Я умер

Я отчетливо помню день, когда, позвонив тебе поздним вечером, я не получил ответа. Ни спустя один монотонный гудок, ни спустя пять. Бывало, конечно, что ты, будучи занятым, не брал телефон, но даже тогда ты перезванивал, желая мне доброй ночи, звучно целовал динамик. И всё же в тот вечер я, мучительно нуждавшийся в тебе, твоих словах, не дождался звонка. До этого момента тягостное ожидание заветной трели мобильного измерялось в двух-трех десятках минут, еще реже в часах. С наступлением глубокой ночи мой телефон в одну секунду взорвался очередным новомодным хитом, который наверняка совсем скоро покинет первые строчки мировых чартов.

Странно, но я не услышал привычного приветствия. Почему-то ты слишком долго молчал. А когда я спросил, в чём, собственно, дело, ты, шумно выдохнув, разбил вдребезги мою, можно сказать, вполне счастливую жизнь. Ты говорил что-то о девушке, которую встретил совсем недавно, она тебе жутко понравилась и ты считаешь, что она твоя судьба. А между нами все кончено. Я было поначалу воспринял всё это за плохую неудавшуюся шутку. Но буквально через пару секунд я понял: ты не шутил, ты, мать твою, был серьёзен как никогда. Я разрыдался и не услышал от тебя ни единого успокаивающего слова.

Ты всегда был равнодушен к слезам, трагедиям посторонних тебе людей, неужели и я окажусь среди тех, чьи жизни не вызывают в тебе никакого интереса? Я не задавал вопросов, мне кажется, это было бы лишним. Тогда тебе, видимо, осточертело слушать мои всхлипы и сбившееся дыхание, которое я, увы, не мог восстановить, и ты отключился, добавив едва слышное "Всего хорошего". Аомине, тем вечером ты не оставил мне ничего, за исключением режущих воспоминаний и длинного шарфа, затерявшегося в глубинах моей прихожей. От него, кстати говоря, я и по сей день не решаюсь избавиться.

Ты безумно хотел детей. Точнее, ты хотел иметь нормальную семью и детей. Я как-то не особо подходил на роль человека, способного подарить тебе семейное счастье и двух замечательных мальчишек, которых ты научил бы всему, что знаешь сам. И невзирая на свои мечты, я был тобой любим. Не знаю, как сильно, конечно, но ты меня любил. Удивительно, что между нами вообще возникли отношения, подразумевающие совместное пробуждение, совместный завтрак. Определённо, это было нечто большим, нежели обычный секс, как с моей стороны, так и с твоей.

В конце концов, мы не чурались признаний в любви и не избегали моментов, когда можно было бы помечтать о нашем с тобой будущем. И всё же судьба, в общем-то, всегда подкидывающая мне всякие жизненные трудности, распорядилась вопреки моим желаниям относительно тебя и подсунула перед самым твоим носом девушку, в которой, насколько я понял, ты души не чаял и видел свою будущую жену. При мысли, что, возможно, ты женишься и наконец-то станешь по-настоящему счастлив, мне хотелось улыбнуться, только вот от этой фальшивой ненормальной улыбки болезненно сводило скулы...

***


На протяжении двух последних месяцев мы виделись всего пару раз. Нам удавалось соблюдать сугубо рабочие отношения. Словно и не было бесконечных месяцев, дней которые мы делили на двоих. Ты вновь для меня лишь главный редактор журнала, а я безответственный публицист, уже в который раз затянувший со своевременной сдачей статьи. Ты всегда удивлялся тому, как я, работая дома, умудряюсь не укладываться в положенные сроки. Как правило, наша встреча длилась не более двадцати минут. Ты задавал вопросы о содержании статьи, об идеях касательно следующей. Затем я бесшумно покидал твой кабинет, почти так же бесшумно, как в нём и появлялся. Признаться, я думал, что спустя какое-то время мне удастся смириться с нынешним положением вещей и привыкнуть к твоим пустым, равнодушным глазам, которые ты старался на меня не обращать.

Сдав готовый материал, я было хотел уходить, как вдруг в помещение влетела девушка. Из ее скорого щебета я сумел уловить слова о том, что твоя мама пригласила вас на воскресный ужин и о том, как сильно она по тебе соскучилась. Позже она, убрав выбившуюся из хвоста прядь розовых волос, заметила меня, извинилась за то, что помешала нам, а потом вновь переключилась на тебя и задала вопрос, готов ли ты с ней пообедать. Сомневаюсь, хотел ты или нет что-то мне объяснить, сказать. Да и стоило ли? По твоему растерянному взгляду всё становилось более чем понятно: ты теперь с ней. Я хотел бы сказать, что тобой переболел и сердце, гнившее где-то внутри меня, больше не ноет. Но ревность, кричавшая в отдаленном уголке черепной коробки, считала иначе. Я заметил, как она касается губами твоей щеки, и молча вышел за дверь.

В ту ночь я впервые познал холод чужой постели и касания человека, едва мне знакомого. Лежать под кем-то другим оказалось не так уж и страшно. Однако забвения, даже самого короткого и мимолетного, секс с незнакомцами не доставлял. Однажды, вернувшись домой почти под утро, я вдруг подумал - ты счастлив с ней. И от осознания того, что и мы когда-то были счастливы вместе, изнутри всё предательски сжималось. Оставаясь на ночь в моей квартире, ты прекрасно знал, что отправлять меня спать раньше одиннадцати бесполезно: я не усну; поднимать по выходным раньше девяти бессмысленно: всё равно не встану. А если и найду в себе силы неуклюже скатиться с кровати, то весь оставшийся день буду пребывать в отвратительном подавленном настроении.

Интересно, целуешь ли ты её руки перед сном, как целовал мои? Прижимаешь ли ты её ночами к своей груди, как прижимал меня? Узнать, как именно она засыпает рядом с тобой, становится целью всего последующего дня. Я спятил. Наверняка, когда она болеет, ты не отходишь от неё, по крайней мере стараешься. Всё это своего рода свидетельства того, что я проиграл в битве за твоё сердце. Почему ты, человек, с особой внимательностью следящий за сохранностью и порядком своих вещей, до сих пор не вернулся и не забрал забытый шарф? Сомневаюсь, что ты не догадывался о его пропаже. Может, если ты заберешь его, это будет означать, что всё, что между нами было, наконец-таки окажется за чертой, которую не сможем перейти ни ты, ни я? Невыносима, навязчива сама мысль о том, что твоя постель пахнет ее отвратительными духами, ты безумно её любишь, она безумно любит тебя и у вас есть счастливое будущее. Будущее, которого никогда не было и не могло быть у нас.

***


Спустя еще один сумасшедший пустой месяц в моем почтовом ящике появилось приглашение на твою свадьбу, которая должна была состояться через неделю. Пригласить меня твоя идея. Я не прекращал глушить текилу на протяжении нескольких дней. И чем выше становился процент алкоголя в крови, тем громче я кричал, задыхаясь в душащей пыли лежащего подо мной ковра. Мне, конечно, меньше всего хотелось, чтобы ты видел меня убогим, отощавшим, пропахшим едким перегаром, но я положил заявление об увольнении на твой стол. Ты был зол. Ты кричал, что я бесполезно себя гроблю. Я смеялся истерично, громко, так, словно это было последним, что я мог еще делать. А потом на моих плечах были твои руки, сильные, перевитые мудрёной сетью вен, дрожащие.

Я спросил тогда, любишь ли ты меня. Знал: ты не посмеешь мне солгать. И ты ответил честно, глядя мне в глаза. Ты любил меня всё так же сильно, безумно, как и до встречи с ней. Увы, этого оказалось недостаточно, чтобы отменить свадьбу, отказаться от мечты, от семьи, от детей. И я в очередной раз молча покинул кабинет. Я не имел ни малейшего понятия, зачем явился на твою свадьбу, усевшись в первые ряды. Несмотря на ожидания, церемония не была скучной, утомляющей, а прошла достаточно быстро под громкие слова священника, говорившего о святости брака.

В момент, когда тебе следовало сказать финальное "Да", которое бы навсегда перечеркнуло мое существование в твоей жизни, ты обернулся, глядя на меня, затем перевел взгляд на растерянную невесту и произнес "Да". Как только пришло время вас поздравить, я почему-то поспешил сделать это первым. Это был последний раз, когда я сжимал твою кисть в крепком рукопожатии и желал счастливой семейной жизни. Покидая церковь, я не ощущал ничего, кроме одного-единственного желания: вытащить сердце и выкинуть его к чертовой матери, чтобы эта лихорадочная умерщвляющая боль утихла хотя бы на мгновение. Изящные стрелки стареньких наручных часов сообщили, что сегодня без пятнадцати двенадцать я окончательно умер.