С людьми или рядом?

               
(по роману Патрика Зюскинда «Парфюмер, или История одного убийцы»)


Прежде чем мы станем говорить об оксюморонах как одном из художественных средств, использованных при создании образа главного героя романа Патрика  Зюскинда «Парфюмер, или История одного убийцы», следует точно определиться в предмете нашего исследования.
Речь идёт о поисках выразительных средств в оригинальном тексте, написанном, как известно, на немецком языке, или мы будем проводить такое исследование  перевода романа на русский язык. Если, всё же, -  перевод, то тогда -  какой?
Когда-то сам автор воскликнул: «Написать такой роман ужасно». Однако в 1985 году написал его, выпустив под оригинальным названием «Das Parfum. Die Geschichte eines Morders». И вся читающая Европа  обратила внимание на австрийского писателя, в творческом арсенале которого уже была одноактная пьеса-монолог «Контрабас», которая при выходе в свет осталась почти не замеченной ни читателями, ни критикой. И напрасно, как мне представляется. Потому что пьеса эта – своеобразный предтеча главного романа автора, ибо тоже повествует об одиночестве, о желании и невозможности совершить поступок, о неизбежности смерти в финале, когда сам человек словно бы призывает её или добровольно соглашается принять.
Десятью годами позже, в 1995 году, в Киеве выходит весьма дурно сделанный перевод романа П. Зюскинда, который сегодня окончательно затерялся, и судить о его достоинствах и недостатках ныне не представляется возможным. Кстати, назывался он «Аромат», что гораздо ближе к названию оригинала, чем широко известное «Парфюмер, или История одного убийцы» в переводе Эллы Венгеровой. Надо сказать, что этот вариант  представляет из себя довольно вольную трактовку текста Патрика Зюскинда, а не сводится лишь к неверному переводу заглавия, ибо «Das Parfum» - это именно аромат, а вовсе не человек, этот аромат создавший.
На мой взгляд, это принципиально: ведь автор в заглавие выносит то, посредством чего Гренуй становится способен управлять людьми, а не самого гениального злодея. И тем самым словно уводит внимание читателя от субъекта, делая объект деятельности главного героя объектом наблюдения и для читателя.
А далее говорится о матери Гренуя, которая, по мнению госпожи Венгеровой, «кроме подагры, и сифилиса, и лёгких головокружений ничем серьёзным не болела». Если отнестись более точно к немецкой фразе «ausser der Gicht und der Syphilis und einer leichten Schwindsucht keine ernsthafte Krankheit…», то окажется, что «лёгкие головокружения» - это «начинающаяся чахотка».
И подобные вольности обращения с оригинальным текстом писателя мы можем встретить едва ли не на каждой странице.
Позволю себе ещё один пример.
Описывая походку героя, госпожа Венгерова использует такие глаголы, как «прихрамывает», «волочит ногу». Тогда как в оригинальном тексте доминирует глагол «hatschen», что в буквальном переводе значит: «приволакивать ногу так, словно обувь больше на два размера».
По описанию в романе вообще невозможно себе представить, как выглядел перегонный куб в мастерской Бальдини:
« В Бальдини просыпался азарт алхимика, и он вытаскивал свой большой медный перегонный куб с насаженным на него конденсаторным ковшом…» Это вообще трудно себе вообразить. Я склонен считать, что и здесь всё упирается в неточности перевода. Только если вы посмотрите после прочтения романа одноимённый  фильм  Тома Тыквера (2006 г.), то сможете в деталях этот куб увидеть, ибо художники по реквизиту предусмотрели даже кожаную муфточку, соединяющую отдельные части этого чудесного устройства.
После всех приведённых примеров, думаю, вопрос о том, следует ли так уж бесспорно доверять и тем художественным средствам, которые использует переводчик, отнюдь не становится праздным.
Обратите внимание, например, на явный оксюморон в переводе, когда в один из моментов наивысшего духовного напряжения, герой кажется наделённым какою-то «хрупкой силою». Оксюморон, не правда ли? Почти классический, почти такой же, как «живой труп» или «мёртвые души». Однако в оригинальном тексте читаем следующее: «als ob die Macht war schwach». Что переводится : «как будто сила была слабостью». Думаю, что любой, читающий эти строки, согласится с моим утверждением, что оксюморон здесь становится скорее метафорой.
А вообще, как мне кажется, оксюморон – это именно тот приём, который мог бы стать основной «пружиной» в раскрытии образа Жана- Батиста Гренуя, ибо противоречие «Гений – Злодей» - одна из самых волнующих тем в искусстве 19-21 веков, начиная ещё со времён великого Пушкина.
Меня же роман привлёк не только этой великой темой. Скорее даже не столько ею, сколько темой трагического одиночества гениального человека, который тяготится людьми и остро нуждается в них – вынужденная, но неизбежная антитеза.
Мне кажется, что именно одиночество порой и делает гениев злодеями, потому что, лишённые человеческого окружения, они просто могут не заметить, не почувствовать, что вектор их исканий коварно подменяется противоположным, и «во благо» становится «во зло». Хорошо, коли такой «заблудившийся в себе человек» сумеет в одиночку разобраться и с нравственной составляющей своей деятельности. Или (звучит кощунственно и жестоко!) хотя бы умрёт раньше, чем сможет воплотить своё деяние в жизнь.
Погибает Катерина в драме Островского «Гроза», так и не сумев распутать клубок нравственных  противоречий, центром которого она сама оказалась. Умирает Евгений Базаров – один из ярчайших героев Тургенева, сомневаясь, нужен ли он России… «нет, видно, не нужен. Да и кто нужен…».
Герою Патрика Зюскинда, на мой взгляд, гораздо труднее. Труднее потому, что он не сомневается. Никогда. Помимо абсолютной не обременённостью  этическими проблемами, он ещё и гениален. И гениальность постепенно выдавливает из Гренуя то немногое человеческое, что в нём всё же было. Если в начале романа мы видим хоть какое-то взаимодействие с другими людьми – хотя бы его страстное желание создать духи, имитирующие его собственный  запах, чтобы люди приняли его как равного себе. В финале этот первоначальный посыл уже подменяется в сознании героя другим: нужны духи, которые заставят людей повиноваться ему. И в своём желании найти и удержать этот самый главный запах, Гренуй свободно попирает все человеческие нормы и правила. Задушена молодая прекрасная девушка – и ни тени раскаяния. Жаль только, что запах её сохранить не удалось. И – снова жертва. Потом – ещё одна. И – ещё.
Хочется обратить внимание ещё и на тот факт, как эстетически и пластически непривлекательно описывает автор «процедуру сохранения запаха»: пропитанными жиром бинтами герой обёртывает мёртвое тело, тем самым консервируя его запах. Думаю, что Зюскинд, предварительно детально изучивший все нюансы искусства парфюмеров, намеренно так подробно описывает самоё процедуру, «физиологию» процесса получения запаха, чтобы снизить и эстетическую планку  идеи, владеющей героем.
Как видим, «аромат» здесь становится важнее и значимее самого «парфюмера».
Подобно революции, «пожирающей своих детей», гениальность пожирает своего носителя: Гренуй растерзан толпой, и толпа эта в прямом смысле пожирает его, разорвав на части.
Символичен финал жизни героя. Ведь это он сам, по доброй воле, возвращается в Париж, не удовлетворённый тем, что люди, хотевшие казнить его как злодея, так и не поняли, что он создал совершенные духи, что это он сам заставил их полюбить себя и отпустить на свободу.
Надо сказать, что автор не извиняет и одурманенную толпу: когда проходит опьяняющее воздействие волшебного снадобья Гренуя, обиженная за собственное унижение толпа (ведь все обнаружили себя обнажёнными после дикой оргии, которой предавались одурманенными!) казнит вместо настоящего преступника невинного человека. Что это? Сюжетный оксюморон? «Нравственно-безнравственное большинство»? Что? Временное помутнение рассудка? Тогда почему же мы отказываем в таком же помутнении и преступнику?..
… А он… обливает себя духами и идёт в толпу уголовников, совершая «умно-глупое» деяние. Именно как «умно-глупое» переводится с древнегреческого сам термин «оксюморон». Таким образом,  троп становится не только художественным приёмом, широко используемым автором при создании текста, но превращается  так же и основную движущую  пружиной сюжета романа.
И ещё один новаторский ход, на мой взгляд, к которому прибегает Патрик Зюскинд как творец художественной реальности. Центром романтико-реалистического произведения, каковым, как мне кажется, является его книга,  он делает традиционного классицистического героя – плоскую фигуру, носителя одной-единственной черты - гениальности. Жан-Батист Гренуй не сложный художественный образ, в котором читателю нужно разбираться и разбираться. Он Страдающий Гениальный Изгой, которому…
 … которому с людьми трудно, очень трудно. А без них – ещё трудней…

А герою следующего произведения Патрика Зюскинда «Голубка»  Ионатану  Ноэлю понадобится целая жизнь для того, чтобы понять : «Я же не могу жить без других людей!»
И как в далёком детстве, полвека назад, он идёт по лужам. И сам не знает, куда идёт. Только знает одно: идёт к счастию!..


05.05.2015