Счастье жить в родной стране

Мне уже много лет. Я пережила войну. Мы с мамой и бабушкой всю войну  жили в холодной и голодной Москве, которую бомбили, и нам надо было бегать в бомбоубежище, чтобы выжить. Мама сначала регулярно требовала, чтобы мы спускались туда, а потом перестала. В 1942 году пришло письмо, что отец мой ушёл от нас к другой женщине, фронтовой подруге. Мама, которая ждала отца и  ежедневно заглядывала в почтовый ящик в надежде на письмо с фронта, теперь была, как потерянная, ей всё было не мило, она хотела умереть. Мама не могла понять, как он мог предать нас и когда?! До 1945 года мы жили как все, но в 1945 году стали солдаты приходить домой, и тут мамина боль выросла многократно. Она скрывала от других свою беду, но дома мы с бабушкой часто видели, как она плачет.

Трудно было и мне находить слова, когда соседи или кто-то в школе меня спрашивал  об отце. Я даже завидовала тем ребятам, которые говорили, что их отцы погибли или пропали без вести. Но ребёнок  - это не взрослый, обида на отца другая, чем у матери. Да и помнила я его плохо, ведь мне было всего 2 года, когда он ушёл на фронт. Мы же – ребятишки радовались салютам, параду Победы и поэтому своя боль, где-то лежала глубоко, а то и вовсе забывалась.

А в 50-ом году мама вышла замуж. У меня появился отчим, при желании можно было на вопросы об отце, рассказывать об отчиме. Что я и делала и уже не страдала от вопросов на эту тему. Отчим был человек хороший, добрый, мы с ним подружились. Училась я хорошо, была активная пионерка, поэтому дома меня почти никогда не было. Практически домой я приходила только спать.

После войны все жили  бедно, но весело и дружно. Мы, ребята-школьники, проводили большую часть жизни вне дома: во дворе, в школе, в Доме пионеров во всевозможных кружках. До 7 класса не помню, делала ли я уроки, но училась без троек. Зато хорошо помню, как мы старались помогать тем девочкам, у кого были «двойки» и «тройки», чтобы наше звено занимало первое место и по успеваемости и по общественной работе в классе. Летом все разъезжались по подмосковным лагерям. Я обожала свой пионерский лагерь АН СССР, где бывала каждое лето, но, увы, только одну смену из трёх. Детей было много, а лагерей мало, путёвку мама доставала лишь на одну смену. Лето в лагере было удивительное! Костры, кинофильмы, военные игры, разные соревнования, множество кружков, линейки, горны. Удивительное чувство радости, когда  утром на линейке поднимали флаг, и все мы держали салют. Это не передать словами, это надо почувствовать, пережить!

А в седьмом классе мы вступили в комсомол. Началась как бы новая страница жизни, более серьёзная. Комсомольские поручения тоже были уже не детские игры, как в пионерах. Вместе с ними мы взрослели, учились ответственности, обязательности. Когда летом я попала в Мещёрскую экспедицию, где меня назначили начальником биологического отряда, я себя чувствовала совершенно взрослой, отвечающей за общую работу и людей в отряде. До чего же интересно и радостно нам жилось в юности!

Детство пронеслось. Я окончила десятилетку. Мечты мои были о Педагогическом институте, о физико-математическом факультете. В нашей школе была прекрасная учительница математики. Я её очень любила и хотела стать такой же, как она. Экзаменов надо было сдать шесть, чтобы стать студенткой: русский, алгебру, геометрию, физику, химию и немецкий язык. Но конкурс был большой – четыре человека на место, поэтому из шести экзаменов четыре следовало сдать на «5» и только два можно было сдать на «4». Я же получила три «5» и три «4». Не добрала одного балла! Обидно было, но что поделаешь… Отправилась в школу искать работу, чтобы  быть ближе к будущей  профессии. Поработать надеялась годик и потом уж поступить точно. Место лаборанта в физическом кабинете было занято, зато свободно место лаборанта в кабинете химии, куда я и устроилась работать. За год работы в кабинете химии я поняла, что для школьников химия интереснее, чем математика. Ведь у учителя математики ничего кроме мела и доски нет, а у химика масса возможностей: тут и опыты во время объяснения учителя и опыты учебные, когда ребята сами «химичат» и множество моделей и наглядных пособий. Словом, через год я уже поступала на биолого-химический факультет Пединститута.  Однако экзамены я сдала много хуже, чем в первый год. Этот год был годом Международного фестиваля молодёжи и студентов в Москве. И мне совсем не хотелось готовиться к экзаменам, а хотелось побегать по всевозможным площадям и паркам, где собиралась молодёжь со всего Мира. Звучали песни разных народов, улицы заполнялись танцующими, какие уж тут учебники! На этот раз я не переживала, что не прошла конкурс. Понимала, что сама пробегала всё время вместо того, чтобы готовиться. Случайно на улице я познакомилась с девушкой, которая собиралась поступать на курсы подготовки на химфак в МГУ. Мы отправились с ней на курсы вместе. Народ на курсах подобрался деловой, весёлый. Все утром работали, а вечером собирались на химфаке, чтобы «грызть» науку. Так было и у меня. Утром я продолжала трудиться в химической лаборатории школы, а вечером бежала на химический факультет. Естественно, что МГУ не может не понравится тому, кто хочет поступать в вуз. Поэтому уже после первого же месяца занятий на курсах подготовки я твёрдо решила, что поступать буду сюда. Кроме симпатичных людей, занимающихся со мной на курсах, нам всем очень повезло и с преподавателями. Это были знающие люди, с юмором и сердечные в то же время, они понимали, как мы заняты и утром и вечером. Заданий на дом нам давали немного и  зато очень много работали с нами на занятиях. Год пролетел, как один день.

 Но я, увы, вновь не добрала одного балла. Правда, по химии у меня было «5». Это-то меня и спасло. Оказалось, что абитуриентов, набравших нужное число баллов, не хватило. Осталось 17 мест, на которые набрали тех поступающих, кто посещал курсы на химфаке и у кого «5» по химии на экзамене.  Так я, наконец, стала студенткой и  притом  МГУ, а никакого-нибудь Педагогического института! Первые полгода я просто купалась в счастье, что я студентка МГУ. Мне нравилось всё – лекции, семинары, лабораторные занятия, тишина в университетской библиотеке! Потом я стала ещё посещать различные кружки в клубе МГУ, что дополнило мои восторги. Так прошли шесть лет.

Дипломную работу я делала и защищала на материале, который собирала в ИОХ АН СССР, туда же меня потом пригласили работать. Мне необыкновенно повезло! В 60-х годах в ИОХе

(Институте органической химии) собрались удивительные сотрудники. Это были всё люди талантливые, весёлые, работящие, любящие свою науку и знающие её , как никто другой. Работать с ними было счастье. Кроме того, они великолепно отдыхали в походах пеших, на байдарках, на плотах, на Памире. А какие вечера бардов проходили у нас в ИОХе! Словом, жизнь била ключом. Она была великолепной! Я сделала уже диссертацию, но защитить её не успела, так как в это время  у меня родилась дочь. Сидеть с малышкой было некому. Пришлось взять отпуск по уходу за ребёнком. По той же причине позже мне пришлось идти на работу после декретного отпуска не в ИОХ, а в школу. В школе я проработала 43 года и ничуть не жалею, что не стала кандидатом химических наук. Школа мне принесла массу радости и в общении с детьми, и в общении с коллегами и в творчестве. А, кроме того, эта работа дала возможность вырастить собственных детей, так как у учителя большой отпуск 48 рабочих дней, когда со своими детьми можно было вместе поехать на юг на всё лето. В течение года трижды бывают каникулы: осенние, зимние и весенние. Это не свободные дни, но если болен ребёнок, то легко уговорить администрацию отпустить тебя с работы в это время. А если свои дети не болеют, то в каникулы вместе с учениками классный руководитель едет на разнообразные экскурсии, прихватывая их с собой. Очень удобная работа, чтобы растить своих детей.

  А попала я в школу случайно. Когда у меня кончился декретный отпуск, и мне надо было возвращаться на работу, я узнала , что директор ИОХ  умер, а новый директор решил провести реорганизацию. В результате этого я должна была явиться не в свою, а в другую лабораторию « без меня, меня женили». Там я сотрудников не знала, тема была у лаборатории совершенно мне незнакомая, и продолжить работу по теме  диссертации я, естественно, не могла. Всё это меня очень огорчило. Как-то, когда я шла домой, размышляя о том, кого просить, чтобы вернуться в свою лабораторию, мне на улице встретилась моя бывшая любимая учительница математики.

Мы с ней не виделись со дня выпускного вечера. Анна Михайловна подробно расспросила меня о том, как я живу, где училась, где работаю. Она выслушала мою историю о смене лаборатории и предложила мне вообще уйти из ИОХа, сказав, что моё место в школе, так как она помнит, как я прекрасно объясняла отстающим трудные темы. «Ты - педагог по призванию, иди в школу не пожалеешь!» Анна Михайловна назвала мне номер школы, где уже почти год не было химика. Эта встреча резко повернула мою жизнь. И хоть был апрель, а не сентябрь меня тут же взяли на работу учителем химии. Так я стала учителем. Первое время мне было очень трудно работать. Ребята не изучали предмет три четверти, а мне надо было с ними за коротенькую четвёртую четверть как-то наверстать «упущенное», особенно трудно было в десятом, выпускном. Их надо было приготовить к экзаменам,

 (тогда экзамены сдавали по всем предметам обязательно, а не по выбору). Приходилось оставлять ребят после уроков. Правда, десятиклассники были сознательные и сами понимали, что эти дополнительные уроки после уроков давали возможность им уничтожить пробелы в знаниях.  Работать пришлось не до 14 часов, а до 18, а то и 20 часов ежедневно. Спасибо моя соседка по квартире согласилась сидеть с дочкой, иначе я никак не смогла бы вообще работать и так подолгу в особенности.

Трудно было и потому, что в университете нас педагогике не учили и никакой методике преподавания тоже. Поэтому я сразу же в сентябре попросила завуча сделать мне один день методический, чтобы посещать  курсы Института усовершенствования учителей. Но надо сказать, что эти занятия мне практически ничего не дали. Я гораздо больше научилась у своих коллег. У нас были прекрасные учителя математики, биологии, литературы, которые дали мне много толковых советов. Советы эти на первых порах меня просто спасали. Наши учителя ,кроме того, что прекрасно знали свой предмет, они были ещё и интересными людьми. Например, наша биолог Анастасия Фёдоровна являлась методистом по биологии  Московской области, а «хобби» её была классическая музыка. Анастасия Фёдоровна на всех школьных и учительских вечерах исполняла на фортепьяно произведения Моцарта, Листа, Бетховена.

Учительница литературы была влюблена в театр, она организовала школьный театр, который ставил «Гамлета», «Без вины виноватые», «Таню» Арбузова и многое другое. Ребята с ней разъезжали летом по Подмосковью со своими спектаклями и везде их встречали на ура! Учительница математики Хэлла Семёновна была удивительной доброты человек. Она всегда знала , у кого из ребят, что случилось неприятного в семье и если могла, то всегда первая помогала такому ученику. Ей было неважно, из какого он класса, главное он нуждался в сочувствии, а она была полна доброты, которой хватало на всех.

В 578 школе я проработала семь лет, и воспоминания у меня от  этой школы до сих пор только радужные.

В это же время я развелась с мужем и вышла замуж во второй раз. В связи с чем, переехала жить в другой район Москвы. У меня родился второй ребёнок, надо было и школу искать поближе к дому. Так я попала в 258 школу в районе « Отрадное». Школа была новостройкой. Никто никого не знал. Это было прекрасно, всем предстояло знакомиться, притираться друг к другу, никто не чувствовал себя «новеньким». Все были «новенькие».

Понятно, что любое учреждение начинается с директора. Нам в этом плане очень повезло. Наша Маргарита Алексеевна была женщина деловая, справедливая, проработала уже к этому времени много лет учителем физики, была завучем, словом, школьное дело знала , любила и умела в нём всё, что требовалось уметь директору.

Мы с ней проработали много лет, после которых её перебросили на новую новостройку, куда она забрала с собой почти всех педагогов,  работавших в 258 школе. А так как новая школа 969 располагалась практически в том же дворе, что и предыдущая, то все учителя с удовольствием пошли в следующую новостройку за своим директором. Любимое выражение нашей Маргариты Алексеевны было: «Школа без дисциплины, что мельница без воды» и везде, где она работала, дисциплина была. Это было важно особенно потому, что в любой новостройке и состав учителей новый и дети приходили из разных других школ, со своими привычками «заморочками», капризами, желанием хулиганить, а не учиться. Паиньки обычно оставались в старых школах, в новую же школу директора  передавали всех своих «оторви и брось». И таких ребят надо было сразу поставить в условия, что здесь надо учиться, а не развлекаться. Маргарита Алексеевна сама была требовательна к детям и требовала того же от нас.

Помню, как впервые ребята восьмого класса, пришедшие из разных окрестных школ, попали в мой химический кабинет. Они увидели, что на каждом ученическом столе стоят два ящика. В одном химическая посуда, в другом реактивы. И вот чудо, всё можно и даже нужно трогать! До этого им ничего не разрешали трогать, а во многих школах в округе и не было ничего подобного в химическом кабинете. Об этом я услышала от ребят, а позже убедилась сама, когда стала методистом района. Моё правило было: как можно больше и чаще давать ребятам в руки химическую посуду и реактивы. Химия – это прежде всего эксперимент. И мои ребята любили «химичить». Многие учителя химии боятся эксперимента из-за опасности, что дети изуродуются: обольются кислотой или щёлочью, взорвутся и т.д. Но это всё легко предусмотреть. Надо очень внимательно продумать все опыты, которые делают ребята. Собственноручно проверить, идёт ли эксперимент и тогда не страшно, что будет нарушена техника безопасности. Даже, если кто-то из школьников захочет схулиганить, то с ним ничего опасного не случиться. У меня один «умник» решил покрасоваться перед девочками, обнюхав реактивы, он почувствовал запах спирта в баночке с фенол-фталеином. Мгновение  - и парень выпил всё содержимое бутылочки на виду у всего класса. Фенол-фталеин – это сильное слабительное на языке аптеки. А его спиртовой раствор усилил действие на организм многократно. Мой «умник» до вечера сидел в туалете, боясь расстаться с унитазом,  над ним смеялась вся школа. Больше не было в нашей школе желающих что-то брать в рот. Концентрированные кислоты и щёлочи для школьных опытов не нужны, их вполне заменяют для этих целей разбавленные растворы. Обжечься разбавленной кислотой нельзя, даже если школьник выльет на себя всю кислоту , надо лишь помыть водой то место, где была кислота и всё в порядке. Зато сколько счастья светилось в глазах ребят, когда они получали какой-нибудь газ (водород, кислород или углекислый газ), а потом проверяли их «на чистоту», как радовались, получив красивый осадок: красный, зелёный, тёмно-синий и т.д. Опыты пробуждали интерес к науке. С каким удовольствием ребята участвовали в «неделе химии в школе», какие интересные материалы они отыскивали в библиотеке к этим дням! Радовались школьники, и радостно было мне: я увлекла их, а вдруг среди них есть будущие Ломоносов или Менделеев?!

Все советские годы работалось весело, творчески. Были и какие-то неприятности, не всегда гладко складывались отношения с некоторыми детьми, а иногда и с их родителями, но я чувствовала, что я делаю нужное обществу дело, и что меня окружают люди, тоже преданные нашему делу. Мои коллеги были разные. Нет ни одной школы, где бы работали только талантливые педагоги, но все мы делали общее дело – растили новых людей, заботились об их нравственности, а не только о  прочных знаниях. Нас интересовало духовное содержание воспитанников, поэтому кроме уроков в школе проходило много кружковых занятий, разных диспутов, пионерских и комсомольских собраний. Мы обсуждали с ребятами, зачем живёт человек, чего он должен в жизни добиться, словом, «что такое хорошо и что такое  плохо». И этим  занятиям после уроков в нашей 969 школе отводилось много времени, пока жива была Маргарита Алексеевна, даже когда уже Ельцин запретил пионерские, комсомольские и партийные организации внутри учебных заведений. Нашему директору удалось сохранить в школе должность старшей пионерской вожатой, а классные руководители, кто хотел, сохраняли в своих классах пионеров и комсомольцев.  Мои ребята были приняты в пионеры уже в ельцинские запреты, а потом подросли и стали комсомольцами в нашей же школе.

Маргарита Алексеевна умерла. В стране крепчал разбойничий капитализм, который  не мог не сказаться и  на нашей школе. Страна перестала быть моей Родиной. В этой стране не платили подолгу зарплату, с утра до вечера из всех СМИ лились потоки грязи на то, что для каждого советского человека  прежде было свято. В октябре 1993 года по команде Ельцина в Москве расстреляли Дом Советов вместе с депутатами , а у Останкино били на поражение безоружных людей. Как это объяснить школьникам?

В школе стали сокращать часы на преподавание разных предметов. Мне пришлось найти себе вторую школу, чтобы как-то сводить концы с концами.

 Все годы моей работы в школах, пока не ввели пресловутое ЕГЭ я чувствовала, что сею доброе ,  нужное.

С развалом СССР начались разные «чудеса» и в нашей школе тоже. Вместо Маргариты Алексеевны появилась женщина, для которой показуха была важнее всего. Наша с ней несовместимость началась с того, что она пригласила попа, чтобы «освятить химический кабинет». Я попа в кабинет не пустила. Химия – это наука, которая каждым своим утверждением борется с религиозными мифами, кроме того, я –атеист и попу возле меня делать нечего. Мне в отместку в моё отсутствие ( ведь я теперь в родной школе работала всего два дня) новая директриса выбросила всю мою библиотеку на помойку. А там были Ленин, Маркс, целая библиотечка атеистического содержания, патриотическая литература. Это кроме огромной химической и методической библиотеки, что тоже было ею уничтожено. Я, естественно, сразу же ушла из этой школы.

В школе- интернате всё поначалу было неплохо, пока в 2008 году не ввели проклятое ЕГЭ, требовавшее натаскивать школьников на ответы тестов вместо изучения науки. Ни о каких опытах и экспериментах речи быть не могло, не было времени, надо было непрерывно «угадывать» ответы тестов. К тому же эти вопросники были так составлены, что порой, ответить на них однозначно было невозможно. Ясно, что дети с ними справиться не могли. К тому же эти тесты надо было угадывать у компьютера, а в школе было всего два класса, оборудованных ими. Дома у социально незащищённых ребят компьютеров не было. В очередной день набега проверяющих на интернат пришёл человек из Управления районного образованием и потребовал от директора провести компьютерную проверку знаний ребят  по всем предметам. Директор понимала, что будет провал, поэтому попросила своих педагогов занять второй компьютерный кабинет ( в первом сидели школьники вместе с проверяющим). Учителя вместо ребят должны были отвечать на вопросы тестов. Каждый предметник бегал от аппарата к аппарату и нажимал правильные ответы. Тоже самое пришлось делать и мне, так как директор сказала, что её уволят, если ответы будут плохие. Ужасно стыдно было потом выкручиваться перед учащимися, которые с удивлением рассказывали нам, что они не успевали подумать, а уже правильный ответ появлялся на экране компьютера. После этого позорища я ушла из школы навсегда. Меня просили остаться, пытались уговорить, что я не одна такая, а всех поставили в это идиотское положение, но я всё для себя решила. 43 года я учила, а не обманывала, радовалась успехам своих учеников, гордилась теми, кто пошёл в химию. Здесь же после этого компьютерного вранья мне стыдно было смотреть в глаза ребят, хоть они и не подозревали, что это я отвечала вместо них. Кончилась советская власть, кончилась советская школа, которая стремилась научить, развить школьника, а не натаскать его для экзамена, а потом наплевать на то, что с ним будет. Мне в этой «новой» школе было нечего делать, играть в дурацкое ЕГЭ – значит, идти против собственной совести, издеваться над собой и ребятами. Зачем? Ради денег?

 «Моя Родина  - Советский Союз, я за доллары не продаюсь!»

 За рубли тоже.