирывать мою красную боль с этого белья.
Мама закрывает лицо ладонями, словно она вот-вот заплачет.

— Мам, — говорю я, стараясь привлечь ее внимание. — Что-то случилось?

Она неловко улыбается, стараясь убедить меня или скорее себя, что все в порядке, что она может с этим справиться. Проводит рукой по смятой юбке, стараясь показать, что ситуация не выходит из-под ее контроля.
На кресле, в котором она сидела, лежат дождевик и ее сумка. Осматриваю мамину одежду - легкая блузка и шелковая юбка. Она обута в открытые босоножки на высокой платформе, из которых красуются ее наманикюренные пальцы.
Почему она так легко одета? Разве сейчас не зима?

— Мам, какое сейчас время года?  — мой голос звучит не просто неуверенно, а словно предсмертная мольба раненого животного уже готового для приема в пищу.

Не знаю, готова ли я услышать ее ответ.
Она изучает меня своими голубыми глазами, стараясь всем видом показать, не знаю кому, что она сильная. Но я вижу, мой вопрос сбивает ее с толку.

Зима. Зима.

Мой подарок. Мой подарок. Годовщина свадьбы бабушки и дедушки. Я обещала, что устрою им романтический вечер.

Я пропустила этот день?

Какой сейчас день?

Этого не может быть.

Боль пронзает левую руку, когда я пытаюсь сбросить с себя одеяло.

— Лилс, пожалуйста, что ты делаешь?

— Я хочу домой. Я хочу к бабушке с дедушкой. Я здорова, посмотри на меня, я здорова.

Еще чуть-чуть и я заплачу.

— Милая, пожалуйста, успокойся.

— Я здорова! Посмотри на меня!

— Лилиан, пожалуйста..

— Я могу позвонить им? — не унимаюсь я. — Где мой телефон? Я оставила.. — я запинаюсь, не в состоянии вспомнить вчерашний день. — Где моя сумка? Где моя сумка? Где мои вещи?

Ее голубые глаза наполняются слезами, но она, не разрешая себе заплакать, быстро стирает их, стараясь не размазать туш. Хотя ее макияж и так уже смазан.
Мама отрицательно качает головой, посылая мне ненастоящую улыбку сквозь стиснутые зубы.
Я приподнимаюсь на кровати, намереваясь встать, но со вздохом падаю обратно. Голова ударяется об подушку, посылая неприятный нервный импульс по всему телу. И я шиплю, выпуская воздух сквозь зубы. Моя голова - раскаленный метал. Я зажмуриваюсь от боли в плече.

— Мам, — стону я. — Мне нужно..

Кажется, что я слышу ее громкий всхлип, или же это плачу я.

— Мам, — я повышаю на нее голос, пытаясь достучаться до нее сквозь какофонию неизвестных звуков.

Когда я поднимаю голову через некоторое время, вижу отца.
Он, смущаясь, заглядывает в палату и невозможно не заметить, как он поседел за все время. Когда это успело произойти?

— Пап, мам, что происходит?

Лицо моего младшего брата Чарли протискивается между телом папы и дверным косяком. Испуганное лицо с широко распахнутыми глазами. Пытаюсь сосредоточить взгляд на их лицах, на руке отца мягко сжимающей плечо Чарли. Перевожу взгляд на маму и рассматриваю ее, словно вижу впервые: седые волоски, которых не должно быть в ее прядях, морщины возле глаз и в уголках рта, которых, я клянусь, раньше там не было.
Папа, подмигивает мне, посылая ободряющую улыбку. Но я не чувствую себя лучше. Я чувствую себя не в своем теле.
В палату заходит доктор. Мне хочется, чтобы папа и Чарли вернулись, но они закрывают за собой дверь, выходя в коридор.

— Здравствуй, рад видеть тебя в сознании, Лилиан. Я мистер Партер, и я буду твоим лечащим врачом.

Я была без сознания?

Мистеру Партеру за пятьдесят, но еще не близко к шестидесяти. В его карих глазах светятся озорные огоньки. На его губах расцветает одна из сумасшедших улыбок, которой он пытается поднять мне настроение. Пока что плохо получается.

— Ну что же, посмотрим.

Мистер Партер светит мне фонариком сначала в правый глаз, а потом в левый. Дотрагивается до моего подбородка и осматривает голову.
Я чувствую себя подопытным кроликом, но ни секунду не забываю о том, чтобы быстрее позвонить дедушке.
Мистер Партер берет мою правую руку и поднимает ее, внимательно осматривая и сжимая в районе кисти, локтя и плеча. Когда он повторяет то же самое с левой рукой, я шумно втягиваю воздух.

— Рентген не показал никаких переломов, так что всего лишь потянутая мышца и ушиб. Думаю, ты обойдешься и без фиксации, просто не напрягай эту руку в течение двух недель. И.. Никаких осложнений. Разве что, — говорит он, снова осматривая мою голову, — Сюда я пропишу только мазь. Отёк должен пройти через какое-то время. Тебе жутко повезло.

Отёк. Отёк?

— Спасибо, — хриплю я, не понимая, о чем идет речь.

— С тобой все будет в порядке, — повторяет мистер Партер. — Можешь даже вернуться домой завтра утром, если будешь себя хорошо чувствовать. Но в основном никаких повреждений нет. Отделалась легкими синяками. Тебе крупно повезло, Лилиан! Можно даже сказать, что ты родилась в рубашке. Никаких осложнений.

— Какой сегодня день? — тихо спрашиваю я.

— А как ты думаешь?

Я не имею ни малейшего понятия какой.

Черные точки пляшут перед глазами как черти.

Нет. Нет. Нет.

Я хватаюсь за воспоминания в своей голове.

— Суббота? — предполагаю я, и, судя по тому, как мама вздыхает – я угадала.

Я пытаюсь вспомнить какой сейчас месяц, но по маминой одежде не скажешь, что сейчас февраль.

— Мам, я могу позвонить дедушке?

Слезы реками текут из ее глаз. Она даже не пытается это скрыть, что нетипично для нее. Улыбка сходит с лица мистера Партера.

— Миссис Уилсон, с Вами все в порядке?

— Мам?

Она достает из кармана салфетку, промокает уголки глаз.
— Софи, все в порядке?

— Мам, я сказала что-то не так?

У меня предчувствие, что я знаю, что она мне скажет, и я точно знаю, что мне не понравятся ее слова.
Ее покрасневшие и опухшие от слез глаза внимательно смотрят на меня. И она говорит то, что ставит мое «никаких осложнений» под сомнение.

— Милая, дедушка умер три года назад.


Ретроградная амнезия — потеря памяти, происходившие до начала амнезии.
Если быть точным три года. Ушиб головного мозга легкой степени. Мистер Партер сказал, что все будет в порядке, но я не верю. Он сказал, что мне ещё повезло, что я не впала в кому. И так же у меня могли быть переломы костей свода черепа и массивно субарахноидальное кровоизлияние. Ну и моя любимая часть - тяжелые ушибы мозга часто приводят к летальному исходу.

Три года. Последнее, что я помню, как шла в школу. Мы писали в тот день тест по фиванским пьесам. Я покупаю в столовке дерьмовый бургер. После школы съедаю зерновой батончик. Думаю о предстоящем подарке для своих стариков. Вхожу в дом. Чарли смотрит новости по телевизору, и я останавливаюсь на мгновение, чтобы посмотреть, как арестовывают какого-то ублюдка. Забегаю по лестнице на второй этаж, в свою комнату, роняю сумку около двери и падаю на кровать.
Потом. Ничего. Совершенно ничего.

В мой живот заползает скользкий страх, когда мы с мамой заходим через входную дверь в дом. Все кажется таким знакомым, но одновременно ужасно далеким. Дом с тремя спальнями и просторной гостиной снаружи остался прежним, но внутри все поменялось. Я провожу в голове параллель с людьми. Можно ли так же сказать о людях?
Чарли стоит в коридоре, переминаясь с ноги на ногу. Ему уже одиннадцать, а я даже не помню, как он так быстро вырос. Он подбегает ко мне и, обнимает, чуть не сбивая с ног. Он уже такой большой, такой высокий: доходит мне почти до плеча. Его светлые волосы так сильно отросли, что закрывают голубые мамины глаза. Обнимаю его так крепко как могу. На маминых глазах выступают слезы, но она отворачивается и уходит на кухню.

— Ты что, правда, не помнишь, как мы играли  в бейсбол прошлым летом? А отдых в Майями? — слова Чарли звучат как обвинение: своими потерянными воспоминаниями я предаю его.

Качаю головой, стараясь не заплакать от той боли, которая медленно пожирает мой мозг. Голова начинает кружиться, и я облокачиваюсь на комод, чтобы не упасть.
На его лице появляется загадочная улыбка, и он похож на маленького дьяволенка.

— Просто так, для напоминания: ты должна мне двадцать баксов. Ну, помнишь, я занимал тебе на твои девчачьи штучки!

Я качаю головой, смеясь, и провожу рукой по его спутанным волосам. Чарли смеется вместе со мной, но через секунду его лицо становится серьезным и он говорит:

— Я серьезно!

И убегает, с разбегу прыгая на диван в гостиной. Я с улыбкой наблюдаю за его расслабленным лицом, внимательно следящим за экраном телевизора, и тяжело вздыхаю.
Папа подходит и выставляет руки для объятий:

— Ну, привет, Лилипусик!

— Пап!

— О, точно прости, ты уже взрослая леди.

Я сильнее прижимаюсь к папиной груди. От него пахнет кофе и одеколоном, который резко бьет мне в голову.

— Мы так испугались за тебя, — шепчет он.

— Знаю, пап, знаю.


Автомобильная авария. Глупо. Слишком глупо. Я разбила мамину машину.
Она сказала, что я пошла на вечеринку, вместе с Ханной и Адамом. Я попросила ее взять ее машину, чтобы подвести ребят, и она согласилась, потому что они обычно завозят меня в школу.
Я даже не помню, откуда у меня права? Как я сдавала их? Когда я их получила?
Мама думает, что я уехала раньше, потому что уже в половине девятого им позвонил офицер полиции и сказал, что меня отправили в больницу на Мэдисон Драйв.
Грузовик.
Водитель грузовика, сказал, что это я проехала на красный свет, но опять же, я даже не помню, как получила права.
Доктор Партер сказал, что мне повезло.
Все говорят мне как, по их мнению, это произошло. Или что, по их мнению, я должна сделать, чтобы мне стало лучше. И это раздражает меня больше всего.
В следующие 12 недель у меня могут быть проблемы со сном, поэтому врач мне прописал снотворное, проблемы с головной болью, головокружения, беспокойства, нервозность и т.д.
«И т.д.» звучит более устрашающе, чем весь остальной список.
Теперь я должна всегда носить с собой болеутоляющие средства.
Мама договорилась, чтобы меня не оставляли в дежурном стационаре. Рентгенография костей черепа ничего не показал. Ну, кроме целых и неповрежденных костей черепа. КТ головного мозга тоже.
Вот так я теперь и живу. И, кажется, что хуже уже не будет.





1380 секунд ДО.

Мы стоим на втором этаже у подножья лестницы. Я нашла его сразу. Он удивился, увидев меня здесь, но ничего не сказал. Он заговорил несколькими минутами позже.

— Лилс, что случилось?

— Поссорилась с мамой, — безразлично говорю я.

— Что у тебя со щекой? — спрашивает он, внимательней рассматривая мою скулу, которую мне не удалось скрыть волосами.

— Она ударила меня.

Удивление проскальзывает в его глазах, но быстро исчезает. Он тянется рукой, чтобы дотронутся до моего подбородка, но я отворачиваю голову, давая волосам вновь скрыть покраснение.

— Не думаю что она специально. Не волнуйся вы обязательно помиритесь. Что случилось?

— Она нашла мои пузырьки из-под таблеток.

— И это все? — удивляется он.

— Их больше чем ты думаешь. Намного больше.

— Насколько много? — спрашивает он, рассматривая людей входящих в дом.

— Очень много, — вздыхаю я, и после секундой паузы добавляю. — И еще нашла лезвия.

— Какие такие ле… — он давится своим вздохом. Я знаю, что значит этот вздох. Это не вздох-я-тебе-сочувствую. Это вздох-я-все-понял.

Он резко хватает меня за руки, задирая рукава моего свитера. Я испытываю дежавю. Все это очень похоже на ситуацию с моей матерью. Я отталкиваю его и набрасываюсь на него с обвинениями.

— Ты не лучше ее. Может, просканируешь все мое тело на предмет увечий?

— Может и нужно. Как у тебя вообще могла появиться такая идея, Лилс. Как ты…

Я выжидающе смотрю на него. Он продолжает:

— Ты … разве тебе было плохо? Разве… почему ты мне не сказала?

Я невесело смеюсь. Подношу руку к уху, показывая телефон.

— Эй, привет, Патрик, погода сегодня чудесная, а знаешь, я тут собираюсь перерезать себе запястье. Хочешь присоединиться?

Он открывает рот, но я перебиваю его.

— Или нет. Не так. Эй, Патрик, знаешь, я тут собираюсь резать себя и мне нужно, чтобы кто-то пришел меня и спас. Ну, знаешь ты в этом профи, так что..
Он задыхается гневом.

— Так вот значит, какого ты обо мне мнения. То, что я всего лишь чертова подушка для слез? Спасательный круг? Спасатель утопающего?

Я молчу, не зная, что сказать ему. Все заходит слишком далеко. Этот день заходит далеко.

— Стой. Знаешь в чем твоя проблема? — спрашивает он у меня.

— Перестань так говорить. У меня нет никакой проблемы. Это у тебя проблема, что ты всегда говоришь людям, — я показываю пальцами скобки. — Об их проблемах. Хотя сам не в состоянии заметить свои.

— Ты ждешь, что кто-то придет и спасет тебя!

— Да, жду. А ты что тут делаешь? Ждешь еще одного подходящего момента, чтобы помочь мне? Чтобы «спасти меня»? Хочешь стать этим принцем?

— Так вот что ты думаешь. Ты думаешь что я «спасал тебя», чтобы залезть тебе в трусы?! — кричит он, что совершенно не характерно для него.

— Заметь, не я это сказала!

— Это не так.

— Разве?

— Конечно это не так!

— Тогда что ты тут делаешь? Я не нуждаюсь в принцах.

Он молчит, выжидающе глядя на меня. Я нарушаю тишину между нами.

— Конечно. Я так и думала.

Я разворачиваюсь и, сбежав по лестнице, исчезаю в толпе дергающихся под музыку старшеклассников.