Выстрел из Донецка

У нее под шелковыми трусиками оказалась аккуратная славянская попа и это на фоне просто офигенного юного темперамента : она всхлипывала и почти рыдала  после первого же интимного прикосновения к ней, что мне, конечно, по-зверски льстило, но все эти греющие кровь детали проявили себя не сразу, а спустя отпущенный нам на естественную преамбулу срок.
А вообще, если честно, я ее как девку срезал на панели у Свечного - угол Лиговки - переулочка, да и трудно было проехать - был жуткий звенящий январский холод, а она, давя на жалость, нагло стояла на проезде неглиже и топлесс, то есть с торчащими голыми задорными сиськами, свободно обдуваемыми нестерпимыми северо-западными ветрами.
Естественно, я ударил по тормозам, но вступить в контакт сначала не получилось - из-за поворота вылетела какая-то безбашенная с мятыми крыльями "тойота" и этот мой интригующе-грешный глюк во мгновенье ока исчез, подхваченный мохнатыми руками, в черном проеме на мгновенье распахнутой двери автомобиля. С этого момента все происходящее я на какой-то период  воспринимал уже больше на слух - через вопли, визги и грязный мат, доносившиеся из неприлично вибрирующей напротив меня машины.
- Да эта сука кусается, твою мать! -  наконец, взревел чей-то сиплый голос и тут же на заснеженный асфальт выбросилось то самое, мелькнувшее на миг дитя порока. А далее, по-кошачьи грациозно отряхнув с плеч и растрепанных вдрызг волос снег, эта лярва, явно успев оценить мой хищнический к ней интерес, уже рвала на себя ручку двери моей всегда гостеприимной машины. И я, влипая в очередную сомнительную историю, никак этому не препятствовал, терпеливо ожидая, пока эта носительница пола, безусловно уверенная в своей неотразимости, быстрыми и уверенными движениями поправляла слегка потекшую линию своих выразительных и пока никем не подбитых глаз. Процессу реанимации помешало появление двух угрюмых выродков, многообещающе выбирающихся из машины нападения в нашу сторону.  Все это время держа ногу на газе, я рванул с места.
- Отдай нам эту шкуру! - послышалось мне вдогонку. - Мы с ней не договорили! - Мужики, щелкнув зубами, уже шагали в нашу сторону. - Она ж тебя спидом сквозь три гондона заразит!
- Гони, не слушай никого! - повернулось ко мне неулыбающееся строгое лицо моего незваного, забившегося в угол, пассажира. - Все неправда!
Что - "неправда"? - Уточнил я, нажав на газ, через паузу, достаточную, чтобы можно было надежно, знакомыми проездами и переулочками оторваться от возможного преследования. - Неправда, что ты меня спидом заразишь?
- Я вообще, блин, еще девочка. Чистая и нежная, как утренний сон. Ты будешь мой первый грязный клиент.
- Скажите-ка, какая честь! А кто же тогда эти неистовые мачо?- Я кивнул назад, подразумевая  события трехминутной давности.
Девушка, скрестив руки на все также обнаженной миру груди, угрюмо замолчала.
Я, чувствуя себя идиотом, по ходу движения купил ей, завернув в первый же торговый центр, китайского происхождения блузку и какой-то дикий махеровый свитер, после чего мы почти враждебно расстались на какой-то из остановок, где это чудовище, послушно, но злобно чиркнув мне свой телефон, десантировалось, несмотря на мое предложение доставить ее прямо к дому,
Потом, спустя какое-то время, оказалось, что у этой стремной биксы, правдами и неправдами прибывшей к нам из дружественного Донецка, толком не было не жилья, ни имущества, а был только брутальный, почти бесплатный хостел с койками до потолка, куда я к ней и стал тупо названивать и наезжать со своими разными предложениями.
Конечно же, она, пытаясь заточить себя на самую древнюю на этой земле профессию, в любую минуту и при всех обстоятельствах наших встреч была готова мне отдать свое самое дорогое, да я упрямо игнорировал все ее неуклюжие и смешные попытки включить мой никогда не дремлющий основной инстинкт.
- Пошла бы ты, зараза, в конце концов, на приличную работу! - изображая заботливого брата, говорил я ей в который раз, поддерживая эту жалкую жизнь принесенным из дома толстым буржуазным бутербродом. - В городе полно всяких вакансий - секретутки там, промоутеры, разблюдовщицы, блин, а также уважаемые в широких кругах раздатчицы флаеров!
- Не говоря уже о старших дворниках и помощниках генеральных ассенизаторов...- Огрызалась, эротично поглощая свалившийся с неба бутерброд, она. -  Я, наделенная красотою, молодая, эффектная женщина и мне с этим непременно надо что-то делать!
     А потом она исчезла, то есть напрочь перестала отвечать на мои призывные звонки и, помня, на какой, унавоженной криминалом, почве рос этот махровый цветочек, я искал ее не без тревоги и с предельным вниманием. Не тронув не одну из своих вещей, она не появлялась в своем убогом хостеле день, два... неделю!  Я выглядывал ее сквозь мутное стекло своей машины на знакомых нам проклятых улицах, я искал следы этого порочного ребенка по официальному запросу в ГУВД и, в конце концов, преодолев ржавое железо всяких дурацких вопросов типа "Кем вы приходитесь разыскиваемой гражданке?", оказался в каком-то брутальном морге, куда со всех ближних концов свозили неопознанный человеческий мусор.
Пожилой сутулый скарабей-анатом молча демонстрировал мне фиолетово задубевшие тела бесхозных невостребованных женщин, я с зябким ужасом вглядывался в утратившие свою индивидуальность когда-то человеческие черты и, к счастью, никакого сходства с потерявшейся бестией не обнаруживал.
То ли разочарованно, то ли обрадованно взмахнув рукой, я ушел, ускоряя шаг из этого пахнувшего неизбежным адом последнего приюта и меня мои ватные ноги вынесли на крутые ступени возвышающегося напротив Троицкого храма. Непослушными пальцами я поставил под образами самую высокую, купленную в здешней лавке, свечу и потом, пока она горела, бесцельно и бездумно кружил по угрюмо вечереющему городу-врагу и, не видя больше цели, в конце концов, приткнул кислую морду своей машины в какой-то попавшийся мне в первом же свободном тупичке сугроб.
Свеча в соборе, видно, только что погасла, потому что именно в этот же момент я, наконец, и  получил это пропащее тело и связанную с ним вполне живую душу впридачу.
Да, это была действительно она, сука, змея, проститутка недоделанная!
- Где же ты, мать, пропадала?
Вместо внятных, все объясняющих ответов, она только тряслась с идиотскими всхлипами в моих тесных, закрывших, наконец, ее от этого скотского мира, объятиях.
И только сейчас из уст этой вырвавшейся из уличной мясорубки юной женщины я узнал многое менявшую между нами правду. Как оказалось, это молодое прекрасное животное всерьез подсело на опасный наркотик, завладевший ее мозгами, душою и телом, с каждым днем требовавшим увеличения доз, а потом, на плато привыкания, обязательной смены формулы. Этот  древний, вечный, как сама жизнь на Земле, наркотик имел хлесткое и наглое название, состоящее всего из четырех букв - секс.
Ее желания, мгновенно возбуждая убивающую разум низменную страсть, рождались у нее уже на поверхности зрачков, обнаруживших всякого возжелавшего взять ее мужчину - возраст его, положение в социуме и даже внешность никакого значения не имели.
Таким образом, она была развращена до предела и каждой клеточкой своего стройного и жадного к сладкому тела принадлежала любви - пусть даже на день, на час, на мгновенье!
Все эти сумасшедшие дни и ночи, как оказалось, ее бесконечно таскали и трахали - в квартирах, комнатах, в темных подворотнях и ресторанных сортирах, потому что каждый миллиметр ее молодой гладкой кожи был сплошной эрогенной зоной.
Уличная Афродита, она была обречена на быструю и грязную гибель, ибо все эти длинные числом трусливые самцы, сделав свое дело, тот час же презирали ее, потому что на самом деле в этот момент презирали себя, пинком вышибая из предательской памяти настоящую, их унижающую, правду.
Я понимал, что только на очень короткое время поймал эту вибрирующую в стремительном полете стрелу и мне с моим трезвым рассудком и обычной в миру рыбьей кровью уже не сыграть принятую на себя роль, но, черт возьми, обнимая эту грешную, пока что ко мне искренне развернутую плоть, в дешевую, со скучного почтамта, лотерею я выиграл обжигающий руки, летящий на ветер улицы миллион.