Венценосный Государь Николай II. глава 59

LIX

   До сих пор, даже спустя столетие, остается для всех загадкой, каким же был на самом деле Григорий Распутин. Но одно несомненно; смерть Распутина оказалась как бы спусковым крючком, запустившим цепь страшных и безумных событий, приведших к революции семнадцатого года. Спустя два месяца началась новая кампания яростных нападок и самой лживой клеветы в адрес Императрицы Александры Федоровны.
   Особенно страстно подогревали эти слухи Александр Керенский, Коновалов, и Чхеидзе. Они открыто обвиняли Императрицу в шпионаже в пользу Германии.
   В середине февраля вновь начались забастовки, зачинщицами которой выступили работницы текстильной фабрики. Забастовка быстро распространилась и на другие предприятия, в результате чего к полудню бастовало уже более тридцати тысяч человек.
   Начались погромы и всяческие беспорядки. Агрессивно настроенная толпа вышла на улицы и устремилась на Невский проспект. Конная полиция пыталась остановить толпу, но люди не пожелали расходиться, и нападали на полицию.
   В тот же день царскую семью постигла новая напасть. Княжна Ольга и Цесаревич Алексей слегли с корью, и Александре Федоровне самой пришлось ухаживать за ними.
   На следующий день забастовка охватила уже 170 тысяч человек. Остановить этот страшный разрушительный процесс было уже некому, так как буквально за день до ее начала Император Николай покинул Царское село, и направился в Ставку, где он считал свое присутствие необходимым.
   Воспользовавшись отсутствием Государя, революционеры  и спровоцировали эту забастовку, тут же придав ей политическую окраску. Выдвигались лозунги: «Долой войну!», «Долой царское правительство». «Да здравствует временное правительство».
   25 февраля состоялось заседание Совета Министров. Участники были в панике. Выдвигались самые противоречивые решения, начиная от предложения распустить Думу, до подавления мятежа силой.
   Против насилия активно выступала сама Императрица, которая категорически запрещала открывать огонь по толпе.
   - Не надо насилия! – говорила она. – Не допустите стрельбы! Остановитесь.
   Но при этом никто из присутствующих не догадывался о том, что Императрица прекрасно знала о том, какие дни наступают, отлично знала, что семнадцатый год означал для нее самой путь на Голгофу. Для нее самой, и для всей ее семьи. Александра Федоровна ни на минуту не забывала то страшное пророчество. Перед ее глазами постоянно стоял тот памятный июльский день 1903 года, который так перевернул всю их жизнь.  И она прекрасно знала, что никаким оружием, никаким насилием нельзя остановить или хотя бы замедлить тот разрушительный процесс, который длился в России уже два столетия, и который теперь подходил к своему логическому завершению. В этом году должна была пресечься династия Романовых, и этот же год означал конец, как самодержавной формы правления, так и самой Российской Империи. Начиналось царство тьмы.
   На следующий день ситуация в Петербурге, носившем теперь название Петроград, обострилась еще больше. В толпах появилось множество красных флагов, распевались революционные песни. Революционеры поняли, что пришло их время, и уже не боялись ничего. Они открывали стрельбу, и в столице снова полилась человеческая кровь.
   Солдаты, гордость и надежда Императора Николая, стали переходить на сторону революционеров. Все это было предсказано Николаю, но он никак не хотел поверить в то, что его предаст армия. Кто угодно, но только  не она. Государь верил в ее преданность. Но в тот день, 26 февраля, произошло то, чего не могли добиться революционеры во время «Кровавого воскресенья» 1905 года. Армия предала Царя.
   Первой это сделала 4-ая рота Павловского полка. Она подняла бунт, который быстро перекинулся на другие полки.
   В тот же день Совет Министров распустил Государственную Думу.
   С каждым днем обстановка все более и более накалялась. Солдаты целыми ротами переходили на сторону мятежников. 27 февраля  толпа осадила тюрьму «Кресты», из которой освободила всех уголовных преступников. После этого  произошел поджог здания Окружного Суда. Увеличивалось число человеческих жертв. Отряд полковника Кутепова попытался остановить бушующую массу, но из этого  ничего не вышло. Толпа просто смела отряд, самому же Кутепову удалось скрыться.
   Воспользовавшись тем, что Дума распущена, Керенский, с несколькими своими сторонниками, объявил о создании Временного Комитета, который брал на себя обязательство исполнительной власти.
   Параллельно с этим князь Голицын и, теперь уже бывший председатель Госдумы М. В. Родзянко, упрашивали князя Михаила Александровича о том, чтобы он, в отсутствии Императора Николая, взял на себя регентство, и принял бы командование войсками, объявив Петроград на военном положении.
   Сделать этого, однако же, не удалось, так как Мариинский дворец, в котором заседал Совет Министров, подвергся нападению. Вооруженная толпа устроила погром и разграбление дворца. Самим министрам удалось скрыться.
   К вечеру того же дня депутаты стали уговаривать Родзянко, чтобы он организовал Временный Комитет, который бы взял на себя обязанности правительства. Не видя другого выхода, Родзянко согласился, и встал во главе этого Комитета.
   К утру следующего дня он разослал телеграммы всем командующим фронтов, в которых извещал, что власть перешла к Временному Комитету.
   Таким образом, возникло сразу два Временных Комитета, стремящихся взять власть над страной в свои руки.
   Тем временем, находясь в Ставке, Государь получал от Императрицы одну телеграмму за другой. Каждая была тревожней предыдущей. 
   Поначалу Александра Федоровна сообщила Николаю о болезни детей. Следом Императрица сообщила о бунтах. Но из этой телеграммы невозможно было понять всей серьезности положения в Петрограде.
   Последующие телеграммы ясности не внесли, напротив, запутали Николая еще больше, поскольку они шли не только от Императрицы, но и от Совета Министров, и были адресованы генералу Алексееву. В отличие от сообщений Александры Федоровны, эти донесения носили успокоительный характер, чем вводили Государя в заблуждение. 
   В воскресенье утром 26 февраля, стоя в церкви на молитве, Николай вдруг почувствовал резкую боль в груди. Боль была настолько сильной и внезапной, что в первые мгновения он не мог понять, что же именно с ним происходит. Боль была в области сердца, но никаких перебоев в его работе не было. Боль длилась минут пятнадцать, и за это время какие только мысли не посетили голову Государя. Смерти от сердечного приступа он не боялся. Он знал, что ему суждено умереть совсем другой смертью, и только через год. Но он также знал, что его правление закончится в семнадцатом году.
   «Господи, неужели пришло время?» - в сильной тревоге подумал он.
   Революция, свержение самодержавия, все это должно  было произойти уже в этом году. Дата приближалась, и не была ли эта сердечная боль предупреждением?
   Страх охватил его душу. Но Государь боялся не за свою жизнь. Он страшился за судьбу России.
   Сердечная боль постепенно улеглась, но на душе по-прежнему было беспокойно. Николай чувствовал, в стране что-то  происходит. Момент, предсказанный Серафимом Саровским, наступил. Телеграммы жены тревожили его. Тем более что ближе к вечеру пришла телеграмма от Родзянко, который сообщал, что в Петрограде царит полная анархия, и что необходимо создавать новое правительство, так как старому никто больше не подчиняется.
   Позже Император получил телеграмму, в которой сообщалось о бунте Преображенского, Волынского, Павловского и Литовского полков. Это было еще одним ударом для Николая. Войска поворачивали против него.
   Многие генералы стали настаивать на том, чтобы послать в столицу войска для подавления мятежа, хотя никто из них не осознавал в полной мере, каких размеров достиг в Петрограде происходящий мятеж. Это уже был не просто бунт, а была настоящая революция.
   На послание о необходимости создания нового правительства Николай ответил телеграммой следующего содержания:
   «… О главном военном начальнике для Петрограда мною дано повеление начальнику моего штаба с указанием немедленно прибыть в столицу. То же и относительно войск. Лично вам предоставляю все необходимые права по гражданскому управлению. Относительно перемен в личном составе, при данных обстоятельствах, считаю их недопустимыми.
Николай».

   Однако эта телеграмма уже не дошла до адресата, так как правительства к этому времени уже не существовало.
   Осознав всю опасность положения, Император решил ехать в Царское село. Неизвестно, могло ли его присутствие что-либо изменить в ситуации или нет, но Николай не мог оставаться в стороне, и молча ожидать того, что произойдет.
   А положение в Петрограде было почти безнадежное. Надеяться, собственно, было не на что. Войска почти полностью перешли на сторону революции. Верных долгу и Царю осталось чуть более 500 человек пехоты, и столько же конных. Ничего сделать при таком перевесе сил противника они не могли.
   Войска же, перешедшие на сторону мятежников, распевали революционные песни, привязывали на руки красные банты, а к орудиям красные лоскутья. Силы тьмы торжествовали.
   Родзянко, в своих телеграммах, лицемерно показывавший свою преданность Императору, тоже торжествовал. Он уже видел себя новым правителем Российской Империи. Уверенный в своей победе, он цинично приказал солдатам сорвать со стены портрет Императора Николая II.
   Солдаты, на долю которых выпала такая честь, бросились исполнять полученный приказ с особым рвением. Штыками они вырвали портрет из рамки. Они ликовали, злорадствовали и глумились над Императором. Свидетели этой сцены язвили и отпускали грубые и жестокие шутки. Все были уверены в том, что время Николая, и вообще, время самодержавия безвозвратно прошло. Они приветствовали новую эру, которая открывалась перед ними. Безумные, они не понимали того, что пройдет совсем немного времени, и их самих будет ждать та же участь, что и этот портрет Государя, ими разорванного и растоптанного. Их самих расстреляют, репрессируют, словом, поступят с ними так же, как и они поступили с самодержавием. Все возвращается на круги своя, и зло всегда вернется к тому, кто его совершает. Поднявший руку на Божьего помазанника будет обречен.
   Близкие люди советовали Императрице как можно скорее уехать вместе с детьми, но та категорически отказалась. Вместо этого она вышла к войскам, надеясь этим умирить революционный настрой.
   А Временный Комитет начинал свою разрушительную деятельность. Прежде всего, ему надо было позаботиться о том, чтобы Государь не смог вернуться в столицу.