Улыбка розового зайца. Рассказ

Есть, есть во мне нечто от провокатора, - так и хочется подбросить человеку ситуацию или тему, в которой он раскрылся бы своими, еще неведомыми мне дотоле, качествами. Вот и на этот раз сделаю это, тем более, что так давно с ней не виделись! Почти уверена: она осталась прежней. И всё же!.. Но «тему» перед ней полностью раскрывать не стану, ибо почти уверена: то, что услышит, воспримет так же, как и десять лет назад.   

Мы сидим с ней в зале друг против друга и я, после привычных вопросов после долгой разлуки, предлагаю ей:
- Слушай, после твоих жалоб на «чудовищное непонимание дочери», хочешь расскажу похожую историю примерно десятилетней давности, только о непонимании матери? Кстати, и свидетель той истории есть… вот этот розовый заяц, оставленный мне той, о которой хочу рассказать. Правда, послух этот несколько облинял, но тогда в его облике и особенно во вздёрнутом носике было что-то радостное, он словно улыбался.
Раиса не отвечает, но соглашается кивком головы.
- И случилась эта бывальщина вскоре после того, как ты уехала, Тогда же напротив нас в однокомнатной квартире поселились мать и дочь и довольно скоро мать стала ко мне захаживать, хотя я и не видела в ней подруги. Странной они были парой…
А вот чем. Обычно мать впархивала ко мне с очередной жалобой на дочь: ты знаешь, моя-то прелесть опять!.. ведь сколько раз ей говорила!.. нет, больше с ней не могу… представляешь, моя паршивка!.. А её тихой, задумчивой, словно вглядывающаяся в мир дочери, было тогда только семнадцать. И была она очень похожа на отца, с которым моя соседка недавно развелась. Ну да, как и ты – со своим…
Нет, о её муже мало знаю, всего только два раза видела, когда приходил навестить дочь, а потом уехал в другой город. Но всё же успела я схватить о нём главное... чтобы потом недоумевать: и как, зачем судьба свела эту пару? А, впрочем, ты по собственному опыту знаешь, что в семейные пары зачастую соединяются люди не очень-то похожие… словно природой задумано, чтобы свершалось некое «перекрестное опыление» разных миров...
Для чего? Не знаю. Не поняла и до сих пор, но подобные семьи наблюдала часто, вот и тогда...
Да-да, понимаю тебя, остаться без мужа с дочерью, которая только-только окончила школу и начинает искать свой путь…
Ну, права ты, права, но всё же…
Нет, Раиса, думаю, что матерям надо терпеливее быть и… как бы благорассудней, раз осталась «с глазу на глаз» с дочкой, а Ирэна… Кстати, имена у вас похожие, со слегка порыкивающим «р»…
Да ладно, пусть у тебя не рычит, а вот у Ирэны… Почему-то переиначила она своё имя Ира, Ираида на Ирэну и когда произносила его, то «р» звучало как дубль «р», а в сочетании с соседним «э», мне почему то слышалось: э-э, да брось спорить, ведь всё равно я права! 
Думаешь переиначила просто из причуды? Не скажи. Есть в сонористике имён что-то и от характера человека, вот и в имени Ирэна… Короче, не могла она мириться с иными мирами, вот и мир дочери всё пыталась переделать, перекроить по своему.   
Так и надо? А я… Но ладно, слушай дальше. Но какое-то время спустя познакомилась Ирэна с мужчиной и через пару месяцев уехала к нему в Калугу, покинув еще «не оперившуюся» дочь, а этот хрупкий возраст…
Ну, может к «возрасту» это определение не очень подходит, но в семнадцать лет не окрепшая душа может сломаться, не приняв подброшенных испытания жизни, и тогда жди неожиданного финала. Вот и смирившаяся с каждодневной жесткой опекой матери Настенька, оставшись одна, сразу растерялась и замкнулась в своём мирке. Когда я заходила к ней, то вначале кроме «да» и «нет» ничего не слышала, но понемногу всё же сумела эту её «обрушившуюся тишину» наполнить «звуками» своего мироощущения и она, уловив в них нечто своё, стала приходить ко мне после работы, садиться в уголок дивана и, поглядывая на экран телевизора, слушать…
Да нет, не читала я лекций, не мудрствовала по любому поводу, но... Понимаешь, я же видела, чувствовала, что принимает она и даже ждёт моих коротких реплик к тому, о чём рассказывала… и даже к тому, во что одевалась. Как-то пришла в странном наряде, который сама и сшила из белой ткани: что-то вроде длинного сарафана с приспущенными бретелями, а сверху натянула короткую черную майку с ярким узором. 
Ну, может, это и модно, но не сплетался этот наряд с её замкнутым характером и показался мне даже крикливым.
Нет, не сказала ей об этом, смекнув: наверное, такой внешностью хочет бросить что-то вроде вызова своей тихой «задумчивой» сути.    
Хорошо, хорошо, «давай к действию»… А действие развернулось после того, как неожиданно, по горящей путёвке, на неделю съездила она в Болгарию, а когда возвратилась… Помню, как светясь радостью, вошла ко мне в обнимку вот с этим розовым зайцем, и я услышала: 
- Тётьаль…
А вот так забавно и звала меня, слив воедино два слова и вместо «я» смягчив звучание мягкими знаками.
- Тётьаль, посмотрите на это чудо! – И протянула мне этого улыбающегося зверька, поцеловав его в мордочу: – А подарил мне его друг, который будет со мной теперь всю жизнь!
А что я… Вначале порадовалась за неё, а потом оставалось только слушать и по привычке записывать каждодневные её рассказы: мы сегодня с Пашкой… Пашка сказал... Пашка придумал, Пашка предложил…
Да нет, до твоего понимания «мужчины» ему было далеко, он только учился в ПТУ на третьем курсе…
Нет, не ругала я Настю, не пыталась отговорить от Пашки. Ведь первая влюблённость, первые восторги юности…   
Хорошо, «даю» дальше. Помню, как-то забегает Настенька ко мне и слышу:
- Вы не знаете, чем лечить себорею? У Пашки на лице...
Входит и он следом. Приглашаю пройти в зал, достаю книгу «Лечение травами» и они садятся рядышком на диван, листают ее. Ничего, симпатичный мальчик: высокий, стройный, блондинистый, голубоглазый. А еще и такое помню… Нет, лучше давай-ка прочитаю тебе записки из дневника тех дней, идёт?
Вот и хорошо. Только я их вначале найду, а ты пока завари кофейку.

Ну, а теперь слушай:   
 «Вчера забегала ко мне встревоженная Настенька: 
- Тётьаль, что же делать? У Пашки такой большой мозоль на ноге!
Улыбнулась:
- Настенька, мозоль до этого была женского рода.
- Ну, всё равно, - не ответила улыбкой: - большая и даже кровью налилась.
А сегодня сообщила:
- Всё, иду к Пашке. Надо посмотреть его ногу.
- Настасья, - постаралась не ворчать, а сказать тихо: - не хорошо это… ходить домой к парню.
Но всё же сходила она и вечером рассказала, как возила Пашку к врачу, как его там ругали, что не пришел раньше, как ему было больно и как будет еще больнее, когда завтра пойдет на перевязку».
Раис, ну почему ж ты так сразу… «по дурацки»? Разве сострадание к боли человека, да еще любимого так уж и плохо?
Ну хорошо, хорошо, в какой-то мере соглашусь, что нельзя вот так, сразу… со своей любовью и преданностью, а то… Может, и из-за этого довольно скоро над любовью Настеньки нависла первая тучка.
А вот такая. Слушай эти записки:
«Еще вчера хвалилась Настенька с радостной улыбкой: «Пашка, сказал, что если брошу его, то сядет на мотоцикл, разгонится и-и головой о столб», а сегодня ходит гру-устная и всё ждет, - оказывается, он не звонит уже третий день. Переживает, - вижу! - но домой к нему не идет.»
«Сегодня забегаю к ней. Открывает. Лицо – в слезах. Ныряет в зал, бухается на тахту, прижимает к груди своего розового зайца, а ко мне - спиной.
- Настенька, в чём дело?
Молчит, плачет.
- А ну-ка обернись ко мне, рассказывай.
Полежала. Что-то тихо пробурчала, но всё же повернулась ко мне, посадила зайца на спинку тахты, утерла слезы: упрекнула Пашку, что, мол, не так к ней относится, как в Болгарии… и еще кое-что прибавила, а он и обиделся. Ехали они потом в троллейбусе, как чужие, в разных углах и она вышла на своей остановке, а он дальше поехал. 
А потом сидели мы с ней на кухне и она, зажатая между холодильником и столом, слушала мои утешения, молча смахивая со щёк не унимающиеся слезы, но когда я спросила: «А что еще ты сказала своему Пашке?», то, не поднимая глаз, прошептала: «Тебе бы только переспать со мной и всё!» 
И снова ринулась к тахте, обняла зайца и легла, сжавшись в комочек».
Раис, ну как можно? «Если б моя дочка такое сказала, ьо выгнала б на улицу»! Забыла, что значит быть влюблённой?
А если не забыла, то должна понять такой «необдуманный поступок», понять и простить, если б и с твоей...
Нет, не понимаешь. Не простила б. Может, и слушать дальше не хочешь?
Ну, если «валяй дальше» то читаю… 
«На другой день Настя не приходила, да я и сама вернулась с работы поздно, а на следующий, прямо с утра, позвонила в дверь и: 
- Пашку вчера встретила... Шёл с какими-то девками.
И снова полились ее слёзыньки. Утешала: и недостоин, мол, тебя!.. и уж очень молод, но ничего не помогало. Правда, потом вроде бы и встрепенулась:
- Сегодня же поеду к нему и потребую назад деньги, которые ему дала. Ведь сказал, что будет возвращать по десятке, чтобы не бросила его, а сам... И скажу всё, что о нем думаю. 
Посоветовала ей пока не ездить, а подождать, но она снова разревелась: уж очень обидно!
- Настенька, успокойся, - гладила её по растрепавшимся волосам: - Держись, девочка, и верь: будут у тебя, такой молодой и красивой, еще встречи!   
И удалось мне кое-как её утешить, ушла к себе.  А к вечеру позвонила с работы, что-то буркнула и замолчала.
- Настя, ты что? – насторожилась. – Опять плачешь?
- Опять, - хлюпнула в трубку: – Тетьаль, знаете, как мне плохо!
Когда после работы я забежала к ней, то… Снова лежала она на тахте, обернувшись пледом и в обнимку с зайцем. Я присела рядом, поцеловала в щёчку, пригладила волосы, а она и расплакалась. И опять уговаривала её, утешала, как могла, а когда чуть успокоилась, вышли с ней на балкон, я попробовала отвлечь её юмористическим рассказом из газеты, а она, усмехнувшись сквозь слезы лишь раз, встала, посмотрела вниз и вдруг сказала:
- А зачем жить? Это мне Вас жалко, а то б…   
От испуга я затараторила:
- Настенька, детка, думать о смысле жизни в такие годы естественно, но...  – И кивнула вниз: - Вон, видишь дерево под балконом? Растет себе да растет. Так и ты живи.
И приобняв за плечи, снова поцеловала в щечку.»
Ну, Раисочка, если к тебе и не приходили такие мысли, то это не значит, что те, к кому… «просто ненормальные». Через такое проходят натуры тонкие, которые и создают духовную ауру жизни, через них…
Да не умничаю я, не достаю левой рукой правое ухо, а…
Хорошо, хорошо, не будем больше об этом, лучше опять – к дневнику. 
«Сегодня, чтобы отвлечь мою исстрадавшуюся подопечную от тягостных мыслей, повела на фильм Тарковского* «Жертвоприношение», а когда шли домой, снова услышала:
- Вот и фильм этот… Словно подсказывает: а зачем жить?
Попробовала даже выругать её, а она…
Ну, а когда привела её домой, легла она сразу на тахту и отвернулась к стене.
Я подошла, присела рядом и, чтоб отвлечь от горестного вопроса «зачем?», стала расспрашивать о работе, а она опять:
- И всё же, Тетьаль, скажите: а зачем жить, для чего?
И пришлось суемудрствовать: смысла жизни как такового вообще нет… даже более умные головы не нашли ответа на этот вопрос… перед человеком должен стоять только выбор: как жить… Слушала Настя, успокаивалась понемногу, а мне подумалось: да-а, ошибку я сделала, что повела её на этот фильм, рано ей - такое…»
А ты и вовсе заснула на нём?
Ну, может и лучше было б Настю - на другой…
Ага, на «Новые приключения Шурика» или «Пёс Барбос…», но тогда они не шли в кинотеатрах, вот и... Ладно, отвлеклись мы с тобой, читаем дальше.
«И всё же в субботу собралась Настенька к Пашке, а я даже и не попыталась отговорить её, ибо знала: не послушает. Но перед уходом забежала ко мне, улыбнулась грустно:
- Тетьаль, пожелайте мне ни пуха, ни пера.
И снова вечером сидели мы на кухне и она рассказывала, что не застала Пашку дома, что хотела сразу уйти, но его мать затащила к себе.
- Посидели мы, поговорили… - Настенька смотрит в окно на иву, что растет как раз напротив нашего окна: - Спросила: буду ли я поступать в Университет? Сказала, что поеду, а она вдруг и говорит: «Если поступишь, то приди, скажи».
- Она всё так же смотрит на верхушку ивы, но губы ее… Вот-вот заплачет! - И почему-то меня это сразу резануло: значит, знает, что Пашка меня бросил.  Оборачивается ко мне, смотри в глаза, а я… А я будто бы эдак легко-о, как ни в чём ни бывало восклицаю:
- Ну, бросил, так бросил. - И даже выдавливаю на лице улыбку: - Дурак, что отказался от счастья. - И снова улыбаюсь, но уже искренне: - Настюша, да найдешь ты себе друга лучше Пашки! Ты только верь в себя! – Она дернула плечом, горько усмехнулась, но я не унялась: – Ты же красивая, умная, будь еще и гордой!
Ничего не ответила моя исстрадавшаяся девочка. Поднялась. Засобиралась к себе, а когда прощалась, взглянула виновато. И почему виновато?»
Может, и так… может, и извинялась за «своё дурацкое поведение». Но Раис, почему «дурацкое», объясни? Влюблённая, страдающая… и не с кем посоветоваться потому, что мать бросила.
Ну, пусть будет по-твоему: не бросила, а предоставила свободу. Но в её годы от такой свободы может повеять холодом и случиться беда. Но вернёмся к Насте.
«И снова я - у Настеньки. И снова встречает заплаканная, ложится на тахту, но розового зайца уже не обнимает, а сидит он на спинке тахты, свесив голову набок, отчего кажется, что улыбка его погасла. Сажусь рядом с ней, глажу по волосам и слышу.
- Ну за что мне такое горе? – И рыдает. - Я же никому плохого не де-елала!
Как помочь, чем? И тогда, - может это подействует? - начинаю ругать Пашку, а она:
- Никого больше так не полюблю, как его!
И сдёргивает зайца со спинки тахты, прижимает к груди.
И опять стараюсь пробудить в ней гордость. И опять говорю и говорю, что она достойнее, умнее его, что он - так, мальчишка неразумный, если отказывается от такой красивой, доброй и умной дивчины. Немного помогает… хоть плакать перестаёт, но тут же слышу:
- Вот заснуть бы сейчас… и не проснуться.»
Ты, Раис, счастливая, если с тобой такого не было. А, впрочем… Знаешь, человек должен пройти через подобное. И потому, что оно не унижает, как ты думаешь, а наполняет душу.
А хотя бы и страдания. Как без них? Нельзя порхать по жизни мотыльком с василька на василёк, с ромашки на…
Можно? И даже очень «олрайтно»? Ну что ж, Раисочка, каждому - своё. Но позволь мне закончить свой рассказ, тем более, что осталось всего… всего три записи.    
«Сегодня Настенька вспыхнула и ожила, когда рассказывала о Пашке: подошел, мол, в парке и возвратил деньги, что давала ему в Болгарии. Но она отсчитала только триста рублей, а остальные вернула. «Почему возвращаешь?» - спросил.  «За тенниску... ту, что подарил». Ничего не ответил, а она повернулась и ушла.
- Молодец, Настасья! – обрадовалась я. – Значит, выздоравливаешь от своей влюблённости, значит становишься гордой… и мудрой, - даже польстила.
Она грустно улыбнулась, перевела разговор на работу, а я… А я не увидела зайца ни на тахте, ни на кухне. Хотела спросить про него, но не стала. Зачем тревожить еще не зажившую рану?»    
«Настя ездила «от завода» на два дня на турбазу, а когда возвратилась, зашла ко мне и сообщила:
- Мы с Пашкой теперь всё выяснили.
И была успокоенная, тихая.   
- Ну и расскажи, - улыбнулась, - как всё было?
И рассказала. 
А получилось так, что ехали они с ним на турбазу одним автобусом, и он всё пробовал заговаривать с ней.
- Даже руку мне подал, когда выходила из автобуса. Потом подходил и на дискотеке, в столовой, а вечером пришел и в номер. Лежала я на кровати, а он присел рядом и начал вспоминать: как хорошо нам было в Болгарии! Девчонки слушали, посмеивались… наверное, были рады за меня, а потом...
Потом подруга закрыла их в номере, а он стал возмущаться: «Меня ж там ждут»! Настя обиделась: «Ждут, так иди». Встала и начала стучать в дверь, что б кто-нибудь открыл. Открыли. И Пашка ушел. Но на другой день опять несколько раз подходил к ней, а вот вечером, когда она одна оставалась в номере, не приходил и не приходил. Тогда сама пошла к нему и пригласила к себе.
- Ну а потом... - делает глубокий вздох и вдруг говорит: - А потом мы легли спать. - Натягивает плед до подбородка, отворачивается к стене. И теперь я только слышу ее: - Говорил, что, никогда не женится, что все девки ему надоели, а я сказала, что теперь мне от него больше ничего не нужно и что это - наша последняя встреча.
Рассказала мне Настасья всё это… и вот уже несколько дней ходит тихая и грустная.»
Раис, ты опять – за своё. Ну почему все должны поступать так, как тебе кажется? Ведь люди очень разные и каждый вправе выбирать поступок, соотносясь со своим характером, вот и Настя… Надо было ей разобраться и в себе, и в Пашке, а не делать резких движений, выводов, и это…
Да, разобралась, не сделала «резких», а понемногу… А, впрочем, послушай две последние записи:
«Я пришла домой, прилегла на диван, закрыла глаза, - уж очень устают после монтажей! Но пришла моя юная соседка: ей уже третий раз звонит Пашка, говорит о том, о сем, но никуда не приглашает, не назначает встреч.
- Настенька, учти, - сказала тихо, - таким он всю жизнь и будет.
- Но он же совсем другим был, когда познакомились! 
- Когда знакомятся, все бывают «другими», - обобщила. 
- Не знаю, и как с ним быть?
И голосок её зазвенел.
- Будь искренней. Скажи как-нибудь: Паша, между нами появилось кривое стекло, через которое мы смотрим друг на друга и не верим: ты - мне, я - тебе. Так нельзя. Любить - значит верить. Если не будешь со мной таким же искренним, как раньше, то лучше не звони.
Ничего не ответила. Ушла к себе».
«Ходила Настенька на проводы заводских новобранцев в Армию, встретила там Пашку, а он сказал: «Приходи провожать меня на вокзал. Я так хочу». И она думала пойти, но я мягко рассоветовала:
- Не ходи. Если бы он любил тебя, то нашел где и как проститься, а так...
И она не пошла».
Да нет, Раис, так и не возвратилась Настя к Пашке, хотя он и писал ей со службы влюбленные письма.
Да, отвечала ему… опять же по моему совету: напиши, мол... ему же, бедненькому, там скучно! А когда возвратился со службы, были у них встречи, но… Но у неё была уже другая влюбленность.

Вот и подошла к финалу моя очередная «эмпирика», в очередной раз подсказавшая мне, что если человеку за тридцать, то принимать его надо таким, каков он есть, ибо с годами почти ничего в нём не меняется. Как в Раисе. А посему… Нет, так и не сказала ей тогда, что героиней моего рассказа была не соседка Настенька, а её дочь.