О той войне, или из бабушкиных рассказов

Думаю, в каждой семье есть своя история о той войне, которую нельзя забывать. Попросите рассказать о ней прадедушек и прабабушек.
Запишите и сохраните эти рассказы для своих внуков.
Ведь пока жива память – живы и мы.
Пока жива история – жива Россия.
Я рада, что несколько лет назад успела записать рассказ своей бабушки о том, какой увидела ту страшную войну она, тринадцатилетняя девочка.

Из бабушкиных рассказов…

Родилась я в городе Новгороде в 1927 году. В 1939 году моего папу - Кузьмина Михаила Николаевича - отправили на войну с финнами, но пробыл он там недолго – месяцев шесть, вернулся домой, и вскоре его перевели на новое место работы в небольшой город Чудово в 30 километрах от Новгорода. Предложили принять большой магазин в должности заведующего, ведь еще в дореволюционное время он обучался на приказчика у купца. Папу люди уважали. Выйдем, бывало, вечером гулять - люди улыбаются, здороваются, обращаются к нему по имени-отчеству. Меня папа очень любил, ласково называл «таракан» и никогда не наказывал. Еще в нашей семье воспитывали приемную девочку, папа покупал нам все на двоих, никогда не обделял Машу.
Весной 1941 года я окончила 7 классов и была зачислена в новую 10-летнюю школу. Помню выпускной, за отличную учебу меня наградили большой книгой об А.С. Пушкине, которого я очень любила. Книга была красивая, с иллюстрациями, а каждый лист покрывал пергамент. Я не расставалась с ней.

Лето 1941-го...
Радостное настроение, смеемся, веселые идем купаться. Я любила плавать по волнам в Волхове. По реке ходили пароходы, а от них шли большие волны. Мы ныряли под эти волны. Я очень хорошо умела плавать. Однажды, накупавшись, возвращаемся домой. День очень теплый, солнечный, что редко бывает в новгородской области. Подхожу к дому, вижу – во дворе стоит моя бабушка и раздувает самовар. Такая грустная, вытирает слезы. Она мне объяснила, что началась война с Германией, захватили много наших городов.

Все с этих пор изменилось в моей жизни, в жизни моих родных и других людей. Мы, дети, собирались кучками, думали, что будет дальше? Вскоре начались бомбежки. Дом, где мы жили, стоял на краю шоссе, возле густого леса. За нашим домом установили зенитные орудия. Стреляли в немецкие самолеты. Мои родные уходили на работу, а я оставалась дома одна. Чтобы разбомбить мясокомбинат, сбрасывали бомбы прямо над нашим домом. Однажды, при бомбежке, в доме вырвало рамы, меня ранило стеклом, но несильно. Но я испугалась, потеряла сознание. После этого, когда начиналась тревога, я убегала в бомбоубежище. Вся земля содрогалась от бомбежек. А когда в город прилетали немецкие самолеты, они нагоняли ужас своим гулом, почти выговаривая «убью-убью-убью….»

И вот 16 августа к нашему дому подъехал грузовик. Объявили срочную эвакуацию. Нужно было собраться за 5 минут, но с собой брать вещей разрешалось не более 2 килограмм. Чтобы как можно больше вещей увезти с собой, нам пришлось летом надеть на себя валенки, пальто, сверху шубу, шаль…. Я плакала, просила взять книгу о Пушкине. Но родители объяснили, что не только книгу - все приходится оставлять. Ведь у нас был большой дом, много хорошей мебели, посуды, тканей. Папа закопал все, что смог в саду, чтобы не досталось немцам. Родители говорили: «Скоро война закончится. Мы, может и не вернемся, а ты, Тамара, вернешься и все найдешь. Запомни, где закопали!» Но ничего уж не нашли потом, и даже дом был полностью разрушен.

Дом закрыли, ключ в карман положили. Сели на машины и поехали. Все кругом горело, немцы были уже за рекой в 1,5 километрах. Отвезли нас за 7 километров от города и высадили - дальше пришлось добираться самим, как могли.

По дороге в одном из поселков после бомбежки загорелась конюшня племенных лошадей. Папа побежал туда, открыл конюшню и, рискуя жизнью, спас из огня лошадей. Военный начальник поблагодарил папу за смелость и разрешил довести семью до эвакуационного пункта, в дорогу дал нам лошадей.

Шли долго. На полях все осталось: горох, рожь - все, что не успели сжечь. А жгли, чтобы не досталось немцам. Мы собирали горох, варили и ели, кормили бойцов, которые встречались нам по пути. Спали, когда приходилось, в пустых конюшнях вместе с лошадьми. Помню кличку одной лошади - Фаина. Такая умница! Начнется бомбежка, она не двинется с места, а только поворачивает голову туда, где взорвалась бомба.

А девочка Земфира, ей тогда было всего 3 года, с нами шла ее семья, когда начнется бомбежка, закроет лицо кофточкой и спрашивает моего папу:
-Дядя Миса, насы?
-Нет, Земфирочка, не наши.
-А когда насы будут?
А бомбят так, что все вокруг горит.
Как-то взорвалась бомба совсем рядом, нас подкинуло вверх, полный рот навоза набился. Потом палочками выковыривали. Мы даже оглохли.

Однажды мимо нас шел охраняемый обоз – никого к нему не подпускали. Но нам удалось подкатиться поближе и там… мы увидели людей… Но это были не люди, а «чурбаки» - у них не было рук, ног, а только туловища, накрытые простыней! Это везли раненых с фронта.

Когда ехали по лесу, в одной ложбине оказалось очень много змей. Они вились клубками, поднимали головы, шипели, наматывались на колеса.
Долго шли лесом, потом переправились чрез реку и вышли на поляну. Тут налетели немецкие бомбардировщики. Мы легли на землю, дети заплакали, спрашивая: «Нас сейчас убьют?» Сколько лет прошло, а я как сейчас помню лицо одного летчика, потому что летел он очень низко и осматривал нас. На руках - краги-перчатки, на голове - шлем. Он развернул самолет, выпустил пулеметную очередь в другую от нас сторону и улетел – не стал стрелять по людям. Я этого летчика помню всю жизнь.

И вот добрались мы до станции Кириши. Папа, наконец, сдал лошадей, и ему разрешили проводить нас до конца пути эвакуации, а уже потом - на фронт.

Везли нас в город Алма-Ата, но по какой-то причине вагоны отцепили в Рубцовске. Так мы здесь и остались.

Помню, как провожали отца на фронт. Стоим на вокзале. Папа прощается со мной, напутствует - что мне делать дальше. Вдруг, послышалась команда: «По вагонам!». Я заплакала, а он, какая выдержка у него была, в последнюю минуту поцеловал меня и сказал: «Будем воевать, чтобы вам жилось лучше!» И закусил губу, чтобы не заплакать. Я посмотрела ему в лицо, а у него по губе потекла кровь. И побежал к вагонам. Больше я его никогда не видела…

А нас привезли на свинобазу и предложили здесь работать. Дали комнату в бараке. Мама стала работать свинаркой, а бабушка ночным сторожем. Мама в бархатном платье чистила у свиней (ведь другой одежды у нее не было - в Новгороде мы жили в достатке, мама ходила на концерты в театры...) А здесь… ее даже прозвали - «новгородская свинарка». Вскоре все мамины вещи и украшения продали или обменяли на хлеб. Осталась только шаль, да и ту позже украли. Мама очень горевала, но я ее успокаивала: «Представь, что мы это все в Новгороде оставили». Вскоре у мамы от горя и непривычного тяжелого труда отнялись ноги, бабушка тоже заболела. Я осталась одна - и работник, и хозяйка, в 14 лет…

Отец воевал на Первом украинском фронте. Писал письма. И всегда писал: «Мы - правы, а значит, мы - победим!» Вскоре письма перестали приходить. Долго мы ничего о нем не знали. Уже после войны я писала Калинину. И отца нашли, прислали похоронку, что он погиб от ран, полученных при форсировании Днепра 12 сентября 1943 года. Похоронен в городе Сумы Харьковской области. Уже после войны мы нашли место его захоронения.
Книга памяти Чудовского района хранит имена свыше 4 тысяч земляков, погибших или пропавших без вести в годы войны. Среди них и мой отец - Кузьмин Михаил Николаевич. А на вокзале города Рубцовска на мемориальной доске его имя тоже вписано – как и имена многих других, кто ушел на фронт с этого вокзала.

А мы продолжали жить. Условия были очень тяжелые. Есть было нечего. Собирали на поле замерзшую картошку, которая осталась с зимы. Наберем, несем, а с мешков течет, ведь картошка-то - мороженная. Нарубим в забоке хворост, разведем огонь и напечем рандолики - это печеная картошка. И лепешки жарили - положим картошку на сковородку, вместе с кожурой, она вся разлезется - вот и лепешка! Траву запаривали и ели. Ходили на озеро за солью. Жмых привозили свиньям, а мы и его ели. Свиньи на свинобазе сдохнут - их закопают, а мы ночью выкапывали и ели. Рыбу мальчишки ловили, варили уху - это был уже праздник.

Одежду мама сшила мне из парусинового мешка – юбку и кофту. В 1943 году я поступила работать на железнодорожную станцию. Приписала себе по возрасту 2 года, чтобы взяли на работу. Стала хоть хлеб получать - паек.
Зима, холод - ни обуть, ни одеть. Работали с 7 утра до 7 вечера, а потом еще ходили на занятия на 2 часа, ведь нужно было еще и учиться! Иногда так устанем, хочется спать – мы спрячемся в трубу и стоя поспим немного.

Однажды зимой пришла я на работу в тапочках, привязанных веревкой, так как другого нечего было обуть. Ко мне подошел машинист, помню его фамилию – Горбачев и подал мне валенки. Всю ночь он их шил для меня. Говорит, что дети у него такие же возрастом, как я, вот и пожалел.
Работа была тяжелая. Носили на носилках кирпичи для стройки. Очень уставали. И однажды, специально мы наложили больше нормы, чтобы надорваться и лечь в больницу. Думали, что хоть немного там отдохнем. Но надорвались очень сильно, долго пришлось лечиться. После выхода из больницы меня перевели на более легкую работу. Стала кассиром. Здесь уже выдали специальную одежду, да и с едой стало полегче.

Мама вскоре заболела и умерла, бабушка тоже.
А мальчишки - ровесники, которые ушли на фронт, так никто и не вернулся. Все погибли на войне…
А мой будущий муж – Иван, с ним я познакомилась здесь, в Рубцовске - в годы войны тоже еще был ребенком. Но, как и многие другие дети, работал на рубцовском машиностроительном заводе, где изготавливали оружие для фронта. Он до станка не доставал из-за роста. Так вот ему ставили под ноги ящик и тогда он стоял за станком, наравне со взрослыми…

Очень тяжело пережили войну, так что наше поколение никогда ее не забудет.
Помню День Победы. Я стояла у окна. Вдруг слышу крик, шум.
Люди смеялись, плакали от радости, прыгали, целовались.
Даже инвалиды без ног - на колясках… Все!
...

И еще много историй рассказывала мне бабушка. Она, как и многие ее ровесники, награждена юбилейной медалью: «60 лет Победы!» за тяжелый самоотверженный труд в те трудные годы. А вот до 70-летия великой даты она уже не дожила…

Мало осталось свидетелей тех событий… Но пока жива память – и они живы!
А память жива, пока мы помним об этом, пока мы говорим, пишем об этом, читаем, поем…
Пока мы помним!

(Рассказы бабушки записаны более 10 лет назад, редактирование 2015г.)
Кислинская Наталья, Ярослава
Фото из семейного архива - бабушка и ее семья до войны, г.Новгород