11. Зимняя сказка

*Русский язык в умелых руках и в опытных устах - красив, певуч, выразителен, гибок, послушен, ловок и вместителен*. А. И. Куприн
    Щеки пылали, и я не чувствовала ног от холода, но была довольна. Марина села на перила и, ссутулившись, скинула ноги над пропастью. Я, уже без боязни, села рядом и углубилась взглядом в небо. Леля молча села по другую сторону от меня, а парни нашли место позади, занявшись каждым своим видом искусства.
    - Красивый кулон, - сказала Марина. Я кивнула: подарок Саши. Про него-то я совсем забыла, - Будешь? - Марина достала потрепанную пачку "Явы". Не какие-нибудь импортные, но вшивые, а наши, отечественные сигареты. Хотя не спорю, табак, который курили еще наши пра-пра-пра деды для лечения от хвори, были намного лучше и полезнее.
     Но мне нечего было терять. Я не боялась ни гриппа, ни простуды, ни даже рака. Мне было банально все равно. Я положилась на волю космоса. У меня появилась истинная вера, поглотившая без фанатизма и недоверия мое сердце. К тому же, у меня было такое предчувствие, что болезни больше не грозят мне.
    Я пожала плечами и взяла одну. Такая тонкая, хрупкая, длинная. Даже не верится, что она губит стольких людей. Правильно говорят, что внешность часто бывает обманчива. Особенно на мужчинах, которые, как зомби, тянутся за красивой оберткой. Увидят пестрый, сияющий фантик и идут за ним, и им все равно, что там, внутри: навоз или камень. Они проглотят, давясь и кашляя, и попросят добавки. Но разве оболочка - главное? Может я просто уже превращаюсь в старуху?
     Юбка развивалась на ветру, и я судорожно сжимала мышцы. Даже было удивительно, как я смогла прыгать в платье. Вообще, трудно было привыкнуть к условиям нового климата, в котором отныне я жила. Как любила шутить моя калужская учительница географии: где родился, там и пригодился. Разумеется, неблагоприятными для жизни российскими районами считали Оймякон и Мурманск, но уроженцу средней полосы сложно адаптироваться в условиях суровой тайги и уральском ветре.
      Я всегда куталась в несколько кофт, таким образом согреваясь с помощью теплопередачи, изученной еще на начальном курсе физики, а вот, например, Марина и Леля, выросшие здесь, совсем не дрожат, и даже щеки их не горят.
      В руках Марины щелкнула ярко-салатовая зажигалка, на миг вспыхнул беглый огонек, и я приложила сигарету к губам, глубоко вдыхая пыльцу никотина. Мои легкие наполняются инородным веществом, и я, не в силах сдержать рвотный позыв, кашляю, наклонив голову вниз. Кашель сухой, тяжелой, я трясусь.
     Марина смеется и забирает у меня сигарету.
     - Рано тебе еще.
     - Нормально, - обижаюсь я, ощущая что хочу еще. Не знаю откуда, но я понимаю, что на этот раз мой организм не отвергнет наркотик.
     - Порой и в сорок пять бывает рано, - говорит Марина, но отдает мне дымящую сигарету.
     Я чувствую, как дым наполняет мою ротовую полость и обжигает гортань, но не сдаюсь. Марина смеется еще раз и, запрокинув голову, выдыхает колечки дыма. С завистью замечаю, что ведет она себя легко и свободно. Я же, не смотря на умение полностью контролировать свое тело, чуть ли не дрожу от смущения.
     Сразу вспоминаются деревенские посиделки у бабушки. В нашей деревне было много ребят, которые приезжали на лето с Москвы, Калуги и Тулы. Еще меньше чем в десять лет мы построили в поле, недалеко от жилых домиков, беседку. Сперва она напоминала индейский фигвам, но мы все равно приходили каждую ночь и разводили костер по традиции. До утра, в любую погоду, это было наше убежище. Мы выросли и соорудили уже настоящую беседку - дом, домище. Мы играли в карты, в прятки, болтали и смеялись, ребята курили кальян и пили водку, жарили хлеб и коптили картофель. Пожалуй, это одно из немногих приятных воспоминаний моей прошлой жизни.
      Леля по-прежнему молчит, однако я твердо решаю зависти разговор.
     - Почему птица? - вырывается у меня прежде, чем я успела прикусить язык.
     Леля, которой совершенно не подходит это имя, имя маленькой хрупкой девочки, невольно отрывается от своих мыслей, неизвестных мне, берет сигарету у Марины, не торопясь трогает клипсу в ушах и, закуривая, окидывает меня задумчивым взглядом, словно обдумывает стоит ли на меня вообще тратить время. А скорее всего, она просто мысленно насмехалась над моими мешками под глазами и мелкими царапинами, которые я приобрела в сегодняшней борьбе с Сашей. Как бы там не было, в конце концов она склоняется в мою пользу.
      - Тату не просто способ объявить себя крутым, и истинно крутые делают наколки не ради популярности. С некоторых древних и уже мертвых языков татуировка переводится, как "след" и "открытая рана". С таитянского диалекта - рисунок. С польского, румынского и тагальского - папа, что символизирует самое дорогое. Почему именно птица? Не знаю, она вообще символизирует солнце, как мой личный источник света, чтобы я никогда не боялась темноты, но птица в полете - это знак вечного путника. Я хотела бы находиться всегда в пути.
     Да, я бы тоже так хотела. Она еще раз затянула. Конечно, место для татуировки Леля выбрало самое заметное, но она явно была не из тех девушек, что зависимы от чужих мнений. Я уставилась в небо, забыв о своей сигарете. Меня занимал один вопрос: где начинается космос? Я много раз выкладывала фотографии с подписями: "Там, где начинается космос", но ответа так и не нашла.
      Но Леля внезапно сама продолжила разговор:
    - Знаешь... Я - патриотка. Душой и телом принадлежу стране. А сейчас.... Сейчас смотрю на обстановку политических отношений и... Задумалась. Нужен ли сейчас патриотизм? Понимаешь?
     Я активно закивала. Ее глаза светились энтузиазмом, и в них я узнавала себя много лет назад, в романтическую пору. Не хотелось бы сломать тонкую грань психики Лели.
     - А ты как думаешь: нужен ли патриотизм сейчас? - Марина никак не реагировала на нас. Казалось, она вела свой внутренний монолог.
     Нужен ли сейчас патриотизм? А стоит ли вообще задаваться этим вопросом? Ведь, в отличие от других нравственных ценностей, патриотизм никогда не утратит своего значения. Я думаю, анархизм всегда будет оставаться лишь в теории, а следовательно люди должны будут любить страну, где они родились. Патриотка ли я?
     Ну, разумеется, да. Однако не стоит эти идеалы вбивать малолетним детям, у которых очень развит эффект эгоцентризма. К этому осознанию я шла долго и тяжело, и они сделают правильные выводы в свое время. С первых лет я полюбила Индию за ее пестрые сари, острую пищу, звонкие песни, безграничную сказку, красивые пейзажи, черные глаза мужчин и темные кольца женских кудрей. Я бредила этой страной много лет, пока не переключилась на Грецию, ее высокую культуру, красивых гетер, божественную музыку и тяжелый алфавит. И опять то же самое. Затем: Англия, Испания, Франция, Бразилия и так далее.
      Но восемнадцатого февраля две тысячи четырнадцатого года во мне все перевернулось. Все мои стереотипы, которые я до этого считала непобедимыми, канули в бездну. К нам присоединился Крым, я смотрела на ситуацию в мире и зверства нового поколения фашистов и чувствовала , как во мне поднимается волна: я люблю Россию. Люблю ее изумрудную тайгу, бескрайние поля, засеянные пшеницей, ласковое солнце, лазурные нити рек, громады грозных скал, сады в деревнях, сельские дороги и легкий аромат ромашек. Я люблю нашу музыку, языческих богов, русые волосы и историю Родины.
      Нужен ли сейчас патриотизм? Даже не смотря на то, что вопрос по-моему чисто риторический, я отвечу: да. Особенно сейчас. Мы должны не бежать в "лучшую" Америку в поисках легкой богатой жизни, а остаться в России и помочь ей в уже который раз восстановить положение ведущей европейской державы. Тут наш дом, и этим все сказано. Патриотизм - это любовь к Родине, не смотря на географическое положение и политическую обстановку, любовь, за отстаивание которой ты готов умереть. Она не должна нести в себе конкретной мысли, ведь любим мы не за что-то, а просто так.
         Я уронила голову, скрестив руки на уровне запястий. Мой взгляд, медленный и философский, упал на нити зеленовато-голубых вен, протянувшихся под кожей. Они слегка выпирали вперед, отбрасывая легкие тени на гладь руки.
      Леля долго смотрела на меня, а потом, опустив голову, вздохнула:
      - Все ясно.
      - Прости, я не знаю... - вздохнула я. Мне совсем не хотелось делиться своими мыслями с незнакомыми людьми.
     - Ничего.
     Повисла неловкая пауза, и чтобы ее прервать я спросила:
      - А сколько тебе лет?
      - Восемнадцать, - такого ответа я явно не ожидала. Я думала что ее возраст уже клонит к третьему десятку, в котором, как говорят, жизнь только начинается.
     - У тебя еще вся жизнь впереди, - проговорила я. Мне было обидно за Лелю, что она, такая молодая, здоровая и полная сил, просиживает свою жизнь в этой заброшенной стройке. Так ведь вся жизнь пролетит, и оглянуться не успеет.
      Она усмехнулась и вновь посмотрела на меня. В ее серых огромных глазах плясали чертики.
      - А у тебя нет разве?
     Я понурила голову: у меня нет. На мне клеймо, которое не даст спокойно прожить жизнь.
      Испортить настроение не позволила природная аномалия. Пошел снег, так желаемый местным населением. Я улыбнулась, закрыв глаза, и подставила свое лицо под воздушные хлопья белоснежного искристого снега. Одна из снежинок, тонкая и кружевная, опустилась мне на кончик носа и я, как в детстве, слизала ее языком.
      Жизнь может быть прекрасной и полной смысла.

   Время летит быстро, незаметно, уплывает навсегда. Как одно мгновение пролетели полтора месяца. Я вернулась к Саше, дав ему второй шанс. Я не знаю, что заставило меня принять такое решение, но думаю, что здесь сильно подействовал мой страх одиночества, сопровождающий меня всю жизнь.
      А он старался исправить свои ошибки. Как только снега выпало достаточно, мы поехали кататься на лыжах в горы. Это было потрясающе: ехать с вершины, ощущать как горят щеки от мороза, а кругом каменные глыбы с заснеженными кустами, бескрайнее небо и другие отдыхающие.
      Я многое узнала за это время о своем новом доме: Урале. Эти горы в простонародье звали Каменным поясом Русской земли, а античные авторы писали про них, называя Рифейскими. Хребты разделялись продольными межгорными понижениями, по которым текли реки. Здесь добывали платину, асбест, аметисты, сапфиры, александриты, яшму и мрамор. Дымчатые топазы, зеленые изумруды, прозрачный горный хрусталь, узорчатый малахит, розовый орлец и прочее. На Урале много горных озер и рек. В низовье, на участках луговых степей красочный ковер образует разнотравье. Кое-где затесались одинокие стволы берез и осин. На одних из ноябрьских  выходных я съездила к памятнику, разделявшему Азию и Европу. Обелиск, кстати, находился прямо за Первоуральском.
       Я стала ходить на курсы по экономике и бизнесу и занятия по древнеславянскому языку. Я прошла школьную программу немного вперед и уже сдала экзамен по математике и написала итоговое сочинение. Тема-то попалась простая, про Челкаша. 
       С ребятами я теперь гуляла почти каждый день и была так занята делами, что совсем забыла про Славу и Апрелину. Перун подрос и теперь я с удовольствием гуляла и играла с ним. За это время я столько прочитала книг, что уже и вспомнить не могу.
      Ближе к празднику Первоуральск изменился до неузнаваемости. Всюду были фонарики и гирлянды, снег волшебно сиял в свете неоновых лучей, на каждом доме значилась вывеска с пожеланием счастливого нового года. Богачи повесили на своих дверях венки из омелы или остролиста на европейский манер, в сквере поставили гигантскую елку, украшенную красно-золотыми стеклянными шарами. В магазинах люди с улыбками раскупали теплые носки с милыми рожицами, вязаных овечек, символы года, блестящую мишуру и праздничные сладости.
      Я же купила лишь пачку любимого рахат-лукума, уже зная где буду провожать старый год. На этот раз я отказалась от помощи Жени и целиком положилась на вкус Саши. На мне было атласное белоснежное платье, расшитое искусными кружевами, и туфли на шпильке. На этот раз я лишь едва коснулась тушью и серебристыми тенями и, подведя глаза, мазнула губы коралловой помадой. От духов, сладких с ноткой моря, я тоже не смогла отказаться.
     Когда часы пробили три дня, он накинул на меня полушубок, и мы, доехав до аэропорта, заняли свое место в бизнес-классе. Это был первый мой полет, и я часа два неотрывно пялилась в иллюминатор, на облака и лазурное небо. Остальные два часа я пила кофе и бездумно листала глупые глянцевые журналы.
       В Иркутске мы приземлились уже в семь часов вечера. Саша решил показать мне хваленый Байкал, и на такси мы добрались до него всего за тридцать минут. Я не пожалела, что провела много времени на холоде. Это было чудесно.
      Я вышла из автомобиля, и подо мной хрустнул снег. Я замерла, увидев красоту, которую раньше и представить не могла. Байкал, безграничный и властный в своем просторе, спрятанный под толщей голубого кристального льда, плавно переходил в чистое небо. Был ясный день, и линия горизонта смылась. Вдали виднелись ледяные острые глыбы, выраставшие прямо из воды. Их концы загадочно переливались под лучами заходящего солнца, червонного и таинственного. Высоко в небе летели какие-то птицы, оставшиеся на суровую зиму Сибири. Их огромные крылья могучей тенью отражались на льде. Куда ни глянь: конца не видно. Один лишь лед и снежные глыбы, сильные и неприступные, как стена, оберегающая россиян от зла.
      - Нравится? - спросил с улыбкой подошедший Саша. Я зачарованно несколько раз подряд кивнула, не в силах что либо сказать. Слова - пустое, как любила говорить Апрелина. И вправду: сейчас они ничего не могли выразить, а лишь испортить момент прекрасной сказки. Вдруг это все сон, и сейчас, проснувшись, я вновь окажусь в жестокой и беспощадной реальности?
      Но, к счастью, это был не сон, и мы с Сашей, по-дружески взявшись за руки, гуляли целый час по набережной. Мы болтали обо всем на свете, не останавливаясь на конкретном и не думая ни о чем, и сейчас я больше половины слов не могу вспомнить.
      Ночь, по-праздничному шумная вдалеке и тихая здесь, вблизи, на природе, опустилась на землю быстро, окутав нас. Она, такая звездная и прозрачная одновременно, нависла над огромной платформой леса грозно и в то же время ласково. Острые вершины елей держали чернильно-матовое полотно небо, царапая его. Звезды, горящие холодным белым пламенем, рассыпались на черной ткани небес, словно вышитые искусной рукой. Уханье сов и трепет крыльев ночных бабочек наполняет тишину, делая ее идеальной. Один раз мы видели мотыльков, улетавших куда-то. Зажглись фонари ледокольщиков, и лед из багряного окрасился в хищно-золотой. Ничего уже не было видно, и лишь лед трескался под нами.
     Саша внезапно остановился передо мной, замолкнув на минуту. Его рука сильнее стиснула мою. Я не видела его глаз, но мне кажется, он был чрезвычайно взволнован.
     - Ты простишь меня, Россия? - поспешно прошептал он. Голос дрогнул, робко и боязливо.
     Я удивленно моргнула.
    - Я тебя уже простила, - ответила я, чувствуя как Саша дрожит. Это еще сильнее шокировало меня. Почему он так переживает из-за меня?
    - Нет... Ты только так всем говоришь, но на самом деле ты ничего не прощаешь и не забываешь... Но я хочу, чтобы ты простила меня.
      Я грустно улыбнулась: как чутко он описал мои приоритеты.
     - И почему же я должна сделать исключение для тебя? - мой голос был мягким. Повисла минута молчания.
     - Действительно, - он усмехнулся и отпустил мою руку, - С чего это вдруг?
      Я не понимала его. Чего Саша добивается? Мы ведь не враги, и не коллеги, и не соперники. Мы - друзья, так ведь?

  Лучи фиолетовых неоновых прожекторов ослепляют меня, стоит только мне переступить порог зала иркутского Дворца Искусства. Музыка играет настолько громко, что я чувствую вибрацию в каждой частичке своего тела. Играет, кажется, Кэти Перри. Ощущение, словно это не люди движутся, а бестелесные тени демонов танцуют свой дьявольский танец - лиц не было видно из-за мерцания света.
      Я с сожалением обернулась на коридор, где абстрактные картины пропадали за белоснежными мраморными колоннами. Там был ровный, в меру яркий свет, мягко оттеняющий пуфики и креслица. Мне хотелось убежать туда и спрятаться за одним из них, скрыться от назойливых глаз толпы. Но мой мозг хотел, чтобы я перестала бояться. Высота и скорость для меня теперь были лишь звуками, но удастся ли мне победить страх толпы?
    Чашу весов перевесило осознание присутствия Саши, и я, глубоко вздохнув, окончательно погрузилась в праздный мир человеческого шума. Двери за мной с хлопком закрылись, и я полностью оказалась отрезана от возможности спасительного бегства.
    Саша, видимо, почувствовал мое шаткое состояние и, обняв за плечи, повел в самую гущу слияния людских тел, пьяных и разгоряченных, полных желания.
     - Ты не обязана это делать, - он пытался перекричать музыку, и его дыхание щекотало мои уши, - Но ты же знаешь ради чего все это!
     - Я хочу, - прошептала я, облизнув пересохшие губы, и мои шаги стали уверенней.
     - Хорошо. Не хочешь потанцевать? - мы остановились. Дверей уже не было видно.
     Я удивленно на него посмотрела и прыснула.
      - Я? Танцевать? Смешно, - он озадаченно посмотрел на меня, лоб прорезала складка, - Я не умею.
      Он еще сильнее растерялся.
     - Но ведь у тебя там... Вроде из-за разума можно чему угодно научиться... - Он заморгал.
      Это была правда, но мне не хотелось сейчас танцевать. И тем более с Сашей, которого я принимаю за брата. Поэтому я наигранно рассмеялась
     - Ну да, размечтался! Тогда я бы давно уже завоевала бы мир! - хотя и это было в моих силах, только я не рвалась ко власти.
     Саша постоял несколько минут, глядя на меня, отчего я испытавала жуткую неловкость, и наконец сказал:
      - Ну что ж. Тогда может тебе принести чего-нибудь выпить?
      Я благодарно ухватилась за эту соломинку.
     - Да! Буду очень рада... Только чего-нибудь покрепче.
     Саша ухмыльнулся и растворился в толпе. Я, ощущая как все больше устаю от толпы (а ведь когда-то собиралась жить в Москве!), стала пробираться дальше. Я не знала куда шла и просто надеялась, что Саша сможет меня найти.
      Возле бара какой-то мужчина, уже довольно пьяный, приставал к девушке. От него несло перегаром за несколько метров. Девушка особенно-то и не отказывалась, лишь также по-пьяному шутила:
     - А я буду твоей принцесской?.. Ну вот купи мне такую тачку, чтобы все померли от зависти, и я накачаю титьки... Шестой?.. Нет, это уже и шмотками не обойдется...
     Я с презрением посмотрела на них и отошла подальше. Ненавижу в людях только одно - не предательство, не подлость, не глупость, и даже не коварность - поверхностность. Мелкие желания, бытовые мечты, дешевые дела, пустые слова - от всего этого я начинала закипать, как чайник, стоящий на плите уже добрый час.
      О чем мечтаю я? Может это и не так возвышенно, но я живу не ради того, чтобы остаться в памяти людей или на страницах истории, а чтобы, умирая, понять, что жизнь была прожита не просто так. Вот это осознание, последнее перед смертью, для меня самое важное. И единственное чего я хочу: объездить весь мир. От Австралии до Антарктиды, от Нью-Йорка до Токио. Я просто хочу иметь возможность делать все, что мне пожелается: набить крутые татуировки, путешествовать, ходить на концерты, встречать новых людей, открывать для себя новые места и стирать горизонты дозволенного. Хочу подбирать бездомных животных и спать на заднем сидении грузовика, смотреть на звезды, фотографировать и ни о чем, ни о чем не беспокоиться...
     Желая куда-то деться от этой пошлости, я сделала несколько неуверенных шагов и замерла. Пока я думала, где столько ходит Саша и почему жизнь такая ужасная, в зале появился еще один человек. Чувствуя как к щекам приливает кровь, я хотела провалиться сквозь землю от стыда. Этого парня я желала видеть лишь в одном случае, если внезапно все земляне умрут. Тогда мне нужен будет хотя бы один любой человек, чтобы выжить. Или нет?..
     На спортивном загорелом теле идеально сидел белый костюм. Из нагрудного кармана торчали край алого накрахмаленного платка и бутон красной астры. Все это, а еще и бардовый отглаженный галстук, прекрасно оттеняли шелковые каштановые локоны, мягко блестящие под светодиодами. Волосы были зачесаны на одну сторону и обильно залиты лаком. Начищенные черные ботинки сверкали в полутьме. И нет, я не сошла с ума, разглядывая его всего, просто это был никто иной, как Станислав Князев. Прекрасный, как Аполлон, сошедший с Олимпа ради простой смертной.
     И я его по-прежнему любила. Правильно говорят: от любви до ненависти один шаг, и наоборот. Так и случилось с нами. Мы встретились первого сентября в пятом классе. Он и тогда был совершенством в своей белоснежной рубашке, голубом галстуке и вихрем на голове. Я сразу влюбилась в него, даже не зная еще его имени. А вот Слава совсем не питал ко мне теплых чувств. По его же словам, я его раньше очень бесила. Но мы росли, менялись, и однажды на физкультуре что-то случилось с канатом - похоже его не достаточно крепко прицепили - и я сорвалась вниз с самой вершины.
     К счастью внизу были резиновые маты, но я все равно довольно сильно ушиблась, не говоря уже об испуге, который испытала, летя с такой огромной высоты. Дальше мне казалось, что я сплю, потому что первым ко мне подскочил Слава. Потный задыхающийся, в своих ярко-салатовых шортах, но такой же восхитительный. Я не знала, что он говорит, потому что уже начинала терять сознание, но его губы спешно и судорожно шевелились. Как после мне рассказали, это он отнес меня в медицинский кабинет.
     На следующий день он подошел ко мне спросить про мое самочувствие, а еще через день пригласил погулять в парке. К тому времени я уже его ненавидела за мерзкое и пренебрежительное отношение к себе, но непонятно почему согласилась. Ничего плохо не случилось, и я согласилась на продолжение. Я заново влюблялась в него, и видела как он все теплее и теплее смотрит на меня. От этих взглядов я улетала в небеса и улыбалась, как дурочка. Во мне трепетали бабочки, и при каждой встречи с ним дрожали коленки. Это была любовь, чистая, невинная и такая юная.
      Я отвернулась, чтобы он не заметил меня. Что он вообще тут забыл, в половине страны от дома? Этого я точно не хотела. Но понимая, что он может подойти к бару, я рванула в толпу и стала пробираться, расталкивая людей в пышных платьях с перьями в волосах, лица которых были скрыты за масками. Порой я поглядывала на Славу, почему-то стоящего на месте. В непостоянстве лучей я не могла видеть, что его глаза перебегают с одного лица на другое. Как мне показалось, я увидела рыжую макушку Саши вдалеке, но, оглянувшись в последний раз на Славу, не увидела того.
      Забеспокоившись, я стала суетливо оглядываться и мотать головой так, что заболела шея. Перед глазами все плыло, мигание света начинало сильно раздражать.
      - Ай! - недовольно раздалось над моим ухом: видимо, я все-таки кому-то наступила на ногу.
     Я, сделав виноватое выражение лица, развернулась, чтобы извиниться, и оказалась лицом к лицу со Славой. Я даже дышать перестала, понимая что давно мы уже не были на таком близком расстоянии. Больше года, а это уже срок.
      Он смотрел на меня, не улыбаясь и не злясь, а в его глазах светилась боль. Я хотела убежать, впрочем как всегда, а Слава перехватил меня за руку и притянул к себе. Я вздрогнула и медленно подняла на него глаза. О нет, в его глазах показались слезы. Ненавижу это чувство: вину. Чего он добивается?
       - Потанцуй со мной, - спокойно сказал он, отпуская меня. Все это было похоже на прощанье. Терпеть не могу сентиментальных людей.
      - Я не... - попыталась солгать я, как и Саше, но он грустно усмехнулся, покачав головой.
      - Не ври. Я ведь помню все наши танцы... Ты учила меня вообще-то.
      Я не смогла сдержать улыбки, вспоминая то время. Но, между прочим, он уже умел танцевать до наших отношений. Особенно меня огорчил танец на одной школьной дискотеке, где Слава пригласил Вику на медленный танец. Ну, конечно, ведь она самая красивая и изящная девушка школы. Тогда я выскочила из зала и больше туда не возвращалась. Мне было очень больно, но слезам я позволила пролиться лишь дома.
     - Но я не хочу... Мне уже пора домой.
     - Ты только что пришла, - его голос стал настойчивым, но в нем по-прежнему слышалась мольба. Мне стало его жалко, но ведь и он причинил мне не меньше боли.
      - Ты что следил за мной? - изумилась я.
      - Просто потанцуй со мной, - он протянул руку. Заиграла мелодия. Пел приятный женский сопрано.
  *You're hard to hug, tough to talk to.
And I never fall asleep, when you're in my bed*.
     Я была в очень тяжелом положение. Я понимала, что мне не стоит наступать на старые грабли, тем более, что за ним могут следить и тогда моя жизнь под угрозой. Я оглянулась в поисках Саши, однако его нигде не было, что сильно меня огорчало. Но я помнила наши объятья, тепло его тела, ласковые губы, нежные слова. Мне хотелось еще и еще, и лишь со Славой.
     Но все же, все же я хотела уйти, однако мое тело само подалось к нему, принимая приглашение. Моя рука, спрятанная в легкую, как паутинка, перчатку, сжала его руку, и Слава, обняв меня за талию, притянул к себе.
    *All you give me is a heartbeat
I've turned into a statue
And it makes me feel depressed*.
     Я совсем не понимала, как я могла так бездумно согласиться, но вырваться не было сил: от воспоминаний тело стало свинцовым, ватным, непослушным. Толпа расступилась, места стало больше, но меня не волновало почему. Я завороженно смотрела в глаза Славы и мрачно думала, что он нашел во мне. И вообще зачем он приехал в такую даль? Надеюсь, не ради меня?
     *Cause the only time you open up is when we get undressed*.
     Слава уверенно вел, а я лишь могла делать неуверенные шаги. Я исподлобья глядела ему в глаза, силясь не дрожать. Но меня всю трясло. Мне было страшно. Ведь это песня - трехминутная сказка, и я не хочу, чтобы она заканчивалась.
     *You don't love me, big fucking deal
I'll never tell, you how I feel*.
     Однако танец заставлял меня верить в чудо, и я, расслабившись, отдалась музыке. Губы Славы тронула легкая улыбка, и он нежно провел пальцем по моей спине, вдоль позвоночника. Мои глаза замерли на его лице, я вся затрепетала в предкушении и на секунду закрыла глаза, чтобы успокоиться. Фраза в песне повторилась, Слава закружил меня и я в унисон припеву рассмеялась...