Внештатный корреспондент рассказ в пяти частях

               

                Моим друзьям журналистам
                и литераторам посвящается

               

                От автора

     Перед тем, как засесть за этот материал, я добросовестно перечитал свои рассказы, статьи, заметки, опубликованные на страницах газет и журналов, издававшихся в минувшем тысячелетии. Отыскал затёртые до дыр распечатки радио и телепередач.
Мои материалы в прессе, передачи на радио и телевидении в шестидесятые – восьмидесятые годы прошлого века охватывали детскую аудиторию от Камчатки до Ростова, Хабаровска и Ташкента. Это не преувеличение. По профессии я актёр. Поэтому мог позволить себе, когда считал необходимым, менять города и театры. В Советском  Союзе с этим проблем не было. Ты был востребован везде. Неизменным в моей жизни оставалось сотрудничество в качестве внештатного корреспондента со всеми средствами массовой информации очередной области, края, республики.
В начале шестидесятых передачи на телевидении транслировались вживую – прямо из студии в эфир. Поэтому «Спокойной ночи, малыши» могла смотреть только детвора Москвы. Может быть, Московской области.
Тогда я  придумал для телевидения Петропавловска-Камчатского «Сказки доброго волшебника». Доброго сказочника играл  сам. Персонажей подбирал из актёров местных театров. Импровизировали, можно сказать, на ходу.  Передачи превращались в весёлые капустники. Руководство не возражало. Надзора сверху не было практически никакого. Как говорится: «Где Кура; а где твой дом…». Зато восторженные письма в адрес героев еженедельного представления от детворы полуострова шли мешками. Это помогало держать планку на высоком творческом уровне.
Каково же было моё удивление, когда, после многолетнего отсутствия, я приехал на гастроли в Петропавловск-Камчатский и увидел в записи эту же передачу, естественно, с другими исполнителями. А сочинённая мною для заставки песенка продолжала звучать в моем исполнении. Передача жила самостоятельной жизнью уже пятнадцать лет.
Припоминаю другой забавный случай. Поездом мы ехали на плановые гастроли из Читы в Петровск–Забайкальский. Дорога занимала часов четырнадцать. Так за это время по местному радио успели передать: мою запись о проблемах с успеваемостью в очередном седьмом «А», зарисовку о пользе перехода на летнее время, очерк о творческих муках специалистов, посвятивших свою жизнь плетению лаптей для зарубежных ценителей. Любопытно, что очерк прозвучал в исполнении актёра нашего театра, сидящего в купе напротив меня. Знали бы вы, как изощрялись в шуточках друзья, вынужденные слушать мои бесконечные опусы. Но радиоточка в вагоне – непременный атрибут того времени.
Так трудились многие внештатные корреспонденты в те годы. И этот труд ценился очень высоко. Вот как делился расклад гонорара любого отдела помесячно: 40% от выделенных денег получали штатные сотрудники, 60% - доставалось внештатникам.  А это, доложу я вам, была весьма ощутимая прибавка к заработанной плате. Гонорар за очерк о любителях плести лапти вообще равнялся моему месячному окладу на театре.
Думаю, не стоит говорить, сколько приходится нынче вам платить, уважаемые коллеги, из своего кармана за возможность опубликовать свой рассказ в каком-нибудь заштатном альманахе.
Да. Мы были великим пишущим народом. Любые трудности были нам по плечу. Творческим трудом мы преодолевали их. А не тратили свои бесценные мужские жизни на охрану рынков с китайскими подделками,  не травили себя палёной водкой.
И самое главная примета того времени: случись беда, рядом всегда оказывался друг,  малознакомый человек, случайный прохожий, готовый подставить плечо. А ты неизменно держал наготове своё.
Так что за профессия такая - внештатный корреспондент? Об этом, как сумел, я попытался рассказать в нижеследующих зарисовках. Милости прошу, коллеги.
               
                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

                Ай да Аверьянов!

     Школьный отдел, пожалуй, самое беспокойное место во всей редакции молодёжной газеты. Юные графоманы с горящими взорами идут неослабевающим потоком. И в руках, конечно же, толстенные  тетради, под завязку исчерканные километровыми рифмами с немыслимым количеством орфографических ошибок.
Поэтому, когда на пороге возник высокий, коротко стриженный белобрысый паренёк, Сергей Аверьянов даже не стал клеить дежурную улыбку на уста. Материал срочно в номер сдавать…
Стихи? — буркнул зав. отделом. — Положи на эту папку. За ответом через неделю.
— Я зарисовку принёс… небольшую, — паренёк действительно положил на стол пару листочков в косую линейку, исписанных аккуратным почерком. — Здрасьте…
— Ну, ежели небольшую… — оживился Сергей, — тогда, привет. Как зовут-то?
— Ильин, — коротко, но с достоинством ответил вошедший.
— Серьёзный ты автор, как погляжу. — Аверьянов повеселел. — Присаживайся, Ильин, вон на тот стул и жди. Только не вертись очень.
 Паренёк основательно уселся на стул и замер, ничем не проявляя нетерпения или беспокойства. В комнату беспрестанно кто-то входил и выходил. Он произносил своё неизменное: «здрасьте…» – и затихал. Наконец, Аверьянов выпрямился до хруста в позвоночнике, собрал разбросанные по всему столу листки, аккуратно сложил их в стопочку и неожиданно протянул терпеливому посетителю. Тот недоумённо уставился на него.
— Не в службу, а в дружбу, — улыбчиво хмыкнул редактор, — отнеси, пожалуйста, эту «нетленку»   машинисткам. Выйдешь из комнаты – третья дверь налево. Только непременно отдай в руки Маше Игнатьевой. Скажешь, Аверьянов прислал.
Ильин уважительно взял рукопись, кивнул и вышел. Сергей расправил плечи, вытащил из ящика стола зажигалку, пачку сигарет, распечатал её, потянулся за сиротливыми листочками Ильина, заглянул в них, пробежал по косой, положил сигареты на место. Ещё раз глянул на строчки, удивлённо хмыкнул и поднял телефонную трубку.
— Машенька, мальчишка, что статейку мою притащил, ещё у тебя? Попридержи его, пожалуйста. Пусть у вас посидит, пока ты текст мой  печатаешь. Не волнуйся, он, не в пример приходящей сюда акселератской братии, удивительно смирный. Имел возможность убедиться лично… спасибо, Машенька. Я прочту его опус ещё разок, звякну тебе и выпустишь парня на свободу!
… — Какая же это зарисовка? — передвигая пачку сигарет с места на место, бормотал про себя зав. отделом. — Вот мы её прямо сейчас подправим легонько… совсем легонечко. Имеем на это полное право...  поменяем всего-навсего одну фразу в финале.  А что?  На рассказ вполне тянет. Ай да Аверьянов! Ай да сукин сын! Вот так молодые таланты и рождаются в твоих стенах. Теперь поглядим,  что фактически представляет собой молодое дарование. Данные свои он указал? Вот они: учащийся второго курса студии при нашем драмтеатре… — Аверьянов присвистнул от удивления. — Артист на огонёк к нам заглянул. То-то я смотрю у него всё безупречно в смысле логики в тексте выстроено. Как в хорошем этюде. Начало, событие и другой человек в финале вырисовывается. А на будущего Андрея Миронова он не тянет. Интересно, такой потрясающей скромности их в театре обучают? Я б туда наших редакционных орлов послал. Пусть их приличным манерам научат. Дальше… адрес… фамилия… имя… Господи, как же он живёт с таким-то именем! Тут ещё и отчество! Впрочем, не моё собачье дело. – он резко потянулся к телефону. — Машенька… отпечатала? Спасибо. Тогда гони парня обратно.
Через неделю пунктуальный Ильин, как ему было велено, позвонил Аверьянову. В трубке послышался  женский голос:
 — Сергей Александрович в командировке, а это Маша. Кто им интересуется? Ильин… контрамарку на «Тартюфа» можно у тебя попросить? Поняла, у администратора на твою фамилию будет заказано два места. Не волнуйся, меня вполне устроят стулья в амфитеатре. Теперь я тебя обрадую. Бери ноги в руки, и дуй в газетный киоск. Если твои восторженные поклонницы не раскупили весь сегодняшний тираж – считай, повезло. На четвёртой странице под рубрикой: «Моя первая публикация»   ищи свою фамилию.
Уже через пятнадцать минут Ильин стоял в очереди у газетного киоска, мысленно подгоняя тех, кто и так, без понуканий торопливо раскупал свежую прессу.
Наконец, дрожащими  руками он развернул заветную «молодёжку»… Напечатали!!!
Четверть последней полосы занимали колонки, над которыми крупными буквами возвышалось: «Настоящий мужчина»
…Ильин дважды прошёлся по последним фразам, которых, это он совершенно точно помнил, у него в тексте не было. Он ещё раз внимательно проглядел текст. Лихо, ничего не скажешь. Его зарисовка под пером едва знакомого Аверьянова неожиданно превратилась в рассказ. А подпись под ним стояла его, Ильина. И теперь все читатели «молодёжки» будут думать, что автор рассказа он. Вот такие, значит, правила у Аверьянова! Только эти правила не для него. И он ещё хотел сунуться сюда с новыми вещами. Нет! Над ними ещё работать и работать. А потом уж соваться в редакцию…

                ЧАСТЬ ВТОРАЯ

                Крестник объявился

      … Сергей Аверьянов услышал звонок и потянулся к телефону.
— Это вас начинающий поэт Вася Иванов беспокоит. Вы стихи про первую, непорочную любовь публикуете… — прогнусавила трубка.
—Не катит, Боря, не катит. Узнал твой говорок, затейник ты наш бессменный. Не разбогатеешь нынче. На приличный гонорар за свой очерк о молодом трактористе не рассчитывай!
— С тебя не только за моего «токаря – пекаря» причитается, – ласково пророкотал невидимый Борис.
— С каких щей?
— От пропавшего твоего крестника весточка пришла. Адресованную тебе бандероль по ошибке в отдел писем забросили.
— Откуда дровишки?
— С Камчатки, вестимо.
— С Камчатки!? Вон куда юное дарование себя законопатило. Лечу, Борька! За добрую весть с меня подарок причитается!
В бандероли от Ильина оказались письмо и рукопись, отпечатанная на серой бумаге с изображением какого-то театрального здания в верхнем углу.  Печатал на казённой бумаге сам. Уж больно много подчисток и исправлений виднелось на страницах. Но и это заслуживало уважения. Не от руки нацарапано!
В письме же Ильин сообщал, что студию закончил. Оставляли в родном театре. С радостью дал согласие. Но родителей, а они кадровые военные, неожиданно перевели служить на Камчатку. Братишку, естественно, с собой забрали. А он что – рыжий? Через актёрскую «биржу» быстренько устроился в Камчатский драматический театр. И ни разу об этом не пожалел. Такого насмотрелся! В первый же день по приезду успел окунуться в холодные даже летом воды Тихого океана! Рынок в городе прямо на берегу. Подходит лодочка, а в ней рыбка живая трепещется. Бери, сколько твоей душе угодно. И народ здесь необыкновенный! Особая порода! Камчадалы! Щедрости душевной у них не меряно.
Просил прощения, что не забежал попрощаться. Спонтанно всё произошло. Но помнит Аверьянова и от души благодарит его за доброе отношение к беспомощному начинающему автору. Начал сотрудничать с местным телевидением. В Петропавловске подружился с лётчиками и неожиданно стал свидетелем прелюбопытной истории, над которой корпел за письменным столом больше полугода. Очень хотел бы знать мнение Аверьянова по этому поводу, если у последнего вдруг найдётся свободное время. Только деликатно просил не исправлять присланный материал, а сделать конкретные замечания. Дальше шёл неуклюжий привет Маше и всей редакции…
Аверьянов по привычке хмыкнул, отложил письмо и с интересом потянул к себе рукопись.

***
  Дома он ещё раз перелистал читанные в редакции страницы. Если посидеть над рукописью серьёзно, чем чёрт не шутит, может повесть получится. Материал позволяет. Но засесть за работу мешало давнишнее саднящее воспоминание. И после прочтения письма оно переросло в уверенность. Аверьянов понял, почему, в отличие от тех молодых дарований, чьи вещи ему доводилось править и ставить в набор, Ильин не кинулся к нему с приторными изъявлениями благодарности. И больше вообще не принёс ничего. Хотя в загашнике у него, наверняка, кое-что имелось. Не поторопился ли он тогда со своей правкой? Зарисовку, действительно, можно было дать в её первозданном виде. «Домовёнок из «5а» класса. Поэтому сейчас не стоит повторять прошлой ошибки. После небольшой стилистической правки в набор он отдаст всё, как есть. И пусть это будет рассказ с продолжением. Не страшно, пойдёт в двух номерах. Читателю это может  быть интересно. Глядишь, Ильин ещё что-нибудь экзотическое подбросит. Ведь собственного корреспондента у редакции на этой земле вулканов и гейзеров нет. А тут свой автор в Петропавловске-Камчатском объявился…

                ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

                Внештатный корреспондент

     … — Машенька, — заискивающе канючил  Аверьянов, —  знаю, что назойлив до неприличия. Но чашечку кофе для свалившегося на мою несчастную голову автора из самой дальней гавани Союза  можно вымолить только у тебя… Что! Заваришь две чашечки?! Коленопреклонённо ждём твоего прихода.
Ильин с улыбкой внимал привычному и милому для слуха редакционному трёпу.
          — Вы с братом в родные края только вдвоём вернулись? — Аверьянов добавил кусочек сахара в кофе и пододвинул чашечку Ильину.
— Вдвоём. Родителям служить на полуострове недолго осталось. Мать увольняется за выслугой лет. Через пару месяцев вернётся. А отец до конца года покомандует, и его сюда, в наш районный военкомат переведут.
— В театре у тебя по приезду как дела складываются?
— Обычно для молодого актёра. – Ильин залпом допил кофе и хмыкнул совсем, как его собеседник. — Грибочки, пенёчки, клёны. У нас же ТЮЗ. Правда, в новой постановке Кота в сапогах играть буду. Так что помяукаю всласть.
— В «Двух клёнах», ты убедительно смотрелся. Дочка тебя жалела и всё время спрашивала, когда же клён расколдуют и обратно в симпатичного мальчика превратят.
— Ну, тут мой номер шестнадцатый. Там медведь солирует, он же Паша Соловьёв – комик наш непревзойдённый. Ходили слухи, что его в Москву приглашали, в серьёзный театр. Правда, только одного, без жены. Она – довольно слабенькая травести. Но у них любовь! И наш талант один ехать отказался наотрез.
— Видел я его. Умеет публику развеселить. Одна утренняя зарядка в сказке под песенку Высоцкого: «Лягте на пол, три – четыре»… — до коликов меня довела. Интересно, у кого баба Яга такие редкие записи достала? У лешего или кикиморы свистнула?
— Наши радисты для Паши расстарались. А то делались бы эти упражнения под аккомпанемент Эдиты Пьехи: «В нашем доме поселился замечательный сосед»! Хочешь, попрошу ребят, и тебе перепишут.
— Окажи милость, благодетель ты мой! Век не забуду.
— Замётано, Серёжа.
— А скажи мне, голубчик: платят за твоё деревянное стояние в течение двух актов хоть прилично?
— Ну, ты ещё спроси, не делим ли мы деньги после спектакля.
— В каком смысле?
— В прямом. Эта анекдотическая история произошла со мной на втором курсе. Рассказать?
— Внимаю твоему мемуару.
— Спасибо. Помню, как сейчас, революционного матроса я в тот вечер в массовке изображал. Ребят с нашего двора впервые пригласить рискнул. Мы после спектакля на день рождения к бывшей однокласснице идти должны были.
— И чего тут смешного? На посту с винтовкой уснул?
— И это со мной однажды приключалось…
— Ну...
—Погоди. Это совсем другая история. А тогда, после спектакля, снял я вазелином с лица мужественный морской загар и к друзьям вышел. Стали ребята сбрасываться по рублю на подарок немудрёный. А у меня в тот день, как на грех, не только рубля, десяти копеек не было.
— Промотал всё состояние на бегах?
— Если бы. Мы ж целыми днями в театре пропадали. Занятия в студии по основным предметам – раз, репетиции – два, вечерние спектакли – три. Раньше двенадцати ночи я за все три года обучения дома не появлялся. А есть - то хочется. А деньжат – отцовский рупь на весь день. Так ребятам и объяснил.
— А они?
— А они? Кончай, говорят, придуриваться. Спектакль вы отыграли? Деньги в кассу народ принёс? Так чего же ты нам голову морочишь? Всем известно, что вы после спектакля всем скопом деньги делите! Ты, конечно, в массовке бегал, красным флагом размахивал, но червончик тебе перепал? Не меньше! Делись с народом.
Аверьянов весело хохотнул.
— Вот – вот, — улыбнулся Ильин, — тоже вместо дня рождения дома  веселился.
— Так я тебя для этого и пригласил.
— Повеселиться, что ли?
— Не без этого. Но веселиться будем чуть позже. Увы, твой новый рассказ «Новенький» скоро в набор отправить не удастся. И гонорар соответственно на неопределённое время отодвигается. Мы не издательство, авансов не выдаём. Сейчас у редакции несколько иные задачи, понимаешь? Вот ты и помоги нам их осуществить. А мы тебя материально поддержим. Будет на что знакомым девушкам приличные подарки покупать. Слышал мельком, ты на радио подрабатываешь. Только ведь там всё местными авторами накрепко схвачено.    
— Верно. Но один наш бывший актёр со мной своей халтуркой делится. Он всю жизнь с "репортёром" себе на хлеб с маслом зарабатывал. Только пенсионеру уже невмоготу бегать по заводским цехам. Чтоб его и отсюда не попросили на выход, он делится со мной этим прибыльным занятием. Я вместо него иногда на задания хожу.
—Не скромничай. Ты и в детской редакции засветился. Что за история у тебя произошла с передачей: "А" и "Б" сидели на трубе? Название мне больно понравилось.
— А – а – а… любопытная история приключилась. Шагаю себе по коридору радиокомитета, и дама навстречу. Аккуратненькая дамочка такая, с камеей под отложным воротничком. Ко мне с вопросом. Не хотел бы я на них поработать? Она парочку моих репортажей слышала. Ей они понравились.  И мне её предложение пришлось по душе. Я от работы никогда не отказываюсь. Получаю задание. Сделать проблемную передачу: разобраться в причинах плохой успеваемости и безобразном поведения некого "Б" класса. Приехал в школу, поговорили, записал, как водится, все монологи и диалоги на "репортёр". Приношу в редакцию, она слушает, и с ней деликатная такая истерика случается. А, надо тебе сказать, у меня  суть передачи заключалась в том, что классная руководительница, она же химичка по совместительству, элементарно не справлялась со своими обязанностями. Не могла ни языка общего найти, ни построить, как надо, своих башибузуков. Они её в грош не ставили. Дамочка на дыбы и твёрдо заявляет, что редакция не может подрывать авторитет педагога, тем более школы. А передача уже заявлена в эфир. Я скрипнул зубками и снова в школу. Была у меня одна зацепка, которая могла перевернуть проблему с ног на голову. В первой записи, для антуража, я провел небольшую параллель между неким положительным "А" и этим отрицательным «Б» классами.  Крыли у меня «ашники» этих «бэшников» на чём свет стоит. И получилась совсем другая передача,  простенькая, как в известной задачке про «а», «и», «б», которые сидели на трубе. Параллель между классами я вывел на первый план. Теперь у нас имеются два класса: "А" положительный  — "Б" отрицательный? Имеются. Сидят они на одной трубе? Сидят. Так почему бы первым не протянуть руку помощи вторым? Не могут первые или просто не хотят? Не волнует положительных героев судьба отрицательных? Получается, что не волнует. Какие же они после этого положительные? И так далее, и тому подобное. Пионер должен быть во всём пример. Спросишь, а где же у меня «и»? А «и» благополучно соскочило с трубы. Будто её там и не было. Передача спасена, редакция поощрена. Кстати, я получил много писем от ребят с очень мудрыми советами, как помочь этому безнадёжному делу. Эти письма потом дали толчок многим другим интересным передачам. Вот такая история, Аверьянов.      
— Классная история. С интересом выслушал, как ты всё это перекрутил. А учительница так и руководит классом?
— Нет. Её потихоньку на пенсию спровадили. Там сейчас новая, молодая и горячая. Класс не узнать.
—Ты и это знаешь? Ну,  друг Ильин, тогда челом тебе бью! Устраивайся ты к нам внештатным корреспондентом. Опыта, гляжу, поднабрался. Твои материалы о Камчатке у нас очень даже хорошо прошли. И на наши гонорары, думаю, ты не жаловался. С главным редактором у нас разговор уже был. Он не против твоей кандидатуры. Получишь прямо сегодня удостоверение. Пиши себе... пару публикаций в месяц гарантирую.
— Лихо, товарищ Аверьянов! Не ожидал! По гроб не забуду!
— Забудешь, напомню.
— Когда начинать?
—  Да, хоть сегодня — Аверьянов порылся в столе и протянул Ильину несколько листов бумаги. — Утверждённый план ближайших редакционных материалов. Дарю тебе этот экземпляр, выбирай любую тему, что на тебя смотрит.
Ильин сходу начал внимательно читать, изредка помечая кое - что на страницах карандашом.
— Слушай, у меня скоро редсовет. Может, домой возьмёшь, помаракуешь на досуге.
— Я уже выбрал.
— Скорый ты, однако.
— Этюдным методом надо владеть. Тебе педагог по мастерству актёра даёт задание, а ты мысленно уже должен его проиграть перед выходом на площадку и выдать на всю катушку!
— И что же ты проиграл?
— Вот это… — он протянул план с подчёркнутым заголовком.
— О переходе страны на летнее время?! С ума сошёл? Этот материал тебе не по зубам. Наши редакционные ребята от него, как могут, открещиваются. Есть от чего. Во всех газетах об этом переходе народу уже плешь проели. В какую статью ни глянешь, штамп на штампе сидит и штампом погоняет. Но нам, увы, тоже велено откликнуться. Только чем ты - то сможешь удивить публику? Это тебе не занятия по мастерству актёра и не сцена.
— Ещё не знаю чем, но именно эта тема мне по душе!
— Что ж… вольному  воля, спасённому  рай! Но потом не жалуйся, что тебе, как начинающему, под шумок бросовую работёнку подсунули…   

                ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

                «Фейсом о тейбл»

     — Ну, Ильин, ей богу, дал ты прикурить нашим корифеям от журналистики, — Аверьянов довольно потёр ладонями. — Рассказы рассказами, но, что б начинающий  внештатный корреспондент так классно тему раскрутил! И долго ты эту малышку к такой удачной реплике готовил?
— Как тебе сказать… я в школу вошёл, а там звонок на переменку. Девчонка эта первой из класса выскочила и на меня налетела. Я только «репортёр» успел включить…
— А для чего ты с ним в школу потащился? Не для радио материал готовил.
— А мне потом на завод ехать надо было, о молодом наладчике репортаж делать. И чего бы я, имея такое чудо техники в  руках, в коридоре с ручкой стоял, а потом на коленях блокнот пристраивал? Микрофон сразу кого угодно на деловой тон настраивает. Проверено. А если честно сказать, побаивался. Вдруг в редакции решат, что этот текст я сам сочинил. Ты не хуже моего знаешь, как в творческих коллективах умеют по любому поводу косточки перемывать.
— Ну- ну, — хмыкнул зав. отделом, —  а дальше?
— Дальше я спросил её – объясняли ли им в школе, что стрелки часов на летнее время переводить собираются? Ответила, что ей и мама говорила, и в классе учительница много раз предупреждала. Я спросил, а ей самой это нравится?
— Можешь не продолжать. Её ответ третий день на красной доске висит: «Как вы не понимаете! Мы же теперь всей страной на целый час раньше с солнышком встречаться будем!» Как по заказу выдала. Молодец, Ильин. Пока отдыхай…
Но отдохнуть не пришлось. Чуть ли не за полночь позвонил Аверьянов. На одном дыхании, не интересуясь, свободен ли Ильин от репетиций, буквально потребовал, что бы тот завтра бегом отправился в образцово – показательную школу (номер был  продиктован в том же темпе). И в дружеской, (он подчеркнул это слово), неформальной обстановке, всё же «молодёжка», а не «Пионерская правда», побеседовал с ребятами из класса, который является одним из победителей в важнейшем мероприятии: «Школьная пятилетка в действии». Отдел это прошляпил, но на утренней планёрке уже будет заявлена рубрика с аналогичным названием.  В школу он позвонит сам. Задание ответственное, не подведи, надо выручать газету… и отключился.
— «Надо – так надо, — мысленно вздохнул Ильин. — На что не пойдёшь ради друга…» И он пошёл. Но второй заход закончился неудачей.

                ***

     …Интересует оценка твоей работы? Скажу по свойски: это называется «фейсом о тейбл». Тебя попросили сходить в образцово – показательную школу. Дали приличный класс и поставили конкретную задачу. Ты же с ней не справился. Почему? По очень простой причине. Пишешь о заорганизованности школьной жизни, о неумении старшей вожатой элементарно общаться с ребятами, о том, что их натаскивают перед встречей с журналистом. Ну и что? Что в этом такого, я тебя спрашиваю. Это проблемы школы. Сегодня пришёл ты, завтра другой, послезавтра третий. Школа не обязана подстраиваться под сторонние мироощущения. Дел-то было… взять обязательства, отметить положительные моменты в учёбе, внешкольной работе, мягко обратить внимание на недостатки, выслушать заверения, что всё будет исправлено, скажем, к первому мая, похвалить художественно выполненную пионерами наглядную агитацию, особо отметить какого-нибудь отличника. И всё! — Аверьянов передохнул.
— Нечто похожее я уже слышал от дамы с камеей, — насмешливо сказал Ильин. — Я могу быть свободен от дальнейшей работы в редакции?
— Все мы немножко «дамы с камеями», как говорил, а может и не говорил Владимир Владимирович Маяковский, — в тон ему ответил Аверьянов. —  Нет, Индустриевич! Никто освобождать тебя от работы в редакции не собирается. Если сам от нашей рутины не сбежишь. Это я, старый осёл, виноват. Надо было тщательно тебя проинструктировать, а не палить, как из пулемёта по телефону. Что спросить, как ответить, как вести себя с ребятами, а я купился на твой удачный первый заход с этой девчонкой. По сему, будь здоров, а я пошёл в школу замаливать грехи и переделывать, насколько это возможно, твой материал. Только не криви рожу, он пойдёт под твоей фамилией.
— После всего, что там произошло, собираешься встречаться с этими же ребятами? Как же ты им в глаза посмотришь?
— Неужели ты думаешь, что я способен на такую глупость. Нет, конечно. Поговорю с завучем, успокою настрочившую жалобу в райком комсомола вожатую, соберу обязательства, (уверен, их уже почистили после твоей незабываемой встречи с подрастающим поколением), дам им положительную оценку, как пример для подражания другим школам. И принесу от имени редакции извинения за визит ещё не освоившегося с проблемами среднего образования сотрудника. Мы пожмём друг другу руки. А потом курьер отнесёт в райком комсомола наше письмо с уверениями, что твою ошибку мы исправили и подобное ЧП больше не повторится. А теперь, повторяю, – будь здоров. Да, твоих ребят из седьмого «Б» мы ещё в редакцию пригласим. Есть у меня мыслишка по поводу одной темы: «Легко ли говорить правду»? Вот ты эту встречу с ними и проведёшь. Редакция пока ещё вольна в своих стенах сама решать, о чём говорить и что говорить. Договорились?
Ильин, молча, пошёл к выходу.
— Кстати, — добавил ему в след Аверьянов, — забыл тебе сказать. Из того, что ты наваял, может получиться прелюбопытный рассказ.  И название манкое: «Неформалы из «7б». Только образ вожатой не мешало бы, как говорил великий Райкин: «помягше, помягше» изобразить. Она, ей Богу, в жизни человек нормальный. Я с ней сталкивался в неформальной обстановке. Но служба у неё такая. Только опубликовать такой рассказ мы сейчас и в ближайшем будущем не сможем. Ты уж прости…



                ЧАСТЬ  ПЯТАЯ

                "Буриданов осёл"

     …— Спутник, — раздался из гостиной голос матери, — тебя к телефону.
Ильин снял трубку.
— Привет, чем занимаешься? — послышался голос Аверьянова.
— Работаю над положительным образом пионервожатой.
— Неплохое занятие. А как собираешься провести вечерок?
— У меня выходной. У тебя есть предложение?
— Точно. Хочу, что бы ты этим вечером отправился в театр.
— У нас в городе их вместе с нашим театром четыре. Мне в кукольный собираться?
Аверьянов жизнерадостно хмыкнул.
— Нужды нет. Мы обзор по спектаклям фестиваля кукольных театров области уже дали. Ты к соседям сходи. Через дорогу.
— В драматический? Так там сегодня: «Записки княгини Волконской». Я этот спектакль на сдаче для пап и мам уже успел посмотреть.
— Замечательно. Значит ты в материале.
— Тебе что,  рецензия нужна? От этого уволь. Актёр из детского театра будет писать о работе коллег. Неэтично получится.
— От тебя этого не требуется. Штатный рецензент у нас имеется.
— Чего же ты своего внештатного работника туда гонишь в его первый выходной за последние три недели?
— «Кто ж вас гонит?» Это дело добровольное.
— Нечего дурочку валять. Говори толком, что от меня требуется?
— Тамошний постановщик решил  в этот спектакль ввести новые персонажи – детей декабристов. Чего в прежней редакции не было. Детки, которым предстоит их играть, обыкновенные школьники из  драмкружка, который ведёт актриса этого театра. Она же Волконскую играет. Ты с примадонной деликатно поговори о ребятах. С новоявленными дарованиями побеседуй. И обо всём этом к завтрашнему дню напиши. Твоя тема на все сто! Согласен?
— Ты ещё спрашиваешь.
—Тогда вперёд. Завтра часам к одиннадцати жду тебя с зарисовкой. Не забыл ещё, как при первой встрече свой перл окрестил? Будь здоров.
Несколько странным образом сложился у Ильина с первых минут разговор с актрисой. Она решила, что тот собирается писать о ней и долго убеждала его в том, что её работу уже освещала столичная «прэсса». Она так и произносила это слово через твёрдое «э».
 Подтекст монолога был очевиден. Что делать в такой солидной компании малоизвестному актёру, да ещё из детского театра.  Но, как только терпеливому журналисту удалось вставить в этот велеречивый поток словечко об её драмкружке,  примадонна вмиг преобразилась и заговорила по-человечески. Даже пообещала ему контрамарку в первом ряду и пригласила после спектакля к себе в гримёрку. С её любимыми учениками они поговорят вместе.
На следующий день ровно в одиннадцать утра Ильин уже сидел на знакомом стуле в углу, улыбаясь заглядывающим переброситься парой слов знакомым журналистам. Аверьянов быстро пробежал текст и сам отнёс его Маше. Пожимая руку на прощанье, он хитренько так спросил:
— А что, больше разве ничего в авторском портфеле нет?
— Есть, — с готовностью ответил Ильин и протянул рукопись. — Бывай, я на репетицию.
— Так я и думал. — Аверьянов махнул ему рукой, основательно уселся за столом и развернул прекрасно отпечатанный текст, на сей раз без единой помарки: «Куда вы едете княгиня?»
            Поздно вечером Сергей позвонил Ильину и без предисловий заявил:
— Материал завтра выйдет. Но я звоню по другому поводу. Скажи, у тебя нет желания добавить ещё пару вещичек к тому, что я за эти годы прочитал, и послать всё это в издательство,  где работает редактором мой старый однокашник. Чем чёрт не шутит…  глядишь, книжечка получится. Мне твои рассказы по душе. И не только мне. Письма от благодарных читателей в редакцию приходят. Всё недосуг было тебе их передать. Извини склеротика. Ну, как идея?
— Спасибо, Серёжа, — не очень уверенно начал Ильин, — А не рановато ли? Мне кажется, над тем, что вы напечатали, и над тем, что у меня в столе – ещё работать и работать. Но,  если у тебя в редакции имеется  собственный однокашник…  я рискну.

                ***

     … Они столкнулись на улице совершенно случайно и крепко обнялись.
— Ты где пропадал, чертяка? — получив порцию дружеских хлопков по спине, спросил Аверьянов.
— На гастролях с театром по республике мотался целый месяц, — отрапортовал Ильин и, между прочим, произнёс: — Повесть школьную написал за это время.
— А я рассказ твой по радио слышал. О ветеране войны. Неплохо прозвучало. Как ты умудрился откопать эту тему? Не твой  жанр, кажется.
— Всё просто. Отец в военкомате служит. Рассказал, что в такой-то день ветеранов войны будут снимать с воинского учёта, поздравлять, награждать, за столы сажать. Я подумал:  пойду, поговорю с одним из них. Наверняка неожиданной историей разживусь. И не ошибся. Такой мужик интересный попался.
— Вполне зрелый рассказ. Не стыдно журналу предложить.
— Я и предложил. «Юности», кажется, понравилось. Письмо прислали. Попросили детали, связанные с армейским бытом, привести в порядок. У них с достоверностью в этом деле строго. Военный цензор тут как тут. Сейчас отец профессиональные поправки в рассказ вносит.
— Поздравляю! А повесть про что, как называется?
— Как всегда про школу. И название простенькое: «Заговор в восьмом «Д» классе».
— Завлекательное название. Детектив?
— Скорее «Тайны Мадридского двора».
— Когда ты только всё успеваешь, — с непонятной грустью произнёс Аверьянов. — В театре занят по маковку, на радио твои репортажи идут один за другим, с экрана телевизора детишкам сказки рассказываешь. Даже с гастролей умудряешься нам материалы подбрасывать! Кстати, что у тебя с издательством? Ответа ещё нет? Не пора ли дружка моего поднапрячь…
— Не надо никого напрягать. Ответ уже пришёл и весьма ожидаемый.
— Ну…
— Поблагодарили, посоветовали налегать на классику, учиться у мэтров, перечислять не буду, уши завянут и работать  над собой. А ты как думал?
— От ворот поворот значит дали. Не ожидал. Друг говорил мне, что вещички твои ему, в принципе, приглянулись.
— Он же не один там. Ему приглянулись, другой не разглядел, а третий и рассматривать не стал. Мне ли тебе объяснять?
— Огорчён?
           — Скорее – да, чем нет,— усмехнулся Ильин.
—Что дальше делать собираешься?
— У меня отпуск, так что с утра к тебе в кабинет. Задание для меня найдётся?
— Воз и маленькая тележка! Не заскучаешь! — воскликнул Аверьянов. — И повесть свою загадочную волоки. Места в газете много. Летние каникулы. Дадим её, всем врагам назло, с продолжением во многих номерах! Порадуем читателя!
— Спасибо. Значит, на продолжение моей службы в родной газете могу и дальше рассчитывать?
—Не то слово! Я ведь собирался вызвать тебя к себе для официального разговора…
— А чего волынку тянуть, можешь начинать прямо сейчас.
— А не перейти ли тебе к нам в редакцию штатным корреспондентом? Мне нужен грамотный помощник в отдел. Зашиваться начал от обилия материала. Главный не возражает. Ставку дадут приличную. Не чета, твоему жалованию «на театре», как ты высокопарно изволишь выражаться. Что скажешь?
— Заманчивое предложение…  — удивлённо протянул Ильин.
— За чем же дело стало?
— Попробую объяснить. У нас недавно после спектакля встреча со зрителями состоялась. Такое часто практикуется… «на театре». Так один паренёк меня спросил, (он читал мои публикации), кто я по существу: артист или сочинитель? Веришь, не нашёлся сразу, что ему сразу ответить,  быстренько перевёл разговор на другую тему. А позже, неожиданно для себя, написал стихотворение. Хочешь прочитать?
— Аверьянов протянул руку и развернул основательно измятый листок бумаги. Заглавие заставило его улыбнуться: «Запись встречи провинциального артиста, писателя и поэта с почитателями его таланта»…

С чего начать мой разговор:
с поэзии иль сцены?
Как разрешить извечный спор
Евтерпы с Мельпоменой?
Положим, ты душой поэт.
Твори ночной порою.
А если дорог рампы свет -
развесели игрою,
явись кумиром, будь шутом
партера да галёрки.
Зашамкаешь беззубым ртом –
спихнут с весёлой горки,
что звучно сценою зовут,
спивайся под забором…
Расплата за шутейный труд.
Ах, нет, так страстным взором
и виршами пленяй подруг,
поклонниц безутешных.
Старайся и, быть может, в круг
ты попадёшь успешных,
заматеревших рифмачей…
Так выбирай нетленность
пустых ямбических ночей,
подноса мельпоменность!

Аверьянов аккуратно сложил листок и протянул его обратно.
— Образная задачка и, как я понимаю, не имеющая для тебя однозначного решения.
— Да, к сожалению. В какую бы сторону я ни подался – ответ к задачке в конце учебника с жизнью не совпадает.
— Ты прямо, как буриданов осёл. Впрочем, среди вашей актёрской братии, ты не первый, кто мечется между двумя равноудалёнными охапками сена. Пока тебе смерть от голода не грозит. Ты успеваешь прихватить тут и там. Только может случиться, что однажды не останется соломки ни в одной охапке. Примеры известны. Кстати, а почему о том, что ты пишешь стихи, я узнаю только сегодня.
— Ну, мой милый, кто из начинающих авторов в те годы не содрогался от твоей коронной фразы: «Стихи? Положи на эту папку! За ответом через неделю»! Некоторые после такого приёма на всю жизнь зарекались рифмовать.
— Припоминаю, —  рассмеялся Аверьянов, — но и вы, графоманы, кровушки у меня попили, будь здоров. Но, вернёмся к нашим баранам. Ты принимаешь моё предложение?
— Спасибо тебе, Серёжа… предложение головокружительное, но… принять сейчас я его не могу. Не готов морально.
— Учти, такое не делается дважды. Газета на уровне ЦК комсомола республики. Перспектива! Поработаешь у нас с годик в штате, проявишь себя, как надо, а там, чем чёрт не шутит: напишет кто-нибудь из нашего начальства предисловие к твоей книжке.  В издательстве совсем другой разговор будет. Уважительный.
— Нет, Сергей, театр не отпускает. Пусть пока всё остаётся как есть. Ещё раз большое спасибо тебе и до завтра.
—Тебе жить, — с искренним сожалением развёл руки Аверьянов. — А почему, собственно, до завтра. Ты же знаешь, у нас грандиозный театральный фестиваль намечается. Столичные театры приедут. Мастер-классы для наших театральных товарищей проводиться будут. Тебя собкором на это мероприятие мы командируем. А пока, дай такое… как бы это сказать… из раннего, прежнего Ильина. Пусть это будет парочка зарисовок, как ты любил говорить. Клянусь, никакой правки. Дадим в первозданном виде. Договорились.
Ильин ещё раз попытался что-то сказать, но Аверьянов отрицательно качнул головой. Они обнялись, пожали друг другу руки, и каждый пошёл своей дорогой.
А вскоре, неожиданно для всех, Ильин принял приглашение в Омский Театр Юного Зрителя и укатил в Сибирь. Поначалу они с Аверьяновым обменивались дружескими посланиями, но со временем переписка иссякла сама собой. И только много позже Сергею попался в руки журнал с повестью Спутника Ильина «Дворовый детектив».
Аверьянов проглотил повесть буквально за один присест и в полном недоумении закрыл последнюю страницу. Настолько то, что он прочёл, отличалось от работ прежнего  Ильина. Может, ему просто однофамилец попался? Но имя, отчество… второй Спутник вряд ли мог так нежданно появиться на литературном небосклоне. Это, конечно же, его старый друг.  Почему он не прислал в своё время эту повесть ему? Любой республиканский журнал ухватился бы за неё в те годы обеими руками. И даже сейчас в девяностые она не потеряла своей актуальности.
Он написал письмо в редакцию и попросил коллег помочь отыскать старого друга. Ответ пришёл нескоро. И совсем не тот, на который он так рассчитывал. Неизвестный собрат по перу сообщал, что самого Спутника он знал плохо. Тот всего пару раз был в редакции, когда приносил эту повесть в девяносто втором году. Повесть взяли, но ещё было вступление к ней, печатать которое главный редактор не стал по причинам, известным только ему одному. Он высылает это вступление  Аверьянову в память об Ильине.
               
                Вступление

     Моё сознательное детство пропылило в районе Ташкента, прозванном в народе "Кашгаркой". Даже для такого «криминального» города, каким мне виделся  в те годы Ташкент, это был район,  знаменитый своей отчаянной шпаной.  Местные ребята на какой-нибудь глухой окраине уважительно расступались сумеречным вечером, стоило произнести: «Я с Кашгарки!»
Центром её было пересечение двух улиц: имени Ленина и, ныне забытого борца за свободу трудящихся Востока, некого Лугина. Эпицентром же считалось печально известное заведение водочного короля дяди Никанора. В долг он отпускал любое количество чекушек водки. Но на другое утро в магазинчике разыгрывалась неизменная сценка:
— Никанор, должок получи.
— С тебя ещё десятка.
— Никанор, я, вроде, за двумя пузырьками пацана вчера присылал, откуда в твоём кондуите третий взялся?
— Значит,  тот  пузырёк он по дороге потерял. Так что, гони бабки!
       И наши отцы платили. А  пацан, мужественно потирая ушибленные места, не жаловался дружкам. Какой смысл? Многие из нас проходили эту «арифметику» дяди Никанора. Правда, иногда перепадало за дело.
Но не только этим была знаменита «Кашгарка». Наш общий двор с чугунным  водопроводным краном в самом его центре был настоящим клубом по интересам  прекрасной  половины двора и его окрестностей.  С раннего утра и до поздней ночи не умолкал разноголосый женский хор, сопровождаемый трубным звуком мощной водопроводной  струи. Сам же двор со всех сторон был густо облеплен крохотными «жактовскими» квартирками с обязательными палисадниками при них. Отцы наши работали, праздновали, ели, пили, иногда поругивались друг у друга на виду. Лица дяди Жоры, дяди Володи, дяди Яши, дяди Усмана помнятся смутно. А кто, каким ремеслом владел — могу перечислить безошибочно. Высоченный, с усами-пиками дядя Усман, отвернувшись на мгновение, давал нам шанс задарма прошмыгнуть в калитку летнего кинотеатра на «Трёх мушкетёров». А с каким уважением, достоинством,  сердечностью встречал он каждого зрителя, прижав руку к сердцу, произнося «Салям алейкум» и «здрастэээ». И сразу разглаживались хмурые лица, расцветали людские улыбки в ответ.
       А какие счастливые лица были у молодых людей с взбитыми коками, выходящих из подслеповатой, крытой толем комнатёнки дяди Яши. Не передать. А  он, согнувшись на всю жизнь от страха перед фининспектором, строчил на швейной машинке шикарные «дудочки» для районных стиляг с шириной брючины всего в четырнадцать сантиметров с разрезом по нижнему шву. Как замирал весь двор, когда мой отец раздвигал меха аккордеона. И под восторженные крики дворовых бабок «Толя, иксу исполни!»  пел выходную арию Мистера Икс из одноименной оперетты.         
       Мотор от полуторки дяди Володи, так называлась тогда популярная грузовая отечественная машина, дворовая ребятня разбирала и собирала с закрытыми глазами.
       На каждого из нас падал отсвет ремесла отца. Только из меня музыканта не вышло. Лень помешала. А вот на вечерние посиделки в моём дворике мальчишки и девчонки собирались со всей округи. Я часами мог рассказывать самые фантастические истории, которые придумывал, не сходя со своего места. Витькин отец даже однажды не выдержал: «Врёт, сукин сын, как по писанному. Охота вам, ребята, время терять, слушая этого трепача! Лучше бы делом занимались» На что мой лучший друг Мансур с гордой усмешкой ответил: «Вы б так умели врать, мы бы вас тоже, открывши рты, слушали. С ним телевизора не надо». А телевизор в ту пору имелся только в его семье. Что вы хотите? Отец — замминистра! Но в министерскую пятикомнатную квартиру,  заставленную импортной мебелью, нас пускали по субботним и воскресным вечерам безропотно. Ежедневных передач на Ташкентском телевидении тогда ещё просто не существовало.
       А вот «безотцовщиной» среди нас был... впрочем, это не важно. Двор не дал ему пропасть, как не дал пропасть никому из нас. Мы же были не какие-то уличные, а дворовые. Дворовые. Мы всегда произносили это слово с большой буквы. Иногда лупцевали друг друга, не без этого, но всё одно, росли в атмосфере дружелюбия, уважения друг к другу, а, главное, с пелёнок  в уважении к труду. Не могу сказать, что мы были сплошь "белые и пушистые". И на кривую дорожку сворачивали ребята, и сроки получали, и наркоманили. Всё было. Но среди нас таких было меньшинство. И это чистая правда.
       А «Кашгарки» больше нет. Ташкентское землетрясение тысяча девятьсот шестьдесят шестого года разрушило мой двор, мои улицы, мой район, мой город. Осталось цело здание нашей  школы и, модное когда-то, кафе-стекляшка в скверике. А  вокруг сплошь новостройки без конца и края.
Искренне жаль, что дворы нашего детства рассыпались на современные, безликие квартиры.
       Правда, герой повести Валька со своей семьей от нашего двора жил наособицу. Таких в те годы называли «частниками». Свой домик, свой дворик, свой садик. Вы бы видели, как он выхаживал каждую посаженную им травинку-былинку. Как  трясся над каждым  фруктовым деревцем! А чего было трястись? Пусть в  наших палисадниках фрукты-овощи не росли. Нам это было до фонаря.  Яблоневые, персиковые, вишнёвые деревья  свободно росли над всеми журчащими арыками вдоль ташкентских улиц. Срывай, не хочу. Мы даже думали меж собой, может, он в ботаники хочет податься?
       Однако, землетрясение решило Валькину судьбу по-своему. Он стал строителем. Вы скажите, что же здесь такого? Стоило ли из-за этого огород городить? Уверяю вас, стоило. Повесть эта написана по жизненно важной для меня причине. Мой герой до сих пор жив – здоров и  крепко держит в руках мастерок. 
       И я убеждён:  держи крепко и уверенно свой мастерок, честно занимайся своим делом, беззаветно люби свою Родину, встань на её защиту каждый из нас, когда в проклятые  девяностые годы в наш общий Двор пришла беда, не пришлось бы многим из нас  эмигрировать в «ближнее зарубежье». И я не оставил бы мой родной Узбекистан, где на погостах покоятся люди разных национальностей, так много сделавших для этой, потерянной теперь для нас навсегда земли. Земли, в которой покоятся и мои близкие. Земли, которую я так люблю.
       И я не хочу, чтобы подобное повторилось с моим нынешним Двором. В России. Другого такого Двора, другой такой прекрасной Страны у нас тогда уже точно не будет.               
                ***

     Дочитав до конца эти страницы, Аверьянов увидел на полях маленькую приписку: «Сообщаю, что  Вашего  друга Ильина последний раз видели в октябре девяносто третьего года  среди защитников Белого дома. Он собирал материал для неизвестной мне редакции, который так и не увидел света».
Больше ни одной публикации  бывшего нештатного корреспондента «молодёжки» Спутника Ильина Сергею Аверьянову встретить не довелось.