Немного огня

Этому городу было просто необходимо немного огня. Рассвет пришёл, чтобы дать ему сначала огонёк, а потом и целый костёр света. Утро было туманным, но сквозь туман пробивались лучи будущего костра. Анастэлла проснулась рано и сумела застать этот праздник ярких красок, разгоняющих и тьму ночи, и серость тумана. Девушка прекрасно помнила прошлую ночь. Александр прочитал очередную работу из сказочной тетради, после чего заявил: «Переписать!» – как Сталин когда-то приказывал «расстрелять». Конечно, на Сталина Александр похож не был, и слова его звучали совсем иначе, но ощущение после этих сказанных ночным гостем слов у Анастэллы было таким же, каким было у других людей после грохочущего «расстрелять». Только в данном случае предлагалось расстрелять не саму Анастэллу, а её работу. Затем предлагалось растащить тело произведение на куски, но после этой процедуры непременно собрать, только как-нибудь иначе. Вот безумие! Анастэлла свою работу отдавать на растерзание не хотела, а совершать все прочие описанные ранее манипуляции самостоятельно – тем более. Тогда ночной посетитель смягчился, подумав о том, что девушка вложила в эту работу невероятно много. Да что уж там – всю свою душу, все свои страхи и мечту от них как можно скорее избавиться! Всё, что старательно разъедало Анастэллу изнутри, она превратила в маленький огонёк, надежду, которая должна была впоследствии разгореться костром, как разгорелся утренний рассвет в её небольшом рассказе, да и в городе тоже. Девушку страшно огорчило разгоревшееся вместо этого непонимание.


Смягчиться можно всегда: попробовать на одни слова наложить другие, старый клочок бумаги с неудачно написанным текстом заклеить новым, но стоит лучу солнца упасть на заклеенную бумагу, как слова начинают проявляться; слова первые – самые важные и самые честные.


Александр заклеил старую бумагу новой из рук вон плохо, наспех, и Анастэлла это чувствовала, хоть и не осознавала. Она читала слова на просвет: первые слова, а первыми словами была инструкция по «расстрелу» её новоиспечённой работы, состоящей не из муки и яиц, а из души девушки со сказочным именем.


Однако это было ещё полбеды. Александр попытался заклеить новыми листами два неудачных текста, а это уже слишком много, в то время как это было бы слишком мало, если бы речь шла о кастрюлях, половниках, ложках или табуретках для гостей, пришедших на день рождения большой толпой.


Душевное вино в бокале Александра закончилось, когда Анастэлла была сказочно пьяна, а трезвому пьяного решительно не понять.


***


Это случилось в один из осенних прегадких вечеров. За окнами свистел яростный неугомонный ветрище, огромными каплями на тёмный асфальт падал дождь. Тогда небо не просто плакало. Оно, обезумевши, рыдало. Ветер сочувствовал и не мог промолчать, отчего стал завывать и, тем самым, оказал небу какую-никакую поддержку. В тот вечер холодом отдавало даже от стен «Виноградной лозы», покрытых перманентно тёплыми обоями, которые составляли часть атмосферы уюта в худшем кабаке города. Свечи, как всегда, горели, словно разных размеров звёздочки на ночном небе, но им так и хотелось потухнуть от страха перед завыванием ветра за окнами. Бедняга. А ведь всего лишь оказывал поддержку небу, которому уже не хватало платков-облаков, одно за другим становившихся чёрными тучами.


На столике по обыкновению стоял чайник. Рядом маленькие неиспользованные пустые чашечки и две больших глубоких кружки, полных зелёного чаю.


– Зачем Вы их вечно приносите? Всё равно ведь из них не пьём, – спросил Александр, бросив взгляд на пустые крошечные чашечки.
– А Вы не замечаете, что в них есть? – удивлённо уставилась на своего вечного гостя Анастэлла.


Александр принялся разглядывать бесполезные, по его мнению, чашечки. Пытался найти в них некую значимость, но всё было тщетно – не нашёл.


– Неужели Вы не видите?


Ночной гость для верности пригляделся к пустым чашкам ещё раз, помолчал с минуту и отрицательно покачал головой.


– Когда-нибудь Вы обязательно поймёте, – сказала Анастэлла, допив свой чай.
– Надеюсь, что пойму, – вздохнул собеседник. – Вы ведь не скажете? – спросил он напоследок, надеясь всё-таки получить ответ.
– Нет, не скажу, – загадочно перешла на шёпот Анастэлла и поставила кружку на поднос.
– Жаль. А что-нибудь почитать сегодня предложите? – спросил ночной посетитель, снова пытаясь вглядеться в чашки.
– Это можно, – сказала девушка и улыбнулась, наблюдая за тщетными попытками Александра найти скрытый смысл в чашках.
– Что будет сегодня? О Санни и Юки? Новая история? – поинтересовался оторвавший от пустых чашек взгляд Александр.
– История новая, – медленно начала Анастэлла, – но не о Санни и Юки.
– О. Что-то совсем другое?
– Именно. Эта история о Кэнди и Ларри. Больше в ней, правда, Кэнди, но и без Ларри эта история не была бы таковой, какая она есть, – рассказала хозяйка «Виноградника» и тайной волшебной комнаты. – Принести?
– А давайте! Время ещё раннее… – сказал Александр, в то время как часы на стене показывали ровно час ночи.


Анастэлла унесла чайник, кружки и даже пустые чашечки, секрет которых остался нераскрытым, а взамен принесла одну из своих красивых тетрадей и парочку ароматических свечей.


– Вот эти свечи заменяют те чашки, – сказала Анастэлла, отдав тетрадь Александру и указав на свечи, которые уже успела поставить на стол.
– Это как же так? Свечи заменяют чашки… – медленно, почти по слогам, словно пытаясь запомнить каждое слово, проговорил Александр.
– Волшебство худшего кабака в городе, который сложно найти и невозможно забыть, – ответила Анастэлла, улыбнувшись.
– Я думал, мне тут уже обо всех тайнах поведали, а оно вот как, – задумчиво сказал гость и открыл тетрадь, последний раз взглянув на хранительницу сказок и секретов, прежде чем начать читать.


История о Кэнди и Ларри была невообразимо грустной, несмотря на сладкое имечко главной героини и простенькое имя главного героя. Новая работа Анастэллы очень напоминала время года, царствовавшее за окнами тёплой и неизменно летней «Виноградной лозы». Временем этой истории была осень, промозглая и печальная, а пространством – мокрые от небесных слёз улицы маленького городка, который носил название «Вьюжный парк». Почему Вьюжный, ясно не было, потому что городок совершенно никаким образом не был связан с вьюгами. Название, несомненно, красивое, но ни о чём существенном не говорящее.


История о Вьюжном парке была ни капельки не зимней. От неё веяло поздней осенью и мокрой цветной листвой. В свой новый рассказ Анастэлла вложила не меньше души, чем в рассказ о том, как Юки и Санни встречали рассвет. Одна душа была в обоих рассказах, но какими ж они были разными…


Первый рассказ должен был превратить все тайные страхи в яркий свет надежды на лучшее, второй же – выпустить весь дождь из души девушки со сказочным именем, чтобы тоска по прошлому и отчаяние уступили место чему-то новому, чему-то другому. Рассказ о Кэнди и Ларри был так же необходим Анастэлле, как были необходимы небу платки-облака. В маленьком Вьюжном парке небо тоже рыдало, а ветер отчаянно выл волком, не зная, как успокоить заплаканную небом луну.


Александр принялся за чтение. Как и всегда, девушка со сказочным именем следила за всеми изменениями, происходившими на его лице, пока он читал. Анастэлла наблюдала, и то, что она видела, её страшно тревожило. Казалось, с каждой минутой невыносимо долгого ожидания большие капли на улице, за окном, падали на землю всё громче, ударялись о неё всё сильнее и разбивались на маленькие капельки, количество которых возрастало в геометрической прогрессии… От этих мыслей хотелось поёжиться и завернуться в тёплое покрывало с головой, но Анастэлла внешне оставалась невозмутимой. Даже беспокойство о работе, читаемой при ней Александром, не имело проявления на лице девушки.


Однако когда капли перестали падать на землю, а юная писательница перестала думать о геометрической прогрессии, Александр дочитал. О чём он думал и каково его впечатление от прочитанного, по лицу ночного гостя догадаться было нельзя, а с ходу задавать вопросы было неудобно, но Александр решил эту проблему, заговорив первым.


– Всё это, конечно, красиво написано, но не вписывается в жанр, который Вы выбрали, – он на минуту замолчал. – Вернее… Что здесь осталось от Вьюжного парка? Вы ведь писали о персонажах этого произведения, так? – спросил Александр, по-видимому, успевший за минуту сформировать в голове свои вопросы.


Анастэлла была поражена. «Всё это, конечно, хорошо написано…», - пронеслось бегущей строкой у неё в голове. Прозвучало так, словно было сказано: «Нет. Ну, он, конечно, не виноват, но всё равно расстрелять».


Обида кольнула где-то слева, под кофтой. Ветер за окном, украшенным прилипшими к стеклу осенними листьями, завыл протяжнее.


– А что останется, если заменить имена? – внезапно добавил ночной гость.


Новый удар.


– Но… Но ведь это альтернативный сюжет со своей атмосферой. Характеры персонажей не были подвергнуты изменениям. Кэнди и Ларри остались собой, только немного повзрослели, – объяснила Анастэлла.
– Ладно, – словно сделал одолжение Александр, – пускай будет по-Вашему. Очень красиво написано. Пишите в этом жанре и дальше, – сухо закончил он.


Наспех заклеенный неудачный текст. Анастэлла жестом попросила вернуть тетрадь. Первые слова – самые важные. Александр послушно отдал тетрадь и улыбнулся, будто пытаясь смягчить сказанное ещё каких-то пару минут назад.


Хозяйка «Виноградника» резко посерьёзнела и унесла тетрадь в сказочную тайную комнатку за серой неприметной дверью. Через минуту она вернулась, как бы случайно хлопнув дверью, и спросила:
– Ещё чаю?
– Нет, спасибо. Когда я начал читать, было ещё с натяжкой рано, а сейчас, откровенно говоря, без всякой натяжки поздно. Я пойду, пожалуй, – сказал Александр и вздохнул, поднявшись со стула.


Прощание вышло каким-то натянутым, улыбки вышли неестественными, а пожелания спокойной ночи – неискренними, даже если всё-таки были сказаны от души. Не было во всём этом прежней теплоты и моральной удовлетворённости ночной беседой. Даже фирменная фраза Александра не спасла это тяжёлое, серо-чугунное прощание:
– Я ещё зайду. У Вас ведь найдётся свободный столик?


Анастэлла принуждённо улыбнулась, ответив:
– Конечно, найдётся. Как и всегда.


Она сказала это будто устало; можно сказать, вытянула из себя эти несколько слов клещами, притом ржавыми, замоченными тем же дождём, капли которого напоминали о геометрической прогрессии.


Александр вышел за порог «Виноградной лозы», и все свечи в ней тут же погасли. «Душевные» свечи. Они погасли, потому что душевное вино из кабака явно кто-то украл этой тёмной ночью, простуженной воющим ветром, как украдена была Ларри душа Кэнди из Вьюжного парка.


***


После этого прегадкого дождливого осеннего дня каждый в прошлом душевный разговор становился напряжённее и всё меньше напоминал разговор душевный, зато всё больше – разговор полуофициальный и принуждённый.


Анастэлла уже не давала гостю читать рассказы: она их и вовсе перестала писать. Наверное, это был стресс неудавшегося юного автора. Или последствие, которое просто обязано было последовать за инструкцией по растерзанию уже не одной, а двух работ. А вообще, это были обида и разочарование, кольнувшие девушку со сказочным именем в самое дорогое, что у неё было – в душу, а также слова, задевшие самое главное, что, как Анастэлле казалось, у неё хорошо получается.


А что хранила душа, так того не отнять.
А держите, держите, держите меня,
Чтобы я не лопнул от смеха…


Разговоры с ночным гостем, в общем, шли плохо, а однажды он и вовсе не пришёл. Может, его в очередной раз навестили мысли о том, что он ходит в худший кабак города, и он решил хоть разочек ими не пренебрегать. Или он праздновал день рождения своей двоюродной сестры. Или пил душевное вино в другом кабаке, получше. Чёрт его знает. Он, когда вернулся, о своих похождениях не докладывал, да и не должен был. Хотя, если приключения были занятными и достойны огласки, зря он о них не рассказывал хозяйке «Виноградника» по возвращении. А она бы ему: «Это всё, конечно, интересно рассказано, но Вы всё же по-другому попробуйте; вдруг лучше получится», – после чего залпом выпила бы бокал настоящего вина и прокричала: «Расстрелять!»


Однако ничего подобного Анастэлла не говорила и вина никакого не пила: ни душевного, ни обыкновенного. Зато в день отсутствия Александра приходила к ней другая ночная гостья.


Свечи горели маленькими звёздочками в персональной вселенной Анастэллы с названием «Виноградная лоза», и девушка даже не думала их гасить. Этому кабаку было просто необходимо немного огня.


В дверь зачем-то громко постучали, словно не в общественное заведение, а к кому-то лично домой, хотя, можно сказать, что «Виноградник» был для Анастэллы домом. Она же спала на диване в комнатке за барной стойкой, хотя могла бы спать на втором этаже того же дома, уже в собственной квартире. Девушка часто засыпала в своей комнате вдохновения, потому что так было просто-напросто удобнее. Вдохновение любит заглядывать в гости по ночам, а измотанная идеями, бумагой и сменой ручек Анастэлла после таких визитов порой чувствовала себя неспособной разобрать этот маленький диван. Что уж тут говорить о подъёме на второй этаж?


Итак, стук в дверь раздался, когда Анастэлла рисовала Далариэль – свою собственную планету, воплощение очередной фантазии космических масштабов. Девушка бросила восковые мелки и, оставив на столе рисунок, бросилась открывать дверь.


Дверь открылась. На пороге стояла Клементина. Последний раз эта особа заглядывала в «Виноградную лозу» в конце казавшегося бесконечным лета, и Анастэлла совершенно не ожидала её увидеть.


Клементина заходила редко, но если заходила, оставляла после своего визита много положительных эмоций. Только не в этот раз.


Клементина была брюнеткой среднего роста, от которой вечно веяло каким-то домашним уютом, а ещё – свободой. Друзья и приятели редко называли её полным именем, чаще просто Клем. Так было удобно и в то же время понятно.


– О, Клем, давно тебя не видела, – восклицала Анастэлла, сияя от восторга, – заходи.
– Да, привет, давно, – улыбнулась Клем и зашла внутрь, – чаем напоишь?
– Разумеется. О чём речь?


И с этими словами Анастэлла бегом понеслась за кружками, а Клементина стала оглядываться и выбирать наиболее подходящее место.


– У тебя тут и камин есть! – закричала Клем, надеясь, что Анастэлла услышит её из другой комнаты. – Никогда раньше его не замечала!
– Что? – переспросила Анастэлла и выглянула из-за неприметной дверки, что за барной стойкой, с кружками в руках.
– Камин, говорю, раньше не замечала, – отозвалась Клементина, прохаживаясь по большому помещению, и вдруг остановилась, бросив взгляд на тетрадь, лежавшую на одном из столиков. – Как Александр?

– А, да нормально, – ответила девушка, расставляя посуду на столике.
– Нормально, говоришь? – переспросила Клем, усомнившись в точности ответа Анастэллы, и села за столик.
– Ну… В последнее время разговоры какие-то натянутые. Душевное вино закончилось. Кончен бал, и скрипка в печке, – вздохнула Анастэлла и налила воду в чашки.
– Ты вообще будь с ним поосторожнее, ладно?
– Почему? – спросила недоумевающее хозяйка «Виноградника» и тоже села за столик.
– Не могу я об этом говорить. Не хочется. Просто будь осторожнее. Мне противно, ты извини. Я это даже повторять не хочу, – сказала Клем и уткнулась взглядом в чашку, словно смутилась.


За окном снова тоскливо завыл ветер и пошёл дождь.


– Что повторять? – не унималась Анастэлла.
– Ладно. То, что он сказал о тебе Инессе. Мы не хотели тебе говорить. Думали, ты расстроишься, – сказала Клем, отведя взгляд от чашки и посмотрев на подругу.
– А что он сказал? – удивлённо спросила Анастэлла, всё ещё ничего не понимая.
– Жаловался на тебя. Кое-что о внешности сказал, но это мне и вовсе повторять стыдно…
– Жаловался? – вспыхнула Анастэлла.
– Ну да. Лучше спроси Инессу, она лучше расскажет. Прости, я не смогу это сказать, ты расстроишься и обидишься, – тяжело вздохнув, сказала Клементина.
– Скажи. Повтори. Не ты ведь это придумала, – твёрдо сказала хозяйка «Виноградника».


Клементина повторила фразы ночного гостя почти слово в слово. Сказать, что это было обидно, мало, чтобы описать эмоции Анастэллы, которую охватило безумное негодование и до боли гадкое разочарование.


Александр сравнил ей с одной известной в городе особой. Лично с ней девушка знакома не была, да и слышала о ней мало, но яркого нелицеприятного описания её внешности было достаточно, ибо аналогия ночным гостем была проведена именно по внешним чертам.


– Ах, вот как. Значит так, да? – спросила Анастэлла риторически, изрядно разозлившись.
– О, Элла злится. Это страшно. И участь того, кто её разозлил, будет такой же, – пробормотала растерянно Клем.
– Спасибо, что рассказала, правда. Мало того, что всё это сказано не мне, а где-то позади меня, так ещё и какими словами. А жалобы! Нечего вовсе со мной разговаривать вечерами, в таком случае, – разошлась Анастэлла.


«Виноградной лозе» было просто необходимо немного огня, и в ней разгорелся целый костёр в лице разъярённой хозяйки.


Анастэлла подбежала к барной стойке, схватила коробок спичек и принялась жечь их одну за другой.


Немного огня – середина пути,
Немного огня тебя может спасти
В блеске обмана…


Огонь действительно мог спасти Анастэллу. Он смог бы помочь не сгореть ей самой в костре собственных эмоций. Вот она – одна из сказочных вещей, спасающая сказочных девушек в беде. Обыкновенная маленькая спичка. Дерево и сера.


Клементина вскоре допила чай и ушла, извинившись перед «Эллой» за плохие вести и попросивши её успокоиться. Хозяйка «Виноградника» нашла в себе силы проводить подругу с улыбкой и уверить её в том, что всё будет в порядке.


Ночью она спала донельзя плохо. Дождь не думал прекращать барабанить по стёклам, а ветер – завывать. Как тогда, в тот прегадкий день, с которого, если подумать, всё началось.


Ближе к утру Анастэлла бросила свои тщетные попытки успокоиться и поспать. Её мучило нечто большее, чем обида за собственные работы, слепленные из душевных переживаний. Её мучила обида за саму себя.


Было ясно, что те слова, которые почти точно процитировала Клементина, не заклеить никакой новой бумагой, даже если не наспех. Эти слова уже въелись в сознание, отпечатались на внутренней стороне чьими-то кривыми руками на печатной машинке.


В «Виноградной лозе» было тихо, на улице – тоже, и даже не шёл дождь. Анастэлла решила выпить чаю, надеясь, что это её успокоит. Девушка прокручивала одни и те же слова в голове, не имея сил остановить это безумие. На столике, рядом с чашкой, лежал коробок спичек. Анастэлла вытащила одну, зажгла и стала наблюдать за тем, как та сгорает. Вместе с серой сгорали её негативные эмоции, как ей казалось. Однако Анастэлле это лишь казалось. Для сожжения такой огромной порции нужно было нечто большее, чем маленький сказочный огонёк. Нужен был огромный сказочный костёр. Костёр из слов, вырывающихся наружу. Нужно было что-то написать, и Анастэлла чувствовала это интуитивно, хоть и тогда ещё не понимала до конца.


Спичка в руке Эллы догорела, и вдруг она сорвалась с места в каком-то странном порыве. Ей нужны были две вещи: ручка и бумага – чтобы зажечь костёр, на котором она сожжёт весь этот хлам, оставленный кем-то в её душе. Слова уже лезли в голову одно за другим, спичками собирались в строчки, а потом, соединившись с ветошью, в строфы. Нужно было только вовремя разжечь их ручкой на бумаге.


Девушка скоро нашла и ручку, и бумагу. Долго она выплёскивала на лист всё, что обидело, всё, что потревожило, и всё, что расстроило. Она написала крайне гневные стихи, ставшие тем самым костром спасения. Вот они – вещи, спасающие сказочных девушек со сказочными именами. Ручка и бумага.


А догорающий звук уже едва различим,
Бледнее бледного, да, но ты не молчи,
Ведь это только игра, что в ней грех, а?


Правда, стихи были написаны словно не от лица сказочной девушки, а от лица будущей сказочно злой ведьмы. Было в этих строках что-то колдовское: едкие слова, проклятья, обида и ярость. Однако лучше всему этому колдовству было выйти на бумагу, а не разъедать душу Анастэллы изнутри.


Когда стихи были дописаны, с души словно свалилось что-то тяжёлое, как капли осеннего дождя для ещё не опавших листьев, и гадкое, словно слякоть на улицах. Этой душе было просто необходимо немного огня.


Немного огня тебя может спасти
В блеске обмана…


Анастэлла допила чай, отложив листы с новыми стихами, и облегчённо вздохнула. Теперь дышать ей было гораздо легче, ведь ярость не заполняла собой лёгкие.


Светало. Солнце тоже решило подарить «Виноградной лозе» немного огня.


А бог живущих в тени и дарующих свет –
Это только огонь и не более, нет.
Это только огонь, что в нём грех, а?

Примечания:

В тексте используются строчки из песни группы Пикник "Немного огня".