Самогонный омут

        «- Да. Тут какая-то тайна, - сказал Остап, - или извращенные вкусы. Не понимаю, как можно любить самогон, когда в нашем отечестве имеется большой выбор благородных крепких напитков.
        - Все это гораздо проще, чем вам кажется, - сказал переводчик. - Они ищут рецепт приготовления хорошего самогона. […]. - А я не самогонщик. Я член союза работников просвещения […].
        - Сейчас же вам продиктую, то есть сейчас же по получении денег. Какой угодно: картофельный, пшеничный, абрикосовый, ячменный, из тутовых ягод, из гречневой каши. Даже из обыкновенной табуретки можно гнать самогон. Некоторые любят табуретовку».

        И.Ильф, Е.Петров «Золотой теленок»


     *   *   *


        «Покуда мы пьемо, по то мы и люды».

        Белорусская поговорка


     *   *   *
    

        День начался с пасмурного утра. На улице уже неделю моросил осенний дождь и без того омрачая настроение. Атмосфера в кабинете следователя соответствовала погоде. Шел допрос подозреваемого в краже чужого имущества. Перед следователем угрюмо сидел ссутулившийся человек в замызганной синей олимпийке, мятых брюках от гражданского костюма и с давно не знавшей расчески шевелюрой. На его небритом лице отражалась усталость от нескольких дней запоя. Немигающий взгляд был обращен в одну точку на краю стола и, казалось, что человека постигло большое горе, он не в силах справиться с ним и, смирившись, безрезультатно пытается постичь свое дальнейшее бытие. По старым разбитым калошам на босых ногах посетителя было видно, что визит к следователю организован не им самим и, скорее всего, был для него неожиданным.
        Убогость мужичка вызывала жалость у следователя, но это была его работа. Он лишь недавно получил диплом по профессии и только постигал азы следствия. Там, во время учебы, были теория и холеная профессура, здесь же - реальная работа с простыми людьми. Ранее, до поступления в ВУЗ, он работал в милиции в этом же отделе и ему приходилось общаться с различным контингентом, но тогда он был на должностях пониже, подменял участковых, с удовольствием гоняя по району на желтом милицейском мотоцикле. Прежде его знали тут как Вовку Акимова, теперь же к нему обращались по имени-отчеству, Владимир Иванович, и те же участковые, у которых он учился, уже заходили за консультациями к нему.

        Следователь был доволен своим положением, работа ему нравилась, пусть она и не была такой увлекательной как прежняя.
        - Фамилия? - вздохнув, спросил Акимов.
        - Моторин, - не отрывая взгляда от стола и не никак больше не реагируя, ответил человек.
        - Имя, отчество?
        - Владимир Иванович.

        «Тезки», - подумал следователь. Это еще больше вызвало у него сочувствие и он еще раз взглянул на допрашиваемого. Немного старше, такого же роста и телосложения, но какая пропасть их разделяла в социальном положении! «Что заставило человека пойти таким путем, - думал следователь, - Ведь в равных, тех же сельских условиях воспитывались, живем и – вон оно как!»
        - Образование?
        - Высшее…
        Следователь отпрянул от стола.
        «Боже! - ужаснулся он, - Что заставило так опуститься человека?! Неужели судьба может так запросто развернуть жизнь прежде успешного студента?! Что повлияло на это - не пошла работа? Нелады в семье? Какая у него специальность? Агроном? Зоотехник? Механик? Или, может быть, учитель?»
        Пытаясь постигнуть истину судьбы подозреваемого, задал непротокольный вопрос:
        - А что вы оканчивали?
        - Тут, в районе… Одиннадцать классов…
        Ответ поразил следователя.
        - И это – высшее?
        Посетитель недоуменно поднял глаза:
        - А как же! Это щас среднее – десьтилетка, а раньше ж одиннадцать было.

        Всё потихоньку становилось на свои места. Оказалось, Моторин Владимир Иванович, окончив одиннадцать классов, трудился в колхозе разнорабочим, семью создать не успел, пил безбожно и по этому ж делу украл у соседки Тюниной Марьи в деревне Пеньки пять уток, пытался сбыть их за самогон, на чем и попался.
        Выяснение причин и условий преступления оживило его:
        - Она ж торгует самогоном, я всегда брал у неё! Всё ей по хозяйству делал, а щас деньги кончились, пришел: «Мань, налей», – так не дала! Я знаю, где у неё самогон, полез вечером в сарай, но не нашел. Там были утки – я их и того… Украл.

        Времена тогда были послеперестроечные, по всей  стране шла борьба с пьянством, алкоголизмом и самогоноварением, а за сбыт крепких спиртных напитков домашней выработки предусматривалась уголовная ответственность. Поэтому, получив сообщение о таком преступлении, следователь в рамках уголовного дела обязан был проверить его на достоверность, провести допросы, выемки и обыски. Обычно это поручали участковому. Но, поскольку надо было допросить и потерпевшую по уткам, он решил вызвать участкового и поехать с ним лично.

        Участковый инспектор, недобро глядя на Моторина, почесал затылок:
        - Я с ним сегодня с семи утра. На лошади его еле припёр – там ведь дорог нет, грязь непролазная. А что с вами делать – и не знаю. Да и найдем ли чего – он много чего еще набрешет.

        Слово «набрешет» было произнесено с выраженным ударением, что выдало явное недовольство стража порядка поведением подозреваемого. Участкового можно было понять. Во-первых, на него ложилась обязанность обеспечить следователю транспорт и присутствовать с ним, теряя время. Во-вторых, выявленный следствием очаг сбыта самогона влиял на его показатели на участке. Ну и, в-третьих, это просто могла быть его «точка». С водкой тогда был напряг, а поскольку во всех сделках на селе за единицу расчета бралась бутылка спиртного, то хороший самогон по дешевой цене (а для участкового, естественно, бесплатно) еще никогда никому не мешал. 

        Моторин, понимая, что подвел участкового, виновато потупил глаза:
        - Ды, можеть, она и продала уже всё – я ж искал.
        - Сиди уже, «сыщик», - недовольно отмахнулся участковый и, накинув капюшон плаща, ушел искать машину.

        Приехал он уже после обеда на грузовом вездеходе ЗиЛ-157, называемом в народе «Захар».
        Дорога, если её можно было назвать таковой, оказалась длинной и скучной. Тяжелый «Захар» неторопливо, но уверенно греб всеми тремя мостами, монотонно урча мощным двигателем. То плюхаясь в колею, то выбираясь на пашню, он неспешно продвигался по кромке поля. Моросящий дождь уныло стучал в окно. В уплотнителях дверей слышался посвист пронизывающего ветра. Вдалеке маячила ссутулившаяся фигурка то ли лисы, то ли домашнего пса.
        «Хороший хозяин в плохую погоду собаку из дому не выгонит», - вспомнилась следователю поговорка. Мысли ни о чем - «Что вижу, то пою». Он смотрел через мокрое стекло на просторы широких полей, перемежавшихся березовыми посадками. На черном бархате мокрой пашни их белые контуры грациозно демонстрировали русскую красу и стать.   
        «Русь моя! Люблю твои березы!», - навеяло ему строки Николая Рубцова.
        Воспоминание об известном поэте вновь возвратило к теме поездки – в сорок лет он погиб на почве пьянства. А как нежно и с каким восхищением воспевал он красоту русской природы! Акимов был романтиком в душе, любил стихи и его тоже пленили русские пейзажи. «Да разве есть еще где такая красота!» - патриотично думал он о своей Родине, хотя дальше Перми, где служил в армии, никуда не выезжал. Правда в конце восьмидесятых был в Карабахе, любовался их пальмами и кипарисами на набережной Баку, гранатовыми садами в оазисах у постов ГАИ, вечнозелеными посадками туи вдоль дорог, но березок там он не видел.
        Погода и монотонность поездки располагали к таким рассуждениям и воспоминаниям, но не в меру разговорчивый водитель по имени Лёха не давал сосредоточиться. Вначале он вполголоса бубнил себе под нос: ругал дороги, подбадривал свой «Захар», когда тот с трудом выбирался из очередной колдобины, а узнав, что едут по самогону, настолько оживился, что было видно: он хорошо знаком с этим зельем и с участковым ему ехать по таким делам не впервой.
        - Да оно хорошо еще если самогон хороший, - рассуждал он, будто бы это влияло на состав преступления, - А то ж бывает, скажи, Андреич, - обратился он к участковому, - Тока бензин потратишь, а пить – отрава. Гонят из чего попало, таблеток туда насуют…

        Участковый неодобрительно взглянул на водителя.
        - Ды вон, - не унимался водитель, - Ребята пошли на Собачёвку, а там пацан бутылку им выносит и упаковку димедрола суёт: «Нате, - говорит, - сами добавите, а то мамки дома нету, а я не знаю скока надо». Видали? – обратил он к своим слушателям возмущенную физиономию, – Меня от пол-литры колом не собьешь, а тут иной раз думаю, что мне спать охота? А оно – вон оно что!
        - Зря вам, алкашам, туда слабительного не подсыпают, - хороший бы сюрприз наутро вышел, - пошутил участковый.
        Вероятно представив ситуацию, водитель от души рассмеялся. Успокоившись и чуть помолчав, он засмеялся с новой силой:
        - Знаю, с кем завтра подшучу!
        Следователь представил того неудачника и тоже усмехнулся Лехиной шутке.
        - А чего именно самогон, купите уж водки. Зачем травиться-то? - вступил он в разговор.
        - Ага! За какие финтили – зарплаты в колхозе полгода нету, да и не достоишься в очередях. А то еще и палёную купишь – вон у нас пол-деревни желтых ходят, понапились какой-то поддельной гадости. Лучше уж своего бурачного. Правда, наутро от него ощущение ботвы на голове, - засмеялся Лёха, - Но, всё равно, это единственная болезнь, от которой, точно знаешь, что выздоровеешь.
        - А есть, знаете какой! - обратился он к следователю, - Двойной перегоночки, да на дубовой коре настоян, через марганцовочку его очистят…
        - … Пальчики оближешь, - шутливо вставил участковый.
        - Нет-нет, ды и да! – тоже пошутил Лёха.
        - Ну, ты прямо сомелье! – усмехнулся следователь.

        Незнакомое слово насторожило водителя и он вопросительно глянул на собеседника – не ругательство ли?
        - Специалист, - поправился следователь.
        - А тут все специалисты – кто щас не пьет? - посетовал водитель.
        «Да, - подумал следователь, - не пьют, как говорят, либо хворые, либо падлюки». Он и сам не относил себя к трезвенникам и мог позволить себе в хорошей компании пару стопок водки. Знаком ему был и вкус самогона, но как икать от него поутру – «Бр-р-р», - покоробило следователя от воспоминаний.      

        За разговорами доехали незаметно. Хозяйка, еще не зная по какому поводу приехали, встретила радушно:
        - Проходите в дом. Покрал окаянный усех уток! Сосед называеца! Скока ж я ему ни помогала – у него ж гвоздя своего нету! И кормлю его и по… - осеклась она, спохватившись, что говорит лишнее.
        Коротко допросив потерпевшую, следователь перешел к второму вопросу:
        - А теперь по поводу «и пою его». Знаете, задержанный сообщил, что вы занимаетесь сбытом самогона. Если это так, я предлагаю вам выдать самогон добровольно.
        Женщина явно ожидала такой вопрос, поэтому ничуть не смутившись, понесла заготовленным текстом:
        - И как же ж не стыдно! И кому ж вы верите! Да вот же участковый вам скажет…

        Участковый, неопределенно пожав плечами, отрицательно покачал головой.
        - Вот, пожалуйста, ознакомьтесь – следователь достал из папки заготовленный документ.
        - Что это? – приникла к нему глазами женщина.
        - Постановление следователя на обыск в вашем доме.
        - А ордер прокурора? Без ордера не пущу! Мы тут что? Мы закон знаем! А? Андреич? – с призывом в защитники обратилась она к участковому.
        - Андреич, - обратился следователь, - Иди за понятыми.
        Разъяснив права понятым – двум хмурым мужикам, следователь, понимая, что искать надо в местах, расположенных подальше от чужих глаз, предложил участковому:
        - Давай, Евгений Андреевич, начинай с чердака.
        - Пойдём, - позвал тот водителя, - Посветишь.

        Едва скрылась в проеме пыльного лаза Лёхина спина, как до присутствовавших донеслось его глухое:
        - Мать честная!
        В заднем углу под крышей было обнаружено одиннадцать трехлитровых банок самогона.
        - Ды сына ж в армию, думала проводы справить, - запричитала хозяйка.
        - Уж месяц как служит, - одернул её участковый.
        - Так осталось с проводов-то, - оправдывалась она.
        - Тридцать три литра?! – искренне удивился водитель – Это ж скока тогда попито, мать?!
        - Количество явно указывает на цель сбыта, - сделал вывод следователь.
        - Ды какой же сбыт! Господи, - всплеснула руками Тюнина, - Чего сроду не было…
        - …И опять… - то ли пошутил, то ли на что-то намекнул участковый. 

        Самогон выставили на сухое крыльцо, открыли все банки. Понятые понюхав каждую из них, убедились, что это действительно самогон.
        - Пшеничный, - констатировал один из них, - Как слеза!
        Второй достал из кармана свернутую для самокруток газету, оторвал от неё полоску и, свернув желобком, окунул в одну из банок. Затем, подняв на уровень груди, поджег спичкой. Мокрая газета полыхнула прозрачным голубым пламенем.
        - Градусов сорок пять, сахарный – деловито и как-то с сожалением заключил он.   
        - Ну, ладно, давайте пустую бутылку - нальем для экспертизы, а это я опишу и сразу уничтожим, - распорядился следователь.
        - Как уничтожим?! – не понял водитель, - Выльем что ль?
        - Ну да, - утвердительно ответил следователь.
        - Да вы что! – глаза водителя вышли из орбит.
        - Погоди, Иваныч, - вмешался участковый, - Посуда разная, жидкость в ней разная, надо из каждой на экспертизу – вдруг в какой-то градусы не дотягивают, - плохо сдерживая свое негодование, стал он объяснять следователю.
        - Ну, тогда из каждой по бутылке, а остальное вылить, - согласился следователь.
        - Ой дурак… - присел водитель за спинами понятых и, боясь испортить ситуацию окончательно, прикрыл себе рот сдернутой с головы вязаной шапкой.
        Следователь, не понимая, в чем он не прав, вопросительно обвел взглядом присутствовавших. Все уныло смотрели в землю, с одной стороны давая понять, что он тут хозяин и вправе делать что хочет, с другой – что эти его полномочия очень ими не одобряются.

        Участковый легонько тронул под руку.
        - Да ты представляешь, что с тобой в отделе сделают, если при регистрации из твоих же бумаг узнают, что ты вылил на землю тридцать литров самогона?! Да еще какого самогона! Ты что, в самом деле, дурак?! – на правах старшего по возрасту полушепотом стал он воспитывать следователя.
        - Да мы ж все равно его не довезем – такое количество по такой дороге, – пытался оправдаться следователь.
        - Довезем! Леха в кузове поедет – кивнул он на водителя.

        Водитель, хотя и не слышал разговора, но, чувствуя солидарность участкового, изо всех сил одобрительно кивал головой, не отрывая шапки от рта.
        Оформив необходимые бумаги и загрузив самогон в машину, группа двинулась обратно.

        - А я как услышал, - говорит: «Вылью!» - ну, думаю, капец! Это где ж вас так учили?! – веселился водитель. – Это ж надо ж – тридцать три литра! Ды это ж раз в жизни! Скажи, Андреич!
        Андреич, довольный собой, хранил в лице скрытую улыбку, придерживая расставленные по всей кабине банки руками и ногами.
        - Понятые плакали, когда банки грузили, - шутил Лёха, - А если б вылили? Да им сразу бы «кондрат» пришел! Нельзя так с людями, - наставлял он следователя.
        В душе следователь и сам радовался такому успеху.

        В отделе милиции, узнав весть, встретили одобрительно. Водитель помог перенести бесценный груз и, получив устную благодарность от следователя, не торопился уезжать. Он стоял на улице в окружении молодых милиционеров в сдвинутой на затылок шапке и, активно жестикулируя, чем-то веселил эту небольшую компанию. Открыв окно, следователь услышал смеющийся голос Лёхи:
        - «Вылить», - говорит! - Тридцать литров!!!
        Милиционеры покатывались со смеху.
        «Ох и Лёха», - усмехнулся следователь, закрывая окно обратно. 
        Через какое-то время зашел участковый.
        - Слушай, надо б Леху отблагодарить, а то сколько раз выручал. Я отдам ему банку?

        Опасаясь опять попасть впросак, следователь кивнул в знак согласия.
        - Зайди, Лёх! – крикнул участковый в сторону двери.
        Мгновенно в проёме появилась улыбающаяся Лёхина физиономия. Схватив заработанное, он с такой поспешностью хлопнул дверью, что она вновь открылась. По коридорам раздался звук запущенного на улице двигателя и грузовик умчался в неизвестном направлении.
        «Да, - подумал следователь, - Кое у кого завтра будет прическа из ботвы. А кому, может, и портки новые понадобятся», - вспомнилось Лёхино намерение подшутить.

        Банки были оклеены бирками с надписями о том когда, откуда и по какому поводу появился этот продукт, и размещены в каморке при кабинете, служившей и комнатой для вещдоков, и комнатой отдыха, и хранилищем всевозможных бланков и папок.
        Покончив с этим, следователь стал заниматься бумагами.
        Стукнув в дверь, в кабинет вошел помощник дежурного Плехин Лёнька.
        - Что ж, проба снята? – подмигнул он с иронией.
        - Завтра эксперт снимет – профессионально ответил Акимов.
        - Налей-ка рюмашку – заговорщески протянул Лёня из-за пазухи алюминиевую кружку.

        Следователь еще с прежних времен знал, что в отделе иногда позволяют себе по стопке. Эти ребята уже повыслужили свои двадцать лет и не боялись увольнения. Все равно, рано или поздно предложат «по собственному» независимо от заслуг.
        - Не много ли?
        - Да я ж не сразу. Смена до утра, времени много.
        - Хорошо, наливай, - скрепя сердце, злоупотребил служебным положением следователь.

        До Акимова кабинет занимал его коллега, после которого также осталось много тары из-под «вещественных доказательств». Явно Плёхин ими пользовался, поэтому, не спрашивая где чего стоит, он прямиком направился в заднюю комнату. По полу загремела банка, затем характерное бульканье, хлопнула закрывшаяся крышка и Лёнька вышел, держа в одной руке кружку, завернутую в какой-то бланк, другой вытирая губы.
        - Самогонец – во! – показал он большой палец.

        Только за Лёнькой закрылась дверь, тотчас она вновь приоткрылась, образовав вначале узкую щель, затем увеличив её до ширины тела человека. В этот проём, хотя дверь позволяла открыться шире, неуклюже втиснулся участковый Пчелинцев. Это был человек застенчивый, мнительный и очень нерешительный, вечно с красным носом, гнусавым голосом и деревенским диалектом, постоянно консультировавшийся по всяким вопросам, хотя сам всю жизнь проработал в милиции и вполне мог обладать необходимыми для его работы знаниями. Причем, спросив одного, он тут же шел к другому, третьему и, убедившись, что все говорят одинаково, только после этого начинал заполнять какую-нибудь бумажку. Вот и сейчас, поздоровавшись, он полез в пухлую папку.
        - Иваныч, тут знаешь какое дело… - начал он издалека, - Тут такое дело… - загнусавил Пчелинцев.
        - Ну что там у тебя, Василич? – спросил следователь.
        - Ды вот как ты думаешь, тут такое дело… вот прав я или нет… - начал возиться в папке участковый, - Прав я или нет… - повторил он опять.
        Зная, что эта прелюдия будет продолжаться еще минуты две, следователь терпеливо ждал вопроса.
        - Вот опинаю я на трассе машину – «Колхиду». Не, МАЗ. Или – не помню, без носа такая, знаешь, - секанул он перед собой рукой по воздуху, демонстрируя отсутствие «носа». – Сажусь. А там боковое стекло, знаешь, такое, без перемычки… Приоткрыто. Я сажусь – хлоп дверью, а она не закрылась. Водитель мне: «Сильней». Я сильней, а она не закрылась. Он мне: «Что ты, целый капитан, дверь не закроешь!» Я хлопнул со всей силы, а стекло – бах! И выпало на меня. Он мне: «Вот спасибо!» А я – что? Прав я или нет?
        - Ну, Василич, ты даешь! В чем прав-то, что стекло разбил?
        - Да стекло-то, знаешь, - достал он из папки пустую бутылку – Я учерась самогон изъял, а пока с его стеклом возился, бутылку и разлил, - в смущении посмотрел он на Акимова, - Теперь на экспертизу направить нечего… Улей пол-литрушку, - засмущался он еще более и протянул бутылку 0.7 литра.
        «Начинается…- подумал Акимов – прям «Голубой воришка» из «Двенадцати стульев». Но делать нечего. «Нельзя так с людями», - вспомнилось ему Лёхино поучение. Надо выручать товарища, хотя, понятно, что ни на какую экспертизу эта бутылка не пойдет.

        Потом заглянул с пустой бутылкой зам по тылу: «Указникам* налить нечего, а то кочегарку топить не хотят».
        За ним гаишник: «Холодно с трассы».
        Паспортистка: «Огород не пахан».
        У всех были исключительно уважительные причины, разве что двое пожарников** зашли «чисто из интересу», но со своими кружками.
        И уже только к ночи следователь смог «закрыть лавочку».
            
        На следующий день следователь занимался другим делом. Сидевший перед ним подозреваемый был молодой и нахальный, нес какую-то ахинею о своём алиби, чем сильно раздражал его.
        «Вот вчера было намного интереснее», - между делом вспоминал следователь.
        Допрос прервался стуком в дверь. На пороге стояли вчерашний помдеж Плёхов и его сегодняшний сменщик Толик Лысаков.
        - Мы того, бланков надо взять… – показал он пальцем на дверь каморки, прижимая второй рукой полу кителя, под которой очертаниями узнавалась вчерашняя кружка.
        Толик, будто бы подчиняясь единой команде, руку держал в таком же положении.
        - … А то сменяюсь, - пояснил Лёня, видя нерешительность следователя.
        Поняв, о чем речь и не желая затягивать разговор перед подозреваемым, следователь утвердительно кивнул головой.

        Оба проследовали за дверь. Послышался тот же скрежет банки по полу, бульканье, хлопок крышки.
        Подозреваемый вопросительно посмотрел на дверь. Видя это, следователь почувствовал себя неудобно, но и те были старшие товарищи и у них «уважительная» причина – меняются – что делать…
        - Не отвлекаемся, - приструнил следователь, - продолжайте!
        Из комнаты вышли милиционеры, держа перед собой как вазы с цветами свернутые в широкие трубки бланки документов. Это еще больше удивило подозреваемого и он вопросительно посмотрел на следователя.
        - Не отвлекаемся! - еще более строго повторил следователь.
        По-быстрому допросив человека, он решил спуститься в дежурку и «поставить на место» дежурных.

        В дежурке сидели старая смена – дежурный и помощник, новая смена в том же составе и начальник милиции Анкудинов. Оба помощника сидели неподвижно, округлив глаза и, казалось, не дышали. По стоявшему в углу телевизору шла передача об Афганистане. Анкудинов, зная, что Лысаков служил в свое время в Афгане , по ходу передачи задавал ему вопросы и тот, сделав на себя глоток воздуха, коротко отвечал. Сюжет передачи развивался и начальник все с большим интересом вовлекался в беседу с Лысаковым. Ответы Толика с каждым разом становились менее четкими, взгляд туманился, а посадка на стуле все более неустойчивой. Акимов догадывался о причине и с ужасом думал, что будет, если это поймет и начальник, который слыл трезвенником и с пьяницами боролся нещадным образом. Начальник заметил неестественность движений и отклонение речи Толика, но явно не понимал в чем дело – день-то только начинался. Да и трезвый же он сидел. Наконец он встал, и, кивнув следователю на выход, пошел из дежурки. Следователь, опасаясь расспросов и предчувствуя ответственность, нехотя поплелся за ним. Выйдя за дверь, начальник в полголоса обратился к Акимову:
        - Видал, как его будоражит от Афгана. Сколько пережил человек! Вы ж с ним поаккуратней.

        Чуть не расхохотавшись, следователь ввалился в дежурку и, рассказав об этом разговоре, услышал от дежурного сегодняшнюю историю Лысакова.    
        Оказывается, придя от него, Толик решил опохмелиться глотком самогона. Но увидев в окно, что идет начальник, стал метаться с кружкой по дежурке. Не найдя, куда её поставить и видя, что начальник уже у двери, он осушил её без закуски, надеясь, что Анкудинов выслушает доклад и как обычно уйдет к себе, а кружку бросил в корзину с мусором. Но увлекшись передачей, начальник остался, а Толика за это время развезло.

        - Знаешь что, Вовк, - обратился к следователю дежурный Першин, который, как говорится, уже отпил своё и считался наставником молодежи, - вылей-ка ты его от греха. А то из-за таких вот раздолбаев и сам попадешь.
        Возвратившись в кабинет, Акимов посчитал остатки и, ужаснувшись количеством растраченного, еще более пришел в ужас, когда осознал: ведь если сбыт Тюниной Марии еще предстояло доказать, то в его действиях – вот он, тот же сбыт! И чем он лучше её? Да. Как незаметно затягивает этот самогонный омут в бездну беззакония, безнравственности и аморальности! «Уничтожить! Вылить! Немедленно!» - наскакивали одна на другую мысли у следователя.
        Отправив необходимое количество на экспертизу, он пригласил двух понятых из числа указников и уже реально уничтожил оставшуюся жидкость, безжалостно слив её в раковину.

        С тех пор прошло уже много лет. Как сказано у поэта: «Иных уже нет, а те далече …» Нет уже той статьи в Уголовном кодексе, как и нет самого Уголовного кодекса РСФСР. И сам Акимов уже давно не работает следователем, но случай этот часто вспоминает и чувствует, как сидит еще в дальнем уголке его души мелкий самогонный червячок, который гложет его совесть и не дает забыть о той опрометчивости, которая была допущена им в молодые годы.


        *   указники - осужденные к администартивному аресту, пошло от Указа Президиума Верховного Совета СССР от 26 июля 1966 года "Об усилении ответственности за хулиганство".
        ** пожарники - инспекторы госпожнадзора; в 1990-х годах инспекция государственного пожарного надзора относилась к системе МВД и размещалась, как правило, в районных отделах внутренних дел.
 

        Фото ЗиЛ 157 из интернета


        Сентябрь 2013 г.