Пони на один трюк

В слабом свете пара прожекторов сидит человек в темных очках. Болезненно желтый цвет лица, впалые щеки , глаза спрятаны за очками и сам он весь в черном. Одежда сидит на теле, как водолазный костюм. Еще яснее видно, что человек очень худ и не вполне здоров. Курить в студии нельзя, но для него делают исключение. Кажется, он расслаблен, но скорее устал. Звучит голос, будто из-за кадра, так как говорящего не видно. Все камеры уставились на человека в очках.
- Ну, пожалуй, мы начнем…
- Я не против, - говорит человек в очках хриплым, но довольно высоким голосом.
- Здравствуй, Ник, - голос ведущего искренен и это приятно всем, будто просто состоялась встреча хороших старых знакомых.
- Привет.
- Спасибо, что пришел.
- Спасибо, что разрешили курить здесь…
- Ха-ха!.. Не за что. Ну… ты в относительно неплохой форме.
- В относительно, это точно ты подметил, - Ник говорит неспешно, слегка улыбаясь. Его зубы желтее его кожи. – Раньше было хуже…
- Да, что и говорить.
- Ничего, что я в очках?
- Нет, конечно. Как тебе удобнее.
- Я не очень-то люблю бывать на людях, если честно. Не знаю, как буду играть даже.
- Так, значит, правду говорят, что ты будешь давать концерт и не один, вроде…
- Это вопрос открытый. Пока ничего не могу сказать. Может, будет один. Может, несколько. Может, ничего не будет. Но скорее будет… нужны деньги. Поэтому, придется напрячься, может даже, наступить себе на горло.
- Ты выпустил альбом. Это здорово. Из неожиданно удачного материала. Аж двойной. Я сам, вспоминая твоё былое творчество, не думал, что скажу это… но это серьезно. И это здорово, Ник.
- Да, я знаю.
- Нет, конечно, голос у тебя был хороший я не спорю…
- Да забей. Я составил эту подборку из того, что мне не давали довести до ума несколько лет, из того, что мне хотелось играть на самом деле. Я занимался долгие годы навязанным мне материалом с людьми, которые мне были не вполне приятны и неблизки…
- Не давали менеджеры? Продюсеры?
- Не давали те люди, чьих имен лучше не называть, они, к сожалению, были больше, чем менеджеры, хех… ты помнишь тот репертуар и сам. Я пел что-то вроде “realize… please realize… I see it in your eyes”. Вроде тяжелая музыка, а по сути своей попса. Да и, если разобраться, больше половины материала перепевки чужих песен. Они не то, чтоб плохие, но меня уже тошнило от этого формата… Слава Богу, прошло много времени, я успел многое просто-напросто забыть.
- Да и сам антураж твой…
- Всё по сути на нём и держалось. Пел хорошо? Да многие поют и лучше, что дальше? Я играл в некоторых вещах партии ритм-гитары, где-то бас-гитары, когда у нас было туго с басистом. Но я владею и тем, и тем отнюдь не профессионально. Так что так… Я был интересен как бесполое существо, на которое смотрели бы и гадали: «Мальчик или девочка??» На тот момент с 18 до 24 лет, пока как следует не росла щетина, и не огрубело лицо и голос, физиология позволяла соответствовать образу… хотя я бы не стал сейчас ему соответствовать, даже если бы мог. Ценности как-то другие, знаешь... да и противно это всё, просто противно. Но меня лепили хорошо, качественно. Старались хотя бы, чтоб это не был образ смазливого женоподобного паренька, а именно образ андрогина. Человека без пола. И голос мой тоже нельзя было на тот момент отнести ни к мужскому, ни к женскому… другой, конечно, вопрос, как меня в итоге воспринимали.
- Тебя не подкалывали в школе из-за внешности?
- Да внешность тогда и не была выразительно андрогиновой… надо понимать, что многое было искусственно доведено до ума с помощью грима и определенной одежды, которая что-то бы скрыла, что-то бы подчеркнула... Вообще, мне диковато и непривычно, что вот мной вдруг кто-то заинтересовался, что я сижу здесь.
- Так надо радоваться! – восклицает невидимый голос.
- Надо? Да так… смешанные чувства… а о детстве ты спросил: нет, у меня вот были стычки с людьми из звездной среды. Актеры, музыканты и так далее… в особенности на всяких светских мероприятиях. Но это-то ерунда, неприятно просто. Страшно было лишь в камере… но всё обошлось.
- Так-так. По порядку.
- А что по порядку. Многие другие исполнители меня не любили. Лезли с кулаками, оскорблениями. Я никогда не почти не лез на рожон. Только, если бывал под кайфом, возбужденым и прочее. Машин перебил… ох. А сам, главное, цел и не вредим оставался. А так, нет… я довольно спокойный тип, конфликты не люблю, но так складывались обстоятельства. Пару-тройку раз дрался. Могу с гордостью сказать, что поражений в них не потерпел. Хотя гордость вещь поганая…
- Хорошо дерешься?
- Не знаю. Я, наверное, просто умею выходить из себя в таких ситуациях. А в школе все дрались очень часто. Я не из самого хорошего района родом, знаешь ли…
- Понимаю.
- А, глядя на мой сценический образ, люди часто думали, что я неземной аморфный персонаж, на котором можно оторваться. Мне приходилось доказывать, что это не так. Хотя сейчас, не знаю… всё равно хочу попросить прощения. Когда бьешь кого-либо, какие бы ни были причины и обстоятельства, частично попадаешь и по самому себе. Я тебе это точно говорю.
- Что же было в камере? За что тебя взяли, если не секрет…
- Ну, угадай. Очевидно за героин. И было по-настоящему страшно. Внешность моя уже попортилась к тому времени к счастью, пожалуй, но… сам понимаешь. С таким антуражем в камеру.
- Еще бы!..
- Двоих ударил. Крепко… со всей силы, со всего страха, можно сказать. Третий не полез. Посидели, подумали, поговорили. Всё улеглось. Поверили, что и я нормальный, не гомосекуалист, и что много лишнего пишут про меня. Но, знаешь… - руки Ника слегка дрожат. - Я в ту ночь, так и не уснул. Было страшно. Еще раз говорю.
- Понимаю… хотя, вряд ли понимаю.
- Очень быстро выпустили. Я еще тогда был кому-то нужен. Были связи, отмазки… ну, ты понимаешь. Имен людей, которые мне помогали, я не назову. Как и продававших мне, впрочем… Не потому что выгородить хочу, просто это бессмысленно всё. Еще в начале всей этой… карьеры меня засветили в одном фильме. В эпизодической роли.
- А… это где?..
- Да, там паренёк заглядывается на девочку готической наружности, всё смотрит, смотрит. Потом набирается храбрости… выдыхает, подходит и выдает что-то вроде, привет, я давно тебя тут вижу, ты такая необычная, меня Джек зовут и т.д., и т.п.
- Да-да-да! – ведущий бьет в ладоши и покатывается со смеху.
- Ну, вот. А я ему и говорю по сценарию, да… ну, ок; я – Джон, что дальше?
- Ой, рассмешил… единственный достойный момент фильма, наверное.
- Да фильм был дерьмо по сути, но процесс пошел – меня стали узнавать больше. Потом, правда, через года три еще был фильмец, где я играл самурая. Типа наемного убийцу… ну, тут уж скорее пытались моим лицом раскрутить фильм, чем наоборот.
- Стремительным, помню, был процесс.
- Да уж… и деньгами разжился я быстро. Всё началось, когда мне едва восемнадцать исполнилось. В девятнадцать я уже имел не одну тачку и собственную здоровенную квартиру. В двадцать меня можно было называть миллионером. Ну, не кому башню не сорвет? Тебе двадцать и ты миллионер! Всё дорогое. Всё всегда было дорогое, сам понимаешь, дешевыми мне просто не позволяли пользоваться. Я не выпендриваюсь сейчас перед тобой…
- Понимаю.
- А раньше всякого добра у меня появился героин… я полюбил его весьма быстро. Да уж. Тачка, на которой я сам почти не ездил, потому что, либо был слишком занят, либо был невменяемым. Квартира, в которой мне было просто напросто страшно оставаться одному иной раз, особенно после долгих и шумных дней.
- Почему так?
- Ну, вот так. Сумасшедшие дни. Кучи лиц, звуков и света… и вот ты остаешься один, и тебя нагоняет, как эхо, тяжесть всей этой суеты… ты устаешь от фальши временами?
- Конечно.
- Ну, вот… можно, конечно, всё это воспринимать, как игру, понимая, что почем, вариться в этом и ловить своеобразный кайф. Я вот походу так и не научился… люди врываются в твой день, в твою жизнь, с бешеной скоростью меняются декорации, перебегаешь с места на место, вот они здесь и вдруг уже нет. Люди так натуралистично изображают из себя часть твоей жизни, но большинству из них нет дела даже до самих себя. И вот всё это уноситься толщей мутной мыльной воды, будто в дыру ванной. И уноситься настолько скоро… и остается холодный день в опустошенной квартире, но будто тени людей бывших с тобой всё еще рядом, и ты как на ладони перед самим собой, будто застрял между сутками и событиями. Тебе становится не по себе. Ты хватаешься за телефонные книжки, бежишь в толпу, только бы потеряться опять… это всё долго и нудно. Я уже давно так не живу, впрочем. Давно.          
- Зато внимание женщин…
- Да, не без этого. Но… я не был таким испорченным, как многие считают. Первые два года вообще никого, более того – мой пол был под строжайшим секретом. Конечно, все понимали, что правда выплывет: меня засняли входящим в мужской туалет, появились фото моего кадыка, который к двадцати стал отчетливее. Как тебе известно, кадык у женщин этот нонсенс… ну, вот так, как-то. Но, опять же, на это выплывшей правде тоже сделали новости, деньги и так далее. Тем более менеджер сразу при мне, буквально вырывая микрофон у меня из рук, стал как ненормальный пускать слух о том, что дескать, а вы знаете, есть такие люди, у которых половые органы и такие, и такие имеются… ох, мерзко, ты не представляешь как.
- А ты ему?
- А я вот промолчал… знаешь, до сих пор жалею. Вроде, что это изменило бы, да? А вот всё равно. Всё равно… А так у меня редко кто-то появлялся и ненадолго, да. Опять же приходилось встречаться с кем позволялось или даже навязывалось иной раз. Но не было никогда никаких оргий и так далее, о чем писали когда-то… Из того, где были реальные чувства, это пара истории, наверное, не больше. Одна с той моделью, про нее и так все знают. Она все бесилась из-за моей зависимости, бросила меня, после того, как мы чудесно прожили год, я из-за этого переживал. Это были сильные чувства, мне показалось, я и, правда, готов измениться. Даже песню написал, красивую и до неприличия сопливую. Потому, наверное, мне и позволили ее пропихнуть. Клип даже сняли. Вообщем, та девочка вернулась ко мне.
- Но ты же сам ее и бросил в итоге…
- Да, через две недели буквально, - усмехается Ник и пожимает затем плечами. – Просто… я ей сказал, между тобой и героином, я все-таки выберу героин, извини. Я любил его больше – она как никогда была права.
- Но зачем тогда?..
- Я стремился ее вернуть просто ради самоцели, как оказалось. Это звучит подло, я понимаю… Вторая история с женщиной, которая была в два раза старше меня. Но она была раньше той… Особо эта связь не афишировалась нигде. Да, а что описывать. Там не было грязи какой-то или хоть чего-либо такого, на чем можно было бы сделать интересную новость. Привязанность, теплые светлые чувства. Я ей непонятно зачем нужен был. Деньги у нее и так были. Как бы там ни было, спасибо ей, что она не пыталась меня переделать. Ну, а пресса обвиняла меня во всех половых извращениях, каких можно. Вплоть до педофелии… Просто был момент, когда после концерта на сцену вышла девочка и подарила мне цветы, а я ее обнял, ну, в знак благодарности. Из этого такое раздули!..
- Верю.
- Нет, самое распространенное – это, конечно, педерастия… хотя я в тысячный раз повторяю, что ничего с мужиками никогда не имел. Многим не верится. Мне бы и самому не поверилось, наверное. Видимо, их удивила моя реакция на ту проститутку.
- Какую еще проститутку?
- А разве сплетни не ходили… о, ну это упущение. Опять же в самом начале моего звездного, так скажем, пути на одной из тусовок... хотя я тогда еще не употреблял, но не суть. Меня затолкали в комнату с проституткой лет тридцати. Меня, пьяненького, напомаженного ребенка.
- Ну, восемнадцать уже не ребенок…
- Ой, это по закону, дружище, по закону много чего… к тому же спиртное вот до двадцати одного не продают, если что. Но не важно. Вопрос, что калечит душу сильнее.
- Ну… спорить не буду. И? Заставили фактически силой?
- Ну, да. Оружием никто не угрожал… но, не думаю, что подробности нужны. Сказали, пока дело не сделаешь, не выйдешь. Я себя очень странно чувствовал, и потом было очень тяжело на душе, что-то вроде тихой истерики… смешно звучит, сенсационно даже, наверное. А она еще такая говорит, ух ты, а транссексуалов у меня еще не было… и что ты такое вообще есть?
Ник смеется до кашля, но видно, что ему неприятно говорить об этом. Голос ведущего замолкает полностью.
- Вот такие вот дела… они заметили, какой я вышел оттуда. Они всё заметили и всё поняли…
- Но зачем им было это делать?
- Да кто их знает. Может, думали, что я стану развращеннее и на этом можно будет как-то сыграть. Опять же банального праздного интереса никто не отменял. Говоря о наркотиках, меня ведь тоже никто не подсаживал – просто дали войти в среду, где я подсяду. Вот и всё. И, думаю, это тоже было сознательно. Меня проще так было контролировать, заставлять делать то, что им надо.
- Ты уже года четыре женат, говорят.
- М… да, почти пять лет.
- Да, о жене, кстати… она, говорят, в некоторых кругах известная поэтесса.
- А что жена… я не знаю, что она нашла во мне, честно. Я уже  развалина, сам видишь.
- Видимо, еще не всё развалено, - подкалывает голос.
- Не знаю… всё это подарки Господа. Незаслуженные подарки. Она мой главный подарок. На все дни рождения разом… реально, уж поверь мне. Познакомились в клинике по реабилитации. Случайно, как и всё лучшее в этой жизни случает. Она от алкоголизма лечилась, а я от героина… в третий раз.   
- Как ты соскочил-то, в итоге?
- Два раза меня клали в клиники, но не чтоб я бросил, а скорее, чтоб сбил дозу, пришел в норму, почистился – был резон, на мне можно было делать деньги. А потом, последний раз… не знаю, ты в курсе или нет. У меня же нет почти половины правой ступни.
- Да, старик, знаю. Видел фото…
- Меня раздражает это фото - я там в луже какого-то дерьма лежу на медицинской каталке и даже не было сил крикнуть или заплакать, - руки Ника начинают трястись сильнее, дрожит и голос. – А люди публиковали его, тиражировали… в интернете и сейчас его полно. А я до сих пор не знаю, как я выжил. Только с Божьей помощью… я дошел до дезоморфина, когда денег перестало хватать, от него и заработал гангрену. Могло еще хуже все кончиться.
- Ты часто упоминаешь Бога, я заметил…
- Да. После того, как соскочил. Я знаю, это Он меня очистил. Он дал мне еще один шанс и я, наконец, взял его. Это один из подарков… даже круче, чем наша встреча с ней.
- Надеюсь, она на тебя не обидится.
- Она, вообще, не обижается. Тем более она прекрасно понимает, о чем я. Если ругаемся, очень непродолжительно. Алкоголики и наркоманы часто неплохо ладят – мы всегда смеемся над этой темой.
- Да уж, - смеется голос, не то искренне оценив сказанное, не то, чтоб сделать Нику приятное. – Она разделяет твои религиозные взгляды?
- Она их очень уважает. Она стоит со мной, когда я читаю молитву перед едой, слушает. Бывает, просит даже почитать ей Евангелие. Я очень рад, когда так бывает…
- Правду говорят, что ты крестился?
- Естественно.
- Понимаю... тема личная чрезвычайно.
- Это хорошо, что ты понимаешь, – вздыхает Ник, откидываясь на спинку дивана, раскладывает руки на спинке. Сквозь темные стекла чуть видны большие овалы глаз. – Иногда, знаешь, доводилось слышать фразы типы «итак, ты увлекся верой…», хочется сказать мол знаешь, друг – это не марки, политика, бабочки, автомобили и прочая чушь, чтоб ей увлекаться.
- Согласен. Особенно в твоем случае.
- Да, когда до веры доходишь сквозь страдания – это становится сокровищем. Людям, растущим с детства в этом, вряд ли понять… - тут Ник замолкает, втягивая воздух ноздрями, покусывая губу, но через очки не видно, как на глазах наворачиваются слезы. - А знаешь… прикинь, когда я вышел из купели, я понял, что могу ходить без трости. Хромая, но всё-таки…
- Это чудо. Безусловно.
- Ничего, что мы заговорили о вере?.. А то потом будут проблемы у тебя.
- Наш канал один из немногих, на которых еще можно говорить о религии…
- Чудно… мне, знаешь, страшно за то, что происходит с людьми. И к чему всё идет.
- Что делать.
- Вот и я не знаю…
- Ну, а религия нашла отклик в новых вещах?
- Подсознательный – да. Прямой – нет. И так, надеюсь, будет всегда.
- Твой альбом продюсировала жена?
- Да. И работа была сплошным удовольствием, знаешь. Получилось, как мне кажется, на стыке гранжа и пост-панка. Хорошие ребята играют с нами.
- А название вроде… поправь, если что не так - группа the Upsidedowner’s, и назвали вы альбом “One Trick Pony”.
- Да, всё так…
- Прокоментируешь?
- Да, могу... Пони на один трюк - это же я... Сцена это всё, что по сути умею, я не занимался никогда всерьез ничем другим. Я гожусь, к сожалению, только на это.
- А почему the Upsidedowner’s?
- Потому что живем перевернутыми. Перевернуты хронически шкалы ценностей, искажен и сам человек. Его образ, подобие… вообще, я не люблю, когда люди козыряют религиозностью. Впрочем, здесь я это вижу редко. Религия, вера - это что-то очень личное для меня, то, что глубоко во мне, то из чего я состою. Это то, о чем я не буду орать, спорить или обсуждать с кем попало. Поэтому упаси меня Бог от названий типа…
- Понял. И сейчас ты не зависим ни от чего?
- Ты имеешь наркотики и тому подобное?.. Нет, только вот курево. Это да, но не всё сразу. Не всё сразу.
- А сколько тебе сейчас?
- 33 года.
- Не так много…
- Знаю, я выгляжу лет на сорок пять где-то, - кашляет со смехом Ник. – Говорю, не всё так плохо. Денег вот только маловато у нас…
- Но записали же альбом как-то.
- Да. Ну, там больше на связях жены. У меня ничего от былого не осталось почти.
- Последний раз на сцене когда был?
- 7 лет назад.
- Какие воспоминания? Впечатления.
- Провальные концерты. Шок от неуспеха. От угасшего интереса к своей персоне. Удар по эго… и опять же я благодарен Богу – это отрезвило меня. Не так как ампутация, но это тоже нужно было. Это было необходимо. Больше всего запомнилось последнее выступление. Про него говорят, как про самое противоречивое и оценивают по-разному.
- Когда ты обритый «под ноль», с трёхдневной щетиной и в одних трусах вышел на сцену?
- Ага… шок был у всех неимоверный.
- Помню, помню, писали об этом. Ну, а зачем, Ник?
- А мне как раз позвонили за полчаса до выступления, сказали, что мама умерла. Ну, я и… но это на самом деле только отчасти причина. Наболело, плохо очень было, я устал играть в эти дурацкие игры, в мальчиков-девочек.
- Выступил тогда неплохо, как говорят, но будто и не ты…
- Это скорее именно я и выступил! Именно я... А тот бесполый уродец умер в тот момент... Многих смутили все эти кровоподтеки на руках и ногах, будто моя зависимость – это такая новость… Очень тяжело было выступать. Я стоял на сцене, на открытой площадке, лето. Я смотрел на большой шевелящийся зал, на этот океан человеческих тел. Мне становилось страшно. Я знал, что мне этой выходке не простят… но пугало не это, пугало то, что я ясно ощущал как на меня надвигается что-то зловещее и неизбежное. Как отходняк помноженный сам на себя. Я готов был упасть на пол и закрыть голову руками. И тут я смутно разглядел кого-то в этой толпе. Чьи-то глаза, очень похожие на мои собственные, какими я их видел на своих детских снимках. Лица я так и не мог разглядеть, кто это был, но взгляд я чувствовал еще долго. И этой черной волны не стало. Она будто рассыпалась… я иногда думаю, что это был мой Ангел Хранитель. Там, среди этой беснующейся толпы.
- Надо же… ну, а… на что жил последующие годы?
- От хилых продаж с альбомов. С пиратством тогда еще боролись активнее… Моя выходка мне стоила всего. Не поверишь… Под крутыми ребятами я ходил. Могли бы вообще в порошок стереть… отняли всё, вернулся в ту квартирку, где жила мать, сдавал комнату еще в добавок, ну, а сейчас мои старые альбомы всё сложнее найти где-то. И хорошо, даже денег не надо.
- А как же твой новый?
- Слишком много его воруют, скачивают… но я не против, надо менять отношение, наверное, к медийным продуктам. Следующий альбом, если таковой будет, просто выброшу в интернет и всё… сам подумай, мне ли трещать пальцами. Я рад и благодарен, что про меня вообще вспомнили. Вспомнили опять же, т.к. им стала интересна моя метаморфоза. Видишь, опять всё уперлось во внешность.
- Но музыка достойная, это я тебе точно говорю.
- Это главное… а так. Надежда на концерты главным образом.
- Мечтаешь о былой популярности?
- Нет, что ты… её не может быть. Я могу надеяться на успех в андерграунде. Небольшие площадки, небольшой тур. Сил бы еще. Семь лет… подумай.
- Как по большей части проводишь свободное время?
- …с женой, люблю один побыть совсем тоже, сочиняю что-то, наброски какие-то, читаю книги. Тихий, спокойный образ жизни. Я не очень люблю оживленные места, я уже говорил. Меня утомляет общение с большинством людей. Пустое, вязкое, беспредметное… вовсе не от того, что не люблю людей, я просто устаю быстро от бесполезных разговоров, которые не приносят ничего нового мне.
- Ты любишь новое?
- Смотря в чем. Новые вещи покупать не люблю…
- Идеи, например.
- Идей всего пара, на которых всё держится. Нового ничего не нужно. Любовь к Богу, к ближнему… остальное так, диалектика, а практической пользы мало, если о ней говорить можно.
- Да, вот только как эти пару идей выдержать?
- Для этого Церковь и существует…
- Ну, а не боишься, что твои слова отпугнут долю потенциальных слушателей.
- Мне плевать. Отпугну, так отпугну… значит, нам с ними не по пути. А нищим я уже был, пережил как-то. К тому же надо понимать, что музыка – это музыка, а человек – это человек. Необязательно любить музыку и любить человека, да и наоборот.
- Сейчас хоть не бедствуешь?
- Да более менее нет, знаешь… если подумать, не понятно на что живем, чем занимаемся, но деньги какие-то всегда есть. Опять же свыше подается всё. Могу процитировать Писание, но думаю, ни к чему…
- Ну, почему же?
- Итак, не заботьтесь и не говорите: «что нам есть?» или: «что пить?» или: «во что нам одеться?»
Ибо всего этого ищут язычники: знает Отец ваш Небесный, что вы нуждаетесь во всём этом.
Ищите же прежде Царства и правды Его, и это всё приложится вам.
- Ты прям на память знаешь?
- Некоторое знаю… опять же, может, неточно.
- Есть что-то, по чему ты скучаешь из прошлой твоей жизни?
- Не знаю даже…
- По длинным волосам? – смеется ведущий.
- Да я тебя умоляю… а что до славы, то нет, не скучаю. Ты вот спросил, рассчитываю ли я на популярность. Она меня уродовала тогда, сейчас бы просто убила бы. Да и тогда только чудом не убила, не успела… честно, если бы не нужны были деньги, всё было бы проще. Я часто в детстве хотел поселиться где-нибудь далеко, где на километры никого, где тихо до звона в ушах, где никто никогда про меня не вспомнит и не найдет. Не уверен, что это правильно, конечно. Но тем не менее. И, знаешь, эти мысли приходят в голову чаще и чаще.
- Отшельником быть.
- Я не знаю.
- Ради покоя?
- Покоя не будет. Это смешно даже… с самим собой очень трудно, знаешь. Кто оставался один на один с самим собой всерьез, понимает, о чем я. Но у меня пока кто-то да есть, поэтому один я не буду. Пока она меня не бросит, по крайней мере.
- Ну, зачем же так пессимистично?
- Не знаю… у меня с детства дурная черта – страх поверить, что будет всё хорошо… вернее страх, привязаться к тому хорошему, что есть на сегодняшний день. Я как-то всегда чувствовал зыбкость и непрочность всего в этом мире – собственной жизни и жизни близких людей, одежды и пищи, самих стен, в которых я живу, уважения и любви окружающих… перечень велик. Так непросто жить, когда это перед тобой так ясно предстоит всё время. Особенно, если веры не имеешь никакой.
- Но сейчас-то проще?
- Ну, проще, да. Но это не значит, что не колбасит. Крутит по всякому, и вера колеблется, и падаешь, и встаешь. А бывает, в магазин за бутылкой молока не хочется выходить, потому что тяжело с кем-либо рядом находиться, говорить даже самые короткие фразы, терпеть чьи-то взгляды. Всё это, кажется, отнимает кучу сил. Возможно, это последствия былого образа жизни, прошлых привычек и т.д.
- А твои родители?
- Отца знать не знаю. А мать умерла, как я уже сказал, давно… возможно, отчасти и по моей вине.
- Супруга продюсировала альбом, так?
- Да, мы вместе с ней это делали. Это, на самом деле наполовину только мой альбом, вторая половина её. Она очень много сделала в плане аранжировок, многие партии синтезаторные играла, бэк-вокал опять же. Плюс, благодаря ей, всё записано было, благодаря ей возможно будут и концерты нормальные. Я организатор никакой, я в некотором роде беспомощный человек очень…
- И ты думаешь, она при всем, что для тебя делает, бросит?
- Всякое бывает, знаешь, я ничего не хочу думать… знаю, что я ее не брошу - это факт. Мне достаточно этого.
- Красавец, Ник.
- Был когда-то, - шутит он в ответ и вздыхает, на лицо явная усталость; он закуривает, хотя курить не хочет.
- А такой личный вопрос о рождении детей…
- Знаешь, всё может быть. Но подумай – я поломанный героином, она попорченная алкоголем… перспективы родиться нормальным такого ребенка чувствуешь? Вот я слабо.
- Согласен. Ну, а вот твои новые песни некоторые люди упрекают в мрачности.
- Может иногда и мрачным стоит побыть?
- Ну, а вера?
- Ну, а что вера? Господь тоже скорбел, глядя на всё это безобразие вокруг…
- Ты имеешь в виду Христа?
- Ну, а кого еще? И опять-таки… что значит мрачные? Они задумчивые, я не побоюсь этого слова, глубокие. Я старался выдержать их на стыке задумчивости и динамики. На первый взгляд вещи мало совместимые, но только на первый.
- А есть и медленные композиции.
- А есть медляки тягучие. Но глубину старались везде сохранить. Вообще говорить о музыке… пусть все сами слушают и решают для себя.
- В итоге всё равно ведь так и будет!
- Да, хотим мы этого или нет.
- Я вижу, ты устал. Пора сворачиваться?
- Ты не представляешь, как долго я ждал этой фразы…
Прожекторы гаснут. Ник наспех покидает помещение, не дав возможности попрощаться с ним.
Через пару дней его сердце остановится. Утром, около 9:30 и он не узнает, что у него должна родиться дочка. Ребенок будет вполне здоровым вопреки всем опасениям. Но может, ему передадут, кто знает...

Лето, 2014