I Государственное дело. 16. Сплошные помехи

       ЗАПРЕТНАЯ ГАВАНЬ.

       Часть 1.
            ГОСУДАРСТВЕННОЕ ДЕЛО.
       Глава 16.
            СПЛОШНЫЕ ПОМЕХИ.

    Я решил ускорить события. И очень жалел, что мысль о разведке не осенила меня раньше, чем случилось сборище в Дырче. Первым делом я всё рассказал Нате. Она моя жена и мой друг с раннего детства, она должна знать. Ната не стала устраивать истерик, не стала плакать у меня на виду. Она сказала, что всё понимает, что это необходимо, что она мной гордится, но очень боится за меня. Что она бы всё отдала, чтобы не было никакой угрозы из-за моря. Чтобы мне не надо было уезжать и рисковать собой. Но если что-то угрожает Розочке и Мичике… Ну, понятно, отцы должны защищать дочерей.
    - Я хочу с тобой, Миче, - сказала она. Но куда же она поедет от девочек? И я не допущу, чтобы на моих глазах Ната подвергалась опасности.
    - Исключено, - отрезал я. – Это тебе не по Някке на кораблике кататься.
    Был ещё Лёка, и он не унимался. Он вознамерился непременно отправиться со мной, поэтому я называл дату отъезда другую, совсем не ту, которую задумал.
    Из рассказа Леона я уже знал то, что должен был поведать мне Лёка, но из вежливости делал вид, что страшно удивляюсь. Мало что нового рассказал мне Лёка, и при этом сам ругался на чудаков, сделавших тайну из ерунды и запрятавших её в непроницаемую упаковку всяческих условий и ритуалов. Задержавших моё отбытие.
    Но вот, в один из неожиданно погожих зимних дней, я решил для себя, что отправляюсь завтра, пока стоит неплохая погода. Я обманул Лёку и Петрика сказав, что выхожу в море через два дня, поэтому на маленькой яхте всё уже было готово. Правду узнала одна лишь Ната. Аня горевала: Лёка сказал ей, что отправляется со мной. Больше всего пугало Аню крохотное судёнышко, стоящее у пристани. Но мне не нужно было большего. В том, что я пересеку океан на чём угодно, не было сомнений. Чудилка брался как можно дольше скрывать мой отъезд от верптцев, а потом объяснить его срочными личными делами, скажем, в Айкри. Я сейчас думал не столько о расставании, сколько о встрече: вот время, когда идёт как надо, говорил мне внутренний голос. Я ощущал непривычное спокойствие.
    Оно сменилось к вечеру страшной тревогой. Я не находил себе места, я отвечал невпопад, и за руку, как маленького, водил за собой Рики. Он был привычен и не сопротивлялся. Когда со мной случались подобные приступы, он покорялся судьбе, зная, что его присутствие меня успокаивает. Меня носило по дому какими-то странными путями, всё больше к окнам, выходящим на море. Берег, однако, был скрыт от обзора кронами садов, нашего и соседских, и надвинувшейся темнотой. Это нервировало ужасно! Мой страх не имел ничего общего с предстоящей разведкой. Я не понимал его.
   Меня вернули с крыльца, намеренного мчаться куда-то в темноту, и утащили в столовую, на допрос.
    - Миче, что с тобой?
    - Что произошло?
    - С Миче такое бывает. Это ничего, - напомнил Рики.
    - Не к добру, - всполошилась Ната.
    - Садись и поужинай, стол накрыт, - пристал Красавчик. – Полегчает.
    - Ты не собираешься ли обмануть меня, Миче? С нашим делом? – заподозрил Малёк.
    - Ребята, - воскликнул я, вывернувшись из их рук. – Где старшие Охти?
    - У себя, - сказал кто-то про Мадинку, Петрика и Арика.
    - Я позову, - вызвалась Канута.
    - Вот только что были здесь.
    - Не только что. После полдника. А потом я их не видел.
    - Так ушли они, - сказала няня, спустившаяся со второго этажа вместе с Канутой. – Как раз тогда и ушли. С Ариком погулять. Вечер уж больно хорош для зимы.
    Вот тут-то я и понял, отчего этот хороший вечер не даёт мне покоя. И, поглядев на меня, все забыли об ужине и в едином порыве ринулись на крыльцо.
    - Надо идти искать, - сказал я. – Рики, ты со мной?
    - Оставь ребёнка дома. Куда ты его тащишь каждый раз в самую заварушку? – привычно высказался Малёк.
    - Я не пойду, - впервые отказался Рики. - Кто-то из волшебников должен быть здесь, защищать малышей, если что. Я останусь вместо тебя, Миче, а ты иди.
    - Хорошо. Дай шапку, - в первый раз я прислушался к голосу разума.
    Мы с Лёкой и Красавчиком пересекли двор и вышли за калитку. И тут же услышали цокот копыт, и увидели в свете фонаря лошадь, влекущую по нашей улице небольшой фургон. Больничный фургон, между прочим. Мы так и встали, остолбенев за калиткой, а все наши домочадцы подобрались сзади. Фургон остановился как раз перед нашими воротами. А никто и не сомневался, что так и будет. Мы кинулись к дверцам и извлекли оттуда серого от переживаний и усталости Чудилку со спящим Ариком на руках.
   - Давай, давай его, - засуетился Лёка и забрал у пошатнувшегося Петрика малыша. Тот захныкал во сне и позвал мамочку. Но Мадинки не было в фургоне. Молча мы повели Петрика в дом, в столовую, усадили за стол. Красавчик поставил перед ним вино и аппетитно пахнущий ужин. Лёка и Аня понесли маленького чумазого Арика наверх, уложить в постель.
    - Где Мадинка, Петрик? - потребовала ответа Ната после того, как я влил в него пару глотков вина.
    - В больнице, - шепнул он и сделал попытку заснуть прямо за столом.
    - Почему она там?
    - Только не бегите к ней сейчас, она спит, - шелестел Петрик.
    - Она заболела? Поправится? Что случилось? – Лала обвила его ручками, целовала и гладила по голове.
    - Поэтому папочка Миче вечером сам не свой, - сказала Мичика.
    - Мы пошли погулять у моря, - еле слышно рассказывал мой родной дружок. Он понимал: мы просто так не отвяжемся. – Вдруг такая огромная волна. Ни с того, ни с сего. Никого нет. Всё пустынно. Темнело.
    Мадинка и Чудилка услышали грохот и вой, и увидели, как поднялась огромная гора воды, и полетела прямо на них.
    - В переулок! – крикнул жене Петрик, а сам попытался противостоять чуждой магии. Он помнил рассказ о том, как я справился с бурей, но размышлять и экспериментировать у него не было времени. Вопреки законам природы, волна поднялась прямо здесь, у берега, словно в засаде ждало множество других волн, набежавших друг на друга, взлетевших, как по лестнице, на высоту, ринувшихся на этих троих, и уже падающих сверху огромной лапой воды, протянувшей к крошечным людям пенные пальцы. Ударившейся в стену защиты и смявшей её до того сильно, что качнувшись, она задела и повалила тех, кого призвана была оберегать. Мадинка упала, безнадёжно пытаясь заслонить собой сына, Петрику удалось быстро сесть. Он поднял руки как бы внутри волны, намереваясь всё же бороться… Чудилка так и не понял, что произошло. Да подействовала защита, наспех сооружённая им, и часть воды стекла, как по крыше. Но основная масса словно испарилась над их головами, быстро исчезла, а на пляже остались бегущие к морю солёные ручьи. Гигантская волна даже толком не замочила никого из своих несостоявшихся жертв. Я, прилипший к окну, не заметил никакого подозрительного волнения на море. Да, уже стемнело, но всё равно… Ручейки вымыли песок из-под ног, и Петрик повалился в лужу рядом с женой и сыном. Арик был так напуган, что не мог ни говорить, ни плакать, только смотрел полными ужаса глазами. А Мадинке было очень плохо. Боясь оставить её и Арика на пляже, и не видя никого из людей, Петрик, которого всё-таки здорово зашибла собственная защита, смятая волной, кое-как доволок их до улицы. Там он посадил жену и сына у забора и пошёл искать извозчика. В больнице, конечно, всем троим оказали помощь, и вот они с сыном дома, а Мадинке не повезло. Она пострадала больше всех. Петрик сидел там, пока его не уверили, что теперь уже с ней всё хорошо, и не дали взглянуть на спящую жену. Тогда он забрал Арика и попросил отвезти их домой.
   Всё это Чудилка поведал нам тихо и монотонно, а тут вдруг ладонями ударил по столу и неожиданно зло воскликнул:
   - Проклятая судьба близнецов! – и вышел из столовой, не глядя на меня, удивлённого его выходкой.
   - Как это? Как? – затрепыхался я. – Разве я виноват?
   Петрик никогда не показывал мне, что огорчён тем, что мы двойняшки. Мне казалось, он этому рад.
   Ната и Аня сидели, опустив глаза в пол.
   - Госпожа королевна была беременна. Они с мужем хотели сегодня вечером объявить вам, мужчинам, что ждут ребёнка, - объяснила Канута.
   Тут и я сказал – а что ещё сказать можно?
   - Это точно. Проклятая судьба близнецов.
   Я уже понял, что никуда, ни в какую разведку, не отправлюсь завтра, а только тогда, когда к моим близким вернётся душевное равновесие. Хоть самую капельку. Потом нагоню упущенное время за счёт большой скорости.

    *
    Мадинка пробыла в больнице недолго, дня три или четыре. Но в эти дни нашу семью постигло новое бедствие. Тяжёлая эпидемия пришла из Иверы и напала на восточные области Някки в начале зимы, и вот теперь добралась до нас. Особенно ей были подвержены дети. У нас же в доме разболелись все, включая  горничных, няню, и садовника. Почему-то дольше других инфекция не брала меня и Нату. Представьте, в каком положении мы оказались. Пересчитайте-ка обитателей нашего дома и припомните, что трое из них – совсем малыши. В больницах не хватало рук, в каждой семье был больной, а то и несколько, поэтому позвать кого-то в помощь было невозможно. Нет, госпожа Ольга присылала слуг, и Лёкины кузены и кузины присылали, и приходили сами, но потом помощники заболевали тоже. Сначала мы с Натой выхаживали домочадцев, а потом Ната слегла с высокой температурой. Почему-то болезнь ударила по ней сильней, чем по другим. Теперь я сидел возле неё, развлекал и кормил с ложечки. Очень боялся за неё. Поскольку из взрослых Ната заболела последней, она осталась в нашей спальне, куда я накануне втащил кроватку Мичики, подхватившей инфекцию последней из детей. Для всех прочих мы устроили лазарет на первом этаже, собрав домочадцев в нескольких гостевых комнатах. Иначе с ума можно было сойти, бегая по этажам и коридорам. Гостиную оккупировал Красавчик, который на минутку прилёг на диван, да так там и остался на несколько дней. Ел ли я тогда что-нибудь? Спал ли? Наверное, всё-таки да, потому что без этого ведь нельзя. Этот период остался в памяти как очень кошмарный и очень долгий период. Одно хорошо: будучи сперва едва живыми, а потом, ухаживая за теми, кто был болен сильнее, Мадинка и Петрик отвлеклись от печальных переживаний. Конечно, я тогда даже не вспоминал ни о какой разведке. Даже речи быть не могло, чтобы я покинул так сильно заболевшую Нату. Нужно было подождать, когда жена немного окрепнет. И понимал ещё, что нужно подождать, не заболею ли я. Не хватало оказаться беспомощным на подходе к Запретной Гавани. Или даже где-нибудь там.
    Когда жене стало лучше, жар спал, и она спокойно заснула, я выполз в столовую пообедать. Я был такой голодный! К этому моменту некоторая часть домочадцев была уже относительно здорова и собралась вместе. Это выглядело примерно, как сборище привидений. Бледный и чахлый вид не мешал родным и близким хихикать над тем, как я уминаю третью добавку. Видя, что я нынче веду себя как нормальный человек, Петрик сказал, когда Мадинка отлучилась на кухню:
   - Миче, ты не обиделся на то, что я тогда ляпнул случайно? После того случая на пляже. Прости! Ты ведь понимаешь, что я имел в виду.
   Я понимал и не сердился. Поэтому усиленно закивал головой, не отвлекаясь от жевания. Честно говоря, Чудилка приставал ко мне с этим уже четвёртый раз.
   - Это насылатель бурь постарался, - бурчал себе под нос жутко исхудавший за время болезни Рики. - Больше некому. Я, Миче, слышал, ты говорил, что он говорил, будто Петрику угрожает что-то. Это правда, Миче? Это оно и есть? Ты целый вечер был сам не свой, но почему ты не побежал на пляж? Почему не бросился спасать их? Почему ты по-настоящему не почувствовал опасности?
   - Почему? – спросил в наступившей тишине Красавчик.
   - Атиму? – пролепетала Розочка на коленях у Рики.
   - Почему? – медленно повторил я. – Потому что Петрику, Мадинке и Арику ничего на самом деле не угрожало. Ничего, кроме испуга – вот почему. Но я чувствовал беспокойство. Потому что такой сильный испуг – тоже плохо. Потому что не родившийся ещё племянник - всё равно племянник. Но мне никто о нём не сказал, и я не понял, откуда это предчувствие беды. Извини, Петрик. Я просто объяснил.
    - Я говорил, - тяжело вздохнув и понурившись, произнёс Чудила, - что друг кирпича не хотел причинить мне вреда. Ни мне, ни моей семье. Но со стороны, это, наверное, смотрелось эффектно. И так, будто это я сам прервал колдовство. Заморыш не понадеялся на мою нерациональность. Подумал: вдруг я не справлюсь? Он заботился о зрелищности. Кто-то наблюдал за ним, за его колдовством. Несчастный человек, его заставляют заниматься мерзостью. Мне его жаль.
   - Тебе тоже! – обрадовался я, которому мысли о жертве Чудилкиной магии не давали спокойно жить. – Дайте-ка булку. А лучше две.

    * 
    Едва выздоровели наши дети, едва Ната пошла на поправку, а я, наоборот, свалился больным, самым последним в нашем доме, случилось происшествие, в высшей мере странное. Почувствовав себя достаточно окрепшим, чтобы доковылять до лавки и посмотреть, как там дела, я кое-как перешёл улицу и сел на крыльцо, чтобы отдышаться. И тут на меня налетел почтальон со всеми полагающимися нам письмами и печатными изданиями.
   - Ого-го! – возопил он, взмахнув ими в воздухе и обронив пару конвертов. – Ого-го, господин глава! Вот это да! Вот так-так! Вот ведь штука какая! Вы с нашим Рики покажете всем! Вот так покажете! Точно вам говорю! Йо-хо-хо!
   Недоумевая, что это за штука такая, которую мы с Рики непременно должны показывать всем направо и налево, я уставился на неопрятную кучу корреспонденции, сваленной мне на колени.
   - Да вот же! – письмоносец в ажиотаже сунул мне в физиономию утреннюю газету. И прямо на первой странице я увидел фотографию моего папы. И сразу понял, что снимок сделан на Великих Состязаниях мастеров позапрошлого года. Когда папе вручали очередную заслуженную награду. Чуть ниже на странице находилась и моя фотография. И тоже на Состязаниях. Когда мне вручали целую кучу наград и расхваливали при этом на все лады. Снимок был сделан в тот год, когда я впервые выставил свои работы. Счастливая мордочка совсем ещё маленького Рики выглядывала из-за моей спины. Вид на фотографии у меня был на удивление глупый и смущённый.
   Статья называлась «Потрясающий вызов». Смысл её сводился к следующему: известный ювелир Арик Аги вызывает на состязание своих сыновей, Миче и Рики. Миче показал себя в ремесле талантливым и оригинальным мастером. Чрезвычайно способен и младший брат. Возраст уже позволяет ему участвовать в Великих Состязаниях. В честь юбилейной, семисотой встречи, частый победитель конкурсов Арик Аги, с соблюдением всех правил, вызывает сыновей на поединок. Если Миче и Рики примут вызов, вся Винэя будет следить за таким захватывающим событием, потому что соперничать будут поистине замечательные мастера. Мало того – члены одной семьи.
    «Ха! - сказал я про себя. И добавил: - Ого-го!»
    Условия и правила таковы, что отказаться нельзя – величайший позор и однозначное поражение, а я не готов к тому, чтобы считаться в любимом ремесле пустым местом. Пусть даже ради папы. Раньше я мог уважать себя, как мастер, мог гордиться тем, что я отличный ювелир, хоть и не участвую в Состязаниях. Таков мой выбор. Но если я не отвечу на вызов, этому придёт конец. Какими бы прекрасными ни были бы мои работы, я буду вынужден тихо таиться в тени разных бездарностей. Самые худшие мастера станут говорить с презрением:
   - Да это тот Миче, который испугался принять вызов собственного отца.
    Клиенты станут брезгливо обходить мои лавки. Я не смогу прокормить семью и, чтобы не умереть от голода, пойду наниматься в дворники. Но и там мне откажут, сказав:
    - Куда тебе, Миче, улицы мести! Ты даже не мог склепать колечко, чтобы показать, что не просто так жевал отцовские харчи, а хоть чему-нибудь научился. От должности главы Верпты придётся отказаться и переехать отсюда со всей семьёй, поскольку нельзя занимать такой пост, запятнав себя позором.
    Вся моя гордость, хоть её не так уж и много, взыграла во мне. Вся кровь прилила к лицу. Слова «если примут участие» здесь просто условность. Единственный раз в истории мастер отказался от вызова. Его имя смешали с грязью и предали позору. Но не забвению. Все его помнят, как помнят имена предателей, убийц и разбойников. Я действительно к такому не готов.
    Но как же это некстати в свете разведки! Папа просто удивительно не вовремя затеял состязание. И, потом, зачем ему это нужно? «Сыновей»? Именно это слово в газете? Знаете ли, уже привык считать себя сиротой при наличии четырёх родителей. Предположим, я всё-таки смог бы игнорировать вызов, наплевав на личные интересы ради интересов государства: всё-таки, у меня было бы оправдание! Но отец не оставил мне выбора, вызвав на состязание и Рики тоже.
   Меня, ослабевшего от болезни и переживаний, нашли на крыльце лавки и вернули домой.
   - Папа придумал способ достойным образом открыть нам путь в Някку, - поставил мне на вид Рики. – Главное, Петрика возвратить домой, королевича нашего. Петрику, конечно, придётся стать поручителем вместе с Лёкой. Он должен будет отправиться к судьям вместе с нами и с кучей полагающихся документов - ты ведь знаешь правила.
   - Ага! – воскликнула Лала. - Приедем в Някку на Состязания, и нас легко опять посадят под домашний арест.
   - Да, - сказал я. – Могут. Но, Рики, ты понимаешь, мы вынуждены принять вызов.
   - Я понимаю. Мы примем. Я во всём тебе помогу.
   Хорошо, что Рики ещё не в том возрасте, когда папа мог бы столкнуть нас с ним лбами на этих Великих Состязаниях. Я уже думал, что с папы станется. И ещё не известно, что на самом деле имели в виду наши родители: честный и увлекательный поединок, развлечение для всей Винэи, или намерение показать мне, какое я ничтожество на самом деле. Может, Рики они приплели к этому для того, чтобы смягчить свои воспитательные меры? Я спокойно сносил их нападки на меня, как на мага и предсказателя, но не стоило им цеплять меня, как мастера ювелирного дела – это святое!
    - Ну что ж, - решил я, озверев вконец, - хочется папе поражения, так он его получит. 
   - Это правильно, - согласились мои друзья и родные.
   А сообщники сказали:
   - Пока ты всё равно вынужден оставаться здесь, раз чахлый такой. Займитесь-ка с Рики этой работой.
   Я решил, что сейчас мы сделаем основное, а малую часть, согласно правилам и условиям, Рики доделает в Някке без меня. Всякая ерунда типа шлифовки – почему бы Рики не справиться с этим самостоятельно? Таким образом, его честь и карьера не будут поставлены под удар, а своей я рискну. Незавершённую работу следовало показать судьям, и заканчивать уже на месте, под их приглядом – это целый ритуал. Да, у нас тоже полно своих ритуалов, не только у выходцев с Запретной Гавани.
    Рики, конечно, не знал, что я собираюсь улизнуть в разведку и свалить окончание работы на него. Поручителем должен был выступить наш королевич, обязанный ехать в Някку, тем более, раз меня не будет на самих Состязаниях. Так мы сможем долго скрывать моё отсутствие. На Верпте будут думать, что я заблаговременно выехал в столицу, а там – что я задержался. Рики потом расскажут, почему я не прибыл в Някку. Если моё дело увенчается успехом, меня не осудят за отсутствие на великом сборище ювелиров. Или, лучше сказать, не слишком сильно осудят. Или, что правдивей, возможно, в будущем слегка оправдают.
     Разведка откладывалась до начала лета. Но что тут поделаешь? Может, это и к лучшему. Если столько препятствий и задержек на пути, стоит переждать, и настанет благоприятный период, когда всё пойдёт, как по маслу и всё удастся само собой. Как предсказатель вам говорю. Мне по-прежнему казалось, что всё идёт правильно, всё так, как надо. Лёка сказал, что это значит, что я уже встал на путь нерациональной любви, и, как пылинка, покорная ветру, несусь по нему вперёд. Хотя, мне казалось, что топчусь на месте.      
     И вот мы с Рики с восторгом предались любимому занятию, подолгу творя в мастерской. Рики мчался туда сразу после школы, забросив все иные дела. Торопясь, я тоже много чего забросил.
     Судьи, конечно, знали, что я не стану делать оружие, поэтому даже не включили в список никаких кинжалов и сабель. Да, согласно условиям, предлагался небольшой выбор, и мы с Рики остановились на гарнитуре: диадеме и ожерелье. Мы часто с Рики и раньше работали вместе, и теперь дело спорилось, и мелодии, что жили в душе, вплетались в наше творение. Мы долго рисовали эскиз, рассматривали его так и этак, отвергли множество вариантов, пока не остановились на одном, о котором оба сразу сказали: то, что нужно. И который одобрил Лёка, наш художник. Они с Петриком, как поручители, знай себе, строчили положенные отчёты о проделанной нами с Рики работе. Эти записи необходимы для того, чтобы придать действу солидности и интереса, это часть положенного ритуала. Хотя официально считается, что вся писанина из-за того, что мастерам, участвующим в поединке, выделяется некоторая сумма для приобретения материала. Деньги выделяет фонд Великих Состязаний, ведь бывает и так, что участвуют начинающие мастера, пока ещё люди не обеспеченные. Я, например, человек обеспеченный, но не настолько, чтобы позволить себе потратиться так, как того требовала наша с Рики задумка. Братишка предлагал использовать большее количество драгоценных камней, раз такая халява, но я сделал ставку на изящество оправы и тонких золотых элементов. Всё должно было быть легко, невесомо, ажурно, и кое-где поблёскивать и посверкивать загадочно и притягательно. Несколько прекрасных камней необычной огранки сравнительно дёшево продал нам ради такого дела дядя Эрнст Кренст, до слёз обрадованный тем, что работа сыновей Арика Аги попадёт в лапы судей. Мы с Рики всю душу вложили в неё. Комплект назывался «После дождя» и должен был, говоря поэтически, прославлять воду, дающую жизнь, свет, отражающийся в ней и преломляющийся в каплях дождя, рассыпающийся радугами по тонким и гибким стеблям, по метёлкам обычных трав, по простым луговым цветам. Что не преминули занести в отчёт.
   - Оригинальность налицо, - одобрил Лёка.
   Мы с Рики старались так расположить камни, чтобы при разном освещении эти радуги и блестящие пятнышки действительно рассыпались. Мы с ним последователи магии Радо, магии света, и потому стремились создать интересные эффекты даже там, где волшебство применять нельзя. Когда судьи объявят своё решение, и можно будет пользоваться магией, комплект станет для женщины, носящей его, оберегом и талисманом в любви и семейной жизни.
    - Для женской мудрости, - пояснил я для Рики. – Она часто будет его носить и обязательно наденет на свадьбу.
    Не знаю, почему я так сказал.
    - Ты, собственно, о какой женщине? – поразился братец. – Кто у нас собирается замуж? Разве мы не подарим комплект тётеньке королеве? Она уже замужем, Миче, и зверски влюблена в собственного мужа. А он в неё – и того больше.
    - Не подарим, - окрысился я.
    - Скажу тебе, Миче, что такая штука не для обычных женщин, хоть другая мама твоя и ничего себе на самом деле. Скажу я тебе, что если у нас получится, как задумано, то это украшение для фей. Хотя ведь фей не бывает. Или бывают?
   - Привидения бывают, - зло прошипел я. – Призраки глупых королев, которые с опозданием предсказывают всякую дрянь. Всякие страшные мерзости говорят про несчастных детей их запуганным родителям.
   Я всё никак не мог забыть и простить тот отвратительный скандал на пляже и поступок болтливой призрачной королевы Нтоллы. Рики тоже помнил.
   - Это ты про Унагду? Которая описала папе то, что произошло давно, а он это принял за предсказание?
   - Эта Унагда! Вот будет время, найду её, и уж побеседую об этом!
    - Миче, - жалобным голосом позвал Рики, - раз уж у нас такой разговор: а что если… вдруг?.. А вдруг ты опять когда – нибудь… нечаянно…
   - Я никогда не подниму на Чудилку руку. Разве что опять нечаянно.
   - Я знаю, что нарочно никогда, - повеселел мой мальчишка.
   - Раз знаешь, не болтай ерунды. Не зевай, следи за огнём.
   - Давайте, я вам заколдую мехи! Будут они огонь самораздувающие, - радостно вламываясь к нам со своим отчётом, предложил Чудилка.
    - Не смей! – испугались мы. – Не трогай наше хозяйство! Не создавай нам проблем!
    - Тогда какой-нибудь молоток заколдую.
    - Вот тут-то я его и пришибу, - тяжко вздохнув, сказал я Рики. – Как не пришибить?
    - Колдовство запрещено, - мрачно напомнил наш братец. – Вообще любое. Даже самораздувательное.
    Все газеты этой весной были озабочены темой нашего с папой состязания.

     *   
    С какими чувствами собирались мы в Някку? Я, конечно, не ехал, притворялся только, я говорю за других.
    Радости не было.
    Хотя, это был тот самый счастливый случай, то событие, о котором как-то рассуждал Лёка, которое отныне давало нам всем возможность спокойно и когда вздумается бывать в Някке, а там, глядишь, и остаться. Но я с недавнего времени стал другим. Не верил родителям. Искал подвох. Не думал я всерьёз, что вызов – это способ выручить нас, что папа имел в виду именно это, а не гадость какую-нибудь. Вы помните: раньше я таким не был. Врагам я радостно и открыто двигал в ухо, и бесконечно доверял родителям и друзьям. Жизнь научила меня дипломатичности и недоверию. Наверное. Это я так думал тогда.
    Какая уж тут радость! После того, как я не предстану перед глазами судей в положенный срок… Ну да я уже писал о том, что меня ждёт. То, что я выполнил бОльшую часть работы, смягчит их приговор, но не так, чтобы сильно.
   Ладно. Тем больше славы и почёта Рики, закончившему работу у всех на виду. Тем меньше я мог бояться, что Петрик, мой поручитель сорвётся в разведку вместо меня.
   Мои домочадцы собирались медленно и даже неохотно. То и дело что-то забывали, о чём-то незаконченном вспоминали и переживали: как же тут Верпта без нас? Раздавали кучу указаний помощникам. Наша островная область провожала нас, как героев… И нет-нет кто-нибудь спрашивал у меня: что я намереваюсь делать, как защитить их от новых происков Запретной Гавани? Я придумал такой ответ: всё будет после Великих Состязаний. Это была правильная фраза: по представлениям наших граждан участие в Состязаниях важнее всего. Люди видели у меня на руке перстень Отца Морей и успокаивались.
    И тут мы снова услышали об Остюке, нанятом волшебнике, упрямом, тупом, неопрятном смутьяне.

    *
    Остюк объявился в Веше, главном городе Малого острова. Теперь он считался духовным лидером чокнутых и вонючих людей, которых мы называли «наши сидельцы». А сами себя они называли вычурно и витиевато. И ждали случая демонстративно покончить с собой.
    Такие люди есть и были везде во все времена. Даже, наверное, в ту пору, когда всё человечество слонялось полуголое по лесам, и магические знания передавало из уст в уста, или, в лучшем случае, при помощи картинок на стенах пещер. Это отголосок страшных стихийных бедствий, непонятных древним предкам природных явлений, страха перед темнотой и ворожбой. Такие люди тревожны, ждут самого худшего, верят лже-предсказателям и всяким красноречивым мошенникам. Им совершенно необходим вождь. Вез вождя они одинокие, потерянные сироты. С вождём наконец-то приобретают значимость и цель. Говоря короче, они ждут конца света, очень надеются на него и точно знают его дату. Если же в назначенный вождями срок ничего страшнее дождичка не происходит, они с горя массово топятся, засоряя собой водоёмы. Или даже делают что похуже.
    Обычно, ожидая конца, сиротливые потеряшки сбиваются в фанатичные стаи, чтобы было интересней. Они роют себе землянку и сидят там, до вожделенной даты, и при этом сильно прованивают отхожим местом, находящимся здесь же (и тут даже можно понять стремление топиться от жизни такой). Или забиваются в пещеру над дорогой. Оттуда, с высоты, они пророчествуют о страшном, пугая прохожих, их коней и собак. Не понимаю: зачем пророчествовать? Топись себе сам, если приспичило. Я одобряю, когда странствующие артисты стремятся развеселить толпу. А когда её хотят запугать – к этому отношусь крайне отрицательно. Потому что – кому от этого хорошо? Бывали случаи, когда напуганная толпа, впав в раж, бросалась на другую – и были жертвы. Были случаи, когда отцы или матери семейств бросали своих супругов, и своих малолетних детей, и всё добро, и присоединялись к смердящим сидельцам прямо тут же, на дороге. Зачем? Даже если конец света настанет строго по расписанию, он настигнет тебя, где бы ты ни был. Но Эя спросит тебя в садах по ту сторону жизни: «Что ты сделал в эти последние дни? Был ласков с семьёй? Любовался на свой дом и сад, творение своих рук, и на прекрасные леса и просторы, созданные мной для тебя? Сделал доброе дело?» Нечего будет ответить сидельцу. Он сидел и боялся, заглушая свой страх молитвами, размышляя о тщете всего доброго и светлого. И огорчил, и обидел всех напоследок.
   - Если бы сам сидел – плевать бы! Так они ещё и детей с собой тащат! Запугивают. Уродуют души.
    Так возмущался Чудилка. Как ему уехать с Верпты на Состязания, если наши чёртовы сидельцы с началом весны заняли старое здание склада на Малом острове, и действительно, потащили с собой детей. Они называли дату конца света, и, чёрт возьми, это была дата нашего с Петриком рождения!
     Через день после празднества наши три семейства должны были отбыть в Някку по железной дороге. Я же объявлю тем из домашних, кто не знает про разведку, что приеду позже, потому что у меня дела в Дейте, где я должен провести несколько дней. А сам выйду в море. Прямо в день рождения, чтобы не затягивать. В разгар праздника никто не заметит моих передвижений и передвижений моей яхты. Чернокрылым придётся тяжеловато. Мы старались не забывать, что они видят и слышат всё.
    Склад, где воняли сидельцы, имел хорошие подвалы, а наземная часть его была деревянной. Поэтому не только Петрик, но и все здравомыслящие люди опасались, что в ночь после дня рождения ненормальные здание подожгут. Причём, как водится, вместе с собой.
     - Взрослых дураков не жалко. А детей надо спасти, - повторял Лёка Мале, начальник таможни. И мы даже заговаривали о том, что стоит потянуть с отъездом. Времени до начала Великих Состязаний было полно.
     Незаметно для сидельцев, в окрестностях, в приготовленных на снос пустующих зданиях соседних складов, дежурили пожарные. Полиция дежурила тоже. Вода, насосы и всё, что полагается, было наготове. Петрик, я и даже Рики постоянно наведывались в те края с целью, если что, предотвратить пожар силой магии. Будто нам больше нечем было заняться. Все остальные наведывались с целью уговорить сидельцев пересмотреть свой календарь и покинуть старый склад.
    Эпидемия, что бушевала на Верпте, затронула, конечно, и этих людей. Я не знаю, как в таких гнусных условиях они выживали и выхаживали больных. Несколько женщин умерло. Их похоронили там же, в подполе. Некоторые дети получили разные осложнения, и потом их долго пришлось лечить в больнице.
    Петрик заговаривал о штурме. Или о каком-нибудь подкопе. Он не мог оставить эту язву на теле Малого острова, а сам уехать на Великие Состязания.
   Тем, кто приходил к складу уговаривать балбесов разойтись по домам, в ответ летели призывы раскаяться и очистить душу от скверны. Вместе с пустопорожними словами летели камни и даже пули – у сидельцев был замечательный арсенал. Очевидно, это служило лучшему очищению их душ. Попытки добраться до сидельцев при помощи колдовства пресекались их главарём и вдохновителем, сильным, но необразованным волшебником Остюком. Не понять было, откуда он взялся на наши головы: вроде, в Някке все маги наперечёт и нам знакомы. Остюк пригрозил, что конец света наступит раньше, если мы не прекратим своих стараний. Был ранен врач, который требовал допустить его к больным. Был ранен полицейский. И даже обычная женщина, которая искала вечером среди пустующих зданий свою собачку. Женщина была чьей-то гостьей, и не представляла, как опасно искать домашних любимцев в этих местах. Подозреваю, что её зверька просто съели. При этом женщина помнила, что её же призывали в чём-то раскаяться.
   - Зря я отпустила Бобика за ворота! – каялась она в больничной палате. Больше никаких грехов не приходило ей на ум.
   В свете всего этого Петриком была разработана стратегия по захвату логова ненормальных.
   - Ты езжай, - говорил он мне, очень переживая и боясь за меня. – Ты езжай себе, как наметил, невозможно дольше тянуть с твоим отъездом. Не беспокойся ни о чём. Мы тут справимся. Эти, на складе, расслабятся: ведь никому не придёт в головы, что в свой день рождения люди могут заниматься их персонами. Но я займусь. Я им устрою!
   Таков Чудилка. В собственный день рождения заниматься сумасшедшими – это в его духе.
   Мы наконец-то имели возможность рассмотреть Остюка. Я уже говорил, что мы недоумевали, откуда он взялся. Я не верил, что он фанатично предан идее конца света. Что-то другое водилось у него в голове. Другие идеи, замыслы и задумки, идущие дальше конца света, намеченного на наш с Петриком день рождения. Он был молод! Он выглядел нашим ровесником!
    Ну не мог я поверить, что столь молодой человек, всего лишь полтора года назад рассуждавший о «выгодном дельце», а потом пытавшийся подвигнуть промышленников на свержение новой власти и горланивший речи на митинге, счёл вершиной своей карьеры стать вожаком самоубийц. Таких не проймёшь концом света! Остюк же запугивал ненормальных сказками про встречу Трёх Сестёр и жуткую катастрофу, предотвращённую нашей дружной компанией частично на Навине, а частично - на необитаемой планете Ви. Конечно, он представлял всё в нужном ему свете. Было похоже, что огорчённый этим нашим предотвращением, он решил подобраться к нам поближе и отравить наше существование.
    - Получает нереальное удовольствие от власти над глупыми тётками прямо у нас под носом! – высказывал своё мнение умудрённый опытом Рики. Наверное, так.
    Теперь вы видите, почему так затянулась ситуация со складом. Остюк был волшебником и грозился причинить вред людям в здании. Вплоть до убийства. Внутри, мы знали, имелся запас пороха, возле которого кто-нибудь постоянно дежурил. Готовый его поджечь в случае штурма или других действий с нашей стороны.
    Но Петрик уверил меня, что всё будет хорошо и пройдёт как задумано, и я поверил ему. Чудилка у нас стратег что надо!
    И теперь я вам расскажу об этом нашем дне рождения, после которого всё у нас пошло кувырком, события понеслись вскачь, и нам, да, именно нам всем, уже действительно было не свернуть с дороги нерациональной любви.

ПРОДОЛЖЕНИЕ: http://www.proza.ru/2015/05/05/2133

Иллюстрация: картинка из "ВКонтакте".