Глава 1. Семья отца 2

    
     Многотрудная жизнь моей бабушки Натальи была полна потерь. Не считая детей, умерших в малолетстве, за восемь лет с 1937-го по 1945 годы она потеряла трёх взрослых детей и мужа. И каждая утрата оставляла глубокий рубец в её изболевшейся душе.
     Все беды и страдания, которые я описала выше, переносила она стойко и мужественно, пока был жив Прокоп. Он был главой семьи, кормильцем и крепкой опорой; рядом с ним она смело смотрела на житейские невзгоды. Потому что была убеждена – он всегда найдёт выход, верное решение, спасёт от любой напасти и при нём ничего плохого с их семьёй не может произойти. Так оно и оказалось.
     В 1937-м Прокоп тяжело заболел. Поздней осенью во время уборочной заночевал в поле на сырой земле. Ночи были холодные, и, казалось бы, обычная ночёвка обернулась тяжёлым заболеванием лёгких. По совету деревенской бабки варила Наталья разные зелья из трав, натирала мужа и самогоном, и гусиным жиром, прикладывала к груди горячие камни, но ничего не помогало.
     В лютую, страшную, небывало морозную зиму, накануне нового 1938 года Прокопа не стало… И началась безрадостная вдовья жизнь. Внешне Наталья пыталась сохранять самообладание, но заметно было, и об этом говорил мне отец, что не стало у неё какой-то внутренней жизнестойкости и обычной её всегдашней веры в будущие лучшие времена. Нет, она не была растерянной, ведь при ней осталось семеро детей, но в её глазах появилось не бывалое прежде выражение равнодушия. По-прежнему, она изо дня в день тянула свою тяжёлую лямку, но делала всё автоматически, отрешённо, мысли её были далеко, и никого она в них не допускала…
     Старший сын Мусий был к тому времени уже женат и жил со своей семьёй отдельно от родителей. Второй сын Кондрат служил в армии. И хотя Мусий помогал матери, чем мог, но вся тяжёлая мужская работа легла на плечи Фёдора, моего отца. Приходилось ему одному и за скотиной ходить, и пахать, и сажать, и сеять, и косить, и убирать, причём не только своё, а и колхозное. Жили не просто бедно – убого. Едой кое-как себя обеспечивали, но справить одежду или обувь не получалось. При жизни Прокопа – работящего, смекалистого, расторопного, умеющего выгодно сбыть часть собранного урожая, подработать, добыть хоть какие-то деньги, семья ежегодно была с обновками. Фёдор же был застенчив, скромен, нерешителен и уж, конечно, не имел отцовской проворности и сноровки…
     А полоса потерь только началась. Не успела Наталья отгоревать после смерти Прокопа, а новая беда уже постучалась в избу и безжалостно выбрала очередную жертву.
     Как мила была её сердцу тихая и смирная Катя. Помощница во всех женских делах: она вместе со старшими сёстрами и в горнице уберёт, и похлёбку сготовит, и с младшими детьми понянчится. При этом никого не обидит – доброе слово скажет старшим, приласкает и успокоит младших. Молчаливая была Екатерина, сдержана, лицом и характером вся в мать. После зимы 1932-1933-го она стала очень слабенькой, часто болела. Редко улыбалась, а после смерти отца совсем замкнулась: часто была задумчива и печальна, наверное, предчувствуя свою участь. Весной 1939-го начала чахнуть, слабеть и постепенно как-то тихо и покорно завяла. И случилось это в ту пору, когда после долгой зимы оживала природа, каждая былинка, каждая веточка возрождалась к жизни, а воздух был весь пронизан целительным ароматом цветущих деревьев.
     Думала Наталья, что все слёзы выплакала, когда безвременно ушёл Прокоп. Но по 18-летней своей девочке голосила ещё пуще: новая потеря добавила горечи в её раненную душу и полилась эта горечь безмерным удвоенным потоком…
     А жизнь шла своим чередом, безразличная к людским горестям и утратам. Возвратился из армии Кондрат, а вскоре в «солдаты» забрали Фёдора… Проходя службу в рядах Красной Армии, Кодя закончил школу НКВД и, возвратившись в родные края, работал в органах в районном центре Узине. Получал продуктовый паёк да ещё и зарплату. Своей семьёй обзаводиться не спешил, хотелось помочь матери и младшим детям. Зажилось Наталье немного полегче. Кодя привозил сестричкам подарки, братьям справил новую обувь, баловал гостинцами мать. Подросли Иван и Вася, стали помощниками в хозяйстве. Но благополучные периоды в жизни Натальи были настолько кратковременны, что она не успевала даже передохнуть от бесконечных забот и многолетней усталости…
     Грянуло лихо вселенское, беспощадное – война. Призвали в армию Мусия и Кодю. Последнее письмо от Фёдора пришло из Краснодарского края за несколько дней до начала войны, в нём было сообщение, что их часть готовят к отправке на запад, в сторону границы.
     Осталась Наталья с пятью детьми. А когда пришёл в деревню немец – и лиха натерпелась, и страха. Пахала на себе, помогали подросшие дети; сеяла, сажала, убирала, нужно было выполнять введённый новой властью продуктовый налог. От постоянной тяжёлой мужской работы на руках никогда не проходили глубокие трещины и мозоли.
     Колхоз немцы сохранили, всех от мала до велика погнали на сельскохозяйственные работы. Наталья не сопротивлялась, покорно плелась вместе со всеми на подневольный труд, мало чем отличающийся от колхозного, и старалась быть везде незаметной: сын – работник НКВД, партийный, трое сыновей в Красной Армии. Тряслась от каждого шороха за дверью, боялась – донесёт кто-нибудь про Кодю, и тогда не пощадят немцы. Но, видимо, не нашлось врагов и завистников; даже врагов Наталье некогда было заводить, а завидовать было просто нечему.
     Всю оккупацию старшие дети спасались от высылки в Германию. Кто как мог: прятались у родных, сказывались больными и даже сбегали по пути со сборных пунктов. Так и протряслась Наталья всю оккупацию, боясь всех и всего.
     А когда осенью 1943-го пришло освобождение, вскоре один за другим появились дома два старших сына: Мусий и Кондрат. И хотя радость её была велика, она с тревогой всматривалась в их лица. И один, и второй выглядели не лучшим образом.
     Мусий ещё осенью 1941-го при обороне Киева попал в плен и находился в концлагере сравнительно недалеко от родной деревни. Каким-то чудом ему удалось совершить побег, он долго скитался по немецким тылам, пробираясь домой, голодал, мёрз, чуть не погиб от истощения. Но добрые люди спасли, с риском для жизни прятали от полицаев и немцев, кормили. А когда советские войска освободили маленькую деревушку, где он скрывался пешком пришёл домой. Мусий похудел, постарел и был настолько истощён, что выглядел на пять десятков лет, а было ему всего-то – 36. Сердце Натальи сжималось от жалости, так похож он был на Прокопа в последние годы жизни…
     Уже после войны, много лет, до конца её дней в сны Натальи приходил любимый сын Кодя. И это были светлые, радостные сны, в которых она вспоминала давно забытое чувство счастья. Природа, создавая его, словно задумала сотворить совершенство, собрав в его облике всё самое лучшее от обоих родителей, а возможно, и от более далёких предков. Продолговатое лицо, словно выточенное, с красивыми, правильными чертами. Высокий лоб, небольшой, чуть удлинённый нос и, главное – огромные серые глаза, чистые и бездонные, а над ними – тёмные вразлёт брови. Приведённая здесь фотография вполне соответствует такому описанию.
     Ещё до армии на него начали заглядываться деревенские девушки. А уж пришёл из армии – вскружил головы многим сельским красавицам: не одна по нему сохла и вздыхала, при встрече мечтательно провожая взглядом.
     В 1943-м Кондрат возвратился домой совершенно другим: был он бледен и худ, глаза как будто потухли – не было в них прежней юношеской задоринки, живости; взгляд стал каким-то отрешённым и задумчивым. Из-за проблем с лёгкими, его не послали в самое пекло, на передовую, но, видать, в прифронтовой полосе, где он находился, вряд ли было легко. Наталья с тревогой заметила, что Кодя постоянно надрывно кашляет, опять вспомнила Прокопа и подумала: «точно как отец». Гнала от себя прочь плохие предчувствия и не хотела даже думать о худом, но надеяться на везение тоже не смела: шла жестокая война и конца ей было пока не видно.
     Братья встретились в отцовском доме и всё не уходили из-за стола – никак не могли наговориться. Потом до глубокой ночи сидели на скамье возле дома и продолжали тихую вполголоса беседу. А через день-другой отправились вместе в Узин. Потом их долго не было. Чуть ли не ежедневно забегала Сосанна, жена Мусия, справлялась, не слышно ли чего от Кондрата.
     А через пару недель Мусий забежал к матери ненадолго – попрощаться. С ним была жена и шестилетний сын. Во второй раз его провожали на войну. И провожание это было весьма тягостным: по рассказам самого Мусия и немногих, побывавших в пекле войны, все хорошо понимали, что в этой страшной бойне суждено погибнуть многим.
     В тревоге и ожиданиях прошёл для Натальи 1944 год. Война близилась к концу, а от сыновей с фронта не было никаких известий. Забрали в армию Ивана.
     А Коде с каждым днём становилось всё хуже. Болезнь его началась ещё перед войной. Необходимо было хорошее санаторное лечение. Но в начале войны вместо санатория он со своими сотрудниками отправился в прифронтовую полосу, выполняя какие-то нужные военные обязанности. В каких условиях он работал два года, можно только догадываться. Но эти условия, конечно, не способствовали излечению от губительного недуга. Теперь же болезнь начала быстро прогрессировать. Весной 1945 года его положили в больницу в райцентре…
    Многие из тех, кто помнил май 1945-го, рассказывали, что это была необычная весна. Всем казалось, что никогда ещё так обильно не цвели сады, так многоголосо не пели птицы, так стремительно и буйно не возрождалась жизнь в разнообразии весенних красок. Наверное, измученным войной, страданиями и утратами людям эта необыкновенность просто чудилась. Тем не менее, по воспоминаниям очень многих, весь воздух был как будто пронизан ожиданием. Ожиданием Победы. Ожиданием любимых, сыновей, братьев, мужей. Ожиданием чуда перемен.
     В начале мая Полина на попутной машине решила проведать в больнице брата. Собрала узелок со скромными домашними гостинцами и ранним утром отправилась в путь. Долго она сидела у постели Коди, пытаясь развлечь его новостями деревенской жизни, рассказами о доме, о родных, о делах на подворье, в колхозе...
     Видя, что он грустно и чуть рассеянно её слушает, ни к чему не проявляя интерес, она сказала: «Кодя, как хорошо, уже конец войне!» Он посмотрел на неё огромными своими глазами и задумчиво, тихо произнёс: «Пусть живут счастливыми люди…»
     Он умер, не дожив до Победы всего два дня. Его, можно сказать, забрала война, хотя и не на поле боя. И было это так несправедливо и немилосердно жестоко, что сердце Натальи едва не разорвалось от страшного удара судьбы. Душа как будто закаменела и до конца своей жизни при воспоминании о Коде, она ощущала этот каменный холод. И на долгие месяцы померк для неё весь белый свет… 

                Продолжение: http://www.proza.ru/2015/05/08/1621