Картина. This picture was my heart

Жил на свете один художник. Писал натюрморты, портреты, делал эскизы, ждал вдохновения, поднимал подбородок натурщице цепкими пальцами, перемазанными краской. Дорисовывал истории вокруг клякс и кофейных полумесяцев, не вытертых после завтрака. Иногда был доволен собой, но чаще не очень. Бывало, что в сердцах говорил, что ах если бы родиться хотя бы лет сто назад  - быть тогда Куинджи, не меньше. Сейчас же все уже было, было, все вторично, неоригинально и несет фастфудом.
Однажды он несвойственно рано проснулся. И увидел! Палитру - бирюза, пионы, персик (румяно-розовой с одной стороны и почти оранжевый с другой), океанская волна, глубоко-синяя, потом светлеющая... Вот уже прозрачно-голубая, как ручей и седая на гребне. Рассвет сквозь зрачки проникал сразу в сердце. Оно вдруг стало таким огромным и обнаженным, готовим впитывать красоту миру, пить его, словно родниковую воду. Художник жадно пытался вобрать это небо в себя - полные легкие дымного пьянящего воздуха. Вдохнуть его, будто запах платья, которое впопыхах забыла упаковать в поношенный чемодан любимая женщина, перед тем как оставить ключ на столе. Как ведьма впитывает лунный свет, напряженно разгоняя взглядом тучи. А младенец припадает к груди матери.
И он начал рисовать...
Одержимо, страстно, отключив мысли, ведомый только наитием. Широкие мазки, только чистые цвета. Картина становилась яркой, но в то же время простой и изящной. Точно китайский фарфор, мелькнуло у него в голове. И он нарисовал длинные фарфоровые пальцы,  которые разламывали инжир. Слоновая кость, сливки, лилово-серый, немного оливкового и взрыв цвета - янтарно-алая мякоть!
В дверь позвонили. Художник забыл про натурщицу и теперь недовольно протискивался сквозь залежи непонятного барахла на полу - книги, старые колонки (зачем??), краски, альбомы, груда одежды.
Ее надо было бы выставить, не пуская на порог. Но она конечно же уже вошла - молодая, наглая девка. "Жвачка" во рту, легкий запах сигарет после вчерашнего бурного вечера, большие серебристые глаза и дурацкая майка. Натурщица болтала, не особо требуя ответа - цены повысили опять, ученые проводят эксперименты и распыляют вирусы, чтобы продавать лекарства, в универе злая преподша, наверное с ней не спит никто, ха-ха-ха. И с каждым ее словом художник становился все дальше и дальше от рассвета, картины и вдохновения. В какой-то момент он даже начал стеснятся своей неожиданной увлеченности - взрослый мужчина все же, а не глупый подросток-мечтатель. Натурщица как будто взяла его за уши и тянула на землю. Как на картине Марка Шагала, только наоборот. Моя маленькая антимуза - горько хмыкнул художник. И все было как обычно, палитра, его пальцы в краске цвета ляпис-лазурь заводят льняной локон за ухо, облегчение, когда она ушла.
Вечером он встретился с друзьями, пил вино. Утреннее художество (это его определение) вспомнил со стыдом - как если бы заплакал в кинотеатре.
Картина стояла на мольберте не дописанная, потом переместилась в альбом. Она была слишком яркая  - моветон, сказал себе художник.
Забыли?
Забыли!
По прошествии времени у него наступила творческая депрессия. Вещь обычная, ничего сверхестественного. Он ходил по комнате, заглядывал в альбомы. Бездарность! Он хотел быть как Босх - чтобы мурашки у всех по загривку и желание спрятаться под одеялом.
На глаза попалась картина, вдохновленная рассветом. Художник задумался, он когда-то знал как закончить картину, но забыл. Что делать? Он смешал краски. Антрацитовый, пурпурно-красный, графит... Потом отступил, глянул и поморщился.
Нет, не то, слишком темно.
И спрятал с глаз долой, теперь уже навсегда.

Дорогой мой, прости за долгое предисловия, я только хотела сказать, что картина это мы.