Пытка

   За окном хозяйничала зима. Мороз сковывал все вокруг и рисовал узоры на окнах. Календарь показывал конец января, шла середина рабочей недели. Утро сменило ночь, но на улице было еще темно. Лишь свет уличных фонарей разрезал темноту.  Сквозь который было отчетливо видно, как падали огромные хлопья снега, накрывая собой город. Во многих домах уже горел свет. Люди постепенно отходили ото сна и готовились покинуть свои дома. Чашка крепкого кофе помогала взбодриться. Утренняя телепередача с центрального канала, с улыбчивыми ведущими, рассказывала первые новости, нового дня. В чьих-то квартирах включенная музыка поднимала настроение и заряжала энергией. Кто-то, ворча себе что-то под нос, ненавидел всех, а кто-то встречал утро с улыбкой. Для кого-то новый день был в тягость, для кого-то подарком, чтобы покорят новые вершины. Надежда на перемены согревала чье-то сердце, чье-то же с безразличием и давно потухшим внутри огнем, билось в груди. Город в скором времени опять наполниться повседневной суетой. Тротуары наполняться пешеходами, дороги автомобилями. Малышей родители разведут по детским садам. Дети постарше сядут за школьные парты и будут тянуться к знаниям или же скучать на уроках, а после хулиганить на переменах. Взрослые отправятся на работу заработком, чтобы прокормить своих домочадцев. Обычный день, обычного человека, в обычном городе.
   На часах было двадцать минут восьмого. Данил сидел на кухне, в своей квартире. Он смотрел в окно и курил сигарету. Окно выходило во двор. Из него было видно не большую старую, железную горку, качели, занесенное снегом поле с воротами и два соседних дома. Так же во дворе стояло несколько машин, некоторые из них уже прогревались, готовясь к отъезду.
   Данил был мужчиной средних лет, среднего роста, худощавого телосложения, лицо его покрывала двух недельная щетина. Проживал он в двухкомнатной квартире, со своей семьей. В большой комнате он жил с женой, комната поменьше была отдана их сыну. Они жили в среднем достатке, без каких-либо изысков. Он работал в местной автомастерской, она продавщицей в продуктовом магазине. Их сын учился в четвертом классе. Как и большинство детей, он был непоседой и любил хулиганить. Из-за этого родители заставляли ходить его в воскресную школу. Они считали, что там его образумят и расставят правильные жизненные приоритеты. Т.к. сами большую часть времени пропадали на работе и ребенком занимались изредка. Большую часть времени он был предоставлен сам себе.
   Данил докурил сигарету и хотел затушить ее в пепельнице, но она уже была переполнена. Он бросил окурок в раковину, затушив его водой из-под крана. И снова развернулся к окну, не сводя глаз со двора.  Люди потихоньку начали покидать свои дома. Отправляясь на работу. Кто-то пешком, кто-то на автомобиле. У подъезда, в котором жил Данил стояло три машины. Две соседские и его собственная. Большинство соседей по подъезду уже ушли. И только те, кто имел автомобили, еще оставались дома, да молодой парнишка-студент, проживающий со своей бабушкой.
Данил провел ладонью по лицу. Мешки под его глазами говорили о том, что он долгое время находился без сна. Он все так же смотрел в окно, лишь изредка отводил взгляд на часы, висящие на стене. Данил начинал нервничать, что его соседи находятся все еще у себя дома. Машины в скором времени стоявшие у подъезда покинули свои места. Но беспокойство, его все еще не покидало. Ведь паренек был еще у себя в квартире. Злость внутри Данилы начинала закипать. И сжимая кулак, он прохрипел: «Ну, где ты? Выходи же». Часы показывали без пяти восемь. Но тут вдруг дверь подъезда открылась, и из него пулей вылетел парнишка. И градус тревоги в душе Данилы понизился.
   Он взял со стола графин с водой. Достав чашку из верхнего шкафа, он наполнил ее. От волнения в горле стало, как в пустыне. Опустошив чашку за два глотка, он поставил ее обратно. Сев на стул Данил, еще раз провел рукой по лицу. Беспокойные мысли не давали ему покоя. Они терзали его сердце и душу. Убивая все светлое и доброе. Оставляя после себя лишь злость и темноту. Их были сотни в голове и каждая страшнее другой. Они путались между собой и сматывались в один большой очищенный от всего лишнего комок искренней ненависти. Он не пытался их отогнать, лишь они ему были нужны.
   Глубоко вдохнув и выдохнув, Данил встал со стула и направился в ванную. Ополоснув лицо, он посмотрел на себя в зеркало. И увидел лишь искривленное отражение, раздавленного человека. Выйдя из ванной, он решил перед тем, как покинет свой дом пройтись по нему в последний раз.
   Сначала Данил зашел в комнату, где он жил с женой. Комната была обставлена скромно: на полу лежал цветастый ковер, на стене висел телевизор не больших размеров, раздвижной диван, деревянный столик, «стенка», и окно с балконом. Тяжелые мысли сменили воспоминания о том, что уже стало пеплом. Они нахлынули волной, оставляя после себя лишь рваные раны на душе. Он смотрел на расправленный диван где, когда-то жена отдавала ему свою ласку. Где они холодными ночами согревали друг друга. Комната все еще хранила ее нежный запах. Смех и улыбка, которые она дарила своему мужу, как будто все еще находились здесь. Эти воспоминания были самым лучшим, что осталось, но предавали еще больше весу и так тяжелому грузу на сердце. Закрыв дверь, Данил направился в комнату, где жил его сын. Она так же была обставлена без изысков: у стены стояла кровать, напротив нее был шкаф, где висела школьная форма, рядом с окном находился компьютерный стол, на котором был не большой хаос, так же стояло два стула, на них была свалена детская одежда, на полу валялось несколько игрушек. Вообще эта комната отличалась от первой беспорядком, что сразу выдавало, что здесь жил ребенок.
Зайдя сюда, Данил ощутил всю невыносимую боль от воспоминаний. Боль, что пронзила его насквозь, чуть не свалила Данила с ног. Слезы хлынули из уставших глаз. Его терзали не столько сами воспоминания, а то, что это были лишь они. Все, что было дорого ему, было уничтожено. В голове остались лишь счастливые образы. Образ сына. Мальчика, которого он больше не когда не обнимет, не потреплет по голове и, которому не скажет ни слова.
   Выйдя из комнаты Данил начал собираться, чтобы покинуть свой дом. Он был почти уже готов, осталось лишь накинуть куртку и одеть ботинки. Как только с этим было покончено. Он взял фотографию с тумбочки на которой была запечатлена его семья, которую он оставил заранее и так же связку ключей. Сунув их в карман штанов, Данил оделся и поднял пакет с вещами стоящий у двери. Окинув прощальным взглядом свою квартиру, где он прожил большую часть своей счастливой жизни, он покинул ее.
   Быстро спустившись с четвертого этажа. Данил вышел из подъезда на улицу. Холодный воздух сразу же ударил в лицо. Снег все еще засыпал все вокруг. Он остановился и вдохнув свежего воздуха, посмотрел на двор. Где когда-то качался на качелях его сын, где мальчик катался с горки и бегал по полю с друзьями, играя в футбол.
   Постояв несколько минут, Данил направился к подвалу, находящемуся с лева от подъезда. Подойдя к двери, он вынул из кармана связку ключей и подобрав нужный, снял старый, ржавый замок. Открыв дверь, он увидел перед собой лестницу, ведущую вниз и непроглядную тьму, в которую ему нужно было нырнуть. Данил достал из пакета фонарик и включив его стал спускаться вниз. Запах сырости и гнили врезался в его ноздри. С труб капала вода и замерзала на полу. Света не было, лампочки давно перегорели. Этот подвал отличался довольно опрятным видом, от других ему подобных. Он не был захламлен мусором, некто в нем не ночевал, греясь зимой и распивая дешевый алкоголь. Детишки так же не бегали сюда покурить, прячась от родителей т.к. он был всегда на замке. По левую сторону от Данилы находилась обшарпанная стена с трубами, по правую сторону сарайки жителей подъезда. Он направлялся к своей двери, она была отдельна от остальных и помещение за ней, было несколько больше чем у соседей. Подойдя к ней, Данил резко занервничал, хотя и так был полон тревоги. Стоя у дверей его сердце забилось в несколько раз быстрей. Забыв из-за этого, в какой карман сунул ключи, он поставил пакет к стенке и положил на него фонарик. Пошарив по карманам, в скором времени они были найдены. Поднеся их к свету фонарика, он стал искать подходящий к двери, которая была перед ним. Быстро подобрав нужный, Данил трясущими руками стал вставлять ключ в замочную скважину. Но вдруг выронил связку из рук. Выругавшись про себя, он схватил фонарик с пакета и принялся светить себе под ноги. Подобрав ключи и покончив с замком, Данил открыл дверь.
   Он вошел в помещение, нащупал на стене выключать и зажег свет. Выключив фонарик, сунул его обратно в пакет. Перед его взором предстала, не самая живописная картина. Это комната была обычным подвальным помещение. Она была вытянута в длину, в левом дальнем углу стояла с облупившейся краской тумбочка, сверху на ней стояли выключенные электронные часы. По правую сторону находился привинченный к стене стол в тянущийся от одной стены до другой и накрытый парниковой пленкой. В конце комнаты стоял стул на нем сидел человек с картофельным мешком на голове. Данил посмотрел со скорбью на ближний левый угол, где стоял детский велосипед. Со слезой, пробежавшей по щеке, прошел вперед, закрыв дверь на засов. Пройдя мимо человека, он подошел к тумбочке и включил электронные часы. Они показывали пятьдесят три минуты девятого. Из пакета, держащего в руке, он достал: бутылку дорого импортного виски, бутылочку нашатыря и пачку сигарет. Когда Данил выложил все это на тумбочку, и бросил пакет с фонариком на пол, он подошел к столу и вынул из-под него скамейку. Поставив ее перед своим пленником, он взял пачку сигарет и, достав «раковую палочку» уселся на скамейку. Данил стянул мешок с головы и закурил сигарету.
   Перед ним был мужчина около тридцати лет. Но из-за бороды и длинных волос, свисающих до мочек волос, было сложно определить на глаз. Он находился без сознания, с кляпом во рту. Его тело было закутано в два одеяла с покрывалом.
    Данил не спеша курил сигарету и стряхивал пепел на пол. Взгляд его был наполнен презрение и ненавистью к этому человеку. Сердце обливалось злобой, а руки были готовы вцепиться горло и разорвать. Когда фильтр начал обжигать губы Данил кинул окурок на пол и затушил ногой. Он посмотрел на часы, которые уже показывали три минуты десятого. Взяв баночку с нашатырем и откупорив ее, он поднес ее к ноздрям пленника. Резкий запах моментально врезался в нос и связанный человек очнулся. Как, только его глаза открылись, он, не понимая где находиться, мгновенно впал в панику. Человек был полностью дезориентирован, не зная, что происходит. Данил стянул покрывала и оба одеяла. На человеке была одета причудливая металлическая конструкция под названием «Аист». Этот агрегат применялся во времена Испанской инквизиции для принуждения еретиков. Он находился в сгорбленном состоянии и вид его был, словно как у той самой птицы из названия. Его голова, руки и ноги были стянуты и скованны железными кольцами, соединённых в месте тремя железными прутьями, не позволяя им двигаться.  Узник пытался вырваться, но все было бесполезно. Тело мучительно изнывало от спазмов в районе живота, ануса, груди, шеи рук и ног. Он, что-то пытался кричать, но кляп, вставленный в рот, не позволял произнести, что-нибудь членораздельное. Он крутил кистями рук и, и тряс головой в попытках освободиться, все они ожидаемо были обречены на провал. Так же на обоих ногах были одеты еще одни инструменты для пыток времен Инквизиции. На левой ноге был одет «Испанский сапог», а на правой «Железный башмак». «Испанский сапог» выглядел в виде крепление на ноге с металлической пластинкой, которая затягивалась все сильнее, чтобы переломать человеку кости ног. «Железный башмак» не сильно отличался от первого инструмента, но применялся он для стопы, а не для голени.  Дикий страх поглотил человека. Пленник не понимал, где находиться и не знал, как попал сюда. Ему казалось, что все это страшный сон, и что сейчас весь этот кошмар рассеется. Нужно только проснуться. Как только спадут оковы сна, он незамедлительно окажется в своей теплой, уютной постели, а рядом с ним будет его любящая жена. Данил устав смотреть на свою жертву похищения, ударил ее кулаком по лицу. Человек сразу же угомонился и обратил внимание на своего похитителя, продолжая трястись от страха. Как только пленник увидел, кто стоит перед ним, его паника усилилась в несколько раз, зрачки глаз увеличились от испуга до невероятных размеров. И жуя кляп, он вновь пытался, что-то сказать.
   Похититель усмехнулся, ему нравилось, что связанный человек был в диком ужасе перед ним. Сжимая кулаки, Данил был готов прямо сейчас забить его до смерти, но все же сдерживал себя, как мог. Он подошел к столу снял с него парниковую пленку и сказал: «Смотри сюда тварь». Пленник повернул голову и с ужасом смотрел на то, что было перед его глазами. На столе лежали инструменты: «Кошачий коготь» для раздирания плоти, плоскозубцы, щипцы округлой формы для сжатия и отрезания пальцев, «Груша» для введения в рот, в анус или влагалище. Все они эти инструменты применялись во времена Инквизиции. Данил был хорошим мастером и сам изготовил все эти страшные орудия для причинения неописуемой боли. Так же лежал шприц с адреналином, пистолет и стояла стопка книг. Все книги рассказывали о человеческих пытках. Пробежав паническим взглядом по всему, что лежало на столе, пленник опустил голову. И все мысли о спасении стали покидать его, словно крысы тонущий корабль. С разницей той, что корабль поглотила бы морская пучина, оставив его спокойна лежать на дне, а ему суждено окунуться в океан боли и страданий. «Ну, что ублюдок начинай вспоминать молитвы. «Сегодня я твой Бог и палач»: пригрозил Данил.
  Похититель подошел к своей жертве и привел «Испанский сапог» одетый на его левой ноге в действие. Человек, вновь принял попытку вырваться, и сквозь кляп пытался сказать, чтобы его палач сжалился над ним. Но он не был услышан. Данил медленно крутил винт и металлическая пластина постепенно сжимала голень и причиняла адскую боль. Страдавший мучительно верещал, лишь кляп не позволял вырваться крику на волю. С каждым поворотом боль была все сильней и сильней. И в скором времени раздался хруст кости. Но Данил не останавливался и продолжал крутить до победного конца. Немного поднажав все кости жертвы ниже колена были раздроблены, а израненная кожа выглядела, как мешочек для этих костей. Человек заливаясь слезами, через промокший кляп пытался умолять своего истязателя прекратить. Но Данил даже не думал останавливаться, ведь все еще только начиналось. Разобравшись с первой ногой, он перешел на вторую. Пленник изнывал от мучений, отказываясь верить, что все это происходит с ним на самом деле. Но новая порция боли все больше убеждал его, что все это наяву. С правой ногой палач работал усердней и так же крутя маленький вентиль, переломал кости предплюсны, плюсны и пальцев.
   Покончив с ногами Данил, тряпкой обтер руки, подошел к тумбочке и взял бутылку с виски. Он сел на скамейку. Открыл бутылку, вытер пот со лба и сделал несколько глотков. Алкоголь помог немного расслабиться. Он поставил бутылку на пол, его руки тряслись от адреналина не меньше чем, у сидящего перед ним человека от страха. Сердце в бешеном ритме колотилось, что было сил. Не много придя в себя, Данил вытащил кляп из-за рта своего мученика. К его удивлению, он не стал звать на помощь, а жалостливым голоском спросил: «За что?». Возмущению Данилы не было придела. Вскочив со скамейки, его руки произвольно бить по лицу своего провокатора. Словно зверь он прорычал ему на ухо: «Ты еще спрашиваешь?». Удары были все жестче. Но увидев, что пленник сейчас потеряет сознание, Данил опомнился, и сел на скамейку. После этого он достал сигарету и закурил, пытаясь успокоиться.
   - Прошу … отпустите – кашляя и истекая слезами, принялся вновь умолять человек.
   - Отпустить – усмехнулся Данил, затягиваясь сигаретой.
   - Я никому ни скажу, … никто не узнает.
   - Правда?
   - Я клянусь.
   - Ты не понял, мразь. Твои страдания еще только начались – с яростью прохрипел Данил. Он посмотрел на часы. На табло горело одиннадцать часов десять минут.
   - Нет … не надо, прошу – скулил человек.
   - Он тоже просил тебя – достав из кармана фотографию и указывая на ребенка, громким голосом сказал Данил. Убрав ее обратно в карман, он опять схватил его одной рукой за щеки и в лицо прокричал: «Мой мальчик, тоже тебя умолял!». Затянувшись и стряхнув пепел с сигареты, обнажая горячий уголек, Данил воткнул окурок, в глаз человека. Безумный крик раздался на всю комнату и вырвался за ее пределы. Глаз вытек из глазницы, причиняя не человеческую боль. Все надежды на спасение испарились в туже секунду. Уступая место лишь отчаянию.
   Данил вынул окурок из места где раньше был глаз, упиваясь и наслаждаясь криками страдающего. Остатки глаза стекали по щеке вперемешку с пеплом и кровью, а на месте где он находился, осталось лишь пустое место. Бросив окурок на пол, он вытер руки, смочил горло алкоголем и взял плоскозубцы со стола. Пленник перестал верещать, но как только увидел новый инструмент в руках своего палача, вновь забился в истерике. Все эти крики и паника только раззадоривало Данилу. И он с наслаждение принялся выдирать ногти с пальцев рук.
  Человек истошно вопил, как скотина на убое. Его слышно было до верхних этажей. Но услышать его могли только пустые квартиры.  Старушка, живущая со своим внуком, имела большие проблемы со слухом. Мольбы о спасении доходили и до улицы, как только очередной палец лишался ногтя, они становились все громче. Прохожих было мало, а те, что проходили мимо старались не чего не замечать. И с полным равнодушием спешили по своим делам. Лишив одну руку ногтей. Данил заметил, что его жертва вновь готова была потерять сознание. Дав ему передохнуть, он сделал пару глотков и за курил. Под влиянием алкоголя вперемешку с жаждой насилия и гнева его руки перестали трястись, и выполняли четко свою задачу. Все сомнения о неправильности своих действий улетучились вместе с чувством жалости к этому человеку. Данил никогда не был жестоким, или злым парнем. Но в переломный момент его жизни, страшные обстоятельства, заставили перейти ту грань, где превращаешься в зверя жаждущего крови. Еще раз выпив и докурив Данил продолжил свое кровавое дело.
   Кровь стекала на пол. Обломки целые ногти утопали в ней. Под ногами Данилы все это превращалось в месиво. Данил держал мизинец в руках, последний целый палец искалеченного человека. «Знаешь, его я, пожалуй, просто сломаю»: сказав он и загнул его в обратную сторону. Раздался хруст, означавший, что палец сломан.
   - Ну что, нравиться чувствовать себя беззащитным. Когда с тобой делают все, что заблагорассудится – хрипел Данил.
   - Хватит, … прошу, … прекратите – слезно вымаливал страдалец.
   - Проси Бога, лишь он сейчас может тебя спасти.
   - Боже, избавь от страданий раба своего.
   - Давай лицемер сраный, старайся лучше. Вдруг он снизойдёт с небес и спасет твою жалкую жизнь.
  И раздалась молитва: О, Мати Божия, помоще и защита наша, егда попросим, буди избавительнице наша, на Тя бо уповаем и всегда вседушно Тя призываем: умилосердися и помози, пожалей и избави, приклони ухо Твое и наши скорбныя и слезныя молитвы приими, и якоже хощеши, успокой и обрадуй нас, любя­щих твоего Безначального Сына и Бога нашего. Аминь.
   - Ну и, где же он? – насмехался Данил.
   -  Всем воздастся … по заслугам – дрожа отвечал пленник.
   - Без сомнения. И сейчас воздастся тебе.
   Данил вытащил горелку из-под стола и включив ее принялся жечь бедро страдающего. Короткая тишина, вновь сотряслась от ужаса. Воздух кругом, стал наполняться запахом горелого мяса. Пламя, вырывающееся из трубки, словно масло плавило плоть. Начав с ноги Данил, перешел и на остальные части тела. Словно карандашом по бумаге он, водил инструментом, оставляя страшные ожоги. «Еще мечтаешь о спасении? ... Бог отвернулся от тебя … Ему насрать на всех вокруг, так же, как и всем»: сорвав крестик с груди изнывающего от боли человека, Данил изрыгал из себя слова ненависти «А знаешь почему все так равнодушны, к чужому горю? Потому что мы все созданы по его подобию». Человек уже, находился на грани помутнения рассудка, и неспособный больше выносить невообразимые страдания, потерял сознание. Данил прикурил сигарету от пламени, выключил горелку и отложил ее в сторону. Прощупав пульс и убедившись, что сидящий передним мученик жив, потянулся к бутылке. Выпив, он подошел к столу и взял с него округлые щипцы и шприц с адреналином. Со всем этим он подошел к своему пленнику, сунув щипцы в задний карман штанов, ввел иглу в вену. Впрыснув адреналин в кровь. Данил откинул пустой шприц в сторону. Приходящее в себя перед ним тело, уже давно считалось, лишь куском мяса, заслуживающее только вечных страданий. Смотря на него Данил, не видел не чего человеческого перед собой. Чувства человека обострились. Все тело застонало от увечий, причинённых ему, сердце готово было взорваться в груди, прекратив все эти пытки.
   - Прости, … прости меня.
   - Простить? Никогда!
   - Прошу … просто … убей меня.
   - Я знаю, ты бы этого очень хотел. Ты ведь наслаждался тогда. А теперь я наслажусь твоими муками. И жаль, что только раз.
   - Господи прости - слеза бежала из оставшегося глаза.
   - Сейчас, я отрежу твои поганые пальцы.
 Данил вынул из кармана щипцы и просунул мизинец между раскрытыми лезвиями и тут же их сомкнул. Палец мгновенно отделился от кисти руки, кровь брызнула и начала капать на пол. Данил опять включил горелку и прижег обрубок огнем, чтобы его жертва не истекла кровью раньше времени. После этого он повторил все тоже самое и с оставшимся четырьмя пальцами на руке. Раздался вновь оглушающий визг. Кисть теряла один палец за другим и все заливалось темно-красным цветом. Человек бился в агонии, стоя перед чертой безумия. Проклятия и молитвы вырывались из его рта. Разобравшись с левой рукой Данил посмотрел на часы. Они показывали два часа. Сделав глубокий вдох и выдох. Он не заставил долго ждать своей участи и правую кисть руки.
   Рассудок измученного человека, трещал по швам. Дьявольская боль разрывала его. Уже не было мыслей о спасении. О жизни за этими стенами, которые впитали за несколько часов жуткое количество страданий. Как бы он не хотел, как бы не умолял, но пытки продолжались. Адреналин в крови не позволял отключиться, и предоставлял чистую очищенную ото всего лишнего, невероятную боль. Он был готов на все, что угодно лишь бы это прекратилось, но она и не думала останавливаться. Словно ножницы постригали ногти, щипцы отсекали пальцы. Отрезав последний палец, который был сломан и обработав его горелкой, Данил вытер испачканные в крови щипцы.  Он положил их обратно на стол и рухнул на скамейку. Ему понадобилось немного времени, на то чтобы перевести дух и отдышаться. Он смотрел на свои ладони, которые окрасились в багровый цвет. Придя в себя, Данил поднял взгляд на сидящего перед ним мученика. И в его взгляде не было, ни сожаления о своих действиях, ни сострадания. Человек сидел молча, с опущенной головой и что-то сопел себе поднос. Тряхнув головой, его палач встал, подошел к столу и взял со стола инструмент под названием «Кошачий коготь». Этот инструмент напоминал обычные железные грабли, укрепленные на деревянной ручке. Покрутив их в руках Данил сказал: «Почему … из-за одного больного ублюдка, должно страдать так много людей?». Он встал ему за спину и тут же все пять заострённых зубьев впились в плоть пробивая кожу. Из образовавшихся ран мгновенно побежала тоненькими струйками кровь. Поднапрягшись, Данил повел инструментом от шеи до поясницы, раздирая спину в клочья. Зубья жадно впишись в мясо причиняли дикие страдания.  Дойдя до поясницы кожа в виде лент отслаивалась от мяса и падала в лужу крови образовавшуюся под ногами. От поясницы Данил повел инструментом опять к шее. Несчетное количество ругательств в виде поросячьего визга срывалось с губ пленника. С каждым движением «Когтя» кровавая лужа становилась все шире и шире. Кровь пачкала все и одежду, и руки. После спины палач перешел на боковую часть тела. Зубья цеплялись за ребра пытаясь их вырвать. Страдание становились все невыносимей. В процессе истязания Данил успел выкурить несколько сигарет и тушил их исключительно об своего мученика. Окурки вместе с кусками кожи и выдранными ногтями плавали в кровавом массиве под ногами Данилы. Он упивался страданиями своего пленника и был похож на сумасшедшего маньяка из дешевых ужастиков. Человек и молился, и стонал, заливался слезами и извергал проклятия. Лишь бы это все прекратилось.
   Изувечив тело, Данил не стал останавливаться и положив окровавленный «Кошачий коготь» с кусочками кожи на зубьях обратно на свое место, взял в руки инструмент с незамысловатым названием «Груша». Прибор состоял из четырех частей в виде лепестков, которые медленно отделялись друг от друга, по мере того, как крутился винт в верхней части устройства.  Палач поставил человека на четвереньки. Голова человека находилась у самого пола в луже собственной крови, а голая задница торчала к верху. Данил присел на корточки и вставил инструмент в анус своему неприятелю. Нервы истязаемого больше не могли выдерживать, разум забился в клетку безумия. И все следы на вменяемость полностью стерлись. Данил медленно повернул винт и лепестки прибора начинали раскрываться, впиваясь острыми концами в стенки прямой кишки. Травмы, наносимые ими, были выше того, что можно было представить. Крик сумасшедшей боли сменился на мало вменяемое бормотание. Данил не стал обратно вытаскивать прибор. Он просто встал и пнул человека, тот от удара завалился на бок, что-то промычав.
  Данил взял в руки бутылку с виски и принялся ее допивать. Глоток за глотком она опустошалась, одна за другой выкуривалась сигарета с попыткой снять напряжение.
  Если бы кто-то зашел бы в этот момент в комнату, его в туже секунду охватила невообразимая паника. Все кругом перепачкано в крови. Запах алкоголя, вперемешку с дымом и гарью человеческого мяса вывернула бы желудок на изнанку. Атмосфера царящего ужаса выбила бы почву из-под ног. Искалеченное, еле дышащее тело, валяющийся в крови на полу, которое вынесло дикие пытки, заканчивало образ картины под названием «Насилие». Среди всего этого кошмара сидел мужчина курящий сигарету с бутылкой в руках. За не большой промежуток времени обычная подвальная комната превратилась в комнату пыток, времен Испанской инквизиции. Комната отчаянья, страдания, ненависти.
  Данил до пил все, что оставалась в бутылке. Он выпустил ее из рук. И пробежал ладонью, по лицу испачкав, его кровью. «Знаешь, о чем я больше всего сожалею? … О том, что я не могу повернуть время назад и сделать все то же самое с тобой еще раз. Но до того момента, как ты причинил боль моей семье. Как ты разрушил все, что было дорого». В ответ на все это человек мог лишь мычать, сплевывая кровь. Данил вновь вспомнил о сыне, слезы побежали по щекам. Все, что было сделано, все это было ради него. Но Данил сам был бы готов оказаться на этом стуле и испытать всю ту боль, что он причинил. Лишь бы его сынишка снова мог улыбаться. Данил вытер слезы, встал и взял пистолет со стола. Голова была очищена от, каких-либо мыслей. Лишь избранные слова заняли почетное место, для того чтобы стать последними: «За все время, что я живу, … я понял, правду можно творить только собственными руками. Только так она будет истинной, ведь она будет только твоя. И нет судьи хуже человека. Когда размыта грань между хорошим и плохим. Когда за фальшивыми масками добра прячется, самое что ни на есть чистое зло, … когда справедливость не может восторжествовать из–за прогнивших привилегий. Правосудие нужно брать в свои руки». Закурив последнюю сигарету, он продолжил: «Мы судим … не замечая своих грехов … своей грязи. Но есть только один суд. Сейчас я отправлюсь на его заседание. И потребую дать мне ответ, почему же, даже сверху на нас смотрят с равнодушием».
   Выговорившись, Данил сделал большую затяжку, и вы дохнул облако белого дыма. Сняв пистолет с предохранителя. Передернув затвор, он приставил дуло к своему виску. Все детство его сына пробежало перед глазами. До того момента, как мальчик сделал последний шаг с крыши пятиэтажного дома. Пролистав воспоминания, палец нажал на спусковой крючок. Раздался выстрел. И в тот же миг мертвое тело упало в лужу темно багрового цвета.
   Ровно в пять часов раздался телефонный звонок от жены в отделении полиции. Она рассказала о происходящем в подвале ее дома. Все что произошло, в доме с номером 80 стало главное темой новостей на всех центральных каналах. Ведущие с телеэкранов вещали: «…Как стало известно нашим корреспондентам, жертвой зверского насилия стал, священник местной церкви. Месяц назад проходил суд, где его обвиняли по 134 статье УК РФ – Педофилия. Но в процессе судебных разбирательств, он был оправдан...».