Апостол духа

Апостол Духа

1.
Но ладно…
Но кого же избирает Иисус тринадцатым призванным Им апостолом на место апостола-самоубийцы Иуды?
Савла… Иудея, который на то время, время призвания своего, по свидетельству Луки, дышал «угрозами и убийством на учеников Господа» (Деян.9:1).
«Христос… явился Кифе, потом двенадцати… а после всех явился и мне, как некоему извергу» (1 Кор. 15:3-8). Так буднично, нелицеприятно и жёстко свидетельствует и сам Савл о себе, Савл, принявший по крещении имя Павла, под которым его знает все человечество.
Но нам, чуть усвоившим уроки Христа, понятно уже – вы-бор Христа закономерен: «Я пришёл призвать не праведников, но грешников к покаянию» (Мф. 9:13).
И об этом достаточно…
Ибо речь на этот раз о другом…

Апостол Павел прежде евангелистов и одним из первых благовествовал и свидетельствовал – письменно – о Боге. И так огненно, так блистательно, так страшно, как если бы Тот на-прямую стекал с его пера в новозаветные тексты. Прежде всего по Павлу, по его формулировкам и максимам, по его духовным канонам сформировалось учение о Христе так, как мы его знаем. Послания его стали стержнем и сердцем христианского учения, наряду с евангелиями. Именно его мыслью и духом, явленным и до сих пор в непревзойдённой глубине, вовлекается в орбиту христианского учения интеллектуальная элита мира.
Те же авторы синоптических евангелий (то есть сходных по способу изображения, в данном случае, событийной стороны жизни Христа) Марк и в особенности Лука, будучи спутниками Павла по его миссионерским путешествиям, оба были под не-посредственным воздействием харизмы Павла и его проповедей ещё до создания евангелий. Евангелия были написаны ими позже профетических сочинений Павла и обнародованы уже по его смерти.
Для меня очевидно, апостол и евангелист, мистик и мета-физик Иоанн Богослов, чьё евангелие принято считать послед-ним из написанных по времени, даже если только судить по его текстам, исполненным той же редкой метафизической глубины и силы, также испытал влияние огненного духа Павла.
Иначе говоря, Павел стоит в основании евангельской теологии, этики и метафизики…
Ален Деко, автор блистательной книги об апостоле Павле (1) , из которой я и
почерпнул основные сведения о жизни и биографии апостола и по которой собственно и веду свой рассказ, прямо утверждает, что только благодаря Павлу учение Иисуса стало тем, чем оно стало – истиной, крестом и знаменем христианства.
-------------
1.Ален Деко. Апостол Павел. М., «Молодая гвардия», 2009, – (ЖЗЛ).
-------------

Но что же сам Павел?..
Павел не был учеником Христа… Он не знал Христа… Па-вел, как утверждает Ален Деко, не знал даже Его биографии. Больше того, по фактам из жизни самого апостола, складывается впечатление, что историческая биография Христа как таковая Павла особо и не интересовала, – она ему как бы была и не нужна…
Что же получается? Гонитель первых христианских общин и – первоверховный апостол… Первоверховный и – никогда в земной жизни Христа не общавшийся с Христом… Человек, едва ли не глубже всех проницавший духовные смыслы христианства, во многом определивший пути его и в одно время не слишком взыскательный историк, не особенно и интересовавшийся, опять же, земной жизнью Спасителя… Как могло случится такое?
Уточним…
Когда мы говорим о евангелистах Левии Матфее и Иоанне, мы подразумеваем, что они были учениками Христа, апостолами из двенадцати. И свидетельства их о духовном пути и деяниях Христа – это свидетельства непосредственно от Христа и через Христа, имевшие место при их и Его земной жизни …
С евангелистами Марком и Лукою, апостолами от семидесяти, нам уже труднее, – мы не можем ничего утвердительно говорить относительно того, насколько они воочию и въяве знали сами Христа… И насколько могли говорить от его имени… Апостолы от семидесяти хотя и были избраны при жизни Христа, но Евангелие не указывает прямо на их имена, и значит, нельзя утверждать, что они могли исповедовать непосредствен-но духом Христа…
Марк, бывший не только спутником Павла, но и любимейшим учеником первоверховного апостола Петра, наверное и, как бы то ни было, все, что ему было нужно знать о Христе, мог также и как бы напрямую взять от Петра, без искажений. Нельзя исключить и того, что он был тем самым упоминаемым им же в его же Евангелии юношей, который следовал за Христом в ту ночь, когда стражники взяли Господа (Мк. 14:51)…
Луку уже никак нельзя отнести к тем, кто писал и проповедовал, отталкиваясь от Христа. Но Лука и не скрывает этого, он пишет как исследователь и объективный художник, который стремится к познанию истины: «Как уже многие начали составлять повествования о совершенно известных между нами событиях, как передали нам то бывшие с самого начала очевидцами и служителями Слова, то рассудилось и мне, – но, замечает и подчёркивает Лука: – по тщательном исследовании всего сна-чала» (Лк. 1:1 – 3). То есть Лука в основание ставит исторический подход, он пишет по лекалам греческих историков.
Лука отовсюду собирает свой материал и собирает он его по толике, по слову, беря от всех живых источников, черпая из все-го, что сказано и написано до него, но ориентируясь прежде всего на служителей Христа и очевидцев Его деяний.
Павел, также не знавший Христа, напротив, при всем при том даже как бы отмежёвывается от очевидцев… Исповедуя Христа, он говорит сугубо и лично от себя, как если бы сам был свидетелем духовных борений Господа. Он прямо говорит от лица Христа… Как самовидец и духовидец Господа.
То есть так, как если бы точно так же мог чувствовать Христа, как чувствовали и знали Христа те, первые, те, из двенадцати апостолов, которые одни ловили не только слова Его, но и дыхание…

В самом деле… «Я от Самого Господа принял то, что и вам передал» (1 Кор.11:23), – говорит Павел. И: «Павел, раб Иисуса Христа (раб – также в послании к римлянам, в послании к Фи-лимону – узник), призванный (им же, Христом) Апостол, из-бранный к благовестию Божию» (Рим. 1:1). Он является апостолом, «освящённым во Христе Иисусе, – и: – призванным святым» (1 Кор. 1:2; Еф. 1:1; Кол. 1:2). Особенного напряжения и величия в этом отношении достигает обращение Павла к Га-латам:
«Павел Апостол, избранный не человеками и не через чело-века, но Иисусом Христом и Богом Отцем, воскресившим Его из мёртвых… – церквам Галатийским…» (Гал. 1:1-2).
Это величие и сейчас потрясает! Вместе со словами, выдыхаемыми Павлом, мы и в действительности будто бы чуем Божие дыхание! Причём мы никак не смущаемся сим величием. Ибо оно искусно оттеняется Павлом узничеством у Господа и тем самым примиряет нас с собой.
Ничего подобного нет ни у Матфея, ни у Марка, ни у Луки, только у Иоанна, который и «пришёл для свидетельства, – как он говорит во вступлении к своему Евангелию, именно для того, – чтобы свидетельствовать (выделено мною) о Свете» (Ин. 1:7), то есть о Христе.

Возможно ли нам при всех указанных обстоятельствах сомневаться в апостольском знании Павла, в вышнем призвании и величии его?
Нет, тем не менее… Если мы верующие…
Ибо апостол Павел вставлен в Евангелие.
А Евангелие есть истина для всех, исповедующих Христа…

Но не будем и мы, сомневающиеся, спешить с отрицанием…

Истоки Павлова знания, по утверждению самого Павла, в откровении, данном ему Христом. Явившись Павлу уже по своём воскрешении, Сам Христос вложил в него его профетическое знание … Источник апостольских знаний – Богоявление, которое равнозначно сверхъестественному откровению… Богоявление есть высшая и непререкаемая форма откровения… И на нём стоит христианство. Христианское учение в свою очередь есть столп, которым удерживалась и взрастала в своём основании европейская цивилизация, ставшая приводом для взрастания целого человечества, современного нам… Это же положение никем не оспаривается и не отрицается… Но – не правда ли, – тогда выглядит по меньшей мере странным отрицание подлинности самого акта Богооткровения…
Если мы сомневаемся в началах, в истоках нашего возвышения, то, может, резонно судить об истинности или неистинности этих начал по следствиям их, отзывающимся в мире и накладывающих на этот мир свой неизгладимый, по существу, Божий отсвет и отпечаток…

2.
Вопрос, следовательно, состоит в том, как мы относимся к самому явлению откровения… Если мы принимаем откровение в обиходе, – а это так, – как прорыв ума в область нового и неизведанного, как момент творческого вдохновения, как момент, наличествующий в той же любви, переполняющей нас, отчего же нам не признать, что может быть момент и некоего высшего на иных ступенях не каждому ведомого неисповедимого духовного прорыва к высшему и единения с ним… Где она? И есть ли мера та, которою измеряется степень акта сего, творению подобного, в общем-то для каждого из нас по самой своей неизъяснимой сути – священного и, как правило, и, как нередко даже, отчего-то приводящего нас в трепет, в восторг, в восхищение… Что за трепет, что за лепет? О чём они нам говорят? Что за слезы? Что за благоговение? В этой, может быть, неизъяснимости и неизречённости, которою дышим и которою живём мы, и кроется самое существо откровения… Заметим, самое слова, которые здесь и так сладко волнуют нас, принадлежат Библии, от Библии пришли к нам и рождены в лоне её провозвестий о духовной любви, в акте божественного откровения…

Для начала давайте и мы попробуем встать на сторону Павла. Для начала давайте и мы примем как данность и как имевшее место в действительности, как нечто подлинное – откровение, препорученное Павлу Христом. И посмотрим, что же это такое, что оно есть, если смотреть него, как на случившееся и на деле … Разве это не может в нас вызывать какой-то даже жгучий и, верно, неистребимый и сам по себе интерес?!. И это уж во всяком случае благотворнее, нежели просто мимоходом и бездарно, отмахиваясь от всего, все отрицать. Такое занятие, оно ж и на самом деле пустое… И в любом даже деле…

Что же, тогда нам стоит прямо обратиться к моменту Пав-лова откровения и всмотреться в него несколько пристальней…
Стоит прояснить некоторые моменты, без которых не совсем ясно, о чём же собственно идёт разговор. Воспроизвести и акцентировать некоторые обстоятельства из жизни первоверховного апостола Павла в период его первоначального дохристианского мировоззрения и в период последующего учения о Христе, ставшего, на общепринятый взгляд, отрицанием первого. Без этих моментов разговор втуне.

Итак. Мы прежде всего заняты тем, что устанавливаем момент, в который Савлу даётся его откровение, то есть идея о Христе распятом, как спасителе мира, которою переворачивается его мировоззрение, а с ним мировоззрение целого мира. Мы устанавливаем как, каким образом, при каких обстоятельствах это происходит. То есть мы исследуем хронологическую и формальную, внешнюю сторону события. С этим ясно.
Но для понимания тех процессов, которые происходят в сознании Павла на этот момент, нам необходимо знание и понимание хотя бы в общих чертах и того, что собой представляет это сознание на момент его озарения вселенской идеей.

Итак. Савл на это время – ортодоксальный фарисей и убеждённый сторонник закона Моисеева, то есть традиционной и официальной религии иудеев. Больше того, это жестокий и фанатичный преследователь христиан, опустошитель Божией церкви и истребитель новой веры, как он сам о себе говорит. В Иерусалиме с его ведома и при его участии, непосредственно под его немилосердным взглядом побивается камнями и забивается насмерть первомученик христианства Стефан. Савл направляется из Иерусалима в Дамаск с одним из торговых караванов. Савл вместе со своими спутниками движется уже в окрестностях Дамаска, по дороге, справа и слева которой цветут сады, между кустов роз и жасминов… – (но это только антураж, если что и случится в богоявлении, – то только одни шипы… один огнь небесный). В сумке у «изверга» письма от синедриона, которыми дозволяется Павлу отлавливать, вязать и препровождать «назореев» из Дамаска в темницы Иерусалима. Ничто не смущает и не колеблет внутреннего мира, строя мыслей и убеждений Савла. Это душевный и духовный – сущий огонь (на то время по отношению к христианам – бесовской), но огонь в состоянии стабильности и равновесия, – в нём нет и намёка на внутреннюю смуту, которая могла бы спровоцировать духовный кризис. До Дамаска пути остаётся совсем ничего.

В глаза Савлу бьёт ослепительный свет. Савл пошатывается… Савл падает наземь. «Савл, Савл, что ты гонишь Меня?» – слышит он голос, идущий из Света. «Кто Ты?» – спрашивает Савл. «Я Иисус, Которого ты гонишь» (Деян. 9:4-5), – провоз-вещает ему «мёртвый», воскресший и преображённый Христос…

Господи Боже мой!
Как Савл не обезумел!?.

Между тем… Вот и все… Вот и весь он – момент богоявления и с ним – самого откровения…
Впоследствии Павел скажет о себе как о другом человеке, от третьего лица, что в самый момент видения слышал ещё – «неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать»   (2 Кор. 12:3).
Да, эти слова могли означать некие смыслы…
Но обратим внимание, более пристальное, на это вот определение - неизреченные… Это ведь между тем и прямое указание на то, что это не было собственно словами…
Иначе говоря, никаких готовых текстов Павел не получал и не мог получить… Учение Павла как таковое не было как-то прямо вложено в Павла. За откровением как учением стоит нечто другое…
То есть. Содержание события умещается собственно в одно видение, видение Христа, о котором Павлу известно, что тот был распят. Но вот он свет и голос из света, с неба, что означает – воскрес и взят на небо…
Здесь и в данном случае – откровение есть потрясение души… Светом и голосом, который идёт из света. Потрясение на-столько сильное, такое потрясение, при котором душа человеческая вдруг и сразу уверывает в возможность и в действительность происходящего…
И именно это движение души есть то, из чего впоследствии и разворачивается неслыханное по глубине мысли, по своей мощи, силе и красоте учение…
Откровение – есть потрясение и движение души…
Потрясение, которое – над смыслом. Глубже смысла. Довлеет над смыслом. Все собой покрывает. И в данном случае оно настолько сильно, что Павел тотчас даже слепнет. Тьмою заволакиваются не одни глаза, но и сознание. Откровение как помрачение всего, что было до откровения… Откровение есть помрачение всех существующих или существовавших прежде смыслов. На месте их должны родиться новые. То зерно, которое не умрёт, – не родит… – известное библейское изречение…
Спутники поднимают Павла от земли… Павел – слеп… Здесь – даже буквально. С открытыми глазами Павел ничего не видит.
Продолжая и возвращаясь к нашим рассуждениям, привлекая и собственный опыт, мы можем даже утверждать, что прежде всего – всякому знанию предшествует нечто, нечто такое и то, что мы только лишь чувствуем, но что никак не имеет в себе осмысленного и мысленного выражения, что – до – мысли… То, что заключает в себе неизреченную мысль, что порождает её, будучи само по себе как бы бессмысленно, и что позже всего лишь разворачивается в мысль и в мысли… И это нечто – вне нас… Оно – в ниспослании откровения и даётся нам через откровение…
Разум наш только, подобно желудку, как ни странно это сравнение, или скажем так, несколько определённей, подобно машине, лишь переваривает эти данности, ещё точнее, только лишь переводит их на язык человеческий в образе мыслей и оформляет эти мысли в знаковой (письменной) или вербальной формах…
Откровение – есть первотолчок и энергия, которыми при-водится в движение аппарат нашего разума, оно же, значит, есть и его содержание, поскольку без одного не было бы и другого… И следовательно, откровение есть то, без чего собственно разум наш, сам по себе – по большому счету есть ничто, просто пустышка… Как ни горько, как ни страшно, как ни парадоксально это звучит…
Здесь же и в данном случае тот случай, когда указанное нами всеобъемлющее нечто видимо и зримо следует и испускается – прямо от Бога… В качестве света ли, энергий… Тот случай, которым прямо указывается на Бога…
Отрицая подобное положение вещей, мы тем не менее при подобных же собственных, разумеется, более «мелких», со-стояниях, пусть даже в качестве юродства, или просто смущаясь, и тем не менее и мы говорим так в обиходе, когда нам нечто даётся, это – от Бога… И при этом даже крестимся, не веруя в Бога… Бог милостив…
Ниспослание откровения – это краткий, как молния, миг… Но им вся жизнь Павла переворачивается. А с ним и человечества. Повествование о событии, случившемся с Павлом, в со-стоянии вместиться всего-то в несколько строк. Но содержание этих строк, этого события не вмещается ни в какую форму, не инкрустируется, как смальта, в мир, ибо не просто покрывает и преодолевает его, но просвечивает и высветляет, – оно пред миром, и после него, до мира, и после мира… Было, и будет… В нем, и над ним… Оно текуче, и длится во времени, устремляясь в бесконечность и разворачиваясь в ней… Вот в чём тайна…Оно есть неотъемлемая принадлежность иного мира и в одно время – дар этому, дар, которым не убавляется от того мира и которым не умаляется (не принижается) наш мир. Дары того мира неисчерпаемы. Ибо они суть Света Его. Светом же и становится этот мир. И как тот мир неисчерпаем, так становление этого практически беспредельно и безгранично…

3.
Продолжим, однако… Препровождённый в Дамаск, Павел три дня не пьёт и не ест. Только молится.
Затем по истечении трёх дней тут же и крестится.
Перед крещением тьма спадает с глаз, как некий символический знак. Павел прозревает физически, – на языке традиции он обретает духовный свет.
Но ещё три года апостол молчит.
Затем, повидавшись с апостолами Петром и Иаковом, идёт по странам и весям свидетельствовать язычникам об Иисусе, как Сыне Божием, утверждая исполнение ветхозаветного обетования Господа на земле.
Таким образом кажущееся противоречие между неисповедимым знанием Павлом Христа и земным же незнанием Его снимается в Павле самим явлением ему Христа.
Марк и Лука, и даже Матфей – собиратели и летописцы со-бытийных фактов и сторон жизни Христа…
Апостол Павел – глашатай и проповедник Духа Господа… «И никто не может назвать Иисуса Господом, как только Духом Святым» (1Кор. 12:3).
Иисус как человек – уже не жил в момент, когда Павел узрел Его… Христос не мог говорить с апостолом как человек, но только как Дух и как Свет, как Образ Господен, как Господь … Павел разговаривал с Христом, как с самим Господом…
Но знал же о Нем, что тот висел на кресте, что умер как человек, и был погребён, – и вот убедился, да: – воскрес…
И принял сего человека в себя – как дух и как свет…
Христос для Павла – образ сугубо духовный и небесный…
И Павел и дышит и глаголет – самое Духом Господа, самое Образом Божьим и Светом Его…
Ему и знать не нужно ничего более …
И Павел так и проповедует – Христа распятого, но не просто распятого, но и принявшего смерть на кресте, не просто принявшего смерть, но и воскресшего Духом и в Духе Господнем – как бы разом, в неком триединстве, в триаде, в некой триипостаси страшных и чудных моментов…
Умерщвление ветхого человека в Христе – есть преображение человека до Духа, который в Господе и от Господа…
И вот он путь и спасение для человеков…
Креститься Духом Господним… Креститься в смерть… Крестными муками Господа…
Вот он путь, при котором мы все изменимся и спасёмся…
Все станем, как Христос – по Духу Его и по Образу …
«Возвещаю вам, братия, что Евангелие, которое я благовествовал, не есть человеческое, ибо и я принял его и научился не от человека, но через Откровение Иисуса Христа»       (Гал. 1:11-12).
Да, исповедание Павла не есть человеческое… По своему духу… Но Божие… Как я не вчитывался в него, я видел и чуял – оно не от мира сего… И требования и воззвания его следовать Христу – выше сил человеческих…
Но не оттого ли и приняло его человечество – огненное, страшное, мученическое и сладостное для человека, – что Господь ведает человека, и уже по этому одному человеку должно следовать Господу и Его Духу, которым и через который и даётся откровение для человека…

4.
На этом можно было бы и закончить…
Однако по ходу моего знакомства с жизнью и сочинениями апостола Павла, равно потрясшими меня, явились некоторые отдельные соображения и заметы, логически и особо, может, и не связанные между собой, но тяготеющие, так или иначе, к од-ному месту и центру – все к тому же откровению…
Так что я счёл возможным и их привести.

В те первые три дня, в три дня молчания и безмолвия по откровении – душу Павла можно уподобить кадильнице, вы-жженной Божьим огнём дотла и черноты (образ Бунина). И этим огнём сжигается, изымается и как бы стирается прежнее Павлово мировоззрение.
Душу Павла также можно уподобить и брошенной в огонь рукописи со всеми сгоревшими вместе с нею упованиями и надеждами (Закон Моисея). Пустыне… И, наконец, полю битвы, в котором Бог борется с дьяволом (Достоевский)…
Но над пеплом и чернотой стоит свет Божий, свет Креста и свет крови Христовой. Это свет преображения…
Павел как бы и сам умирает, подобно Христу, Христом же и возрождается…
Последующие три года – это время внутренней работы. Это время собирания новых углей и извлечения из них смол и эссенций, время стягивания новозаветных ароматов и смыслов в кадильницу Божию… И нового её возжжения… Что было махать ею преждевременно, когда угли ещё не разгорелись…
Но как бы то ни было и прежде всего… Божие царство Павла начинается с ада…
С пустыни…
С опрокидывания всех смыслов, наличествующих в мире, у эллинов и иудеев…
И – утверждения новых…

Что же это за смыслы?
Мир не знал и не слышал ничего подобного. В мире не было ничего такого… Мудрецы, – философы и книжники, – говорили другое. Слава Божия в силе, утверждали они. В немощи и в смирении, провозглашает Павел (Иисус на кресте). Мудрость мира в разуме, учили эллины. В вере, сказал Павел (воскресение Христа). И в смерти (Его же, Христа) – искупление и спасение! – что может быть нелепее и абсурднее этой мысли… Тем более речь о позорной смерти преступника, испустившего дух на кресте… Самая мысль о боговоплощении преступника есть юродство и святотатство для всей Иудеи, для всей Римской империи, и в глазах иудеев, и в глазах эллинов… И что же… И тем не менее… И именно: «Мы проповедуем Христа Распятого, для иудеев соблазн, а для эллинов безумие» (1 Кор 1:23), дабы «юродством проповеди спасти верующих» (там же. Стих 21), «потому что немудрое Божие премудрее человеков, и немощное Божие сильнее человеков» (Стих 25)…

Это кажется невероятным. Но мир, как губка, вбирает в себя «безумие» Павла, напитывается и спасается им, как путник, умирающий без воды в пустыне, от первого, от одного, и даже только от блеска и света Божией влаги…

Почему? Что происходит?
Павел не измышляет, не конструирует Бога. Как и свою личную жизнь. Зачем? Он видел воскресшего Бога. Он знает себя, возрождённого, и того, которому ужаснулся, ибо «ад следовал за ним» (Откр. 6:8). Задача его в проникновении в существо того, что было и как есть, в постижении смысла боговоплощения и смерти Сына Божия на Кресте, как она была, а не как должно было бы ей быть, или вовсе не должно было быть по установлениям рассудка. Апостол с беспощадной ясностью и правдивостью извлекает смыслы из того, что на деле было. Мощь и сила Павла как раз и состоит в достоверности его метафизики. Но это метафизика Божией жизни и Божьего Духа. И она и не может укладываться в границы общепринятого и дозволенного…
Поэтому: «Верую, ибо абсурдно» – парафраз тертуллиановского: «И Сын Божий умер: это бесспорно, ибо нелепо. И, погребённый, воскрес: это несомненно, ибо невозможно» (De Carne Christi, 5.4), – применимо прежде всего в отношении Павла.

Павел сам, разумеется, и первый свидетель посланного ему откровения. И это момент также чрезвычайной важности. Одно дело, свидетельства о богооткровениях ветхозаветные, ещё безыскусные и во многом наивные. Другое дело, весь и сугубо опирающийся на историю, то есть на исторические факты, Новый Завет. Парадоксален не столько Павел, неповторима и всегда парадоксальна история. Я уже сказал, Павел всегда идёт от факта, как бы ни был он труден для объяснения, а не наоборот. Апостол Павел – человек, современный нам. Вот почему заслуживает доверия и не безосновательно для нас именно Павлово откровение, как духовидца. Откровение, которое фиксируется столь мощным и правдивым умом, столь могучим интеллектом. Я сознаю, без уничижения, – мой ум много ниже Пав-лова. Но и поэтому я склонен доверять ему. Да, в отличие от Павла, у меня нет (абсолютной) веры. Но и у Савла не было её.

Апостол безжалостен к себе, мы помним о его самопоименовании себя извергом… . Но точно так же он не приукрашивает жизни и смерти Христа. Апостол бесстрашен, – «боящийся несовершен в любви» (1 Ин. 4:18). Божия смерть – через видение воскрешённого Христа, – им лично пережита и беспрестанно переживается: «Я каждый день умираю» (1Кор 15:31).

Собственно благовествование перерастает границы самое себя и превращается в Божественное крестное исповедание. Каждое из посланий апостола Павла превращается в откровение.

Исповедальность Павла потрясает и завораживает. Павел экзистенционален.

Знамя Павла, Евангелие Павла здесь: «и никто не может на-звать Иисуса Господом, как только Духом Святым» (1Кор. 12:3).
Верующий в Господа облечён этим Духом, по убеждению Павла. Но это же такой Дух, который «все проницает, и глубины Божии» (Там же. 11:10)…
Но это же и о человеке!..
Страшно читать подобные вещи, высказанные две тысячи лет назад! Что называется, дух захватывает и пробирает дрожь!.. Вот вера, и с нею та убеждённость, порождённая ею, которою от начала человек вставляется в космический ряд и масштаб!.. Мы ведь, в сущности, уже проницаем эти глубины – космоса и вещества…
И здесь знамя апостола Павла: «Говорю вам тайну: не все мы умрём, но все изменимся» ( 15:51). То есть, по образу и подобию Божьему, по Духу и Свету Его. Разве не о том же говорил и не то же имел в виду Циолковский, рассуждая о том, что со временем мы все превратимся в энергию… Надо полагать, в Божью, в лучи Божии (смотрите в воспоминаниях Чижевского о Циолковском)…
И вот это, провозглашённое вслед за ветхозаветным пророком Осией, и это есть Евангелие Павла: «Смерть! где твоё жало? Ад! Где твоя победа?» (55).
Все, что явится в Достоевском и в Ницше (катастрофический период), – тончайший психологизм, исповедальная пронзительность и обнажённость, беспощадность в суждениях о человеках, бездна и ад человеческого падения и страдания, и Божия высота его же порывов, – все это, все уже есть в Павле. Но преодолённое в смуте своей и возвышенное до любви и Божией благодати в апостольском духе.

Но это же за две тысячи лет до них и до нас! Непостижимо!
И ещё. К теме исповедальности… Любопытно взглянуть, пусть и мельком, на те, считающиеся великими, человеческие исповеди, которые прошли перед нашими глазами в мировой литературе, в сопоставлении с этим же моментом исповедальности у Павла…
Так вот. Даже «Исповедь» Льва Толстого рядом с творениями Павла представляется мне флегматичной. Гоголь слишком экзальтирован и художественен. Руссо с его «Исповедью» и Августин Блаженный, считающийся основателем жанра, – такие благовоспитанные писатели рядом с Павлом… Шок от Руссо в своё время – странен. Именно Новый Завет – родоначальник исповедальности и человеческого исповедания. Но исповедания, в отличие от последующих, перед Богом. И кроме Павла нет Божественного исповедания. Первое и последнее. Альфа и омега. Начало и конец… На нём в известном смысле как будто началось и закончилось исповедание Божьего Духа, как оно может быть в человеке, не считая исповедания Фёдора Достоевского…

Вероучение, разумеется, не явилось сразу, как нечто законченное и совершенное, и в то же время также, и это безусловно, явилось одномоментно и тотчас, но только в ином смысле, становящемся, взрастающем в самом себе и из себя, как из семени – тут уместно сравнение с горчичным (у Павла пшеничное) зерном, которое не родит, если не умрёт (в Павле умирает За-кон), – родилось, как в идее, которая разворачивается и растёт… Но, конечно, не в том смысле, что сразу и все учение получил Павел. Голову бы разорвало… Тут уж и верно, что сошёл бы с ума… Но в том, что через богоявление было дано – откровение, и откровение в том прежде всего значении и понимании, что лицезрение света Христа дало Павлу веру, веру в Него, и через веру идею Христа как Мессии, как сбывшееся обетование Божие на земле… Все. Больше ничего и не нужно А это, да, и за миг в состоянии явиться. Даже ещё не как нечто, осмысленное сознанием… Но как озарение, которое в душе и в духе. Но не в слове ещё, не в мысли… Их ещё нет… Они ещё в Духе, они ещё взойдут… Далее и прочее все будет человеческое… Но благовестие – по энергии и по Духу, да – не есть Павлово – человеческое, оно – нечеловеческое (Гал. 1:11). То есть само зарождение, явление мысли… Оно есть ниспослание… Оно есть истечение… Божие… То есть, как ни назови его, все одно – оно не могло , об этом вопияют все обстоятельства, – взять и вдруг выскочить, как чёрт из табакерки, из головы Павла… И уж, во всяком случае, уж здесь, если кто и поорудовал, то не дьявол… Тут промысел то – Божий… Иногда трудно обойтись без толики иронии… Но ведь и Иисус с Петром не без иронии обошёлся…

В мире идёт бесконечный спор о формальном моменте самого откровения… То есть сам факт откровения никак не оспаривается… Но было ли оно от Бога?..
Но ведь формальный момент остаётся формальным при любом подходе…
В самом деле. Какая мне разница, – будто бы именно в форме покоится истина, – что это было: галлюцинация, мираж, сон, момент и пик духовного кризиса, подготовленного другими событиями и якобы спровоцировавшего видение, а значит – внутреннее ли видение, внутренний голос, или все же это было действительное явление Господа, которое, – как трижды описывает Лука в Деяниях, и к которому несколько раз возвращается сам Павел в своих посланиях, – случилось с Павлом… Какая мне разница! Видение, сон ли, мираж, внутренний голос, действительное или представившееся, пригрезившееся, в конце концов… – это может быть как угодно и все что угодно, не так ли… Но один факт остаётся фактом: и он в глазах Павла – видение Господа. И именно этим фактом, при вере нашей в него или неверии, определяется путь Павла… Хоть лбом мы расшибись о стену…
И тем не менее – является то Иисус Павлу в конкретном месте, в конкретное время, по дороге в Дамаск, – событие, засвидетельствованное его спутниками, Павел идёт не один… И спутники Павла видят, как Павел падает… И дивятся тому, – это ещё поразительней, – что Павел слепнет… Они же его и препровождают в Дамаск… (Вряд ли, чтобы духовный кризис и чтобы за одни миг мог спровоцировать физиологическую слепоту… Но нам, впрочем, не стоит вставать на этот сомнительный, чреватый разными оттенками и спорами, полный обиняков путь рассуждений…)
Для себя – вспомним мифы и апокрифы. И обратимся к собственному опыту. Озарение (читай, откровение) может и способно явиться нам как и где угодно. Это не меняет существа откровения, как и того, что мы не в состоянии определить источник его исхождения… Он нам в любом случае неведом, это признается всеми, верующими и атеистами, научным сословием и дилетантами… Заметим, впрочем, апостол и сам не скрывает (момент, подчёркивающий ту же исповедальность), что и сам, случается, сомневается в том, как и каким способом дано было откровение – в теле, не в теле ли (то есть в духе), но восхищен был до третьего неба, до рая, но факт, тут он не сомневается: слышал слова неизреченные, которых человеку нельзя пересказать… И там присутствовал Бог… (2 Кор 1:3) Главное и прежде всего, что сам Павел – при всем при том, – в самом откровении Господа не сомневается, он непреклонен…
Сомневаемся мы… И снова спрашиваем себя. Что есть сие? Галлюцинация? Мираж? Пусть даже так… Пусть, да, но в самом деле, но что же тогда нам делать с половиной из всех мировых учений, в том числе и научных открытий, которые совершались словно во сне, или прямо во сне, в порядке, опять же, галлюцинаций… Вспомним другую мировую религию и её пророка Мухаммеда с любимейшей его женой Хатиджой и с ангелом, являющимся им у ложа… Небесность, чистота и действительность ангела устанавливаются пророком по смущению ангела от вида Хатиджи, раскрывающейся перед ним от ночных покрывал… (2)Что делать нам – верить или не верить?..
Что делать нам как минимум с одной половиною мировых фундаментальных философских сочинений, в которых именно представление принимается за неподдельное и изначальное бытие… Вспомним Платона. Истинным бытием обладают только идеи. Мы – тени, то есть и даже – тени это буквально по Платону. Что есть тень, спросим себя? Некое подобие ещё не сгустившегося мрака… Собственное бытие наше и есть мрак и ничто в своём предстоянии к идее, не только по Платону, но и по Аристотелю. Как нечто мы есть только лишь производное от идей, точнее, нечто, скопированное по вечным небесным идеальным лекалам. Бессмыслица? Как сказать… Не так же ли мы смотрим на собственные создания и творения, как на воплощение единственно и только, но уже – наших идей, и неизбежно – как на нечто вторичное от нас, временное и преходящее, подверженное разрушению … Идеи же, даже и наши, – вечны… Они не умирают ни с нами, ни с материальными созданиями нашими… Мы же умираем… Следовательно, в принципе, вполне допустимо и возможно положение, по которому и мы есть не более чем – материальные воплощения, но только – вышестоящих идей (мир ступенчат). Но что они для нас, означенные небесные потенции – как не совершенные призраки, в то время как в действительности всё до наоборот… Мы – есть призраки… Мы также подвержены разрушению и также преходящи… Разве не так? Разве мы не руководствуемся в данном случае логикой страусов?.. Дивно… Но и Библия говорит о нас, как о неком ничто… Вчитайтесь вот в это: «без Него ничто (выделено мною) не начало быть, что начало быть» (Ин. 1:3). (3)И разве и сами мы – не преходящи, точно также?
Ещё… У буддистов жизнь – Майя (иллюзия).
Впрочем, не стоит становиться на этот путь рассуждений, чтобы добраться до истины. Ибо он никуда не заведёт, как только в тупик.
-----------
2.Вера Панова. Юрий Вахтин. Жизнь Мухаммеда. М., «Политиздат», 1991.
3.См. о сущности идей согласно настоящей трактовке в античности и в Библии в кн.: Платон, Государство. Собрание сочинений в 4-х томах, Том 3, М., «Мысль», 1994 г., с. 295-296; А.Ф.Лосев. Очерки античного символизма и мифологии. М., «Мысль», 1993, стр. 592 – 596; В.Н. Ильин. Шесть дней творения. Минск, изд-во Белорусского экзархата, 2006, стр. 45.
-----------

Разумеется, всякий подобный случай есть дело веры или неверия каждого отдельного человека… Но стоит заметить одно: Павел верит, и именно этой верой совершается призвание его, а с ним и переворот в истории сознания человеческого…
Вера – в призвание свыше – только такая вера и движет человеком и человечеством… Вот это один и непреложный факт…
Так, может быть, если мы так сомневаемся в исходных точках, стоит и на самом деле судить о высочайшем истечении не по началам, а по следствиям сего истечения, которые явно превосходят возможности человека, как он есть, как мы его и себя знаем…

Я не знаком со специальными работами о жизни, учении и творениях апостола Павла. Под рукой у меня ЖЗЛовская биография Павла из под пера Алена Деко, самое сочинения Павла, Библия с параллельными местами и Толковая Библия с обширными комментариями под редакцией проф. А.П. Лопухина в семи томах (М., изд. «Дар», 2009), Толковое Евангелие епископа Михаила в 3-х томах с текстами Евангелий на славянском и русском языках (Минск, 2004). Мне достаточно.
Как литературный редактор (имевший дело с сотнями и сотнями рукописей) и как писатель, я привык судить о личности пишущего по им написанному. Судить не только о даре автора. Но и о человеческих качествах. Для меня это бесспорно, по текстам можно судить… За слово не спрячешься. И в нём ты не то что бы в зеркале. Там только внешнее. В слове же просвечивает сама суть, сама личность, через слово сквозит дух, проступает истинный дух и лик автора (в иных случаях личина). Тексты не обманывают. Даже в переводе. Даже в опосредованном. И даже с древних языков. Я читал апостола. И скажу так. Я ещё никогда и никого не читал так, не был восхищен и поражён словом так, до косточек, до неких обнажённых нервов души… Разве только Откровением Иоанна Богослова. И некогда в юности Фёдором Достоевским с его «Легендой о великом инквизиторе», с Христом, тихо целующим своего тюремщика в губы…

Воздействие на человека Библии в огромной степени, помимо всего прочего, определяется художественным, собственно литературным даром её авторов.
Но и здесь не так все просто. Но и здесь чудится некая тайна.
Метафизический и собственно художественный гений Павла – это гений стиля, выработанного и отшлифованного до Божьего блеска в веках – в недрах Ветхого Завета, царями и пророками.
Павел сфокусировал в себе, собираемый по искре и по крупице, весь библейский и небесный свет. Оттого, может, и ослеп…
Библия о Боге и дана Богом. Так вечная книга сама о себе говорит…
И тем не менее она есть же и творение человеческое, хотя бы в том смысле, что записана человеком…

Но нельзя не признать, что в то же время нет на земле другого письменного источника и литературного памятника, равного себе по силе вызовов, заключённых в нем, по силе внушения и просветления человека, по силе обращения его и превращения из существа и действительно падшего в человека, словно и впрямь озарённого светом нездешним… Так мне нередко даже и самому виделось в православных людях…
И мы невольно, желая того или нет, и в действительности даже вынуждены усматривать между человеком и вечною книгой некую третью силу, которую именуем промыслом или Духом Божиим…
В Евангелии от Иоанна говорится: «В начале было Слово, и слово было у Бога, и Слово было Бог» (Ин.1:1).
Иоанн также называет слово жизнью и светом, о котором Иоанн и был послан свидетельствовать. В Христе же «Слово стало плотию» (Там же. 14). Прибавим ещё, что на греческом Иоанн употребляет для Слова термин Логос, который переведён у нас как Слово. Логос означает ещё и суждение, и смысл, и разум…
Между всеми этими понятиями существуют тончайшие теологические и метафизические связи и смыслы, в которых нам сложно не заблудиться…
Мы скажем просто…
Слава Христа вся в Свете Его бесценных духовных сокровищ.
Вся Библия есть для человека – откровение и исповедание откровения Господа… Иначе говоря, исповедание Слова, которое свыше и, как свет, нисходит к нам…
В этой его неизменной высоте и заключена, и есть, и пребудет свыше, в ней, в этой высоте, первая и последняя тайна слова, данная Господом через посредников и растворенная Им в Его Завете… Тайна всегда сладостно мучает… Даже, – и тем паче, – Божия…
Но не Бог ли и силу даёт тайнозрителям и тайнописцам Света, этим ангелам и посланникам Его провозвестий и самой Божией письменности?.. Очевидно… Но и гипноз… И силу внушения… И наделяет особым духовным зрением, которое переходит в Слово…
Пройдут ещё и минут тысячелетия… Но Свет Библии и тогда будет нам сиять, как сияет свет звёзд… Так было. Так будет. Тайна Божия, одна только пребудет… Как пребудет Библия… Ибо…
Самое Слово – заветное – само по себе есть величайшая тайна. Всех времён. И народов. И тайной этой, как печатью (testamentum), скреплён Ветхий и Новый Завет. Печать сию не взломать. Она есть скрепа духовная. Но именно в силу её духовности и мы исполнены этой высшей тайны. Сквозь нетварный воск, через веющий свет мы чуем (нечто) неизреченное…
В нём-то и помещается, оно собой и составляет тайну, оно и есть самое тайна. её можно только чуять… Только угадывать… И может, вдыхать… Как мы вдыхаем свет вместе с воздухом, благовонный дым, аромат, сквозящий, как нередко нам чудится, прямо из Едемского сада…
И ещё раз. Повторим уже пройденное. Вернёмся к рассуждению о Павловом откровении… Да, мы тем самым повторяемся. Мы ходим кругами. Мы будто топчемся и стоим на месте. Но, может быть, мы всё-таки движемся по некой спирали, так и таким образом как-то взбираясь все выше… И приближаемся к истине… Разве каждое новое возвращение не сулит нам некое уточнение и расширение… некое прибавление к тому, что мы уже имеем…
Итак… Откровение – есть озарение. Озарение же не что иное, как осияние во тьме путей, которыми нам следует идти. Это напрямую связано с мыслью. Но это не совсем то же, что мысль. Это путь, который во тьме светит (Ин 1:5). Это путь, который как путь – озаряется, очевидно же – сразу и далеко вперед. Насколько Бог его высветит. Это пролагание путей. Иначе говоря, Павел, может, и сразу и в один миг наперёд мог увидеть и всю христианскую доктрину… Выходит, что мысль это не только смысл и суть, но и образ. Это наше представление о мире. Мир (как мысль) в себе. Но и не только. Это энергии, сообщаемые Богом. Это свет. И слово, внутри оболочек которого как раз и заключены энергии Божии (4.См. об этом, например, в работе «Философия имени» у А. Ф. Лосева в книге: А.Ф. Лосев. «Бытие. Имя. Космос». М., Мысль, 1993.). То есть мысль, опять же, может быть – бессмысленна. На каком-то моменте и этапе. И даже вообще и в принципе. Без-знакова. То есть не поддающейся выражению и закреплению в слове, формуле, схематически, на бумаге, электроном носителе и даже как-то обозначенной в голове. И, соответственно, – быть пойманной («Мир ловил меня, но не поймал», – эпитафия на могиле великого Сковороды, может быть, своеобразный парафраз Иоанновского: «В мире был, и мир чрез Него начал быть, и мир его не познал» (Ин.1:10), пойманной и зафиксированной приборами в виде электромагнитных или иного рода колебаний и волн. То, Что, или Кто даёт мысль, заключая её в себе и будучи этой мыслью, в одно время в самом моменте её неизмеримо шире и неизмеримо объёмнее ниспосылаемой мысли, которая только мизерной частью – как в количественном, так и в качественном переиначенном от первоначального своего состояния, в ином измерении, состоянии и свойствах – вычленяется из общего и всего своего состава и, вычленяясь, сообщается и передаётся нам. Всего объёма её, её свойств и качеств мы не улавливаем и, по определению, не знаем. И не в состоянии уловить. И определить не можем. И знать. Точно так же и сама уже выраженная нами мысль – всегда много более нежели зафиксированный нами её смысл. Она не укладывается в дискурс. Это не есть только дискурс. То есть и вот почему – даже мысль не просчитывается. И не может быть просчитана. Счёт не поможет в создании искусственного разума или интеллекта. Мы не знаем, что нам считать. Вот где препона и закавыка. Мысль – это слишком сложно для нашего разума и разумения.
Пролагая путь к новой главе, скажем так… ещё до Павла и до Евангелия уже пророки это почувствовали там, в глубине веков, и это они лучше нас знали. В них не было нашей самоуверенности и самонадеянности. Ибо они стояли в близости к Богу и уже по одному этому более нас ощущали Его полноту и собственную в сравнении с Ним скудость и низость. И тем не менее, ухищряясь, они едва ли не созерцали своего Бога, для них – Промыслителя и Подателя мысли, озаряясь красотой и светом этой мысли, которую и нам передали…